Поэзия моих восточных снов | Артур Шигапов

     «Поэзия моих восточных снов» (Иран-Афганистан-Узбекистан), часть 1

     Ещё один старый травелог, 2006 года, с которого, собственно, начинались мои попытки сочинительства. Я его очень люблю, как первого ребёнка))

     -Доброе утро! Вы просили разбудить в 5 часов,- промурлыкал голос в телефонной трубке, –  уже без двух минут.

      - Пять? А-а… спасибо.

      - Где это я? Что происходит? – ручеёк сознания потихоньку затекает в мозги вместе с прохладным утренним воздухом, с трудом пробиваясь сквозь молочный дремотный эфир. – Я в Бухаре, в гостинице ‘’Сиявуш’’, голос в трубке – это дежурный, я сам вчера попросил разбудить пораньше. Через два часа – самолёт на Москву, сегодня заканчивается моё путешествие по трём странам- Ирану, Афганистану и Узбекистану… Неужели заканчивается?! Три недели – как целая жизнь, со всеми её этапами и атрибутами.

      Иран – это молодость. Первые шаги по земле, воспетой поэтами , первые бутоны цветов, набухающие предчувствием долгожданной весны; первые любопытные взгляды персиянок из-под хиджаба* – ‘’Откуда ты, хориджи?!’’

      Афганистан… Афганистан – это зрелость. Пыльная буря в приграничном Ислам-Кале, заваленный пушечными гильзами форт Колол-Пушту в Кабуле и неприступные гребни перевала Саланг. Здесь нет места слабым и пугливым. Четыре пары моджахедских глаз с интересом наблюдают, как я разбираю автомат Калашникова. Экзамен на право уважения. Магазин тяжёлый, наполнен отнюдь не холостыми патронами. АКМ разобран по всем правилам – ‘’Молодец, шурави!’’

      Узбекистан – красивая старость. Вечер накрывает Бухару чёрным полотном мистической восточной музыки, я брожу по её улицам, впитывая поэзию старых кварталов. Мысли летают в голове мохнатыми хлопьями снежинок, рождая кружева будущих рассказов. Бухара, ты прекрасна своими резными воротами, чудной нежной самсой, длинными чёрными ресницами узбечек, морщинами старцев в расписных халатах! Ветер столетий обдувает твои мудрые минареты, повидавшие всё: и первые шаги к величию жестоких эмиров, и последние мгновения жизни преступников, сброшенных вниз со шпилей. А может, она мне просто снится, эта по-восточному хитрая и по-восточному же непосредственная Бухара? Мудрый Улугбек по-прежнему сидит на каменных ступеньках своего медресе и смотрит в ясное, непознанное ещё небо, что он видит там? Может ли угадать по звёздам, какие зигзаги истории приведут тысячелетний эмират к красивому закату, а одинокого странника – в святая святых, Тронный зал Повелителя, украшенный ныне шутовским халатом на потеху заезжим туристам? Молчит, молчит мудрый Улугбек, а я продолжаю движение по камням, покрытым пылью Истории. Короткая поездка на такси – и очередной узбек желает мне счастливой дороги – ‘’Удачи тебе, брат!’’

      - Бог мой, неужели всё это было со мной?

      Жестокий недосып двух последних дней делает своё чёрное дело, я роняю чугунную от набежавших мыслей голову обратно на подушку. Тройка лихих скакунов подхватывает ослабевшего наездника и уносит его обратно в страну грёз…

      10 марта 2003г., линялый ‘’Боинг’’ компании ‘’Трансаэро’’ уже пятый час болтался в воздухе, пытаясь долететь из далёкого тайского острова Пукет обратно в слякотную Москву. Это была моя первая поездка за границу. Отпуск удался, десять дней на пляже в экзотической стране в хорошем отеле с чудесными бассейнами и экскурсиями с русскоговорящим гидом – что может быть лучше?! В номере были даже полотенца и холодильник с баром, и я мысленно поблагодарил турагентство, продавшее тур именно в этот отель. Теперь я всегда буду покупать путёвки именно в этой фирме, благо находится она в центре Москвы и предлагает ещё до кучи и турецкий ‘’олл инклюзив’’. Моя жизнь туриста только начинается, и я жмурюсь от сладкого предвкушения…

      - Дамы и господа, мы летим на высоте 10000 метров над территорией Афганистана. Прямо под нами – город Кабул.

      Я прилип к иллюминатору. Горы, огромные горы, чёрные и совершенно безжизненные, с нахлобученными снежными шапками тянули свои лезвия и пики прямо к небу, пытаясь проткнуть брюхо многострадального лайнера. Где-то на склонах очередной гряды я увидел нечто напоминающее город – кучу мелких куличиков, слепленных наспех нерадивым ребёнком, да так и брошенных на полдороге.

     Афганистан… Страна–ужас, страна диких варваров-душманов, страна неминуемой смерти. А что если у самолёта будут проблемы с аппаратурой, и придётся садиться здесь? Тогда – верная гибель, убьют прямо в аэропорту или угонят в рабство…

     Я отвернулся от иллюминатора. Хорошо, что меня здесь нет, и никогда не будет. В любом случае, Афганистан – это последнее место во Вселенной, где я хотел бы побывать.

      … Внутренний будильник сработал минут через десять, я открываю глаза и откидываю одеяло. Сборы как всегда занимают 20 минут, ключ сдан. Я пытаюсь заплатить за 25-долларовый номер хотя бы 4000 узбекских сумм ($4).

      - Извините, но у меня распоряжение директора не брать с вас денег, – вежливо, но твёрдо отводит мою руку дежурный.

      - Возьмите, возьмите, у меня самолёт через час, сумы уже не понадобятся.

      - Истратите их в аэропорту.

      - Да куда мне их тратить, возьмите!

      - Тогда поменяете. Фирюза Нарбаевна запретила брать деньги, вы – гость нашего отеля.

      Глупый, глупый москвич! Он не понимает, что деньги не имеют значения, важно лишь гостеприимство. Ты гость, и бесполезно совать этим людям толику ритуальной благодарности. Всего-навсего зашёл передать привет и благодарность знакомого путешественника, спасённого год назад директором гостиницы от жадных ментов, и вот результат: взяли в плен, поселили в хорошем номере и не хотят брать денег. Дежурный суёт пакет с пирожками на дорогу – ‘’поешь, уважаемый, дорога будет долгой’’.

      Как и везде на Востоке, безграничное народное радушие компенсируется кретинизмом власть предержащих. Утренний аэропорт встречает закрытыми дверьми, нарядом милиции и кучей пассажиров, пытающихся взять штурмом эту неприступную твердыню. Атака успешно отбита, неприятель повержен и разбредается кто куда, я устраиваюсь на ступеньках и роняю голову на колени. Вылет отложили на 6 часов, а Морфей забирает последние остатки сознания в свои липкие объятья. Республика. Да-да, кажется, этот клуб называется ‘’Республика’’…

     … Я сидел в ресторане клуба ‘’Республика’’, смотрел на заиндевевшее Садовое Кольцо и ожидал встречи с Ним. Кто этот человек, сумевший пробить визы в Афганистан? Неделю назад в афганском посольстве меня с лёгкостью и изяществом отшили: ‘’Туристам визы не выдаём, это вам не Турция!

      Я уже было смирился с судьбой- индейкой, но тут появился ‘’Кериман’’, известный по форуму самостоятельных путешественников, в миру – Кирилл Канунников. Он собрал группу для четырёхдневного прорыва в Кабул и обещал выправить мою визу до кучи, вместе со всеми. Прохожие за стеклянной витриной тщетно боролись с февральской гололедицей, шлёпаясь время от времени оземь и посылая беззвучные проклятья в адрес Господа и столичного градоначальника, а я размышлял, какая же кривая вывела вчерашнего благонамеренного туриста на тропу одиночных путешествий с уклоном в экстремальщину.

     Всё началось тогда, по приезду из первого заграничного тура. На работе только-только провели интернет, и зимнее строительное межсезонье было посвящено жадному изучению рассказов на различных форумах самостоятельных путешественников. Сознание, зомбированное рекламой египетских и анталийских пляжей, отказывалось верить, что простой »хомо советикус» может запросто прокатиться на поезде по экзотической Индонезии, переночевать в мечети или в буддийском храме, пересечь на машине Западную Сахару и вдохнуть солёный ветер Атлантики на том мысе, с которого когда-то отправляли в Новый Свет рабов. Целый мир, такой разный и удивительный, распахнул свои двери передо мной! Но более всего поразили записки самых отчаянных, спокойно и по собственной воле колесящих по местам, куда по всем понятиям ехать ну никак нельзя. Сергей Лекай кочует по странам Центральной Африки, где автомат Калашникова у диких повстанцев можно увидеть едва ли не чаще, чем мотыгу. Юрий Болотов и Григорий Кубатьян едут в послевоенный Ирак, фотографируют тюрьму Абу-Грейб, куда их сажают американцы по подозрению в шпионаже, а после позируют на троне свергнутого Саддама, по приглашению тех же американцев. Антон Кротов, вооружившись огромной суммой в 50 долларов, неторопливо и с расстановкой катается по Афганистану, ночуя у гостеприимных моджахедов и распивая с ними чаи. Что происходит?! Кто все эти люди? Почему они делают то, что не рекомендует делать МИД? И если они делают это, то почему тоже самое не могу делать я?? Поиски ответа на этот сакраментальный вопрос привели меня на встречу с Кериманом.

     Он вошёл – нет, ворвался в безлюдное помещение, наполнив пространство невидимыми, но вполне осязаемыми частицами своей бешеной энергии, словно ходячий атомный реактор. На ум сразу пришла строка из песни Высоцкого: ‘’Таль сказал – такой не подведёт!’’ Этот точно не подведёт – розовощёкий здоровяк с нахальными глазами и хитрой улыбкой, словно специально созданный для пробивания дыр в глухой консульской защите. После знакомства и разговоров о том-о сём Кирилл приступил к делу.

      - Короче, легенда такая. Мы – руководство крупной фирмы ‘’Рога и копыта-XXl’’, едем в Кабул на сельскохозяйственную выставку. Я – генеральный директор, буду заключать договора на поставку уборочной техники. Олег из Питера – ты его знаешь по форуму – финансовый директор, якобы везёт бабло для проплаты. Ты выступаешь в роли технического директора, будешь отгружать оборудование.

      - Какое оборудование – сноповязалки, что ли? – пискнул я.

      - Неважно. Оборудование… Саня »Киркоров» – коммерческий директор, а Миколу я записал креативным директором и ответственным по связям с Украиной, потому что он сам – дизайнер из Киева.

      - Круто…и что – прокатило?

      - Ещё как! Важная бумага с печатью »Рогов и Копыт» произвела магический эффект, консул проникся важностью миссии для афганского земледелия и поставил деловую визу за полчаса, тысяча рублей. Ваши паспорта понесу на днях.

      - Тут ещё один хотел поехать… Он преподаватель и переводчик.

      - Переводчики нам нужны! Так и запишем!

      Ровно через неделю я с любопытством разглядывал свежепроставленную афганскую визу с гордой надписью в графе ‘’пол’’ – ‘’mane’’, что в переводе с английского звучит как »конская грива». Как выяснилось, у добрых и наивных афганцев проблемы не только с языком, но и летоисчислением:

      - Тут они маленько с датой въезда напутали, – хихикнул Кериман. – 30 февраля, но я думаю, на границе должны впустить.

      - Э-э-э… будем надеяться. Всё равно они по хиджре живут и в нашем календаре не сильны. А паспорт сохраню. Это ж теперь раритет! С афганской визой, да ещё и от 30 февраля… Будет чем хвастаться перед внуками. Соберутся они в кружок и попросят: »Деда, расскажи нам историю про Мюнхгаузена!’’ А я им:

      ‘’Дорогие мои! Зачем вам Мюнхгаузен?! Он врун и к тому же неудачник. Подумаешь, полетал верхом на ядре в своей Курляндии! Он бы лучше прокатился на самолётике афганской авиакомпании ‘’Кам Эйр’’ с пулевыми отверстиями в обшивке, от Герата до Кабула со сказочной визой в паспорте – я бы посмотрел на этого героя! Видите, какая дата стоит на штемпеле? 30 февраля! А дело было так: перехожу я, значит, афганскую границу, а бородатый моджахед-пограничник мне и говорит…’’

     …Резкие голоса выводят меня из состояния комы. История для внуков так и осталась неоконченной, а бородатый пограничник так и не успел оказаться в дураках. Ничего, придёт время – и мы раскрасим эту эпопею акварелью смачных подробностей, а сейчас надо что-то срочно предпринимать. Не сидеть же тут на ступеньках до полудня.

      - Этот ‘’Громов-авиа’’ постоянно рейсы задерживает,- слышу чей-то разговор и понимаю, что пора идти обратно в город, чтобы как-то убить время и заодно подкрепиться. Тут недалеко, километров 5-6. Я забрасываю рюкзак за плечо и выхожу на шоссе. Привыкшие к интенсивным прогулкам ноги отсчитывают первую версту, но передо мной – не утренняя полусонная Бухара, подо мной – безлюдный ночной Тегеран, столица исламского государства Иран…

      

     - Смотрите, мужики, мы сейчас в центре города плюхнемся! – возбуждённо заёрзал сосед спереди.

