  
| |||||
Библиотека | РаритетыГарун Тазиев. На вулканах La Soufriere Et Autres Volcans. La volcanologie en danger.(1978) EREBUS volcan antarctique.(1978) Sur l'Etna.(1984) Перевод с французского М. Исакова и В. Котляра Под редакцией д-ра геол. - мин. наук М. Г. Леонова. Мир, 1987 OCR Васильченко Сергей Известный французский ученый-вулканолог Гарун Тазиев живо иувлекательно рассказывает о своей работе и открытиях, сделанных на вулканахСуфриер, Эребус и Этна. Книга содержит уникальные фотографии. Рассчитана наширокий круг читателей. Содержание От редактора перевода Суфриер Тринадцать долгих минут В роли живой мишени Прогулка к кратеру Фреатические извержения Живы и почти здоровы! Свежей лавы все-таки нет Суфриер и его антильские собратья Отсутствие информации и ее избыток Неудобная правда 1977 год: возвращение к Ньирагонго Мерапи и другие вулканы Эребус Мечте навстречу Открытие Эребуса Смельчаки с "Дисковери" Хижины героев Разведка "Самый жуткий поход" 1974 год: выбор места Пурга Верхний лагерь На краю кратера Работа началась Сомнения Влиятельные особы Лавовые озера Полярный урожай Дух решимости Этна Гарун Тазиев Известный вулканолог Гарун Тазиев родился в 1914 г. в Варшаве. Егоотец, врач русской армии, погиб в первую мировую войну. Мать с сыномперебрались в Бельгию, где Г. Тазиев приобрел в Льежском университетепрофессию агронома, а затем горного инженера. В годы фашистской оккупации онактивно участвовал в движении Сопротивления. После войны, работая наоловянных рудниках в Африке, Г. Тазиев впервые увидел извержение вулкана, ис той поры вулканология становится делом его жизни. Ученый побывал надесятках вулканов всех континентов, включая Антарктиду. С 1952 г. Г. Тазиев живет во Франции. Он автор многих научных трудов имонографий; профессор Национального центра научных исследований, член рядаиностранных академий и географических обществ; до недавнего времени онвозглавлял Комитет по проблемам природных катастроф во французском кабинетеминистров. Большую организационную и научную работу он сочетает спопуляризаторской деятельностью. Благодаря Г. Тазиеву многомиллионнаяаудитория зрителей познакомилась с фильмами, снятыми в жерлах вулканов.Мировое признание получили его научно-популярные труды. Советскому читателюзнакомы книги Г. Тазиева "Кратеры в огне", "Вулканы", "Встречи с дьяволом","Когда Земля дрожит", "Запах серы", выходившие на русском и других языкахнародов СССР. От редактора перевода Геологические процессы, формирующие облик и внутреннюю структуру нашейпланеты, протекают чрезвычайно медленно и не поддаются непосредственномунаблюдению. Единственным исключением служит вулканическая деятельность -явление грандиозное и впечатляющее. При извержении вулканов облик отдельныхучастков Земли может измениться до неузнаваемости за считанные дни (а поройчасы и даже минуты). Естественно, что уже одно это заставляет ученых сжадным интересом относиться к процессу вулканизма. А если добавить еще ивозможность непосредственного контакта с "внутренним содержанием" планеты иневероятную эффектность зрелища... Не удивительно, что извержения вулканов - едва ли не единственныйгеологический процесс, известный всем, начиная со школьников младшихклассов. И в то же время до сих пор в этом явлении много неясного итаинственного. Именно познанию тайн вулканической деятельности, которая отражает дикуюнеукротимость земных недр, посвятил свою жизнь известный вулканолог ГарунТазиев - ученый, популяризатор, кинорежиссер, кинооператор, фотограф. ИмяГаруна Тазиева известно советским читателям и зрителям по многочисленнымкнигам и фильмам, в которых с исчерпывающей достоверностью, с предельнойдокументальностью и очаровывающей читателя простотой рассказывается овулканической деятельности как о геологическом процессе, изменяющем ликЗемли, о жизни и работе (порой связанных со смертельным риском)ученых-вулканологов. Чтение книг Г. Тазиева это всегда интереснейшее путешествие, и оно темболее привлекательно, что читатель вместе с автором может пережить всетрудности, сопровождающие работу вулканолога, не подвергаясь при этом рискупопасть под град вулканических бомб или быть сметенным неукротимым лавовымпотоком. И еще в меньшей степени читатель подвергается риску заскучать вовремя чтения. Книги Г. Тазиева помимо своей познавательности изанимательности ценны тем, что создают полное впечатление личногоприсутствия на вулканах - Центральной ли Америки или Африки, Италии илиАнтарктиды. Они пробуждают у активного и пытливого читателя желание самомупринять участие в вулканологических экспедициях, а читателю мечтательногосклада позволяют удовлетворить извечную потребность человека в путешествияхи приключениях, сопровождающихся познанием неизведанного. Предлагаемая вниманию читателя книга объединяет три самостоятельныхпроизведения Г. Тазиева - книги "Суфриер и другие вулканы" (1978 г.),"Эребус - антарктический вулкан" (1978 г.) и "Этна" (1984 г.). Это не толькоувлекательный рассказ о названных вулканах, о жизни вулканологов и ихработе, сопровождаемый уникальными фотографиями, но и источник интересной иво многом совершенно новой информации, имеющей большое значение длявулканологической науки. Ведь Г. Тазиев - прежде всего ученый, геолог, пылковлюбленный в полевую работу непосредственно возле огнедышащих жерл вулканов.А научно-популярная книга, написанная большим ученым, наделенным даром яркои увлекательно поведать о своей работе, - подарок и специалистам, и широкомукругу читателей. Так отправляйтесь в новое путешествие, приоткрывающее завесу над однимиз наиболее интересных, грозных и эффектных природных явлений. СУФРИЕРТринадцать долгих минут 30 августа 1976 г. исполнилось ровно двадцать восемь лет, пять месяцеви двадцать восемь дней с того момента, как мне впервые открылось грандиозноезрелище извержения вулкана, и я на себе ощутил, какую опасность оно таит длячересчур ретивого наблюдателя. Зрелище приворожило меня тогда раз и навсегда, вулканология стала деломмоей жизни, и следующую треть века я носился по свету от одного извержения кдругому. Мне довелось побывать во множестве кратеров, наблюдать несчетноечисло взрывов и лавовых потоков, видеть растущие на глазах конусы и огненныеозера, смотреть, как из ревущих жерл вырываются фонтаны магмы и струираскаленных газов. И чем больше я наблюдал, тем больше убеждался всвоенравности характера этого поразительного природного явления. Годы занятий вулканологией научили меня трезво взвешивать степеньриска, на который приходится идти ради добычи необходимых данных. Подобнотому как опытный альпинист может лучше оценить опасность, возникающую привосхождении, вулканолог со стажем скорее, чем новичок, разберется вситуации, складывающейся при извержении. Тем не менее события подчаспринимают такой оборот, что его не предусмотришь никаким опытом. Лишь случайпомог мне раз пять выйти живым из-под огненного шквала. Так было на краюкратера Китуро в 1948 г., у западного колодца Стромболи в 1960 г., возлецентрального жерла Этны в 1964 г. и снова на Этне, на ее северо-восточномсклоне, годом позже. Но самое страшное испытание я пережил утром 30 августа1976 г. на вершине вулкана Суфриер на острове Гваделупа. В этот день мы провели больше тринадцати минут под самой яростнойбомбардировкой из всех, что выпадали на мою долю. А их было немало - ивулканических, типа этой, и авиационных, когда наши позиции атаковалинемецкие пикирующие бомбардировщики, и артиллерийских обстрелов, послеодного из которых я на несколько недель угодил в лазарет... В моей теперьуже долгой жизни мне не раз доводилось, вжавшись в землю, часами дожидаться,когда перестанут сыпаться вулканические или авиационные бомбы. И все же ниодин из этих эпизодов не показался мне таким бесконечным, как тринадцатьминут на Суфриере. Потому что здесь в первый же миг я понял, что надежды нетникакой... Рухнув плашмя в жидкую грязь, толстым слоем покрывавшую склон, - она-тои не позволила нам убежать от начавшегося извержения - я сказал себе (ядействительно отчетливо произнес это вслух): "На сей раз это конец!" Дажесамое изощренное воображение не могло подсказать спасительного выхода. Напятачок величиной в два десятка квадратных метров, где мы находились,обрушилась лавина скальных обломков, самый настоящий огненный дождь.Пространство вокруг прочерчивали свистящие траектории. Будь даже у менясомнения в неизбежности близкого конца, их тут же выбили бы из головы двакамня, стукнувшие по шлему; затем два осколка ударили меня по спине, арядом, буквально в нескольких сантиметрах от поджатых ног, плюхнулась глыбане менее полутонны весом... Следом неслись новые и новые снаряды, столь жеогромные и даже крупнее, дикая свистопляска не думала униматься; стало ясно,что вдавливаться в жидкую глину бессмысленно: укрыться от падающих сверхукамней было невозможно. Значит, все, никакой надежды? Страха не было, потому что я с первой жесекунды решил не поддаваться панике. Для этого я использовал старый надежныйприем, стихийно открытый мною еще тридцать шесть лет назад во время первогоналета немецких "юнкерсов": надо чем-то занять мозг. Например, расчетами...Тогда я высчитывал, под каким углом к "юнкерсу" летит сброшенная бомба.Происходившее на Суфриере выглядело куда интересней: подобное явление явпервые лицезрел в столь непосредственной близи. Надо засечь время. А дляэтого следует прежде всего обтереть циферблат часов от налипшей глины иустановить, в котором часу я решил не поддаваться панике... Так, теперьможно перейти к полевым наблюдениям. Повернув голову, я взглянул на кратер. Две минуты назад мы всемероммирно шествовали к нему. Вдруг я заметил, как, прорезая лениво курившиесянад кратером белые облака пара, в небо со страшной силой ударила узкаяпрозрачная струя. На высоте она разошлась вширь, превратившись в колонну,причем с полминуты-минуту та оставалась прозрачной, а затем стала наливатьсятрагической чернотой. То были мириады кусков породы, вырванные потоком параиз стен питающего жерла где-то на глубине. Взлетев на сотни метров у нас надголовой, они щедро посыпались вниз. По всей вероятности, я первым из вулканологов стал свидетелем начала иразвития извержения подобного типа, названного учеными фреатическим. Можнобыло горевать и радоваться одновременно! Человеку, занимающемуся наукой,наибольшее удовлетворение приносит открытие, а тут мне воочию открылась однаиз форм вулканической деятельности. Жаль только, что нельзя будет поделитьсяс коллегами этой новой информацией. Между тем, секунды текли, слагаясь в минуты, а я все еще был жив. Ниодин снаряд даже не ранил меня, лишь камешки оставляли на память синяки изаставляли натягивать поглубже на голову шлем. Конечно, опасность неминовала - вокруг то и дело рушились многотонные глыбы, одного такого"кусочка" вполне хватило бы для меня или одного из моих спутников, скрытыхза иллюзорным выступом. За камнем скрючились четверо. Франсуа Легерн, Марсель Боф, Джон Томблини профессор Аллегр. Легерна, по прозвищу Фанфан, я сам когда-то привел ввулканологию из классической геологии, теперь на мне будет лежать вина заего неминуемую гибель. Равно как и за смерть Марселя Бофа, который вряд либы начал без меня заниматься измерениями магнитного поля действующихвулканов, а продолжал бы спокойно работать в лаборатории Гренобльскогоцентра ядерных исследований. Джон Томблин пришел к вулканам по собственнойволе. Мы были знакомы уже двенадцать лет, с тех пор как он присоединился кнашей группе на Стромболи. Тогда он заканчивал университетский курс вОксфорде, а сейчас стал одним из ведущих специалистов по вулканам Карибскогобассейна. Моя вина по отношению к нему была меньше, поскольку не я совратилего с пути истинного, тем не менее как руководитель сегодняшнего восхожденияя отвечал и за него тоже. Конечно, я не был виноват в случившемся, но мне полагалось нести всюмеру ответственности за последствия. Подъем к кратеру входил в круг нашихпрофессиональных обязанностей, необходимо было посмотреть, что происходит наСуфриере, и провести наблюдения за характером эруптивных проявлений. Безэтого нельзя было дать заключение, насколько велик риск пароксизма и выбросапалящей тучи, кошмарные воспоминания о которой витают с 1902 г. надАнтильскими островами. Летом 1976 г. почти все (кроме меня) опасалисьповторения подобного на Гваделупе. Мнения разошлись. Я утверждал, что опасности нет, в то время какпрофессора Брусе и Аллегр уверяли, что катастрофа неминуема! Первый из этихэкспертов две недели назад дал местной администрации* профессорскоеблагословение на эвакуацию из этой части острова всего населения -семидесяти пяти тысяч человек. Второй своим академическим авторитетомподдержал решение той же администрации сохранить на острове чрезвычайноеположение. * Остров Гваделупа имеет статус заморского департамента Франции. -Прим. перев. Оказавшись перед лицом столь диаметрально противоположных точек зрения(двух профессоров и моей), местные власти не проявили ни малейших колебаний.Они объявили мое возвращение на Гваделупу нежелательным. Я в это времянаходился в эквадорских Андах. Перед отъездом туда я четко и определеннозаявил в письме префекту, что в ближайшие недели, а скорее всего и месяцы,вулкан ничем не грозит острову. Кстати, именно поэтому мы с Франсуа Легерноми Жаном-Кристофом Сабру отправились в Анды, вместо того чтобы заниматьсяСуфриером, который, несмотря на видимую активность, не представлял длянаселения никакой опасности. Тем не менее мы оставили на Суфриере четырехчленов нашей группы, химиков, с заданием следить за изменениями в составевыходящих из жерла газов и паров: подобные изменения служат индикаторамиблизящегося извержения. В середине августа, когда паника охватила администрацию острова,Даниель Дальжевик, Роз-Мари Шеврие, Женевьева Шюитон и Рене Фэвр-Пьерреединодушно подтвердили первоначальный прогноз: никакого риска - вылетпалящей тучи исключен. Это мнение, высказанное на основании точных данных исформулированное учтивым образом (все четверо молодых ученых - весьмаучтивые люди), префект демонстративно проигнорировал, распорядившисьперевести префектуру из Бас-Тера в Пуэнт-а-Питр; остальное население, бросивсвои дома, ринулись следом. Поскольку введение чрезвычайного положения было совершеннонеобоснованно с научной точки зрения и за время его действия не случилось инамека на извержение, администрация сочла мое присутствие излишним. Былапредпринята попытка воспрепятствовать моему возвращению на Гваделупу изаставить меня лететь из Кито прямо в Париж. Тем не менее 29 августа яприбыл в Пуэнт-а-Питр - к радости одних и откровенному неудовольствиюдругих. Ознакомившись с результатами наблюдений коллег, выслушав разноречивыемнения о характере вулканической деятельности и убедившись, что со временимоего первого посещения вулкана шесть недель назад ничего существенного непроизошло, я заключил, что эвакуация была неоправданной. Для пущей верностия решил проверить свой вывод на месте, а для этого подняться на следующееутро к кратеру и посмотреть, не появились ли какие-либо новые признаки,ускользнувшие от бдительного внимания моих товарищей. Так мы оказались навершине Суфриера. В роли живой мишени Когда рано утром мы вышли из вулканической обсерватории, устроенной наберегу моря в трехвековой давности каземате форта Сен-Шарль, нас было девятьчеловек. Сейчас под бомбами, уткнувшись в глину, лежали пятеро. Двое нашиххимиков, Фэвр-Пьерре (по прозвищу Йети) и Роз-Мари Шеврие, откололись отгруппы час назад; они отправились на Эшельский перевал к фумаролам увершинного конуса, чтобы снять показания приборов и взять ежедневную порциюпроб. Значит, не хватало еще двоих. Они исчезли сразу после началаизвержения, когда я крикнул: "Бежим!" Где они сейчас? Живы? Или ужепогребены под одной из громадных глыб? От матери я унаследовал беспокойный характер, который доставляет мненемало хлопот и в обыденной жизни. Но когда кто-то из близких людейоказывается в опасности, тревога начинает буквально раздирать меня на части.Перед глазами отчетливо возникли лица двоих пропавших: проводникагорноспасательной службы Жозе Ортега, надежного спутника всех моих хожденийпо Суфриеру, и геолога Ги Обера, всегда с шуткой на устах. Куда они моглидеться? Не видя их, я изводился от беспокойства. Между тем, вулканическая бомбардировка продолжалась без передышки.Куски породы сыпались устрашающе густым градом. Насколько было видно ислышно, в извержении не предвиделось ни малейшего затишья. Справедливостиради следует сказать, что и признаков усиления активности я тоже не отметил.Извержение, похоже, достигло "крейсерской скорости", и этот ритм не оставлялникакой надежды на спасение. Мозг продолжал дисциплинированно фиксировать цифры. Часы показывали10.35, когда мне удалось грязными пальцами стереть с циферблата налипшуюглину и засечь время. Каждую минуту в моем поле зрения падали один-двагромадных обломка и тридцать-сорок кусков, которые я квалифицировал как"крупные" (дождь мелких осколков я не учитывал). Из кратера на высотудвадцать-двадцать пять метров с ревом вырывалась начиненная камнями колоннапара диаметром десять-пятнадцать метров. В минуту меня ударяли пять-шестькамней... Подсчеты позволяли спокойно дожить отпущенные мне мгновения. Потом я задал себе вопрос: а почему, собственно, ты лежишь спиной ккратеру, хотя именно там происходит самое интересное? Самоанализ в подобныхобстоятельствах может показаться странным, почти смешным... Пришлосьпризнаться, что вид четырех спутников, сбившихся в кучу в двадцати метрах пососедству, действовал ободряюще, подтверждая справедливость истины о том,что на миру и смерть красна. Когда же я поворачивался и глядел, как тысячискальных обломков темной колонной взлетали ввысь среди вихрей белого пара(заслоняя солнце, он приобретал беловатый, зловеще тусклый оттенок), япронзительно ощущал груз одиночества. Буйство природы всегда подавляет своеймощью, рядом с ним наше существование обретает истинный масштаб, оказываетсядо крайности уязвимым и хрупким. Вот почему я с таким облегчениемоткидывался на левый бок, вид бурого, покрытого грязью и усыпанного камнямисклона, над которым колыхалась пепельная завеса, действовал успокаивающе.Налицо были признаки жизни - столь же уязвимой, как и моя, но живой жизни -четыре ярких пятна, прижавшихся друг к другу на небольшом удалении.Ярко-желтый резиновый плащ принадлежал Аллегру, а красная куртка, кажется,Марселю Бофу. В чем были остальные, вылетело из головы. Камень стукнул меня в колено, и я дернулся от боли. Как ни странно, этобыл первый ощутимый удар за четыре минуты. Все предыдущие оказались несильнее тех, что я привык "ловить", занимаясь в юности боксом. Но колено! Ясогнул и разогнул ногу: действует. Пощупал колено сквозь коросту грязи,облепившую комбинезон: больно, но перелома, похоже, нет. - Какая разница, сломано колено или нет? Конечный результат все равноодин... Теперь я громко разговаривал сам с собой! - Не смей говорить вслух, - одернул я себя. И добавил: - Лучше наблюдайза извержением! Хорошо помню, как в черные годы оккупации я боялся, что не сумею доконца оправдать надежд товарищей. Всех нас, участвовавших в Сопротивлении,мучил вопрос: а как ты поведешь себя под пыткой? Мы знали, как следовалосебя вести в подобных случаях, но не знали, хватит ли у нас на это сил. Мнеказалось, что физическую боль я смогу вынести, но кто знает? Здесь все былогораздо проще, в перспективе - пара ушибов, а затем смерть. Хорошо бы, чтобсразу, без мучений. Меня даже удивило, с каким равнодушием я ждал наступления неизбежногоконца. Никакого страха за себя. Жаль, конечно, что приходится уходить изжизни сейчас, когда впереди ждало еще столько интересного и занятного. Кудабольше душа болела за родных и близких, которым моя гибель принесет столькогоря. Сам я, привыкнув в своей профессии иметь дело с геологическимипериодами, где единицей отсчета служат миллионы лет, давно уже осозналэфемерность человеческой жизни. Поэтому, видимо, и не испытывал никакоготрепета, оказавшись теперь перед дверью с надписью "Выход", с таким жеуспехом это могло произойти не на вулкане, а в будничной обстановке, вПариже или загородном доме. Парой лет больше или меньше - какая разница?Трагедией это становится для тех, кого оставляешь. Откуда взялось такое смирение? Прежде я не замечал его за собой. Мнечасто доводилось бывать на волосок от гибели - в горах, на фронте, во времяподводных погружений, при исследовании пещер, на вулканах, в подполье -короче, чаще, чем выпадает среднестатистическому человеку, и никогда вминуты опасности я не испытывал паники. До или после - бывало, но врешительный момент никогда. Правда, почти всегда все разворачивалось быстро,и я мог в той или иной степени контролировать положение. Действуя активно,поневоле держишь себя в руках. Здесь же, на Суфриере, я оказался обречен наполную пассивность, нескончаемое ожидание развязки. При мысли о родных и нескольких дорогих друзьях на глаза навернулисьслезы. Они будут очень переживать. Зато какое удовольствие ждет горстку моихврагов... Я взглянул на часы 10.43. Это тянется уже больше восьми минут. Извержение, между тем, было преинтереснейшее! Еще раньше, услышавописание событий, случившихся 8 июля и 12 августа, я засомневался, похоже,что речь вопреки впечатлениям шла не о взрывах. И вот теперь мы получилияркое подтверждение этому. Обидно, что не доведется поведать об увиденномколлегам, особенно моим друзьям-итальянцам, Джордже Маринелли и ФранкоБербери, с которыми мы облазили столько вулканов во всех частях света... Онибы по достоинству оценили рассказ. Взрыв - явление, при котороминтенсивность процесса достигает пика за доли секунды, мгновенная разрядка.Здесь же все протекало иначе: на протяжении двух минут мощность нарастала и,достигнув максимума, не падала до нуля, как после взрыва, а держалась напредельном уровне... целую вечность! Спохватившись, я сообразил, что пока был занят анализом явления, ничегоне случилось. Я по-прежнему лежал в нелепой позе, но живой! Четвероспутников тоже подавали явные признаки жизни. Каким-то чудом (каким только?)никто не был ранен... Почти тут же увесистый камень стукнул меня в правый бок. Удар получилсясильный, сильнее прежних, но, как и раньше, особой боли я не ощутил.Достаточно было камню оказаться на десяток кило тяжелее, и все, точка. Передвзором опять возникли лица близких. Как все-таки омерзительно служить лишьживой мишенью... 10.45: десять минут истекли с того момента, как я взглянул на часы,одиннадцать-двенадцать с начала извержения. Сколько еще продлитсябезжалостный обстрел, неведомо. Пока же все мы пятеро, насколько я могсудить, были целы! Если еще и Йети с Роз-Мари успели убраться с Эшельскогоперевала, то это истинное чудо. В правом боку, куда пришелся последний удар, стало тепло... А черт,кровь! Сколько раз приходилось читать: "Кровь вытекала теплой струйкой..." Яявственно представил, как густая жидкость пропитывает белье, затемкомбинезон. Рана, очевидно, была глубокой, потому что тепло расползалось всешире. "Если так будет продолжаться, ты весь истечешь кровью!" Вообще говоря,такой конец гораздо приятней перспективы оказаться раздавленным глыбой:ощущение совершенно безболезненное, сознание будет постепенно угасать. Послухам, наилучший способ свести счеты с жизнью - лечь в теплую ванную ивскрыть вены... Кто знает, может, в грязевой ванне это окажется ещеприятней? Звонкий щелчок по шлему оторвал меня от похоронных мыслей. Ничего,обошлось. Я проорал что-то остальным, сейчас уже не помню что, какой-товопрос Фанфану... Переговариваться было очень тяжело, голоса тонули ввулканической "симфонии" - густом реве вырывавшейся из жерла колонны, воелетящих, глыб и свисте более мелких снарядов, издававших шлепки при падениив грязь и шрапнельный треск при ударе о камни. Я пытался установить связь стоварищами еще в первые минуты, но они ничего не услышали, и я замолк домомента, когда мне вдруг отчаянно захотелось сообщить что-то необыкновенноважное Фанфану. Кажется, я спросил, не видели ли они Ортегу и Обера, что сними? С превеликим трудом нам удалось понять друг друга: нет, они ничего незнают! Кровь, должно быть, продолжала сочиться, потому что теперь стало жечь вбедре. Однако сознание оставалось ясным, в голове не мутилось, и я не безгордости констатировал крепость собственной конституции. Стараясь неговорить вслух, я начал убеждать себя, что глупо умирать, будучи в стольотличной физической форме - мы только что возвратились из серьезного походапо эквадорским горам, послужившего хорошей тренировкой - и к тому же вовремя банального фреатического извержения. Обидно для вулканолога,побывавшего в стольких передрягах. Особенно обидно после того, как онзаявил, что Суфриер никому не угрожает! Конечно, последнее относилось кместным жителям (ближайшее селение находилось в четырех километрах откратера), а не к тем, кто безрассудно надумает отправиться к самому жерлу...Добро бы еще мы просто прошлись до вершины и обратно, нет, мы проторчали тамдобрых четверть часа, пока нас не застигло извержение, а такая оплошностьникак не простительна для опытного вулканолога. Напрасно я пытался оправдаться в собственных глазах, бормоча, чтопредыдущее извержение случилось восемнадцать суток назад, что это всеготретий выброс за восемь недель, а следовательно, вероятность того, что онначнется в тот самый момент, когда мы окажемся на вершине, была ничтожнамала... Факт оставался фактом: задержавшись возле кратера, мы подвергли себяненужному риску. Я вновь начал перебирать в уме цепь событий. Прогулка к кратеру Подняться наверх, как я уже говорил, было необходимо, чтобы уяснить ходразвития нынешней фазы, а главное, убедиться, правда ли, что, как утверждалипрофессора Брусс и Аллегр, среди извергнутых кратером продуктов находиласьсвежая магма. Это означало бы, что магматический расплав поднялся совсемблизко к поверхности и, следовательно, угроза вылета палящей тучистановилась реальной. Только разведка на месте позволяла разрешить спор иустановить истину: действительно ли сложилась угрожающая обстановка,оправдывавшая эвакуацию и введение чрезвычайного положения, либо все не такстрашно, и люди могут вернуться домой. Вот почему, едва оказавшись снова наострове, я тут же решил отправиться к кратеру. Вначале я думал взять с собой только Франсуа Легерна и Жозе Ортегу,крепкого испытанного восходителя, который должен был доставить наверхрадиотелефон. Однако с нами вызвался идти Джон Томблин, я с удовольствиемвключил его в группу - Джон имел достаточно большой вулканологический опыт иотличался необходимым для этой профессии хладнокровием. К моему удивлению,он разделял опасения профессора Брусса о неминуемой катастрофе. "Запоследние месяцы, - сказал Джон, - сейсмическая опасность неуклонновозрастает, поэтому следует ожидать самого худшего". "Что ж, - подумал я, унас будет прекрасная возможность обсудить это на месте". Я рассчитывал найтивозле кратера конкретные аргументы в пользу своей точки зрения и указать наних пальцем. И тут к нам решили присоединиться Аллегр и Обер. Мне это было неприятнопо многим соображениям, самым серьезным из которых было то, что оба никогдане занимались прежде изучением вулканических проявлений, кроме того, вопасное место предпочтительно отправляться небольшой компактной группой. Нестану называть другие причины. Скажу лишь, что проявил слабость,согласившись на присутствие двух дополнительных спутников. Наша группаразрослась до шести человек. А раз так, почему надо было отказывать МарселюБофу, симпатичному бородатому специалисту по геомагнитным наблюдениям,легкому на подъем спортсмену, хорошо знакомому с вулканами? Довольно быстро мы одолели Дамскую тропу, ведущую к Ослиному лугу. Тамтуристы обычно оставляют машины и добираются до вершины Суфриера пешком.Следует уточнить, что быстро шли шестеро из группы, а профессор Аллегр, малоподготовленный к подобным маршрутам, скоро выбился из сил и стал отставать. На вершине я не заметил никаких особых перемен по сравнению с картиной,запомнившейся мне по предыдущим визитам к кратеру. Разве что прибавилосьвулканической пыли на горной клюзии - низких кустарниках с широкими толстымилистьями - и особенно на голых склонах кратера. Количество выброшенныхобломков тоже, конечно, возросло после случившегося за это время извержения,того самого, что послужило предлогом для эвакуации. Однако объем камней ипыли был не слишком велик. Осмотр крупных глыб и мелкой россыпи не оставилни малейших сомнений: все без исключения представляли собой древнюю породу!Ни одного, буквально ни единого кусочка свежезастывшей лавы. Быстро осмотрев(хватило одного взгляда) сотню выброшенных вулканом обломков, я не заметил вних ни малейших следов "свежего вулканического стекла", о значительномприсутствии и даже изобилии которого (до 100%) сообщали профессора. Как ониутверждали, заключение основывалось на результатах лабораторных анализовпроб вулканического пепла. Но увиденное еще больше укрепило меня впервоначальном убеждении: вблизи от поверхности нет свежей магмы, а значит,нет и риска вылета палящей тучи. Собственно, я был уверен в этом еще до подъема на вершину Суфриера,поскольку все данные, собранные оставленными на Гваделупе сотрудниками,складывались в успокоительную картину. Так, эпицентры тысячи мелкихподземных толчков, совокупная энергия которых показалась столь угрожающейТомблину, не поднимались с момента начала активной фазы выше четкоочерченной зоны на глубине от двух до шести километров. Что это означало?Прежде всего то, что подъема магмы не происходило. Более того, грозная магманаходилась, очевидно, глубже шести километров от поверхности, поскольку, какизвестно, сейсмические толчки происходят лишь в крепкой породе и не могутотмечаться в магматическом расплаве. К тому же на отсутствие подъемауказывало и хаотическое расположение эпицентров; в противном случае онирасполагались бы вдоль линий разломов, через которые расплав прокладываетсебе путь наверх. Наконец, магма не могла оказаться выше зоны сейсмическихочагов, то есть ближе, чем в двух километрах от поверхности, посколькутемпература фумарол, которую наши химики замеряли ежедневно, не достигала100oС, а состав газов практически не менялся. Между тем, окажисьна небольшой глубине магматический расплав, температура которого превышает1000oC, вырывающиеся из небольших отверстий и трещин газы были бынагреты до нескольких сотен градусов. А их химический состав был бы совсемдругим. Итак, мы простояли почти пятнадцать минут у края небольшого кратера подназванием колодец Таррисана. Из воронки шириной метров пятнадцатьподнимались затейливые клубы пара, не позволяя увидеть, что делается на дне.Наконец к нам забрался запыхавшийся, весь в поту, профессор Аллегр. Нескрою, за двенадцать лет, что мы знакомы, между нами не возникло особойсимпатии. К тому же три недели назад он получил назначение на пост директораИнститута физики Земли, где я возглавлял отдел вулканологии, и в качествемоего начальника отправил в Париж телекс о том, что он запрещает мневозвращаться из Эквадора на Гваделупу. Это, как вы понимаете, неспособствовало улучшению наших отношений. Обстановка на вулкане оставалась неясной, происходившего в кратере мыне могли видеть; самым разумным поэтому было бы немедленно уйти. Но, видя,как устал профессор Аллегр, я не мог отдать такого распоряжения - оновыглядело бы как мелкая месть. Поэтому я проявил слабость, позволив емупосидеть и прийти в себя. Дискуссия тем временем не утихала. Одни приводили аргументы в пользусвоего казавшегося оппонентам избыточным оптимизма, другие указывали навозрастание силы подземных толчков и на присутствие в пепле по меньшей мере50% свежего вулканического стекла. Я уже собирался задать вопрос: стоит лиделать выводы на основании анализов пепла, который нельзя рассмотреть иначе,как под микроскопом, когда куда проще нагнуться и посмотреть на тысячиобломков, выброшенных двумя извержениями, - ими же усеяна вся вершина! Вэтот самый момент я и увидел среди клубов пара в кратере ударившую в небоузкую прозрачную струю... Она вырвалась под аккомпанемент пронзительного,почти ультразвукового свиста. И то и другое было очень тревожным симптомом.Я подал сигнал к бегству. Истекло уже одиннадцать минут с тех пор, как я взглянул на часы. Каждаяиз них тянулась нескончаемо долго. Объективно говоря, шансов на спасение неприбавилось, но неизбывная человеческая надежда, в которой и проявляетсяволя к жизни, вновь зашевелилась где-то в глубинах сознания. Иначе вряд либы я сказал себе с невесть откуда взявшимся облегчением: "Половинаминовала!" То не было попыткой отвести злой рок. Просто я полагал, что этоизвержение должно быть аналогично двум предыдущим, а они продолжались подвадцать минут каждое. Наблюдая за ходом процесса, я уже не сомневался, что это фреатическоеизвержение. Лава появиться не могла, так как расплав находился слишкомглубоко, а значит, все последующие извержения нынешней фазы - через месяц,через год - должны быть схожи по типу и примерно такой же продолжительности:ведь их питает один и тот же горизонт грунтовых вод. Твердя себе, что наодиннадцатой минуте мы миновали "экватор", я безотчетно старался прибавитьнам шансы на благополучный исход. Надежда на то, что огненный дождьпрекратится через столько-то минут, парадоксальным образом уживалась во мнес трезвым осознанием того факта, что я вряд ли выберусь отсюда живым. Образыродных и близких вновь с пронзительной ясностью возникли перед взором. Фреатические извержения "Жаль все-таки, - снова подумалось мне, - не доведется рассказатьдрузьям - Жаку, Франко, Джордже - о том, что фреатическое извержение несопровождается взрывом. Если только не существует особого - взрывного типа".Это еще предстояло проверить! Я знал теперь, что процесс начинается умеренно(по вулканическим меркам), затем идет мощный подъем, на котором онпродолжается... До каких пор? Обидно будет не дождаться завершения фазы.Почему-то эта мысль чрезвычайно расстроила меня. Что же представляет собой так называемое фреатическое извержение? Оноявляется результатом избыточного давления, возникающего вследствие нагревапласта грунтовой воды, - кстати не обязательно фреатического, а чаще всегоартезианского (фреатический горизонт открыт, а артезианский закрыт сверхуводонепроницаемыми породами). Этот нагрев сначала превращает воду в пар, азатем заставляет пар взламывать "крышу" и вырываться под огромным давлениемв атмосферу. При подъеме магмы из земных глубин впереди нее движется фронт тепла;процесс нагрева идет медленно, поскольку скальные породы плохо проводяттепло. Однако очень жидкая магма поднимается к поверхности через трещиныдовольно быстро, и тепловой фронт едва успевает опередить ее. В этом случаетза выбросом пара из отверстий почти сразу же появляется лава. Напротив,вязкая лава, в особенности очень вязкая, крайне медленно ползет вверх изподземных резервуаров, лежащих на глубине нескольких - подчас даженескольких десятков - километров. Помню, однажды в Чили я замерял скорость(если ее можно так назвать) андезитового потока, который полз по сухомуруслу горного ручья: она составляла в среднем два-три сантиметра в час! Аведь то была лава, которая течет значительно - в тысячу? десять тысяч раз? -быстрее породившей ее в глубинах Земли магмы. Суфриер, как и большинство вулканов, образующих островные дуги - МалыеАнтильские острова, Аляску, Курилы, Филиппины, Индонезию, всех не перечесть,- питают главным образом андезитовые магмы. Они-то и способны порождатьиногда палящие тучи - адскую смесь из раскаленных газов и мельчайших частицогненной лавы, образующихся в результате взрыва этих газов. Можно понятьстрах, витающий над жителями Антильских островов, страх, легко перерастающийв панику при мысли о повторении катастрофы, постигшей город Сен-Пьер наМартинике или обитателей деревень возле "тезки" гваделупского Суфриера наострове Сент-Винсент. Сейчас я был абсолютно спокоен за их судьбу - вотличие от своей собственной. Дело в том, что андезитовая магма, затерянная где-то в глубинах земнойкоры в шести тысячах метрах под нами, должна была подниматься медленнееизлучаемого ею фронта тепла. А сам он тоже не спешил! Этот фронт уже вызвалнесколько мелких фреатических извержений в 1956 г. и оживился сейчас,двадцать лет спустя. Однако должно произойти еще немало выбросов пара,прежде чем на Гваделупе образуется первая палящая туча... По моим оценкам,островитяне могли ничего не опасаться еще много лет. Все это представилосьмне так отчетливо, что должно было быть ясным даже префекту острова... Ксожалению, самому мне не придется поведать ему благую весть. Право слово,унизительно погибнуть от столь жалкого фреатического извержения, когда ядавно уже мог сделать это при куда более впечатляющих обстоятельствах... Кстати, не изменился ли крейсерский ритм работы вулкана? На слух, покрайней мере, все оставалось прежним - свист летящих осколков, утробныйрокот жерла, вой и уханье тяжелых глыб, чавканье глины. Ничего не изменилосьза двенадцать долгих минут. Интересно, насколько визуальные наблюденияподтвердят слуховые. Для этого надо было повернуться на скользком ложе,неминуемо потревожив кровоточащую в боку рану... Жжение тут же усилилось, номне необходимо было во что бы то ни стало взглянуть на вылетавший из кратерастолб. Нет, никаких заметных изменений: все та же недвижная на первый взглядколонна грязновато-серого цвета. Мириады камней возносились слишком быстро ипоэтому были неразличимы. Столб поднимался среди пухлых клубов пара иупирался в низко нависшие темные тучи, откуда на нас низвергался каменныйград. Новый удар пришелся по левой коленной чашечке. Больно! Я пощупал местоушиба и согнул ногу: действует... Ссадина, не больше. Я снова повернулся налевый бок. Тепло сразу перестало расползаться, и впереди я вновь увиделсвоих спутников. Было впечатление, что прошли часы, хотя я потерял их извиду всего на тридцать секунд. Что ж, посреди такой жуткой вакханалиитридцать секунд одиночества - немалый срок. Четверо людей, по-прежнему лежавших тесной группкой, зашевелились.Перекрывая свист и грохот, я окликнул Легерна: - Эге? Фанфан? - Все в порядке, дядюшка! - прокричал он мне. - А у тебя? - Тоже в порядке... Никто не ранен? - Нет, ничего серьезного. Один только паникует немного... Держитесь, ребята! Паника - вещь заразная. Камень весом в три-четыре фунта скользнул по каске, задел правое плечои плюхнулся в грязь, забрызгав мне все лицо. В глаза, в ноздри набиласьглина. Теперь я ощущал ломоту во всем теле, но лишь левое колено причинялонастоящую боль; не проходило и жжение в левом боку. Я не осмеливалсяпредставить себе картину раны. Сколько "кубиков" крови вытекало из нее заодну минуту? Нет, лучше не подсчитывать... Тут же я укорил себя за этумелкую трусость: "Ты определяешь объем щебня и пара, вылетающих из этогомерзкого вулкана, и боишься узнать, сколько собственной драгоценной кровипотерял за время лежания! Чем ты лучше того паникера?" Живы и почти здоровы! Грохот оборвался столь же внезапно, как и начался. Больше не было слышно ни рокота, ни рева, только свист и шлепкипоследних падающих камней. Так продолжалось еще несколько секунд, сколько -я, к сожалению, не успел засечь, иначе можно было бы высчитать, на какуювысоту взлетали обломки. Затем наступила поразительная тишина... Собственно,какие-то звуки оставались - еще шипел пар, чавкала жижа, но послезакладывавшего уши рева все это казалось чудом умиротворения и спокойствия.Какое-то атавистическое чувство не позволяло воспринять тишину за чистуюмонету, а заставляло считать ее очередной уловкой коварного вулкана, паузойперед следующим приступом. Хотя мне бы полагалось знать характерфреатических извержений: они прекращаются столь же внезапно, как иначинаются. Объясняется это тем, что давление подземного пара и его объем падают доопределенной величины, ниже "порога", заставляющего пар вырываться наповерхность. Но поди догадайся наверняка, что происходит в чреве вулкана!Механизм извержений выглядит просто лишь на бумаге. В любой миг моглопроизойти что-нибудь неожиданное - процесс мог захватить, например, новыйводяной карман. Быстрей отсюда! Легко сказать... Глинистая жижа не самый удобный тракт. Но тут нас ждалсюрприз. Едва почва под нами перестала трястись - она отзывалась на падениябесчисленных обломков, среди которых были и крупные глыбы, на микротолчки идаже на некоторые ощутимые сейсмические толчки, - как за считанные секундыгрязь застыла. Оказалось, что глинистая поверхность превратилась в жижу, непозволившую нам убежать, только с началом извержения. По дороге сюдапоследние сотни метров не доставили нам особых трудностей. Конечно, склонбыл покрыт грязью, но мы не проваливались в нее, а довольно спокойно шагалик цели. Однако как только вулкан зашевелился, вступила в действиетиксотропия, любопытное явление, превращающее гель в жидкость и, наоборот,позволяющее сжиженной массе вновь обрести относительную жесткость, едва ееоставляют в покое. С трудом поднявшись, я побрел к четырем спутникам... Вид у них был несамый презентабельный: вымазанные с ног до головы в глине, вытянувшиесялица, у одного все еще выпученные от страха глаза. Я, конечно, и самвыглядел не лучше, но, по счастью, не мог взглянуть на себя! Наш гость, вскочив первым, ринулся вниз, бросив на месте свой приметныйрезиновый плащ. Мы тоже попытались бежать, но ушибы и ранения давали себязнать. Спину Легерна прикрывал рюкзак, но на бедре сквозь комбинезон и слойгрязи проступало обширное красное пятно. Он брел, ковыляя и подволакиваяногу. Фанфан не притвора, и я понимал, что коль скоро он так хромает, травмадолжна причинять серьезную боль. Это напомнило мне о собственной ране. Жжение почти прошло. Я провелрукой по пояснице: крови не было. Может, глиняная короста сделала комбинезоннепромокаемым? Впрочем, сейчас это не имело значения. Слабости я нечувствовал, а значит, потеря крови была не столь велика. Правда, я тожехромал из-за ушибленного колена. Джон подставил плечо Фанфану, Марсель Бофобнял меня за талию, а я его за шею. Спасибо, Марсель! Долгий осторожныйспуск живо напоминал картину "Вынос раненых с поля боя". Итак, свершилось чудо - нам всем полагалось лежать мертвыми, а вместоэтого мы вышли из передряги даже без серьезного увечья. Жозе Ортега и ГиОбер, как выяснилось, успели вовремя покинуть опасную зону радиусом в стометров и вскоре встретили нас. Что касается Фэвра-Пьерре и Роз-Мари Шеврие,то они издали наблюдали за грандиозным зрелищем. Оба очень испугались за наси чуточку за себя. Со своей "колокольни" они видели поразительные вещи; вчастности, у них на глазах треснул купол Суфриера - по всей еготрехсотметровой высоте сверху до низу пробежала трещина и из нее один задругим стали бить фонтаны белого пара, смешанного с темным пеплом. Четверо раненых - Джон, Фанфан, Марсель и я - были доставленывертолетом с Ослиного луга в больницу Пуэнт-а-Питра. Легерну и Бофу пришлосьпровести там два дня под наблюдением врачей. Первому в бедро глубоковонзился острый осколок камня; хирург, раздвинув края раны, сказал, чтовидна шейка бедра. У второго поначалу подозревали разрыв селезенки от ударатяжелой глыбы. Нас с Джоном выпустили через несколько часов. Как оказалось,моя "кровоточившая рана" была плодом воображения. Камень, стукнув меня побоку, завалился за спину, и я налег на него всем телом. Поскольку камень былгорячий - нагретый самое малое до ста градусов, - он причинил мне, несмотряна одежду, ожог второй степени, который заживал добрых два месяца, и яощущал его последствия еще полтора года спустя. К понятной радости от того, что нам довелось пережить почти без потерьстоль потрясающее приключение, добавлялось чисто профессиональноеудовлетворение от сознания, что мы впервые наблюдали малоизученноефреатическое явление как бы изнутри. Я получил зримое подтверждение того,что применительно к этому типу извержений нельзя говорить о взрыве,поскольку взрыв, идет ли речь о порохе, атомной бомбе, лопнувшей шине или...вулкане, проявляется в мгновенном освобождении большого количества энергии,находившейся прежде в ограниченном объеме. А у нас процесс длился свышетринадцати минут... Кроме того, взрыв в первое же мгновение достигает пикаинтенсивности; на Суфриере мы наблюдали, как струя пара в течениетридцати-сорока секунд набирает мощность и застывает "на максимуме" до концаизвержения. Свежей лавы все-таки нет На следующий день мы с Жозе Ортегой вновь поднялись на местопроисшествия. Мне хотелось окончательно убедиться в отсутствии следов свежейлавы среди выброшенных вчера обломков. Это следовало сделать еще и потому,что вечером памятного дня префект устроил пресс-конференцию, на которойпрофессор Аллегр повторил, что среди вылетевшего пепла он видел пугающееколичество свежего вулканического стекла. Куда более пугающе прозвучал еговывод: присутствие магматического расплава в непосредственной близости отповерхности предвещает скорый вылет палящей тучи! Мне хотелось еще разок на свежую голову оценить размер бомб, которыминакануне нас закидал Суфриер. Когда под конец вчерашнего безумного дня,столь богатого происшествиями и волнениями, после злосчастнойпресс-конференции, на которой я в знак протеста отказался раскрыть рот, мнеудалось добраться до постели, в голове зашевелились сомнения. Неужелидействительно в поле моего зрения площадью меньше гектара упало с десятокглыб по две тонны весом каждая? Неужели без малого четверть часа мы лежалипод обстрелом бесчисленных снарядов более мелкого размера, но все жетянувших по несколько кило каждый, - и при этом ни один не получилсерьезного увечья?! Несмотря на ноющую боль в моем колене, мы быстро одолели Дамскую тропу.Жозе - закаленный, привычный к горам ходок и молчаливый спутник, поэтомуподъем проходил в тишине. Я не люблю болтовни на подъеме. Хотя было ясно,что в ближайшие дни извержения ждать не следует - необходимо какое-то время,чтобы под землей могло скопиться достаточно пара, нагретого глубинной магмойдо определенной температуры, - мы двигались настороже, навострив глаза иуши, улавливая чуть ли не кожей мельчайшие подозрительные признаки... Нельзябыло пропустить ни толчка, ни шороха. Общий вид вершины Суфриера не изменился, разве что значительноприбавилось пепла и измельченных в пыль частиц породы. Глинистый слой наподходе к кратеру, где мы вчера попали в ловушку, окончательно затвердел,нога не проваливалась. В самом кратере, где накануне творилось дикоебуйство, мирно курился пар, кудрявые теллурические "барашки", толкая другдружку, возносились к голубому небу. Расследование получилось быстрым, решительным и безаппеляционным: пообъему глыбы действительно соответствовали впечатлению, оставшемуся у меня впамяти. И все они без малейшего исключения состояли из старых пород. Никакихпризнаков свежей лавы. Суфриер и его антильские собратья Суфриер уступает в красоте величественным профилям таких вулканов, какМайон на Филиппинах, Сангай в Эквадоре или вулкан Шишалдина на Алеутскихостровах. Тем не менее и он не лишен шарма. При взгляде издали отмечаешь егоокруглый силуэт, а при подъеме дорога идет через густой тропический лес.