Библиотека | Статьи

Аз есмь!
Ю.Н. Морозов

Объяснительная записка. Ей-богу, я не хотел! Так получилось. Я не собирался заводить свой личный блог -все мои силы уходили на обустройство нового землячества «А мы из Юрина (Марий Эл)». Но за меня решил случай. Друзья прислали великолепный снимок шереметевского замка. Я захотел украсить им юринский блог... а попал в свой. И он был тут же замечен другими. Вдобавок одна очень милая девочка, которую я похвалил за подборку загадок в ее блоге, постаралась сказать и мне приятное: «У тебя тоже прикольный блог!» Хотя он состоял из одной фотографии. После этого деваться мне уже было некуда.

Основное обо мне. Скажу сразу, что пользоваться шаблоном, который предлагают всем «блогостроителям», я не буду. Попробовал отвечать на стандартную анкету, потом посмотрел результат. Получалось, что каждый читатель блога узнал бы обо мне следующее: «семейное положение» - «да, женат/замужем», «проживание» -«отдельная квартира (снимаю или своя)». И никакой возможности «зачеркнуть ненужное»! Так что лучше будет, если я расскажу о себе своими словами. Филолог все - таки. Предельных откровений от меня не ждите. Но и врать не стану.

Я уже давно не молод, но еще и не старик. Врожденные нелады со здоровьем ограничили мою способность перемещаться по миру. Возраст добавил болезней. В итоге я вынужденный домосед, хотя и не абсолютный.

И тем не менее я считаю себя счастливым человеком. У меня замечательная жена, которой я на протяжении более двадцати лет мог бы повторять ежедневно строчку Высоцкого: «Тобой и Господом храним.» (Храни и Ты ее, Господи!) У меня есть друзья. Их мало, очень мало -но так и должно быть, по определению. (Если кто заинтересуется - смотрите мой фотоальбом «Родные, близкие, друзья».) И наконец: почти всю свою взрослую жизнь я делал преимущественно то, что мне интересно, что хотелось делать.

Да, и еще Юрино. Кусок Нижегородской области, который оттяпали в свое время для создающейся Марийской (тогда еще) Автономной Области - и который так и остался пасынком для Республики Марий Эл. Я родился в Москве и рад этому. Но мои родители -юринские. И жена моя - тоже. В детстве, когда я передвигался получше, родители отправляли меня в Юрино на все лето. Возвратившись в столицу, я первым делом принимался за изготовление особого календарика с перемещающимися цифрами (мое «ноу-хау»). И потом все девять московских месяцев я каждый вечер менял одну цифру: столько дней оставалось теперь до поездки в Юрино. Это давало моей жизни смысл. Я не смог бы объяснить другому человеку, чем именно юринский мир так разительно превосходил в моем ощущении московский - но он был для меня Эдемом, землей обетованной. Сейчас, к сожалению, эти чувства потускнели. Спивающееся, разворовываемое, разрушающееся Юрино для меня уже давно не рай земной, а просто место отдыха. И все-таки иной раз в летнем городском пекле нечаянно взыграет сердце, как вспомнишь, что у нас с женой есть дом на берегу Волги.

Я знаю, что за всё на свете приходится платить. За счастье я уже заплатил немало - своей инвалидностью, молодостью практически без любви, в обнимку с книгами. Но главная плата, разумеется, еще впереди. Потому я и тороплюсь быть счастливым.

Образование. Здесь тоже многое сложилось вроде бы случайно, хотя, как вижу теперь, глубоко закономерно. Если не считать рисования (учителя в один голос советовали идти в художественное) и незавершенных писательских потуг в области фантастики, самым серьезным моим увлечением в детстве была астрономия. Еще в выпускном классе я готовился поступать на физмат, чтобы стать астрономом. Пока в один прекрасный момент (странно, что его не помню) вдруг не понял: это не моё. Сейчас-то я сознаю, что любил (и люблю) астрономию как гуманитарий. Красота чужих миров, драматизм и масштаб космических процессов. Но ведь в астрономии нужны еще и расчеты! А я до сих пор не понимаю, каким образом мне удавалось получать положительные оценки по физике и математике. Может, учителя меня просто жалели?..

Короче, в 1971 году я поступил на филологический факультет МГУ.