      ТУ-154 шёл на бреющем; иранская столица, словно материнское гнездо, манила огнями своего заблудшего птенчика, и он, радостно покачивая крылышками и выпустив когти шасси, порхнул на посадочную полосу. ‘’Мужики’’, а именно – мой напарник Дима (менеджер по продаже йогуртов), пара ребят, едущих кататься на горнолыжный курорт Дизин, и чудаковатый доцент Бауманки, питающийся одними финиками – облегчённо вздохнули.

      - Вот мы и в логове ‘’мирового зла’’. Сейчас повяжут и начнут пытать…- механически произнёс я, пытаясь разглядеть в блюдечке иллюминатора бородатых палачей, отсекающих головы неверным. У палачей, скорее всего, была пересменка (сдал-принял, меч-ятаган б/у- 10 штук, голова отрубленная европейская- 300 штук, ничейная ручная кладь – в ассортименте). Покинув последний кусочек Родины и погрузившись в автобус, кучка отважных путешественников принялась крутить головами, ощупывая воздух, словно маленький котёнок, выброшенный хозяином на улицу. Он теперь один, в большом незнакомом мире, полном опасностей, и неизвестно, откуда их ожидать. Втянув головы в плечи, нетвёрдой походкой мы зашли в здание аэропорта ‘’Мехрабад’’. Пустота и тишина. Ещё несколько часов назад, днём, этот средних размеров удав заглатывал сотнями пассажиров, переваривал их на таможне и выплёвывал пачками на стоянку гостакси. Сейчас же о существовании жизни на планете Земля напоминали исключительно три полусонных пограничника, изо всех сил пытающихся сделать приличествующее моменту строгое лицо. Получалось неубедительно. К проверке документов они проявили тот же интерес, что и жители Багамских островов к распродаже дублёнок, то есть, празднолюбопытный. В соседнем зале народ менял валюту, при чём все как по команде,  триста долларов. Мы тоже поддались стадному чувству и разменяли по триста, получив в ответ увесистые пачки светло-зелёных купюр достоинством по 10000 иранских риалов. Это значит, примерно по одному доллару, в дальнейшем так и считали. Местные переводят их в виртуальную единицу »томан», типа нашего червонца, и пишут его на ценниках.  Таможню мы с Димой проскочили легко, но вот наши попутчики бравые горнолыжники застряли, поразив офицера своей нереально огромной сумкой, наглухо перемотанной полиэтиленом. В сумке поместился сложенный параплан, но с таким же успехом в неё можно было засунуть средних размеров гаубицу. Бдительный таможенник придерживался такого же мнения, поэтому стал сверлить указательным пальцем, аки коловоротом, обёртку, одновременно сверля в своих мечтах дырку в мундире для ордена за поимку шайки торговцев оружием.

      - Вот оно, началось! – ёкнуло сердце нехорошим предчувствием, а глаза забегали в поисках специальной пыточной комнаты. Странно, но двери, заляпанной кровью, поблизости не оказалось. Человек-коловорот тем временем просверлил в полиэтилене мышиную дыру, просканировал её своим ультрафиолетовым взглядом и видимо, не обнаружив желанной гаубицы, мысленно заштопал мундир, после чего потерял к ненормальным русским всякий интерес. Попрощавшись с ребятами, мы сели в такси и помчались по ночным улицам. Тегеран ничем не отличался от окраин любого заштатного азиатского города – сплошные линии 3-4 этажных домов с магазинами на первом этаже. Через двадцать минут мы очутились на площади Имама Хомении, отдали таксисту его честно заработанные 2000 томанов и приступили к поиску 7-долларового гестхауса (мини-гостиницы) ‘’Фарвардин’’. Судя по описанию путеводителя ‘’Lonely Planet’’, он был самым дешёвым из центральных и находился прямо на площади, однако обнаружить его никак не удавалось. Редкие прохожие тоже ничем помочь не могли, и мы прочесали соседнюю улицу Баб-э-Хомаюн в поисках ночлега. Всё безрезультатно – или дорого, или мест нет. Злосчастный ‘’Фарвардин’’ всё же нашёлся, но был наглухо закрыт, и как мы ни долбились об его железную решётку, как ни орали – бесполезно, город не хотел пускать к себе ещё двух праздношатающихся хориджи*. Это легко объяснить – ночью всякий правоверный должен спать, готовя бренное тело к завтрашнему труду, или молиться, готовя душу ко вступлению в престижный потусторонний клуб под названием ‘’рай’’. И только всякие сомнительные личности шастают по пустынным улицам, размахивая руками, ругаются на непонятном языке и поминутно заглядывают в шайтан-книгу с надписью ‘’Lonely Planet’’. Согласно её карте, последним странноприимным заведением в округе оставался отель ‘’Арман’’, куда мы и поплелись, уже из последних сил. Отеля на месте, естественно, не оказалось. Озверевшие от недосыпа путешественники поймали зазевавшегося прохожего и подвергли его перекрёстному допросу с пристрастием, во время которого выяснилось два обстоятельства:

      1. Подозрева…, то есть, прохожий – азербайджанец, и прекрасно говорит по-русски.

      2. Искомый отель находится за углом, куда он нас проводил и сдал подальше от греха дежурному администратору.

      Тот покосился на Димин баул и объявил приговор – $30 за сутки.

      - Это что – за весь этаж? Прекрасные наложницы уже включены в стоимость?

      - Нет, за номер. Включён завтрак.

      - Разумеется, с икрой и омарами под соусом ‘’дешане’’? Нет, что вы, не надо отвечать. Мда-а ,однако…

      Всё равно других вариантов не было, к тому же нас совершенно очаровал гостиничный лифт с умиротворяющей музыкой и подогревом. Пообещав друг другу подвергнуть с утра корыстного хозяина гостиницы самым изощрённым пыткам, мы пошли спать.

      Утром, еле продрав глаза, я осознал одну очень важную вещь. Обратный отсчёт пущен, с этой минуты дни трёхнедельного отпуска начинают неумолимо исчезать, словно пятаки в дырявом кармане, и никто их не вернёт. Неведомая сила приподняла меня с кровати, напялила одежду, навьючила видеоаппаратурой, и не опуская на землю, со скоростью боевого снаряда выстрелила на улицу.

     Тегеран никак не отнесёшь к интересному для туристов городу. Это 15- миллионный бензинодышащий спрут, растянувший щупальца на 40км от предгорий Эльбрусского хребта до пустыни Дашт-э-Кавир. У нашего человека иранская столица ассоциируется прежде всего с незабвенным образом Игоря Костолевского, сыгравшего шпиона в боевике ‘’Тегеран-43’’, и праведным гневом за убиенного посла Российской империи в Персии Александра Грибоедова.

     Город  поделён на две основные части: богатый деловой север и бедный традиционный юг. Широкие современные проспекты, здания банков и бизнес-офисов роднят северную часть с большинством современных столиц и лишают её какого-то ни было колорита. Центр находится южнее и в целом достоин однодневной прогулки.

     Если не знаешь, куда идти в незнакомом городе – иди прямо. Улица Экбатан, переходящая в Меллат, жила своей обычной жизнью. Самая рядовая суббота, всё те же голосящие машины, деловито снующие продавцы и покупатели – словом, всё, как всегда. Только помятого вида иностранец крадётся по тротуару с лицом профессора Плейшнера, вспомнившего про злосчастный цветок на подоконнике. Он понял, что допустил непоправимую ошибку, приехав в логово мирового фундаментализма; сейчас его окружат агенты ‘’Аль Каиды’’, и не желая сдаваться в плен, он проглотит заботливо припасённый на крайний случай смертельно ядовитый сырок из аэрофлотовского ужина.

      Старательно отрабатывая все страшилки нашей совковой пропаганды, я шёл по улице, поспешно отводя взгляды от немногочисленных женщин, одновременно сканируя маршрут на предмет появления ‘’групп агрессивно настроенных мусульман’’.

      Не знаю, сколько зарабатывают люди, ответственные за промывку наших мозгов, но свой хлеб, густо намазанный чёрной икрой, они жуют не зря. Икра сползает с ломтя и падает ошмётками на стол благородных пород дерева. Ответственный по промывке брезгливо морщится и вызывает секретаршу с ногами такой длины, что позавидует и землемерный циркуль. Она вплывает в кабинет, загораживая белый свет своим дирижаблевым бюстом, приводит в порядок рабочее место шефа и сообщает расписание на сегодня: брифинг, работа с документами (то есть, с самой секретаршей), потом обед. После обеда встреча с Президентом. На встрече Ответственный гордо доложит – мозги населения промыты начисто, население любит своё начальство и ненавидит его врагов. А врагов у начальства много. Враги – это все те, кто думает не как надо, делает не как надо, не как надо выглядит или не в кого надо верит. И вот даже путешественники верят не своим глазам, а программе ‘’Время’’. Президент одобрительно кивает, и в конец расхрабрившийся Ответственный начинает канючить:

      - Начальник, вражеские пули свистят над головой. Не подкините сотню- другую мильончиков?

      - Это что же – рублей?

      - А что такое »рубль»?

      - Ах, да, евро, конечно! Мы же в Европе живём! Ну, что не сделаешь ради хороших людей! Сим-солобим, абра-кадабра, ляськи-масяськи, вахалай-махалай…всё, гуляй, перечислил денежку.

      - Премного благодарны, рады стараться, вашескобородие, не извольте гневаться, а я ишшо на неделе зайду…

      Население тем временем с благодарностью глотает  очередную телегалиматью о диких азиатских нравах, поголовном терроризме и исламской угрозе, вознося хвалу своему начальству за неусыпную заботу и защиту от всех этих напастей. Я часть этого населения и штампами перекормлен не меньше остальных.

      …Напряжение, сковавшее меня поначалу, потихоньку прошло. Косых взглядов в свой адрес я не заметил, а девушки смотрели даже несколько…э-э-э…оценивающе. Окружающие мусульмане были настроены очень даже миролюбиво, и к тому же никак не хотели собираться в группы. Окончательно расслабившись, я вспомнил, что уже давно не ел. Аэрофлотовский ‘’ужин’’ не в счёт, на работе не было времени, а общепит аэропорта ‘’Шереметьево’’ издевательски оценивал свои полумёртвые бутерброды в 200 рублей. Тегеран в этом смысле тоже далеко не подарок, и место, где можно перекусить, надо ещё поискать.

      Улицы города напоминают специализированные отделы некоего гигантского супермаркета, причём обычно двунаправленные. Вышеупомянутая улица Меллат предлагала блокноты и автомобильные шины. В дальнейшем мне попадались мебельно-фурнитурные улицы, мобильно- компьютерные и даже одна рыбно-шахматная! Это означает, что магазинчики типа ‘’Океан’’, заваленные свежими тушками тунца и макрели, мирно соседствуют с пешечно-ферзевыми развалами, но поесть всё равно негде. Спасительная бутербродная нашлась опять-таки на площади приснопамятного Хомении, которого я уже стал уважать за предоставление различных жизненных услуг. Перекус по-тегерански означает исключительно одно: длинная невкусная булка, разрезанная пополам, с наполнителем из сосисок, котлеток или колбасы с овощами. На запивку подаётся, как правило, местного розлива ‘’Парси-кола’’. Всё это стоит около полудоллара. Можно ещё попытаться найти гамбургер или пиццу, но это надо очень сильно попотеть.

      Утолив голод булкой, называемой ‘’фалафель’’, я двинул на местный рынок, благо от площади туда можно дойти за 15 минут строевым ефрейторским шагом.

     Тегеранский Базар считается крупнейшим в мире.  Это целый район со своими улицами шириной в три-четыре метра. На них как-то умещаются два ряда торговцев и два ручья покупателей. Остановиться на минуту – значит перекрыть течение, и тогда мощный людской напор выбивает тебя, как пробку, на один из перекрёстков. При этом народ, более чем наполовину состоящий из женщин, умудряется даже что-то покупать, а купить здесь можно всё, кроме счастья. Счастье продают в мечетях, и городская мечеть (имени, естественно, Хомении) расположена тут же. На её территории никто не молится, зато колоритного вида аксакалы торгуют золотишком, скромно рассевшись на парапете у фонтана и демонстрируя невзначай пальцы, увешанные перстнями.

      Нарезав ещё пару кругов по городу, я вернулся в гостиницу. На вечер была запланирована встреча с порабощённой женщиной Востока по имени Энн. Дима списался с ней по интернету ещё в Москве, через каких-то знакомых.

      Таксист, услышав адрес, заломил немыслимую для Ирана сумму – целых два доллара, поскольку ехать предстояло через весь город. Бензин в стране невероятно дёшев, около 2-3 рублей за литр, зарплаты тоже не на высоте. Как выяснилось, 2 доллара – это стоимость аттракциона под названием ‘’Тегеранское такси. Гонки на выживание’’. Где-то на двадцатой минуте безумных маневров я догадался, что водитель только что сбежал из дурдома, угнал тачку за 60 секунд и торопится на очередной старт гонок ‘’Формулы 1’’, очевидно, возомнив себя Шумахером в изгнании. Несколько раз мы прощались с жизнью, атакуя в лоб таких же камикадзе, но видимо, у ангела смерти в тот день был законный выходной. ‘’You are a good driver’’ (»ты хороший водитель»),- только и смог пролепетать я по приезду, мысленно давая себе страшную клятву больше никогда в жизни не садиться в шайтан-колесницу с жёлтыми шашечками.