Горы высотой около 1500 м поднимаются над основанием, протянувшимся надесять километров вдоль моря. Конус образован вулканическим материалом,тысячелетиями вылетавшим из жерла. На нем видны сложенные массивной породойкупола, застывшие лавовые потоки, брекчии, порожденные консолидацией осадковпалящих туч, конгломераты глыб, выброшенные из эруптивных жерл илипринесенные жуткими потоками вулканического ила, слои пепла и т. д. Активныйкратер, то есть собственно Суфриер*, давший наименование горе, расположен навершине неправильного усеченного конуса высотой около 500 м. Ширина его -700 м у основания и 350 - у вершины. Он возвышается над более древнимвулканическим рельефом, который прослеживается на протяжении десяткакилометров от морского побережья до примерно тысячеметровой отметки. * Суфриер - серный рудник (франц.). Прим. перев. Купол рассечен широкими трещинами, ориентированными частью сюго-востока на северо-запад, частично строго в меридиональном направлении.Все извержения, случившиеся в историческое время, происходили через этитрещины. Однако то, что мы считаем историческим временем, занимает наГваделупе небольшой отрезок, каких-нибудь три столетия - пустяк, когда речьзаходит о вулканах. Мне могут возразить что Христофор Колумб открылГваделупу гораздо раньше, в 1493 г. Но великий путешественник лишь посетилостров и поплыл дальше. Колонизация началась с приходом французов в 1635 г.Они зарегистрировали три извержения в XVII в., два в самом конце XVIII в.,шесть в прошлом столетии и два в течение нынешнего; все были фреатическими. Таким образом, брекчии, образовавшиеся из сцементированных частицпалящих туч, купола и застывшие потоки - все эти окаменевшие свидетельстваизлияний магматических расплавов, экструзий крупных масс вязкой лавы имогучих взрывов относятся к доисторической эпохе существования острова. Ихвозраст, то есть количество лет, прошедших со времени их появления на свет врезультате "родовых схваток" земной коры, еще не установлен, за исключениемпримерной даты рождения одного потока пемзы. На пути этого расплаваоказалась лесная зона, и деревья, горевшие без доступа воздуха под заваломраскаленной породы, постепенно превратились в древесный уголь. С помощьюрадиоуглеродного анализа время этого извержения было установлено где-томежду 1250 и 1550 гг. нашей эры. Если допустить, что взятие проб проходило со всеми надлежащимипредосторожностями, а лабораторные манипуляции проведены по всем правилам,то получается, что последнее из бесчисленных магматических изверженийслучилось на Суфриере в конце средневековья. Никаких традиций, преданий илегенд той поры на острове не сохранилось, поскольку коренные обитатели былиистреблены до единого. Память о давних катастрофах не могла внушать страхнынешним гваделупцам. Безусловно, слова "палящая туча" ассоциировались у нихс гибелью в 1902 г 28 тыс. жителей Сен-Пьера на Мартинике. Ужас повторенияподобной беды покоится под спудом, пока дремлет вулкан, у подножия которогостоят их жилища, и разом просыпается с первыми признаками оживлениявулканической деятельности. Мартиникский Мон-Пеле, завоевавший печальную славу наиболее"убийственного" из карибских кратеров, тем не менее не единственный в спискевулканов, насылавших палящие тучи на острова Антильского архипелага висторическую эпоху. Немало жертв и на счету другого Суфриера - на островеСент-Винсент, расположенном в 160 км к югу от Мартиники: накануне роковогодля Сен-Пьера дня Суфриер убил своим палящим дыханием 1600 человек. Об этойкатастрофе редко упоминают во Франции - может потому, что Сент-Винсентомправили англичане? Но ведь катастрофа была! Из семнадцати антильскихвулканов, официально числящихся активными (возможно, их больше), восемьизвергались за последние триста лет. Три вулкана из этого числа - подводные:в южной точке островной дуги, возле Гренады, расположен Кик-эм-Дженни ("Дайим, Дженни"), около Сент-Люсии-Ходдер, а третий, оставшийся безымянным,заявил о себе 17 февраля 1843 г. Он лежит прямо к югу от "нашего" Суфриера,между Гваделупой и островком Мари-Галант. За вычетом выбросов Мон-Пеле и сентвинсентского Суфриера все пятнадцатьизвержений, зафиксированных на Антильской дуге в историческую эпоху, были,похоже, фреатическими. Мон-Пеле, кстати, тоже дал два фреатическихизвержения - в 1792 и 1851 гг., но всемирной известностью он обязан двумсвоим магматическим извержениям. Первое продолжалось больше двух лет, с 1901по 1903 г. Обычно вспоминают о тысячах погибших 8 мая 1902 г., но жертвыбыли и 5 мая того же года, и 30 августа 1903 г... Что касается второгоизвержения, то оно растянулось на три с лишним года (1929-1932) и обошлосьбез жертв. Суфриер Сент-Винсента произвел четыре магматических извержения,причем некоторым предшествовали фреатические проявления: в 1718 и 1812,когда фаза длилась четырнадцать месяцев, в 1902-1903 (два года) и в1971-1972 гг. Следует признать, что три смертоносных извержения менее чем за двастолетия с числом жертв, перевалившим за 30 тыс., вызывают у людей законныйстрах при пробуждении любого из вулканов архипелага. Тем более что никто недал себе труд привить им хотя бы зачатки вулканологической грамоты, объяснивнаселению суть вулканизма, степень реальной опасности и вероятность еевозникновения. Когда началось извержение 1976 г., префект Гваделупыразбирался в этих материях не больше своего несчастного коллеги, губернатораСен-Пьера, погибшего три четверти века назад вместе с остальными жителями,которых он уговорил не бежать, а спокойно ждать дома развязки (был канунвыборов, и губернатор боялся потерять голоса избирателей). Если уж лица,ответственные за безопасность этого вулканического департамента, ничего неведают о характере извержений и его возможных последствиях, чего можно ждатьот рядовых граждан? Отсутствие информации и ее избыток Когда чернокожих граждан заморского департамента и сегодня продолжаютучить в школе, что "наши предки были галлы", это лишь может служитьпредметом, увы, невеселых острот. Однако совершенно недопустимым следуетсчитать тот факт, что ни одно из учреждений народного просвещения иобразования, ни одно из средств массовой информации не удосужилось ни разу -повторяю: ни единого раза - подробно рассказать жителям региона, стольжестоко пострадавшего от огненной стихии, о том, что представляют собойантильские вулканы, каких проявлений их деятельности следует бояться, акаких нет. Это не только свидетельствует о некомпетентности должностных лиц,но и может быть квалифицировано как отказ в помощи терпящим бедствие. Когда в марте 1976 г. префект Гваделупы, напуганный первыми толчками,вызвал меня из Парижа, я сказал ему, что готов после освидетельствованиявулкана и установления диагноза задержаться на острове на несколько дней,чтобы ознакомить жителей с необходимыми элементами вулканологии. Объяснение- лучший способ успокоить людей, полагал я. Имеет смысл провести две-трибеседы по телевидению, а затем прочесть несколько более подробных лекций дляпреподавателей, которые донесут знания до молодежи. Мое предложение явно непонравилось. Тем не менее я повторил его в июле после первого фреатическогоизвержения. С тем же успехом... Я уже говорил, по каким причинам можно было не опасаться палящей тучи вближайшие месяцы, а то и годы: магма находилась еще на многокилометровойглубине. Не увидел я и признаков приближения вулканического катаклизмадругого типа. Это я пытался втолковать префекту. Ни один пароксизм неначинался внезапно ни в одном месте земного шара - во всяком случае нам обэтом не известно. Всем извержениям, за которыми велись научно грамотныенаблюдения, обязательно предшествовал период более или менее умереннойдеятельности. Поэтому катаклизм (сам по себе являющийся исключением изправил) не наступает "вдруг". Начальный период иногда не превышаетнескольких дней, но чаще растягивается на месяцы. Так, на Мон-Пеле первыйвзрыв произошел в феврале, а гибельная палящая туча вылетела 8 мая. ВзрывКракатау, унесший 26 августа 1883 г. 36 тыс. жизней, стал кульминациейизвержения, начавшегося тремя месяцами раньше. Самый колоссальныйвулканический взрыв нынешнего века случился 30 марта 1956 г. на Камчатке,когда вулкан Безымянный взлетел на воздух... после четырех месяцевактивности. Замечу попутно, что, если бы катаклизм подобной мощи произошелне в пустынном районе земного шара, а где-нибудь в Японии, Калифорнии,Индонезии или Средиземноморье, количество жертв исчислялось бы сотнямитысяч, а то и миллионами... Когда речь заходит о столь сложном явлении природы, как извержение, топричины задержки пароксизма нельзя свести к однозначному объяснению. Как мнепредставляется, одна из главнейших причин столь долгой "прелюдии" кроется втом, что газам, изначально растворенным в магматическом расплаве, требуетсявремя для выделения из раствора, образования крохотных пузырьков иобъединения в крупные пузыри, для достижения определенного пороговогодавления, заставляющего газы взламывать пробку из твердых или расплавленныхпород, препятствующих подъему эруптивного вещества. Разумеется, мощныевзрывы могут происходить и в самом начале извержения - законы физики впринципе допускают это. Практически же подобные случаи мне неведомы. Скромное рядовое извержение 1976 г. прославило до той поры мало комуизвестный Суфриер на весь мир. Надо сказать, что администрация приложила дляэтого незаурядные старания. Те, кто упрекает наше чиновничество в неуменииработать, просто необъективны: целых два месяца мелкое происшествие в сферевулканизма не сходило с первых страниц газет Южной и Центральной Америки(соседние страны были очень встревожены обещанными французским радио ителевидением катастрофическими цунами), Соединенных Штатов Америки, Европы,Австралии и даже далекой Азии. В результате тысячи американцев и канадцев,ежегодно прибывающих осенью и зимой на Гваделупу, отменили свой приезд,лишив гваделупцев ожидаемых поступлений от туризма, а французы метрополииотказались проводить каникулы и отпуска на здешних пляжах. Само же населениеострова оказалось настолько травмировано апокалиптическими предсказаниями,наводнившими средства массовой информации, что даже полгода спустя послеполного успокоения вулкана многие люди не осмеливались возвращаться в своижилища, оставленные ими в середине августа. Как видите, информация можетбыть весьма убедительной. Важно лишь правильно пользоваться ею! Еще старикЭзоп говорил об этом. Неудобная правда Местное начальство решило оставить без внимания успокоительные выводы,к которым мы с товарищами пришли еще в самом начале активной фазы вулкана,подкрепив их затем систематическими наблюдениями. Префект нанес нам вбольницу визит и с порога заявил, почти торжествуя, что мой оптимизм едва непривел к трагедии, поскольку, как я сам признал, лишь счастливая случайностьпозволила нам унести ноги с Суфриера. Я ответил, что каменный град накрылплощадь радиусом всего в четыреста шагов, не больше, а ближайшее селениенаходится в четырех километрах от кратера, так что мои прогнозы ничуть непоколеблены выпавшими на нашу долю треволнениями. Префект заметил, чтопринятые им решения основываются на выводах, сделанных директором Парижскогоинститута физики Земли. Я попытался объяснить, что занимаемый пост еще негарантирует компетентность суждений и что консультацию следует получать успециалистов. "Разве вы станете обращаться к нотариусу, - добавил я, - когдау вас заболеет ребенок, или к инженеру по поводу юридических затруднений?" Тщетно. Чрезвычайное положение на Гваделупе не отменили. Для меняоставалось загадкой, почему администрация вопреки очевидным фактам упорнопродолжала проводить мероприятия, грозившие острову экономическойкатастрофой. Я пытался разрешить ее в последующие недели, но все в этойистории выглядело совершенно иррационально. Тогда я попробовал провестипараллель с аферой, связанной с земельными участками, которую мы, сами тогоне ведая, разоблачили лет шесть до этого в Италии. Тогда местные власти курортного городка Пуццоли под Неаполем объявили,что жителям грозит извержение Везувия. Такое заявление сделал маститыйпрофессор, пользовавшийся в стране солидной репутацией. Незамедлительно былапроведена эвакуация населения, перепуганного сенсационными сообщениямипрессы и телевидения. Впоследствии оказалось, что вся история была частьюсговора высокопоставленных чиновников с дельцами, вознамерившимися подешевке скупить земельные участки на берегу Неаполитанского залива. Дляэтого им требовалось объявить этот район "опасной зоной" - а что может бытьстрашней Везувия! Нам удалось провалить эту затею благодаря тому, чточестные журналисты и смелые газеты опубликовали заключение, сделанноегруппой сотрудников Парижского института физики Земли (тогда руководимогоЖоржем Жобером) после десятидневных исследований на месте. Все кончилось кчести Италии. (Подробнее об этом рассказано ниже, в части, посвященной Этне.- Ред.) На Гваделупе, по внешним данным, не было ничего похожего. Но когда я вдекабре 1976 г. вернулся на остров, а к этому времени созваннаямеждународная комиссия уже пришла к выводу, что извержение не представлялоопасности для населения, посвященные люди рассказали мне следующее.Несколько лет назад администрация изъявила желание перенести местопребывания префектуры из Бас-Тера в Пуэнт-а-Питр. Последний давно уже сталэкономической столицей острова, там построен международный аэропорт, наберегу оборудованы дивные песчаные пляжи, вдоль которых выросли новыероскошные отели и жилые дома. Короче, переезд облегчил бы управлениедепартаментом и весьма скрасил бы жизнь чиновникам и их семьям. Однако прожект натолкнулся на решительное сопротивление жителейБас-Тера: богатые и бедные, приверженцы правящей партии и оппозиции - всекак один, позабыв распри, дружно восстали против переезда, обрекавшего ихгород на окончательное увядание, а многих - на разорение. И префектураотступила, не рискуя провоцировать взрыв. Но вот природа, словно по заказу,преподнесла им нечаянный подарок в виде извержения. Перед лицом грозящейопасности эвакуируют население и - конечно же! - префектуру со всемиадминистративными службами. Пока их временно размещают в Пуэнт-а-Питре. Есликатаклизм произойдет, власти удостоятся похвалы за расторопность ипрефектура, навечно осядет в "более безопасном месте". Если не случитсяничего серьезного, что ж, всегда можно будет сказать "Профилактика лучшелечения". Жителям по прошествии нескольких недель разрешат вернуться, ну апрефектура останется в Пуэнт-а-Питре: ведь на ее переезд уже ушло столькоденег, что глупо вновь тратить уйму времени, энергии и средств навозвращение в Бас-Тер... Такими предположениями поделились со мной многие бастерцы, добавив приэтом: "Вы спутали все карты, заявив во всеуслышание, что никакая опасностьне грозила городу, и следовательно, эвакуация была напрасной. А когдамеждународная комиссия в ноябре рекомендовала отменить чрезвычайноеположение, мы пустили в ход все влияние для того, чтобы вернуть префектуру вгород..." Не стану судить, обоснована или нет выдвинутая в разговорах сомной гипотеза. Я изложил ее со слов местных жителей и готов согласиться, чтов отличие от моих прогнозов по поводу извержения она не была до концаподтверждена фактами... Продолжение этой истории можно считать вполне логичным: правота недоводит до добра. В моем случае санкции последовали незамедлительно:приказом директора я был отстранен от руководства отделом вулканологии вПарижском институте физики Земли. В вину мне вменялось "дезертирство" сСуфриера в эквадорские Анды, а также то, что я самовольно покинул пост иоставил население без помощи перед лицом опасности. А поскольку в Андах намс товарищами пришлось спасать четверых членов британской экспедиции,застигнутых взрывом в кратере Сангая, директор института добавил, чтосчитает это отягчающим обстоятельством, ибо мы предпочли спасение четырехангличан заботе о благе 75 тысяч граждан Франции. На это я ответил примерно следующее: постоянное присутствиекомпетентного врача у постели человека, заболевшего простудой, необязательно. Врачу следует отправиться на осмотр других больных, тем болееесли он оставил на месте надежного заместителя, готового вмешаться в случаенеожиданных осложнений. Именно такая ситуация сложилась на Суфриере. Мойдиагноз основывался на тридцатилетнем опыте, поэтому я счел более важным,оставив возле "простудившегося" вулкана трех грамотных геохимиков, вылететьк Сангаю. Мое отстранение от вулканологических наблюдений во Франции произвелонемало шума в научных кругах. Я получил вырезки из газет Соединенных ШтатовАмерики, Японии, Бразилии, Новой Зеландии, влиятельный английский журнал"Нейчур" посвятил этому событию целую страницу под заголовком "Первая жертваСуфриера". В статье подробно рассказывалось, как я стал этой жертвой. Я обратился к ряду высокопоставленных лиц с жалобой на скандальноерешение директора института, но они ответили, что "не считают себякомпетентными". Ничего не оставалось, как вынести происшедшее на судобщественности, однако большая пресса, государственные радио и телевидение,раньше охотно излагавшие истории про вулканы, захлопнули передо мной двери"по государственным соображениям"... Мне советовали тихо уйти, но я не могсделать этого по многим причинам и прежде всего потому, что распоряжениеретивого администратора лишало живущих вблизи вулканов людейквалифицированной помощи... В конце концов у меня не было иного выбора, какподать иск в суд*. * Решением суда увольнение профессора Тазиева было признано незаконным.- Прим. перев. Суфриерский кризис - я имею в виду вулканический - завершился в марте1977 г. Первого числа этого месяца произошло последнее из двадцатифреатических извержений, начавшихся 8 июля, после чего вулкан снова утих,скорее всего на несколько лет. Примечательный факт: с конца ноября, то естьс момента, когда международная комиссия недвусмысленно признала правотунашей группы, руководство (административное и научное) проявлялопоразительную сдержанность. Ни единого слова тревоги не было высказано поповоду последовавших за эти полгода пяти-шести извержений, хотя одно из нихбыло особенно яростным. Быть может, из-за того, что они были всего лишьфреатическими? Ладно, что было, то было... В конечном счете анализ мотивовчеловеческого поведения не входит в мои намерения. История, которую яповедал, оказалась причастной к исследовательской деятельности вулканолога,и я изложил события и факты так, как они происходили. Мне хотелось показатьчитателю, что ремесло вулканолога подчас заставляет его сталкиваться сопасностями не только физического свойства. Единственный полезный урок, который следует извлечь из этого дела,заключается в том, что когда наука вплотную соприкасается с социальнымипроблемами и особенно когда речь идет о жизни или благополучии людей,полагаться следует не на титулы и звания, а на объективные данные, собранныекомпетентными специалистами. В извержении Суфриера четко прослеживаются две фазы. Первая, с июля1975 по июль 1976 г., проявлялась нарастающей микросейсмической активностью.Вторая, эруптивная фаза, как мы знаем, началась 8 июля 1976 г.двадцатиминутным фреатическим извержением и длилась до 1 марта 1977 г.,когда было отмечено последнее проявление указанного типа. Во время этой фазысейсмическая активность действительно продолжала нарастать; правда,увеличивалось лишь число толчков, а не их интенсивность и магнитуды. Савгуста 1976 г. землетрясения стали постепенно ослабевать. Легерн, наиболееполно изучивший эти явления, представил цифры, исходя из которых суфриерскоеизвержение можно отнести к весьма умеренным, из жерла вылетело около 1 млн.тонн вулканических продуктов. Для сравнения напомним, что Везувий в 1906 г.дал 500 млн., Кракатау - 45 млрд., а Тамбора - 375 млрд. т... И тем не менее почти заглушенное словесным треском пробуждение Суфриеравызвало жгучий интерес, прежде всего в странах Карибского моря и в районахактивного вулканизма. Хочу отметить такой нюанс. Некоторые вулканологипоначалу настороженно встретили мои категорические выводы. По их мнению,следовало дождаться окончания эруптивной фазы, провести все лабораторныеанализы и лишь затем делать заключения. Тот факт, что я побывал на вулкане ивидел все в непосредственной близи - ближе, чем мне бы хотелось! -представлялся им скорее минусом, чем плюсом. Вообще в их глазах я придалвулканологии слишком "спортивный" характер. Полагаю уместным внести в этотвопрос ясность. Совершенно верно: я не скрываю, что намеренно связал исследовательскуюдеятельность, по своей природе строгую и мало поэтичную, с так называемымитривиальными радостями, которые приносят физическое усилие, товарищество исовместно пережитый риск. Таково уж свойство моей натуры. Однако дело не вэтом. Наш подход к вулканологии зиждится на постулате, что наиболее полныенаблюдения и самые точные измерения следует производить в тот момент и в томместе, где происходит извержение. А это место редко бывает легкодоступным(если вообще доступным), так что надо быть заранее готовым к настоящимтрудностям - еще до того, как приступишь к работе. Между тем, тяготы путиоказываются не по плечу многим научным работникам. Может быть, оттого онивыказывают по отношению к ним пренебрежение. "Настоящая" вулканология, по ихутверждению, делается в лаборатории и библиотеке. Я уже не удивляюсь подобной реакции. Она сопровождает меня постоянно с1949 г., когда я с наивным восторгом неофита пытался привлечь вниманиегеологов и геофизиков к полевой вулканологии. Почему не использоватьновейшую современную аппаратуру для изучения этого важнейшего природногоявления? Отказы мотивировались различными соображениями. Одни вполнесправедливо говорили, что включение вулканологии в список "официальных"дисциплин сократит ассигнования на их собственные исследования... Другихраздражала сенсационность подобного подхода; людей, намеревавшихся вестинаблюдения в непосредственной близости от эруптивных жерл, они называлиавантюристами: наука не спорт и не игра с опасностью! В Советском Союзе,Соединенных Штатах Америки и Японии мне не доводилось слышать подобныхотзывов, но в академических кругах Западной Европы нередко раздавалось:"Тазиев? Да, он привозит первоклассные снимки". Под этим подразумевалось, аиногда и говорилось в открытую, что качество фотографий еще не обеспечиваеткачества науки. Несмотря на горячую увлеченность и боевой дух, мне вряд ли удалось быодолеть многочисленные препоны без поддержки ряда крупных французскихученых, которым вулканология обязана столь многим. С благодарностью назовуих имена: Иван де Манье, Пьер Пруво, Юбер Кюрьен, Жорж Жобер, Робер Шаббаль. События, связанные с суфриерским извержением, позволили высветить одиниз неприятных аспектов научного мира - достаточно узкого, но пользующегосяогромным влиянием. Речь, понятно, идет не об одной лишь вулканологии. Вученой среде сплошь и рядом действует самый настоящий "закон молчания",стыдливо именуемый "академической сдержанностью", согласно которому мелкие икрупные скандалы не следует выносить из круга посвященных. Грязное белье,говорят нам, надлежит стирать за закрытой дверью... Если бы его стирали! Ксожалению, слабости одних и зависимость других от круговой поруки, отдавления со стороны порой связывают ученых крепче веревок, которыми лилипутыопутали Гулливера. Вот и мне твердили: "Не возвращайтесь на Гваделупу, не рассказывайте онаших расхождениях - особенно журналистам. Перед лицом общественности ученыедолжны выступать единым фронтом. Нельзя дискредитировать науку..." И такдалее. Но разве науку не дискредитирует подобное поведение? Разве наука неопределяется исчерпывающей формулой: поиск истины? Вот почему вслед заЭмилем Золя - я обвиняю! Современное общество справедливо предъявляет высокие требования кврачу, которого закон допускает к больному только после долгих лет учебы испециализации в клинике. Врачом нельзя стать, выучив наизусть медицинскийэнциклопедический словарь. Точно так же обстоит дело в вулканологии. Здесь помимо усвоения знаний,оставленных предшественниками, обязательно необходимо пройти несколько летпрактики. На плечи людей, выдающих прогнозы развития вулканическойдеятельности, ложится огромная ответственность, и ценой тут может стать неодна человеческая жизнь, а тысячи. Вот почему мне не хотелось бы, чтобы эти заметки воспринимались какполемика личного характера. Это призыв отнестись со всей серьезностью кстоль важному для человечества делу, каким является вулканологическийпрогноз. 1977 год: возвращение к Ньирагонго Как ни парадоксально, но, став "жертвой Суфриера", я во многихотношениях выиграл. Начать с того, что мне дали лабораторию (о чем я мечталуже четверть века) в Центре по изучению слабой радиоактивности, которымруководит мой друг Жак Лабейри. Во-вторых, скандал привлек вниманиеправительственных кругов ряда государств к проблемам вулканизма. Врезультате лишь в 1977 г. я получил приглашение посетить шесть стран ивысказать мнение о степени опасности, угрожающей населению, живущему вблизиот вулканов. Урок Гваделупы не прошел даром. Первым отреагировало правительство Руанды, небольшой республики вЦентральной Африке 10 января 1977 г. начал извергаться Ньирагонго. Этотвулкан дорог мне особенно, в его кратере я получил "боевое крещение" и тамже мне посчастливилось открыть в 1948 г. озеро расплавленной лавы. С 1948 по1969 г., когда мы открыли второе подобное озеро в эфиопском вулканеЭрта-Але, Ньирагонго считался уникумом. Существование кипящего на протяжениидесятков лет озера расплавленной породы представляет одну из интереснейшихзагадок вулканологии. Изучение этого феномена могло бы стать необыкновенноплодотворным для науки, и я многократно предлагал международным организациямосновать на Ньирагонго обсерваторию для постоянного наблюдения за егоэруптивной деятельностью. Увы, безуспешно. 10 января 1977 г. Ньирагонго за 25 мин залил огненной лавой окрестныелеса, поля, сады и деревни. Погибли сотни людей. Это было самое короткое исамое убийственное эффузивное извержение, случившееся в историческое время. Кратер и основная часть массива Ньирагонго окружностью в 50 кмнаходятся в Заире. Но вулкан заходит также за границу, в Руанду. Поэтому,хотя ущерб был нанесен только заирской стороне, трагедия взволновала ируандийские власти. Ньирагонго входит в горную систему Вирунга, возлекоторой живет большая часть населения Руанды. Люди опасались, что вслед запервым смертоносным шквалом последует второй. В особо тревожном ожиданиипребывали жители живописного городка Гисеньи, расположенного на нижнихсклонах вулкана. Основываясь на своем тридцатилетнем опыте знакомства сНьирагонго, я пришел к выводу, что непосредственной угрозы нет, все могутоставаться на своих местах. Примечательно, что из примерно полутора десятковофициальных консультаций, которые мне пришлось проводить с 1957 по 1977 г,лишь однажды - в 1964 г. в Коста-Рике - я дал заключение о неминуемойопасности для населения со стороны вулкана Ирасу. Во всех остальных случаяхстрахи не соответствовали реальной угрозе. Последнее извержение Ньирагонго, как я уже говорил, длилось от силы 25мин, хотя обычно эта фаза продолжается днями, месяцами и даже годами. Застоль короткое время лава успела затопить огромную площадь - около 2000 га.В крутых склонах вулкана внезапно открылись трещины, откуда со страшнойскоростью полилась лава, при выходе из трещин скорость должна была превышать100 км/ч. Об этом свидетельствовала как ничтожная - почти нулевая - толщиназастывших лавовых потоков возле краев трещин, так и высота, на которую онивымахивали, когда сходу наталкивались на солидное препятствие. Интересно, что в последнем случае речь шла не о домах и тем более не охижинах, а о деревьях. Обычно огонь испепеляет их до основания. Здесь желава, ударяясь о ствол в полуметре от земли, взлетала вверх по ходупрепятствия и немедленно застывала. Напомню, что теплота и температура -разные понятия. Лава была нагрета до 1000oС в момент, когда онанаскакивала на стоявшие по пути деревья, но объем возносившейся по стволулавы оказывался столь мал, что количества тепла в ней уже недоставало длятого, чтобы воспламенить древесину. Облет вулкана и его кратера произвел на меня ошеломляющее впечатление.Вместе с тем стал ясен характер извержения, и это дало основание успокоитьлюдей, по крайней мере на ближайшее будущее. Огромная гора треснула, местамипо всей длине, выпустив из "прорех" миллионы кубических метров расплавленныхгорных пород, которые до этого долгие годы колыхались в ее чреве. Инымисловами, знаменитое озеро и подпиравшая его колонна магмы вылились, словносодержимое бочки, у которой выбили дно. Озеро, уровень которого неуклонноподнимался в предыдущие годы, находилось на высоте 3200 м. А за две неделидо извержения оно уже покрывало платформу, где мы разбивали базовые лагерявсех наших экспедиций с 1948 по 1974 гг. На эту широкую гостеприимнуютеррасу мы вылезали из эруптивного колодца. Если сложить время всехэкспедиций, то получится, что я провел на ней два месяца своей жизни. Нынешние трещины открылись на уровне 2200-2400 м. Несложный подсчетпоказывает, что на верхние точки эруптивных трещин давил столб магмы высотой800-1000 м. Без учета пузырей газа плотность жидкого расплава превышаетплотность воды в 2,8-2,9 раза. Плотность газированной лавы больше плотностиводы в 2,5 раза. Таким образом, давление составляло 2,5 т/см2! Стоит лиудивляться после этого немыслимой скорости излияния? Потоки неслись поистинекак цунами. Вид кратера с птичьего полета приятно щекотал нервы воспоминаниями опрошлых визитах. Раньше вниз этажами спускались круглые террасы: верхняяшириной 200 м, вторая - 50, третья -15. Они выглядели ступенями гигантскойлестницы, разделенными крутыми обрывами по 100-150 м. Сейчас от этого неосталось и следа. Платформы, на которых мы жили, работали и безмятежноспали, исчезли, провалились, сгинули! Осталось лишь нагромождение гигантскихглыб на дне у подножия вертикальной цилиндрической стенки восьмисотметровогопровала. Умопомрачительное зрелище! Особенно если представить, что этателлурическая катастрофа могла случиться во время одного из наших визитов.По спине у меня забегали мурашки. Раскрытый зев Ньирагонго производил сильное впечатление даже начеловека, повидавшего на своем веку не один вулкан. Спуск в него отныне сталневозможен, во всяком случае граничил с самоубийством. Стенки почтикилометровой высоты рушились в буквальном смысле на глазах: за десять минут,что вертолет кружил над кратером, я насчитал четыре лавины... Судя по картине, извержение растрясло все образование, порода сталарыхлой и оголилась после обрушения кольцевых террас, стенки избороздилитрещины по нескольку метров глубиной. Помимо лавин вниз катились сотниотдельных камней и глыб. Видимо, пройдут десятки лет, а может и века, преждечем можно будет отважиться лезть в кратер. К великому сожалению, Ньирагонгоотныне становился недоступен для вулканологов. Во время короткого извержения проснулся и соседний вулкан - Ньямлагира.Купол высотой 3000 м тоже треснул, как уже случалось раз десять-двенадцатьза последние пять лет. Лава выплеснулась из Ньямлагиры на отметке 1800 м инесколько недель подряд сочилась через тропический лес. Мы облетели круглыйшлаковый вал, нагроможденный вокруг нового жерла мелкими взрывами -"лавовыми фонтанами", как мы их называем. Все это до удивления напоминалопервое увиденное мной извержение, проходившее в 4-5 км отсюда в марте-июле1948 г. Я помнил его во всех подробностях, как помнят первую любовь.Тогдашнее извержение было вызвано эксцентричным по отношению к главномукратеру Ньямлагиры подъемом магмы, спровоцировавшим вспучивание южной частиподножия гигантской вулканической горы с радиусом основания 15 км. Врезультате вздутия в склонах образовались широкие трещины, через которыемагма вышла на поверхность, резко дегазировалась и, излив лаву, породиланебольшой побочный конус - Китуро. Сейчас здесь явно произошло то же самое.Но поскольку затронутой оказалась западная часть Ньямлагиры, прилегающая кподножию соседнего Ньирагонго, только что очистившегося от магмы, я смогсделать успокоительное заключение. По причинам, мало понятным при нынешнем уровне знаний, находящаяся вглубине под обоими вулканами магматическая масса начала подниматься кповерхности. Чем выше становился подъем магмы, тем сильнее происходиловспучивание. Техника измерения последнего тильметрия - является классическимметодом прогнозирования извержений, особенно когда дело касается вулканов сочень жидкой лавой. Именно таковы Ньирагонго и Ньямлагира. Увы, в решающиймомент здесь не оказалось ни вулканологов, ни соответственно тильметров.Замечу в связи с этим, что тильметрия мало что дает в применении к вулканамс вязкой лавой - таким, как Суфриер. На нем установили тильметры, как толькопрофессор Аллегр взял бразды правления в свои руки, но данные приборов лишьокончательно запутали картину. Итак, значительному вспучиванию подверглось все образование Ньирагонгои западная часть Ньямлагиры. Ньям лопнул первым, дав красивое боковоеизвержение, которому суждено было продлиться пять с лишним месяцев. Затемразверзся Ньирагонго. Но если в первом случае лавовые потоки питалаподнимавшаяся из глубин магма, то во втором она даже не добралась до краевтрещин. Ужасающий огненный разлив, несшийся утром 10 января по плантациям ксеверу от Гомы и остановившийся в каких-нибудь двух километрах от города,бил не из глубин. Это вылилось через дыры содержимое "водонапорной башни"кратера Ньирагонго, заполненного расплавленным базанитом при температуре1100oС. За 25 мин чаша вулкана полностью очистилась, не было видно даже фумарол- ни в кратере, ни вдоль эруптивных трещин, никаких признаков скорогоизвержения. Населению ничего не угрожало ни в ближайшие месяцы, ни вближайшие годы. Однако в долгосрочном плане Ньирагонго становился грознымобъектом. Пока в его кратере находилось лавовое озеро, оно действовалоподобно предохранительному клапану: уровень озера повышался при возрастанииглубинного давления и вновь опускался, когда оно падало. Теперь пульсирующаяколонна исчезла, а выводной канал закупорен обвалившимися многотоннымиглыбами. Когда давление вновь начнет повышаться, оно скорее всего прорветповерхностную породу в каком-то другом месте... Ньирагонго уподобился своим соседям - Ньямлагире, Карисимби, Сабиньо,Високе, Мгахинге, Мухавуре. Он сделался "нормальным" вулканом, которыйосновную часть времени проводит в более или менее глубокой спячке, изредкапозволяя скопившейся магме вылезти на свет божий. На вулканах Вирунги чащевсего происходят боковые извержения - на склонах и даже у самого основаниягоры; локализация в вершинном кратере - сравнительная редкость.Соответственно следующее извержение Ньирагонго с одинаковой вероятностьюможет случиться в зияющей пропасти, венчающей его конус, среди девственныхлесов, покрывающих его склоны, в любой из деревень, возникших у подножия, ато и на центральной площади Гисеньи! Таким образом, локализация будущегоизвержения приобретала особо важный характер. Чтобы определить ее даже сотносительной точностью, следовало как можно скорее провести сериюизмерений, могущих в дальнейшем послужить точками отсчета: определитьсейсмичность, углы склонов, химический состав родниковых вод и фумарол,параметры магнитного поля и многое другое... Руанда - страна очень небольшая, перенаселенная, почти исключительноаграрная и, следовательно, небогатая. Без посторонней помощи ей не под силуорганизовать собственную вулканологическую службу и подготовить достаточноечисло специалистов. Я предложил правительству республики помощь членов нашейгруппы. Мы были готовы приезжать на место два-три раза в год и следить заразвитием процесса. Одновременно несколько руандийских геологов могли быпройти у нас стажировку во Франции и на Этне, обучившись обращению сприборами и технике измерений. Проект был с энтузиазмом встречен руандийской стороной. Однако воФранции он благополучно застрял в лабиринте ведомственной переписки: моякандидатура после суфриерского инцидента вызвала негативную реакцию. Мерапи и другие вулканы По счастью, подобная реакция была исключением. Июль 1977 г. мы провелина Яве. Для меня это был шестой приезд в Индонезию, и я радовался ему неменьше, чем молодые коллеги, попавшие туда впервые. Индонезия, насчитывающая более четырехсот вулканов, из которых околоста - активно действующие, считается по праву "раем для вулканологов".Однако рай для одних часто означает ад для других. Сами индонезийцыпредпочли бы, чтобы огненные горы толпились на их островах не так густо.Местным вулканам принадлежит печальный рекорд: за последние два века онистали причиной гибели 200 тыс. человек, в том числе 90 тыс. - во времяпароксизма Тамборы на острове Сумбава в 1815 г., 36 тыс. - во время взрываКракатау, пустынного островка в Зондском проливе в 1883 г., 5 тыс. - приизвержении Келуда на Восточной Яве в 1919 г. и примерно такого же числа -при извержении Агунга на Бали. Это не считая "мелких" происшествий, когдажертвы исчислялись всего лишь сотнями и десятками. Один из самых активных индонезийских вулканов, Мерапи, сеет смерть чащедругих. Списки жертв включают то несколько человек, то несколько тысяч... ВXIV в. он засыпал пеплом знаменитейший храм Борободур высотой 25 м,расположенный в 20 км к западу от кратера. Сегодня извержение такогомасштаба вылилось бы в жуткую катастрофу, поскольку плотность населения вэтом районе возросла в сотни раз. Вокруг вулкана множество городов, в томчисле Соло (500 тыс.) и Джокьякарта (более 1 млн.), древняя столицасултаната Центральной Явы. Плодороднейшая почва в районе Мерапи (в переводе"Огненное место") позволяет интенсивно возделывать рис, маниоку, сахарныйтростник, кофе. Плантации поднимаются чуть ли не до середины горы. Неудивительно, что власти проявляют в связи с этим серьезное беспокойство. До второй мировой войны Ява была меккой мировой вулканологии. Сейчасиндонезийское правительство хочет предпринять шаги по созданию в странеобразцовой вулканологической службы. В частности, оно выразило намерениевести за кратерами постоянное наблюдение. Нас пригласили ознакомить местныхспециалистов с современными способами измерений. Мне довелось бывать на Мерапи в 1956, 1964 и 1973 гг. Это один из самыхлегкодоступных вулканов: до отметки 2000 м поднимается шоссейная дорога, онаидет по перевалу, отделяющему Мерапи от его близнеца Мербабу. От перевала докупола, венчающего гору, рукой подать, какой-нибудь час ходьбы длятренированных альпинистов, два-три часа - для всех прочих. Вершинный куполсложен из крепкой коренной породы, шагать по которой одно удовольствие. Массив соседнего Мербабу покрыт экваториальным лесом, причем привзгляде сверху каждая крона выделяется собственным оттенком зелени - темной,светлой, изумрудной, лазурной, бирюзовой, болотной. Все вместе составляетфантастическую мозаику из правильных сопрягающихся кругов - топологическаяфеерия! Подъем на вершинную часть Мерапи начинается в светлом мимозовом лесу.Мы приехали в июле, когда как раз наступила пора цветения, и воздух былнапоен сказочным ароматом. Выше шли травяные луга, плавно переходившие нахребет, ориентированный строго с севера на юг. Слева из туманной дымки,затянувшей в этот час долину и многолюдные города, выплывали могучиевулканические массивы Лаву и Виллис, а дальше, в 200 км, маячил Келуд.Справа, над сверкавшими на солнце рисовыми полями и цепью холмов позадиБоробудура, вырисовывались на фоне неба три правильных усеченных конуса:Сламет со своим знаменитым султаном, Сумбинг и Сундоро. На севере их замыкалмой старый знакомый - Диенг. В 1973 г. мы с Джордже Маринелли установили,что он открывает замечательные перспективы в области использованиегеотермальной энергии. Еще раньше я изучал на нем особенности фреатическихизвержений, что сильно помогло мне впоследствии на Суфриере. Склоны Мерапи прорезаны глубокими желобами с вертикальными стенками.Такое впечатление, словно кто-то прошелся гигантским плугом от вершины дорисовых полей. На самом деле это следы грязевых потоков - по-индонезийскилахаров. Они возникают при смешении вулканического материала с водамикратерных озер или дождевой водой. Различают горячие лахары, образованныегорячим пирокластическим материалом, и холодные, состоящие из рыхлыхвулканических продуктов, не связанных непосредственно с извержением. На Явеони случаются часто и носят опустошительный характер. Сейчас Мерапи показался мне одновременно знакомым и в чем-то другим.Продолжал медленно расти широкий кратер в форме подковы, обращенной открытойстороной к западу. Слегка изменился купол. Впрочем, такое же впечатлениевозникало у меня и раньше. Кратер Мерапи отличается от большинства остальных. Он образовался не врезультате наложения стратов извергнутых вулканом материалов, окаменевшихлавовых потоков и слоев пепла, а представляет собой выемку, подобиегромадного карьера, вырытого мощными взрывами, всегда направленными взападную сторону (всегда - в масштабе человеческой истории, а не в течениежизни вулкана). Эти взрывы порождали страшные палящие тучи, которых на счетуу Мерапи больше, чем у любого другого вулкана. Кратер состоит из твердыхмассивных пород, по этой причине стенки его обрывистые, местами строговертикальные. Ночью видно, что они испещрены десятками небольших отверстий,откуда вырываются багрово-красные язычки пламени. Днем мирно курящиесядымки, зеленые поля в 3000 м ниже и весь облик вулкана представляют собоймирную, даже буколическую картину. Но как только наступает темнота, Мерапиявляет свой грозный лик. Мы провели на нем три дня, измеряя температуру (она колебалась от 140до 890oС), дозируя отдельные компоненты газовой смеси дляпоследующего лабораторного анализа, наблюдая за происходящим. Все быливозбуждены. Нашу радость могут, пожалуй, оценить лишь профессионалы: впервыев истории вулканологии нам удалось взять пробы эруптивных газов на вулкане,чья лава принадлежит не к обширному семейству базальтов. Мерапи -андезитовый вулкан. В эруптивной фазе такие вулканы, как правило, недоступны. По крайнеймере, их кратеры. Активность часто носит взрывной характер, и этообстоятельство удерживает вулканологов - даже самых решительных (каковыхнемало) - от того, чтобы подбираться к эруптивным жерлам. Постояннаяактивность абсолютно не характерна для племени андезитовых вулканов. Мнезнакомы лишь два исключения: Сангай и Ревентадор в Эквадоре. Восхождение наних почти граничит с подвигом, а опасности подстерегающие смельчаков,намного превосходят те, с которыми сталкиваются на постоянно действующихосновных вулканах, например Этне, Ньирагонго, Стромболи или Килауэа. Яупоминал уже о трагическом происшествии, случившемся в августе 1976 г. наСангае с членами британской экспедиции. Не окажись мы там, их ждала быпечальная участь. И вот теперь оказалось, что к этой редкой категории можно с полнымправом отнести Мерапи. Ни голландским специалистам в первой половине нашеговека, ни мне за три предыдущих посещения, ни молодым индонезийскимвулканологам ни разу не удавалось зарегистрировать температуру газовыхвыходов выше 600oС. Большинство же данных, фигурирующих в научнойлитературе, свидетельствуют, что температура обычно не достигала и300oС. Это означает, что газы успевают претерпеть химическиепревращения и охладиться за время долгого пути сквозь древние породы. И воттеперь к вящей неожиданности мы смогли добыть пробы газов, нагретых почти до900oС! Замечу, что работы велись у жерл на древних куполах, окаймляющихкратер, там, где магматический расплав находится недалеко от свистящих"выхлопных труб". В идеале, конечно, хотелось взять пробы газов на растущемкуполе в глубине кратера. Но до него еще нужно добраться... Двадцать летназад мы побывали на этом куполе. К сожалению, тогда я не располагалоборудованием для взятия проб. Сейчас мы были экипированы надлежащимобразом, но цель находилась в 150 м ниже. И каких метров! Глядя вниз, я понимал, что сейчас для меня это предприятие уже не подсилу. Фанфан предложил мне "руководить" операцией он с Жаном Вюйменом, тожеотменным альпинистом, спустится по северной стенке кратера, а я с Йети иЖаном-Кристофом буду следить за происходящим, стоя на южной стороне. Всетактично поддержали план, сочтя его разумным. Мои молодые коллеги не хотели,чтобы у меня оставался горький осадок от собственной беспомощности. Ничегоне поделаешь - возраст... Когда я сам не участвую в операции, меня всегда снедает беспокойство.