Открывшиеся мне новые горизонты казались чисты, аки стеклышко. Литературу я любил, особенно русскую классику XIX века, в азы филологии вгрызался с удовольствием. Предполагал, что в дальнейшем буду профессионально заниматься Чеховым (его портрет висел тогда над моим столом) и научной фантастикой. Но на первом же курсе произошло, извините за штамп, судьбоносное...

Изучать литературу на филфаках начинают с фольклора -народной словесности. Сказок там всяких, былин и преданий. А у меня к ним открылся потаенный интерес, весьма далекий от задач классической фольклористики.

Внеземляне! Поиск братьев по разуму! Мало кто остался равнодушен к этой теме после первых полетов в космос. Я, с моей-то симпатией к астрономии, тем более... Но про современные «летающие тарелки» писать в те годы у нас не дозволялось. Идеологически вредный предмет, буржуазная пропаганда. Иное дело - пришельцы из космоса в далеком прошлом. Их советская цензура почему-то считала (может быть, из-за их удаленности во времени) менее опасными для строителей коммунизма и статьи о древних пришельцах пропускала. И я с четырнадцати лет заболел этой проблемой всерьез, мечтая со временем превратить ее изучение в науку.

А что могло свидетельствовать, что космические гости действительно «отметились» в истории нашей планеты? Во-первых, странные археологические находки, а во-вторых - мифы, легенды, предания (короче, фольклор) о необычных существах, спустившихся к нам с неба. Вот и ведущий авторитет в вопросе внеземных цивилизаций, профессор И.С. Шкловский, в каждом издании своей книги «Вселенная, жизнь, разум» подчеркивал, что искать следы пришельцев в фольклоре можно и нужно, не пугаясь неизбежного искажения информации. «На канву фактов из поколения в поколение нанизывается цепь более или менее фантастических вымыслов, но основа все же остается, тем более что и фантастические наслоения на истинный рассказ происходят по определенным правилам, по-видимому, известным этнографическим и лингвистическим наукам».

Смешно, но благодаря этой цитате я стал профессиональным фольклористом.

Мои любительские занятия «пришельцами» впервые пересеклись с изучением науки, которую я постигал теперь как «свой», изнутри. Ведь фольклористика и была той самой «этнографической и лингвистической» наукой, которой надлежало знать, как исказился бы рассказ о пришельцах с неба в народной памяти с течением веков. Довольно скоро я уяснил, что никаких особых «правил» на сей счет эта наука не вывела. Еще позднее почувствовал: и не очень-то стремится это сделать. Но меня такой поворот дела не обескуражил. Во-первых, вот он я, горящий желанием эти самые законы искажения информации в фольклоре понять и описать. А во-вторых, и без оглядки на пришельцев фольклористика оказалась наукой чрезвычайно интересной.

Таким образом, моя научная специализация определилась. Все студенческие годы, курсовая за курсовой, я готовил материалы для дипломной работы «К происхождению образа Соловья-разбойника». Тема как тема. только была в ней изюминка (или червоточинка, как сказали бы другие), из-за которой я, собственно, и взялся за фигуру разбойника. Ибо воевал он исключительно своим свистом, и действие его оружия на предметы и людей как-то подозрительно напоминало действие инфра- и ультразвука. Это было, как мне показалось, моим собственным наблюдением, но чуть позже я вспомнил, что параллель между свистом былинного персонажа и ультразвуком уже проводил в своем фантастическом романе «Внуки Марса» писатель А.П.Казанцев. Тем не менее на научном уровне такую мысль мне пришлось рассматривать впервые.

И вот настал судный день. В официальные оппоненты мне отрядили заведующего кафедрой русского народного творчества МГУ, являвшегося одновременно и председателем Совета по фольклору при Академии наук СССР. Его отзыв на мою работу совестно цитировать. Так много в нем похвал. До известного момента. До главы, где я поставил вопрос о природе свиста Соловья-разбойника.

А ведь я и не утверждал, что былинное чудовище было генератором ультразвука. Более того, показывал, что у этой гипотезы - свои изъяны. Но уже самой постановкой вопроса я переступил еще плохо видимую мне границу. И наказание не замедлило себя ждать.

Из тех же самых уст, что только что источали хвалу моим студенческим упражнениям, я услышал: затронув ультразвуковую гипотезу, да еще впервые высказанную писателем-фантастом, я «полетел в пропасть», и только время покажет, как глубоко я в нее пал. «Может ли Морозов мыслить последовательно научно?», -тревожился мой седовласый оппонент, завершая свое выступление.