      Названный адрес оказался офисом небольшой фирмы, торгующей трубами с Ираком, а Энн – её управляющей. Она свободно говорила по-английски и любезно согласилась провести с нами вечер в одном из ресторанов с традиционной персидской кухней. По дороге мы разговаривали о том-о сём, заходили в магазины, пили кофе в каком-то баре – в общем, вели светскую жизнь, насколько она может быть светской в восточной стране. И чем больше рассказывала о себе новая знакомая, тем сильнее вытягивались от удивления наши лица. Надо же было встретить представителя воинствующего феминизма – и где?! В столице исламской республики, где сам Аллах велел женщине стоять у плиты, ублажать мужа танцем живота и кутать голову в хиджаб, как солдат-первогодок пеленает свои ноги портянками! Вместо этого угнетённая мусульманка развалилась в ресторанном кресле с сигаретой в руке, в компании двух малознакомых мужиков, поминутно поправляет сползающий на уши платок и откровенничает о своей личной жизни. Разведена, сын живёт в Мешхеде и занимается автогонками, а она пытается доказать, что женщины гораздо сильнее мужчин и им должен принадлежать этот мир. Мужчины, в свою очередь – козлы и часто пристают на улице.

      - И как же вы отбиваетесь?

      - У меня есть надёжное средство,- это милое создание открывает свою сумочку и демонстрирует угрожающих размеров выкидной нож, из арсенала члена банды ‘’Чёрная кошка’’. Такой бескомпромиссный тесак сделал бы честь любому Васе Резаному, и несомненно поставил бы его во главе  воровской малины.

      Мы на мгновение потеряли дар речи, а потом не сговариваясь, дружно затянули голосом актёра Леонова: ‘’Скольких я зарезал, скольких перерезал…сколько душ я загубил!’’, представляя себя на месте несчастных тегеранских ухажёров. Идёшь себе по улице, никого не трогаешь, видишь симпатичную женщину, и желая сделать ей приятное, произносишь сакраментальное ‘’Ой, девушка, как вам идёт этот хиджаб!’’ В ту же секунду в подбородок упирается острие клинка – холодное, как сама Смерть; что-то тёплое стекает в ботинок, ты мысленно произносишь отходную и одновременно переходишь в лагерь приверженцев однополой любви.

      Желая перевести разговор на более жизненную тему, я спросил, как она относится к нашумевшей публикации карикатур на Пророка Мохаммеда, ожидая прицельного бомбометания грома и молнии в адрес глупых датских художников*. Ответ поразил ещё больше:

      - Карикатуры? Какие карикатуры? Ах, эти… Да нам, иранцам, наплевать. Мы вообще в душе зороастрийцы, ислам был навязан арабами, пусть они с этими карикатурами и разбираются.

      - А как же демонстрации у посольств, и всё такое?

      - Это всё наш дебил-президент Ахмадинежад мутит, ну да ничего, недолго ему осталось, народ его ненавидит.

      Я понял, что чем дальше в пустыню, тем толще бедуины; ещё пара таких ответов, и я окончательно перестану понимать, куда приехал.

      Вечер, тем временем, плавно перетёк в ресторанное застолье. Кухня, как и было обещано, оказалась традиционно иранской, т.е. мясо и рис в разных сочетаниях. Вообще, меню любого персидского ресторана умещается на одной странице, и выбирать можно первое попавшееся блюдо – всё равно это будет один из видов шашлыка и гора ‘’короля гарниров’’. Зато рис в Иране необычайно вкусный и рассыпчатый, гораздо вкуснее , чем в Юго-Восточной Азии и уж тем более в России. Уплетая это белоснежное чудо за обе щёки, мы вели беседу на самые различные темы, от политики до текущей азиатской моды. Мозги непрерывно скрипели, отказываясь переваривать полученную информацию. Улучив свободную минуту, мы с Димой переглянулись:

      - Ты тоже чувствуешь это?

      - Что меняется система координат?

      - Да, именно так.

      - …И это только начало. Мы совсем не знаем эту страну. Никто из европейцев не знает эту страну. Мы всего лишь глупые хориджи.

      - Точно. Глупые, глупые хориджи…

      Ресторан оказался шикарным и очень дорогим, где итоговый счёт на троих составил астрономические $17. Съесть, правда, не удалось и половины – уж очень большие порции. Поблагодарив Энн за прекрасный вечер, мы вернулись в гостиницу, переваривая волшебный рис и новые знания о неизвестной загадочной стране под названием Иран.

      ‘’Долой обжорство!’’- кричал желудок следующим утром. ‘’Даёшь билеты на вечерний поезд в Исфахан!’’, – вторил ему мозг. Дежурный по отелю добавил, что купить их можно на ж/д вокзале, куда запросто ходят такси со стоянки на площади Имама Хомении (кто бы сомневался!), достаточно лишь показать купюру в 1000 томанов и произнести волшебное слово ‘’Роахан’’.

      Приехав на вокзал, мы поднялись на второй этаж, где у входа в билетный зал были встречены дюжим охранником и торжественно проведены к кассе, разумеется, без очереди. Облом. Билетов на вечер не оказалось.

      - Сорри, мистер,- дрожащим голосом пискнула молоденькая девушка-кассир, понимая, какой непоправимый урон нанесён международному имиджу страны и всему исламскому миру.

      Видя наши растерянные физиономии, спасти честь своей Родины вызвался ангел-хранитель в лице того же дежурного. Он забрал наши паспорта и с таинственным видом стал порхать по залу, от кассира к кассиру, о чём-то заговорщицки перешёптываясь и показывая пальцем на двух ‘’инспекторов ООН’’ в старых засаленных джинсах. Минут через десять билеты чудесным образом нашлись, и мы стали гадать, какую сумму запросит за свои услуги этот хэлпер, но он только улыбался, жал нам руки и желал счастливого пути.

      - Какая кайфовая страна! – балдели мы с Димой, разглядывая трёхдолларовые билеты в купейный вагон.

      Дело было утром, делать было нечего. Доехав на рейсовом автобусе до Базара, хориджи нырнули в его бездонное чрево, да так и пропали навсегда. Рыдают матери, жёны уже давно оформили наследство, повзрослевшие дети тайком покуривают и целуются по подъездам, а их папа всё блуждает по бесконечным торговым рядам, пытаясь найти начало, или – на худой конец – конец. Но тщетны усилия его, ибо восточный базар бесконечен, как само Время. Начинается он Никогда и Нигде, плавно стекаясь с прилегающих улиц бурлящим людским потоком, и так же незаметно растворяется уже где-то там, за горизонтом. Здесь знакомятся, ведут неспешные беседы, смеются, выпекают вкуснейшие лепёшки в каменных тандырах*, обмениваются новостями, рождаются и умирают. Восточный базар самодостаточен, как целая империя, и ковёрная часть – одна из её лучших персидских провинций.

      Что такое ковёр для перса? Это не предмет домашнего обихода, и уж тем более не подстилка для ног, заменяющая подчас всю мебель в небогатом жилище. Ковёр в Иране – целая религия, гораздо более древняя, чем ислам, а по его рисункам можно изучать историю и характер целого народа. Сплетение узелков – это сплетение тысяч сердец многих поколений творцов, уходящих к легендарным временам Рустама и Кей-Кавуса; причудливый орнамент – живое дыхание великой персидской культуры, его непревзойдённое искусство, его эпос. Хочешь насмерть обидеть перса -скажи, что тебе не нравится его ковёр, и не будет у тебя в мире злее врага.

      Нам, к счастью, всё нравилось, но покупать мы ничего не собирались, поскольку  впереди ждала дальняя дорога в неизвестность. Так и ходили меж развалов с напускным равнодушием (иначе – нельзя, возьмут в оборот, напоют сладких песен, опустошат мошну, навьючат тяжкой поклажей, ещё и спасибо скажешь), пока не приклеился к нам очередной субъект-продавец ковров.

      - Ищите ковёр? – осведомился продавец ковров.

      - Да нет… так, смотрим просто.

      - Никогда не доверяйте продавцам ковров,- доверительно сообщил продавец ковров. – Они подсунут вам плохой ковёр, эти продавцы ковров -сплошь обманщики, хорошие ковры на этом базаре – только у меня, пойдём посмотрим. Ничего покупать не надо, я же не продавец ковров, я просто продаю очень хорошие ковры, а продавцы ковров – сплошь жулики, они вам подсунут плохой ковёр, а хорошие ковры… – где-то на середине этого монолога Дима сломался и исчез с продавцом ковров в одном из лабиринтов, и мне пришлось отправиться на его поиски. Когда пропавший был найден в одном из магазинчиков, было уже поздно – его окружили коврами, как Паулюса под Сталинградом. Мы решили применить шоковую терапию и заявили, что ничего покупать не собираемся. Более того, и завтра мы ничего не купим, и перед отъездом, и в следующий приезд, и друзья наши ничего не купят, и их друзья, и друзья друзей их друзей. Словом, нарисованная картина была столь удручающе-безнадёжной, что нам самим стало стыдно, но на хозяина лавки это не произвело ровным счётом никакого впечатления. С таким же усердием он вынимал из штабелей всё новые и новые шедевры – машинные и ручной работы, шёлковые и шерстяные, кричаще-яркие и однотонные.

      - Просто посмотрите, ничего не надо покупать! – появлялась голова радостного торговца из-за очередного шёлкового чуда и добавляла по-русски: ‘’Ковёр щёлька! Харощий!’’

      В течение следующего часа мы пили нежный зелёный чай и постигали таинства иранской народной религии. Увлёкшись процессом, хозяин отшил двух наглых китайцев, пытавшихся потратить свои деньги без очереди, и закончил показ демонстрацией самого дорогого ковра 70-летней выдержки за 8000 долларов.

      Я пообещал, что напишу о нём в книге. Лицо перса озарилось счастьем: ‘’Мистер, если вы напишите обо мне, один ковёр я вам отдам бесплатно!’’ Так кто же теперь заберёт тегеранский подарок?

      Оставив Диму на базаре, остаток дня я провёл, наматывая круги по городу. Но сколь ни пытался очароваться красотой его площадей, перспективой проспектов и мелодиями уединённых парков – ничего не получалось. Всё есть в этом мегаполисе, но нет самого главного – поэзии. Того самого очарования Востоком, когда строчки сами лезут в голову и замыкаются в готовые рубаи и газели.

      - А не проехаться ли нам в метро? – мелькнула шальная мыслишка. – Говорят, что там девочки и мальчики едут отдельно.

      Ближайшая станция находилась в Центре Вселенной, то есть на всё той же площади Имама Хомении. Тегеранское метро – современное сооружение, напоминающее любой европейский сабвей, но с местной спецификой. В первые три вагона заходят порабощённые женщины и спокойно рассаживаются по местам. Их поработители набиваются в остальные вагоны как сельди в бочку, сожалея в этот момент о несправедливости Создателя. Впрочем, ездить в ‘’мужских’’ вагонах женщинам прогрессивно не возбраняется, однако они предпочитают всё же оставаться угнетёнными.

      Выполнив обязательную программу, путешественники забрали свои рюкзаки, валявшиеся в холле гостиницы, и двинули на ж/д вокзал. Прощай, Тегеран, город, уставший от столпотворений! Ещё в начале 70-х годов прошлого столетия журналист газеты ‘’Кейхан’’ Хушанг Мехр Али предрекал ему незавидное будущее: увеличение населения с трёх до 20-ти миллионов, пять миллионов чадящих машин, безудержное расширение, смог, пробки и частые самоубийства. Во многом он оказался прав, этот ушлый журналист, и мы без сожаления расстались с Тегераном, устремившись на юг, в древнюю персидскую столицу Исфахан, освящённый стихами Омара Хайяма:

     Проходит жизнь – летучий караван.

      Привал недолог – полон ли стакан?

      Красавица, ко мне! Опустит полог

      Над сонным счастьем дремлющий туман.

     

      

     О, вечный Исфахан! Сколь тяжёл и неблагодарен труд описывать твою красоту и величие!

      Перо скользит по бумаге, выводя причудливые вензеля славословий, но способно ли оно передать всю строгость геометрии твоих площадей и буйство красок настенной живописи твоих дворцов? Уют твоих бесконечных набережных и неприступную надменность гигантских мечетей? Ночной поезд летит, разрезает пространство на то, что было и то, что будет; звенит как натянутая струна, всё быстрее и быстрее закручивая нас в спираль времени. Циферблат отмеряет – нет, не секунды – года: посмотри на стрелки – они крутятся назад со скоростью турбины, засасывая столетия в бешеный водоворот обратного отсчёта! Спираль выплёвывает нас на исфаханский вокзал, большой и безлюдный.

      Мы вышли в зал ожидания и гулкое эхо отсчитало наши шаги ‘’раз-два-три-четыре – куда спешишь? присядь, осмотрись – пять-шесть…’’ Поразительный контраст с тегеранским ‘’Роаханом’’- тот был похож на потревоженный муравейник, сотни школьниц и студенток в чёрных одеждах щебетали, бегали, смеялись, с интересом разглядывали двух хориджи и поспешно отворачивались, встретившись взглядом. Здесь же – десяток пассажиров кемарит на стульях, и парочка кассиров так же мужественно ведёт неравную борьбу со сном. Местный туалет поразил своим великолепием: сверкающий узорный кафель и унитазы с позолотой. Впечатлившись, мы без звука отдали таксисту его законные две тысячи томанов и через полчаса шли по главной улице Чахар Бах Аббаси, подыскивая себе пристанище. Им оказался отель ‘’Шад’’ – небольшая скромная гостиница с однокоешными нумерами по $12.