Вот и сейчас воображение рисовало все мыслимые несчастья: а вдруг один изребят упадет и переломает себе кости? Или отколется часть стены - такаяопасность всегда существует в активном кратере? А что, если они отравятсягазами или обожгутся у невидимого днем жерла? Закончив наспех работу, мы встали на возвышенности, откуда открывалсязамечательный обзор. На запад с перепадом в 2000 м уходил гигантскийгласис*, по которому сыпались вниз огненные лавины камней, откалывавшихся отактивного купола. Сам он выделялся нагромождением скальных глыб, черных нафоне пепельно-серой стенки кратера. От нее нас отделяло метров четыреста. * Наклонная поверхность, образующаяся у подножия гор за счет срезаниярыхлых пород. - Прим. перев. В глаза било солнце: в июле оно висит к северу от экватора, а мынаходились на 7o ю. ш., поэтому даже в бинокль было труднообнаружить на стене Жана и Фанфана. Беспокойство охватывало меня всесильнее, я не мог устоять на месте. Окликать бессмысленно - ветер наперевале дул с такой силой, что перекрывал шум лавин. Они рушились каждыедесять минут, и это свидетельствовало о том, что внешне неподвижный куполбезостановочно сотрясало движением поднимавшегося из глубин вязкогорасплава. Мы попытались представить себе объем выпиравшей массы, цифрыполучались порядка 1000 м3/ч... Накануне вечером мы провели несколько часов на этом сказочном балконе,захваченные зрелищем огненных лавин. Сейчас на солнце раскаленные камнисмотрелись не очень выигрышно. Тем не менее мы не могли оторвать от нихвзгляда: вот огромная глыба отделилась от купола, подпрыгнула на склоне,распалась на несколько кусков, те, убыстряя бег, раскрошились на еще болеемелкие обломки, которые покатились вниз, удлиняя прыжки то мере возрастанияскорости, при каждом подскоке поднималось облачко пыли, оно, клубясь,соединялось с собратьями, и вскоре над склоном сгустилась рыжая пелена. Йети первым заметил фигуры наших ребят. Мы приникли к биноклям. Да, ихможно было угадать только по движению, иначе мы ни за что не углядели быдвух букашек среди каменных складок и изломов. Это сразу позволило оценитьмасштаб купола: как бы мал ни казался он на фоне стены кратера, по сравнениюс людьми он был огромен... Мы порадовались успеху Фанфана и Жана: коль скоро они прошли, значитпрепятствие одолимо. Тем не менее мы решили не комкать программу. По планунам предстояло в тот же день вылететь к другому вулкану, расположенному в500 км дальше, на восточной оконечности острова. Билеты на самолет ждаливнизу, отменить поездку было невозможно. Программа предусматривалавозвращение на Мерапи через неделю: мы собирались проверить изменения,происшедшие за это время в активности, расходе лавы и газов, уровне ихтемператур и химическом составе. Вулканологические наблюдения преследуют цель установленияпричинно-следственных связей между различными аспектами вулканическойдеятельности. За те несколько дней, что мы провели на Мерапи, никакихзаметных изменений не произошло, впрочем, с уверенностью утверждать это былонельзя, поскольку химический состав газовых проб предстояло выяснить тольков лаборатории. Я рассчитывал, что после недельного отсутствия удастсязафиксировать более четкие модификации ряда параметров. Оставшиеся пустыеампулы мы разделили на две партии: одну предназначили для вулканаКава-Иджен, куда мы отправлялись, вторую оставили для второго визита наМерапи. Кава-Иджен ("кава" по-индонезийски "кратер") без преувеличенияпредставляет собой чудо света. Я видел его в третий раз за двадцать лет, ноудивлялся не меньше чем в первый. Мы осторожно ехали на джипе по каменистой просеке через лес вверх посклону огромной кальдеры, внутри нее поднимались макушки трех активныхвулканов, в том числе Иджена. Затем еще более осторожно спустились в15-километровую кальдеру, дно которой занимают плантации кофе, а внутренниесклоны покрыты лесами и лугами. Здешний кофе по праву пользуется высокойрепутацией - вкуснее его я не пил нигде в мире. Несравнимый аромат. Дорога кончилась. Дальше надо два часа подниматься по узенькой тропке ккраю кратера. И тут в 100 м под нами открылось в легкой дымке озеро. И какоеозеро! По мере того как спускаешься в кратер - берег озера доступен лишь вдвух точках, в остальных местах стенки круто обрываются вниз, кажется, чтосходишь в мир иной. "Оставь надежду всяк..." У людей нашей профессии образы"Божественной комедии" возникают очень часто, поскольку мы то и делооказываемся у ворот ада. Огнедышащие жерла, едкие дымы и раскаленные потокиневольно возвращают к строкам гениального флорентийца, так что приходитсяделать усилие, чтобы не цитировать их. Ограничусь поэтому прозой. В окружении серых стен лежит яблочно-зеленое озеро, над поверхностьюкоторого тянутся сернистые шлейфы. По берегам вокруг черных отверстий,напоминающих раскрытые зевы чудовищ, отливают золотом валики серы. Такие жеотверстия существуют в дне озера, поэтому его температура на поверхностисоставляет 60oС, а в глубине - свыше 200oС: озероИджена заполнено не водой, а смесью серной и соляной кислот. Мы проработали возле него несколько часов. Время от времени ветердоносил до нас "дуновение" газов с высоким содержанием сероводорода,сернистого ангидрида и соляной кислоты. Они вызывали приступы кашля, если мы не успевали быстро натянуть маску.Ампулы наполнены, пора уходить. Наверху мы еще раз поглядели на убийственноеозеро. Все молчали: бывают минуты, когда слова, любые слова, бессильны длявыражения чувств. И снова Мерапи. Выйдя из деревеньки, мы за два часа поднялись нагребень Пасарбубар. За две недели лазания по вулканам все члены группыобрели отличную форму. На сей раз мы решили разбить лагерь не у подножиявершинного купола на высоте 2700 м, а расположиться на устланной мягкимпеском площадке непосредственно на вершине. Стояла замечательная погода.Дождь, ветер, холод и туман не просто осложняют работу вулканолога, ониувеличивают степень риска. Сейчас, в июле, индонезийский климат радовал нас. Солнце, как всегда на экваторе, быстро катилось к горизонту. На фонебагрового шара строгим треугольником прошла стая гусей. Фиолетовые сумеркиползли из долины. Мир и покой охватывали вселенную. В небе загоралисьзвезды. Вот Юпитер, Орион, Плеяды, Альдебаран... Мы вылезли из спальных мешков еще до зари. Предстояло проверитьнесколько десятков мелких жерл, которые мы пометили на карте. Почти все онирасполагались на гребне и стенках кратера с южной стороны. Есть ли какие-тоизменения? Похоже, что нет. За время нашего отсутствия активность невозросла. Мы были слегка разочарованы. Возможность вести комплексныенаблюдения за активной фазой выпадает на долю ученого не каждый день, и мынадеялись, что корреляции в изменениях параметров подтвердят некоторые нашитеоретические выкладки. Решено было спуститься в кратер маршрутом, открытым Фанфаном и Жаномнеделю назад. Прокладка пути - важнейший элемент в альпинизме; недаром именапервовосходителей навечно записывают в "паспорт" вершины. Между "премьерой"и последующими походами - дистанция огромного размера. Идущие следом ужезнают, что и как надо делать, неизвестность не снедает их, остаетсяпреодолеть лишь физические препятствия, а это сделать не столь уж сложно. Солнце жгло вовсю, когда мы начали спуск; небо оставалось безупречносиним. Картина не менялась уже много дней, и мы воспринимали ее как должное:не обращают же внимания на жару в пустыне. Ява, однако, не пустыня... Несколько секунд спустя нас заволокло густое облако. Пытаясь нащупатьногой надежную выбоину, мы даже не успели заметить, откуда оно взялось -опустилось сверху, поднялось снизу или образовалось на месте из мириадовмикроскопических капелек, сконденсировавшихся из влажного воздуха.Ополчившийся против нас ветер погнал снизу фумарольные дымы, так что глазатеперь не только застил туман, они еще и слезились; пришлось надеть маски.Просто шагать в противогазе - небольшое удовольствие. А карабкаться в нем покрутой стене или работать куда хуже. После войны мне пришлось работать вруднике, и я очень хорошо помню, как через полчаса снимал маску и дышалпылью, прекрасно зная, насколько это вредно. Но дышать через респираторстановилось невыносимо. Я опасался, что, заблудившись в белесом пюре, мы попадем в тупик, коимнесть числа в кратере действующего вулкана. Но Легерн и Вюймен прекраснопомнили маршрут, проложенный неделю назад, и без колебаний вели нас то поуплотненной осыпи, то по слою пылеватого песка, то по скальным выступам. Зачетверть часа нам удалось одолеть перепад в 100 м. По мере спуска возрасталаконцентрация кислых газов. До сих пор мы при малейшей возможности снималимаски, торопливо натягивая их после "доброго глотка яда", как сказал поэт.Теперь находиться без респиратора стало опасно. Когда клочья тумана чуть расходились, мне были видны все члены группы.К нашей пятерке присоединился молодой индонезиец Тери, химиквулканологической службы; кратер Мерапи был для него "боевым крещением". Я скинокамерой замыкал колонну. Предыдущие несколько лет я редко занимался киносъемкой и потом горькосожалел об этом. Многие связанные с вулканизмом исключительные явлениябезвозвратно исчезали, и в дальнейшем я мог лишь рассказывать о них. Отнынея решил не пренебрегать камерой. Мы добрались до ровной площадки, устланной толстым слоем пепла.Альтиметр показывал высоту 2890 м. Во время "премьеры" Легерн засек вжелобе, окаймлявшем нашу террасу, интересный фумарол. Жан-Кристоф опустил внего термометр: 870oС. Фанфан взял в ампулы несколько проб иопределил концентрации фтора и хлора. Неожиданно туман рассеялся, словно его втянуло в гигантскую трубу. Мыувидели перед собой наваленную из глыб "спину" активного купола. Воздух надней вибрировал от жара, а в трещинах проглядывали ярко-красные жилырасплава. Все деловито принялись за работу. Пробы для лабораторных анализов,температура (878oС), состав. О том, в какой атмосфере мынаходились в кратере, красноречиво свидетельствовала наша одежда. Когда мывыбрались наверх - что показалось детской забавой в сравнении со спуском втумане - и взглянули друг на друга, то закатились от хохота: кислота разъелавату и синтетику, а те, кто необдуманно присел внизу на камень, лишилисьответственной части брюк... К сожалению, фтористоводородная кислота разъеладва из трех объективов, прикрепленных к турели камеры, а это уже было несмешно. Подобная штука произошла со мной двадцать лет назад в кратереСтромболи, и все драгоценные кадры, снятые там, получились смазанными. Накануне отъезда с Явы мы имели продолжительные беседы с ответственнымииндонезийскими работниками, в том числе с директором вулканологическойслужбы и министром по вопросам науки. Оба руководителя были знакомы с общимипроблемами вулканологии. Нам были близки и понятны их заботы. Все это делалобеседы конструктивными, в отличие от многих иных случаев. Тем не менее нашапозиция вызвала у них удивление. Дело в том, что в отличие от ходячей точкизрения я считаю совершенно излишним прогнозирование начала извержения.Прежде всего потому, что оно практически никогда не начинается внезапно, напустом месте. Ему предшествует достаточно продолжительный периодпробуждения. Чрезвычайно важно другое - знать, не произойдет ли во время изверженияопасный для населения пароксизм, и если да, то когда. Отсюда следует, чтостроить обсерватории на уснувших вулканах совершенно бессмысленно. Ониобходятся дорого и приковывают вулканологов к месту, заставляя их годамисидеть на горе в напрасном ожидании эруптивной фазы. За примерами ходитьнедалеко. В Индонезии голландцы оставили несколько обсерваторий. В эпоху,когда их строили, полезность постоянных наблюдательных пунктов никем неставилась под сомнение. Впрочем, и сейчас мою точку зрения разделяет не такмного ученых. Одни лично заинтересованы в их существовании, другие поинерции поддерживают устоявшееся воззрение - в этом отношении за примерамитоже не приходится далеко ходить... Наши индонезийские собеседники в конечном счете согласились, что имеетсмысл действовать иначе: вместо того чтобы содержать у кратеров"привратников", следует подготовить группу квалифицированных специалистов,которые будут обследовать вулкан при малейших подозрительных признаках. Чтокасается уснувших вулканов, то присматривать за ними должны не сотрудникиобсерваторий, а автоматически действующие приборы. Особую озабоченность вызывал у меня Иджен. Не потому, что мы заметиликакие-то признаки пробуждения, нет, все было спокойно. Но озеро серной исоляной кислоты лежит в кратере над эруптивными трещинами; в случаеизвержения в этой зоне магма может вскипятить адскую смесь, и насыщенныйкислотами пар поднимется над округой. Трудно даже вообразить последствияподобной катастрофы... Возможно, есть смысл начать откачивать озеро и использовать кислоты дляпромышленных целей, тем более что источник практически неисчерпаем: дождеваявода в муссонный период будет каждый год заливаться в кратер, превращаясь вкислоту. Вулканы при определенных обстоятельствах могут и должны приноситьпользу. Это относится не только к таким редкостям, как Кава-Иджен, но в кудабольшей степени к использованию геотермальной энергии. Идея выработкиэлектроэнергии с помощью природного пара была реализована уже давно. ВТоскании, в Лардерелло, с 40-х годов действует геотермальная электростанция.Затем такую же станцию я видел в Вайракее на Новой Зеландии. Оказавшисьвскоре после этого на Новой Каледонии, я предложил провести тамэкспериментальную разведку горячих подземных вод. Они могли бы открытьширокие перспективы для производства на месте никеля - Новая Каледониярасполагает богатейшими залежами никелевых руд. Идея была похоронена. По всей видимости, она противоречила интересаммогущественных кругов, в том числе транснациональных корпораций. Поэтому всеосталось по-прежнему. Никелевую руду возили на переработку в Японию, затысячи миль. Я уже перестал удивляться нерациональности решений, продиктованныхкорыстными интересами самого разного толка. Могу вспомнить по этому поводу"околовулканический" эпизод, окончательно избавивший меня от иллюзий. В 1972 г. французское правительство командировало меня на Коморскиеострова, тогда еще не обретшие независимости, где население было напуганоизвержением Карталы. Облетев вулкан на вертолете, а затем поднявшись ккратеру, я с легким сердцем успокоил губернатора и общественность. Моямиссия закончилась, можно было улетать. Тем временем я, признаюсь, не без удивления узнал о том, что на островестроится второй аэродром, способный принимать крупнейшие авиалайнеры.Удивлен я был потому, что на Гранд-Коморе уже был отличный аэродром, накоторый садились достаточно большие реактивные машины. На острове же ненаблюдалось бурной хозяйственной деятельности: он давал немного ванили,немного сырья для производства духов и кокосовые орехи. Туризм был развит ввесьма скромных масштабах. Зачем понадобилось сажать Боинги-747 на крохотномостровке и тратить ради этого 10 млрд. франков? Загадка. Подробности этой затеи я узнал от занятых на строительстве инженеров,столкнувшихся с проблемой, связанной с вулканологией. Почва, которую ониразравнивали, была сложена из лав, излившихся из двух стоящих на островекрупных вулканов. Инженеры установили, что под землей находятсямногочисленные весьма обширные полости - некоторые объемом свыше 100 м3.Естественно, прежде чем начать сажать самолеты на будущую полосу, этикаверны надлежало засыпать. Не составляло труда определить, что полости представляли собой "лавовыетуннели". Это весьма частое явление в базальтовых покровах, встречающееся вовсех частях света. Но здесь их оказалось особенно много. Туннели понескольку метров в диаметре тянулись на сотни метров. Выходные отверстия ихотчетливо видны с моря: достаточно было прокатиться на лодке вдоль обрыва,тянувшегося в 200 м от строящейся взлетной полосы. В отчете о командировке представленном в министерство, я изложил мнениевулканолога о будущем аэродроме: дорогостоящую бетонную полосу, проложеннуюмежду двумя действующими вулканами, неминуемо зальет лавовый поток послепервого же извержения. Вскоре специалисты отдела аэродромного обслуживанияуправления гражданской авиации пригласили меня обсудить эти выводы. Разговор вышел коротким. Я повторил более подробно свои соображения,добавив, что аэродром вряд ли успеет окупиться до того, как его серьезноповредит вулкан. У меня спросили, какой объем лавы может вылиться на полосу.Несколько удивившись, я стал вспоминать размеры застывших потоков наГранд-Коморе и привел примерную цифру... Двое сотрудников, быстро пробежавпальцами по клавишам калькуляторов, ответили, что очистка обойдется востолько-то килофранков - вполне приемлемый дополнительный расход. Вывод?"Ваши опасения, милостивый государь, не обоснованны". Пришлось добавить, чтоповреждения могут затронуть не только бетонную полосу, но и диспетчерскуюбашню; что под аэродромом могут открыться эруптивные трещины, откудавыльется как минимум в двадцать раз больше лавы, чем я назвал; что можетвозникнуть паразитический конус, который погребет все - как это случитсябуквально несколько месяцев спустя на исландском острове Хеймзе, где третьгорода окажется засыпана шлаком; что близость вулкана Карталы высотой 2650м, окутанного большую часть года туманом, представляет немалую опасность длясамолетов. Все было напрасно! Вскоре я узнал из надежного источника, чтоаэродром представлял собой подарок Парижа коморскому шейху, с помощьюкоторого рассчитывали достичь политических выгод. Так что спорить былобесполезно. Вас интересует, чем кончилось дело? Через несколько месяцев аэродромбыл закончен и именно с него еще через несколько месяцев взлетел самолет, накотором шейх бежал за границу от гнева народа... Это пример того, какневнимание к вулканологии оборачивается серьезными политическими просчетами. Эребус Мечте навстречу Эребус... Впервые это причудливое имя я встретил еще в детстве. Лет вдвенадцать-четырнадцать, сейчас уже не помню точно, мне попалась книга онеобыкновенном путешествии Джеймса Кларка Росса в Антарктику. Подкомандованием у него было два парусника, "Эребус" и "Террор". "Террор" ненуждался в переводе, это было и так понятно - страх, ужас. А Эребус оказалсяанглийской, вернее латинской, формой имени Эреба - олицетворения мрака вгреческой мифологии; будучи сыном Хаоса, он вместе с Ночью породил День. Оба названия поразили мое воображение - не только смыслом, но, думаю, извучанием. В них крылось нечто загадочное и роковое; я окончательноутвердился в этом, узнав, что по возвращении из отважного антарктическогоплавания оба корабля двинулись в Арктику и бесследно сгинули в ледяномлабиринте Северо-Западного прохода. Затем я прочел Эдгара По и вместе с Артуром Гордоном Пимом прорвалсясквозь ледяные поля в свободное ото льдов море, где невероятной силы теченияподхватывают вас и несут к сказочному полюсу. Это было то самое море,которое Джеймс Росс обнаружил четыре года спустя после того, как писательизмыслил его в своем воображении... С раннего возраста я грезил полярными льдами и мечтал, когда вырасту,отправиться на полюс. С жадностью я накидывался на каждую новую книгу обАрктике и Антарктике. Одной из первых были записки Джеймса Росса, за нимипоследовали захватывающие рассказы о плаваниях Уэдделла, Биско, Кука,Нансена, Скотта, Пири, Амундсена, Шеклтона... Прошло детство, потомотрочество. Я не стал полярником. Не в моем характере сожалеть о несбывшихсямечтах, тем более что профессия, которую я избрал в конце концов, доставляламне не меньше радостей, чем сулило воображение. Я успел уже забыть о "Эребусе" моего детства, как вдруг в одной научнойстатье натолкнулся на упоминание о вулкане Эребус. Там говорилось, что еголава имеет уникальный состав - такой же, какой и породы, слагающие горыКения (так называемые кениты), только в расплавленном состоянии. Эребус,единственный на Земле действующий вулкан, питаемый подобной магмой, являлсобой геологическую причуду, и эта интригующая тайна сама по себевоспламенила давние мечты! Антарктида вновь сделалась притягательной целью. Пусть времягеографических открытий миновало - что с того? Ледовый континент оставалсяшироким полем для научных исследований и во второй половине нашего века.Меня всегда увлекала экспедиционная работа, в которой добывание крупицнового сопряжено с испытанием в экстремальных условиях физической стойкостичеловека, его выдержки и воли. Употребляя вошедшее в моду слово"экспедиция", я не имею в виду псевдонаучные путешествия, получившие сейчастакое распространение благодаря развитию современных средств транспорта,доступности фото- и киноаппаратуры и стремлению людей вырваться подальше отшума городского, из плена бытовых удобств. "Воля покоряет вершины", - любилповторять Маммери, один из отважных альпинистов-первопроходцев прошлоговека. Этот девиз в свое время я старательно вывел на обложке своей школьнойтетрадки (обложки тогда делали из грубой холстины). Наличие в жерле Эребуса уникального расплава - "анортоклазовогофонолита*" - само по себе являлось для вулканолога более чем достаточнойпричиной отправиться в Антарктиду. Ну а то, что вулкан носил названиекорабля, хранившегося на дне ящика с забытыми детскими грезами, безусловно,сыграло определенную роль во внезапно пробудившемся интересе. К этомудобавились еще два обстоятельства, лежавшие в сфере моих научных занятий:установить связь между вулканизмом и феноменом, который в конце 50-х годовеще именовали "дрейфом континентов", и изучить собственно вулканическуюактивность, ее причины и закономерности. * Фонолит - щелочная вулканическая горная порода, название ее связано схарактерным звенящим звуком при ударе по ней (греч. phone - звук и litos -камень, звенящий камень). - Прим. ред. Дело в том, что подавляющее большинство вулканов нашей планетывозникает на границе между гигантскими, площадью в миллионы квадратныхкилометров, блоками земной коры - литосферными плитами, образующими сложнуюмозаику. Эребус же занимает - так по крайней мере казалось - иное положение.При этом он характеризуется постоянной активностью. Все, кому довелосьнаблюдать вулкан - Джеймс Росс и его спутники в 1841 г., капитан Скотт и еготоварищи шестьюдесятью годами позже, члены экспедиции Эрнеста Шеклтона,первыми совершившие восхождение на Эребус в 1908 г., и участники второйэкспедиции Скотта, поднявшиеся на него в 1912 г., наконец нынешниеполярники, обозревавшие вулкан с самолетов и вертолетов, - все сообщали,либо что из него "вылетело пламя", либо что тянулся шлейф дыма, либо что дымв ночи окрашивали багровые отблески. По всему свету не наберется и дюжины вулканов, продолжающих активнодействовать в перерывах между извержениями. Вспомним в связи с этим, чтоВезувий обязан своей известностью не столько разрушению Помпеи, сколькопоразительному постоянству своей активности, длившейся с XVII в. по 1944 г.Его итальянские сородичи Этна и Стромболи не прекращают вулканическойдеятельности с древнейших времен, весьма вероятно на протяжении десятковтысячелетий. Килауэа на Гавайях клокотал со времени его открытия в 1823 г.по 1924 г., Ньирагонго в Заире - с 1928 по 1977 г., Эрта-Але в Эфиопиисчитается действующим с 1968 г., когда мы зафиксировали этот факт, однакопроцесс там, по всей видимости, тоже начался тысячи лет назад. Аналогичнымобразом ведет себя Мерапи на Яве... Для человека, занимающегося сборомданных о таком во многом еще таинственном явлении, как вулканизм, постояннодействующий кратер представляется наилучшим местом работы и потенциальныхоткрытий. Легко понять, как интересен был для меня Эребус: вулкан находилсяв мало понятной тектонической ситуации, извергал, как уже упоминалось,уникальную по составу лаву, пребывал в состоянии постоянной активности и ктому же помещался в Антарктиде! Я решил перечесть книгу Шеклтона "В сердце Антарктики" - хотелосьвспомнить, как проходило первое восхождение на Эребус, как выглядел кратер ичто в нем увидели члены экспедиции. Сдержанность повествования, характернаядля подлинных исследователей, не мешала понять, каких трудов им стоило этопредприятие; судя по описаниям, активность вулкана была постоянной. Наведя справки, я установил, что у кратера побывали лишь двое геологов- процессор Эджуорт Дейвид и Реймонд Пристли. Это обстоятельство послужилодополнительным стимулом к тому, чтобы попытаться организовать экспедицию наЭребус. Следует признать, что подобная мысль, высказанная французскимгражданином, свидетельствовала об изрядной доле наивности. Особенно в50-60-е годы, когда в науках о Земле вулканология занимала положениеЗолушки. С равным успехом можно было хлопотать о полете на Луну! Тем не менее в 1959 г. промелькнул лучик надежды. Меня пригласилипосетить только что построенную геотермическую электростанцию в НовойЗеландии. Один из вечеров я провел в доме покорителя Эвереста ЭдмундаХиллари, который за год до нашей встречи достиг Южного полюса на собачьихупряжках. Разговор зашел об Эребусе, и мы без ложной скромности сошлись натом, что если кто-то и может осуществить в связке первый спуск в кратерлегендарного вулкана, так это мы - двое людей, сидевших сейчас у уютнопотрескивавшего камина. "Решено!" - воскликнули мы, решив тут же взяться задело. Но затем - бесчисленные препятствия, неизбежно возникающие при попыткеснарядить любую экспедицию, скучные мелочи: получение разрешений, выбиваниекредитов, бюджетные ограничения, шовинистические предрассудки, неотложныеобязательства, не говоря уже о расстоянии в 20 тыс. км, отделяющем Окленд отПарижа, и возрасте одного из участников, с каждым годом все болеепревращавшем намеченное предприятие в рискованную авантюру, - все этопостепенно гасило пыл. И я похоронил проект, как уже случалось не раз, хотяэто вызвало больше душевной горечи, чем в других случаях. Мне исполнилось пятьдесят восемь лет - по паспорту, но, к счастью,сердце работало как у тридцатилетнего, а восторженность сохраниласьюношеская, когда я получил письмо с ошеломляющим предложением: молодойновозеландский геолог Филип Кайл, побывав на Эребусе, где он со спутникамипытался спуститься в кратер, приглашал меня на следующий год возглавитьновую попытку! Не могу описать шквал чувств, захлестнувших меня при чтении этогопослания. Я внимательно перечитал его еще раз, пытаясь найти подвох.Медленно, постепенно я проникался сознанием того, что долгожданная мечта,похоже, реализуется. Причем все произошло без малейших усилий с моейстороны! Это был один из самых фантастических моментов моей биографии. Нореальность, как стало ясно после первого посещения Эребуса, оказалась кудабогаче фантазии. Открытие Эребуса "Эребус" Джеймса Росса и "Террор", шедший под началом Френсиса Крозира,уперлись в ледяное поле 5 января 1841 г. на широте 66o55' строгона юг от Новой Зеландии. Январь в Антарктиде - разгар лета. Сплошной ледломается, и между ледяными полями появляются разводья. Следуя в кильватереодин за другим, суда двинулись по лабиринту, стараясь не попасть в ловушку;идти приходилось очень осторожно, поскольку дать задний ход паруснику нетак-то просто... Найти проход им не удалось, и несколько раз командеприходилось пилить лед, по счастью не слишком толстый в это время года. Полярное лето позволяет плыть даже во льдах круглые сутки, и на пятыйдень они наконец вышли на чистую воду, пять суток ушло на то, чтобы одолеть115 морских миль, чуть больше 200 км. Чистая вода позади полярных льдов - нестранно ли? Не исключено, что Джеймс Росс ожидал этого. Однако, возможно, импросто движило упорство, благодаря которому были сделаны едва ли не всевеликие открытия на суше и на море. В записках Уэдделла и Моррелла, врассказах отважных китобоев и охотников на тюленей встречались смутныеуказания на существование моря позади паковых льдов, хотя так далеко в этишироты никто еще не забирался. Лишь Эдгар По четырьмя годами ранее завелтуда своего героя Гордона Пима. Сведения о полярном море писатель черпал нетолько из своего богатого воображения, но и из рассказов капитанов иморяков, промышлявших тюленей возле ледового континента. Итак, "Эребус" и "Террор" нормально плыли по морю, которое тоже можнобыло бы назвать нормальным, если бы не айсберги вокруг. Британскоеадмиралтейство поручило Россу достичь Южного магнитного полюса, и корабльшел туда, куда указывала стрелка компаса. Знаменитый немецкий физик КарлГаусс, крупнейший авторитет в области магнетизма, лично наставлялпутешественника, как вести научные наблюдения, дабы собрать максимальныйнаучный урожай. Следует сказать, что за несколько лет до этого Росс первымдостиг Северного магнитного полюса. Благодаря работам физиков разных стран,среди которых ведущее место занимал Гаусс, земной магнетизм в ту эпохуоказался в большой чести - даже среди людей, которых он, по идее, не долженбыл волновать. Вот почему адмиралтейство поставило перед экспедицией главнойцелью достичь Южного магнитного полюса, положение которого теоретическирассчитал Гаусс, и подробно изучить на месте явление магнетизма. Вскоре на горизонте перед путешественниками возник континент. ДжеймсРосс двинулся вдоль гористого берега, отделенного ледяным полем ширинойпочти в 20 км. Капитан торжественно объявил эту неведомую землю владениемсовсем юной тогда королевы Виктории. 28 января, открыв уже значительноечисло гор, мысов, ледников, островов и заливов, они увидели извергающийсявулкан. Конус поднимался, по их оценкам, на 13000 футов*. Мореплавателинарекли вулкан Эребусом в честь флагманского корабля экспедиции. * Высота Эребуса 3794 м. - Прим. перев. Примечательно, что вулкан произвел на исследователей меньшеевпечатление, чем препятствие, ожидавшее их, когда они обогнули с северагигантское подножие - вертикальный ледяной барьер высотой около 30 м,тянувшийся с запада на восток и преграждавший путь к полюсу. Впоследствии онполучил наименование шельфового ледника Росса. Суда шли вдоль него болеедвухсот пятидесяти морских миль, то есть 450 км. Ежегодно от этойфантастической стены, представляющей здесь оконечность южного континента,откалываются гигантские глыбы льда, но бреши тут же заполняет колоссальныйпресноводный ледник, спускающийся с гор, обступивших полюс в 1200 км дальше.Ледник спускается в море, причем погруженная часть занимает 400-500 м, аайсберги, которые он порождает, имеют поистине необъятные размеры - сКорсику, а то и в два-три раза больше. Смельчаки с "Дисковери" После того как "Эребус" и "Террор" покинули Антарктиду, минулошестьдесят лет, прежде чем следующие суда проникли в море Росса к вулкануЭребус; это были британские пароходы "Южный Крест" в 1900 и "Дисковери" в1902 гг. Команда "Южного Креста" провела первую зимовку на антарктическомконтиненте, выбрав место на мысе Адэр, юго-восточной оконечности ЗемлиАдели, на 71o ю. ш. В 1902 г. "Дисковери" под командованиемкапитана Роберта Скотта бросил якорь в бухте, образованной узким30-километровым мысом, вытянувшимся на юго-запад от подножия горы Эребус взалив Мак-Мердо. Хижина, в которой прошла эта самая высокоширотная зимовка(77o48' ю. ш.), была построена возле мыса, укрывавшего судно отсеверных ветров, место получило название Хат-Пойнт. Оттуда следующей веснойСкотт, Шеклтон и Уилсон вышли в поход к полюсу. 30 декабря 1902 г. они достигли 82o12' ю. ш. Пятьдесятдевять дней изнурительного труда потребовал этот рейд протяженностью 480 км.Они потеряли всех собак, не вынесших тягот пути, и сами впряглись впостромки. Путь назад, однако, занял у них вполовину меньше времени,поскольку груза стало значительно меньше, а попутный ветер дул в парус,который они приспособили к саням. Шестьдесят с лишним лет спустя былопубликован дневник Уилсона, врача и зоолога экспедиции. Сейчас он лежитпередо мной. Насколько явствует из текста, обратный путь тоже был нелегок.Судите сами: "Понедельник, 12 января 1902 г. В полдень капитан Скотт произвелвизирование, установив, что мы находимся на 80o37' ю. ш. Такимобразом, с полудня вчерашнего дня мы покрыли 7 миль (11 км)... С юга началатянуть пурга, и все исчезло, даже солнце. За час продвигались всего на однумилю. В 3.30 пополудни остановились на дневку, решив дождаться просвета. Извосемнадцати взятых в путь собак остались всего две, да и те бегут рядом безпостромков, до того они ослабли. Если погода позволит, мы сможем отыскатьсвой склад провианта. Он должен быть в нескольких часах отсюда, но приполном отсутствии видимости мы рискуем пройти мимо, есть также опасностьпопасть в зону трещин на леднике, ползущем к морю недалеко от нас. Палаткапромокла и на нас каплет - из-за снега, и тумана температура необычноповысилась. Последние дни у Шеклтона одышка. Вторник, 13 января. Встали в 5 утра. Вокруг по-прежнему сплошная вата,никакой видимости. Завтрак самый скудный, поскольку провизия на исходе, анам предстоит еще отыскать свой склад. Это может занять несколько дней, еслипогода будет упорствовать. Выйдя в 8 утра, покрыли за три часа 7 км: помогпопутный ветер. Тянуть сани среди сплошной белой мглы стоит большого труда.Останавливаемся на привал. Мы находимся так близко от склада, что можемпроскочить, не заметив его. Час спустя туман чуть рассеялся и мы заметили вудалении менее 3 км поставленный нами флажок. За два часа прилежной тягидостигли его. Среда, 14 января. Отрыли провизию, очистили мешки от налипшего льда,наполнили керосином примусы и запасные бидоны, заново разместили поклажу. Шеклтон чувствует себя все хуже. Бросили все лишнее, чтобы уменьшитьвес: запасную одежду и обувь, лампу, ремни, пару саней, пищу для собак,мешки, рукавицы, носки, брезентовые плащи, ледорубы, веревки и бог знает чтоеще. Разбор и упаковка оставшегося отняла восемь часов. Нагрузили двоесаней, длиной 3 м каждые. Первые должны везти 236, вторые 288 фунтов (107 и130 кг соответственно). Бросили лыжи и палки, оставили лишь один комплект наслучай, если кому-то придется идти за помощью к кораблю или кто-то заболеет,ибо по этому снегу легче идти на лыжах, чем пешком. Вечером выбросили 25 фунтов корма для собак, и я пристрелил двухоставшихся, потому что им не под силу добраться до корабля. Осмотр, произведенный мной, не оставляет сомнений: налицо признакицинги, пока что начальные, но очевидные. Со времени последней снежной буриШеклтон не в форме. Сегодня ему явно хуже, одышка, безостановочный кашель,прочие симптомы. Дело серьезное: до судна еще 260 км. Четверг, 15 января Шеклтон провел очень тяжелую ночь. Выступили в 8.30и шли семь часов сквозь легкий туман. Видимость нулевая. Шеклтон, хотя иосвобожденный от тяги, чувствует себя плохо. Втроем провалились в трещину,удержались на постромках и... собственных локтях. Пятница, 16 января. Небо обложное, встречный холодный ветер. Шли восемьчасов с часовым привалом на обед. Все трое то и дело наступали на покрытыенастом трещины, к счастью узкие... Суббота, 17 января. Нулевая видимость целый день. Восьмичасовой переходс часовой остановкой на еду. Все очень утомлены. Воскресенье, 18 января Еще один день в непроглядном тумане... В рыхломснегу невозможно различить даже собственные следы, беспрерывно спотыкаемся.После того как со склада взяли тюленье мясо, симптомы цинги идут на убыль. Вторник, 20 января. Небо прояснилось, и в полдень в ослепительном светеперед нами предстала земля. Какая это радость - вновь ощутить солнечноетепло! В полдень капитан определил высоту: мы находимся на 79o45'ю. ш. После пятичасового марша поставили палатку. Я решил запечатлетьландшафт вокруг нас*. Долго высидеть при температуре -14oСоказалось невозможно. * Уилсон был не только врачом и зоологом, но и прекрасным художником. Среда, 21 января. Свежий попутный ветер, между грозовыми тучамипроглядывает солнце. Шеклтон хотел тянуть постромки с нами вместе, но мыпосадили его на задние сани, чтобы тормозить палкой слишком резвый ход -ветер вовсю раздувал парус. В течение дня покрыли 12 миль. Четверг, 22 января. Дождавшись, когда немного утихнет пурга, выступилив путь. Сильный зюйд-вест сам нес парусные сани, так что нам оставалось лишьнаправлять их. Шеклтон следовал за нами на лыжах. В полдень - 79o34' ю. ш. Мы на полпути между складами А и Б. За неделю рассчитываем достичьсклада А. Отчаянно голодаем. Пятница, 23 января. Хороший ветер. Пасмурно. Двигаемся очень прытко,Шеклтон с компасом идет на лыжах впереди, указывая направление. Сани едутбез нашей помощи даже со свернутым парусом, мы лишь подправляем курс. Семьчасов пути... Суббота, 24 января. Пасмурно. Свежий зюйд. Шеклтон впереди с компасом,больше не по чему ориентироваться. Очень глубокий снег... У меня болитправый глаз. Воскресенье, 25 января. Дивное солнечное утро, виден весь берег*. Двачаса шли по тяжелому снегу, проваливаясь при каждом шаге. Встречный северныйветер. В полдень капитан определил высоту солнца: 79o 13' ю. ш.Значит, мы в 35 милях от склада А и примерно в 150 км от судна... Шли шестьчасов, прежде чем встать на привал. Впервые заметили нашего старого друга,гору Эребус, чья дымящая верхушка показалась над мысом Блафф. Через 10-15дней должны достичь базового лагеря. Наедаемся вволю и больше не грезимпищей. Спим лучше, чем в течение всего похода. Из-за того что я рисовал приярком свете, глаза у меня сильно слезятся и болят. Рисование в Антарктике -дорогое удовольствие: пальцы быстро деревенеют от холода и долго не отходятдаже в палатке (и тогда они дают о себе знать!), тело промерзает насквозь.Рисовать можно, только когда глаза перестают слезиться, да и то еслисмотреть одним глазом сквозь узкую щель солнцезащитных очков** * Путешественники находятся на шельфовом леднике Росса. ** Темных стекол в 1902 г. еще не было. Понедельник, 26 января. Мягкий предательский снег, идти очень трудно.Четыре часа дул попутный зюйд-вест, потом три часа мучительного безветрия...Шеклтон по-прежнему на лыжах. Он страстно рвется работать со всеми, но язапретил ему. Хотя он чувствует себя лучше, опасность еще не миновала...Погода изумительная. Левое колено болит не переставая уже неделю. Вторник, 27 января. Погода нас радует, весь берег выглядит феерически,в прозрачном воздухе голубеет лед... В полдень 78o57' ю. ш.Жгучее солнце румянит кожу, хотя под тенью шляпы усы обледеневают до такойстепени, что болят губы и ноздри. Температура воздуха -18oС. Губывсех растрескались уже много недель назад и находятся в ужасном состоянии. Среда, 28 января. Шикарный завтрак в предвкушении скорого прибытия кпродовольственному складу... Низкая облачность, видимость ограниченаснегопадом, дует свежий зюйд-вест... Через пять часов заметили воткнутый вснег черный флажок - долгожданный склад... Теперь нас отделяют от судна 100км. Четверг, 29 января. Проснулись от воя вьюги. Шеклтон в плохом состоянии- кашель, одышка, он не может вылезти из палатки. Решаем пересидетьнепогоду. Пятница, 30 января. Подъем в 6 утра. Отрыли из-под снега вещи. Прихорошем попутном зюйд-весте покрыли 15 миль за 9 часов. Сейчас наша главнаяцель - доставить Шеклтона до судна прежде, чем снова налетит пурга. Весьдень он был очень слаб, задыхался, но шел на лыжах, не отставая. ОстроваБлек и Браун видны уже невооруженным глазом. Суббота, 31 января. Тепло и солнечно, небо голубое, полный штиль.Шеклтон хорошо спал и чувствует себя значительно лучше. Девять часовтяжелого перехода. Особенно досталось моему колену: мы шли почти все времяпо растрескавшемуся льду и я восемь раз проваливался в трещины... Вечеромнарисовал несколько красивейших видов гор. Копоть от керосиновой лампы ипримуса превратили наши лица в клоунские физиономии. Воскресенье, 1 февраля. Дивное утро, по-прежнему царит затишье, воздухчист и холоден, солнце жжет кожу... Семь часов с трудом тянули нарты из-засильно торосистого льда*. * Поверхность ледника покрывается торосами при столкновении ссущественным препятствием. В данном случае им был крупный остров Уайт. Понедельник, 2 февраля. Царит безветрие, лед выровнялся, но в нем многотрещин. Несколько раз проваливался, но отменные постромки саней страхуют насот серьезных увечий... Разбили последний лагерь, завтра рассчитываемдобраться до судна. Горы Эребус и Террор исполнены царственного величия...Они плотно покрыты ледовым панцирем, лишь с южной стороны проглядываетскальный остов. Великолепие их облика поистине не поддается описанию. Помере приближения к берегу небо окрашивалось в серые, розовые и багровыецвета". За этим отважным походом последовала вторая зимовка на Хат-Пойнте,географические и прочие изыскания. Антарктическим летом 1904 г.,освободившись из ледового плена, "Дисковери" возврати лось в Англию. Три года спустя судно "Нимрод" под командованием Эрнеста Шеклтона, тогосамого, который, несмотря на цингу, героическим усилием воли завершил первыйантарктический рейд, доставило к ледовому континенту новую экспедицию. Цельюее на сей раз было покорение Южного полюса. По просьбе капитана Скотта, рассчитывавшего выгрузиться на островеРосса, чтобы оттуда также двинуться к полюсу, Шеклтон не воспользовалсяХат-Пойнтом и его превосходной естественной гаванью. После долгих поисков онвысадился в 35 км севернее, на мысе Ройдс, где построил хижину для зимовки. Оттуда следующей весной Шеклтон, Уайльд, Адаме и Маршалл отправились втрудный путь к полюсу, занявший 122 дня. Хижины героев Ветер стих, на мысе Ройдс греет солнце. Я стою на одном из каменныхбугорков черного базальтового поля. Это темное пятно в несколько десятковгектаров, зажатое между спускающимися с Эребуса ледниками и ровным припаем,выглядит какой-то нелепицей среди сверкающей безбрежной белизны. Смотрю надеревянную хижину Шеклтона. Здесь эти поразительные люди пережидали долгиемесяцы полярной ночи с ее адской стужей. Отсюда они выходили партиями втяжелые походы. Об этих стенах они мечтали по пути назад, когда приходилосьмучительно преодолевать нагромождения торосов, бороться с пургой, холодом,усталостью, ломотой во всем теле, чувствуя, как утекают последние силы,подорванные голодом. Голод буравил сознание, не позволяя думать ни о чем,кроме как о еде, еде, еде... И все это неделю за неделей. То, что пришлосьпережить некоторым из них, невозможно представить нормальному воображению. Я отнюдь не любитель паломничеств к "святым местам". Прошлое для меняслужит лишь отправной точкой для броска в будущее. За долгие годы я ни разуне отправился куда-то лишь потому, что там кто-то жил или творил, илипроизошло некое достославное событие. Если мне случалось попасть в Арль илиОвер-сюр-Уаз, то не затем, чтобы благоговейно постоять у дома, где писалВан-Гог. Хотя для меня Ван-Гог... Не могу понять, что нашло на меня на сей раз - захотелось непременнопобывать на мысе Эванс, откуда вышел к Южному полюсу Скотт, и на мысе Ройдс,где сохранился базовый лагерь Шеклтона. Я попросил руководителей полярныхстанций Скотт и Мак-Мердо предоставить мне на полдня вертолет. Другимспособом практически невозможно одолеть в разгар летнего таяния 35 кмприпая, отделяющих станцию Мак-Мердо от исторической достопримечательности.Мне пошли навстречу - в виде особого исключения. В машине нас было шестеро,не считая трех членов экипажа. И вот передо мной хижина Шеклтона. Я намеренно остался в одиночестве,мои спутники отправились смотреть императорских пингвинов, единственныхобитателей этих негостеприимных берегов. Самые "южные" в мире пингвиныявляют собой уморительное зрелище. Мне же захотелось побыть одному. Страннымобразом, едва стих вой мотора, меня охватило глубокое волнение; в головероились воспоминания о прочитанном, и из небытия выплыли фигуры Шеклтона иУайльда, Адамса и Пристли, Дейвида и Брокльхерста, всех остальных... Мне выпало дважды беседовать с Реймондом Пристли. Жаль, что не успелприехать к нему в третий раз сразу же по возвращении с острова Росса. Мнехотелось закончить сначала монтаж фильма, который мы там отсняли, и показатьему кадры далекого кусочка планеты, обязанного своей известностью ему и егоспутникам. Пристли было уже за девяносто, и он меня не дождался... Это был высокий худой старик с приветливым лицом, вглядываясь вкоторое, я никак не узнавал красавца с фотографии, сделанной на склонеЭребуса в 1908 или 1912 г. В качестве геолога Пристли участвовал вэкспедициях Шеклтона и Скотта; во время последней он с тремя спутниками -Граном, Эбботом и Хупером - возглавил восхождение на действующий и "нетронутый" наукой вулкан. Реймонд Пристли с гордостью рассказывал мне оподъеме на Эребус, совершенном шестьдесят лет назад, а я, несмотря на всестарания, был не в силах отождествить почтенного собеседника скрасавцем-полярником, запомнившемся мне по старинному снимку. Я спросил,какие вулканические проявления бросились им в глаза. К сожалению, геологаинтересовали уникальные породы и кристаллы. Собеседник упомянул о густыхклубах сернистого дыма. Даже небольшой взрыв, обрушивший на Грана зарядшлака, не произвел на Пристли особого впечатления. Сам он находился в этотмомент 50 м ниже и поначалу принял взрыв за внезапный снежный заряд. Я обнаружил у сэра Реймонда граничившее с безразличием равнодушие квулканизму, характерное для большинства европейских геологов старой школы.Зато у меня фигура Пристли вызывала живейший интерес: помимо одного матросав Австралии, он был единственным оставшимся в живых участником легендарныхэкспедиций "Нимрода" (1907-1909) и "Терра Новы" (1911-1912), более того, онне только принимал участие в покорении Эребуса, но и был первым геологом,заглянувшим в вулкан. Нужно ли говорить, как мне были интересны еговпечатления. Я познакомился с сэром Реймондом задолго до того, как мне пришлоневероятное приглашение принять участие в экспедиции на Эребус. Случилосьэто в Лондоне на приеме в Королевском географическом обществе. Послевручения мне золотой медали общества я прочел доклад о наших экспедициях вАфар*. Оказавшись неожиданно перед человеком, поразившим еще в детстве моевоображение, человеком, которому не осмеливался подражать даже в мечтах, явпал в полное замешательство. Юношеская застенчивость, которую мне обычнодовольно ловко удается скрыть, захлестнула все мое естество и помешаласпросить о том, что интересовало меня по-настоящему. Вместо этого я задалему несколько в меру глупых и банальных вопросов; тот факт, что в те временая оставил всякую надежду отправиться когда-нибудь в Антарктиду и уж темболее заняться там изучением вулканизма, не может служить мне оправданием.Перед тем как расстаться, сэр Реймонд великодушно преподнес мне в подароккристалл анортоклаза, отколотый более полувека назад на вершине Эребуса.