Не пугайтесь: избиения младенцев не последовало. То ли грех мой показался присутствующим ученым не слишком тяжким, то ли опять меня немного пожалели... Короче, моя дипломная работа получила оценку «отлично», причем был особо отмечен ее «исследовательский характер». Ее даже зачли мне потом вместо реферата, требовавшегося при поступлении в аспирантуру.

«Желаю Вам всегда оставаться ученым», - сказал мне, пожимая руку, главный оппонент. Его слова я часто вспоминал впоследствии.

За красным дипломом последовала учеба в аспирантуре (на той же кафедре фольклора) и работа над кандидатской диссертацией. Тут уж я «не баловал» - пришельцами и прочей нечистью в моей работе даже отдаленно не пахло. Диссертация рассматривала былины как произведения исторического жанра. Сколько лет я ее писал, не скажу -все равно не поверите. Но всё в жизни кончается. Завершил свой гроссбух и я. В отзывах на него двое научных оппонентов, не сговариваясь, написали, что работа выполнена «зрелым ученым» и «превышает требования, предъявляемые к кандидатским диссертациям». Я с ними не особенно спорил - и вскоре получил красивые «корочки» кандидата филологических наук.

Так в отечественную фольклористику пришел еще один специалист не самого низкого пошиба. Пришел, чтобы через короткое время покинуть ее . навсегда?

Область деятельности.
Попытка к бегству

Почему я так и не стал добропорядочным фольклористом, то есть не публикуюсь в специальной литературе, не участвую в специальных симпозиумах, не читаю лекций по специальности? Уверен, что мои коллеги, во всяком случае из МГУ, не раз затрагивали этот вопрос в частных беседах. И наверняка поминали мое дипломное грехопадение. Уже тогда, мол, чувствовалось, что не выйдет из него нормального ученого, скособочит его куда-нибудь...

В качестве своего ответа я мог бы назвать вам несколько уважительных причин.

Во-первых, ухудшение здоровья. Рабочее место фольклориста, если только он не ходит по деревням, записывая фольклор заново, - это стол, библиотека, архив. Большинство самых ценных записей фольклора было опубликовано в XIX - начале XX века, зачастую в редчайших, провинциальных изданиях, которые можно найти только в крупнейших библиотеках страны. А если вы занимаетесь еще и зарубежным фольклором, то вам прямой путь в Библиотеку иностранной литературы или в подмосковный город Химки, куда какой-то мудрец распорядился передать всю зарубежную литературу, изданную до 1950 года включительно, из фондов Российской государственной библиотеки, тогдашней «Ленинки».

По всем этим маршрутам я ездил множество раз - сначала с помощью мамы, потом жены. Но вскоре мне стало трудно добираться даже до метро. Потом какая-то светлая голова из мэрии Москвы изменила маршрут 5-го троллейбуса, который прежде шел почти от моего дома до «Ленинки», где я корпел по нескольку дней в неделю. Конечно, сперва я просил близких: съездите туда, найдите то, спишите слово в слово. Но эта бесценная помощь была каплей в море, если фольклористу нужно знать все записи произведений определенного круга (а круг этот проклятый по мере погружения в тему все ширится) и всю исследовательскую литературу (с тем же безостановочным расширением объема) по данной проблеме. Наступил момент, когда я понял: всё. От необходимой мне как профессионалу информации я отрезан. Забегая вперед, замечу, что и Интернет в этом плане оказался помощником очень плохим.

Во-вторых, наступила перестройка, а затем и рухнул социализм. В круговерти перемен науку оттолкнули на десятый план, зато появились богатейшие возможности печататься. И рыночные законы моментально отделили зерна от плевел. Про фольклор, говоришь? Да кому это сейчас нужно, милый? Ой, а ты про пришельцев?! Давай! Давай!! Давай!!!

Теперь многие поймут, почему я вместо «работы по специальности» стал печатать статьи о пришельцах. Но извините меня: я немного слукавил. Я лукавил и перед самим собой, вспоминая эти действительно существенные обстоятельства для «объективного» оправдания шага, который имел и глубоко субъективные, внутренние причины. Уходя из «официальной» фольклористики, я возвращался к своей истинной специальности. Я вернулся к ней профессиональным ученым, вкусившим науку изнутри.