      ‘’Нумер’’ – это сильно сказано, по сути – небольшая комнатка со столиком, койкой и матрасом, брошенным тут же на пол. Чур, я сплю на матрасе!

      Через пару часов бодрые посвежевшие путешественники уже шли на свидание с одной из самых больших в мире площадей (как и полагается среди уважающих себя площадей – имени имама Хомении) и главной её достопримечательностью, мечетью Имама (Masjed-e Emam). ‘’В это же время, в двух верстах от концессионеров, со стороны Тифлиса в Дарьяльское ущелье вошёл отец Фёдор’’ (Ильф и Петров, »Золотой телёнок»). Им оказалась 23-летняя девушка по имени Фирюза, что в переводе на живой великорусский язык означает ‘’солнечный свет’’. Шла себе по улице и размышляла о жизнетворящей силе норм шариата, о важности их соблюдения правоверной девушкой, о пользе проведения редких часов досуга за изучением сур Корана. Неожиданная встреча произошла на площади имама Хусейна. ‘’А не затусоваться ли мне с этими симпатичными иностранцами?’’- подумала прекрасная персияночка, развернулась на 90 градусов и подошла к ним, одарив неземной улыбкой. Ау, шариат, где ты?! Горят синим пламенем твои иссохшие страницы и приснопамятный Хомении от такого безобразия переворачивается в могиле, как баран на вертеле. Мы не верили своему счастью – сам Всевышний послал нам очаровательную пэри, а по совместительству – англоговорящего гида.

     В дни цветения роз свою волю с цепей я спущу.

      И нарушу святой шариат, и святош возмущу.

      В сонме юных красавиц весны зеленеющий луг

      Я в тюльпановый ярко-багряный цветник превращу…

      (Омар Хайям)

      ‘’Багряный тюльпан’’ сообщила, что ‘’до пятницы совершенно свободна’’, как Пятачок, и с радостью покажет нам город. Следующие два часа гигантская площадь и её окрестности были тщательно изучены, засняты, запротоколированы и подшиты в ‘’Дело’’.

      С момента постройки в ХVll-ом веке там мало что изменилось. Торговцы всё так же продают ковры и сладости (есть и специальные, исфаханские – такие не делают больше нигде), чеканщики что есть сил лупят по медным тарелкам, выбивая доллары из кошельков немногочисленных туристов; чайханы – ровесницы этих каменных лабиринтов – принимают утренних завсегдатаев, готовясь к шумным вечерним посиделкам. 20 знаменитых колонн дворца шаха Аббаса* всё так же отражаются в воде бассейна, означая своим удвоенным числом нечто глубокосимволичное, недоступное европейскому пониманию.

      Сам дворец внутри очень красив. Его стены и купол расписаны картинами, рассказывающими о суровых батальных буднях и редких часах досуга своего господина. Судя по их сюжетам, шах любил воевать, но и развлекаться тоже умел. Во время исламской революции 1979 года сотрудники музея рискуя своей жизнью отстояли эти картины, содержащие ‘’элементы порнографии’’- изображения не совсем одетых танцовщиц. Многочисленным барельефам в соседнем зале повезло гораздо меньше – 200 лет назад афганцы завоевали Исфахан и стёрли их лица. Я пообещал Фирюзе, что обязательно выясню в Афганистане, какого рожна им мешали физиономии собратьев по вере, после чего вся колоритная троица отправилась в чайхану при дворце. Это была несомненная удача: в её зале восседали и курили кальян колоритные деды, многолетние завсегдатаи.

      Вообще, лучшие иранские чайханы сконцентрированы именно здесь, в центре Исфахана, и ни одна из них не похожа на другую. Разукрашенные в пух и прах интерьеры видели шахов, имамов, учёных, поэтов, визирей, студентов, бездельников… да кто только за последние 400 лет не заходил в эти благословенные заведения, буквально источающие поэзию умиротворения!

      - Прочтите что-нибудь из русских поэтов,- попросила неожиданно наша спутница.

      - Запросто! Э-э-э…э-э-э…чёрт, что-то не можем вспомнить,- оконфузились соотечественники Есенина и Фета. – Может, у Вас, о несравненная Фирюза, получится лучше?

      - Хорошо…,- она задумалась, беззвучно шевеля губками, будто пробуя на вкус цветочный нектар.

      - Что, не можете вспомнить? – с некоторой ехидцей осведомился Дима.

      - Я выбираю самое красивое,- вздохнула девушка, сразив словами меня наповал. – Вот, пожалуй, это, из Хафиза*, – и она прочла газель*, как накрыла нежной шёлковой простынёй – настолько мягок и приятен был её голос. Мы начали таять как Дед Мороз со Снегурочкой мартовской оттепелью и поинтересовались переводом текста. Он раскрыл нам некие парадоксы сознания восточной женщины: ‘’Когда я прикрываю наготу одеждой, я прикрываю свои недостатки. Я могу быть прекрасной, но не бывает ничего совершенного. И чем больше на мне одежды, тем совершеннее я становлюсь.’’ А мы всё охаем и причитаем  – какие бедные и угнетённые мусульманские женщины, не могут прилюдно оголиться ! А они просто хотят быть чуточку совершеннее. Воистину, чтобы хоть немного понять персов, нужно читать их великих поэтов – они скажут намного больше, чем тонны макулатуры и нескончаемые часы телемусора, посвящённые этой стране.

      Один из седых аксакалов попросил включить  видеокамеру и продекламировал рубаи Омара Хайяма*. Его мимика была столь выразительной, а исполнение – проникновенным, что перевод уже не понадобился. Мы уже побратались со всеми присутствующими и не сильно удивились, когда один из них прочёл вслух несколько четверостиший Милтона в подлиннике – тут все либо читают стихи, либо их пишут.

      Четыре часа, проведённые в уютной чайхане, пролили столько бальзама на душу, что его впору было разливать по бутылкам, клеить этикетки от ‘’Биттнера’’ и сдавать на оптовый рынок. Фирюза к тому времени разоткровенничалась и поведала, что хочет выйти замуж, но среди молодых персов хороших кандидатур очень мало – ‘’один на тысячу’’. Впрочем, у неё есть сорокалетний бойфренд. Что означает по-ирански ‘’бойфренд’’, и насколько близко этот  ‘’бой’’ является ‘’френдом’’ мы уточнять не стали и благоразумно проводили девушку до такси. Прощай, Фирюза-Солнечный Свет, и да будет счастлив тот баловень судьбы, чью жизнь ты осветишь слепящими лучами своей любви! Мы же – старые морщинистые перцы в смердящих свитерах – не достойны и платка, покрывающего твои локоны, да к тому же отягощены жёнами, детьми и несварением желудка. Иншаалла (да будет воля Аллаха), сей диковинный багряный тюльпан будет принадлежать достойному красоты и изящества…

      Ближе к вечеру морщинистые перцы наконец-то добрались до мечети Имама, благо висевшие с утра тучи разошлись, и можно было фотографировать. Она построена неутомимым шахом Аббасом в 1641 году и считается одной из красивейших во всём мусульманском мире, что недалеко от истины. Стены мечети покрыты изразцами и уникальной росписью по керамической плитке, а особенности акустики таковы, что шёпот из одного угла зала, накрытого 50-метровым куполом, прекрасно слышен в противоположном. Как бы не маскировались заговорщики, шушукаясь в сторонке, их коварные планы становились известными повелителю…

      У входа я столкнулся с очередным продавцом ковровых изделий:

      - Мистер, купите у меня ковёр!

      - Я не интересуюсь коврами.

      - Не любить ковры – значит, не любить персов. Вы не любите персов?

      - Люблю, но у меня небольшой рюкзак…

      - Я продам вам небольшой ковёр!

      - Вы не поняли, у меня очень, очень маленький рюкзак!

      - Я продам вам очень, очень маленький ковёр!

      - Но у меня впереди длинный путь – Иран, Афганистан, Узбекистан…

      Он задумался на секунду, а потом просиял:

      - Мистер! Я продам вам ковёр-самолёт!

      На это я не нашёлся что ответить и с позором ретировался в мечеть. Она и впрямь поражала монументальностью и изяществом расписной плитки, покрывающей купола и иваны (арки). Однако на присутствующих персов святыня никакого религиозного впечатления не производила. Кучка молодёжи развалилась вповалку на ковре под главным куполом, разнузданно смеясь и задирая ноги. Ничего не пойму, а где же обещанный фанатизм и богопочитание? Судя по всему, бессмертный Хайям в своём рубаи имел в виду не только себя:

     К чёрту пост и молитву, мечеть и муллу!

      Воздадим полной чашей Аллаху хвалу!

      Наша плоть в бесконечных своих превращеньях

      То в кувшин превращается, то в пиалу.

     Слева к мечети притулился очень уютный ресторан ‘’Бастани’’ . У его хозяина сын учится в России, поэтому русским – особый почёт и уважение. Развалившись на традиционных лежаках и озонируя воздух благородным запахом перепревших носков, мы наконец-то отведали изысканнейшее блюдо иранской кухни фессенджан (кусочки курицы под гранатовым соусом с рисом). Оно действительно бесподобно – соус выливается в рис, перемешивается, и…м-м-м…

      Повеселевшие и раздобревшие от обильного ужина, мы пустились в долгие неторопливые рассуждения об опасностях своего ‘’экстремального’’ путешествия. Судя по всему, главное спасение от реальных опасностей в Иране – это пачка ‘’Фестала’’, помогающая от обжорства, все остальные страхи навеяны совковой пропагандой и элементарным невежеством. Осмотр главной исфаханской площади завершился мечетью имама Лотфуллы, небольшой, но утончённо декорированной, после чего мы пошли шататься по городу, посетив близлежащий рынок Базар-э-Бозорг и армянский квартал. Армяне живут в Исфахане ещё со времён шаха Аббаса, построили на своей территории несколько церквей и не прочь продать из-под полы запретный алкоголь и услуги легкодоступных девиц.

      Утром следующего дня напарник убежал на базар за сувенирами, а я прогулялся по набережной реки Зандеруд, воспетой поэтами Саади* и Хафизом. По вечерам на её уютных набережных собирается множество народа – гуляют, пьют чай, наблюдают за стаями птиц, порхающими над бирюзовой дымкой.

      Знаменитые мосты соединяют берега легендарной реки, пять из них – аж XVll -ого века. Внутри самого красивого – Хаджу – разместился павильон шаха Аббаса Второго, где он любил посиживать, попивая ширазское винцо, похлопывая крутобёдрую танцовщицу по окорочкам и рассуждая о тяжёлой шахской судьбе: ‘’У всех трудящихся дехкан два выходных дня – мы же, шахи, работаем без выходных! Рабочий день у нас… ненормыррованный’’.

      Посочувствовав работяге-Аббасу, я свернул с набережной у последнего моста Шахрестан, и описав восьмикилометровую дугу, возвратился в гостиницу. Там меня уже поджидал совершенно счастливый Дима, украсивший свою поклажу свежекупленным ковром, а безымянный палец – волшебным перстнем, огромным, с кулак величиной.

      С этой минуты в Исфахане стало одной достопримечательностью больше: лысый длинный хориджи с чудо-перстнем как магнитом притягивал к себе толпы любопытных горожан; каждый считал своим долгом потрогать это чудо, а при большом везении – даже сфотографироваться с ним. Вечером, накупив пирожных в местной кондитерской, мы отправились в самую популярную чайхану на площади Хомении, хотя расположена она где-то в её глубине, на втором этаже, и найти это заведение не так-то просто.

      Обычно поиск чайханы происходит по такой схеме: ты ловишь первого попавшего под горячую руку перса и спрашиваешь на чистейшем, как афганский героин, фарси:

      - Чайхана коджа аст? (не соблаговолит ли любезный джинн подсказать двум уставшим путникам, томимым жаждой пустыни Дашт-э-Кавир, где в округе можно вкусить благороднейший из напитков, именуемый чаем, а так же прекрасный оазис души, именуемый чайханой, где собственно этот напиток и разливается?)

      - Какой такой павлин-мавлин, чайхана-майхана? Нихт ферштейн! Гитлер капут!

      - Ну, это… чайхана! Чайханэ! Щай-ха-не, щьорт поберьи! (в ход идут все возможные диалекты, поддиалекты и наречия различных иранских областей).

      - Чайханэ? Хм-м… А-а!! Чайханэ!!! Кофе шоп! Ти хауз! – Там, там! – довольный своей сообразительностью перс машет рукой в направлении, противоположном нужному, и назидательно поучает:

      - Правильно говорят не ‘’чайханэ’’, а ‘’чайханэ’’, понимаешь, олух?

      - Угу…интересно, может, мы чего не догоняем? В чём разница-то?