Подобный кристалл и сегодня считается у минералогов редкостью, хотявпоследствии мы привезли из Антарктиды несколько сот образцов. А тогда иговорить нечего - это был подлинный раритет, к тому же добытый одним изпокорителей вулкана! Получив такой подарок из рук человека, который первымна всем белом свете своими глазами увидел поразительную лаву и причудливыекристаллы ледового континента, я преисполнился незаслуженной гордостью,весьма щекотавшей самолюбие. * См. Тазиев Г. Запах серы. - М.: Мысль, 1980. - Прим. ред. Когда через несколько лет передо мной открылась перспектива побывать наЭребусе, я написал Реймонду Пристли и вторично увиделся с ним. Шестьдесятсемь лет спустя после открытия Россом этого волшебного вулкана на неговпервые взошли люди; еще шестьдесят шесть лет спустя нам предстоялопопытаться спуститься в его кратер... Обо всем этом я вспоминал, глядя на хижину. Утром 10 марта 1908 г.,выйдя из нее около 11 часов утра, Шеклтон застыл от удивления, завидев втридцати шагах от себя шесть с трудом передвигавшихся фигур. Это былагруппа, шестью сутками раньше вышедшая в поход к кратеру Эребуса, - Дейвид,Адаме, Моусон, Маккей, Маршалл и Брокльхерст. - Добрались до вершины? - крикнул Шеклтон, бросившись навстречутоварищам. Никто не ответил... Он повторил вопрос, и Адамс, один из двух руководителей похода, указалрукой на гору. Жест не удовлетворил Шеклтона, он переспросил в третий раз, итолько тогда Адамс ответил: - Да. Шеклтон повернулся и побежал в хижине сообщить весть остальным. Всевыскочили наружу, Пристли - первым, чтобы приветствовать и поздравитьвернувшихся с победой, после чего экспедиция села за стол. И тут люди, неимевшие еще опыта полярных походов (а он имелся лишь у троих - Шеклтона,Джойса и Уайльда), с изумлением убедились, что по завершении маршрута каждыйучастник способен съесть по нескольку килограммов пищи! Я припомнил сейчас этот недавно перечитанный эпизод, и сценапредставилась особенно живо потому, что жилье пионеров осталось почтинетронутым, точно таким, каким оно выглядело шестьдесят лет назад. Неизменился и пейзаж: полоска воды, отделенная скалистым гребнем, у подножиякоторого обитала колония пингвинов, широкий залив Мак-Мердо, переходящий вприпай, а дальше - величественная цепь Трансантарктических гор... Это назападе. А на востоке - Эребус! Снаружи хижина обложена как бы второй "стенкой" из ящиков с консервами,изготовленными в 1907 г. Мясо, бобы, варенье, фрукты в сиропе, жареные куры,почки, печенье, супы... Рядом - брикеты прессованного сена для пони, которыедолжны были тянуть через льды сани. Когда заходишь внутрь, кажется, будто еще вчера здесь жили люди.Помещение имеет 10 м в длину, чуть меньше 6 в ширину и 3,5 м до кровли. Домсбит из досок и проконопачен пробкой и войлоком для лучшей изоляции. В немобитали пятнадцать человек. В среднем по 4 м2 "жилплощади" на душу, да ещеинвентарь - столы, скамьи, печка, кухня, химическая лаборатория и запаспровианта. Подобная скученность, конечно, согревала, но, с другой стороны,требовала в течение длиннейшей полярной ночи особой психологическойсовместимости. Проще говоря, надо было сначала позаботиться о товарище илишь потом - о себе; без этого ужиться было бы невозможно. Хижина экспедиции Роберта Скотта, построенная три года спустя на мысеЭванс, в 8 милях к югу, сохранилась в естественном полярном "холодильнике"столь же хорошо. Перебирая сейчас фотографии, я не могу с определенностьюсказать, какой из хижин принадлежит та или иная деталь. На столе лежитраскрытый иллюстрированный еженедельник за 1907 г. с фотографиями двухкоманд рэгбистов, присевших на корточки, на гвозде повешена на просушку паравыстиранных носков, в углу примостился деревянный лежак со спальным мешкомиз оленьих шкур. Особенно впечатляет запас мяса в сенях (кажется, в хижинена мысе Эванс): это не мясные консервы и не вяленое, а свежее мясо! Да-да,несмотря на 65-летний "возраст" его следует именовать свежим... В летнийпериод, когда мы там были, солнце подняло температуру внутри хижины вышенуля, и куски тюленьего мяса, сложенные в кучу метровой высоты, были мягкиена ощупь! Из одной из этих хижин в 1908, а из другой - в 1911 г. выступили двеэкспедиции. На долю всех участников без исключения выпали тяжелые испытания.Походы экспедиции Шеклтона завершились благополучно, и уже одно этосвидетельствует о замечательных качествах руководителя, сумевшего сберечьсвоих спутников. Скотт, Уилсон, Боуэрс, Ото и Эванс не вернулись на базу.Один за другим гибли они на протяжении этого кошмарного, но героическогомаршрута. Семьдесят девять суток понадобилось им, чтобы одолеть 1350 км,отделявших их от Южного полюса. Там они обнаружили палатку, а в нейадресованную Роберту Скотту записку, оставленную победителем этойграндиозной полярной гонки, Руалем Амудсеном. Затем 62 дня они добирались допоследнего лагеря, где всего в 17 км от склада провианта пурга держала трехоставшихся участников, пока они не умерли от изнеможения, голода и холода. Все походы этой эпохи, вне зависимости от того, чем они заканчивались -победой или трагедией, требовали от людей невероятных усилий, незаурядногомужества, железной воли перед лицом опасности, умения превозмочь боль иусталость. Сказанное в полной мере относится к Дейвиду, Моусону и Маккею,вышедшим 19 сентября 1908 г. из хижины на мысе Ройдс, в которой я сиделсемьдесят лет спустя, и вернувшимся туда через пять месяцев. Они первымидостигли магнитного полюса, лежавшего в 600 км от этого места на высотеболее 2000 м. Без помощи собак и пони 1200 км туда и обратно тянули онинарты с почти тысячекилограммовым грузом - провиант, керосин, снаряжение,научные приборы и инструменты. Тремя годами позже капитан Скотт выступилотсюда в свой трагический поход, тоже без пони (в отличие от Шеклтона) и безсобак (в отличие от Амундсена) Неукротимое упорство и спокойное мужество отличало британскихпутешественников, проложивших путь к Южному полюсу, первыми достигшихгигантского полярного плоскогорья высотой 3000 м, покоривших магнитный полюси вулкан Эребус. И все же в гонке к главной цели - Южному полюсу - их обошелнорвежец Амундсен! Он обладал всеми вышеперечисленными достоинствами, ккоторым добавился уникальный опыт, вынесенный из 15-летних исследовательскихпоходов по Арктике. Именно этот опыт убедительно доказал ему, среди прочего,абсолютное превосходство собак над людьми и маньчжурскими пони в качестветягловой силы в условиях полярного климата. Именно им в первую голову онобязан своей победой. Пять человек, четверо нарт и 52 отлично выезженныесобаки - таков был состав его экспедиции. За 54 дня, в течение которых почтивсе время стояла хорошая погода, они прошли 1250 км, отделявших полюс отбазового лагеря, разбитого в Китовой бухте, на восточной оконечностишельфового ледника Росса. В следующем месяце Скотту потребовалось на 25 днейбольше. Правда, его маршрут был на 100 км длиннее и на всем пути емупришлось бороться с плохими условиями: то и дело портилась погода, а настбыл такой тяжелый, что нарты скользили, как он отмечал в своем дневнике, нелучше, чем по песку. Разведка Высота Эребуса не достигает 4000 м, хотя на некоторых картахуказывается, что он превосходит на 50 м эту отметку. Когда Филип Кайл, скоторым я до той поры никогда не встречался, прислал мне приглашениеприсоединиться к группе новозеландских геологов, уже совершивших попыткуспуститься в кратер и намеревавшихся повторить ее под моим руководством, мнеи в голову не могло прийти, что подобная высота способна оказаться помехой.Средний альпинист, будучи в хорошей форме, чувствует себя абсолютнонормально на высоте 5, а то и 6 тыс. м. Более того, именно наверху онощущает радостную легкость. Но вот, перечитывая рассказ о первовосхождении,я с удивлением обнаружил подробность, ускользнувшую от моего внимания припервом чтении тридцать с лишним лет назад: оказывается, полярники, молодые,крепкие и здоровые люди, страдали от горной болезни. Причем симптомынедомогания появились еще до того, как они поднялись на 3000 м... В отчете,составленном Шеклтоном на основании рассказов восходителей, и в запискахнекоторых из них упоминалось, что жертвами болезни стали двое - Маккей иБрокельхерст. Мне подумалось, что речь, возможно, идет об исключительномсовпадении: оба полярника принадлежали к редкой (насколько мне известно)категории людей, не переносящих высоты. Однако Реймонд Пристли вспомнил вразговоре со мной, что при восхождении 1912 г. Дебенхем и Диккейсон несмогли добраться до вершины тоже из-за горной болезни... Несколько месяцев спустя, когда настал торжественный миг и вертолетвысадил меня недалеко от вершины Эребуса, проживший там в лагере уженесколько дней Филип Кайл сказал мне после приветствия: "Будьте осторожны!Не переутомляйтесь - иначе вы рискуете получить ОГБ". ОГБ - это остраягорная болезнь; она начинается сильными головными болями, за которымиследует тошнота, рвота и, в случае непринятия мер, отек легких и мозга.Болезнь заканчивается смертью, если пострадавший не будет доставлен вовремяв больницу. На высоте 4000 м такой недуг представлялся мне "весьмамаловероятным", о чем я и сказал Филу. Тот со сдержанной улыбкой, выдававшейотличное воспитание, возразил, что к сожалению, случаи 0ГБ имели место наЭребусе, в частности во время прошлогодней экспедиции их группы. Более того,насколько ему известно, двумя годами раньше она поразила одного из самыхзнаменитых итальянских альпинистов, Карло Маури, того самого, что в связке сдругим итальянцем, Вальтером Бонатти, совершил первовосхождение на пик К-2высотой 8620 м, вторую после Эвереста вершину мира. Двадцативосьмилетний Фил Кайл, высокий худощавый брюнет с ярко-голубымиглазами, несмотря на свой молодой возраст, отличался солидной полнотойзнаний и предельной научной добросовестностью, которую я успел оценить понашей переписке и присланным мне публикациям об Эребусе. Его можно было сполным основанием назвать одним из лучших специалистов в мире по этомувулкану. Но утверждать, что альпинист масштаба Карло Маури заболел горнойболезнью на высоте меньше 4000 м!.. Спустившись, я прочел в вахтенномжурнале базы Скотт собственноручную запись Маури о его восхождении. Он судивлением - было от чего! - описывал внезапный приступ тошноты имучительных головных болей, которые ему с большим трудом удалосьпреодолеть... Первое посещение продлилось всего несколько часов, возможно, поэтому ябыл избавлен от неприятных симптомов, так что восторг - иным словом нельзяпередать мои чувства не был омрачен ничем. Фил взял на себя роль гида поантарктической достопримечательности, и в этом вряд ли кто-либо смог бысоставить ему конкуренцию. Мы вышли из лагеря, поставленного новозеландцами на широкой террасе уподножия вершинного конуса с его северной стороны. Хотя склон был не слишкомкрут, я тут же ощутил, что на этой широте высота 3800 м с физиологическойточки зрения соответствует куда большей высоте в других местах: у меня тутже началась одышка. Вскоре мне пришлось не только отказаться от подъема попрямой и двинуться в обход, но и серьезно умерить темп. Филип, кстати,посоветовал так поступить: до полной акклиматизации следовало избегатьпереутомления. Я охотно воспользовался этой идеей; при медленном подъемеможно было получше оглядеть окружавшую нас фантастическую картину. С правой стороны, километрах в 25 к северу над убегавшими из-под ногсклонами Эребуса возвышался широкий приземистый купол горы Бэрд. Это один изтрех вулканов, что зовутся на нашем профессиональном жаргоне щитовыми;действительно, их круглая или эллиптическая форма напоминает щит, положенныйна землю выпуклой стороной наружу. Морфологическая правильность конусапритягивала взор. Вулканы данного типа обычно сложены наслоениями пород,которые в момент излияния представляли собой очень жидкие базальты, текущиепочти столь же свободно, как вода; этим объясняется пологость склонов.Черная лава выступает здесь только на побережье, где покрывающая куполискристая ледяная шапка более чем стометровой толщины внезапно обрывается,словно отрезанная ножом. Даже отсюда, с большого расстояния, этот крутойобрыв производил сильное впечатление. За исключением темной базальтовойоторочки, глазу не на чем было задержаться, все тонуло в безбрежной белизне.Ледяной панцирь горы Бэрд плавно переходил в шельфовый ледник, видный счетырехкилометровой высоты далеко-далеко. На площади в десятки тысяч квадратных километров угадывались лишь двавздутия - островок Бофора, тоже в белой кольчуге, и совсем уже на горизонте- остров Франклина. Мы двигались мелкими шажками. Метров через 300 повернули влево и сновапобрели по диагонали вверх. Мир, открывшийся в западном направлении, тожебыл ледяной, но несколько иного вида. Позади шельфового ледника Мак-Мердопочти вровень с нами поднималась цепь Трансантарктических гор, от самойблизкой вершины нас отделяли 100 км. Выглядели эти горы потрясающе - воригинальном значении слова, то есть вызывали дрожь. Знакомый с альпинизмомне понаслышке, я живо представил, каково было карабкаться через такуюпреграду. Даже подъем на казавшиеся отлогими огромные ледники, выползавшиеиз широких цирков, проходил мучительно, я знал это по рассказам Скотта,Амундсена, Шеклтона, Пристли, Дейвида. То, что с нашей вершины можно былопринять за гладкое снежное поле, на самом деле являлось хаотическимпереплетением трещин и сераков *. Альпийские ледники Шамони и дажегигантские ледовые языки, восхищавшие меня на Аляске, не выдерживаютникакого сравнения с увиденным здесь. * Ледяные пики и зубцы на поверхности ледников. Прим. перев. Около часа ушло у нас на подъем к краю кратера, хотя он находился всегов 200 м по прямой над лагерем. Я не проявлял особой прыти, а Филип, как иподобает заботливому хозяину, не торопил меня... Видимо, благодаря этому яоставался в хорошей форме - ни малейших признаков головной боли, усталостиили тошноты. Только одышка - словно я шагал на высоте больше 6000 м. Но этоерунда. Ничто в мире не смогло бы нарушить ощущения счастья, заполнившегоменя без остатка, никакая физиология! Для шестерых первовосходителей подъемна вершинный конус Эребуса, куда они добрались на пятый день, представлял,по словам Шеклтона, "медленную муку, ибо высота и холод немилосерднозатрудняли дыхание". К сожалению, сейчас кратер был полон дыма, так что оставался виден лишьверхний край стенки из скальной породы и льда, круто обрывавшейся вниз, вбездну, откуда поднимались сероватые клубы - мрачные вестники грозныхпроцессов, происходивших в земных глубинах. В этом месте край кратера былузкий и заточен почти как острие топора; с внешней стороны склон уходил подуглом 35o. Мы двинулись в обход кратера на восток, где Филнаблюдал интенсивную эруптивную активность. Я смутно надеялся, что серныевихри в той стороне чуть отклонятся и позволят взглянуть хотя бы краешкомглаза на дно кратера. На пути возвышались несколько ледяных башен высотой по 3-4 м каждая.Обходить их следовало с осторожностью; из книг наших предшественников я ужезнал, что эти башни мороз сооружает из фумарольных водяных паров - тезастывают сразу же по выходе на поверхность. Таким образом башни вырасталинад трещинами. Приближаясь к ним и особенно пытаясь забраться на этипричудливые статуи, нельзя забывать, что внутри они полые и представляютнемалую опасность. Мне особенно запомнился рассказ Шеклтона о том, какМаккей и Маршалл провалились - к счастью, по колено - в один из этих скрытыхжелобов. С восточной стороны внутренние стенки кратера были столь же отвесны,как и в остальных частях, зато внешний склон оказался гораздо положе, иходьба по нему доставляла удовольствие. Ландшафт постепенно менялся, вскорепоказалась восточная половина острова Росса. Гора Терра-Нова выгляделаотсюда приплюснутой "шишкой" у подножия Эребуса. С большим интересом яустремил взор на соседнюю гору - Террор. Полностью покрытый ледниками, этотвулкан числится во всех справочниках потухшим. Мне, однако, онпредставляется лишь уснувшим, в равной мере как и Бэрд, просматривавшийсяотсюда в совершенно новом ракурсе. 17 июня 1908 г. Дейвид и Пристлинаблюдали на его южных склонах извержение на высоте около 600 м. Джон Мюррейоставил описание непродолжительного, но очень мощного извержения,происшедшего 8 сентября того же года на перевале, отделяющем Бэрд отЭребуса: "Колоссальная струя пара ударила оттуда на высоту, по меньшей мередважды превосходившую высоту Эребуса. Несмотря на сильную пургу, дувшую вэто время, напор струи был столь могуч, что она держалась совершенновертикально". Странно, что никто не вспомнил об этих наблюдениях и ничтожесумняшеся зачислил Бэрд в разряд потухших вулканов... Первое посещение вершины Эребуса отложилось в памяти как очень краткийэпизод - час, от силы два. Между тем запись в дневнике напоминает, что мыпровели там почти двадцать три часа. Подобное сгущение психологическоговремени по сравнению с истинным объясняется охватившей меня наверхуэйфорией. Этому способствовало все - пронзительная красота ландшафтов,особая прозрачность воздуха, встречающаяся только возле полюсов планеты,яркий свет высоких широт, казалось, ты ухватил наконец жар-птицу, за которойохотился чуть ли не всю жизнь. Нам предстояла нелегкая, но плодотворнаяработа - первый спуск в антарктический кратер! Люди, с которыми япознакомился на базе Скотт и здесь, в лагере, оказались на редкостьсимпатичными. По завершении разведки нас с Филом ожидает вкусный обед итеплый спальный мешок из легчайшего пуха... Чего еще можно требовать отжизни! Даже остроту одиночества, и ту мне удалось пережить у кратера (Филушел назад первым). Да, лишь одиночество позволяет до конца ощутить всю полноту бытия.Счастье от сознания свалившейся на меня удачи рвалось наружу, и егоприходилось сдерживать чуть ли не под уздцы. Вдвоем, даже с самым приятнымчеловеком, невозможно почувствовать слияния внутреннего мира с внешним, этугармонию надо слушать в одиночку. Не случайно все великие религии зародилисьв пустынях. Человек, шагающий в хрустально звенящем воздухе по морозу,грозящему в любой миг обратиться в лютого врага, возле кратера легендарногоЭребуса, на расстоянии почти прямой видимости от Южного полюса - онугадывается совсем рядом, за горизонтом, - под солнцем, висящим в полночьвысоко над головой в бирюзовом небе, переживает необыкновенный душевныйвзлет. Такое остается на всю жизнь. Рекогносцировка внесла ясность. Осмотрев стенки кратера, я убедился,что спуск вполне осуществим: крутизна была даже меньше, чем в кратереНьирагонго, и это компенсировало дополнительные трудности, связанные схолодом. К сожалению, не удалось заметить особых признаков активности, хотякое-какие шумы я уловил, в частности хриплые выдох вырывающихся поддавлением газов и редкие, слабые взрывы. Кайл сказал, что в прошлом годугеологи заметили в жерле багровы пятна расплава. От него же я узнал, что задве недели, проведенные в лагере на склоне вулкана, - с конца декабря 1972по начало января 1973г., новозеландцы зафиксировали в общей сложности почтитри десятка взрывов, причем за каждым следовал шумный газовый выброспродолжительностью от 1 до 6 с. В целом, с точки зрения риска вулканическую активность следовалосчитать вполне приемлемой. Потенциальную опасность представляла собой силавзрывов, однако, судя по звуку, их можно было не учитывать в качествефактора риска. Тем не менее перед спуском в кратер надлежало провести рядсерьезных наблюдений. Я не мог полагаться только на оценки Кайла и егоспутников. Во-первых, они наблюдали за Эребусом год назад, а в жизнидействующего вулкана год - это большой срок. Во-вторых, их опыт оценкиэруптических проявлений был недостаточен. Руководителю полагалось иметь оних собственное представление. "Самый жуткий поход" На базу Скотт я возвратился в ошеломленном состоянии... Вообще говоря,ошеломление не проходило с того времени, как в Крайстчерче на Новой Зеландиия встретился с сотрудниками Антарктического отдела УНПИ (Управления научныхи промышленных исследований). Меня встретили тепло, я бы даже сказалдружески, и в то же время по-деловому. Хозяева без лишних проволочек отвелименя в зал экипировки, выглядевший полярным вариантом пещеры Али-Бабы: тамбыло все - от белья из специального синтетического материала до меховыхшапок и эскимосских "муклуков" (в которые вдеваешься, не снимая обуви), неговоря о брюках на гагачьем пуху, ветронепроницаемых парках, подварежниках,варежках и наварежниках.... Ошеломление не отпускало и во время полета из Крайстчерча доамериканской станции Мак-Мердо на антарктическом континенте в брюхетранспортного гиганта, оснащенного четырьмя реактивными двигателями, - 3400км! Посадка на льду замерзшего залива Мак-Мердо. Выйдя из полутемного чревасамолета, делаю, жмурясь от полярного света, первые шаги по паковому льду.Открываю глаза пошире - впереди Эребус собственной персоной... Меняобступают со всех сторон улыбчивые бородачи - новозеландские полярники. Мы условились, что вертолет поднимет меня на Эребус: я был "вставлен" вграфик. В ожидании своего срока я провел неделю на новозеландской базеСкотт, скромной соседки (их разделяют всего 3 км) знаменитой Мак-Мердо. Семьдней круглосуточного солнца - чудо, способное очаровать даже такогопоборника сна в полной темноте, как я. Оказалось, что полярным летом нехочется спать - не из-за солнца, поскольку можно плотно закрыть ставнидомика - нет, просто высокоширотным летом человек испытывает необыкновенныйприлив сил. Такое впечатление, будто организм людей, даже не собирающихсязимовать за полярным кругом, предчувствует, что за неделями полного днянеизбежно последует такая же долгая ночь, и торопится запастись жизненнымисоками. О полярной ночи я знал лишь из книг и рассказов людей, хорошо с нейзнакомых, в частности Поля-Эмиля Виктора * и моих новыхдрузей-новозеландцев. Может быть, поэтому она так бередила воображение.Жуткое описание антарктической ночи мне вспомнилось после визита к кратеруЭребуса. Надо успеть сделать максимум, пока светит солнце, подумал я. Когдаеще вулканологу, занятому полевыми изысканиями, доведется свести личноезнакомство со здешними объектами, в частности с Террором? Немногопоколебавшись, я спросил, нельзя ли будет предоставить мне вертолет еще наодин день, чтобы осмотреть Террор и развеять сомнения относительно егостатуса. К сожалению, вертолетное время было расписано на много недельвперед... * П. - Э. Виктор с 1947 г. возглавляет научно-исследовательскуюорганизацию "Французские полярные экспедиции". - Прим. перев. Говоря о жутком описании антарктической ночи, я имел в виду поход,совершенный в июне-июле 1911 г., то есть в разгар зимы в Южном полушарии,тремя участниками экспедиции капитана Скотта. Доктору Уилсону в то времябыло тридцать девять лет, морскому офицеру Боуэрсу - двадцать восемь ибиологу Черри-Гаррарду, самому молодому из группы, исполнилось двадцатьчетыре. Они отправились на мыс Крозир у подножия Террора, где живет колонияимператорских пингвинов, одной из древнейших птиц на планете. Уилсоннадеялся извлечь из зародышей этих птиц эмбрионы перьев и проследить затрансформацией чешуи в перья: его интересовала эволюция превращения рептилийв птиц. А поскольку императорские пингвины откладывают яйца в разгар зимы,ничего не оставалось, как покинуть "комфортабельную" хижину на мысе Эванс иидти к мысу Крозир, на другой берег острова Росса - 110 км туда и столько жеобратно. Маршрут занял тридцать четыре дня. В своей захватывающей книге"Самый жуткий поход" Черри-Гаррард резюмирует его следующим образом: "Мыпережили чудовищные опасности и нечеловеческую усталость. Наше возвращениеследует считать чудом". Я прочитал его рассказ в возрасте двадцати-тридцати лет и, несмотря надосадную забывчивость и плохую память на прочитанное, надолго сохранилледенящее душу ощущение. Я, конечно, не помнил ни одной детали, но ощущениеполностью соответствовало названию книги - "Самый жуткий поход". Как ни парадоксально, после нее я еще пуще прикипел сердцем кАнтарктиде, не раз мысленно повторяя маршрут отважной тройки. И Террор,безусловно, притягивал меня не только как вулканологическая загадка:хотелось воочию увидеть давнего "знакомого". Я сел перечитывать эту книгусорок лет спустя, после третьей поездки в Антарктиду - и не мог оторваться.Даже теперь, повидав места, по которым пролегал их маршрут, невозможнопредставить, как все-таки удалось им остаться в живых. По сравнению спережитым ими нынешние "рискованные предприятия" выглядят прозаически. Вконечном счете те, кого без натяжек, по праву называют сегодня"первопроходцами", пользуются - или могут воспользоваться при необходимости- плодами современной технологии. Тут и электричество, и радио, исамолеты-вертолеты, мотосани, вездеходы, оборудование и снаряжение,рассчитанное на борьбу с холодом! Уместно ли сравнивать туристов ибизнесменов, основных клиентов нынешних авиакомпаний, с Блерио, Линдбергом,Гийоме? Или жизненный опыт детей богатых родителей - с уделом маленькихобитателей трущоб? Условия, в которых сегодня работают в Антарктиде, неимеют ничего общего с тем, что выпало на долю людей той героической эпохи.По сравнению с ними мы все в большей или меньшей степени выглядимпассажирами класса "люкс". Перечитывая рассказ о тридцати четырех адскихднях, как-то даже неловко вспоминать о нескольких наших легких обморожениях,о снежных бурях, которые мы пережидали в отличных палатках, лежа в спальныхмешках рядом с запасами пищи. Черри-Гаррард был молод, но люди той эпохи рано обретали крепостьхарактера. В отличие от многих современных авторов он предпочитает умолчаниепреувеличениям, поэтому все им написанное следует принимать буквально.Послушаем его. "Ужас девятнадцати дней, понадобившихся нам для того, чтобы добратьсяот мыса Эванс до мыса Крозир, может понять лишь тот, кто пройдет этот путьсам, но лишь безумец возьмется повторить подобную авантюру; описать ееневозможно. По сравнению с пережитым следующие две недели выглядятблаженством, и не потому, что улучшились условия - они сделались еще хуже, -но потому, что мы закалились. Лично я достиг такой точки страдания, чтоперестал бояться смерти, ибо она могла принести лишь облегчение. Те, ктоговорит о героизме людей, идущих на смерть, не ведают, о чем толкуют,поскольку умереть очень легко: доза морфия, приветливая трещина во льду - иумиротворяющий сон. Куда тяжелее продолжать начатое... Виной всему темнота. Думаю, что температуры от -50 до -60oСбыли бы не столь страшны (относительно, конечно), происходи это при светедня, когда видишь, куда идешь или куда ставишь ногу, где находятся постромкисаней, примус, котелок, пища; когда замечаешь собственные следы на снегу, азначит, можешь отыскать место, где оставлен избыток поклажи, когда можешьвзглянуть на компас, не истратив пятидесяти спичек, прежде чем отыщешьсухую; когда не требуется пяти минут на то, чтобы завязать полог палатки ипяти часов, чтобы утром собраться в дорогу... У нас уходило не меньшечетырех часов с момента, когда Билл (Уилсон) возглашал: "Пора вставать!", дотого, как мы впрягались в сани. Одевание требовало помощи двоих спутников,ибо толстая холстина промерзала настолько, что двоим мужчинам с трудомудавалось придать верхней одежде нужную форму. Особые неприятности доставляли дыхание и потоотделение. Я непредставлял себе раньше, сколько много влаги выходит у нас через поры.Самыми тяжкими были дни, когда приходилось останавливаться на дневку, чтобысогреть окоченевшие ноги. Мы сильно потели, и влага, вместо того, чтобывпитаться в шерстяную материю, замерзала и накапливалась. Едва выйдя изтела, она превращалась в лед; каждый раз, снимая одежды, мы вытряхивали изних ледышки и снег. К сожалению, не весь, поэтому, когда мы согревались вспальных мешках, оставшийся лед таял, вода пропитывала оленьи шкуры, и тестановились жесткими и несгибаемыми как кирасы. Что касается дыхания, то днем оно лишь сковывало льдом бороды инакрепко примораживало шапки к волосам. Войдя в палатку, лучше было неснимать шапок до того, как примус основательно не прогреет воздух. Серьезныеже неприятности начинались с момента, когда мы забирались в спальные мешки.Оставлять отверстие для дыхания было невозможно из-за холода, поэтому всюночь пар от дыхания намерзал внутри оленьей шкуры. Чем меньше оставалоськислорода, тем учащенней мы дышали... В спальном мешке немыслимо было зажечьспичку! Разумеется, до такой степени мы промерзли не сразу; первые дни прошлиспокойно. Все началось однажды утром - столь же беспросветным, как ипредшествовавшая ему ночь, когда я вылез из палатки, чтобы грузить поклажуна нарты. Позавтракав, мы втиснули ноги в одеревяневшую обувь в палатке, гдебыло относительно тепло. Выйдя наружу, я задрал голову, чтобы взглянуть нанебо, - и больше уже не смог опустить ее, потому что за долю секунды всяодежда накрепко застыла!.. Так, с задранной кверху головой, мне и пришлосьтянуть нарты четыре часа кряду. С тех пор мы старались успеть принять"рабочее" положение для тяги прежде, чем одежда превратится в броню. Мы поняли, что надо отказаться от привычного ритма и все делатьмедленно. Нельзя снимать меховых рукавиц, надетых поверх шерстяных. Внезависимости от того, чем ты занят, надо тут же прекратить это занятие, едвазаметишь, что какая-то часть тела замерзла, и начать ее растирать до техпор, пока не восстановится кровообращение. Нередко можно было видеть, каккто-то из нас, оставив товарищей продолжать работу, начинал с силой ударятьо снег ногами, обстукивать себя ладонями или тереть какую-то часть тела. Ксожалению, таким способом не удавалось восстановить кровообращение вступнях... Для этого приходилось начинать долгую процедуру: ставить палатку,зажигать примус, растапливать снег, греть воду, пить горячее и только послеэтого снимать носки. Трудность усугублялась тем, что мы не знали, обмороженыли у нас ноги или мы просто не чувствуем их. В этих случаях прибегали кмедицинской компетенции Уилсона, и уже он решал на основании описаний нашихощущений, следует ли разбивать лагерь или можно идти еще час. Ошибка с егостороны была равнозначна катастрофе, ибо если кто-то из нас потерял быспособность двигаться, вся группа оказалась бы в критической ситуации и,весьма вероятно, погибла бы. Весь день 29 июня температура держалась -46oС, легкий ветервремя от времени обжигал лицо и руки. Когда мы расположились на дневку,Уилсон увидел, что у него слегка обморожены на одной ноге пятка и подошва, ау меня - большие пальцы обеих ног. Счастливец Боуэрс так и не изведалотвратительных ощущений, какие бывают при обморожении ног! Эта ночь была очень холодной: температура упала до - 53oС, а30 июня после завтрака термометр показывал -49oС... Следующейночью температура была под нартами -54oС, над ними-60oС" Первые дни были лишь прелюдией к ожидавшему их долгомучетырехнедельному кошмару. Температуры колебались от -60o до-55oС. Во время переходов надо было тянуть двое нарт с поклажей,весившей в общей сложности 350 кг, по снегу, смерзшемуся настолько, чтополозья отказывались скользить. Первые два дня переходы были по 15 км, затемих пришлось сократить по мере того, как погодные условия ухудшались, а силыу людей истощались. Переходы стали по 5, потом по 3 и наконец по 2 км в день- больше не удавалось пройти. Черри-Гаррард пишет: "Я встречал людей, не без гордости заявлявших: "О,в Канаде было -45oС, но я этого совершенно не чувствовал!" либо"В Сибири я шагал при -52oС". Начните их расспрашивать подробнее,и быстро выяснится, что на них была теплая сухая одежда, что спали они вуютной постели, дышали теплым воздухом и выходили на мороз из натопленнойкомнаты или перегретого купе поезда - на несколько минут после обильногообеда. И все равно этот опыт запоминался им надолго. Для нас же, начиная сшестого дня похода, -45oС представлялись уже редкостной удачей,роскошью". На последних трех переходах перед мысом Крозир их ждали торосы.Необъятный ледник Росса - площадь 150 тыс. км2, миллиарды тонн льда -подползая к морю, наталкивается на гору Террор; эта препона заставляетповерхность собираться в застывшие волны. Надо было переползать через них вкромешной тьме при -50o или -60oС. На девятнадцатые сутки они разбили лагерь недалеко от цели. Нужнопрочесть Черри-Гаррарда, чтобы представить себе, какой ценой дались им этидевятнадцать суток. И все последующие! От базового лагеря на мысе Крозир доколонии императорских пингвинов, находившейся в 3 км, они шли пять дней. Какони не погибли, преодолевая в ночи ледяные склоны, предательские трещины,торосы? Как они не погибли на обратном пути к базовому лагерю с драгоценнымитрофеями в руках - пятью яйцами, из которых два разбились при падении, -когда вдруг задула кошмарная пурга? Говоря "кошмарная", я нисколько непреувеличиваю: ветер достиг 12 баллов по шкале Бофорта, то есть максимума, идул так двое с половиной суток! Палатку сорвало, и они лежали под защитой -если можно так выразиться - ледовой стенки, сооруженной своими руками. Онивыжили! Да, они вышли живыми из этого "самого жуткого похода". Но полтора годаспустя двое участников - Билл Уилсон и Барди Боуэрс - погибнут, возвращаясьсо Скоттом с полюса. Они умрут от голода, изнеможения и стужи, лежа впалатке всего в 17 км от промежуточного склада, где они оставили тоннупровизии. И именно Черри-Гаррард восемь месяцев спустя, 12 ноября 1912 г.,обнаружит с двумя спутниками эту палатку и в ней - тела троих товарищей. В следующем году Черри-Гаррард доставил в Англию яйца императорскихпингвинов, изучать которые мечтал Билл Уилсон. Он отправил в Лондонскиймузей естественной истории письмо, сообщив, что сам принесет эти предметы. "Являюсь, - пишет он, - к старшему смотрителю священных яиц.Представляюсь: "Черри-Гаррард, единственный оставшийся в живых охотник заяйцами императорских пингвинов". Не стану приводить протокольную записьнашей беседы, передам лишь ее дух. Старший смотритель. "Кто вы такой? Чтовам угодно? Здесь не яичный склад. Кто вас послал? Вы мешаете работать. Мнечто, вызвать полицию? Если вам нужны крокодильи яйца, обратитесь к мистеруБрауну, он занимается их лакировкой". Нахожу мистера Брауна, который ведетменя в кабинет главного хранителя. Передо мной господин весьма ученого вида,у которого наготове две манеры общения: одна, предельно любезная, - дляВажной Персоны (очевидно, какого-нибудь Ротшильда-натуралиста), с которой онзанят куртуазной беседой, другая - крайне пренебрежительная - для простыхсмертных, в том числе и для ученых, облеченных официальной миссией, вродеменя. Представляюсь с приличествующей скромностью, говорю, что хочу передатьмузею пингвиньи яйца. Главный хранитель берет яйца и, не удостоив меня ниединым словом благодарности, поворачивается и заводит о них разговор сВажной Персоной. Я жду. Кровь у меня начинает закипать. Разговорпродолжается, как мне кажется, до бесконечности. Внезапно главный хранительзамечает мое присутствие, кое вызывает у него явное раздражение. Главныйхранитель: "Вы можете идти". Герой-путешественник: "Соблаговолите выдатьрасписку". Главный хранитель: "Все в порядке, можете не беспокоиться. Высвободны". Герой-путешественник: "Мне нужна расписка". Тут внимание главного хранителя вновь целиком посвящается ВажнойПерсоне. Понимая, что присутствовать при чужом разговоре неделикатно,Герой-путешественник вежливо покидает помещение и усаживается на стул вполутемном коридоре. Время он коротает, репетируя слова, которые он скажетглавному хранителю, как только Важная Персона удалится. Однако персона,похоже, не собирается покидать музей, и мысли, равно как и намеренияпутешественника, становятся все более мрачными. Время идет, входя и выходяиз кабинета главного хранителя спрашивают у сидящего, что он делает вкоридоре. Ответ неизменно один и тот же: "Я жду расписку в получениипингвиньих яиц". Наконец выражение лица путешественника уже не оставляетсомнений, что в действительности он жаждет не расписки, а убийства, о чем,видимо, было доложено будущей жертве, ибо путешественнику весьма скоровручают расписку. Тот оставляет музей с сознанием, что вел себя какобразцовый джентльмен, однако это служит слабым утешением, и до вечера онрисует в воображении урок вежливости, который ему бы хотелось преподатьглавному хранителю (посредством удара сапогом)". Подумать только, как совпадают порой желания путешественников! Не смеясравнивать себя с автором этих строк, написанных в Лондоне в 1913 г., я былбы готов подписаться под ними обеими руками в Париже в 1976 г. 1974 год: выбор места Мыс Крозир я обозревал в 1973 г. с самолета, а в следующем году - свертолета. Разумеется, не могло быть и речи о том, чтобы пытаться пройти ихмаршрут: троих героев спасло только чудо, а чудеса не повторяются. И все жеменя не оставляло желание совершить летний "безмоторный" поход поАнтарктиде; наибольший соблазн вызывал маршрут Хиллари 1957-1958 гг. - отбазы Скотт до полюса... Но для этого надо быть новозеландцем илиангличанином. На худой конец австралийцем, канадцем или американцем. За неимением возможности отправиться в подобную экспедицию, гдеединоборство с холодом, усталостью и изнеможением занимает почти такое жеместо, как в прошлом, а долгий путь очищает душу от шлаков и накипицивилизованной жизни, я решил, что мы можем на вполне законных основанияхорганизовать короткую (8-10, максимум 15 дней) экскурсию. Она должна будетвключать подъем на Эребус через Бэрд с целью обнаружения следов извержения1908 г. и прочих извержений, оставшихся неведомыми по той причине, что вздешних краях бывает не много народу, затем визит на вулкан Терра-Нова, тожескорее всего ошибочно числящийся потухшим, и, возможно, на Террор. Этотпроект я изложил Бобу Томсону, одному из первых новозеландских полярников,сейчас возглавляющему Антарктический отдел УНПИ. - Очень боюсь, что нам не дадут разрешения, - ответил он. - Прикакой-либо неожиданности - несчастный случай или что иное - на помощьпридется бросить все вертолеты. Группу надо будет обнаружить и эвакуировать.Таким образом, остановится работа других групп, поскольку все зависят отвертолетов. Год спустя, когда мы вновь встретились на базе Скотт для обсужденияпоследних деталей предстоявшего спуска в кратер Эребуса, я опять попыталсудьбу. Все члены группы горели желанием подняться на вулкан своими ногами,пусть даже коротким маршрутом, открытым Дейвидом и Адамсом в 1908 г., а непопасть туда как туристы. Руководство, ведавшее вертолетами, повторилоответ, который я уже слышал от Боба Томсона. Тогда я начал второе маленькое сражение. Дело в том, что американскиеврачи базы Мак-Мердо, подчиненные, как и вертолетчики, военно-морскомуведомству, считали, что нас нельзя сразу забрасывать в верхний лагерь;вначале нам следует провести какое-то время в промежуточном лагере на высоте2000-2500 м для акклиматизации. Перед отлетом из Парижа я самым серьезнымобразом обсудил эту проблему с врачами-специалистами по "высотнымрасстройствам". С учетом всех факторов они пришли к выводу, что устройствоподобного лагеря излишне, достаточно обеспечить членов экспедиции усиленнымрационом, включающим обильное питье и дозу минеральных солей, и дать имвозможность провести несколько дней без нагрузки в базовом лагере на высоте3700 м. Вторая неудача! Антарктические врачи категорически настаивали напромежуточной остановке. В утешение мне предоставили право самому выбратьместо для этого лагеря. Честно говоря, я не сомневался, что мои оппоненты - образец вежливостии доброжелательности - просто сочли, что береженого бог бережет, а раз так,лучше устроить "заложенный" в программу лагерь, чем брать на себяответственность. Те же люди, будучи с нами в походе, а не наадминистративном посту, не колеблясь, высадились бы у вершины. А так... Помоим наблюдениям, люди скорее готовы рискнуть собственной шкурой, чемнеприятностями по службе. Наша группа тем временем разрослась до солидных (слишком солидных намой вкус) размеров - шесть новозеландцев и шесть французов. Научная часть,техническая часть и тыловая поддержка - таков был обязательный минимум длявулканологической экспедиции. Тринадцатым стал журналист новозеландскогоагентства печати, а четырнадцатым - фотограф американских ВМС. Четырнадцатьчеловек, оборудование для лагеря, месячный запас пищи, керосин, являющийся вэтих широтах синонимом жизни, альпинистское снаряжение для спуска в кратерплюс научная аппаратура - для доставки всего этого на гору потребовалсявоздушный мост, целая вертолетная операция. Как старшего по возрасту и чину (я был руководителем экспедиции) меняпосадили в первый вертолет. Предстояло выбрать место для промежуточноголагеря. В общем я уже знал, где это будет: чтение рассказовпервовосходителей, облет Эребуса, которым нас побаловал пилот транспортногосамолета перед посадкой на Мак-Мердо несколько дней назад, данныеаэрофотосъемки и моя прошлогодняя вылазка позволили составить довольноотчетливое представление о рельефе вулкана. Я остановил свой выбор надовольно широкой седловине, заканчивавшейся с востока Клыком - острымвыступом, торчащим из толщи ледяного панцыря Эребуса. Это ровное месторасположено достаточно высоко (около 3000 м) для акклиматизации и вместе стем на порядочном удалении от верхнего лагеря для оправдания остановки. Итак, освободившись от квартирмейстерских забот, я полез в вертолет.Мне довольно часто приходится пользоваться винтокрылыми машинами. Несмотряна это, каждый раз восхищаюсь виртуозной легкостью, спокойной уверенностью изаботливостью пилотов, будь то французы, американцы, эфиопы - кто угодно. Пурга Надо сказать, что я принадлежу к категории наивных, простодушных людей,которым лицезрение природы никогда не наскучивает. Мне достаточно простостоять и смотреть на пейзаж. Ну а когда доводится обозревать эту картину свертолета, все чувства обостряются стократ. Горы, даже привычные, предстают в совершенно новом обличье. С высотыптичьего полета Земля выглядит очень уютно. Вершины, углубления долин,кратеры и ледниковые языки кажутся игрушечными. Знакомый Эребус открывался заново. Любопытно было следить за вариациямибелизны его толстой ледяной "шубы" - цвет менялся от пронзительно-белого доголубоватого, сгущался и вновь растекался вдаль и вширь. На несколько секундбелый цвет сменили темные скальные породы, обозначились режущие краякратера, и вот он уже предстал целиком. Я впервые видел его очистившимся отдыма. Огороженное вертикально поднимавшимися стенками днище было выстланогрязновато белым снежным покровом. В восточной части кратера зияло довольнобольшое круглое отверстие, откуда тянулась серая струйка дыма: это былактивный колодец, известный мне по аэроснимкам. Огненного расплава, окотором рассказывал Филип Кайл, заметить не удалось. Может быть, его вообщенет?.. Правда, стекло иллюминатора, несмотря на то что я яростно тер его,успело покрыться изморозью, и я мог просто не разглядеть красных пятен,которые Фил наблюдал в прошлом году. Ладно, скоро увидим! Мы подлетели к пологому восточному краю, где могла еще сохранитьсяпротоптанная нами тропа Пилот заложил широкий вираж, и впереди мелькнули поочереди ледяные панцири Терра-Новы и Террора, голубые воды моря Росса,круглый щит Бэрд и торчащий Клык в окружении сползающих с Эребуса ледников.Я нахлобучил шлемофон и по внутренней связи попросил летчика пройти на малойскорости над седловиной. Лед выглядел ровным, но мне хотелось засечь скрытыетрещины. Ставить палатки надо было в максимально безопасном и по возможностизащищенном от ветра месте. Повсюду виднелись заструги - глубокие рытвины сострыми краями, выметенные пургой в снегу. Сверху они напоминали вспаханноеполе с белыми параллельными бороздами. Один круг, второй, третий. Никак не удается отыскать идеальнойплощадки. Решаю обосноваться прямо в центре седловины. Ветры здесь, конечно,будут сильные, как на всяком горном перевале, но в сравнении с опасностью,которую представляют замаскированные хрупким настом трещины, это неудобствоможно считать терпимым. Лед в облюбованной мной седловине сверкал ипереливался на солнце, ветер действительно разгонялся здесь не на шутку,сдувая с поверхности весь снег. Наша крупная птица тихонько опустилась, итрое пассажиров спрыгнули на лед. С помощью второго пилота и бортмеханика мывыгрузили первую порцию - несколько центнеров снаряжения. Затем вертолетприподнялся, на мгновение застыл в воздухе, словно сомневаясь, в какуюсторону двинуться, и понесся к побережью, четкой линией вырисовывавшемуся в40 км от нас. После часового пребывания в металлическом грохоте и свисте мы окунулисьв первозданную тишину. Даже ветер стих, давая почувствовать красотуокружающих декораций. Черная стена Клыка вырастала из блестящего иотливавшего зеленым, как бутылочное стекло, голого льда. Место для лагеря мыоблюбовали в двухстах метрах от выступа. Оттуда хорошо просматривалось море,пронзительно голубое в окаймлении ледяных полей. Перетащив багаж и установив две палатки, мы взялись уже за третью,когда вновь раздалось свистящее тарахтенье вертолета: трое спутников плюснесколько центнеров груза! За четыре захода машины доставили полный комплектк месту назначения. Лагерь был готов. К громадному удивлению членовэкспедиции большая палатка, предназначенная служить кухней-столовой,оказалась списанным шатром колониальной армии, не рассчитанным ни насвирепые ветра, ни на то, чтобы сохранить крохи излучаемого плитками тепла.Возни с ней вышло куда больше, чем предполагалось. Помимо матерчатого домапришлось устанавливать дополнительный тент на двух мачтах с растяжками,вбить тридцать колышков оказалось невероятно тяжелым делом, никакогосравнения с привычным альпийским ледником. Таким образом, пришлось нарушитьполученные инструкции и данное врачам обещание не переутомляться в периодакклиматизации. Ждать несколько дней не позволяла обстановка. Как только полотняное сооружение приняло положенную форму, мы включилиобе плитки и принялись кипятить снеговую воду. Еда и питье, вещи необходимыепод любыми небесами, обретают особую важность на полюсе и в горах. Холод"выжигает" калории, а крайняя сухость воздуха значительно увеличиваетиспарение и гораздо быстрее лишает организм влаги. На высоте, пока ненаступила акклиматизация, иногда приходится заставлять себя есть и питьаппетит подавлен адаптацией, к тому же заниматься готовкой притридцатиградусном морозе ужасно не хочется. Через десять минут после того, как мы улеглись в спальные мешки,внезапно налетела пурга. Внезапность ее появления трудно представить себелюдям, не знакомым с полярными странами. Еще минуту назад солнце заливалопризрачным теплом бело-голубое царство, как вдруг все разом проваливается вад. Ярости ветра, похоже, нет предела! Он воет, свистит, ревет, поднимает донебес непроглядные снежные вихри, застит солнце и прерывает дыхание.Видимость сокращается в два-три раза. Скорость ветра за короткий мигподпрыгивает от 0 до 100 км/ч и более. Для нас это была первая полярная пурга. "Мы" - это швейцарец Курт,французы Фанфан, Джо, Жан-Кристоф, Даниель и я, плюс нескольконовозеландцев; остальные - Фил, Гарри и Шон - считались уже матерымиантарктическими волками. Сотни страниц прочитал я о снежных бурях, но дажесотни томов не могут сравниться с личным опытом - к пурге это относится втой же степени, что и к вулканологии. Когда бешеным голосом взвыл ветер иходуном заходила палатка, меня охватило беспокойство, к которому, не скрою,примешивалась толика радости. Пурга делала меня причастным к "настоящему"полюсу и изымала из категории заезжих гостей, которые хотя и прибылиработать, мало чем отличались (в моих собственных глазах) от туристов...