Не думайте, что уход из фольклористики дался мне легко. Я до сих пор жалею о темах, которыми не смог заняться. Утешаюсь только рассуждением, что наука - не искусство; не сделал один - обязательно сделает другой. Ну ведь догадается же кто-нибудь, сравнивая сюжеты древнейших былин, что все они. Нет, не буду подсказывать. Кто-нибудь тоже заметит. Да еще разработает лучше меня. Светлых голов в нашей фольклористике хватает.

Еще один момент тревожит память. На всех этапах, от курсовых до кандидатской, моим научным руководителем был Федор Мартынович Селиванов. Ученый до мозга костей, лучший знаток былин в ХХ веке. Однажды сидели мы с ним и обсуждали очередную неудачу: мою статью не взяли в печать. Чтобы сразу отсечь все домыслы о «зажиме молодого оригинального ученого», признаюсь, что сегодня считаю ту статью малоудачной и нисколько не жалею о ее бесславной судьбе. Хотя, заметим справедливости ради, у других печатались статьи и похуже, а для меня это был уже далеко не первый «поворот от ворот»

Тут-то Селиванов и произнес совершенно будничным тоном: «Вот когда станете крупным ученым, все Ваши работы будут публиковать, все до одной». И в качестве примера назвал известнейшего филолога, фамилию которого я и сейчас не дерзну произнести.

Вот так. Не «если станете», а «когда станете». Это сказал человек, лучше всех знавший мои ученые огрехи, не забывший мой полупровал на вступительном экзамене в аспирантуру, хорошо осведомленный о моих «ненаучных» заскоках. Значит. все-таки верил, что ждет меня в науке серьезное будущее. А я его надежд не оправдал. Предал, если уж совсем откровенно.

Так или не так - я стараюсь не думать. Боюсь.

Что же обрел я взамен нормальной научной карьеры? Палеовизитологию. Термин «палеовизит» придумали мы с Володей Рубцовым, моим самым близким другом в науке - а может, и в жизни. То есть каждый из нас уверен, что придумал его именно он, и это стало для нас дежурным предметом взаимных подкалываний. Многие годы я опасался, что термин не приживется. Но в последнее время он замелькал в печати, и появились даже книги и книжечки, на обложке которых прямо так и написано: «Палеовизит». Мелочь, а приятно. Дом я не построил, сына не вырастил, дерево не посадил - а термин придумал. Несогласные эту строчку могут пропустить.

А что же палеовизитология? Ее как не было, так и нет. Мы ведь подразумевали под ней не все, что пишется о палеовизитах, а работы строго научные. Про пришельцев уже существовали тонны макулатуры, а палеовизитологию надо было создавать заново. Выстраивать ее теоретические основы, разрабатывать методики, плести сеть научных публикаций, желательно вокруг специального журнала.

Нельзя сказать, что в этом направлении вообще ничего не сделано. Еще двадцать-тридцать лет назад на заседаниях философской секции Чтений К.Э.Циолковского, проходивших ежегодно в Калуге, звучали и обсуждались серьезнейшие доклады по палеовизитам. Потом доклады издавались в «Трудах» Чтений, и эти невзрачные книжечки увенчаны грифом Академии наук СССР. Приятно добавить, что именно советские авторы настойчиво вносили вопрос о палеовизитах в тематику научных форумов (наших и международных) по проблеме внеземных цивилизаций - начиная с Бюраканского симпозиума 1971 года в Армении и кончая симпозиумом по биоастрономии в Валь-Сени (1990 год, Франция). Последние годы еле тлеющий огонек научного интереса к палеовизитам поддерживает НИИАЯ - единственный в своем роде институт по изучению аномальных явлений, базирующийся в Харькове и ведомый Рубцовым.

И тем не менее - палеовизитологии нет. Потому что все перечисленное было и остается усилиями одиночек. Нет дискуссий, нет исследовательских программ. Провалились две попытки издавать специализированный журнал.

В самом конце 80-х Володя Рубцов проделал важный и очень показательный эксперимент. (Надеюсь, что когда-нибудь более подробно о нем расскажет он сам.) С парой-тройкой «сочувствующих», а практически - в одиночку он написал основательную «Декларацию» с призывом к созданию Научно-исследовательского комитета по изучению проблемы палеовизитов. Затем «Декларация» была разослана по множеству адресов. И что же? В ответ раздался хор положительных откликов! Среди ученых, одобривших идеи документа, был даже выдающийся американский астрофизик Карл Саган (ныне покойный). В результате. все осталось по-старому.

Москва, 2007. Текст не завершен

Материал: Представлен автором