      Наша ‘’чайханэ’’ была уже забита народом под завязку при полном отсутствии туристов. Люди общались, смеялись, пели песни, слушали музыку – всё как у нас после выпитого ящичка-другого водки. Тут же все были неприлично трезвыми, но всеобщей расслабленности это нисколько не мешало. Просидев, а точнее, пролежав пару-тройку часиков и выдув несметное количество чайников на сумму менее доллара с приложенными к ним бесплатными орешками и сладостями, мы направились по улице Хафиза до старейшей в Исфахане Пятничной мечети (Masjid Jameh). Её купола и огромные иваны* внушают трепет и уважение, ведь они разговаривали с самим Хайямом, их история – это история всего Иранского государства за последнюю тысячу лет. Мечеть горела и восстанавливалась в Xll-ом веке, достраивалась в XV-ом. Практичные мусульмане возвели в центре площади мощный каменный куб, имитирующий мекканскую Каабу*. Будущим ходжам есть где потренироваться перед самым ответственным в жизни походом.

      Ночная пелена окутала город, и подсвеченные снизу своды казались центром мироздания, как будто нет вокруг ничего, кроме их незыблемого стовекового монолита. Уходя, я оглянулся. На месте каменного куба, сияя гранями, высился огромный алмазный столб, устремившийся в звёздное небо. Свечение его озарило всю площадь. Я тряхнул головой, и столб исчез так же внезапно, как и появился. Видение? Глюк? Или некая невидимая тайна? Какие ещё тайны ты хранишь в себе, древний город?!

      …В ту ночь было очень душно. В гостинице топили на славу, откуда-то сверху накатывали волны горячего воздуха. Далеко за полночь я ощутил на себе чей-то пристальный взгляд. Инстинктивно открыв глаза, увидел незнакомца, восседающего на табурете, словно у себя в гостиной. Он был слегка худощав, с продолговатым лицом, украшенным бородой, и умными пытливыми глазами.

      - Ты кто, незнакомец? Как ты попал сюда и как тебя зовут?

      - Омар ибн Ибрагим. Люди прозвали меня ‘’Хайям’’- ‘’палаточник’’. Мой отец шил палатки в Нишапуре*.

      - Так ты – тот самый Омар Хайям, великий поэт?!

      - Великий поэт – Фирдоуси*. Я всего лишь математик и астроном.

      - Но мы знаем тебя как поэта. Твои рубаи…

      - Поэт – слишком высокое звание. Я пишу свои стихи на полях тетрадей с астрономическими расчётами. Это часть моей жизни, но я не придаю ей большого значения. Время рассудит, где поэзия , а где простое стихоплётство.

      - Время уже рассудило, Омар! Тысячу лет люди читают твои стихи и наслаждаются, твои рубаи вошли в Вечность!

      - Глупец! Что ты знаешь о Вечности?! Хочешь, я расскажу тебе, что такое Вечность?!

      - Сделай милость…

      - Есть такая древняя индийская притча. Когда одного мудреца спросили, что такое Вечность, он ответил: ’’Я не знаю. Но я знаю, что такое Миг Вечности. Представьте себе алмазный столб шириной в несколько локтей и высотой до самой Луны. Раз в столетие на его вершину прилетает маленькая птичка и чистит об неё свой клюв. От этого столб немного истирается, не правда ли?’’

      - Ну-у…теоретически – да ,- осторожно предположил я.

      - ‘’ Так вот’’,- продолжил мудрец.- ‘’Время, за которое птичка изотрёт алмазный столб до самой земли – и есть Миг Вечности.’’

      Он снисходительно посмотрел на меня, наслаждаясь произведённым эффектом. Но в уголках его глаз я увидел лишь кристаллы большой печали.

      - В чём причина твоей грусти, Омар?

     Ты обойдён наградой? – Позабудь.

      Дни вереницей мчатся? – Позабудь.

      Небрежен Ветер : в вечной Книге Жизни

      Мог и не той страницей шевельнуть…

     Это твои стихи. Как видишь, они грозят пережить тот самый Миг Вечности.

      - Большое горе пришло на исфаханскую землю. Исмаилиты убили нашего повелителя Малик-шаха, убили главного визиря, славного Низама аль-Мулка, покровителя искусства и науки. Они сожгли мою обсерваторию – лучшую в мире! Равных ей не было ни в Бухаре, ни в Багдаде, ни даже в самом Самарканде! Когда же наступит конец человеческому варварству и невежеству?!

      - Увы, Омар, за тысячу лет ничего не изменилось в подлунном мире. Нынче на Землю пришёл другой Сатана – племя яйцеголовых людей. Мы называем их ‘’янки’’. Они едят булки с плоскими котлетами и пьют чёрную сладкую воду.

      - Шербет?

      - Нет, она делается из химического порошка и растворяет всё, даже мозги. Поэтому эти люди не умеют думать и не знают пощады. Они разбомбили древний Багдад, истоптали легендарный Вавилон и построили в нём свою казарму. У них нет своей истории, своих поэтов, у них есть только деньги, и только деньгам это племя поклоняется. Они считают Персию исчадием ада и готовы захватить её, ввергнуть в пучину войн. Их повелитель безумен…

      - Неужели они не читали книг великих Фирдоуси, Рудаки*, Саади, Руми*? Земля, родившая таких поэтов, не может быть исчадием ада!

      - У них нет книг. Всё, что у них есть – это чёрный ящик, который стоит в каждом доме и приказывает этим людям, что делать, что думать и что говорить.

      - Чёрный ящик…возможно ли такое?! Удивительные вещи ты говоришь, чужеземец! Как думаешь, выдержит ли наш народ столь тяжкое испытание?

      - Я уверен в этом, Омар. Только когда издохнет последняя собака, когда цветущий Шираз превратится в пепел, когда вечный Язд, сравнённый с землёй, исчезнет под барханами, когда погибнет последний человек, говорящий на фарси – тогда они смогут завоевать Персию. Но этого не случится, клянусь Аллахом!

      - Хорошо…,- он прислонился к стене, полуприкрыв глаза, видимо, удовлетворённый ответом. – Так куда ты держишь путь, чужеземец?

      - Дорога моя лежит в Язд, потом в Шираз.

      - К Хафизу?

      - Да, к нему. Затем я направляюсь в священный Мешхед, далее в Афганистан – Герат, Балх, и до самой Бухары.

      - Значит, ты никого не забыл- ширазского Хафиза, Фирдоуси из Хорасана, гератского соловья Джами*, балхского Руми и гордость Бухары – несравненного Рудаки. Что ж, славный путь! Бухара…Город моей юности… Яркий алмаз в короне народов Турана. Там провёл я немало весёлых дней, пока великий визирь Низам аль-Мулк не позвал меня в столичный Исфахан. И вот уже тридцать лет я здесь, но так мало сделано…

      - Неужели?! Ты создал календарь Маликен – точнее того, которым мы пользуемся сейчас. Это просто невероятно! Ты достиг высот в медицине, астрономии, геометрии. Твои рубаи читает весь мир! Так почему ты мучаешь себя?

      - Пятый постулат Эвклида о параллельных линиях. Я так и не доказал его.

      - Но постулат на то и постулат, что не нуждается в доказательствах.

      - Только Аллах и творения его не нуждаются в доказательствах. А постулаты пишут люди. Когда-то Птоломей вывел постулат о неподвижности Земли и вращении вокруг неё Солнца. Это не нуждалось в доказательствах – всё было слишком очевидно. Но вот приходит Архимед и говорит – Земля вращается вокруг своей оси! А достославный Бируни* выводит новый постулат – Земля вращается вокруг Солнца! Мысль человеческая подобна разлившейся реке, она не должна застаиваться, она должна и может покорять всё новые пространства,- увлёкшись, он нараспев продекламировал рубаи:

     Что там, за ветхой занавеской тьмы?

      - В гаданиях расстроились умы.

      Когда же с треском рухнет занавеска -

      Увидим все, как ошибались мы.

     - Вот видишь, Омар, – не сдержал я улыбку. – Постулаты рождаются и умирают, лишь твои рубаи вечны. Поэзия переживёт и правителей, и их рабов; переживёт захватчиков и их жертвы; переживёт постулаты и их ниспровергателей, ибо поэзия и есть сама Жизнь, и закончится она только вместе с жизнью. Как птичка точит алмазный столб, так твои рубаи точат Миг Вечности, становясь со временем самой Вечностью.

      - Глупый, глупый хориджи… Ладно, мне пора идти. Я возвращаюсь в родной Нишапур. До свидания, вольный странник!

      - До свидания, поэт! Хода хафез!

      - Поэт – это слишком высокое звание. Поэт – великий Фирдоуси, а я всего лишь учёный…, – с этими словами Омар ибн-Ибрагим растворился в душном полумраке.

      Я вытер пот со лба и оглянулся вокруг. За окном мерцал светлячками огней ночной Исфахан, на соседней кровати Дима выводил носоглоткой трели и рулады об удачно прошедшем дне, и ничто не напоминало о визите странного гостя.

      - Миг Вечности… сегодня, на площади мечети Jameh, я видел Миг Вечности. Какие ещё тайны ты хранишь в себе, древний город?!

      

     Утро принесло с собой похмельное ощущение того, что самое интересное уже произошло, и шило в известном месте засвербило в путь-дорогу. Но билеты на автобус в Язд были куплены накануне только на следующий день. Поэтому, позавтракав в чайхане крепким душистым кальяном и обсудив с местными хлопцами их сексуальные победы над гарными исфаханскими дивчинами, мы отправились на медосмотр ещё одной дежурной аттракции – качающихся минаретов Манар Джомбан. Автобус до них идёт с площади имама Хуссейна, за полчаса и никакие деньги. В автобусе чувствуешь себя беременной женщиной, так как и стар и млад уступает тебе место. Долгожданные минареты настолько подробно описаны в интернете, что произвели впечатление старых знакомых: это две небольшие башенки над общим помещением, хитро соединённые между собой так, что при раскачке одного из них начинает шататься и второй. Этот процесс оказался делом весьма занимательным.

      Итак, каждые полчаса смотритель за символическую плату в один доллар пускает волонтёра на один из двух шпилей для проведения игры ‘’Раскачай минарет и шмякнись вместе с ним с высоты 15 метров’’. Победившего ожидает приз – бесплатное место на местном кладбище. Я всегда обожал халяву и поэтому стал карабкаться по винтовой лестнице. Когда же пришёл черёд подниматься с крыши на шпиль, выяснилось, что мои отнюдь не богатырские плечи просто не влезают в узенький проходец. Пришлось сложить их пополам, но на середине короткого подъёма я всё же застрял, повторяя печальную участь Винни-Пуха. В отличие от доброго медвежонка, ждать похудения было бессмысленно, и поэтому я, вообразив себя шурупом, медленно ввинтился в самый оголовок.

      - Давай! – махнул рукой смотритель.

      - Банзай!! – взревел очередной кандидат на тот свет, схватился руками за каменные стены и стал яростно трясти их, как полицай – партизана на допросе. Бес-по-лез-но. Колокольчик, подвешенный тут же на дощечке, даже не шелохнулся.

      - Эй, на палубе, ты уснул там, что ли?! – ехидно поинтересовался старый перс,- смотри, проспишь дембель!

      Престиж Российской Федерации стремительно катился под откос как вражеский эшелон, подорванный тем же партизаном. Мозги лихорадочно искали выход; перед глазами моментально пронеслась вся жизнь, включая школьный курс физики за шестой класс. Повторно упёршись руками, ногами и чугунной головой, я использовал эффект резонанса и заставил-таки ненавистный колокольчик звякнуть аж целых три раза. Толпа, собравшаяся внизу, ожидала явно большего.

      - Учись, студент, – покровительственно изрёк смотритель, ссадил меня вниз и на раз-два-три расшатал предательский минарет, а заодно и его собрата напротив. Каким образом ему это удаётся, так и осталось для нас тайной. Какие ещё тайны ты хранишь, древний город?!

      Вечерняя улица Аббаси напоминала Невский Проспект в тёплый июньский выходной. Реки горожан плескались в её магазинах, кинотеатрах и кафе, растворяясь после на бескрайней набережной. Мы купались в этих шумных волнах, наслаждаясь своим последним исфаханским вечером. Автобус в Язд уходил в шесть утра, поэтому нужно было позаботиться о такси до вокзала. Дима решил проблему просто и со вкусом – подошёл к полицейскому околотку напротив нашего отеля и приказал подать карету на полшестого. Представляю, если бы он попытался проделать этот фокус где-нибудь у нас. Карету бы подали, но бесплатную, с двумя дюжими санитарами из ‘’Кащенко’’. Здесь же лучшие друзья путешественника иранские полисмены вытянулись во фрунт, отдали честь, и ровно полшестого утром мы грузили рюкзаки в багажник.

      Постовой долго прощался с нами, застенчиво признавшись, что вообще-то служит по призыву, а так – пишет стихи и рассказы и пробует печататься в местных журналах. Кто бы сомневался!

      - Только никому не рассказывайте,- заливаясь краской, попросил стеснительный полицейский.

      Не сомневайся, друг. Пусть это останется ещё одной тайной, которую сохранит древний город…

      Видимо, исфаханские невесты решили, что с отъездом двух сексапильных хориджи в городе ловить стало нечего, и поэтому  количеством около сорока набились в наш автобус. Очень хотелось спать, поэтому кастинг был отложен до прибытия в Язд. Однако, видя такое пренебрежение, красавицы поминутно останавливали комфортабельный ‘’Мерседес’’ и исчезали в пустыне, очевидно, пытаясь насолить своей неизбежной гибелью всем мужчинам на свете. Я всё гадал – неужели они там живут? В одноэтажных хибарах прямо посреди песков, в палящих лучах солнца? Летом температура в этих краях держится под пятьдесят градусов, а про кондиционеры говорить просто смешно. К полудню мы пришвартовались на автовокзале одного из древнейших городов мира, полностью глинобитного – мировой столицы зороастрийской религии*.