Правда, эти щекочущие самолюбие мысли быстро улетучились почти со скоростьюураганного ветра. Кухня! Ведь пурга запросто может сорвать ее и разметатьвсе наши припасы. Хуже того, помимо ящиков с провизией в большой палаткехранился керосин, без которого нельзя выжить в ледяной пустыне. Отбеспокойства закололо в груди. Дурацкая палатка парусила на ветру, какфрегат... Беспокойство, как выяснилось, снедало не только меня: едва наспеходевшись и обувшись я выполз наружу, как заметил сквозь густую снежнуюзавесу еще несколько силуэтов. Мелкие снежинки неслись почти горизонтально.Отвернув лицо от ветра, товарищи брели к кухне-столовой. До того какприсоединиться к ним, мне пришлось нырнуть в палатку, чтобы взятьнаварежники с отворотами: те, что я второпях схватил, доходили лишь дозапястья. Я благополучно проработал в них весь день при хорошей погоде, носейчас, выйдя, мгновенно почувствовал, как мороз резанул запястье междурукавом и варежкой. Ветер усугубляет действие холода, увеличивая испарениепропорционально своей скорости, так что сейчас физиологический холод доходилдо - 60oС. Увы, за доказательствами не пришлось далеко ходить: задва часа, понадобившихся нам для того, чтобы приструнить веревками рвущуюсяв небо палатку, у Курта, работавшего в перчатках, остались на запястьях два"браслета" - обморожения второй степени. Эти два часа нам дались нелегко.Вбивать в лед колышки и вязать узлы пришлось при ветре, дувшем со скоростьювосьмидесяти узлов (свыше 140 км/ч). Каждый взмах стоил больших усилий,ресницы смерзались от инея, колючий снег сек лицо, забивался в ноздри. Каквыяснилось потом, он не пощадил и пальцы ног. Забравшись в спальный мешок, я долго-долго согревал ноги, прежде чемсмог заснуть. Снаружи творилась вакханалия; несколько раз я был почтиуверен, что ураган вот-вот вырвет палатку со всем содержимым и по гладкойповерхности сдует нас в море. Утром Шон, у которого был анемометр, скажет,что ветер превысил сто узлов, то есть 180 км/ч. Натянутый до последнегопредела палаточный брезент "выстреливал" при малейшей смене направления.Наше дыхание инеем оседало на край спального мешка. Когда несколько часов спустя я проснулся, пурга все еще бушевала.Забавно, что рев не помешал ни одному из четверых заснуть, настолько мывымотались. Судя по улюлюканью, ветер и не думал стихать. Я взглянул начасы: буря не унималась уже двенадцать часов кряду! Прошло еще двенадцать часов, а конца-края ей не предвиделось. Междутем, со всей остротой вставала одна деликатная проблема, справиться скоторой можно было лишь в индивидуальном порядке. Обычно при устройствелагеря предусматривают туалет. Мы не позаботились о нем; сейчас при режущемкак нож ветре выход наружу граничил почти с героизмом и при всех случаяхгрозил серьезными неприятностями... Жаль, ни в одном из читанных мнойрассказов о полярных экспедициях этому вопросу не было уделено внимания.Быть может, авторы считали, что о нем неуместно упоминать, но для тех, комудовелось переживать бешеную пургу возле полюса на высоте 2000 м, любаяжитейская мелочь вырастает в проблему. Скажем, как зажечь плитку, еслипальцы одеревенели настолько, что не способны удержать спичку? Лишь на исходе тридцатого часа буря кончилась так же внезапно, какначалась. Прежде всего мы оборудовали из снежных кирпичей необходимые"удобства" типа иглу. Курт показал свои обморожения, о которых молчал всетридцать часов! Я опасался осложнений, но асептический воздух Антарктиды недает развиться инфекционным воспалениям, и наложенная мной повязка даланужный результат. До сих пор мне приходилось лечить себя иколлег-вулканологов от ожогов, а теперь - от обморожения. За эти тридцать часов мы смогли лишь один раз похлебать горячего супа,который Шон исхитрился сварить. Когда же солнце выглянуло вновь, мыприготовили обед как минимум для дюжины Пантагрюэлей и съели его безостатка! Затем двинулись к широкой присклоновой трещине у подножия Клыка дляотработки техники подъема и спуска. Новое альпинистско-спелеологическоеснаряжение было знакомо не всем, и его надлежало освоить перед спуском вактивный кратер Эребуса. После вынужденного отдыха в спальных мешкахнесколько часов физической работы пришлись как нельзя кстати. Небо яркоголубело, столбик термометра поднялся до отметки - 22oС приабсолютном безветрии. Было полное впечатление мягкой весны. Мы знали, однако, что блаженство продлится недолго. Во время непогодынам дважды удалось поговорить по радио с базой, в том числе с метеорологамиМак-Мердо. Они предсказали: "Пурга будет дуть у вас тридцать часов, затем нашесть часов настанет затишье, после чего снова налетит заряд такой же силы -и опять на тридцать часов". Должен признаться, подобная точность вызвала у меня скептическуюухмылку. Во всем мире публика привыкла к тому, что синоптики редко попадаютв точку. Можете представить поэтому мое удивление, когда ровно черезтридцать часов наступила тишина и, выбравшись из палаток на свет божий, мыубедились, что светит обещанное солнце. Теперь я уже не сомневался, что ивторая половина прогноза сбудется. Действительно, по прошествии шести часовспокойствия и неги задул ветер и снова обрушилась свирепая, долгая,рождающая душевное беспокойство пурга. Не знаю, чем обусловлена столь высокая точность прогноза -исключительными ли качествами метеорологов станции Мак-Мердо илиисключительными особенностями полярной области. Возможно, и тому и другому.Погода, как все природные явления, подвержена воздействию огромного числафакторов, учет и обработка которых на нынешнем уровне развития техникивесьма затруднены. Сбор максимального количества данных - лишь первый шаг.Второй, куда более важный шаг, состоит в том, чтобы понять их значение.Интерпретация фактов в любой отрасли знаний - метеорологии, вулканологии,медицине, политической экономии, естественных науках - требует отспециалиста помимо солидной теоретической подготовки еще и известного опыта.Таким образом, выдача квалифицированного прогноза требует наличиямаксимально возможного числа параметров, аппаратуры для их обработки, знанийинтерпретатора и его опыта (приобретаемого в ходе занятий)... Мне не раз приходилось выступать в незавидной роли прогнозиста, когдаадминистративные власти, обеспокоенные пробуждением вулкана, требоваливысказать мнение о том, какими последствиями грозит нынешняя фаза егоактивности. Роль, повторяю, незавидная для человека, сознающего меру своейответственности за судьбы людей. В вулканологии редко можно высказываться сполной категоричностью, особенно о том, что касается сроков наступления техили иных проявлений. В геологии время измеряется тысячелетиями, но во времяизвержения счет вдруг может идти на часы и минуты - как это было наСуфриере. Извержение 1976 г. на Гваделупе, кстати, оказалось одним из редкихслучаев, когда имевшиеся данные укладывались в четкую картину. Метеорологи Мак-Мердо вызвали у нас искреннее восхищение. До сих порколоссальный прогресс техники сбора данных - самолеты, шары-зонды, радары,телеметрия, искусственные спутники, компьютеры и так далее - не привел ккачественному повышению точности прогнозов, особенно долгосрочных.Безусловно, ЭВМ прекрасно справляются с введенной в них программой. Но онине способны заменить человеческий разум. Не стану вдаваться в дальнейшиерассуждения. Ведь подвергнуть сомнению всемогущество компьютеров - все равночто во времена инквизиции проповедовать атеизм. Верхний лагерь Вторая пурга кончилась, как и первая, точно в "назначенное" время -тридцать часов спустя. Вскоре нам сообщили по радио, что к нам отрядили двавертолета, чтобы поднять людей и снаряжение на высоту 3700 м, откуда нампредстояло двинуться на штурм кратера. За два часа две металлическиестрекозы доставили нас в верхний лагерь, поставленный десятью днями раньшеШоном и его людьми. По непонятной мне логике двое наших новозеландскихтоварищей, химик Вернер и сейсмолог Рэй, остались там, в то время какостальным было предписано пройти акклиматизацию в промежуточном лагереВернеру и Рэю пришлось "пасти" шесть пустых палаток (в седьмой они жили).Едва началась первая пурга, ребята завалили их основание камнями, чтобыбешеный ветер не сдул наши жилища. Итак, мы вступили во владение новой штаб-квартирой: семь спальныхпалаток, две большие кухонные палатки - конической "полярной" формы, а нетой, что доставила нам столько хлопот у Клыка, две палатки для храненияснаряжения и научной аппаратуры, а также палатка - туалет. Можно ли мечтатьо большем комфорте! Оказывается, да. Мы по собственному почину решили сложить иглу."Иглустроительство" - нехитрое искусство, если снег не слишком рыхлый. Мыначали нарезать снежные блоки из покрова, закрывавшего, как выяснилосьпозже, один из старых лавовых потоков. Погода стояла отличная, полноебезветрие, некоторые ребята даже разделись на солнце до пояса, хотя в тенитермометр все еще показывал - 23oС. Работа спорилась: однинарезали блоки, другие грузили их на сани и везли к палаткам. Классическихиглу мы не строили, а обкладывали снежными стенками палатки на случайгрядущих метелей. И в самом деле, следующим утром легкая метель не выпустила нас изпалаток. После полудня я решил безотлагательно начать подготовку к спуску вкратер. Она должна была занять немало времени, учитывая широту, где мынаходились. Антарктида - не Заир... Вулкан нам предстояло "брать" в два приема: сначала спуститься на днищевершинного кратера, а затем лезть в эруптивный колодец. Первая часть, такимобразом, оставалась чисто скалолазной: спуск и подъем (второе всегда легчепервого). Другая же часть работы должна была проходить в районе эруптивнойдеятельности, поэтому мы провели еще одну рекогносцировку. Кратер былпо-прежнему чист, как и во время совершенного несколько дней назад облета,но колодец заполнен голубоватыми дымами. Внезапно раздался взрыв, за которымпоследовал могучий "выдох", и из голубого тумана вылетела огненная гирлянда.Распустившись пышным веером, она плюхнулась на заснеженное днище кратера схарактерным звуком, присущим бомбам из расплавленной лавы. Необходима былаосторожность... Во время этого разведочного подъема к кратеру я обратил внимание на то,что уже был не в состоянии поспевать за резвыми ходоками. Фанфан, Джо,Жан-Кристоф, Шон, Вернер и Фил уходили вперед, а я догонял их черезнесколько минут. На сей раз оправданием не могла служить разболевшаясястарая рана, полученная бог весть когда, бессонная ночь или слишком тяжелыйгруз за спиной. Нет, просто возраст! Впервые в жизни я не поспевал загруппой... Ощущение от этой столь важной перемены было не таким ужасным, какрисовалось, но все же весьма неприятным. Молодые коллеги не подавали вида,но сам я переживал что-то вроде комплекса неполноценности. Возможно, именноиз-за того, что ребята подчеркнуто не замечали моей слабости... Я пыталсяутешиться тем, что на свете сыщется немало людей, которые, будучи надвадцать пять-тридцать лет моложе, взбирались бы на Эребус еще медленнее. Вконце концов мне удалось уверить себя, что это в сущности не имеет значенияглавное - что я здесь и делаю дело, о котором мечтал столько лет. Внимательный осмотр стенки кратера нас полностью успокоил: в него можноспуститься без особого труда по веревке. Фанфан, не откладывая, приступил кделу. Мы страховали его наверху, пока он вбивал скобы на внутренней сторонекратера. Опять непогода! Снова, томясь от безделья, пришлось пережидать впалатке пургу. Члены группы уже полностью акклиматизировались, заисключением фотографа американских ВМС, у которого не проходили головныеболи. Тем не менее, даже адаптировавшись, мы двигались гораздо медленнее иутомлялись гораздо быстрее, чем на уровне моря на той же широте либо навысоте 4000 м в более умеренных широтах. Это проявлялось и в потере дыхания,едва мы ускоряли шаг на подъеме, и в почти полной неспособности заниматьсяумственным трудом. Долгие праздные часы, к которым нас вынуждали бури или,что случалось редко, туманы, мы просто лежали в спальных мешках или сидели вобщей палатке, перебрасываясь пустыми репликами. Редко кто находил в себесилы на чтение, да и то лишь на беллетристику. Одолеть научный текст, даженетрудный, было немыслимо, равно как и написать что-либо помимо заметок вдневник или письма домой. Избежать чувства полной расслабленности не удалосьникому. Я не мог взять в толк, почему человек, оказавшись на высоте 4000 м на78o ю. ш., до такой степени теряет физические и интеллектуальныеспособности? Холод, пусть даже непроходящий, не может быть единственнойпричиной, хотя он играет немалую роль в подобной деградации. Что же тогда?Близость - три километра вместо восьми - тропопаузы, переходного слоя оттропосферы к стратосфере? Вследствие этого атмосферное давление понижается,но не настолько, чтобы вызывать вышеописанные явления... Недостатоккислорода? Сомнительно. Относительная близость к магнитному полюсу, азначит, более интенсивное космическое излучение? Я вновь и вновь перебиралварианты, лежа в тепле двойного спального мешка, вдыхая на диво свежийвоздух (-26oС), проникавший через маленькое отверстие в пологепалатки. Не все в нашей группе были любителями бодрящей атмосферы, некоторыеконопатили все щели; кое-кто даже включал на ночь керосиновые плитки. Я немог их разубедить. Здешний воздух необыкновенно тонизирующий, толковал я, иесли тело хорошо укрыто, нагревать вдыхаемый воздух бессмысленно. Наоборот,в замкнутом пространстве кислорода со временем становится все меньше, авыдыхаемый углекислый газ и продукты сгорания скапливаются в нижней частипалатки, то есть там, где спят. Более того, есть серьезный риск угореть.Кстати, именно это случилось две недели назад в группе топографов, которойкомандовал наш нынешний квартирмейстер Шон Норман. Они составляли картувершины Эребуса, и ночью один из ребят угорел. Его удалось спасти лишьблагодаря наличию дежурных вертолетов и прекрасно оборудованной больницы набазе Мак-Мердо. На краю кратера Как только снова развиднелось, мы подтащили к вершине свой весившийнемало центнеров груз: приборы, альпинистское снаряжение - веревки, скобы,крюки и железные штанги, предназначенные служить рычагами и опорными сваями.Самыми тяжелыми оказались две лебедки и несколько сот метров стальноготроса. В иных широтах мои спутники взваливали на спину 40-50 кг груза иходко двигались вверх. На Эребусе 20 кг представляли серьезную тяжесть, 30 -очень серьезную, 50 - неподъемную. Почти в каждой группе, работающей в горах, находятся людисамоотверженные и такие, что предпочитают поберечь себя. Подобное разделениедействует и в леденящих просторах Антарктиды, хотя здесь эгоизм встречаетсяреже и проявляется не столь выраженно. Мы постарались разделить груз наболее или менее равные порции, однако лебедки, передвижной электроагрегат итрос нельзя было разрезать на куски. Медленно, словно восходители у вершиныгималайского восьмитысячника, мы всей командой тянули вверх громоздкуюлебедку и барабан с самым длинным тросом, операция отняла у нас два полныхдня, хотя перепад высот не превышал 200 м. Мне вспомнился рассказ РеймондаПристли о его втором походе на Эребус, который состоялся 60 лет назад (задва года до моего рождения!). Каждые полсотни шагов им приходилосьостанавливаться, чтобы перевести дыхание. Но и при таком ритме лишь четверымудалось добраться до вершины, двум другим, пораженным горной болезнью,пришлось спускаться с высоты 3000 м вниз. Втаскивая сейчас груз на Эребус,мы на собственном горбу ощутили правоту слов покорителей полярного вулкана:подъем на него требует не меньше сил, чем любая из вершин Центральной Азии. Благодаря недельному отдыху (или "почти отдыху") в промежуточномлагере, а также неукоснительному соблюдению режима питания (обильное питье,витамины и прочее), нам удалось одолеть страшного дракона по имени ОГБ,притаившегося в складках антарктических гор. Никто не страдал головнымиболями, не наблюдалось и остальных характерных симптомов. Тем не менеекаждый килограмм казался много тяжелее, чем внизу, а любое движение отнималобольше времени и сил. Место для спуска выбрали два года назад Вернер и Фил. Оно имело рядпреимуществ: находилось прямо над лагерем, что сокращало до минимума времяподхода; располагалось в самой низкой точке расселины кратера, что уменьшаловысоту спуска, наконец, оно представлялось наиболее безопасным. Действительно, спуск не доставил хлопот. Одни ребята отталкивались отстены ногами, страхуя себя веревкой, которую укрепил Фанфан, другиескользили, пристегнувшись карабином. Я даже удивился, насколько все прошлогладко: кратер грозного Эребуса оказался столь же доступным, как и кратерНьирагонго - за вычетом того, что температура окружающей среды была сейчас-27oС. Надо заметить, мой первый вулкан, Ньирагонго, куда я полез в августе1948 г., доставил мне немало переживаний. Мы были вдвоем со спутником, как ия не имевшим ни малейшего опыта вулканологии. На двоих у нас была однаверевка, которой мы и обвязались. Я страховал товарища сверху, сам оставаясьчто называется "на вису". А стенка там, между прочим, была на добрых 80 мвыше эребусской и к тому же весьма шаткой: от нее то и дело отваливалиськамни. Здесь же холод накрепко сковал породу, а трое-четверо моих спутниковимели богатый альпинистский опыт, внушавший уверенность... Теплотатоварищества нигде так не греет, как среди льдов! Обрывистая стенка, как положено, заканчивалась чуть более пологимоткосом из скатившихся глыб, за которым начиналось горизонтальное днище.Снег в кратере был припорошен каменной пылью и усеян вулканическими бомбами.Терраса шириной около 400 м упиралась в край колодца; диаметр жерла, словносделанного пробойником в кратере, составлял приблизительно 250 м, а глубина- больше сотни. Сейчас колодец очистился от дыма. Заглянув вовнутрь, яувидел у подножия вертикальной стены поистине редкостную вещь: озерорасплавленной лавы. Оно было совсем не похоже на те, что мне доводилось наблюдатьнеоднократно - в кратере Ньирагонго и Эрта-Але, или мельком, поскольку потомони исчезли, в Капельиньюше на Азорах или в Стромболи. Поверхность техзанимала обширную площадь, а жидкий расплав кипел. Здесь - нет. Не походилооно и на то озеро, что я видел в японском вулкане Сакурадзима: там ононапоминало скорее пасту, чем жидкость, густой расплав вздувался наподобиегигантской стекловидной лупы светло-серого цвета, и по его поверхностипробегали трещины, сквозь которые проглядывала огненная материярозовато-сиреневого оттенка. Лава Эребуса тоже была вязкой, но, конечно,значительно уступала сакурадзимской. Она выгибалась, выписывая в левойполовине колодца причудливую S-образную фигуру, усилием воображения ее можнобыло принять за силуэт пурпурной сирены с раздвоенным хвостом. Поначалу поверхность казалась неподвижной, но, приглядевшисьвнимательней, можно было заметить легкое движение от хвоста к голове"сирены". Поток медленно выползал из точки, где магма, поднимаясь из глубин,достигала поверхности, и исчезал в другом узком отверстии, куда лавапогружалась, продефилировав перед нами. Во и еще одно озеро прибавилось в моей коллекции, с затаенной радостьюподумал я; причем не эфемерное, как три последних, а постоянное. О том,какая это редкость, можете судить хотя бы по тому, что когда в 1948 г. яоткрыл лавовое озеро в Ньирагонго, все сочли, что оно - единственное напланете, поскольку озеро вулкана Килауэа исчезло в 1924 г. Двадцать летспустя удача вновь улыбнулась мне: мы обнаружили второе озеро в кратереЭрта-Але между Эфиопским нагорьем и Красным морем. И вот теперь нам выпалавозможность любоваться третьим. Самое забавное, пожалуй, было в том, что, стоя над вертикальнымпровалом, на дне которого ворочалась огненная жижа расплава, мы, хрупкиечеловеческие создания, ежились от холода: температура воздуха по-прежнемуоставалась - 27oС. Парадокс в действительности мнимый, посколькувоздух, нагреваясь при соприкосновении с лавой, поднимался из колодцавертикально вверх в правой части озера, то есть в 20-30 м от нас, а этуколонну обтекал ледяной, следовательно, более тяжелый воздух... Все так, но,честное слово, обидно мерзнуть рядом с пышущим жаром зевом! Растянувшись накраю бездны и свесившись по грудь, мы чувствовали, как лицо обдавало теплом,излучаемым лавой в 100 м ниже. То был не теплый воздух, а иррадиацияраскаленного вещества. В этот колодец нам предстояло лезть. Но прежденеобходимо было спустить на днище все оборудование и снаряжение,громоздившееся на верхней губе кратера. Два полных дня ушли у нас на то,чтобы собрать и укрепить большую лебедку. Она должна стоять на ровнойплощадке, а для этого нам пришлось долбить кирками каменистый гребень.Монтируя лебедку, Курт время от времени снимал перчатки и работал голымируками - иначе нельзя было надеть шайбу, вставить винт и т. д. Прикосновениек металлу при - 30oС - небольшое удовольствие (сообщаю для тех,кому не довелось испытать это самому). Нас донимали порывы ледяного южного ветра. Когда, работая, приходилосьстоять неподвижно, через короткое время начинали стыть ноги. Они не отходилии после того, как мы спускались в лагерь и усаживались на ящиках полукругомвокруг стола лицом к дежурному по кухне: ведь под матерчатым "полом" все тотже лед. Даже после горячего супа двух чашек чая и стакана грога кровь нежелала притекать к окоченевшим ногам. Нередко проходило несколько часов мыдавно уже лежали в спальных мешках а конечности все еще оставались ледяными.Попытки растирать их быстро вызывали одышку: физиологически мы находились навысоте 8000 м! Благостный сон охватывал лишь в тот момент, когда ногиналивались теплотой... А утром надо было начинать все сначала. Однажды вместе с тремя спутниками я крепил блок лебедки как вдругзаметил, что перестал чувствовать холод в ногах. Ощущение приятнейшее длятех кто не знает что оно значит. А значит оно, что в общем-то безвреднаястадия охлаждения кончилась и началась куда более опасная стадияобморожения. Ситуация была знакома мне по прошлому опыту: когда-тодавным-давно я обморозил ноги на Монблане. Поэтому громко предупредивтоварищей, я положил инструменты и заковылял к лагерю. Час спустя ногиотошли в горячей воде, а я, сидя с блаженной улыбкой на физиономии потягивалчаек. Антарктическая эйфория! Шли дни, занятые погрузочно-разгрузочными работами. Укладывая на днищекратера ящики с оборудованием, я с тоской прикидывал, как их потомвытягивать обратно. Перерывы в работе наступали, лишь когда нас посещалипривычные гости - пурга и туман, заставляя отсиживать драгоценные часы впалатках. Велись ли наблюдения за вулканической деятельностью? В строго научномсмысле - нет. Мы просто присматривались вулкану, прикидывая наилучшийвариант спуска в жерло. Между прочим, как это ни грустно, вулканологическаялитература изобилует описаниями, авторы которых, не обременив себя сборомцифровых данных, тем не менее строят корреляции и делают серьезные выводы.Впрочем, сплошь и рядом цифры тоже оказываются непригодными. Немалое числогеологов искренне полагают, что ведут научную работу, аккуратно фиксируяодин частоту взрывов, второй - температуру лавы, третий высоту, на которуювылетают продукты из кратера, четвертый текучесть расплава... Затем все этопубликуется в научных журналах. Увы, их труды пропадают всуе, посколькузамеры производились порознь. Та же самая информация о частоте, силе,температуре и текучести могла бы обрести огромную научную ценность, если быданные собирались одновременно и относились к одному и тому же извержению. Атак очередная статья лишь множила число публикаций, составляющих "пустуюпороду" научной информации. Для авторов, правда, эти публикации представляютнаучный багаж, по которому судят об их квалификации: считается, что чем чащепоявляется в печати ваше имя, тем плодотворней вы трудитесь на ниве науки.Научная карьера нередко строится на основе количественных, а не качественныхкритериев. Итак, не имея возможности серьезно заняться изучением эруптивныхпроявлений мы ограничивались тактическими наблюдениями за взрывами - ихчастотой, продолжительностью, силой. Филип Кайл и Вернер Гиггенбах во времядвух предыдущих посещений Эребуса в 1972 и 1973 гг. насчитали в общейсложности около 60 взрывов за 27 дней. Таким образом, в среднем приходилосьпо два взрыва в сутки. Но это в среднем. На самом деле жерло молчало иногдацелыми сутками, а однажды - тридцать шесть часов. С другой стороны,случалось, Фил и Вернер фиксировали по два, а то и три взрыва в час. Их мощьони оценивали по продолжительности; последняя варьировала от 2 до 10 с (одинвзрыв продолжался более 20 с). Однако эти данные в лучшем случае даваликосвенное представление о явлении, во-первых, потому что большую частьвремени колодец был заполнен дымом, а во-вторых, при средней частоте двавзрыва в сутки оставалось мало шансов на то, что наблюдатели окажутся накраю кратера в нужный момент, когда жерло к тому же очистится от дыма. Относительное затишье, царившее в течение того долгого дня, который япровел возле кратера год назад, полностью вписывалось в картину,нарисованную Филом и Вернером. Основываясь на личном опыте, насчитывавшем ктому времени добрую сотню извержений различного типа, я полагал, что условияпозволят нам спуститься к лавовому озеру, взять газовые пробы и провестизамеры. Собственно, не будь такой уверенности, я бы не стал затеватьэкспедиции. В этом году всю первую неделю подготовительных работ мойоптимизм не спадал: наблюдения подтверждали более ранние впечатления.Однако, когда мы принялись за основательную "колонизацию" днища кратера,меня стали одолевать сомнения. Для проведения в жизнь "операции Эребус" был выработан стратегическийплан, согласно которому ударная группа спускалась на двух-трехиндивидуальных веревках в жерло. Подъем обеспечивался с помощью лебедки вслучае необходимости, если кто-то наглотается газов, обожжется или простопереутомится, его можно будет подцепить за пояс и без задержки эвакуироватьнаверх. Для этого следовало установить возле самого жерла вторую лебедку. Ксчастью, она была поменьше, а значит, и полегче той, что мы укрепили на краювершинного кратера. Без особых усилий мы дотащили ее до нужного места,забили в днище кратера металлические скобы и зафиксировали лебедку стальнымирастяжками. Рядом поставили палатку, окружив ее защитной стенкой извулканических бомб и снежных блоков: в ней можно будет укрыться от выбросовгорячих шлаков. Все это заняло не один час, и все время, пока группа хлопотала сустановкой лебедки, дежурный следил за тем, что делается в жерле. Наблюдениявелись не только за озером в форме сирены, но и за всей южной половинойколодца. Там находилось несколько отверстий, в том числе одноворонкообразное, около 30 м в диаметре, спорадически заполнявшееся небольшимкрасным озерцом расплавленной лавы. Скоро стало заметно, что взрывы вбольшом озере обычно уступают по силе тем, что происходят в воронке иостальных жерлах. Причем происходят они чаще, чем казалось наблюдателям накраю кратера, куда доносились лишь громкие шумы. На поверхности большогоозера часто лопались красивые пузыри правильной формы и ярчайшего оранжевогоцвета, эти звуки были слышны лишь возле колодца. Зато "выстрелы", когдабомбы вылетали на днище кратера, заставляли нас вздрагивать даже в лагере! Осуществим ли в подобных обстоятельствах наш замысел? За три дня работыв кратере мы зафиксировали несколько пауз в активности жерла по шесть-восемьчасов, а одну даже двенадцатичасовую. Вместе с тем иногда в течение 60 минраздавались два-три взрыва. Они были разной силы, одни незначительные, нестоившие внимания, зато другие заставляли трястись почву. Больше всего менябеспокоила невозможность предвидеть, что последует за очередным взрывом -многочасовое затишье или новый всплеск. Между тем, это необходимо было знатьнаверняка, прежде чем отваживаться лезть в колодец. По общему мнениюучастников экспедиции, два с половиной часа представляли собой минимумминиморум для того, чтобы спуститься вниз, добраться до берега озера, взятьгазовые пробы, измерить температуру, вернуться к вертикальной стенке иподняться наверх. Четыре, возможно, даже пять часов нужны были для того,чтобы делать аналогичные операции у воронки и мелких жерл. Можем ли мырассчитывать на столь продолжительное затишье? Средняя величина спокойных периодов за время подготовки к штурмусоставляла шесть-семь часов. Но исключения внушали страх. Я оказался передлицом неприятной альтернативы: следовало решать - либо мы спускаемся, рискуяоказаться застигнутыми внезапным взрывом со всеми вытекающими отсюдапоследствиями, либо отказываемся от попытки и живые-здоровые разъезжаемся посвоим странам, так и не взяв газовых проб, представлявших главное "блюдо"наших научных аппетитов... Эруптивные газы о чем я неустанно твердил тридцать лет, дают ключ кпониманию механики вулканизма. Состав вулканических газов начали изучать ещеполтора века назад и продолжают этим активно заниматься во всем мире,особенно в Японии и Советском Союзе. К сожалению, анализы проб не привели кзаметному прогрессу в представлениях о закономерностях вулканическогопроцесса. Произошло это потому, что пробы обычно брались и берутся изфумарол, где газы успевают охладиться, смешаться с водой и окислиться. Ключже, о котором я говорил, связан с исследованием не фумарольных, а эруптивныхгазов, отобранных непосредственно в момент отделения от породившей их магмы.Эти газы летучие гонцы, несущие информацию о физико-химических процессах,происходящих в глубинах, где зарождается извержение. Компетентные вулканологи прекрасно знают об этом. И тем не менеепродолжают исследовать фумарольные газы. Кажущаяся непоследовательностьвызвана тем фактом, что взятие проб эруптивных газов сопряжено с недюжиннымифизическими усилиями, а часто и с риском, в то время как фумаролы уснувшихвулканов легко доступны в любом потребном объеме. Кроме того, изучениеэруптивных газов необходимо вести систематически, а не от случая к случаю,выпадающему на долю вулканолога. Когда я стоял в кратере в часы затишья, глядя на озеро и мелкие жерла,находившиеся совсем рядом, буквально в нескольких минутах, оптимизм бралверх. Во время непогоды вой пурги усугублял раздражение от вынужденногобездействия и воображение рисовало мрачные картины того, что можетслучиться, я взвешивал все за и против, и по мере того, как текло время,мной овладевал пессимизм. Работа началась Наконец снаряжение было спущено в кратер. Пока часть группы занималасьустановкой малой лебедки, размоткой тросов и прочими проблемами тыловогообеспечения, научные сотрудники приступили к работе. Главной целью, как ужеговорилось, был отбор газов непосредственно из расплава лавового озера.Однако оставалось немало других не столь авантюрных, но тем не менееинтересных вещей. Программа включала сейсмографические исследования,систематический сбор геологических образцов, изучение фумарол на внешнихсклонах и внутренней стенке большого кратера дистанционное измерениетемпературы озера, наблюдения за происходящим в жерле. Мы помогли Рэю Дибблу установить сейсмографы и он с головой погрузилсяв работу. Методичный и обстоятельный человек, Рэй мог часами стоять вкратере, наблюдая за стрелками приборов, снимая показания и производярасчеты. Свой наблюдательный пункт он оборудовал в том единственном месте навулкане, где температура была весьма щадящей: ОoС. Это былапещера глубиной в несколько метров и шириной с полдюжину шагов, вырытая вольду и твердой породе фумарольными эманациями. Вход в нее зиял в основанииодной из вычурных полых башен, порожденных обледеневшими фумарольнымипарами. Рэй мало напоминал путешественника-первопроходца. Глядя, как онаккуратными шажками с портфелем в руке пунктуально направляется в подземнуюлабораторию и столь же пунктуально возвращается из "конторы" в палатку,нельзя было отделаться от мысли, что перед тобой бюрократ от науки. Такимрисуется облик идеального научного работника инстанциям, отвечающим за"производство исследований". Между тем, работал Рэй отлично. Без всякогошума, действуя с непревзойденным мастерством, он за месяц выявил шесть типовподземных толчков, локализовал их эпицентры, высчитал скоростьраспространения сейсмических волн, установил коррелятивную связь междууслышанными или увиденными взрывами и показаниями сейсмографов... Его сетьнасчитывала пять приборов. Четыре мы установили на внешних склонах вулкана,а пятый на днище кратера. Последний имел собственный самописец, остальныечетыре были связаны кабелем с подземной обсерваторией. Фанфан и Жан-Кристоф начали свою научную работу в той же пещере: ониизмеряли там эманацию радона, после чего уже на холоде вместе с Вернеромнаполняли ампулы пробами фумарольных газов и отлагаемых ими солей. Филпродолжил геологическое исследование вершинной части вулкана, а после спускав кратер - его стенок. Все присутствующие, ученые и шерпы, азартнозанимались поисками красивых кристаллов анортоклаза. Верхние склоны Эребусав местах, где сошел снег, были усыпаны этими кристаллами, перемешанными скусками легкой пемзовой лавы. Мы разошлись с Филипом Кайлом в вопросе о том, каким образом кристаллывыделились из содержавшей их лавы. Заметим, что они были исключительнойдлины - от 1 до 12 см, в то время как в обычных "нормальных" вулканическихлавах длина кристаллов в 10-20 раз меньше. Фил и американские геологи,входившие в группу, которую он в прошлом дважды водил на Эребус, считали,что полевые шпаты были отпрепарированы из некристаллической породы многовремени спустя после падения вулканических бомб в результате выветривания,дробления и постепенного измельчения лавы. Аморфная, пузырчатая, хрупкая,она хуже кристаллов сопротивлялась воздействию непогоды, сильной ветровойэрозии, перепадов температур солнечного тепла и студеных морозов полярнойночи (на этой высоте ртутный столбик в середине августа держится на отметке,близкой к -100oС), а также химическому действию фумарол настекловидные части лав. Мне представлялось, однако, что здесь действует совсем иной механизм.Безусловно, вылетающие из жерла Эребуса бомбы состоят из легкой пористойпороды, богатой мегакристаллами анортоклаза. В то же время нет никаких оснований утверждать, что освобождениекристаллов обусловлено выветриванием, тем более что влажность воздуха в этомместе не превышает 15-20%, как в Сахаре, а температура (другой важный факторразрушения горных пород) не поднимается выше 20oС. В этой связи явыдвинул иное объяснение. Кристаллы анортоклаза, находящиеся внутри лавового расплава, в моментвыброса очищаются бьющей под большим давлением газовой струей - судя позамерам, которые нам иногда удавалось провести при значительно менееяростных извержениях, ее минимальная начальная скорость составляет свыше 700км/ч. Подобная схема в гораздо большей степени способна объяснить тот факт,что практически все кристаллы были отдраены от остатков стекловидной лавы, ав тех редких случаях, когда на анортоклазе оставался налипший клок, ничто неуказывало на то, что выветривание произошло после затвердевания лавы. Тотфакт, что ребра кристаллов, как правило, были отшлифованы, является ещеодним аргументом в пользу гипотезы о пемзовании взаимным трением принахождении в воздухе - этот процесс протекает без особых церемоний... Нечтоподобное, по-видимому, произошло на Стромболи во время мощного извержения1931 г. с той разницей, что кристаллы представляют собой не полевой шпат, апироксены. Они, конечно, меньше - не дециметровой и даже не сантиметровойдлины, но легко доступны наблюдению вдоль всего края кратера, которыйустилают темным ковром. Еще одна деталь подтвердила мое убеждение в том, что гигантские полевыешпаты освободились из магматической породы во время резкого газовоговыброса, а не в результате последующего выветривания: кристаллы густоусеивали внешние склоны Эребуса, в то время как на днище кратера площадью300 тыс. м2 мы не нашли ни одного. Между тем, фумарольные газы в кратеренесравненно концентрированней и обильней, так что в случае выветриваниякристаллы непременно появились бы на свет божий только именно здесь. Я объясняю это следующим образом. Мегакристаллы были "вышелушены" изжидкой лавовой оболочки во время недавнего (по геологическим меркам)сильного извержения. Оно вполне могло оказаться тем самым извержением,которое наблюдали Джеймс Росс и его спутники в 1841 г.: над открытым имиЭребусом поднимался могучий темный султан, на фоне которого выделялись, поих словам, "языки пламени". На самом деле пламя, в особенностивулканическое, прозрачно; оно бывает голубоватым, зеленоватым иликрасноватым, но при всех обстоятельствах его нельзя увидеть с расстояния внесколько километров. А корабль "Эребус" отстоял от вулкана Эребус более чемна 60 км. В действительности мореплаватели видели мириады раскаленныхчастиц, выбрасываемых вырывавшимися под огромным давлением газами на высотусотен и даже тысяч метров. Так продолжалось многие часы без перерыва... Именно во время подобных длительных выбросов скорее всего и происходит"очищение" кристаллов: отдельные взрывы, даже очень сильные, длятся слишкоммало времени, чтобы позволить осуществиться процессу. Извержение 1841 г.характеризовалось повышенным давлением, в результате чего газы выбрасывализагруженные твердыми кристаллами клочья лавы на большую высоту и в полетеотдирали их друг от друга. К концу извержения верхние склоны горы, наружныескаты и, если оно тогда уже существовало, днище кратера должны былипокрыться густой смесью кристаллов и шлаковых лапиллей - финальный актпревращений магмы. Затем на протяжении полутора веков дно кратерапокрывалось наслоениями лавовых потоков обычная картина для вулканов спостоянным озером расплава Слой кристаллов 1841 г. оказался погребен подпластами лавы, излившейся позже. Помимо Фила и меня, вопрос о происхождении анортоклазов мало коговолновал, но каждому хотелось привезти этот редкий кристалл в подароктоварищу - кристаллографу или минералогу. Что говорить, вулканическиеполевые шпаты таких размеров - исключительное явление, а то, что они лежат в"чистом" виде совсем уже редчайший случай. У нас появилась замечательнаявозможность изучить не только их минералогические характеристики, но итермические деформации кристаллов, исследовать содержащиеся в нихстекловатые, кристаллические и газовые включения. Анортоклазы представалиперед нами в разных формах, некоторые были спаяны - сдвойникованы, какговорят кристаллографы, причем также по-своему. Даже те из нас, кто не имелраньше представления о минералах, включились в захватывающий поиск красивыхобразцов. Больше всего котировались редко попадавшиеся мегакристаллыанортоклаза с темными включениями пироксенов размером около 10 мм. Теперьохота за кристаллами отнимала у нас почти все свободное время - если,конечно, пурга и туман позволяли высунуть нос из палаточного заточения. По прошествии двух недель на вершине Эребуса мы полностьюакклиматизировались и адаптировались. Никто не жаловался на головные болиили тошноту. Единственным постоянным неприятным фактором оставалась быстраяутомляемость, подтверждавшая эмпирическое наблюдение о том, чтофизиологически высота Эребуса соответствовала 8000 м на других широтах. Сомнения Подготовительная суета неотвратим приближала меня к принятию главногорешения - состоится ли спуск в активный колодец или нет? Сомнения охватывалименя, едва мы забирались в палатку, роились в голове все время, пока я незасыпал (к счастью, спал я крепко). Вот уже десять дней, как мы вели регулярное наблюдение за жерлом и покане сумели уловить ни малейшей закономерности в чередовании взрывов.Удивляться не приходилось: таково свойство всех вулканов, что бы нирассказывали очевидцы, в том числе и выдающие себя за вулканологов. Сколькораз приходилось слышать и читать, что Стромболи отличается регулярнойдеятельностью. Не верьте: вопреки легенде, Стромболи в этом смысле неотличается от всех остальных вулканов планеты. На Эребусе полное затишьедлилось порой двадцать часов - более чем достаточный срок для того, чтобыспуститься к озеру и активным жерлам, произвести замеры, взять пробуэруптивных газов и сублимированных солей, выстилающих края отверстий, и безособой спешки подняться наверх. С другой стороны, бывало, что в течение часараздавалось два, а то и три взрыва. Поскольку предугадать их мощь былоневозможно, пребывание в этот момент в непосредственной близости от жерлапредставляло слишком большой риск, пойти на который я не мог. 21 декабря, в первый день антарктического лета, колебания и сомнения уруководителя экспедиции уступили место глубокому унынию. Произошло это врезультате события, воочию продемонстрировавшего нам норов Эребуса. В полночь Фил и Макс сменили нас с Куртом на посту возле края колодца,откуда мы вели наблюдение за деятельностью вулкана. Эти дежурства велисьтеперь постоянно, за исключением особой непогоды. Итак, Фил и Макс принялисмену в полночь, а три часа спустя произошел взрыв такой силы, что обоихнавзничь опрокинуло ударной волной. Не привыкшие к своенравным выходкамвулкана ребята со всех ног без оглядки припустили к стенке кратера, вмгновение ока вскарабкались по ней вверх и ворвались в лагерь. Они поступилисовершенно правильно. Взрыв такой мощи не происходил еще ни разу за десятьдней дежурств и вполне мог быть предвестником опасной эруптивной фазы. Черезнесколько часов мы осторожно спустились на днище. На посеревшем от пепласнегу валялось множество свежих бомб. Свежую лаву легко узнать поконтрастному цвету и отливу, этот характерный металлический отлив какправило исчезает в результате окисления и гидратации за несколько часов илидней. Поверхностное выветривание идет тем быстрее, чем больше в активномкратере агрессивных газов, чем теплее и влажнее климат. В кратере Эребусаклимат был далек от экваториального, но эманации сернистых паров оказывалидействие довольно быстро, так что свежевыброшенные продукты легко былоотличить от появившихся там неделю назад или раньше. Кстати на Гваделупеблагодаря сочетанию обоих факторов - жаркого влажного климата Антильскихостровов и газовых эманаций Суфриера выветривание идет очень быстро, так чтоотличить свежую лаву от старой совсем просто. На Эребусе эти отличия не такбросались в глаза, но мы успели уже навострить глаз - по крайней мере впотребных нам хронологических рамках. Силу взрыва сдувшего наших часовыхподтверждало обилие свежих бомб. "Как хорошо что наблюдатели не задержалисьна месте происшествия", мелькнуло у меня. При спуске в кратер мы обратили внимание на то, что стальной трос ккоторому был прикреплен грузовой крюк большой лебедки, свободно висит устены. Между тем, накануне мы натянули его, сколько могли, подальше от стеныи внизу зацепили крюк за большой камень. Сейчас вид болтавшегося тросавнушал беспокойство. Что могло произойти? Объяснение ждало нас внизу: трослопнул в двух метрах от камня, за который был зацеплен, причем оборвала еговулканическая бомба. Она лежала по соседству и ее участие в деле не вызывалосомнений: когда бомба обрушилась на натянутый трос она была так вязка чтооблепила его, прежде чем порвать. Все произошло в какую-то долю секунды. Задолгие годы хождений по вулканам мне еще не приходилось наблюдать столькурьезного зрелища: Курт и Джо подняли вулканическую бомбу килограммов втридцать за стальное "ушко", навечно впаявшееся в породу... После этого инцидента мой оптимизм сильно пошел на убыль. Особеннообидно было думать о неудаче, стоя на краю колодца и жадно вглядываясь влавовое озеро. Оно тяжко ворочалось и вздыхало, на его пурпурной поверхностивспучивались огромные пузыри и, лопаясь выбрасывали голубоватые эманации. Изщелей по соседству время от времени вырывались струи газов даже сверху наглаз было заметно под каким напором они выходили и как высока их температура- какое заманчивое "лакомство" для вулканолога. Да, все это было прекрасно но вулкан только что продемонстрировал,насколько он может быть грозен. Риск непоправимых последствий перевешивалманящий зов лежащего у ног чуда природы. И все же наотрез отказаться от спуска было не так просто. Никто бы нестал оспаривать моего решения, поскольку в этой области я обладал самымбольшим опытом. С другой стороны именно благодаря опыту я знал, во чтообошлась наша экспедиция. Ее главной целью, ради которой в группу включилитакое количество людей, был отбор проб и проведение замеров в активномжерле. Отказаться от нее можно было только в крайнем случае перед лицомнеопровержимых доказательств неосуществимости спуска или сопряженной с нимкрайней опасности. Бросить все и уйти представлялось до боли обидным... Дилемма не давала мне покоя. Последовавшее за описанным происшествием27-часовое затишье опять потянуло чашу весов в другую сторону. Если взрывы втечение двух суток будут такими же нечастыми, может, стоит попробоватьвтроем спуститься к озеру? Даже огромная, в тонну глыба мягкой лавы, которуювулкан швырнул ночью (при ярком солнце, разумеется!) по соседству с палаткойФила, не убедила меня окончательно отказаться от идеи. Тот факт, что глыбапролетела 600 м, доказывал лишь одно: сила взрывов бывает огромной. Этоничего не добавляло к исходным условиям дилеммы, поскольку и куда болеескромные проявления опасны для людей, находящихся в жерле. В тех редкихслучаях, когда нам удавалось заметить взрыв, мы видели, что ударная волна,заполнив цилиндр двухсотметрового колодца, в ту же секунду выплескиваласьвверх на 120 м... Нет, экспериментировать с воздействием подобного удара начеловеческий организм лучше не стоило. Бдительные особы Итак, с каждым новым взрывом надежда прослушать пульсирующее сердцевулкана то просыпалась, то вновь угасала. К моим сомнениям примешивалисьисторические реминисценции, показывавшие, какой ценой приходится платить вэтой части света за ошибки руководителей экспедиций. 9 января 1909 г. Шеклтон, Адамс, Уайльд и Уилсон достигли88o23' ю. ш. Южный полюс лежал перед ними в каких-то полутораградусах! Оставалось одолеть меньше 180 км по ровному плато. Все жуткиеорографические препятствия были уже преодолены и остались за спиной. И воттут Шеклтон, человек редкой энергии и целеустремленности, годами жившийодной-единственной мечтой - покорить Южный полюс, поворачивает назад:остававшийся у них запас провизии не позволил бы им вернуться, реши онипройти намеченный маршрут до конца. Три года спустя Скотт, Отс, Эванс, Боуэрс и Уилсон - тот самый Уилсон,что был вместе с Шеклтоном, и те самые Уилсон и Боуэрс, что проделали "самыйжуткий поход" ради яиц императорских пингвинов - достигли полюса. И погиблина долгом пути назад. Сначала Эванс, потом Отс, пожертвовавший собой втщетной надежде спасти троих оставшихся, и наконец трое оставшихся...