      Историю этого удивительного города принято датировать началом нашей эры, хотя в реальности она, несомненно, гораздо глубже. Центр Язда почти не изменился со времён посещения этих мест Марко Поло в Xlll-ом веке. Город стоит на древнем караванном пути меж двух пустынь, и поэтому люди жили здесь издревле, несмотря на суровый континентальный климат.

      Язд – это уже глубокая провинция, что сразу чувствуется по траурно-чёрным женским одеяниям, поэтому билеты на следующий отрезок путешествия в город Шираз мы решили брать сразу же, на вокзале: неизвестно, будут ли работать в выходные турагентства, и говорит ли в них кто-нибудь по-английски? По крайней мере, служащие автовокзала лингвистическими познаниями похвастаться не могли, а таксисту пришлось долго втолковывать, что ‘’Караван-Сарай’’- это собственно гостиница, куда нас нужно доставить, а не традиционное название ночлежки торгово-караванного люда.

      Сей отель был рекомендован уличным доброхотом в Исфахане как недорогой, однако реальность оказалась куда суровее – это очень приличное заведение с номерами по $35, явно не нашего бюджета. Менеджер сочувственно выслушал  проникновенный рассказ на тему ‘’Сами мы не местные, а деньги украли’’, пустил скупую персидскую слезу и предложил комнату без санузла сроком на сутки за $15. Вариант вполне удовлетворил, тем более что с приобретением ковра Дима утерял некоторую часть самоходных свойств. Гостиничный переулок наградил нас несомненной удачей – ‘’зеркальной’’ мечетью. Я зашёл в неё просто так, для разминки, и от удивления разинул рот. Небольшая и ничем не примечательная снаружи, изнутри мечеть оказалась сплошь покрытой мелкими зеркальцами под разным углом – вместе они создают ошеломляющий световой эффект. Ничего подобного раньше наблюдать не приходилось, и путешественники, засучив рукава и фотокамеры, принялись подпольно фиксировать это чудо света на плёнку.

      В дальнейшем Старый Город неоднократно удивлял своими изысканными интерьерами, спрятанными за одинаково-глинобитными стенами. Вывесками тут не балуют, и за покосившейся незаметной дверью вполне может скрываться шикарный ресторан или внутренний двор, устланный коврами, с обязательным бассейном посередине.

      Основные достопримечательности сконцентрированы вдоль главной улицы имени Творца всего сущего имама Хомении. Обязательная для древнего города Пятничная мечеть (Jameh) по размерам ничуть не уступала исфаханской, а её управляющий был непреклонен, как сам шариат, и залезть на главный минарет не разрешил. Однако полюбоваться панорамой города за небольшую плату можно полпятого вечера с высоты визитной карточки Язда мечети Амир Чакмаг. Она же оказалась очень удобной в ориентировании – её характерный трёхступенчатый силуэт с двумя минаретами виден практически со всех лабиринтов центра и помогает не заблудиться. В принципе, большую часть Язда можно пересечь по крыше и стенам не спускаясь на землю, осматривая по пути скрытую от постороннего взгляда жизнь. Я всё же гулял по старым кривым улочкам более традиционным способом, ловя себя на мысли, что являюсь персонажем какой-то компьютерной бродилки: вот сейчас изо всех щелей полезут космические монстры, надо будет достать свой верный лазерный бластер и очистить запутанный лабиринт от всякой нечисти. Вместо этого приходилось здороваться с каждым встречным-поперечным, брататься и вести долгие беседы за жизнь на новоизобретённом фарсоанглийском суржике. Иногда извилистая улочка заводила в тупик посланца западной цивилизации, и он ничтоже сумняшеся форсировал преграду по крышам, сея панику и хаос среди обалдевших от такой наглости аборигенов.

      Жаркое пустынное солнце тем временем лизнуло краешек гор, и стремительно, по-южному, завалилось спать. Глинобитные переулки, лишённые освещения, погрузились в средневековый мрак. Попытка осуществить шопинг на улице Джафара Имамзаде (где располагался наш отель) с треском провалилась. Узнав, что я из России, продавцы одного из отделов бросились обниматься, а самый горячий из них заявил, что русские для него – как братья, и он должен немедленно познакомить нового родственника со всей своей роднёй. Роднёй оказались поголовно все работники и посетители 4-этажного универмага, поэтому процесс занял целый час и был прерван только благодаря железной воле русского брата.

      Вырвавшись из капкана восточного гостеприимства, я поспешил вернуться в отель. У его входа висел большой транспарант: ‘’Добро пожаловать, долгожданный мистер Чо!’’. Мистером Чо оказался некий высокий чиновник из Тегерана, проверяющий отель по линии гражданской обороны. Одним словом, иранский Шойгу…

      …Отелем ‘’Караван-Сарай’’ мистер Чо был решительно доволен. Номер, как и всегда, предоставили самый лучший, к тому же на его широченной кровати совершенно случайно обнаружилась представительница древнейшей гостиничной профессии – смазливая горничная. Голову её, как и положено, прикрывал целомудренный хиджаб, остальная одежда отсутствовала. Приняв у неё экзамен по гражданской обороне, мистер Чо стал прохаживаться по дворику и этажам в окружении гостиничной братии, внимательно инспектируя готовность отеля ко внезапному нападению американской военщины. Внимание его привлёк единственный на этаже общедоступный туалет.

      - Как он в плане пожарной безопасности – не подкачает? – с напускной строгостью поинтересовался мистер Чо. В номере его уже ждала горничная, готовая ко ‘’второй части марлезонского балета’’, и затягивать проверку никак не хотелось. Однако, что поделаешь – служба…

      - Да не, не, не подкачает! – разом загалдели услужливые привратники, мысленно радуясь, что накануне положили на умывальник мыло, шампунь, салфетки и даже такое излишество для мусульманского туалета, как рулон мягкой бумаги.

      - Проверим,- решительно тряхнул головой мистер Чо и толкнул незапертую дверь.

      Его оторопевшему взгляду предстал полуголый хориджи в одних шортах, стирающий в раковине носок; второй непостиранный лежал тут же, напоминая своим видом чёрный деревянный бумеранг.

      - Тема противохимической защиты не раскрыта, – подумал мистер Чо, пошевелив ноздрями. Воцарилась немая гоголевская пауза.

      - Ну, и чё?! – первым не выдержал я.

      - Странно, откуда он знает моё имя? – удивился проверяющий. – Ах, да, транспарант на стене…вот оно – бремя славы!

      - Может, закроем дверь?! – нетерпеливо поинтересовался иностранец, угрожающе взявшись за бумеранг.

      Как в полусне, мистер Чо захлопнул створку, посмотрел на смущённую гостиничную челядь и рубанул – как отрезал:

      - По обороне от граждан – низачот!

      - Шеф, сей же час всё исправим! – засуетился управляющий.

      - Аффтар, выпей йаду! Убейся об стену! – вбил гвозди в крышку гроба мистер Чо, применив неизвестный персам жаргон, и степенно удалился.

      - Ну всё, проклятый хориджи, приехали! – злобно прошипел управляющий, увидев мою любопытствующую физиономию, высунувшуюся из-за двери.

      - Что-что?

      - Приехали, говорю!

     Приехали, говорю! – кричит водитель маршрутки. – Центр, вон гостиница ‘’Варахша!’’

      Я с трудом разлепляю веки. Что только не приснится! Какой ещё Язд, какой мистер Чо – меня ж подобрали и привезли обратно в центр Бухары!

      - Спасибо, брат,- благодарю водителя и хлопаю дверью. Здесь маршрутками служат не опостылевшие ‘’Газели’’, а самые настоящие ‘’РАФики’’ ещё советской сборки. Их российские собратья уже давно гниют на автомобильных свалках, а тут такое ностальжи…

      Вчера Бухара праздновала Новруз, и в этот утренний час на улице немноголюдно. Магазины и интернет-кафе естественно закрыты, поэтому мне одна дорога – на крытый рынок. Именно он является фактическим центром каждого района: здесь можно перекусить, попить душистый зелёный чай, узнать новости и сплетни, встретить старых знакомых, поменять валюту. Ах да, тут ещё можно что-нибудь купить! Лучший в городе знаменитый бухарский плов готовят тоже на крытом рынке.

      Несмотря на неурочное время, забегаловки уже открываются, готовятся самса и прочие кушанья, кипят чайники, первые посетители занимают места на пластмассовых стульях. Я спешу утолить свой голод настоящими домашними мантами. Кругом деловито снуют узбеки; пара наших мужичков за соседним столиком завтракает водочкой. Я гляжу на часы – 8 утра. Судя по всему, эти двое начали ещё с шести. Повар, заметив мой жест, ухмыляется: ’’Постоянные клиенты!’’

      Всю свою жизнь терпеть не мог зелёный чай, считая его подкрашенной водицей – здесь же поглощаю литрами. Лучший в мире зелёный чай делают в Бухаре, совершенно точно. Местные жители объясняют этот феномен особенностями местной воды – она слегка подсолена. Волшебный напиток разливается по желудку одурманивающей патокой, обволакивает горячие манты, шепчет: ’’Ну поспи ещё немного…’’

      Я устраиваюсь на бортике неработающего фонтана и опускаю буйну головушку…

     ‘’Побывать в Язде и не увидеть действующий зороастрийский храм Атешкадех – преступление против здравого смысла’’, – рассудили мы с Димой поутру и двинулись на его поиски по длинной улице Шахида Раджи. Храм очень маленький и огорожен высоченным забором. Зайти можно только через маленькую калитку сбоку – зороастрийцы не очень-то приветствуют лишних посетителей. Кстати, ни к благородному Зорро, ни тем более к жителям Австрии они никак не относятся – это одна из древнейших религий, объектом поклонения которой является огонь. Пророком и идейным вдохновителем огнепоклонников считается великий Заратустра, родившийся, как известно, в Мазари-Шарифе. До встречи, Заратустра, на гостеприимной афганской земле!

      Храм же способен впечатлить исключительно последователей религии – кого Вечным Огнём, горящим с 470 года нашей эры, кого картинами с изображением Пророка и его крылатым символом на крыше. Через дорогу от храма обнаружилось неплохое интернет-кафе, где мы и переждали полуденную жару.

      Оплаченные в отеле сутки ссыпались, как время в песочных часах – и вот уже рюкзаки свалены у стойки дежурного, а их хозяева отправились коротать вечер в старые кварталы. Базар на улице Кейям оказался весьма колоритным, словно пришедшим из сюжета какого-нибудь исторического фильма. Пройдя его вдоль-поперёк, мы вышли на какие-то задворки и стали пытать торговцев на предмет расположения ближайшего кафе.

      - А вон там, – махали они все в одном направлении. Однако в указанном месте кроме глинобитных мазанок ничего не было.

      - Спасибо, мистер Сусанин, – поблагодарил я очередного перса, ткнувшего пальцем в отверстие в стене, завешанное грязным одеялом. На всякий случай мы заглянули туда, и…обомлели. Перед нами возник огромный зал, накрытый шатром, полный уютных лежаков, с бассейном в центре. Одним словом, прекрасный оазис, возникший из ниоткуда, по щучьему веленью-по моему хотенью.

      - Эт-то мы тут надолго…, – почесал лысину Дима.

      Мы уже привыкли к неспешным трёхчасовым застольям. Они помогают проникнуться расслабленной атмосферой Среднего Востока, где еда и чаепитие – один из основных культов. Нет в Иране занятия более глупого, чем носиться с утра до вечера фотографируя достопримечательности и с гордостью ставить галочки в бортовой журнал: ’’Был, видел!’’ За этим протокольно-галочным забором можно потерять самое главное – дух неспешной азиатской жизни, где 3-4 лишних часика, проведённые на уютных подушках очередной чайханы, считаются не потерей времени, а его достойным приобретением.

      Утолив жажду телесную, мы углубились в переулки Старого Города, утоляя жажду общения. Местные женщины, застигнутые в своих домах врасплох двумя не в меру любопытными хориджи, нисколько не тушевались, а наоборот – с радостью показывали свой нехитрый быт. Интересовались, откуда и куда, предлагали отобедать, чем Аллах послал. И кто сказал, что мусульманкам нельзя разговаривать с незнакомыми мужчинами?! Беседа явно грозила затянуться, хоть стороны и не понимали язык собеседника.

      По приходу в отель Дима неожиданно вспомнил, что Язд славится своим шафрановым чаем.

      - Чёрт, скоро автобус, чайхану найти не успеем, – посетовал он. – И как это я раньше не догадался?!

      - Эй, любезный! – администратор возник как джинн из кувшина, – а где у вас в городе подают самый лучший шафрановый чай?

      - А у нас и подают! – невозмутимо ответил находчивый перс, и по правде говоря, не обманул: чай действительно был чудесным и кончился неожиданно быстро, оставляя на стенках пиалы характерные жёлтые потёки.

      Наше короткое свидание с Историей закончилось – впереди ожидала встреча с высокой Поэзией, цветущим Ширазом – обителью великих Саади и Хафиза.

     О, утренний ветер, когда долетишь до Шираза,

      Друзьям передай этот свиток рыдающих строк.

      Шепни им, что я одинок, что я гибну в изгнанье

      Как рыба, прибитая морем на мокрый песок.

      Муслихаддин абу Мухаммед Абдаллах (Саади)

      

     Кого только не видела пустынная дорога за последнее тысячелетие!

     Молох времени стёр в пыль несметные богатства Великого Шёлкового Пути и бросил пригоршнями под колёса моего автобуса, уходящего на юго-запад прохладной мартовской ночью.  750 лет назад по этой дороге после скитаний длиной в полжизни возвращался в родной Шираз вечный странник Саади. Возвращался, познав унижение бегства от монгольских полчищ и увлекательный водоворот бесконечных путешествий. Возвращался, вкусив любовь стройных, как тростник, индианок в делийских дворцах и жгучих красавиц Дамаска. Возвращался наглотавшись пыли туранских степей с их лихими кочевниками и едва не погибнув в горах Хорасана, терзаемых шайками разбойников, что скачут как молнии. Он видел жизнь во всём многообразии, и возвращался в родной Шираз, чтобы написать свою поэму ‘’Гулистан’’ и постучаться в ворота бессмертия.

      Мне кажется, что сейчас, двигаясь по узкой, уходящей за горизонт, дороге, я тоже возвращаюсь в этот город – город, в котором никогда не был. Прости меня, великий Саади, за сравнение. Мы с тобой фигуры несоизмеримых масштабов. Твои строки:

     Люди состоят друг из друга,

      Они созданы из одного жемчуга,

      Если жизнь причинит боль одному из них -

      - Другим не избежать той же участи.

     - украсили входные двери Организации Объединённых Наций спустя семь веков после твоей смерти… вспомнит ли кто-нибудь обо мне хотя бы через двадцать лет?! Опыт познания мира, приобретённый в многолетних скитаниях, ты воплотил в нерукотворных памятниках, неподвластных молоху времени – сколь долгой будет жизнь моих корявых путевых заметок?! Последняя страница твоего ‘’Гулистана’’- как итог жизни целой эпохи: ‘’Рождаемся невольно, живём удивляясь, умираем тоскуя’’ – способен ли простой смертный сочинить такое?!

      Я возвращаюсь в Шираз, чтобы понять простую истину – ‘’Поэзия есть начало жизни.’’

      Там, у могилы несравненного Хафиза, я начну новую жизнь…

      Ночной Шираз встретил очень гостеприимно: жутким холодом и закрытым зданием автовокзала. Немногочисленные путники спали вповалку возле обогревателей в отдельном павильоне. Я было попытался присоединиться к ним, но деятельный Дима нашёл попутчика и уболтал одного из обнаглевших привокзальных таксистов на щадящий тариф в полтора доллара до центра.

      Улица Пирузи удобна тем, что имеет несколько бюджетных гостиниц, стоящих друг за другом. Выбранный по путеводителю отель »Дария» оказался недорогим ($7), но весьма спартанским даже по нашим представлениям. Попутчик, молодой парень по имени Саид, оставил номер своего телефона и пообещал показать некие сокрытые от туристов места своего города.

      Очумевшие от ночного переезда и невиданного радушия администратора гостиницы, не проронившего ни слова в ответ на все бесплодные попытки поторговаться насчёт стоимости ночлега, мы рухнули на продавленные топчаны…

      Свежее раннее утро принесло отчётливое понимание того медицинского факта, что на курортный остров Кешм, как радужно предполагалось поначалу, я никак не успеваю, и максимум через три дня мне нужно вылетать в Мешхед, к афганской границе. Этой радостной мыслью я поделился с Димой. К его чести, новость о том, что мыть сапоги в Персидском заливе ему придётся в одиночестве, мой напарник перенёс стоически (я бы даже сказал – пофигистически). Вот он – настоящий вольный путешественник, радующийся коротким встречам и не жалеющий о долгих расставаниях; а сколько их ещё предстоит на развилках наших путей! Иногда маршруты совпадают – так прими это, как дар Всевышнего, иногда расходятся – обнимись на прощание, пожелай удачи и расстанься без фальшивых сожалений. Дороги на всех хватит! – и пусть каждый получит от этой дороги столько, сколько отмеряно судьбой. Нам же судьба-индейка, проявив неслыханную щедрость, отпустила десять прекрасных дней – стоит ли жаловаться на неё?! Мы приняли этот дар как чашу кроваво-рубинового ширазского вина и выпьем её до дна здесь, в этом цветущем городе -иранской Мекке для иностранных путешественников.

      Его центральные улицы кишат отелями, обменниками, ресторанами, интернет-кафе, турагентствами, переговорными пунктами – словом, всем тем, что помогает выжить незадачливому хориджи в непонятном исламском мире.

      Здесь же, на центральной улице имени Карим-Хана расположен офис ‘’Pars Tourist Agensy’’ – турфирмы, делавшей наши визы. Предоплаты за услуги они не просили, и обмануть доверчивых персов представлялось большим кощунством. Мы заплатили миловидной девушке по $35 за услуги, а я внагрузку выправил себе авиабилет до Мешхеда.

      На площади Шохада в ларьке туристической информации была взята карта города, приблизившая нас к главной святыни – могиле Хафиза.

     Кому удел не тлетворный в тлетворных столетиях дан?

      Что прочно? – Ладья газелей. Что вечно? – Пьянящий жбан.

     Возьми же вина в дорогу,- ведь жизнь не сравнишь ни с чем.

      Путь к раю подобен чаше, и мало на нём полян.

     Один ли познал я тленность? Учёный, что знает мир,

      Постиг и своё бессилье, и знаний вечный изъян.

     Взгляни же премудрым оком на мудрый, бегущий мир:

      Весь мир, все дела мирские, все смуты его – обман.

     Достигнуть встречи с тобою мечтала душа моя,

      Но смерть на дорогах жизни – грабитель и злой буян.

     Всем ведомо: знак, что роком начертан на смертном лбу,

      Не смоешь ничем, о смертный, с челом он твоим слиян.

     Все зданья падут, разрушась, и травы на них взрастут,-

      Лишь зданье любви нетленно, на нём не врастёт бурьян.

     Прохожие люди трезвым не встретят меня вовек!

      О вечность! Хмельная чаша! Хафиз этой чашей пьян!

     Как выглядит последнее пристанище того, кто прикоснулся к чаше вечности и причастился её нектаром? Небольшой, но уютный парк раскинулся неподалёку от могилы, чем-то напоминая черноморский дендрарий. Сам мавзолей окружён садом, где играют детишки, укрываясь от полуденного зноя. Лица взрослых при подходе к гробу становятся серьёзными и почтительными; они подходят, прикасаются к нему, целуют, загадывают желание. Специальный смотритель тут же раздаёт книги желающим почитать стихи. Странствующий дервиш молится за упокой души литератора и скорбит о его кончине.

      Всё-таки в Иране своих поэтов чтут наравне с Пророком, и Хафиз в этом сиятельном пантеоне – главная фигура. Видя такое отношение, меня бросает в дрожь, а сердце наполняется гордостью, что я гражданин одной из двух единственных в мире стран, где до сих пор, не смотря ни на что, поэт – больше чем поэт.

      Со стороны близлежащих предгорий дует резкий ветер, благоговейная тишина рассекается бликами фотовспышки: это Дима в упор расстреливает своим объективом молящегося дервиша; смотритель читает вслух стихи, не нуждающиеся в переводе. О чём? – о любви, конечно же; никто не мог написать о любви так красиво, как Хафиз, и не родился ещё человек, способный отобразить в переводе эту красоту:

     Лицо сокрыла в облаках, себя туманом сделала,

      Меня, влюблённого в тебя, ты бездыханным сделала.

     Я все объятия твои переживаю заново,

      Ты сердце рваное моё себе тюльпаном сделала.

     Вина картавая струя – как слёзы сквозь рыдания,-

      Вот что ты, милая моя, со мной, буяном, сделала!

     Внезапно в некрополь вваливает галдящая толпа английских туристов: для них могила Хафиза – всего лишь очередная оплаченная экскурсия, а старые книги со стихами – экзотический восточный антураж. Всё, момент священнодейства исчез, мы перемещаемся к небольшой библиотеке и знакомимся с компанией девушек, довольно сносно говорящих по-английски.

      Разговор, разумеется, переходит с поэзии на символ порабощения- ненавистный хиджаб.

      - А вот в Тегеране, – толкаю я прогрессивную речь, – после футбольного матча в честь победы местной команды женщины на стадионе сняли хиджабы на 5 минут, и им за это ничего не было – правда, здорово?

      - Hijab gives woman a value (‘’хиджаб придаёт женщине ценность’’), – парирует модно одетая девица, и я опять остаюсь в дураках со своими идеями освобождения угнетённых и обездоленных персиянок.

      Её спутницы, однако, не поддерживают консервативно настроенную подругу и называют свои расписные платки ‘’проклятым ошейником’’.

      - Милые дамы, запомните тот день, когда вы снимите эти ошейники, – поднимает Дима вверх указательный палец. – А он, безусловно, не за горами. Именно в этот день вы потеряете свою национальную идентичность и растворитесь в нашем глобально-обезличенном мире, растворитесь навсегда, ибо в этом процессе нет обратного хода. Именно в этот день мистер Буш скажет вам: ‘’Хэлло, мои новые подданные, добро пожаловать в сказочный мир свободы и западной демократии!’’ Он действительно сказочен, этот мир: можно носить мини-юбки, можно в открытую напиваться в барах, ресторанах и прямо на улице, можно спать со всеми мужчинами подряд (тут дамы несколько сконфузились) и днями напролёт смотреть голливудские боевики, похрустывая попкорном. Но есть ли в этом светлом будущем место Саади и Хафизу, есть ли место вашей тысячелетней культуре и традициям? Ваши новые хозяева очень быстро объяснят вам, что в этом уютном мавзолее очень выгодно проводить лазерные шоу и дискотеки, а на мраморной плите хафизовского надгробья начнут разливать замечательные коктейли. Добро пожаловать в ночной клуб ‘’Hafizoff’’! И зачем вам какие-то глупые стихи старого маразматика, когда Бритни Спирз поёт о любви ничуть не хуже: ‘’Кисс ми, бэби, уан мо тайм!’’ К тому же все эти бесчисленные газели и рубаи надо читать, прилагая никому не нужные усилия – к чему всё это? Ведь можно смотреть фильмы с Памелой Андерсон и Джеки Чаном, получая кайф и не загружая мозги всякой поэтической чепухой! Вот такое будущее ожидает вас, милые девушки; и в тот светлый день, когда вы наконец снимите хиджабы, а также оголите свои прелестные ножки для похотливых взглядов, вы вспомните мои слова и поймёте, насколько я был прав.

      Его проникновенная речь произвела на присутствующих магнетическое впечатление. Девицы одобрительно закивали и стали просить наши и-мэйлы.

      ‘’Мощно задвинул, внушаеть!(с), – прокомментировал я. – Вот тебе и продавец йогуртов! Вам бы, батенька, на партсобраниях выступать, проводить, так сказать, генеральную линию!’’

      Мы попрощались с девушками, ещё раз поклонились священному праху и двинулись обратно в направлении набережной реки Зандеруд, навстречу излётным лучам вечернего солнца. Спасибо тебе, Хафиз; начать новую страницу биографии  под сенью бессмертных газелей – несомненная удача и хороший знак. Теперь я уверен: из того океана любви, что плещется в твоих стихах, обязательно найдётся тёплый Гольфстрим и омоет берега моей жизни.

     Коль туда, куда стремлюсь, я направлю полёт, -

      - Так за дело я возьмусь, что тоска запоёт!

     Сильных мира я бегу, словно зимних ночей,

      Жду от солнца одного лучезарных щедрот.

     Пусть же сгинет эта жизнь – умерщвляющий ад!

      Славь, певец, другую жизнь – услаждающий сот!

     Мудрено ль, что всегда беззаботен Хафиз:

      Вольный странник на земле не страшится тягот!

     Отужинав в компании каких-то басмачей, поклонявшихся Волшебному Перстню моего напарника, мы разделились: Дима вернулся в отель, готовить традиционное чаепитие с умопомрачительными местными пирожными, а я отправился на прогулку по вечерней улице Карим Хан, уже изрядно опустевшей. Огни в окнах гасли один за одним, и город, казалось, меланхолично погружался в крепкий сон, убаюканный собственной поэтической аурой. Ан нет, ровно в девять вечера кто-то дёрнул секретный рубильник, и за пять минут на противоположной стороне улицы, состоящей сплошь из небольших магазинчиков, возник дикий полустихийный рынок. Невесть откуда повылазили многочисленные торговцы и разложили на тротуаре свой мелкий хлам вперемешку с подозрительного вида одеждой.

      ‘’Налетай-торопись, покупай живопись!’’ – примерно на такую тему орали бойкие зазывалы, соревнуясь друг с другом. Покупатели, словно выросшие из-под земли, создали даже некоторую сутолоку, разглядывая тапочки, открывашки и прочую дребедень; на весь этот праздник жизни с удивлением смотрели суровые лица манекенов из соседних магазинов (есть такая манера у хозяев местных джинсовых лавок – одевать в свой товар пластмассовых мускулистых красавцев и выстраивать их в длинные очереди, будто за каким-то особенным, манекенским счастьем).