Воспоминания служили историческим фоном моим раздумьям об обстоятельствах, вкоторых оказываются люди, бросившие вызов природе. Это уже не "победа илисмерть", это - победа и смерть или поражение и жизнь... О цене осторожности свидетельствуют нападки, которым подвергся норвежецБорхгревинк, первый путешественник, ступивший не на ледовое поле, анепосредственно на антарктический материк (это произошло в 1895 г. возлемыса Адэр, открытого за полвека до того Джеймсом Россом). В 1899-1900 гг.Борхгревинк руководил первой зимовкой на континенте. Она прошла в оченьтяжелых условиях. Следующим летом Борхгревинк с двумя спутниками совершилипоход по шельфовому ледника Росса, дойдя до 78o50 ю. ш., "самойюжной точки", достигнутой к тому времени. По возвращении в Англию(экспедиция, которой руководил энергичный норвежец, была британской)Борхгревинка жестоко отчитали за то, что он повернул назад, а не двинулсядальше к югу: упустить возможность в первом году нового века добраться довосьмидесятой параллели! При этом не учитывалось, что кто-то из них, а то ивсе трое, могли не вернуться из похода. Право на решение должно принадлежатьлюдям, непосредственно участвующим в деле, а не "генералам", заседающим вштабах или торговой палате, не влиятельным особам, будь то президентынаучных обществ или университетская профессура. Одним из тех, кто наиболее агрессивно вел себя по отношению кБорхгревинку (а несколькими годами позже к Шеклтону), был президентКоролевского географического общества Клементс Маркхем. Сам он, совершив вмолодости несколько коротких экспедиций на развалины инков в Перу, сделалблестящую карьеру в качестве заседателя в различных комитетахмогущественного Географического общества Великобритании, удостоился многихпочестей и наград, прожил долгую спокойную жизнь. Характеристику сэраКлементса, оставленную Лоуренсом Кэрвеном в замечательной "Истории полярныхпутешествий", с полным правом можно отнести ко всякому, кто поставитприродный ум на службу честолюбию. А уж добравшись до власти, подобные лицацепляются за нее руками и ногами. "Маркхем - пишет Кэрвен, - обладалтактическим талантом, умением плести тончайшую интригу и терпеливо выжидатьмомента, пока бразды правления окажутся у него в руках". Маркхем невзлюбит Борхгревинка в первую очередь потому, что тот не былангличанином, а в высших кругах охотно культивируют шовинизм, и еще потому,что тот не был офицером королевского флота, а это в глазах сэра Клементсаявлялось непоправимым пороком. Тем же пороком страдал и Шеклтон, причем онусугубил его еще пуще, став соперником капитана Скотта, любимца Маркхема,для которого сопротивление волеизъявлению начальства было сродни бунту накорабле. Соответственно Маркхем сделал все, что в его силах, дабы помешатьвначале экспедиции Борхгревинка а затем Шеклтона. С годами влиятельные особы укрепили свое влияние, а отношения, которыебыли характерны для тех далеких лет не редкость и в наши дни. Прежде чемдело дойдет до преодоления природных препятствий, приходится продиратьсясквозь препоны, воздвигнутые бонзами от науки. Я вспоминал о своих прославленных предшественниках, думая о дилемме,поставленной передо мной Эребусом. Конечно я не собирался идти на рисктолько ради того, чтобы потом не подвергнуться критике со стороныпредставителей научных инстанций - прежде всего потому, что не считал ихкомпетентными. Не собирался я ставить ребят в опасное положение и радиинтереса, пусть очень большого, который представляли эруптивные газы. Сдругой стороны, невыносима была мысль уехать несолоно хлебавши, когда имелсяшанс спуститься и добыть вожделенные пробы! Мы столько мечтали о них,столько уже потратили сил, начиная с малоприятного выбивания кредитов икончая обморожениями не говоря о доставке в кратер оборудования иаппаратуры. Нет, право слово, быть на Эребусе и не заглянуть в него - чистоебезумие... Каждый новый период продолжительного затишья пробуждал очереднойвсплеск надежды. Отпраздновали рождество. В полночь во франкоязычной кухне-столовой, а вполдень в англоязычной. Четырнадцать здоровых парней в "парадной зале"радиусом меньше двух метров сидели в прямом смысле тесным кругом; царилодружеское веселье. Обычно во французской палатке был французский стол, а вновозеландской - британский. Правда блюда одной и другой кухни не особенноотличались: провизию брали из общего запаса - мороженое мясо и овощи, сухоекартофельное пюре, сыр, масло, галеты, шоколад, варенье, фрукты (сушеные илив сиропе). Способ приготовления тоже был примерно один и тот же, но беседаза едой на родном языке дает большую релаксацию, если можно так выразиться.Тем не менее ежедневно каждое "землячество" непременно приглашалоодного-двух иностранцев к своему столу. Это было важно для сохранения общегодуха экспедиции, где чужими были только языки. Затем на три дня зарядила пурга. Видимость упала до нескольких шагов,так что походы к кратеру пришлось прекратить. Минули уже три недели нашегопребывания на вулкане, и усталость начата давать себя знать. Высота, холод исухость воздуха подтачивали сопротивляемость организма. Одни справлялись сэтим лучше, другие хуже, но воздействие ощущали все. Однако, как толькостихала непогода, все жадно накидывались на работу. Фанфан и Жан-Кристофбрали пробы газов из трещин в основании стенки кратера, мы с помощьюрадиометра измеряли температуру лавового озера, собрали коллекциюгеологических образцов и несколько сотен кристаллов анортоклаза. Рэй записална ленту гектометра подземные толчки. Вернер исследовал и занес на картусистему пещер, начинавшуюся в "сейсмографическом зале" и уходившую почти подсамый лагерь. Наконец туман рассеялся, выглянуло солнце и мы ходко припустились ккратеру. Я все больше утверждался в мысли поступить так, как мы сделали наНьирагонго, где после полутора недель наблюдений совершили вылазку вогненный колодец. Огромное мятежное озеро Ньирагонго выплеснулось из широкойчаши, где обычно кипело и за несколько минут залило все днище кратера -более 150 тыс. м2. Подобные разливы случались уже не однажды, но за десятьдней наблюдений за жерлом мы установили, что они происходили только ночью. Вконце концов я принял решение рискнуть и произвести спуск около полудня впоследний день нашего пребывания у кратера, если ночной разлив огненной лавыпрекратится к рассвету. Здесь, на Эребусе, после серии редких взрывовзарегистрированных до начала пурги, можно было попытаться проделать тот жетрюк. Опять-таки если суточное наблюдение покажет, что промежутки междувзрывами длятся не меньше пяти-шести часов. Джо и Курт а затем Шон и Гарри несли вахту у жерла, остальныезанимались своими делами. В полночь, когда солнце заливает полюс дивнымзолотистым светом и даже создает иллюзию тепла, хотя термометр по-прежнемупоказывает -27oС, мы с Фанфаном заступили на дежурство. Шон иГарри проведя снаружи уже больше шестнадцати часов не захотели спускаться влагерь. Вместо того чтобы идти есть или спать они притулились рядом с нами уледяного гребня колодца. Открывавшаяся картина была поистине грандиозной.Внизу на дне цилиндра всполохами розовело озеро расплава, впереди поднималсяконус горы Дисковери, с которой сползали языки ледников, искрившиеся подполуночным солнцем. На востоке, казалось совсем близко, в идеальнопрозрачном воздухе расстилался шельфовый ледник, из которого поднималисьбледно-зелеными холмиками Терра Нова и Террор. Около четырех часов утра послышался довольно сильный взрыв. До насдолетели клочья лавы. Ну все, теперь если до следующего взрыва пройдет хотябы четыре часа, мы спускаемся в жерло! В течение следующих пятидесяти минут раздалось два взрыва. ПоведениеЭребуса как было, так и осталось непредсказуемым. На этот раз от попыткиспуститься в кратер пришлось отказаться. Мы уезжали за 20 тыс. км от цели,которая находилась от нас в 120 м - рукой подать... Лавовые озера В течение трех лет у нас не было возможности вернуться на Эребус. В1975 г. - из-за отсутствия средств, в 1976 - из-за скандала с Суфриером.Быть может мы пропустили тогда редкий случай: новозеландские коллегисообщили, что активность жерла в том году была значительно слабее, чем в1974. Когда наконец в 1977 г. у нас появился случай навестить Эребус, ФилипКайл прислал мне каблограмму о том, что эруптивный процесс снова усилился. Яизменил наши планы и в соответствии с этим состав группы. Коль скоро спуск в колодец не планируется, бессмысленно брать вэкспедицию людей, специализирующихся на подобных операциях. За неимениемдоступа к "горячим" газам придется работать с холодными эманациями, как мыих называем. Экспедиция, пробывшая на Эребусе с 2 по 17 января 1978 г.оказалась таким образом не столь многочисленной, что упрощало интендантскиепроблемы: нас было восемь вместо четырнадцати. Филип Кайл взял с собойассистентом молодого американского геолога Билла Макферсона, Брэд Скоттпредставлял геологическую службу Новой Зеландии, Питер Фаррел отвечал заоргвопросы (роль, которую три года назад успешно выполнял Шон Норман) аРассел Брайс был у него помощником. Французы прибыли втроем: РенеФэвр-Пьерре, больше известный как Йети, химик из Гренобльского центраядерных исследований, Жорж Польян из Центра по изучению слабойрадиоактивности и я. Как и в прошлый раз медики предписали нам пройти адаптацию на леднике уКлыка, но мне удалось уговорить начальство не отправлять нас в промежуточныйлагерь. Вертолеты забросили участников экспедиции в верхний лагерь послетого, как я дал торжественное обещание не переутомляться и вообще ничего неделать в первые пять суток - минимальный срок для акклиматизации. Итак мне посчастливилось вновь порадовать свой взор сказочным видомвокруг базы Скотта, а затем грандиозным пейзажем, открывающемся с высотЭребуса. В этот раз мы приехали попозже, и летнее таяние было уже в разгаре.Прошел первый ледокол, на солнце нежились тюлени, пингвиньи детеныши на мысеРойдс подросли почти вровень с родителями, хотя еще донашивали серые пуховые"доспехи", поморники на полном серьезе пугали нас, стараясь защититьединственное большое коричневое яйцо, которое они высиживали, храбропикировали с криком, а иногда даже задевали голову крылом. Антарктическийсвет был все так же ярок, а Эребус так же царствен. Над вершиной виселолегкое пиниеобразное облако, которое ветер вытягивал в длину на добрую сотнюкилометров. Своей славой вулкан обязан, конечно, тому, что природа воздвигла его втруднодоступной Антарктиде, за тридевять земель от обитаемых районов.Немалую роль играет и величественность окружающего пейзажа. Но для нас,вулканологов, он привлекателен еще и тем, что ставит ряд вопросов, накоторые пока нет однозначных ответов. Чем объясняется его непрекращающаясяактивность? Почему питающая Эребус вязкая лава образует озеро жидкогорасплава вместо того, чтобы застыть, окаменеть в полярном холоде? Почемусреди тысяч активных вулканов Земли только Эребусу свойствен стольуникальный химический и минералогический состав лавы? И почему этотисключительный вулкан оказался в не менее исключительном месте? Все эти вопросы не давали мне покоя, быть может, в большей степени, чеммногим другим, по той причине, что проблемы лавовых озер будоражат мой ум напротяжении вот уже тридцати лет. Причем будоражат не умозрительно, какчеловека, заинтересовавшегося тем или иным аспектом вулканологии, а поличным мотивам. Так уж сложилась моя жизнь, что я вновь и вновь сталкивалсяс этим поразительным явлением природы. Ньирагонго, Эрта-Але, Эребус, неговоря уж об эфемерных озерах. Было выдвинуто немало объяснений механизму, позволяющему породеоставаться в расплавленном состоянии: конвекция, заставляющая свежую магмуподниматься из глубин и увлекающая частично охлажденную магму с поверхностивниз, тепло магматических газов, экзотермические реакции отдельныхкомпонентов магмы с кислородом воздуха; даже калории радиоактивногоизлучения горных пород. Сам я долгое время разделял гипотезу о том, что газыявляются главным фактором переноса тепловой энергии с глубин к земнойповерхности. Действительно, газы способствуют поддержанию высокойтемпературы озер расплава, так же очевидно, что этому способствуют инекоторые окислительные реакции. Однако если до 1977 г. я скептическиотносился к идее конвекции, заставляющей лаву подниматься с километровыхглубин, то теперь я считаю это предположение весьма правдоподобным. Убедило меня внезапное исчезновение в 1977 г. лавового озераНьирагонго. Извержение, начавшееся там 10 января этого года, оказалосьисключительным по всем статьям: по своей краткости - оно продолжалось менееполучаса; убийственной силе - лавовые потоки унесли несколько сот жизней вто время, как обычно извержения не приводили к столь тяжелым последствиям;по площади, которую лава залила за каких-то двадцать минут, - 20 млн. м2;наконец, по объему магмы, участвовавшей в столь коротком извержении, - 200млн. м3. До тех пор я придерживался классической схемы, согласно которой лавовоеозеро и его питающее жерло имеют в разрезе вид гриба на длинной тонкой ножкеили зонтика. В меньшей степени я был согласен с объяснением механизмадействия такого вулкана. Оно состояло в том, что восходящий потокрастекается в стороны при выходе на воздух и вновь устремляется вниз, ставболее тяжелым (по сравнению со свежей магмой) в результате охлаждения ипотери газов во время перемещения по поверхности озера. При этом нисходящиепотоки обтекают восходящую колонну. Подобное описание представлялось мне маловероятным с механической точкизрения. Трудно было представить себе, каким образом лава, став очень вязкойв результате потери 100-260o после многочасовых блужданий поповерхности озера умудряется вновь отыскать узкое горло для спуска поподземному "трубопроводу". Схема выглядела особенно нереальной потому, чтонапор восходящего по этому трубопроводу потока явно превосходилгидростатическое давление. Попробуйте вообразить себе ванну, которую нужнослить через ту же трубу, через которую она наполняется, причем именно вмомент наполнения... Напомню, что извержение 1977 г. развивалось следующим образом. Вначаленапор восходящих потоков магмы привел к подъему уровня лавового озера на 50м; вулкан продолжал раздуваться и в конце концов треснул, словно перезрелыйплод. Потоки лавы забурлили по склонам, выливаясь из боковых трещин,открывшихся в 800 м ниже кратера. Когда я облетел кратер на самолете, он былпуст. Этот факт в совокупности с остальными не оставил сомнений в том, чтоизлияние произошло под действием силы тяжести. Иными словами, из вулканавытекла огненная масса, находившаяся выше уровня открывшихся трещин. Еслидопустить, что структура вулканов с постоянными озерами имеет форму гриба натонкой ножке, то объем вытекшей лавы и магмы должен был быть равен объемуозера. Между тем, они не сходились на целый порядок: объем шляпки" в кратереНьирагонго не превышал 20 млн. м3, в то время как из трещин вырвалось неменее 200 млн. м3 расплава. Таким образом, принятая большинством геологовклассическая схема - плоскость на длинном тонком стержне - не могла датьобъяснение механизму колоссального излияния 10 января. Согласно моей гипотезе, система, питающая лавовые озера, выглядит вразрезе иначе. Она представляет собой не раскрытый зонт, а расширяющуюсякнизу сеть взаимосвязанных трещин (см. рисунок) Озеро в этом случае являетсяне резервуаром, впитывающим излишек расплава, поднимающегося по нитевидномуканалу, а точкой выхода на поверхность гигантского сужающегося кверху столбамагмы. Исходя из этой схемы, можно дать объяснение не только извержениюНьирагонго, но и движению конвекционных потоков, выносящих на поверхностьогромное количество тепловой энергии, рассеиваемой озером (наши подсчетыпоказывали, что это количество составляло порядка 960 МВт на Ньирагонго в1959 г., 12200 МВт там же в 1972 г. и 130 МВт на Эрта-Але в 1973 г.). Подобная схема предполагает наличие под вулканом обширной сетиперекрещивающихся трещин. Геологический анализ показывает, что скорее всеготак оно и есть на самом деле. Лавовое озеро Эребуса локализовано в местепересечения двух зон разломов: достаточно взглянуть на карту, чтобыубедиться в этом. По одной оси расположены вулканы островов Росса и Бофорта,по другой - мощный конус горы Дисковери. Вертолет в четыре захода доставил нас на уже знакомую широкую террасу.Эребус, однако, не сделал скидки старым поклонникам: холод перехватывалдыхание. Было - 30oС с ветром. Установка палаток, перенособорудования, устройство кухни, продовольственного склада и прочих объектовне позволили согреться, поскольку мы делали все с обещанной медлительностью,а она не "производит" калорий. Трое ребят, правда, налегали изо всех сил:Фил и Билл - потому что находились на горе уже четыре-пять дней, а Питер...Приземистый крепыш, один из лучших новозеландских альпинистов, он привыкштурмовать андийские и гималайские вершины; два года назад он снискалмеждународную известность, совершив в связке первовосхождение на Джанну(7710 м) по северной стене. Так что здешние 3700 м должны были казаться емупустяком. Но именно опытнейший Питер стал жертвой приступа горной болезни. Все мы в первые три дня испытывали головные боли, но справлялись с нимис помощью таблеток аспирина. У Петера боль не проходила от лекарств. Помимоэтого, он очень плохо спал, а сон, как известно, один из важнейших факторов,помогающих переносить жесткие климатические условия. Лишь на третью ночьПитеру удалось заснуть с помощью кислородной маски. Не будь ее, пришлось быэвакуировать нашего парня вертолетом в госпиталь Мак-Мердо. После КарлоМаури второй "гималаец" не смог совладать с Эребусом. Правда, альпинистская закалка не позволила Питеру оставаться стороннимнаблюдателем, и он участвовал в дежурствах по лагерю. Между прочим, в периодакклиматизации это тоже требовало немалых сил. Основным нашим инструментомбыла ножовка - ею мы пилили снег, хлеб и мясо. Акклиматизация должна былапродлиться пять суток, но вечером пятого дня задула пурга. Старая знакомаяприветствовала нас по полной программе. Как и в предыдущий раз, перво-наперво предстояло втянуть на крайкратера два центнера оборудования. Прошлый опыт сильно пригодился: мы знали,что самый удобный маршрут ведет к северо-западной точке, откуда мыперетащили все к рабочему месту у северо-восточного края губы кратера.Операция проходила следующим образом: ящики и коробки привязывали к саням,Рассел устанавливал метрах в двадцати пяти выше по склону легкие козлы сблоком, веревку от саней перекидывали через блок, мы впятером тянули ее вниз- и сани ехали вверх. Седьмой подправлял их движение, восьмой снимал напленку. Высота давала себя знать, особенно доставалось тягловой пятерке, ноза два часа мы справились. Зато с каким удовольствием мы сбежали вниз к базовому лагерю. Спускзанял от силы минут пятнадцать. Все были возбуждены: наконец-то кончилсяпериод вынужденного безделья и плохого самочувствия. Мы радовались, словнопри выходе из больницы. В каком-то смысле так оно и было: мы наконецперестали глотать таблетки. После дивного ужина с горячим какао - настоящим какао нашего детства, ане быстрорастворимой гадостью, которой торгуют сейчас, - я отправился водиночку прогуляться к ледяным башням. Ночное солнце золотило снежныесклоны, волнами убегавших к темно-голубому морю, в сторону полюса уходилабезбрежная громада шельфового ледника Росса. Между ними выделялся узкийполуостров, на оконечности которого виднелся черный треугольничекОбсервейшн-Хилла - сложенного из базальтовых шлаков холма, отделяющего базуСкотта от станции Мак-Мердо. Поразительная прозрачность воздуха: ведь холмотстоял от меня в 40 км! Но это еще не все - за ним я различал ледникиТрансантарктического хребта. Было полное безветрие, термометр показывалвсего -20oС. Мне захотелось даже раздеться по пояс, как бывало впогожий день в Альпах. Но для этого пришлось бы снимать парку, толстыйшерстяной свитер, байковую шотландскую рубашку, тонкую "водолазку", льнянуюнижнюю рубашку, потом - шелковую... Когда мы проснулись, погода не предвещала ничего хорошего. Температура,правда, держалась на той же отметке, что и накануне вечером, но небозаволакивали предательские бурые облачка. Ватный ком вспухал над вершинойЭребуса, и полчаса спустя засвистела пурга. Мы просидели на приколе двое суток. Южный ветер чередовался с туманом,также не дававшим возможности работать. Время тянулось мучительно медленно.Мы встречались "в кафе на углу" (большой палатке), прикидывая так и этак,что будем делать, когда кончится непогода. Полярный урожай В 1974 г. я привез с собой кучу книг - научных публикаций ихудожественной литературы, но не мог заставить себя сосредоточиться натексте. Наученный горьким опытом, на сей раз я свел до минимума духовнуюпищу, взяв в экспедицию лишь томик стихов, книгу Шеклтона о путешествиях1914 и 1917 гг. и несколько оттисков статей по вулканологии. Плохая памятьна слова позволяет мне вновь и вновь с неизменным удовольствием возвращатьсяк любимым стихам. Книга Шеклтона "Южный полюс" служила мне своеобразнымисторическим путеводителем по Антарктике. А вот научные статьи... Их ятолько пробежал глазами: проработать, как полагается, текст не удавалось исейчас. Это можно было считать немалым прогрессом в сравнении с 1974 г.,когда я просто не мог следить за строчками. Тогда я отнес умственную апатиюна счет влияния высоты и нервного напряжения: предстояло принять решение оспуске в жерло, и все мысли вертелись вокруг него, заставляя меня шарахатьсяот надежды к отчаянию. В 1978 г. из числа этих факторов сказываться моглалишь высота, и тем не менее вулканология, о которой я, казалось, был готовдумать круглые сутки, не лезла в голову. Даже с Филом, Вернером,Жаном-Кристофом и остальными мы скорее перебрасывались репликами, чемдискутировали по-серьезному. Поистине эта гора действовала на мозгопустошающе. Прошло уже восемь дней. В принципе мы адаптировались и могли без рискаподвергать себя физическим нагрузкам. Но сказать, что мы чувствовали себя всвоей тарелке, было нельзя. У меня появилась стойкая головная боль в областизатылка. Я принял две таблетки, не помогло. Потом еще две - с тем же успехомБоль не проходила двенадцать часов. Я не находил себе места ни в спальноммешке, ни на воздухе. Похоже, что неделю спустя возвращались симптомыначального периода. Что же происходит с человеческим организмом на высоте? Ответ на этот вопрос, пожалуй, следует искать здесь, в Антарктиде,потому что на гималайских вершинах вряд ли возможно заниматьсясистематическими исследованиями. Мне почему-то кажется, что, будь у нас непалатки, а хижины, где температура воздуха и влажность более соответствуютпривычным условиям, мы не испытывали бы таких трудностей. Но это толькопредположение. Горная болезнь изучена весьма слабо, и наличие на Эребусевулканологов, метеорологов, гляциологов и прочих "подопытных кроликов"открывает широкие возможности перед врачами и физиологами. Надо будетподкинуть эту идею шефу новозеландских антарктических экспедиций БобуТомсону и Морту Тэрнеру, отвечающему за американские антарктическиепрограммы. С этими благими мыслями я и заснул. Двое суток метелей и туманов сменились наконец хорошей погодой, и мыотправились на северо-восточный край кратера, где было сложено оборудование.Нас было шестеро - Фил Кайл и Билл Макферсон, закончив свою геологическуюпрограмму, остались в лагере ждать вертолета. Они и так задержались, чтобыпомочь нам. Все лежало на месте в полном порядке, несмотря на бушевавшую сороквосемь часов пургу. Мы стали помогать Жоржу и Йети налаживать манипуляторы.У каждого из них была собственная система отбора проб вулканических газов.Жорж намеревался улавливать "дочерние продукты" радона, а Йети - галогены.Радон представляет собой эманации радия. Земля постоянно испускает их, новесьма по-разному - в зависимости от места и времени. Среди факторов,обусловливающих изменчивость эманации можно назвать состав пород и уровеньсодержания радия, однако известную роль играет и внутреннее напряженноесостояние слоев, в частности предшествующее землетрясениям. Вулканыобращенные в глубину "форточки Земли" представляют в этом отношении большойинтерес. Этим предстояло заниматься Жоржу. Что касается Йети (Фэвра-Пьерре) тоон специализируется на обнаружении и измерении уровней содержания хлора ифтора в атмосфере. Лаборатория комиссариата по атомной энергии, где онработает, занимается контролем за загрязнением атмосферы промышленнымиотходами. Йети разработал методику, позволяющую обнаруживать незначительные,но от этого не менее вредные концентрации так называемых галогенезированныхсоединений, которые заводы выпускают в воздух, едва государство перестаетсмотреть в их сторону, другими словами - почти беспрерывно. В особенностиэто касается промышленности по производству алюминия, стали, кирпича,химических удобрений... Жители наших северных департаментов или долины Ронызнают, что такое загрязнение среды обитания не понаслышке, однако их голостонет в басистых раскатах представителей крупных концернов и финансовыхгрупп... Так вот вулканы тоже выпускают в атмосферу вредоносные газы, ноникому в голову не приходит селиться или возделывать землю в местах подобныхэманаций. Во-вторых вулканические "трубы" поднимаются все-таки вышезаводских. Вулканические эманации состоят из так называемых основныхкомпонентов, то есть воды, окиси серы, углекислого газа, окиси углерода,водорода, сероводорода, а также второстепенных компонентов, содержаниекоторых в совокупности не достигает и 1% общего объема. Носителями информации о событиях, происходящих в чреве вулкана,являются газы, поэтому мы так старались "поймать" их в момент выделения измагмы. Нашими предшественниками на этом тернистом пути были троеамериканцев: Дэггар, Шепхерд и Дэй, которые шестьдесят с лишним лет назадрискнули подобраться к озеру лавового расплава в кратере Килауэа на Гавайях.После них этим никто не занимался до 1959 г., когда после года напряженныхусилий нам удалось взять подобные пробы. Это произошло в кратере Ньирагонго, где в тот момент сложиласьблагоприятная обстановка. Однако и наши предшественники и мы самипользовались весьма несовершенной техникой взятия проб, поэтому лабораторныеанализы хотя и дали интересные результаты (в то время любые данные об этомпрактически неведомом явлении были на вес золота) но все же оказалисьнеудовлетворительными. Мы быстро поняли существо ошибки и рьяно взялись заразработку новых методов отбора проб. Анализ газов, поверьте мне, не такаяпростая штука, как может показаться. В идеале хотелось бы иметь возможностьдозировать и вести непрерывный анализ содержания различных компонентоввулканических эманаций прямо на месте. Этого мы пока не достигли (вчастности из-за ничтожности отпускаемых нам средств) но все же сделализаметный рывок к цели. Наша группа собрала обширнейшую коллекцию пробэруптивных газов - в пять-шесть раз больше, чем все вулканологи мира вместевзятые, - и провела наибольшее число достоверных анализов, то есть анализов,результаты которых не вызывают сомнений. Тем не менее мы все еще далеки оттехнического совершенства. Сейчас когда пишутся эти строки (1978г.), мы возлагаем серьезныенадежды на полевой хроматограф. Легкий и надежный прибор сконструированныйАндре Нолем, Франсуа Легерном и Пьером Бикокки, был испытан на итальянскихвулканах, а затем прекрасно проявил себя на Мерапи. Окончательный вердиктвыносить рано, но возможно, с его появлением мы сможем сделать еще одинрывок. Пока же приходится проводить точные анализы в лаборатории, то естьчерез несколько дней, а то и недель после взятия проб, когда они успеваютохладиться до температуры окружающей среды. Как бы то ни было, уже сейчас мыв состоянии заняться не только основными, но и второстепенными компонентамигазов. Не исключено, что именно они окажутся наиболее перспективными вподходе к пониманию процессов, происходящих в вулканических глубинах. В 1974 г. Фанфан и Жан Кристоф привезли с Эребуса пробы, собранные вкрасивых фумаролах, вырывавшихся под довольно солидным напором из трещины встенке кратера и определили их основные компоненты. Это был первый шаг визучении газовых эманаций уникального вулкана На сей раз мы хотели совершитьвторой шаг. Ввиду невозможности добраться до раскаленных газов у поверхностиозера была поставлена задача определить концентрацию ряда веществ иэлементов в холодном султане. Они присутствуют там лишь в виде следов,однако мы полагали, что уже их наличие отражает до некоторой степени то, чтопроисходит в глубине. Речь шла, как я уже упоминал, о хлоре и фторе, с однойстороны, и радоне и его дочерних радиоактивных продуктах - полонии, висмутеи свинце - с другой. Нас больше интересовало соотношение между уровнями их содержания, чемабсолютные значения. Дело в том, что концентрации этих элементов впиниеобразном облаке варьируют в огромных пределах, причем они меняются взависимости от многих причин: места, где берутся пробы, силы ветра,влажности воздуха, его температуры и т. д. Однако в принципе соотношениемежду уровнями содержания хлора и фтора, равно как полония и свинца,остается постоянным, поскольку при разбавлении, осаждении или растворенииодного элемента то же самое происходит и с другим. Польян и Фэвр-Пьерре привезли в этот раз простые, легкие и надежныеприборы, способные выдержать долгий путь до объекта изучения. Коллеги былинаучены горьким опытом экспедиции 1974 г., когда ультрасовременный, ноненадежный радиометр, доставленный с превеликими трудностями в кратер,отказался работать. Видимо, сказались холод и тряска... Нынешний аппаратперенес все в лучшем виде, в том числе и полярную вьюгу. Меня это особеннопорадовало. Сколько раз приходилось сталкиваться с такой картиной: ценойотважных усилий вулканологу удается подобраться к эруптивному жерлу,включить прибор - и убедиться, что тот вышел из строя. В кратере всегда тослишком жарко, то слишком сыро, то электроника не рассчитана на такой режим,то мембрана плохо изолирована, то клапан пропускает воздух, то оптикуразъело плавиковой кислотой, то заклинило ролик - всего не перечесть... Сдругой стороны, как можно вообще проводить точные замеры в огнедышащемкратере? - Зато работа становится интересней, - заметил мне однажды по этомуповоду Фанфан. - Чем больше препятствий тем ценнее урожай. Замечание верное, хотя и не во всех отношениях. Скажем, я бы судовольствием сэкономил силы на борьбе с бюрократическими препятствиями.Тех, что приходится одолевать на вулканах, вполне достаточно для полногосчастья. Дух решимости Три дня Жорж и Йети наполняли свои ампулы образцами газовой смеси,выходившей из кратера Эребуса; один изучал галогены и сернистый ангидрид,второй - частицы металлов. Контрольные измерения, смена датчиков, записи,одним словом будничная работа. Термометр не опускался ниже -31oСи не поднимался выше -27oС; когда приходилось регулироватьприборы, кончики пальцев мгновенно прилипали к металлу, но Жорж и Йети уженаучились не обращать на это внимания. Остальные четверо вели наблюдения залавовым озером. Кому-то подобное зрелище могло бы показаться надоедливым. Ноу собравшихся вулканологов от самого молодого, двадцатипятилетнего, досамого старого, шестидесятитрехлетнего, малейшие оттенки происходившеговызывали массу эмоций. Мы даже отказывались уходить после дежурства впалатку. Будучи сам неприхотливым человеком, я все же поражался, глядя, какПитер и Рассел засыпали, свернувшись калачиком, словно ездовые собаки, прямона снегу, повернувшись спиной к ветру и подставив лицо солнцу. В этом году мы не стали спускаться на днище кратера. Во-первых, нехотелось терять драгоценного времени, а во-вторых, оставалась опасностьвылета вулканических бомб. Спуск в кратер и подъем назад отняли бы целыйдень, оторвав нас от сбора газовых проб - главной цели нынешней экспедиции.Хотя, что говорить, зиявшее жерло манило к себе и новичков, и "старичков",уже побывавших на Эребусе, то есть Филипа и меня. Я опять оказался передвыбором, стоявшим перед нашими великими предшественниками, Скоттом иШеклтоном, - хотя сравнение и не соразмерно, разумеется, по своим масштабам. По странному свойству человеческой памяти неудачи и трагедииотпечатываются в ней сильнее, чем триумфы. А среди побед гораздо большезапоминаются те, что были связаны с тяготами и страданиями, нежелидоставшиеся легко - пусть даже легкость в данном случае весьма относительна.Трагический исход и беспримерное мужество Скотта и его спутниковобессмертили его неудачу, в то время как победитель гонки к Южному полюсуРуаль Амундсен не то чтобы обойден вниманием, но известен сегодняшнейпублике несравнимо меньше, а имена его товарищей просто забыты. Точно так жеудачный поход Дейвида, Моусона и Маккея к магнитному полюсу упоминается кудареже, чем неудачная попытка Шеклтона пересечь Антарктический континент. Такая реакция, видимо, объясняется тем, что трудности придают драматизмприключению, а трагедии производят на публику значительно большеевпечатление, чем "просто" успехи. В какой-то степени легкость победногорейда Амундсена разочаровала читателей, зато трагическая развязка экспедицииСкотта всколыхнула страсти. Все это кажется мне величайшейнесправедливостью. Ведь неприметная (для несведущих) легкость экспедицииАмундсена объясняется исключительным мастерством полярного исследователя,его опытом и знанием проблем, с которыми сталкиваются на этих широтах, еговиртуозным владением техникой и умением принимать единственно верныерешения. Решительность, умение быстро выбрать наилучший вариант, идет ли речь одостижении цели или спасении жизни людей, в полной мере была свойственна иШеклтону. Встававшие перед ним дилеммы надо было решать безотлагательно,причем каждая из них могла стать вопросом жизни и смерти. О человеке, которому удалось избежать коварных ловушек, часто говорят:"Ему повезло". Так говорили и о Шеклтоне. Действительно, без того, чтоназывают неопределимым термином "везение", "удача", лучше не заниматьсяпрофессией полярного путешественника. Однако когда человек на протяжениимногих лет совершает подвиги на грани невозможного, когда он возвращаетсяживым, не потеряв ни одного спутника, из жесточайших испытаний, это значит,что помимо прочих качеств он обладает способностью принимать, подчас всчитанные секунды, единственно правильное решение. Искусство принятия решений с поразительной наглядностью можнопроследить на примере длившейся шестнадцать месяцев одиссеи экипажа"Эндьюранса" под командованием Шеклтона. Ему надо было решать, что делать,когда судно попало во льды, решать, что делать, когда несколько месяцевспустя давление льдов стало реально угрожать корпусу, решать, кода и какпокинуть корабль, решать, когда и как грузиться в спасательные шлюпки и куданаправляться; решать, каким образом подобраться к пустынному островкуЭлефанту, до которого они доплыли не по случайности или чудом, но благодарязнаниям, воле, выдержке, физической силе и опыту капитана, решать, где и какустроиться на покрытом льдами куске скалы, решать, куда отправиться запомощью и затем пересечь в шестиметровой шлюпке 760 миль по бушующему океанупод дикими ветрами "ревущих сороковых"... Да, здесь вновь сказались его знания, воля, выдержка, физическая сила иопыт, именно они позволили Шеклтону и его людям совершить невозможное. Опытподсказал Шеклтону, что плыть следует не к Фолклендским островам и не кОгненной Земле, до которых было 400 миль, а к Южной Георгии, хотя этотостров отстоял почти в два раза дальше. Любой (или почти любой) морякдвинулся бы к ближайшей обитаемой земле и наверняка бы погиб, потому чтоветры не позволили бы ему дойти. Только человек, знавший полярные моря, какШеклтон, мог совершить такой на первый взгляд дикий выбор. То же относится ик выбору места подхода к Южной Георгии, а затем к способу спасенияоставленных товарищей. Об этой баснословной эпопее я читал в детстве, потом перечитывал ее вюности и сейчас прочитал в третий раз, лежа в палатке, под аккомпанементпурги. Как и раньше, я с трудом мог поверить в реальность описываемыхсобытий: неужели человеку под силу пережить такое?.. В конце января 1915 г "Эндьюранс" (уже в названии судна - "Стойкость" -заключена целая программа) попал в ледяной затор в море Уэдделла на78o34' ю. ш. В августе напор льдов сделался угрожающим, ноШеклтон решил оставаться на борту до конца октября, и лишь тогдапереселиться из относительного комфорта на корабле в лагерь на льдине.Двадцать восемь человек и сорок девять собак покинули борт. У них было пятьпалаток, четыре шлюпки, нарты, провизия, керосин и тюлений жир. 27 октябрякорпус "Эндьюранса" треснул, и 21 ноября он затонул. На огромной плавающей льдине площадью в 300 га был разбит "Океанскийлагерь". Льдина, правда, довольно быстро начала таять под действием летнеготепла... Затерянные на этом куске льда, обреченного на исчезновение вполярных водах, двадцать восемь членов экипажа сохраняли боевой дух. Егонеустанно поддерживал Эрнест Шеклтон, человек поразительной жизнерадостностии сердечности, обладавший к тому же замечательным юмором, что было неоценимов сложившейся ситуации. Им удалось перейти на другую льдину. С 23 до 30 декабря 1915 г. онисовершили семь переходов, перетащив на новое место нарты и шлюпки. Стоянкаполучила о многом говорящее наименование - "Лагерь терпения". Там онипровели три месяца. К началу апреля стороны ледяного треугольника, накотором они жили, сократились до 100 м. Шеклтон заблаговременно снарядил тришлюпки на случай, если придется внезапно оставить "сушу" и двинуться побурному морю. 9 апреля 1916 г. шлюпки были спущены; Шеклтон, его друг Уайльди одиннадцать человек сели в "Джеймс Кэрд", Уорсли с девятью матросами - в"Дадли Докер", Хадсон и четверо остальных - в "Стэнкомб Уиллс". Проплывнемного, они вновь вылезли на льдину и установили палатки. В 23 ч того жедня в льдине открылась трещина, и один человек, лежавший в спальном мешке,свалился в воду. Шеклтон, замечательный спортсмен, в одиночку вытащил его.Через пару часов - новая трещина... Положение быстро становилоськритическим: двадцать восемь человек и все снаряжение на обломке льдаплощадью 30х60 м! 13 апреля им удается вырваться на лодках из ледовойзападни. На траверзе у них находился какой-то остров, но Шеклтон решил плытьна север к Элефанту; тот, хотя и находился дальше, был более удобен длявысадки. Сто восемь часов им пришлось налегать на весла, четверо с половинойсуток без секунды сна, под пронизывающим ветром и дождем - первым дождем задва года. Несмотря на это, их к концу пути мучительно терзала жажда."Человеку для выживания требуется крайне немногое, - напишет по этому поводуШеклтон, - и достижения цивилизации быстро оказываются ненужными перед лицомсуровой действительности". Справедливость этих слов он доказал своимпоходом. Итак, они добрались до Элефанта (что было под силу лишь отменнымморякам). Подкрепив силы, Шеклтон с пятью спутниками сели в "Джеймс Кэрд" иотправились за подмогой. Они взяли с собой шесть галлонов (чуть больше 27 л)керосина, два примуса, тридцать коробков спичек, запас пресной воды ипровизии. Сколько физических и моральных сил потребовалось им, чтобыпродержаться семнадцать суток в море при очень суровых погодных условиях,непостижимо даже для людей, привычных к перегрузкам и испытаниям воли.Штурман Уорсли был, несомненно, человек ярчайших способностей: в лодке,беспрерывно сотрясаемой огромными волнами Южной Атлантики, под свирепымипорывами ветра он сумел точно рассчитать курс. Они вышли прямо к ЮжнойГеоргии. Подход при сильном ветре к этому скалистому острову - вещь нешуточная.Немало моряков погибло у здешних берегов. Шеклтон и его железные спутникисошли на берег целые и невредимые. Несколько дней они восстанавливали силы.Затем Шеклтон с двумя спутниками за тридцать шесть часов без альпинистскогоснаряжения пересекли ледники и горный хребет высотой около 3000 м. Девятьчеловек из десяти попытались обогнуть остров по морю. Шеклтон,профессиональный моряк, знал, что такая попытка наверняка закончитсякрушением. Он предпочел альпинизм и через сутки с половиной пришел вГрютвикен, крохотный норвежский порт на восточном берегу, где жили китобои.Несколько недель спустя экипаж "Эндьюранса", все двадцать восемь человек,оказался на борту судна. Шеклтон отправился за ним в чилийский портПункт-Аренас и привел его оттуда к Элефанту несмотря на то, что надвигаласьзима и остров уже отрезали от чистой воды ледяные поля. Ни один человек непогиб в той экспедиции, как и во всех остальных, которые возглавлял Шеклтон. Сам он умер от сердечного приступа шесть лет спустя на борту "Квеста",готовясь к новой антарктической эпопее. Случилось это в том самом портуГрютвикен. Символическое совпадение... Перечитывая рассказ Шеклтона в палатке на Эребусе, я испытывал особоеволнение. Перипетии его одиссеи не выходили у меня из головы долгие часы,когда я шагал вдоль кромки кратера вулкана, глядя то на эруптивный колодец,то на безбрежные просторы материка, скованного непроницаемым льдом.Совершенно неоправданно я чувствовал себя причастным его деяниям... Питер дежурил на нашем наблюдательном пункте у северо-восточного краякратера. Мы обменялись несколькими фразами, рассеянно заглядывая в жерло.Все выглядело привычно. Внезапно поверхность лавового озера вздуласьогромным вишнево-красным пузырем, похожим на глаз циклопа, и через мгновениеопустилась на место... Не будь нас двое, это можно было бы принять загаллюцинацию. Но мы видели это невообразимое зрелище одновременно, так чтоне поверить в него было нельзя. Доведется ли мне когда-нибудь еще вернуться на Эребус, чьяпритягательность нисколько не уменьшилась за три посещения? Это будетзависеть и от политики в области науки, и просто от политики, и от моихфизических возможностей, а их с каждым годом будет оставаться все меньше.Очень хотелось бы добраться до лавового озера, взять газовые пробы ивзглянуть на него вблизи, выискивая на поверхности маленькое чудо, увидетькоторое мы сподобились однажды вечером в кратере Эрта-Але: тысячиголубовато-прозрачных язычков пламени высотой в один-два дюйма трепетноплясали над порами тонкой корочки, покрывавшей базальтовый расплав. Ветерклонил их из стороны в сторону. Больше ни разу мне не случалось наблюдатьэто волшебное зрелище, то ли потому, что феномен возникает крайне редко, толи (что более вероятно) для него нужны особые обстоятельства. Огоньки виднылишь на закате, когда не мешают ни солнечные лучи, ни ночная светимостьрасплава, а поверхность озера должна быть достаточно спокойной, чтобы непрепятствовать образованию корочки и появлению танцующих огоньков, в то жевремя озеро не должно быть уснувшим, потому что тогда вместо эластичнойкорочки нарастает твердый панцирь... Эребус вполне способен одарить насчарующим зрелищем, на которое однажды расщедрился Эрта-Але. Будучи вовсеоружии приборов и аппаратуры, мы попытаемся понять его смысл. Да, желаниедобраться до озера во чреве Эребуса все так же сильно! ЭТНАГлава первая, где автор вспоминает свой первый визит на Этну в конце 1949 г., людей,с которыми он свел там дружбу, впечатление, произведенное на него вулканом,и где он пытается показать читателю, насколько быстро и существенно меняетсяоблик Этны в результате извержений. Тридцать три года назад я впервые попал сюда. Уже из этого можнозаключить, что я человек не первой молодости и что взбираться на вершинуЭтны мне отныне доведется не столь часто, как прежде. Но, как прежде, молодочувство светлой радости, охватывающей меня в этих местах. Это чувствоприхотливо меняется в зависимости от того, что вокруг - чистый воздух илизапах серы, просторы, в которых теряется взгляд, солнце или тучи, что яиспытываю - мышечную усталость или груз забот, есть ли со мной рядомтоварищи, или я один на один с суровой природой. Начинающим вулканологомпримчался я сюда в декабре 1949 г., чтобы наблюдать за извержениемзнаменитого вулкана. Познакомиться с ним я мечтал уже года полтора, с техпор как увидел в Африке огненную реку лавы и с грустью убедился, сколь маломы знаем об этом явлении природы. Именно после этого мои дотоле нормальныеинтересы геолога дали резкий крен в сторону вулканологии. Уж и не вспомню, при каких обстоятельствах я познакомился тогда же, вдекабре 1949 г., с Доменико Аббруцезе, ассистентом профессора Кумина,преподававшего в ту пору вулканологию в Катанийском университете. Скореевсего это произошло во время визита к профессору. Чуть позже, опять-таки непомню как, я познакомился с Винченцо Барбагалло - главным проводником поЭтне. Наверно, это случилось в его родном городке Николози, расположенном навысоте 700 м, откуда начинался маршрут восхождения. В то время до вершиныдобирались не один час. Почти сразу же Барбагалло стал для меня просто Винченцино, а Аббруцезея начал звать Мичо. Наша дружба возникла из взаимной симпатии, а позже быласкреплена годами совместной работы, где в достатке было и приключений, игорестей, и радостей, всего того, без чего немыслима вулканология. И вот спустя треть века после первого знакомства с Этной я снова на еевершине. Винченцино давно умер. Но Мичо жив и весел, и по-прежнемуостроумен. На Этну, правда, он больше не поднимается из-за сильной хромоты,вызванной болями в колене. Хотя это не единственная причина (тем более чтодвадцать лет назад здесь проложили автомобильную дорогу): моего друганавсегда оттолкнули интриги университетского мирка. Другого сицилийскоговулканолога мне так и не удалось отыскать. Друзья-ученые, с которыми ятридцать лет подряд хожу на Этну, живут далеко: во Флоренции и Брюсселе,Пизе и Париже, Гренобле и Манчестере, на Гавайях, а то и еще дальше. Сейчас, в конце 1982 г., рядом со мной шагает Антонио. Во время моегопервого знакомства с Этной Антонио Николозо был подростком. Теперь он занялместо Винченцо Барбагалло в качестве главного проводника по этой горе. КакБарбагалло, Антонио родился и живет постоянно в городке Николози. С ним мытоже стали друзьями. И даже более близкими, чем с Винченцино, потому чтокроме Этны взбирались мы на множество других вулканов - Эрта-Але в Эфиопии,Узу в Японии, Масайю и Момотомбо в Никарагуа, Килауэа на Гавайях... Меньше чем за три часа мы с Антонио обошли все кратеры (сейчас ихчетыре). Они курились сернистыми дымками на широкой вершине массивной,величественной, неповторимой горы Монджибелло, зовущейся также Этной. Вназвании Монджибелло два корня, латинский и арабский - Монте Джебель, "гораГора", и это сочетание сразу дает представление об истории Сицилии. Мы стоим одни и радуемся яркой синеве неба, зная, что внизу, в тысячеметров под нами, висит унылая хмарь, там тучи и дождь. Опять, опять мы однисреди свежего снега начала зимы. Дымятся одни фумаролы, и я, хотя и был готов к этому, чуточкуразочарован. Но это чувство не нарушает очарования. Вулкан затих, лишьглухое рычание доносится из бокки * Нуова да крутятся серные вихри, закрываяотвесные стенки колодца, уходящего в неведомые глубины. * Бокка - побочный кратер, как правило, не имеющий конуса. - Прим. ред. Выпавший накануне снег уже успел припудриться серым пеплом. Под намипростирается странный мир: могучий, широкий конус, покрытый искристым снегомс наветренной и запыленным - с подветренной стороны кратеров. Как нистранно, из всей нашей планеты только верхушка конуса и доступна сейчаснашему взору, хотя абсолютная прозрачность воздуха позволяет заглянуть чутьли не за горизонт на 150 км. Над головой простирается бездонная синева неба,а под нами кудрявятся барашки облаков. Ветра нет, солнце, несмотря на зимнее время, приятно греет кожу, и надуше тепло оттого, что мы здесь, в этом так хорошо знакомом и одновременновраждебном мире, вид которого можно сравнить разве что с видом великолепногодикого зверя. Здесь тот же привкус затаенной опасности. Я вернулся к Этне, чтобы вновь воскресить в себе ощущения, слегкастершиеся не только за год разлуки, но еще и потому, что мне свойственножить настоящим, когда оно того заслуживает, или будущим, когда я даю волювоображению. Лет шесть назад Анри Фламмарион предложил мне написать эту книгу, и яимел неосторожность согласиться. Подумав, я понял, что взял на себянепосильную задачу: написать обзорный труд по Этне, куда вошло бы все -история, легенды, геологические сведения, описания и объяснения ееуникальной вулканической деятельности, нравы ее обитателей... Не по силаммне это, во-первых, потому, что я слишком многого не знаю об этом вулкане, аво-вторых, потому, что я не люблю накачиваться чужими рассказами, чтобыпотом выдавать их "на-гора". В плане научном я могу рассказывать лишь о том,что узнал сам в результате собственных исследований. Я избегаю излагатьинформацию, полученную из вторых рук, - она получается несвежей, если нехуже. Кроме того, было ясно, что природная лень, усугубляемая вечнойзанятостью, не позволяет мне прочесть все необходимое для того, чтобысоздать труд, претендующий на исчерпывающую полноту. Меня стали терзатьугрызения совести, возраставшие по мере того, как шло время и издатель делалмне деликатные напоминания, поступавшие с интервалами в несколько месяцев.