      Весь этот уличный театр зарядил меня хорошей порцией бодрости, необходимой для завтрашнего мероприятия – поездки в древний город Персеполис, что в 60-ти километрах от Шираза.

     Шаманские звуки старой бедуинской мелодии наполняют 406-ой ‘’Пежо’’- мы мчимся навстречу с осколком античного мира. Таксист, зафрахтованный вчера в гостинице на пару с двумя японскими путешественниками, жалуется на тяжёлую жизнь, клянёт на чём свет стоит власть и грозится уехать в Штаты. ‘’Тяжёлая жизнь’’- это тесный дом в 250 кв.м., длинный рабочий день с 9 до 14 часов и ужасно высокие цены: бензин стоимостью девять центов за литр , обед в кафе за целые два доллара и недоступные шмотки в местных магазинах (по моим оценкам, раз в пять дешевле, чем в Москве). Мы объясняем, что он живёт при коммунизме; он не верит и подозрительно косится.

      - А чем вам не нравится власть? – интересуется Дима.

      - Всё время меняются правила и законы. Вот раньше на этой улице было двустороннее движение, потом сделали полосу для автобусов, а теперь запретили парковку, – сообщил водитель страшную правду о преступлениях ненавистного иранского режима, заглушенную взрывом хохота.

      - Знаете ли вы мистера Лужкова? – только и смог вымолвить Дима, давясь от смеха. – Не надо, не отвечайте, наш угнетённый персидский друг.

      Не доезжая пары километров до цели, мы остановились на короткий пикник. Угнетённый перс разложил столик и угощал чаем; я остался в машине, прибавил громкость и откинулся на кресло. В этом месте дорогу с обеих сторон окружали кипарисовые рощи.

      Но куда подевался асфальт?! Вместо него ко владениям Дария Третьего* по пыльному грунтовому тракту вихрем неслась конница Александра Македонского, сметая со своего пути редкие заградительные посты. Вслед за ней правильными четырёхугольниками двигалась непобедимая армия, что уже завоевала полмира – двигалась, чтобы покарать потомков Ксеркса Первого, 150 лет назад разрушившего Афины. Мерный гул сотрясал окрестные поля; клубы пыли, поднятые тысячами кожаных сандалий, оседали на густых кипарисовых кронах. Летней резиденции императоров-Ахаменидов оставалось жить считанные часы.

      Двести лет назад великий Дарий Первый, покоритель Римской империи, начал строить этот великолепный город с его роскошными дворцами, пышными колоннами и обязательным многосотенным гаремом – и вот теперь, за 330 лет до Рождества Христова, новая дикая кровь сметает вчерашних владык, погрязших в лени и праздности. Пройдёт совсем немного времени, умрёт Александр Великий, и его империя – как и всякая другая, основанная на страхе и порабощении – рухнет в одночасье, не оставив и следа. А пока реки крови текут по вычурно-резной лестнице Ападана , 18-метровая крепостная стена завалена трупами воинов, грифы растаскивают куски ещё не остывшего человеческого мяса, а дрожащий смотритель, укрывшийся со своей охраной в королевском дворце, молится своим богам и готовится к неминуемой гибели. Осатаневшие легионеры рыщут по Триплиону в поисках последнего из Ахаменидов, изрубая на части обезумевших от страха служителей. Но нет нигде трусливого императора – он бежал в Мидию, бросив своё войско и обоз.

      Город будет разграблен и сожжён дотла, уйдёт в небытие на тысячи лет, и только в начале XX-ого века начнутся его раскопки.

      Все эти события под аккомпанемент восточной музыки за 15 минут пронеслись перед моими глазами, словно видеофильм на ускоренном воспроизведении. Перерыв закончился, и через полчаса мы уже осматривали остатки былой роскоши : стены, украшенные резьбой, фундаменты Дворца Ста Колонн и гробницу Атарксеркса Второго – могущественного предка того неудачника, что профукал целую империю. Судя по всему, Персеполис действительно был великолепен, хотя до творений древних кхмеров и египтян ему, конечно же, очень и очень далеко.

      Взобравшись на соседний холм, я имел возможность наблюдать историческое реалити-шоу: орда студенток, закутанных в чёрные хиджабы до пят, входила в бывшие царские чертоги, рассыпаясь на ходу и захватывая соседние помещения. Издалека всё это выглядело как инсценировка событий двухтысячелетней давности: пехота захватчиков алчно рыскает в поисках несметных сокровищ. Спустившись вниз, ‘’последний из Ахаменидов’’ попытался было притвориться русским туристом и безнаказанно скрыться, но был тут же окружён галдящей ватагой и взят в плен.

      - Ой, девочки, смотрите – мужчина! – кричали и резвились потомки диких варваров. Самая смелая ощупала пленника и заявила с характерной интонацией: ‘’Ю хэнсам ме-е-ен!’’ (‘’а ты кра-асавчик!’’).  Где-то я уже слышал эти магические слова – уж не в барах ли развратной Паттайи четыре месяца назад? Проведя с шаловливыми студентками политико-воспитательное занятие на тему ‘’Руссо хориджо – облико морале’’, наша компания покинула это замечательное место и отправилась на осмотр захоронения древних царей со звучным названием Накш-э-Ростам.

      По правде говоря, гигантские гробницы, высеченные в форме креста в отвесных скалах, произвели даже большее впечатление своей брутальностью, чем, собственно, сам Персеполис.

      Парадокс обывательского сознания – величественная смерть завораживает куда сильнее, чем блестящая жизнь – иначе откуда все эти экскурсии на кладбища Ваганьково и Сен-Женевьев де Буа*? Обо всём этом мы рассуждали вечером, попивая чай с нашими новыми японскими друзьями и заедая нежными пирожными собственную посредственность на фоне чужого величия.

      Узнав о моих афганских планах, потомок самураев осчастливил новостью о недавнем расстреле машины с японскими путешественниками неподалёку от Кандагара. Я горячо поблагодарил его за моральную поддержку; он в ответ пригласил друзей из России – если они всё-таки выживут – к себе в Осаку.

      Тем временем, путешествие вплотную приблизилось к своему экватору, а самое интересное ещё маячит где-то там – меж неприступных вершин, скрытых облаками и покрытых ослепительным горным хрусталём, населённых диким и ни разу не покорённым племенем.

      Раннее утро…

      ‘’Зачем ты убил моих людей, Саид?’’,- вертелась в голове фраза из ‘’Белого солнца пустыни’’, в то время как Дима договаривался о встрече с местным тёзкой культового персонажа. Это был тот самый попутчик, с которым мы познакомились ещё в первый ширазский вечер на автовокзале. Почти весь последующий день был проведён в его компании.

     Этот бывший столичный город с богатой историей и населением чуть более миллиона – благодать для туриста. Дворцы и музеи в обрамлении садов, старые классические и совершенно новые мечети, уникальное ширазское мороженое, отличные рестораны и одно из лучших в мире вин ‘’Sirah’’ – так с чего же начать?!

      Начать решили традиционно, с центральной достопримечательности крепости Арк. Одну из её башен скупой Карим-Хан, видимо, поручил возводить бригаде молдаван из местного стройбата, поэтому получился аналог знаменитого пизанского творения. Говорят, в Шираз приезжала делегация учёных из Пизы, обнаружившая  надписи на старинной кладке – ‘’Здесь был Ион Пыштыряну из Кишинёва. ДМБ-1755’’.

      Внутри своей крепости деятельный вакиль (то есть регент всея Персии и прочая, прочая, прочая…) соорудил роскошную сауну, в которой конечно же занимался исключительно омовениями и чтением вслух сур из Корана.

      Кстати, этот процесс мог быть весьма занятным: если в одном из помещений два человека встанут друг против друга по разные стороны купели, то получится поразительный акустический эффект – речь твоего собеседника звучит прямо в голове, как из наушников. Входящие в сауну персы были немало удивлены идиотским видом двух иностранцев, исследующих регентскую помывочную в поисках заветных точек:

      - Первый, Первый, говорит Лысый, как слышите, приём?

      - Лысый, это Первый! Слышу вас отлично! Твой шайтан-голос разъедает мне мозг изнутри!

      Вдоволь наигравшись и отведав местного тягучего мороженого с кусочками сладкого масла, мы поймали такси и отправились во дворец шаха Афиф-Абада.

      Мне кажется, всех самых алчных иранских таксистов ссылают в Шираз как Ленина в Шушенское.  Здесь они окопались и держат стойкую оборону от настырных туристов. Саид как лев боролся с бессовестными рвачами, напоминая иногда своего  коллегу из »Белого солнца пустыни». ‘’Вымогали…’’, – голосом Спартака Мишулина оправдывался он, посылая к такой-то матери очередного любителя быстрой наживы.

      Разухарившись, наш гид купил билеты во дворец по персостоимости, представив меня билетёру как своего глухонемого брата из деревни. Билетёр покосился на мой мобильник, но пропустил.

      Дворец стоит посреди красивого сада с горькими мандаринами. Убранство очень даже роскошное, соответствует средней руки особняку на Рублёвке. Полы его комнат и залов устланы огромными персидскими коврами необыкновенной красоты. Саид начал фантазировать вслух, как на этих коврах развлекался шах со своими наложницами. Был бы я порнорежиссёром – снял бы по мотивам этих комментариев кассовый эротический фильм ‘’1000 и одна ночь весёлого гарема’’. Увы, профориентация моя изначально подкачала, поэтому под натиском смачных подробностей пришлось отступить в подвал – туда, где расположена экспозиция оружия.

      Анфилада залов изобилует пистолями, пищалями, аркебузами, пулемётами и прочим смертоносным инвентарём от времён очаковских до наших дней. Как венец инженерной мысли, в последней комнате выставлен вездеубивающий автомат Калашникова. Рассматривавший его отец шумного семейства поведал нам о том, что именно благодаря этой машинке вьетнамцы выиграли войну; причём сказал он это с такой гордостью, будто сам выбивал американцев из кварталов Сайгона.

      Передохнув в великолепной чайхане на территории дворца, мы прогулялись по улице шикарных универмагов и бутиков – аналогу нашего Третьяковского проезда.

      С обочин куда-то подевались старые ржавые ‘’Пейканы’’, их место заняли сверкающие ‘’Мерсы’’ и навороченные джипы; на головах расфуфыренных девиц вместо чёрных хиджабов запестрели дизайнерские миниплаточки от Кавальи. Мы от нечего делать зашли в какой-то элитный бутик: костюмы там стоили около 200 долларов – как в его московском собрате »Cherkizoff». Соседний шопинг-центр ничем не отличался от своих европейских аналогов – тот же ассортимент, тот же пафос, такие же подчёркнуто-сексуально одетые покупательницы с ледяными глазами бродят по отделам, увешанные пакетами от ‘’Гуччи’’ и ‘’Диора’’. Нам стало неуютно на этой ярмарке тщеславия, и гостеприимный Саид отвёз своих новых друзей себе в гости.

      Так как же живёт среднестатистическая иранская семья?

      Живёт, по их уверениям, очень бедно и тяжело. Собственный дом, невероятно тесный (150 квадратных метров на четверых). Саид – простой инженер, работает в нефтеперерабатывающем центре Ассалуйя, на юге Ирана с зарплатой $2000 в месяц плюс полное обеспечение компании. Зарплата очень низкая – на машину надо копить целых полгода, а на собственную квартиру – о, ужас! – и вовсе год. Родители простые учителя, работают практически задарма($200-250) и пашут с утра до самого обеда! (это при том, что содержание дома, еда, одежда и транспорт почти бесплатные). Как и каждый уважающий себя перс, все вместе они мечтают уехать в Америку, где как известно, пожизненное обеспечение и личное счастье выдаются всем желающим прямо в аэропорту прибытия. Бедные, бедные иранцы! Мы должны были пустить слезу сочувствия, но никак не получалось. Спорить и что-то доказывать было бессмысленно – Саид плохо говорил по-английски; вместо этого мы проводили время за чаепитием, песнями под гитару в исполнении его младшего брата и просмотром полуподпольных клипов иранских эмигрантов ‘’made in USA’’. Диски и видеокассеты с ядрёными мясо-молочными бабёнками, поющими на фарси о сладкой забугорной жизни, очень популярны среди городского населения и почти в открытую продаются на рынках.

      Попрощавшись со ставшим уже почти родным хозяином гостеприимного дома, мы прогулялись по вечернему городу, в последний раз насладившись его расслабленной умиротворённостью. Короткие сборы, рюкзак за плечами, очередной ширазский таксист, возжелавший немедленного обогащения, но натурально посланный в пустынные дали – и вот очередной вокзал разлучает очередных странников. Ночной автобус, объятья, пожелания удачи – отныне каждый из нас идёт своей дорогой, в поисках своего скитальческого счастья. Дима уезжает на побережье Персидского залива раскрывать тему купающихся мусульманок; я благодарю его за весёлое и ненапряжное путешествие и сворачиваю с натоптанной туристической тропы навстречу таинственным афганским дебрям. Безомберим (полный вперёд)!

http://www.popados.info/kenian-diary-afrikanskij-dnevnik-yulii-afra/