Однако встать в позу эрудита не удавалось, не было ни возможности, нижелания. Между тем, только истинному эрудиту был бы под силу такой трактат!И я оттягивал как мог начало работы, ища не столько вдохновения, которогозадуманный энциклопедический труд никак не мог вызвать, а скорее повода илипредлога как-нибудь отбояриться от столь легкомысленно принятого на себяобязательства. И вдруг мне стало ясно, что никто и не требует от меня энциклопедии обЭтне и что я, следовательно, могу ограничиться тем, что знаю сам или думаю,что знаю. Никакого трактата, никакого путеводителя, никакого учебникаистории, никакой научной монографии! Oculos habent....* Глаза у меня были,но я не видел, пока наконец не пришло озарение! Уточним: к счастью дляиздателя. Ну и для меня тоже. А вот вы, читатель, возможно, будетеразочарованы. Дело в том, что я, наверно, слишком долго буду говорить овещах, которые интересны мне, и оставлю в стороне темы, привлекающие вас,или же не уделю им достаточно места... Я заранее признаю себя виновным.Поскольку трактата по сей день так никто и не написал, я ограничусь тем, чтоизложу впечатления, которые этот вулкан произвел на меня, и мысли, которыеон у меня вызвал за долгие годы. Вообще-то эту книгу следовало бы назвать"Этна и я"... Больше всего на Этне меня поражает ее несравненная вулканическаяактивность, а также быстрота, с которой меняется ее облик. Всем известно,разумеется, что любой вулкан изменчив и что черты его так или иначеобновляются после каждого извержения. Я сам не раз наблюдал поразительноеизменение внешнего облика огненных гор, будь то Ньирагонго, Сент-Хеленс,Галунггунг, Мерапи, Хелгафелл или Узу-сан. С Этной, однако, дело обстоитиначе. Здесь есть субъективная сторона: я слишком часто приезжал сюда ислишком много времени проводил в этих местах. Есть и объективная: помимотипичных для всех вулканов резких изменений, вызванных бурными извержениями,для Этны характерны перемены, неприметно накапливающиеся месяц за месяцем,неуловимые, как перемены в ребенке, который растет. * Имеющие глаза... (лат.) Дело в том, что в своей практически непрерывной активности Этнаежесуточно извергает наружу не только тысячи тонн газов, от которых если чтои меняется, так только атмосфера, но и тысячи тонн лапилли, песка имельчайших обломков горных пород, разносимых ветрами ближе или дальше, взависимости от удельного веса и размера частиц. Они образуют покров, которыйутолщается со временем, засыпает выемки, сглаживает возвышенности и меняетрельеф. Я не сразу осознал незаметный, но непрерывный характер этих перемен. Впервые приезды меня, начинающего вулканолога, привлекали наиболее яркиестороны вулканического феномена, и я вообще не почувствовал никакихизменений. К тому же на Этне тогда происходило внушительное извержение:лавовые реки, выплеснувшись через южную брешь огромного вершинного кратера,устремились вниз и наискось прошли через Монте-Фрументо, расположеннуюметров на шестьсот ниже. Потом я приезжал посмотреть на извержение из северо-восточной бокки,которая в ту пору представляла собой обыкновенную дыру шириной метров в стов подножии верхнего конуса. Стоя на его вершине, мы часами наблюдали задивной игрой раскаленных лавовых масс в кратере. Иногда нам удавалосьувидеть, как прорвавшиеся на поверхность газы посылали на сотни метров вверхкрасные гирлянды фейерверков. Позднее началось крупное извержение 1950-1951 гг., когда мы с близкогорасстояния наблюдали в долине Валь-дель-Леоне выходы на поверхностьустрашающих в своей яростной мощи лав, а затем ниже, в Валле-дель-Бовеисключительной красоты слияние двух потоков жидкого огня. Сверкающий потокнесся вниз по склону со скоростью около восьмидесяти километров в час, и намказалось, что мы не только видим, но и физически ощущаем эту огромную массу,десятки тысяч тонн расплавленной породы. Я даже не замечал, как на менянизвергается с неба ливень пепла! Неторопливо по сравнению с метаморфозами, вызываемыми извержениями, новесьма быстро по сравнению с почти неуловимыми изменениями, к которым меня,старого горного бродягу, приучили Альпы, менялись одновременно, так сказать,в положительную и в отрицательную сторону, два склона у подножия вершинногоконуса: постепенно исчезали Фрателли Пии и заполнялся образовавшийся в 1819г. кратер, который я окрестил "лунным", а местные жители называют просто"паделаккья" - "сковорода". Если глядеть сверху, с вершины Этны, он и вправду похож на лунныйкратер: плоский круг, обнесенный невысокой стенкой. От настоящих кратеровЛуны он отличается отсутствием характерного для лунных цирков центральноговыступа или высокого пика, очевидно вулканического происхождения. Правы ипроводники - действительно похоже на сковородку. Только теперь следуетговорить "было похоже"... Я весьма удивился, узнав из записок первого исследователя,приблизившегося к этому кратеру, - а был это француз и звали его деГурбийон, - что к моменту моего знакомства с кратером возраст его непревышал ста тридцати лет. Из тех же записок я выяснил, что перед человеком,который ценой немалых усилий, натерпевшись вдоволь страха, одолев крутойподъем, усыпанный качающимися обломками камней, добрался до верхнего краякратера, представало изрыгающее дым и пламя бездонное жерло. Удивление моеобъясняется тем, что к 1949 г. от крутого, трудно преодолимого подъемаостался лишь мягко сбегающий метров на двенадцать пологий спуск, радовавшийи глаз и ногу. Как и весь этот участок привершинной части Этны, он былпокрыт тонким слоем вулканического пепла уютного мышиного цвета. А отпугающей бездны осталась стенка менее чем в два человеческих роста даплоское сковородочное дно... Стало ясно, что в этих краях за один век может исчезнуть холм высотойболее 200 м и впадина еще большей глубины. Понять это было несложно,поскольку факты говорили сами за себя. Де Гурбийон описывал пейзаж таким,каким он предстал перед ним в 1819 г., а я имел возможность наблюдать тот желандшафт всего тишь сто тридцать лет спустя. Я даже не мог себе представить, что рельеф способен стираться такбыстро - как в кино. Всего за два года, с 1974 по 1976, на моих глазахнаполовину исчезли под вулканическими наслоениями Фрателли Пии. Эти двакрутых конуса-близнеца высотой в двадцать-тридцать метров получили своеназвание в честь двух братьев из древнеримской легенды, о которых нам чутьпозже подробно расскажет Флоранс Тристрам: братья спасли своих беспомощныхродителей во время извержения вулкана. Среди сотен побочных конусов высотой от нескольких десятков донескольких сотен метров, усеивающих просторы склонов Этны, лишь"Благочестивые братья" могут похвастаться характерным башнеподобнымпрофилем. Это объясняется тем, что во время извержения куски лавы, вылетаяиз отверстий кратеров-близнецов, поднимались невысоко и не успевали застытьк моменту падения. Они падали еще мягкими и тут же прикипали к "бомбам",упавшим чуть раньше и успевшим затвердеть. Такие конусы называют плюющимисяили конусами разбрызгивания. Наблюдатель, приехав после пятнадцати-двадцати лет отсутствия, не узналбы "лунного кратера", Фрателли Пии и многих других характерных особенностейрельефа верхней Этны. Это производит сильное впечатление, по крайней мере наменя. Однако рождение буквально из ничего - из отвесного колодца,разверзшегося в 1911 г., целой горы, год за годом выраставшей у подножиявершинного конуса Этны, повергло меня в изумление. Как и все, кому пришлосьнаблюдать за вулканом в последние двадцать лет, я считал ее простогорой-спутником, но северо-восточная бокка в конце концов настолькопереросла главный конус, что теперь с ее вершины взор опускается в зияющийпровал Вораджине - главного кратера Этны. Поразительная перемена! Ныне северо-восточная бокка имеет высоту 3350 м и представляет собойсамую высокую из вершин Этны. До извержения 1964 г. наивысшая точка - 3250 м- находилась на краю большого кратера, а еще раньше гора в своей самойвысокой части, расположенной в районе главного кратера, между Вораджине икратером 1964 г., - достигала отметки 3315 м... До извержения 1964 г. этот большой кратер разительно отличался от того,что мы видим сегодня. Он представлял собой широкую депрессию диаметром вполкилометра и глубиной несколько метров, плоское дно которой, прорезанноедлинной трещиной, резко обрывалось бездонным провалом Вораджине.По-итальянски Voragine значит "бездна". В то время этот провал шириной около250 м и глубиной, в которой терялся взгляд, был самым главным, самымшироким, самым глубоким, самым центральным кратером Этны. Однако Вораджинене действовал с тех пор, как в 1911 г. прорезалась эта северо-восточнаявыскочка, это побочное устье, которое и сорок лет спустя, несмотря на весьмаактивную деятельность, не озаботилось украситься чем-либо, кроме небольшойстенки, правда широкой, но до смешного низкой. В действительности эта шестиметровая стенка, или вал, представляетсобой небольшой участок огромной шапки размером с километр, образованнойнаслоениями потоков лавы, изливавшихся из этого устья. Понял я это лишьмного лет спустя, когда заметил, что бокка мало-помалу подрастает за счетбесконечных потоков, ложащихся в виде веера, и превращается в широкийплоский купол. В середине него возвышается крутой конус из шлака высотой в200 м. Собственно, его неправильно называют северо-восточный боккой, так какэто все же настоящая гора, а не просто устье. На протяжении шестидесяти лет северо-восточная бокка была самымактивным кратером на Этне: ее деятельность очень редко прерывалась краткимипериодами покоя. И в один прекрасный день конус, который бокка взгромоздилана себя, поднялся выше главной вершины. Однако после 1971 г. северо-восточная бокка работает хотя и эффектно,но чрезвычайно редко. Теперь наиболее активной помимо Вораджине являетсябокка Нуова - "Новая", внезапно возникшая в главном кратере в 1968 г. Глава вторая, в которой говорится, как сильно за последнюю треть века изменился обликне только самой Этны, но и людей, живущих у ее подножия. К сожалению, весьма крупные изменения коснулись не только внешнегооблика Этны, но и характера живущих на ней людей. Как я уже говорил, впервые я приехал в Сицилию в 1949 г., спустя четырегода после второй мировой войны. Италия в ту пору жила в глубокой нищете.Двенадцатью годами ранее Карло Леви написал: "Христос остановился в Эболи",имея в виду, что бог забыл обо всем, что происходит южнее Неаполя. Эту нищету, показанную Карло Леви, я наблюдал своими глазами. Она сталаособенно горькой в результате вторжений, прокатившихся по стране: сначала ссевера до юга прошел вермахт, а позднее с юга на север - союзные войска.Вместе с ними двигались толпы любителей погреть руки на несчастье ближнего,причем не только иностранцы, но и итальянцы. Жизнь крестьян, которую я наблюдал каждый свой приезд, вызывалаодновременно восхищение и душевную боль. Меня восхищали древние, глубокоукоренившиеся традиции земледельцев и приводила в ужас их беспросветнаянужда. Полевой геолог поневоле близко соприкасается с жизнью сельскогонаселения и, даже будучи, как я, весьма далек от этнографии, ощущает местнуюсоциальную обстановку гораздо острее, чем обычный приезжий. И уж тем более,чем турист-экскурсант. В те ранние годы я посетил Этну и Стромболи, Липари и Вулькано, Везувийи Флегрейские поля, Меццоджорно, итальянский юг, тогда еще не вышел изсредневековой нищеты, и подлинно средневековый запах его селений пьянилголову. Об этих селениях лучше рассказывают картины Брейгеля-старшего, чемДжотто. Сицилия была почти полностью сельскохозяйственной областью. Я зналоб этом из книг и поэтому так поразился отсутствию на острове ферм идеревень: все население жило в городах - крупных, таких, как Палермо иМессина, Катания и Сиракузы, или в маленьких городках. Я видел то, о чембыло давно известно всем, кроме меня: сицилийский крестьянин - горожанин,городской пролетарий, который ходит на работу в поле, но живет в городе. И только у широкого подножия Этны, особенно в его южном секторе,расположились настоящие деревни, по нескольку сот жителей каждая. Они былирассеяны на богатейших склонах, плодородие которых не иссякает благодарявулканическому пеплу, наносимому на поля ветром из почти непрерывнодействующих кратеров. За пределами массива Этны большая часть Сицилиипредставляет собой подобие пустыни. И бедные домишки, и жилища зажиточных людей в городах, городках иселениях были построены - и строятся по сей день, несмотря на засилиебетона, - из темных вулканических камней, иногда покрытых кирпично-красной,розовой или охряной штукатуркой. Крестьянские хижины были одноэтажными,редко двухэтажными. Первый этаж чаще всего не имел окон на улицу, тудавыходила толстая деревянная дверь, зимой закрытая, а летом всегда открытая,занавешенная несколькими рядами грубых цветных бус. На всю огромную семьюбыло две, а то и одна комната. Второй этаж удваивал жилплощадь, которая отэтого не становилась удобней. Автомобили встречались редко, и люди имели обычай ставить стул переддомом, усаживаясь прямо на краю улицы. Тротуаров еще не было, как во временаэкипажей. Женщины садились чаще всего спиной к улице (обычай, оставшийся,вероятно, со времен арабского владычества) и занимались шитьем, вязанием,штопкой, вышиванием, а старики наблюдали за всем, что движется по мостовой:это были мулы, повозки, лошади, велосипеды, стада овец, редкие авто, первыемотороллеры, ослы... И конечно, пеший люд! Ходили пешком в те годы много иохотно. Дома, стены дворов, уличные плиты - все было из базальта почти черного,а иногда ржаво-бурого цвета из-за присутствия окисла железа-гематита, частовстречающегося в местных лавовых породах. В городке поэтому царили темныетона и невеселое настроение, с которыми контрастировали лишь яркие краскирынка, где продавали овощи и фрукты, да редкие торжества по случаю выборовили церковные праздники, сопровождаемые звоном колоколов. Сицилийский крестьянин той поры был суров, замкнут, недоверчив и лишьизредка позволял себе грубоватую шутку. Де Гурбийон, отличавшийсящепетильной объективностью, писал в 1818 г.: "Будучи стократ более угнетен,нищ и раздавлен, чем любой ему подобный, под грузом работы и нужды,сицилианский крестьянин порой стряхивает с себя свою ношу; тогда он скачетпод звуки волынки, но скачет в лохмотьях..." В сороковых годах нашегостолетия дела обстояли уже не так мрачно, но разница была еще не слишкомзначительной. Сегодня, как мне кажется, суровость и замкнутость ушли. За последниетридцать лет сам народ Сицилии и жизнь его изменились еще более разительно,чем верхние склоны Этны. Изменились до неузнаваемости. На месте многихдеревенских хижин из тесаного вулканического камня выросли современныебетонные здания и роскошные виллы, не всегда безупречного вкуса.Двухколесные машины с трескучим моторчиком пришли на помощь неутомимымкрестьянским ногам. Раздобревшие бледнокожие или покрытые изысканным пляжнымзагаром горожане заменили крепких суровых мужчин с кожей, продубленнойсолнцем полей. Мулы и лошади почти исчезли, вытесненные неистребимым,вездесущим автомобилем. Взамен мандолины и серенады пришли телевизоры,радиоприемники и магнитофоны. Куда подевались старые сицилийскиеремесленники с их прелестными поделками из дерева и лозы или изделиями изжелеза, выкованными вручную в ту пору, когда еще ценился хороший вкус? Всеэти милые вещицы вытеснены безобразной пластмассой. Где зонтичные сосны икактусы, красовавшиеся вдоль дорог? Стоят одни рекламные щиты, станциитехобслуживания да самодовольные виллы. А у подножия Этны, среди бетонныхмногоэтажек для небогатых людей, вместо садов, некогда террасамиподнимавшихся над Катанией, раскинулись городские свалки... И все же нищета отступила. Разумеется, население в массе своей живетдалеко не безбедно. Но жить стало чуть легче, и будущее вырисовывается нетак мрачно, как прежде, несмотря на безработицу, на каморру, на мафию,которые расцветали пышным цветом по мере того, как появлялись капиталы. Глава третья, в которой автор пытается сделать то, что под силу лишь настоящемусицилийцу, - рассказать о мафии, где вспоминается об Эмпедокле, и вновьразговор заходит о мафии. Раньше толковать о мафии было не принято, во всяком случае смалознакомыми людьми и тем паче с иностранцами, что я осознал, когда сталзадавать наивные вопросы. А было это в то время, когда о мафии заговориливсе газеты мира, когда Сальваторе Джульяно ловко прятался от властей,пользуясь страшным законом молчания "омерта", которое было навязанонаселению "почтенным обществом". Поскольку я сам четыре года участвовал в подпольной борьбе соккупантами, меня привлекала личность этого легендарного "бандита".Смущенные улыбки и уклончивые ответы быстро дали мне понять неуместностьрасспросов. Лишь много лет спустя, уже имея по-настоящему верных друзей, язаслужил, чтобы со мной начали не то чтобы говорить, нет, а только чуть-чутьупоминать о мафии. О ней в ту пору говорили еще в единственном числе, потомучто она была одна, по крайней мере такое у меня создалось впечатление, ихотя это давно уже была преступная организация, в ней тем не менееоставалось что-то от "сочьета д'оноре" - "почтенного общества", или"общества чести", сохранившего какие-то крохи этики, принятой в те времена,когда она еще не превратилась в обычную шайку. Мне рассказали, что тогда, в пятидесятые годы, мафия не свирепствовалана востоке Сицилии, что Мессина, Сиракузы и Катания были, к счастью,избавлены от нее. Зато над Палермо и Трапани, Корлеоне и Агридженте, Шаккойи Кальтанизеттой власть ее была беспредельна. Изменения произошли и здесь. Мафий развелось множество, подобно томукак помимо неаполитанской каморры появилось множество соперничающих каморр,раскинувших свои паучьи сети над всей Сицилией, над Италией, даже над частьюфранцузской территории, не говоря уже о США. Сегодня мафия властвует в Катании, а значит, и на Этне. Это можнопочувствовать по некоторым выражениям лиц и манере отвечать на вопросы, потой неторопливости, с которой ведутся подчас строительные работы, понеловкости, возникающей порой в беседе... То же самое происходит, едвазаходит речь о Торре дель Философе - Башне Философа. Под таким названием существовал - и существует по сей день небольшойхолм на широкой спине верхней Этны, на высоте 2900 м. Уже несколько лет егоукрашает сооружение из грязно-серого бетона, заляпанного еще более грязнымипятнами. Название это чрезвычайно древнее, намного старше, чем вершинныйконус вулкана, у подножия которого находится эта "башня". Оно возниклопримерно за пять столетий до новой эры, когда выдающийся философ изАгридженте по имени Эмпедокл приказал воздвигнуть на самом краю кратераубежище в виде башни. В то время край кратера находился именно здесь, на 400м ниже, чем сегодня. Эмпедокл желал созерцать - и понять - деятельность вулкана, окутанную вте времена непроницаемой завесой тайны, не до конца разъясненной и в нашидни. Древняя башня не сохранилась, тем более что кратер Эмпедоклавпоследствии переполнился лавой и на его месте вырос четырехсотметровыйконус. Как выражаются географы, отрицательный рельеф сменился положительным. Название же осталось. О его происхождении мне поведал в 1949 г. МичоАббруцезе. Это произошло в мой первый приезд, ко времени которого в течениеуже многих столетий на этом холме из вулканического пепла не велось никакогостроительства. Мичо Аббруцезе показывал мне Этну в качестве "совладельца"горы. Любопытно, что Этна принадлежит не государству, не области и непровинции, а отдельным владельцам, среди которых числятся и деревенскиекоммуны, и частные лица. Верхний сектор этого колоссального вулканическогоконуса порезан на кусочки, как гигантский пирог. Менее четверти века спустя, к моему глубокому сожалению, на холмезакипела работа: там начали строить отель. К этому периоду роскошныепустынные склоны Этны уже лет двенадцать как были отданы на откупорганизаторам массового туризма, и по ним бродили разномастные стадаэкскурсантов, прибывавших в автобусах и по канатной дороге. Наша база -"обсерватория" - пока оставалась недоступной, но по всему чувствовалось -ненадолго. Таким образом, при известии о строительстве отеля я испыталдвоякое чувство: с одной стороны, бетонное сооружение грозило испортитькрасоту этого неповторимого места, но, с другой стороны, отель мог хотькак-то защитить нашу "обсерваторию" от непрекращающихся набегов, совершаемыхстаями этих двуногих. В общем, я утешал себя как мог. В любом случае от меня ничего не зависело: я выбивался из сил,доказывая, что решение о строительстве наносит явный ущерб уникальномуландшафту, что оно было принято на основании эгоистических соображенийнемедленной выгоды, что и здание, и персонал гостиницы, и ее постояльцыбудут каждодневно находиться под угрозой извержений вулкана. Все былонапрасно. Принятое решение не подлежит пересмотру! Мне отвечали, что здесьучаствует не частный капитал: Сицилийская область сама финансирует проект инамеревается эксплуатировать отель, то есть вкладываются общественные деньгии пользу от этого получит также общество. Говорилось это с большим пафосом,и хотя никто меня не переубедил, мне все же пришлось замолчать. То, чтовкладываются общественные деньги, было несомненно. Вопрос же о том, ктополучит прибыль, пока оставался открытым... Строительство развернулось,несмотря на большие трудности, поскольку даже летом и даже в Сицилии навысоте 2900 м часто бывают и холода, и ветры, и туманы. Когда рыли котлован под фундамент, неожиданно обнаружили остаткидревнего сооружения. Это была башня Эмпедокла, что подтверждало легендудвадцатипятивековой давности. Подобно большинству легенд, она основываласьна истинных фактах: Эмпедокл, будучи философом, живо интересовался тайнамиприроды, а потому часто поднимался на "огненную гору" и наблюдал заэруптивной деятельностью, которая в ту эпоху происходила постоянно, как итеперь. В конечном итоге здание построили и дали ему название "Альберго Торредель Философе" - "Приют "Башня Философа"". Бедный Эмпедокл!.. Но этотбетонный параллелепипед с дверями и ставнями из листового железа так и непринял ни одного постояльца. Он служит лишь приютом для восходителей.Мрачное и неуютное, как бетонный дзот немецкого Атлантического вала,лишенное всякого ухода, сооружение за несколько лет пришло в полнуюнегодность, подобно заброшенной окраинной многоэтажке. Итальянскимналогоплательщикам затея обошлась в несколько миллиардов лир, однако им былоне привыкать; многие сицилийцы говорили мне, что это "не в первый и не впоследний раз". Надо думать, на этих миллиардах кое-кто неплохо погрел руки. Вековая история мафии уходит корнями в стремление сицилийцев защититьсебя от непрерывных набегов иноземцев. Против захватчиков, кем бы они нибыли, вставала подпольная организация, сплоченная чувством национальнойгордости, своеобразной, так сказать, "племенной" солидарностью, закономмолчания, характерным для всякой законспирированной группы... Но действовалаона не только против захватчиков, а зачастую и против властей, которыенередко были пришлыми, чужаками; она боролась против несправедливостей ипроизвола феодального строя, против... многого другого. Вначале мафиозисчитались благородными разбойниками вроде Робин Гуда или Мандрена.Бесспорные бандиты, именовавшие себя "людьми чести", столь же бесспорновыступали и как поборники справедливости, и как мировые судьи междувраждующими сторонами. Они были выразителями социального протеста противпостоянных притеснений. Уходящая истоками в средневековье этика мафии была нацелена преждевсего на поддержание должного порядка в своих собственных делах, особенно втак называемых "вопросах чести", к которым относились супружеские измены,излишнее внимание, проявляемое, на ваш взгляд, кем-либо к вашей сестре илидочери, и так далее. Выглядевшие вполне достойно, эти конфликты, однако,разрешались исключительно путем насилия, угроз и зачастую убийства. С самого начала, взяв на себя роль нелегальной частной власти, мафияпревратилась в любопытную смесь определенного благородства и малоприглядныхдеяний. В XIX в. деятельность мафии стала принимать все более выраженныйпреступный характер, по мере того как ее услугами все охотнее пользовалиськрупные латифундисты и развивалось чрезвычайно прибыльное занятие, котороеамериканцы называют "рэкет", то есть вымогательство денег путем шантажа,запугивания и террора. К началу XX в. зловещая тень мафии нависла над местной политикой. Мафиявписалась между аристократами-латифундистами и неграмотной крестьянскоймассой в виде некоего немногочисленного, но влиятельного "подпольногосреднего класса". Ее боялись и ненавидели, но она оставалась неуязвимой - еезащищал закон молчания, "омерта", унаследованный от средних веков. Онподдерживался как уважением к былым традициям чести, приписываемым раннеймафии, так и страхом перед нынешними гангстерами. Сразу по окончании первой мировой войны мафия с головой погрузилась вкровопролитную борьбу за внутреннюю власть и связанные с ней финансовыевыгоды. Ну а после второй мировой войны мафия сделалась олицетворениемпреступности, так сказать, в чистом виде. В том числе и политическойпреступности. К концу 70-х годов и сегодня, в середине 80-х, на мафию неосталось никакой управы, правительства подчас ведут себя настолькобеспомощно, что невольно приходится заподозрить существование пособниковмафии на самых высоких постах. Мафия убивает людей хладнокровно и подло. В 1982 г. было совершеноболее трехсот убийств. Она добирается до все более высокопоставленныхдеятелей: ее жертвами стали офицеры карабинеров, судейские чиновники, главасудебной полиции, президент Сицилийского района, прокурор республики и дажегенерал Далла Кьеза, застреленный вместе с женой в тот момент, когда,разоблачив одну из самых крупных террористических организация Италии, он былназначен префектом Палермо и намеревался объявить мафии беспощадную войну. Мафия плодится везде, где этому способствует вялость, продажность илипопустительство властей. Как всегда, неспособность руководителей и вечноемалодушие "молчаливого большинства", молчаливого именно из-за своегомалодушия, обеспечивают процветание главарям банд, власть которых поройпревосходит даже власть глав правительств: их могущество можно сравнить лишьс могуществом президентов транснациональных корпораций. Именно такими были в50-60-х годах Лаки Лучано, позднее - "доктор" Наварра, а в 80-х годах ЛучаноЛиджо, Сальваторе Инцерилло, Бадаламенти, Стефано Бонтаде. Шантаж (в том числе в самых высоких правительственных органах),диверсии (в том числе, если надо, на борту океанского лайнера), убийства -вот те "убедительные" аргументы, которыми пользуется эта "транснациональнаякорпорация", штаб-квартира которой кочует из Палермо в Чикаго, из Корлеоне вНью-Йорк или в Катанию. Раньше бандиты убивали только тех, кто отказывался им повиноваться, илиже соперников из конкурирующих шаек (называемых в Сицилии "коска"), причемделалось это либо из соображений выгоды, либо с позиций престижа, или, какони сами говорили, "чести". Как видим, понятие чести здесь трактуется весьмашироко. Сегодня мафия убивает любого, кто против нее. Ей удалось так глубокопросочиться в административные органы, что она кажется неуязвимой, даже еслииногда на удивление всем неустрашимые судейские чиновники проводят вдругаресты или облавы. Мафиози предстают как в облике рядовых граждан, так игоспод более высокого ранга, заподозрить которых просто невозможно - врачейи министров, нотариусов и епископов... Много лет назад мне рассказывали, что контрабанда табачных изделийприносит в Сицилии такие барыши, что "коски" расплодились, как грибы последождя, и живут припеваючи. Сегодня место табака заняли наркотики, место"лупары" - автомат, а доходы стали просто сказочными. Недавно парижскаягазета "Канар аншене" приводила такие данные: с 1951 по 1975 г. банковскиевклады на Сицилии выросли в четыре раза больше, чем в остальной части Италии(соответственно на 216% и на 51%), из трехсот восьмидесяти трех коммунСицилии только семьдесят не имеют банка, что является европейским рекордом,хотя в Сицилии самый низкий доход на душу населения, здесь самые крупныебанковские вклады, среди крупнейших итальянских городов Палермо занимаетпоследнее место по доходам в расчете на одного жителя, а по расходам -шестое место, за последние десять лет в провинции Палермо построено около200 тыс. жилищ, которые обошлись в 3000 млрд. лир, из которых банки внеслитолько 400 млрд. Приводя эти факты, Оливия Земор спрашивает, откуда взялисьостальные 2600 млрд. Дело в том, что благодаря строительным работам"отмываются" грязные деньги - доходы от торговли наркотиками, рэкета ипроституции. Зная, какую важную роль играют банки на мировом, национальном,областном и местном уровнях, поневоле задумываешься: какова же должна бытьвласть банков в Сицилии. Банки обеспечивают всю деловую активность, то естьторговлю цитрусовыми, сооружение водопроводов, продажу земельных участков,разбивку виноградников, концессии, транспорт, строительство, сооружениедорог и плотин, туризм, похоронное дело и так далее... Невольно на умприходят возможные объяснения некоторых случаев, когда заурядное, казалосьбы, дело принимало необъяснимый поворот. Это касается как экономической, таки культурной сферы. В тех странах и областях, которые их терпят, мафиозиведут себя как черви в загнивающем мясе. И встает важный вопрос, пока неполучивший ответа: можно ли извести червей, сохранив при этом остатки мяса? Усилий честных и неподкупных людей здесь явно недостаточно. Сколько ужебыло убито государственных служащих, полицейских, военных, свидетелей! Покагосударство будет дрожать в скорлупе страха, руководствоваться мелочнымипредвыборными интересами, раскладывать политические пасьянсы, боятьсяразгневать тех или других, стремиться к извлечению личной выгоды илиудовлетворению личного самолюбия, до тех пор храбрые люди будут лишенывозможности исцелить районы, зараженные мафией, будь то в Сицилии или в США,на итальянском полуострове или во Франции. В своем репортаже о мафии ОливияЗемор приводит слова директора Центра документации по мафии в Палермо:"Мафия - это не вторая власть, это уже просто Власть новой буржуазии". Борьба крайне трудна. Тут и "омерта", отсутствие прямых доказательств,и власть денег, и высокопоставленные сообщники... Но борьба продолжается.Если государство выступит наконец решительно и мощно, то молчаливоебольшинство, которое, конечно, не станет от этого менее малодушным, окажетему необходимую поддержку, которую оно, будучи во власти закона молчания,пока поневоле оказывает мафии. Этна, вызывающая повышенный интерес с самых разных точек зрения -строительства и сельского хозяйства, организованного туризма, научныхисследований, культуры, - Этна тоже страдает от этой гангрены. Глава четвертая, в которой автор рассказывает об исчезновении старой Этнейскойобсерватории, рисует идеальную вулканологическую обсерваторию, говорит остроительстве новой, призванной стать идеальной, упоминает о легендарномантарктическом вулкане Эребусе, делает попытку строгого определения наукивулканологии и речь вновь заходит о мафии. Мне очень жаль, но исчерпывающей полноты в этой книге читатель ненайдет, о чем бы в ней ни говорилось - об извержениях, о наших наблюдениях,об Этне, ее истории или геологии... Обратитесь, если нужно, к научнымтрактатам или к туристскому путеводителю. Я буду рассказывать об Этне насвой манер. Конечно, некая главная идея или несколько идей будутприсутствовать. Но... В 1971 г. "Оссерваторио Этнео" исчезла, погребенная под слоем лавы. Намсамим едва удалось унести ноги, так как в момент, когда лавовые потоки пошлина последний приступ, мы как раз отдыхали в обсерватории после тридцатичасов наблюдений за чрезвычайно эффектным извержением, которое продолжалосьна южном склоне верхней Этны уже не первую неделю и как раз на наших глазахначинало менять свой характер. Еще в марте, в самом начале извержения, потоки лавы достигли подножиямощного здания обсерватории. Здание, однако, выдержало натиск, и мыоставались в нем, невзирая на свист, вой, рев и грохот извержения,бушевавшего всего в сотне метров от нас. Мы привыкли и не беспокоились.Переживал только наш новенький - Франсуа Легерн. Фанфан - человек нервный, хоть и умеет владеть собой. А нервные людисамые чуткие. К счастью для моей жены Франс и для меня самого, он почуялчто-то и в тот памятный вечер, когда мы отдыхали после утомительного дня иночи. До этого более суток нам приходилось шагать вдоль потоков лавы,залезая на края кратеров, а потом со всех ног удирать - столь негостеприимноони себя вели. Как и мы, Фанфан прикорнул на матрасе. Однако его томило подспудноебеспокойство. Он вышел наружу и тут же вернулся, сильно встревоженный. Мыедва успели обуться, подхватить рюкзаки, вылететь наружу и забраться натрехметровый камень, как налетевший поток лавы, приближение которого заметилФанфан, охватил с обеих сторон наше здание, сомкнулся вокруг и невозмутимопотек дальше. Вскоре к нам присоединился Антонио Николозо, бродивший поблизости сосвоим коллегой Антонио Томазелли. Отрезавший обсерваторию поток лавытолщиной в два с лишним метра замедлил бег и уже начал затвердевать споверхности. Антонио осторожно поставил правую ногу на один из почерневшихкамней в движущемся потоке лавы, потом левую, и поскольку камни стоялипрочно, он пропрыгал по ним до самого здания обсерватории, вскарабкался нафасад, добрался до ниши над дверью, вытащил статуэтку пресвятой девы Мариии, сжимая ее в объятиях, вновь пересек по камням огненную реку. Чуть позже сверху чудовищной пурпурной гусеницей наполз новый поток.Вокруг обсерватории сомкнулся второй покров лавы. Потом третий, четвертый,пятый... Наше милое убежище постепенно исчезало. Несколько часов спустявидна была уже только крыша с куполом для астрономических наблюдений, авскоре исчезла и она. Лава продолжала прибывать, и к настоящему времени обсерваторияпогребена под десятиметровым слоем базальта. Такая же участь постигла иконечную станцию канатной дороги - нелепейшее сооружение из железа и бетона,располагавшееся метрах в ста ниже по склону. Исчезновение ненавистнойканатки меня слегка утешило, но нашей старой обсерватории мне было искреннежаль. Минутой позже я осознал, какие блестящие перспективы открывает ееисчезновение! Как я уже говорил, вести наблюдения из старой обсерваториибыло практически невозможно. По крайней мере так обстояло дело до последнегоизвержения, которое ее и разрушило. Между тем, непрерывный характервулканической деятельности Этны требует наличия обсерватории. Наша старая"оссерваторио" находилась у южного подножия по другую сторону от местаобычных извержений (последнее излияние лавы явилось исключением), отсеверо-восточной бокки, от Вораджине и от бокки Нуова ее отгораживалколоссальный экран высотой в четыреста метров и шириной в полтора километра- вершинный конус... За несколько лет до этого, в 1961 г., при поддержке Альфреда Ритмана,который в ту пору преподавал вулканологию в Катанийском университете, и егоученика Джордже Маринелли, профессора Пизанского университета, я основалМеждународный институт вулканологии. Мы неоднократно просили выделитьнеобходимые средства для строительства новой обсерватории, откуда можно былобы наблюдать за непрерывной вулканической деятельностью и вести серьезныеисследования. Заявки тонули одна за другой в трясине административной илиуниверситетской суеты. Здесь мафия была уж ни при чем: согласно законуПаркинсона, администрация с определенного уровня не нуждается ни в чьихуслугах, чтобы действовать вполне неэффективно... Год от года, по мере совершенствования приборов, я все более остроощущал потребность в хорошей обсерватории. Ведь теперь, располагаясоответствующими датчиками, можно было не только измерять температуры искорости потоков (как это делалось еще задолго до нашего рождения), но иследить за изменениями других параметров, измерять которые мешала сложнаяобстановка извержения: химический состав эруптивных газов, удельноесопротивление глубоко залегающих пород, вариации локальных магнитных полей,потоки энергии, исходящие из жерла... И вот наконец за считанные минутыисчез решающий аргумент противников создания новой обсерватории. В мире насчитываются десятки вулканологических лабораторий, но ни однаиз них не располагается на столь непрерывно разнообразно проявляющем себявулкане (а ведь разнообразие проявлений наиболее важный фактор для изученияи правильного понимания явлений) и в то же время столь доступном или, чтобыбыть уж совсем точным относительно доступном, как Этна. Поэтому, как только наша старая "оссерваторио" оказалась погребеннойпод лавами я вновь с упорством маньяка затянул свою песню. Наш добрый Ритманбыл же немолод, но к его мнению еще прислушивались. Меня очень поддерживалМаринелли, а его бывший студент Франко Барбери, ставший выдающимся ученымзанимал высокий пост в итальянском Национальном совете по научнымисследованиям. Кредиты были отпущены и мы могли начать строить обсерваториюдостойную Этны и современной науки. Нужно было выбрать место. Это следовало сделать так, чтобы иметьвозможность с удобством вести наблюдения и измерения не подвергаясь в то жевремя ненужному риску: исчезновение старой Этнейской обсерватории должнобыло послужить нам уроком. Предстояло не только застраховать здание отразрушения, надо было по возможности защитить обсерваторию от потоков лавы ипадения вулканических глыб. А таких удобных мест на всей верхней Этне -раз-два и обчелся... С Леттерио Виллари, заменившим ушедшего на пенсию Ритмана, мы долгообсуждали этот вопрос и в конце концов остановились на двух возможныхточках: Монтаньола на южном склоне и Пицци Денери - на северо-восточном.Само собой, каждый из двух вариантов имел свои достоинства и недостатки. Витоге мы выбрали Пицци Денери. Франко Барбери обеспечил нам в Риме кредиты, а Виллари поручил группекатанийских архитекторов подготовить проект. План был представлен, мы егообсудили и приняли. Однако из-за охватившего весь мир, в том числе и Италию,экономического кризиса, а также из-за неповоротливости администрации прошлонесколько лет, прежде чем деньги были нам действительно отпущены и мы смоглиразвернуть строительные работы. Они в свою очередь также затянулись не наодин год, в частности потому, что, как мы убедились на примере "БашниФилософа", строить на верхних склонах Этны летом очень трудно, а зимойневозможно. Зима на Этне такая, что впору позавидовать и Альпам. Она начинается ещедо ноября и, бывает, длится до мая. Я своими глазами видел там шестиметровыетолщи снега. Вьюги наметают огромные сугробы. Ветер дует со скоростью додвухсот километров в час, и ходить против такого ветра нелегко даже сильным,тренированным людям. Выдаются там, конечно, и теплые солнечные дни, когдавоздух прозрачен и настолько неподвижен, что над ярко сверкающими снеговымихребтами гор видны Липарские острова, а по другую сторону - залив Аугусты, иеще дальше - Сиракузы. Но даже когда много дней и недель подряд на вершинестоит отличная ясная погода, вести работы мешает снег, засыпавший все - иподъездные дороги и саму площадку. Подняться туда можно только на лыжах, нозато спуск доставляет огромное удовольствие. По проекту сооружение состояло из соединенных переходом двух отдельныхстроений, своей полукруглой формой напоминавших эскимосские иглу. Такиездания было легче построить, кроме того они имели целый ряд преимуществ, впервую очередь повышенную стойкость к вулканическим бомбам и сотрясениюпочвы. К тому же такая форма наиболее экономична с точки зрения отопления. Года два работы велись еле-еле, и я уже начал беспокоиться, что онизатянутся навечно. Но сицилийцы умеют работать, и возможно даже, что тяжелыеусловия их только раззадоривают. К 1980 г. новая "Оссерваторио Этнео" былаготова. За те восемь лет, что прошли после принятия решения о строительстве,мы, основатели Института вулканологии, и вставший во главе его Лилло Виллариуспели основательно поразмыслить о том, каким именно образом будем вестиработу. Больше всех заинтересован был, конечно, я, потому что меня какгеолога-полевика само извержение интригует гораздо сильнее, чем моих друзей,которые намного охотней трудятся в лаборатории и обожают возиться свыплюнутыми вулканом камнями и минералами. Не подлежало сомнению, что вулканологическая обсерватория - это еще илаборатория, даже в первую очередь лаборатория. Однако, если учесть, что оназатеряна среди враждебной природы на высоте 1800 м над уровнем моря и наудалении в тридцать километров от города, к тому же постоянно рискуетоказаться отрезанной снегопадами или бурей, туманом или пургой, не говоряуже о вполне вероятном извержении, становится понятно, что подобнаялаборатория должна манить к себе не обычных профессоров, а исследователей савантюрным складом характера. Мои итальянские друзья не относятся к последней категории. Для нихвулканология хороша тем, что позволяет вырвать у природы ее секреты спомощью микроскопа, спектрографа, рентгенофлуориметра, сейсмографа иаппаратуры для химических анализов. Я тоже люблю открытия, но на путиактивного поиска, в котором работа на земле, на местности настолько жеважна, как и работа в лаборатории: я пришел в геологию, движимый любовью кприроде, и любое соприкосновение с ней вселяет в меня буйную радость ипридает мне новые силы. Как Антею! В узком смысле вулканология, то есть наука об эруптивной деятельности,носит ярко выраженный полевой характер. И обсерватория всего лишь средствооблегчить себе работу, ибо слишком часто исследования приходится вести втяжелых условиях. А то и просто в невыносимых. Поэтому-то мы с коллегами,вдоволь натерпевшись от природных препятствий, часто заставлявших насотступать, так стремились получить настоящую обсерваторию на склоне этогоудобного вулкана. Мы расположили ее в месте, достаточно защищенном отизвержений (если не считать колоссальных катаклизмов) и одновременнодостаточно приближенном к местам обычной деятельности Этны. Причина же, покоторой я выбрал Пицци Денери, а не Монтаньолу, состоит в том, что излишняядоступность последней вызывает поток экскурсантов - помеху, вредоносностькоторой невозможно переоценить. Все остальные вулканологические обсерватории, по крайней мере те, гдемне довелось побывать, расположены чаще у подножия вулкана, чем в еговерхней части. Некоторые из них даже держатся на почтительном расстоянии отопасного зверя. И наблюдения ведутся большей частью над спящим вулканом. Забыл сказать - с 1978 г. на Эребусе существует небольшая обсерватория,расположившаяся на высоте 3 600 м над уровнем моря и это на 78-й параллели.За год до того я обратился в американскую "Нэшнл сайенс фаундейшн" (НСФ) и вновозеландские организации, ведающие научными исследованиями, с просьбойразвернуть такую обсерваторию. До той поры мы ютились в палатке. Притемпературе -30oС (летом) в палатке умственная работа становится,мягко говоря, малоэффективной, что и послужило решающим аргументом. Похожена то, что НСФ более поворотлива, чем научные учреждения нашей древнейЕвропы: спустя всего десять месяцев мое желание было удовлетворено. Однакона Эребусе работать можно тишь несколько недель в году. А его лавовое озеропри относительной доступности настолько агрессивно, что до настоящеговремени нам так и не удалось достичь его берега. Не то что на Этне... Новая "Оссерваторио Этнео", как я уже говорил, открывала поистиненевиданные перспективы, и на протяжении долгих лет, пока тянулосьстроительство, я с вожделением разрабатывал в уме нашу будущую программуисследований. Эта программа должна была объединять в себе наблюдения,измерения и постоянную регистрацию всех поддающихся измерению параметровтемпературы, давления, скорости - с целью определения потоков энергии ивещества (жидкого, твердого и газообразного), локальной сейсмичности,дифференциального геомагнетизма, удельного сопротивления на максимальнодоступных глубинах. Меня очень интересовала связь между явлениями,непосредственно доступными глазу, да-да, тому самому глазу, которого ничтоне заменит (пусть простят меня мои друзья - специалисты по ЭВМ), с однойстороны, и результатами вышеуказанных измерений - с другой. Я тихо ликовал,представляя себе, как все это будет прекрасно и какие смелые набеги мы будемсовершать с этого передового опорного пункта в районы извержений. Увы! Чуть ли не на следующий день основатель Международного институтавулканологии, института, которому в рамках Итальянского совета по научнымисследованиям подчинена эта новая обсерватория, председатель ученого советаэтого института, то есть пишущий эти строки, оказался отстраненным отразработки научных программ и пользования обсерваторией. Не будучигражданином Италии, я не имел возможности возражать против такого решения, окотором, кстати, никто официально меня не известил. Нет, мафия тут была ни при чем. Впрочем... Впрочем, здесь могли сыгратьсвою роль мои заявления об ответственности катанийских вулканологов загибель девяти экскурсантов в результате извержения, о возможности которого япредупреждал за несколько недель. После чего и последовало это решение,принятое без шума, втихую, с храбростью, достойной истинных мафиози. Глава пятая, в которой говорится о "вулканологических диагнозах", делается попыткаобобщить все известные данные о долгой и сложной вулканологической историиЭтны и объясняется, почему в 1979 г. уснувшая Этна была столь же грозной,насколько безобидным был в 1976 г. извергающийся Суфриер. И по сей день мне остаются неясными подспудные соображения, заставившиев августе-сентябре 1979 г. отдельных сотрудников Катанийского университета истоявших за ними лиц утверждать, что экскурсантам, желающим, как обычно,подняться к кратерам Этны, не угрожает абсолютно никакая опасность. В началеавгуста я дал полностью противоположное заключение. Заключение вулканолога сродни диагнозу врача или прогнозу метеоролога:оно делается после обзора имеющихся симптомов или синдромов, после анализаподдающихся измерению параметров, после установления возможных связей ипричинно-следственных отношений между наблюдениями и измерениями и, наконец,после интерпретации всей имеющейся прямой и косвенной информации. Точно также как синоптики предсказывают погоду, а врачи - возможное развитиезаболевания. Качество интерпретации и достоверность диагноза зависят как от качестваи надежности произведенных наблюдений и измерений, так и от теоретическихзнаний и опытности лечащего врача. И если врач может высказываться тем болееопределенно, чем больше болезней пришлось ему наблюдать на своем веку, то ивулканолог, изучая извержения, мало-помалу вырабатывает в себе некуюспособность предвидения, имеющую поистине жизненную важность для тех, ктоживет вокруг вулкана. Практика вулканолога аналогична медицинской: это сложный комплекс. Онобъединяет в себе знакомство с результатами испытаний, которые проводятся вовсем мире, публикуются в специальной литературе и обсуждаются напрофессиональных конгрессах, и собственные лабораторные исследования, впервую очередь осмотр пациентов. Для нас, вулканологов, роль пациентовиграют действующие вулканы. В вулканологии вести "осмотр пациента", держась на почтительномрасстоянии от извергающихся кратеров, настолько же немыслимо, насколькоглупо осматривать инфекционного больного с другого конца палаты. Сизвергающимся вулканом приходится вести себя точно так же, как и с больным:не только подходить вплотную к кратеру, но и стараться исследовать еговозможно полнее и вести измерения возможно глубже. Примером ошибочного заключения, сделанного кабинетным вулканологомможет служить диагноз, поставленный одним профессором в августе 1976 г. вовремя извержения Суфриера на Гваделупе. Читатель уже знаком с этой историей.Напомню лишь, что наблюдатель находился на почтительном расстоянии отвулкана, на берегу, на удалении восьми километров, а в качестведоказательства своей правоты приводил данные микроскопического анализавулканической пыли, проведенного без проверки на месте (и при этом весьмаплохо) одной из учениц профессора - учительницей средней школы, приехавшейна Гваделупу провести отпуск. Понятно, что ни измерить температуру, нипроанализировать состав газов, ни составить себе мнение об эруптивныхявлениях невозможно, если не подниматься к кратеру, чеговулканологи-паникеры делать не желали, так как риск и физическая усталостьих не привлекают. Таким образом, извержение Суфриера шло до самого конца безвсяких эксцессов, ни о какой палящей туче не было ни слуху ни духу, а я,оказавшись правым и тем самым вызвав раздражение, был смещен со своегопоста. Тремя годами позже, на Этне, между кабинетными вулканологами и мнойопять возникли разногласия, и хотя аргументы были иными, наши выводы вновьоказались диаметрально противоположными. Только на сей раз бил тревогу я, ауспокаивали мои оппоненты. Коллеги из Катании утверждали, что экскурсии к вершине и осмотркратеров абсолютно безопасны, поскольку кратеры находились в состояниипокоя, воцаряющемся обычно между двумя последовательными периодамиактивности. Этот покой, по их мнению, ничем не отличался от тех бесчисленныхпериодов затишья, во время которых сотни тысяч экскурсантов год за годомпрогуливались у самых краев этнейских провалов, устраивали пикники ифотографировались. Обратные утверждения, заявляли они, не имеют под собойникакого основания, а посему следует незамедлительно вновь выдатьорганизаторам автобусных экскурсий и владельцам канатной дорогианнулированное без всяких на то убедительных причин разрешение вновьорганизовать посещения этого уникального места, к которому тысячи желающихрвутся ежедневно в течение летнего сезона. Рвутся и, пока нет разрешения,сгорают от нетерпения. Не знаю как в отношении экскурсантов, но сорганизаторами уж не могло быть и тени сомнений: сгорают... Сейчас я во всех подробностях опишу, каким путем я пришел к выводу огрозящей опасности, чтобы стало ясно, как в науках о природе возникает тоили иное мнение. Заранее прошу прощения за то, что рассказ мой будетчересчур обстоятельным. Итак... Пятого августа 1979 г., только я успел вернуться во Францию изэкспедиции на индонезийский вулкан Мерапи - тоже наш давний объект изучения,как мне позвонил Антонио Николозо. Он сообщил, что накануне появилисьстранные явления: юго-западная бокка начала выбрасывать значительныеколичества раскаленных бомб. На Этне это дело обычное. Непривычным же былото, что одновременно из бокки Нуова забила мощная струя газа с пеплом болеечем километровой высоты. Северный ветер отклонял султан и уносил его запределы видимости. Пепел осыпал Катанию, Аугусту и даже Сиракузы. Властизаволновались, и Антонио просил меня приехать. Насчет билета на самолет,сказал он, можно не беспокоиться, несмотря на разгар туристского сезона:префект Катании дал соответствующие инструкции компании "Али талия". Явылетел немедленно. Уже через несколько часов, глядя в иллюминатор, я увиделсерый дымный султан, стлавшийся от вершины Этны до самого горизонта. Следуетучесть, что с борта самолета горизонт расширяется неизмеримо... Антонио встретил меня, и мы тут же покатили в Николози. Вечер ещетолько начинался, но все уже погружалось в предгрозовую мглу - столь плотнойбыла завеса, застилавшая небосвод от края до края, лишь на востоке и назападе оставались просветы. Моросивший дождик из твердых частиц барабанил покузову автомобиля, еще более усугубляя зловещее впечатление. Было совсемтемно, когда мы приехали в шале, построенное Антонио и его братом Орацио навысоте около 2000 м, выше Каза-Кантоньера. Султан не был виден, раскаленныхпотоков также не наблюдалось. Земля, однако, дрожала под ногами и непрекращался гул, похожий на дальние раскаты грома. Это свидетельствовало омощи извержения. Мы вышли на балюстраду, откуда хорошо просматриваласьдолина Валле-дель-Бове, и тут мы увидели красные потоки, рвущиеся к городуФорнаццо. В мощный бинокль они смотрелись очень красиво и казались совсемрядом. В три часа утра меня разбудило пугающее затишье. Извержениепрекратилось. На рассвете мы сели в машину и поехали вверх. Было тихо, вовсех четырех кратерах - Вораджине, северо-восточной бокке, бокке Нуова июго-западной бокке - беспечно курились фумаролы. Ни следа раскаленной лавы,ни единого газового фонтана - затишье после бури, да и только. Разочарованиемое было безмерно: примчаться сломя голову - и застать лишь самый хвостикэтого уникального по своей мощи, по своему объему, по всем своим даннымпрорыва газов. Вчетвером - двое братьев Николозо еще один проводник по имени АнтониоТомазелли и я решили спуститься в Валле-дель-Бове и посмотреть, из какихтрещин изливались лавовые потоки, наступавшие четыре дня подряд на Форнаццо,но истощившиеся и замершие несколько часов назад. Мы направились туда черезВаль-дель-Леоне представляющую собой как бы залив внутри широкойВалле-дель-Бове которая образовалась, вероятно, также в результате обрушенияверхушки древнего вулкана. Геологи, специально изучавшие Этну доказали, что гора имеет долгую исложную вулканологическую историю, в ходе которой один за другим возникали искрывались в глубинах огромные конусы. После каждого такого исчезновенияоставалась кальдера - широкий многокилометровый кратер обрушения. Можнопредположить, что наиболее древними вулканами - предшественниками нынешнейЭтны были Монте-Каланна и Монте-Трифольетто сгинувшие в широкой кальдереВалле-дель-Бове, которая раскинулась подковой 5 на 6 км в сторонуИонического моря. Некоторые авторы считают, однако что эта кальдера моложекальдер Вавалачи и Эллитико, переполненных лавой из Монджибелло - какзвалась Этна. Губу кальдеры Вавалачи можно заметить сегодня только поперелому профиля склона у Пикколо Рифуджо "малого приюта" на отметке 2500 м:если подниматься по южному склону средний уклон горы меняется на этом рубежес 8 до 4o, что легко заметно на глаз, но еще явственнее ощутимопо изменению нагрузки двигателя машины, по дыханию и работе ног пешеготуриста, особенно когда за плечами у него тяжелый рюкзак. Диаметр кальдеры Вавалачи составлял, надо думать, около 5 км. КратерЭллитико имел в диаметре около 3 км и располагался чуть северо-восточнеенынешней вершины, откуда пришли лавы, залившие более молодую кальдеру, крайкоторой проходил, мне думается через Торре-дель-Философо. Наверное именно вэтой кальдере две с половиной тысячи лет назад Эмпедокл наблюдал затаинственной игрой лав и газов. Наконец самым поздним по времени обрушениемэтнейского комплекса была, очевидно, Валь-дель-Леоне. Она вся прорезаназаметными глазу трещинами идущими с юго-запада на северо-восток иотражающими основное направление тектонических нарушений района Этны. В ходе краткого но сильного извержения начала августа 1979 г. в долинеВаль-дель-Леоне, а также ниже - в Валле-дель-Бове раскрылись трещины, изкоторых пошла лава. Мне хотелось посмотреть, действительно ли они пролегли внаправлении с юго-запада на северо-восток, как это было и во время "нашего"крупного извержения 1971 г. и при извержении 1928 г., когда излившийся изтрещин мощный поток захлестнул город Маскали. Вскоре мы убедились чтотрещины пролегают именно в этом направлении. Широко шагая, а порой пускаясь чуть ли не вскачь спускались мы по этойскалистой пустынной местности, идущей под уклон, где полого, а где и круче;там и сям были разбросаны высокие шлаковые конусы - свидетели боковыхизвержений. Здесь магма подошла так близко к поверхности, что ее газы бурновырываясь на волю, выбрасывали в воздух мириады раскаленных кусочков шлака,скапливавшихся вокруг этих очагов недолгого извержения. На этот раз как впрочем и в 1971 г., извержение не было боковым. Магмавышла значительно выше в каких-нибудь 100 или 200 м от вершины. Сбросив тамизбыток газов и лавы магма, лишенная газов на 90% прошла через сеть трещин,растянувшуюся на несколько километров от вершины, спустилась до уровняВаль-дель-Леоне и Валле-дель-Бове и вновь вышла на поверхность только здесь,на высоте 2000, 1700 и даже всего 1500 м. Отдав почти все газы наверху через верхние жерла выходящая наповерхность лава течет без взрывов и не образует шлаковых конусов; онапросто переливается через нижний край трещины, по которой добралась сюда свершины, не успев остыть, и так же спокойно, без единого прорыва газа ишлакового конуса, стекает вниз по склону. Между нижним краем Валь-дель-Леоне и нижней оконечностьюВалле-дель-Бове мы обнаружили три группы трещин, идущих в одном и том женаправлении с юго-запада на северо-восток, из которых изливались лавовыепотоки. Сейчас они лежали затвердевшие, черные и блестящие, как базальт, неуспев под действием кислорода, дождевой воды, лучей солнца стать бурыми,рыжеватыми, ржаво-красными в зависимости от содержания в них окислов игидратов окиси железа. Снаружи лава совсем остыла, а это означало, чтоэффузивные трещины перестали функционировать одновременно с эксплозивнымижерлами. Было уже около четырех часов пополудни. Мы начинали ощущать усталостьпосле целого дня блужданий по этнейским просторам, одновременно такимзнакомым и чуждым, когда внезапно метрах в двухстах впереди увидели алуюкипящую лужицу. Сначала мы замерли, с недоверием вглядываясь в эту краснуюточку, которую вовсе не ожидали встретить. Потом побежали к ней. Перед нами светилось озерцо расплавленного базальта шириной около 30 ми длиной вдвое больше. Источником его служила хорошо заметная трещина,протянувшаяся с юго-запада на северо-восток, из которой в двух местах билифонтаны лавы. Бурлящую верхушку одного из этих фонтанов мы и угляделииздали. По поверхности шли кольцевые волны, топорща местами чернеющуюкорочку застывающей лавы, и переливались через гребень склона, разрываякорку и засасывая ее внутрь. Здесь брал начало мощный поток раскаленнойлавы. Метров на сто ниже крутой склон переходил в почти горизонтальное платодлиной в несколько сот метров, где свежая лава растекалась поверх недавних,но успевших застыть потоков. Фронт лав еще не достиг следующего переломапрофиля, приближаясь к нему со скоростью пешехода. По всей вероятности,поток образовался совсем недавно, минут за двадцать до нашего появления.Итак, прервавшись часов на пятнадцать, извержение началось вновь, и новыепотоки лав поползли к Форнаццо. Отсюда, с отметки 1400 м до цели имоставалось по вертикали не более 700 м, а по склону 5 км. Через два дняточно будут там... Внезапно я вспомнил о прорыве магматических газов: быть может, этозамечательное явление, к которому я в прошлый раз так обидно опоздал, к моейвеликой радости и немалой пользе повторится вновь? Я обернулся и обратилвзор к вершине вулкана, удаленной от меня примерно на 6 км. Над центральнымикратерами Этны не было вообще ничего, не только вчерашнего колоссальногофонтана газа пополам с вулканическим пеплом, но и даже привычного пышногосултана. Совсем ничего, если не считать беззаботных фумарол, непрерывно ссамого утра курившихся белым дымком. Значит, так и не удастся увидеть вновь вчерашнего буйства газов. Слегкаразочарованный, я вновь принялся следить за эффузивной деятельностьювулкана, которая, кстати, являет собой захватывающее зрелище даже для такихпривычных людей, как мы. Потом мы заторопились вниз, насколько позволяли уставшие мышцы, акое-кому - и мне в том числе - натертые ноги. Дело в том, что в мэриипоселка Мило, расположенного рядом с Форнаццо, мы должны были встретиться спрефектом округа, вызвавшим меня сюда, и министром гражданской обороны. Нам предстояло участвовать в публичном обсуждении создавшегосяположения и выработке необходимых мер. Жителей волновала не толькоопасность, грозившая их садам, виноградникам, землям, домам, но и планыадминистрации по возмещению убытков тем из них, кто частично или полностьюоказался лишенным своего имущества. И пока мы спускались, я раздумывал надтем, как преподнести им еще одну неприятную новость о новом лавовом потоке,которого никто не ждал... Мне вдруг пришло на ум, что увиденные лавы практически не заключали всебе газов. А ведь мы нигде не наблюдали выхода газов ни бурного, ниспокойного, ни из трещин, откуда шла лава (если предположить, что извержениебыло боковым), ни из вершинных кратеров (если оно было центральным, но с"боковыми" потоками). Между тем, как бы ни было мало содержание газов в магме, их всегдахватает, чтобы вызвать эффектные явления, которые принято называтьэксплозиями, то есть взрывами, хотя в действительности это бурные прорывыгазов, длящиеся не менее нескольких секунд, а чаще минут и даже (изредка)часов, в то время как настоящий взрыв длится доли секунды. А тут - ничего.Это было странно и в сущности тревожно. К тому времени, когда мы спустились в Мило, я пришел к убеждению, чтогазы, сопровождающие виденные нами лавовые потоки, оказались как бызапертыми в жерле бокки Нуова под колоссальными завалами, образовавшимисявчера в результате неоднократного обрушения стенок канала после резкогопрекращения активности. Ибо речь-то шла о лавах, а отнюдь не о магме. Весьмамаловероятно, чтобы настолько освобожденная от газов магма могла прорватьсянаружу и образовать те потоки, которые мы наблюдали. Лишь газы способнывытолкнуть расплавленные горные породы на поверхность Земли, и чем большеэтих газов, тем сильнее идет извержение. Известно несколько случаев, когданаружу выходили только газы, а сама лава, то есть магма, лишенная газов, таки оставалась на глубине. Без газов же извержений не бывает. Разве что данноеизвержение первое в своем роде. Объяснение здесь могло быть только одно: газы отделились, как обычно,под землей, в верхней части столба магмы (в данном случае под вершинойгоры), но попали в ловушку под завалами, закупорившими вчера дно кратера. Яясно увидел опасность: если изливание лавы не прекратится, то давление газоввытолкнет удерживающую их пробку... Это может случиться и в следующуюсекунду, и через день, и даже через несколько недель - все зависит оттолщины пробки и от количества газов в магме. Представилось мне и вполне мирное объяснение происходящего, хоть я и несмел на это надеяться: быть может, выход сегодняшней лавы - результатвнезапного прорыва газов, имевшего место на днях? Просто они не могли выйтираньше из-за какого-то препятствия, образовавшегося в трещине, соединявшейбокку Нуова с верхней частью Валле-дель-Бове и обусловившего внезапноепрекращение активности. Таким образом, сейчас выходит наружу скопившаяся тамлава, не несущая с собой газа и поэтому вполне безопасная... Всеми этимисоображениями я намеревался поделиться с представителями властей. Но непришлось: в мэрии, до отказа забитой людьми - многим не хватило места, и онистояли на площади, - министр и префект настолько увязли в проблемах местнойполитики, что опасность взрыва в пустынной местности вблизи вершины горыполностью выпала из их поля зрения. Выдвигаемые жителями Форнаццо бюджетныеи политические вопросы захлестнули их с головой, тем более что официальныесоветники-вулканознатцы уверяли, что извержение кончилось и опасностьминовала. Эти трое-четверо катанийских вулканологов в течение многих летподнимали на смех всякого, кто заикался об опасности. Они берегли себя отфизического напряжения и боялись даже намека на риск. Сейчас они только чтообъехали все кратеры на машине, а профессор, играющий при них роль лидера,даже перелетел через вулкан на вертолете. Ничего угрожающего они незаметили, и профессор изрекал округлые успокаивающие фразы с той женепоколебимой уверенностью, с какой его парижский коллега витийствовал тремягодами ранее на Гваделупе. Я не желал, да и не мог вести дискуссию, к томуже еще по-итальянски, в обстановке политического митинга. Пользуясьпосредничеством Антонио, я проинформировал представителей властей о моихневеселых соображениях, после чего мы отправились спать. На следующее утромы имели возможность наблюдать в бинокль за лавой которая текла все так жеплотно. Утешительная гипотеза явно не подтверждалась. Лава все ещенаходилась в нескольких километрах от Форнаццо, но двигалась неуклонно, каки прежде. Следовательно, под пробкой, заткнувшей кратер, продолжалнакапливаться газ, и давление его росло. Мы вновь поднялись на вершину. Там все было тихо, как и вчера. Забеззаботными дымками дно бокки Нуова оставалось невидимым, и мной овладелопредчувствие неминуемого взрыва. Я ускорил шаг, и мы почти бегом обежали всечетыре кратера, а потом вскочили в машину и помчались вниз. По сути говоря,это было бегство. Наблюдая с террасы в нижней части Валле-дель-Бове, мы убедились, чтолава и не собирается останавливаться, так что это вовсе не конечная фазавчерашней бурной активности. Я попросил Антонио собрать всех проводников.Мне хотелось объяснить им, почему впервые за тридцать лет я считаю, чтоположение является угрожающим настолько, что нам не следует даже показыватьноса на вершину Этны. Мне также хотелось услышать их мнение, так как онилучше кого бы то ни было знают свою Монджибелло. Все поддержали меня и в правоте моих рассуждений, и в том, что следуетзапретить восхождение к кратерам до тех пор, пока скопившиеся газы не выйдутнаружу. Я поручил старшему проводнику - Антонио - довести все это от моегоимени до сведения префекта, а затем поспешил в Катанию, чтобы поспеть кпервому самолету на Рим, а оттуда - в Париж. Немедленно был наложен запрет на всякое восхождение к вершине. Втечение трех-четырех дней проводников не покидало беспокойство, и никому неприходило в голову возражать. Между тем, поток лавы остановился, к счастьюне дойдя до Форнаццо. Казалось, вулкан мирно уснул, как это бывает всегда впромежутках между периодами активности. Оказавшись по прихоти Этны не у дел,проводники воспользовались вынужденным простоем по-своему: один строил дом,другие работали в поле, после чего все дружно спускались на берегИонического моря и до отвала объедались рыбой. На четвертые сутки началось брожение умов: нашлись катанийскиевулканологи, категорически заявившие, что мой тревожный прогноз не стоитломаного гроша, что вулкан спокойно спит и что, стало быть, можно без опаскиснова идти к кратерам Этны. Декларации высокоученых мужей запестрели настраницах газет, зазвучали по радио и в телевизионных программах, итуристская компания - организатор экскурсий на верхнюю Этну - в приказномпорядке призвала проводников возобновить сопровождение экскурсий к вершине.Несколько проводников, не доверяя доводам кабинетных вулканологов,отказались подчиниться, и им начали грозить судебным преследованием заорганизацию незаконной забастовки. И вот снова от восхода до глубокой ночизакрутился обычный летний конвейер, автобусы-вездеходы выгружали толпытуристов... 2 сентября в 17 ч 47 мин тишину разорвал взрыв, которого ждалиуже пять недель. Погибло девять человек, раненых было вдвое больше. Я уже говорил, что мое августовское заключение на сей раз не былоосновано на данных каких-либо физических, химических или географическихизмерений. К логическому выводу я пришел, наблюдая за обстановкой,анализируя увиденное и опираясь на свой долгий опыт. И то, что мой выводподтвердился, вызвало недовольство так называемых вулканологов, причем нетолько в Катании. Спустя какое-то время некоторые из них попытались доказать, что роковойвзрыв никак не был связан с выходом газов из августовских потоков, аобъяснялся просто неудачным стечением обстоятельств, приведшим к катастрофе.Во-первых, говорили они, на Этне в начале августа прошли грозовые дожди. Вжерло бокки Нуова попало много воды, которая пропитала слой обломков, атакже проницаемый слой, выстилавший дно. Во-вторых, под действием силытяжести все это соскользнуло вниз и закупорило все отдушины, имевшиеся надне. В-третьих, вода продолжала просачиваться через эту проницаемую пробку ив определенный момент превратилась в пар, так как в действующем вулканетемпература стремительно нарастает с глубиной. В-четвертых, параллельно сповышением температуры росло и давление образующегося водяного пара.В-пятых, давление возросло настолько, что вытолкнуло пробку, заглушавшуюканал. Подобное объяснение преследовало цель снять ответственность спредставителей администрации, с туристической компании и прежде всего с техвулканологов, что с 8 августа до 12 сентября неустанно твердили, что никакойопасности нет и в помине. Кроме того, оно льстило самолюбию и самихвулканологов, и солидарных с ними коллег во Франции и Англии. Гипотеза о том, что взрыв был вызван не магматическими газами, а парамиводы, содержала в себе внутреннее противоречие. Согласно этой гипотезе,пробка в канале вулкана должна быть, с одной стороны, водопроницаемой, чтобыдождевая вода могла просочиться внутрь и пройти на достаточную глубину, гдеона якобы превратилась в пар, а с другой стороны непроницаемой, иначе пар немог бы набрать нужное для взрыва давление. Мой ответ таков: если пробкаоказалась настолько проницаемой, что вода смогла просочиться вниз, то втаком случае пар никак не смог бы накопиться под ней и вызвать взрыв, аскорее он прошел бы насквозь и наружу. Но взрыв-то последовал!.. Пробка состояла отнюдь не из свежей лавовой массы, а исключительно изтвердых горных пород. Под ней скопились газы, и пробку разорвало. Вполнеочевидно, что эта пробка была абсолютно непроницаемой, иначе все, что подней собиралось, будь то водяной пар или магматический газ, постояннопросачивалось бы наружу. Уж если она не пропустила наружу газы, которые витоге выбросили ее на поверхность (а этот факт оспаривать трудно), то идождевая вода не могла бы попасть внутрь. И отчаянная попытка со сторонывулканологов, раздосадованных очередной демонстрацией их неумения вовремяразобраться в механизме извержения, оправдать себя, оказалась подобналопнувшей шине. В результате меня лишили всех званий и сместили со всех постов,занимаемых мной в Международном институте вулканологии, который сам же я исоздал за 18 лет до того. Глава шестая, в которой говорится о самых известных вулканах и об опасностях,связанных с массовым туризмом, а также о риске, которому подвержены селенияи городки на Этне. По-настоящему знаменитых вулканов на свете не так много - Везувий,Фудзияма, Попокатепетль, Кракатау, Мон-Пеле, недавно прославившийся Суфриер,Сент-Хеленс, Галунггунг, Эль-Хихон. И конечно, с незапамятных времен Этна. Известность их порождена различными причинами. Везувий все знаютпотому, что с 1631 по 1944 г. он находился практически непрерывно всостоянии бурной активности, а это была эпоха зарождения и расцвета наук оЗемле. Кроме того, на него были постоянно обращены взоры жителей крупногогорода - столицы королевства Обеих Сицилий. Именно Неаполь с его королевскимдвором, посольствами, художниками, писателями и толпами приезжих из разныхстран (ведь Неаполь - крупный морской порт) принес славу Везувию, сделалвсеобщим достоянием его пышный султан и потоки раскаленной лавы, а такжеповедал миру о колоссальных жертвах в засыпанных пеплом Помпеях иГеркулануме. Фудзияма, или, как ее называют японцы, Фудзи-сан (причем в данномслучае и "яма" и "сан" означают просто "гора"), стала знаменитостьюблагодаря чистоте линий своего усеченного конуса, вознесшегося на 4000метров над мирным ландшафтом, между двумя столицами японской империи - Киотои Токио. Эстампы Хокусая и Хиросиге познакомили весь мир с силуэтом икрасками великой горы. Попокатепетль получил мировую известность скорееблагодаря экзотическому звучанию своего ацтекского имени, чем извержению1520 г., в канун вторжения испанцев под предводительством Кортеса. Кракатау,как уже говорилось, прославился взрывом, случившимся 15 августа 1883 г.Тогда с пустынного островка в Зондском проливе в воздух поднялось около 15км3 горных пород, вызванные взрывом цунами унесли 36 тыс. человек на Яве иСуматре, а его грохот был слышен в радиусе до 4 тыс. км в центреАвстралийского континента и посреди Индийского океана. Представьте себе, чтовы в Париже услышали бы взрыв, прогремевший в центре Сибири, в Тегеране илив сердце Сахары... Немудрено, что этот вулкан знают все. Слава Мон-Пеле схожа со славой Кракатау. 8 мая 1902 г. жизнь 28 тыс.обитателей столицы Мартиники, городка Сен-Пьер, унесла первая в истории"палящая туча", страшный и, увы, нередкий "бич божий". Расположенныйнедалеко от него вулкан Суфриер на Гваделупе приобрел сомнительнуюизвестность разгоревшимся вокруг него скандалом. Вулкан Сент-Хеленс имеетвполне обоснованную мрачную репутацию. Его извержение, продолжавшееся с 1980по 1982 г., стало объектом наиболее тщательного научного изучения за всегоды существования вулканологии. Но дело не только в этом: извержениепродолжалось уже семь недель, когда 18 мая 1980 г. произошел неслыханныйпароксизм вулканической деятельности. Вырвавшийся из недр вулкана вихрьколоссальной силы как спички поломал миллионы крупных деревьев, такназываемых дугласовых пихт высотой 40-50 м и толщиной до 1 м у комля, и каккучу соломы сдул их на сотни метров в сторону. Соломинки были, повторяю,весом по 3-4 т... Погибло 80 человек, в том числе молодой талантливыйвулканолог Дэвид Джонсон. Немало вулканов приобрели известность в результате того, что послевторой мировой войны вулканология вышла из состояния спячки. В это же времяполучили мощное развитие туризм и телевидение, которые можно уподобить языкуиз притчи об Эзопе - в мире нет ничего лучше (что верно далеко не всегда) иничего хуже их (вот это уж точно!). Благодаря им весь мир познакомился соСтромболи и Ньирагонго, Мерапи и Сиуртсеем, Килауэа, Бромо, Этной... Идругими. Известность подобна славе: если не поберечься, то пропадешь.Неисчислимый урон приносит туризм, или скажем так - определенные категориитуристской деятельности: прекрасные ландшафты исчезают под дружным натискомбетона, пластмассы и дурного вкуса, страдает мораль местного населения,исконное гостеприимство которого постепенно, но неуклонно уступает местоалчности, а сердечность - угодничеству, толпы экскурсантов, почтинечувствительных к красоте, захлестывают памятные места и лишают их всякойпрелести. Стоит только увидеть эти стада, пасущиеся возле Нотр-Дама иБоробудура, вокруг "Падающей башни" и Парфенона, на Лазурном берегу (некогдастоль прекрасном), в Шамони, на Карибских островах, Бали, Гваделупе или наЭтне... Ах, эта Этна! С ней случилось то же, что и со всем, чего касаетсяодержимый стремлением к прибыли "массовый туризм": дивная гора отблагородства соскользнула к проституции. Заплати несколько тысяч лир иавтобус или архисовременная кабина канатной дороги потащит тебя вместе скучей других последователей одной из многих религий общества потребления -туризма - вверх, от разномастных бетонных сооружений, выстроенных на отметке1900 м у асфальтового шоссе, к другим бетонным строениям, угнездившимсясоответственно на высоте 2500 и 2900 м. Везде - у Рифуджо-Сапьенца, уПикколо-Рифуджо, у Торре-дель-Философо земля усеяна ржавыми жестянками,пластиковыми пакетами, битыми бутылками. "Рифуджо" значит "приют", икогда-то это были действительно приюты для восходящих на вулкан; тогдаальпинизм еще не превратился, как многое другое, в очередной источник наживыдля оборотистых дельцов. Вершина Этны пока еще свободна от бетона, видимо оттого, что"бетонировщики", обезобразившие весь южный склон от самого моря до высоты3000 м над его уровнем, опасаются понести здесь убытки: на вершине случаютсяизвержения, и вулкан вполне способен разрушить не успевшие еще окупить себя"архитектурные сооружения", позор возведения которых падает на головывыродившихся потомков зодчих Кватроченто. Однако единственная ли это причина? Не уверен, ибо именно южный склончаще других страдал от извержений Монджибелло - достаточно перечислить годы:1381, 1536, 1537, 1669, 1763, 1766, 1780, 1819, 1832, 1892, 1910, 1949,1971, 1979, 1983... Туризм, однако, приносит такие барыши, что опасностьповреждения сооружений при извержении вулкана отступает на задний план. Ипоследствия сказываются. В 1971 г. Этна преподала бизнесменам хороший урок, поглотив под слоемлавы верхнюю станцию и мачты второго отрезка канатной дороги. Я, каюсь,надеялся, что она разрушит также промежуточную станцию и мачты нижнегоотрезка в четырехстах метрах ниже. Однако Орацио Николозо, движимыйинициативой, экономически связанной с его работой проводника, проделал одинфокус, который нередко пытаются совершить во многих частях света, но которыйредко у кого выходит: прорыл бульдозером отводной канал, насыпал защитнуюдамбу из обломков и сумел направить в сторону поток лавы, к счастьюоказавшийся не слишком бурным. Итак, горе-мастера осквернили южные склоныславной горы, и нам остается только возмущаться да надеяться, что Этнакогда-нибудь довершит начатое ею в 1971-м и сметет с себя эту пакость. И чтостроения, которые непременно появятся после этого, будут наконец удачновписаны в ландшафт. Доказательства, кстати, налицо: профанация южной Этнывызвала всплеск столь бурных чувств, что застройщики северного склона,развернувшие на нем работы лет двенадцать назад, постарались свести кминимуму наносимые природе оскорбления, доказывая тем самым, что и вкоммерческой деятельности можно проявить минимум вкуса. Нужно ли восстанавливать то, что поглотила лава? В наших краях,которые, к счастью, мало страдают от природных катаклизмов, люди удивляются,услышав, что алжирцы восстанавливают пострадавший от землетрясенияЭль-Аснам, а жители Форнаццо, Мило и других населенных пунктов Этны, чьиполя и жилища поглотил вулкан, вновь строятся на прежнем месте. Но что им остается? Ведь это их земля! Даже если они перейдут на другоеместо в своей стране - это уже не то. Там - чужбина. Там ты приезжий,иммигрант. А каково живется чужаку, знают все. Ни городок, ни поселок невосстановишь в другом краю. Такое предприятие заранее обречено на неудачу,так как возникло бы неисчислимое множество трудностей - выбор места,получение разрешения, психологические препятствия... А кроме того, междудвумя катастрофами, случающимися в одной и той же точке земной поверхности,обычно проходят долгие годы, а то и века. Случай Орлеанвилля-Аснама,разрушенного в 1954 г. и вновь пострадавшего в 1980 г. - исключение,уникальное событие. Такими же исключениями являются этнейские городки, в томчисле Форнаццо, пострадавший в 1950, 1971 и 1979 гг. Итак, когда после одного-двух очистительных извержений южные склоныЭтны вновь обретут - ненадолго - свой первозданный вид, тут же армия местныхжителей, подрядчиков и организаторов массового туризма дружно приметсяцарапать эти склоны. А разрушительных извержений долго ждать не придется - вэтом нас убеждают и история, и геология. Всего за сто лет более десяткаизвержений прокатились по этому узкому участку Этны. Так что будемнадеяться! (Эти строки я писал в 1982 г. В последних главах книгирассказывается об извержении 1983 г.) На Этне, как и на большинстве подобных ей вулканов - Фурнезе наРеюньоне, Килауэа, Мауна-Лоа и Мауна-Кеа на Гавайях, Картале на Коморскихостровах, Ньямлагире и Ньирагонго в Заире и других, извержения происходят нетолько из вершинного кратера, но и на склонах. Своими значительнымиразмерами (Мауна-Лоа поднимается почти на 10000 м над основанием площадью150 квадратных километров, покоящимся на дне Тихого океана, напятикилометровой глубине) эти крупнейшие базальтовые вулканы обязаны тому,что питающие их лавы поднимаются по густой сети пересекающихся трещин вземной коре, причем число этих трещин в одной точке может быть столь велико,что они образуют широкий питающий канал, по которому расплавленная магмаподнимается из глубин к поверхности в течение десятков тысяч и даже сотентысяч лет. Всякий раз, когда магма прорывается наверх, вокруг кратера скапливаетсялава (я позволю себе напомнить, что лавой мы называем магму, из которой впроцессе извержения вышли газы, ранее находившиеся в ней в растворенномсостоянии) в виде отвердевших потоков или в форме глыб, бомб, лапилли, пескаи пыли, выброшенных в воздух в процессе бурного выхода магматических газов.Спустя несколько столетий или тысячелетий из этой лавы вырастает гора. Такаягора, стало быть, резко отличается по своей природе от обычных,невулканических систем, таких, как Альпы, Пиренеи, Скалистые горы илиГималаи, возникших в результате мощных местных поднятий и складкообразованияверхних слоев земной коры; напротив, вулканы - это нагромождения горныхпород, пришедших в расплавленном состоянии из недр Земли. Чем больше вданной точке земной коры пересекается открытых трещин, тем шире образуемыйими питающий канал вулкана. И тем дольше продолжается активный периоддеятельности вулкана, который определяет объем накопившихся лав. Магма поднимается по трещинам. Самый легкий, а потому и наиболее частыйее путь - по вертикально восходящему каналу. Иногда магма идет эксцентрично,то есть не из точки пересечения, а вдоль какой-нибудь одной группы трещин. Вэтом случае она выходит на поверхность не в вершинном кратере, а где-то насклоне горы, порой у самого подножия, то есть просто-напросто в точке, гдеползущая вверх стенка магмы вылезает наружу. Происходит так называемоелатеральное, или боковое, извержение, в отличие от центрального,приуроченного к питающему каналу. На Этне боковые извержения повторяются часто. Они никогда не бываютточно на прежнем месте, а происходят или выше, или ниже, на той же трещинелибо на соседней; причиной этому служит то, что трещина, по которой расплавшел в прошлый раз, прочно забита застывшей магмой. Понятно, что наименьшаявероятность нового извержения связана со шлаковыми и пепловыми конусами,возникшими при боковых извержениях прошлых лет; сотни таких конусов усеиваютсклоны Этны. Десятки тысяч других навсегда похоронены в толще горы подпозднейшими наслоениями лавы и шлака. Центральные извержения более привычны, однако никоим образом не стоитнедооценивать те, что происходят на склонах горы: чем ближе они к подножию,тем ощутимее приносимые ими убытки. Извержение может произойти и на отметкенуль и даже ниже: хотя в истории Этны ни разу не отмечалось подводныхизвержений, их вероятность исключить все-таки нельзя. Вполне можетслучиться, что однажды лава и эруптивные газы прорвутся наружу в самомцентре Катании. Вероятность этого невелика, но все же она существует. Неисключено что где-то в период между концом нынешнего года и концом третьеготысячелетия этот крупный населенный пункт окажется полностью или частичноразрушенным либо извержением, открывшимся в самом городе, либо, как это былов 1669 г. потоками лавы, вышедшими слишком низко (тогда они появились навысоте около 800 м чуть выше Николози), чтобы успеть затвердеть не доходя доморя. Однако и история, и геология ясно указывают что отныне изверженияслучаются почти (почти!) исключительно в верхней половине горы. По-видимомуэто объясняется тем, что Этна возвышается над переплетением многочисленныхгрупп трещин и чем больше расстояние от центрального питающего канала, темменьше остается трещин, по которым может подняться магма. Глава седьмая, в которой вспоминается Атлантида - легенда, берущая свое начало отчудовищного доисторического извержения Тиры-Санторина; в которой ФлорансТристрам рассказывает о древней Этне. Сведения о вулканической активности Этны - самые ранние из всех, ибосвязаны они с именем Эмпедокла, жившего за 500 лет до нашей эры, в то времякак извержения Везувия известны только с 79 г. н. э. а об активностиФудзиямы мир узнал всего 15 веков назад. Никак нельзя назвать "историческим"невероятное по силе извержение, датируемое 1470 г. до н. э., котороеразрушило вулкан Тира в Эгейском море и привело к гибели минойскойцивилизации на Крите, лежащем в 100 км к югу. От нескольких миллиардовкубометров пород, некогда слагавших остров Тиру, в наши дни сохранилосьтолько кольцо Санторина. Это извержение случившееся в Средиземном море 35 столетий тому назад,по тем разрушениям, которые оно вызвало, является наиболее мощным из всехизвестных человечеству за последние три тысячелетия. С ним нельзя сравнитьни взрыв Кракатау (хотя он и весьма схож), ни извержение Тамборы в 1815 г.Приходится вернуться на 10000 лет назад, чтобы вспомнить о страшных посвоему размаху прорывах игнимбритов * в Японии, Новой Зеландии, Италии идругих краях, прорывах, оставивших после себя кальдеры диаметром до 20 иболее километров. * Игнимбриты (от лат. ignis - огонь imber - ливень) - породыобразующиеся при выпадении в виде ливня мельчайших нагретых обломковвулканической лавы, выброшенной при извержении на большую высоту. - Прим.ред. Извержение Тиры (или Санторина как еще называют этот остров) бесспорнооставило в истории человечества самый крупный след потому, что причинилонеисчислимые разрушения густонаселенной и высокоцивилизованной к томувремени области - Восточному Средиземноморью. Следы этих разрушений живы ипо сей день: достаточно вспомнить миф об Атлантиде. Атлантида - не материквнезапно провалившийся в земные недра, чего физически просто не могло быть.Здесь речь может идти об отдельной цивилизации - минойской культуре,достигшей посреди морей такого же величия, какого достигла на материкестрана фараонов. Сведения об этом катаклизме есть в египетских папирусах,хранившихся в библиотеке Саиса - города в дельте Нила. Лишь через 800 лет оних узнал Солон и принес это предание в Афины. Прошло еще около двух веков,прежде чем один из его потомков, Платон, включил эту историю, превратившуюсяза тысячу лет в легенду, в свои произведения "Критий" и "Пир". Именно изплатоновского рассказа и родилась легенда об Атлантиде. Несмотря на то что извержение греческого вулкана имело место уже висторическом периоде нашей части света, узнали мы о нем не из истории, а издревней литературы; впоследствии факты были подкреплены данными современнойнауки. Таким образом Этне было суждено стать первым вошедшим в историювулканом благодаря тому, что ее извержением заинтересовался Эмпедокл. ОбЭтне мы знаем по рассказам отважных коринфян и неустрашимых афинян,открывших Сицилию во время своих набегов на запад за 7 веков до новой эры. Де Гурбийон писал в 1819 г.: "В незапамятные времена Сицилия звалась островом Солнца или островомЦиклопов. Ей давали имена Тринакрия, Трикетна, Тринация; в вопросе опроисхождении причудливых сих названий и сами древние историки не всегдасогласны. Первым вывел это имя Фукидид из греческого "тринакрос" имеющий триугла или три острия... О первых обитателях исконно вулканической земли мы имеем весьманеточные сведения. Говорят что первыми обжили эти края дети Ноя - гиганты,которых позже называли циклопами, антропофагами, лотофагами, лестригонами исиканами. Немногим ранее взятия Трои, если верить Солину, а по словам ТрогаПомпея - сразу после падения ее, сиканы, предводительствуемые Сиканосом,высадились здесь на побережье и подчинили себе население острова... Солин идругие авторы говорят, что они пришли из Лациума, Фукидид же уверяет, что изИспании, и наконец, Тимей не сомневается, что то было одно из местныхплемен, испокон веку обитавшее на Сицилии. Достоверно лишь то, что с тойпоры остров назывался по имени новых своих властителей. После них илиодновременно с ними пришли сикулы. Изгнанные из Лигурии пеласгами либоаборигенами, либо, наконец, по Фукидиду, осками, сикулы пришли на Сицилию вгод 4300 от сотворения мира и дали острову то имя, которое он носит исейчас. Четырьмя или пятью веками позже здесь возникло некоторое числогреческих колоний, коим удалось захватить часть острова. Около 2000 лет дорождества Христова одна греко-италийская колония основала Сиракузы. С сеговремени берет начало греческий период Сицилии, сюда же следует отнестипоявление принесших наибольшую пользу и истинно прекрасных достиженийискусства, наук и литературы. Именно здесь, в городе Энна, родиласьподлинная наука о сельском хозяйстве - "агрикультура", распространившаясявпоследствии в Греции и других странах старой Европы. Здесь же, в Сицилии,была колыбель первых в истории человечества законодателей, и здесь жилЭмпедокл, проложивший путь Гиппократу..." В 734 г. до н. э. афинянин Феокл с товарищами причалил к берегу лагуны,за которой простиралось плоское побережье восточной Сицилии. Они без трудавыволокли на берег свои хрупкие суда севернее высокой горы Этна. Это местонаходилось к югу от Тавроменона - нынешней Таормины, чуть севернее устьяАлькантары. Почва выглядела совсем черной, как часто бывает вокруг вулканов,и казалась плодородной. Сикулы сначала только смотрели сверху, из Таормины,на пришельцев, а потом подружились с ними. Вскоре греки привыкли к соседству гигантской горы, к ее дымам,застилавшим порой солнце, к ее вселявшему беспокойство ворчанию и даже ктолчкам, сотрясавшим время от времени поля, которые они возделывали.Поначалу им было не по себе, но потом они привыкли, тем более что сикулы -племя, жившее здесь с незапамятных времен, - уверили греков, что в этихместах ничего худого от горы не бывает. Феокл решил основать здесь колонию,которой он дал название Наксос - по имени самого большого острова своихродимых Киклад. Через несколько лет демон странствий вновь вселился в душу Феокла. Ужесли гора столь мирна, то нельзя ли к ней приблизиться и поселиться у ееподножия? Земли вокруг Наксоса были дивные, но грекам становилось тесновато,так как с севера путь преграждали горы, а там сидели сикулы и уходить никудане собирались. Поэтому в 728 г. до н. э. Феокл собрал группу добровольцев и двинулсяна юг. Миновав Этну, они вышли на равнину и, пройдя вглубь, основали в 10 кмот побережья город Леонтины (современный Лентини, в 35 км насеверо-северо-запад от Сиракуз). Сердце крестьянина, дремавшего в каждом изэтих моряков, радовалось: аллювиальные почвы и вулканический пепелспособствовали сказочному плодородию земель. Феокл напал на самую богатуюравнину во всей Сицилии. Но здешние сикулы в отличие от наксосских оказалисьмалогостеприимными, и, прежде чем основать Леонтины, грекам пришлось с нимиразобраться. Сикулов без особых церемоний прогнали, и вскоре здесь поднялиськ небу первые храмы. Будучи моряком и авантюристом по натуре, Феокл не желал сидеть сиднем вдесяти километрах от берега. Вскоре он вновь поднимается на свой корабль.Между Наксосом и Леонтинами он углядел заливчик, расположенный прямо уподножия вулкана, и в том же 728 г. до н. э. основал город Катанию. Значениеэтого названия неизвестно. Если считать, что оно имеет семитическоепроисхождение, слово может означать "маленькая", а если оно пришло из языкасикулов, то оно указывает на форму бухты, напоминающую таз. Сама природа предназначила заливу служить портом здесь был дажесерпообразный мол, защищавший бухту. В море впадала река. Дивное место, безсомнения, но все-таки - прямо у вулкана. А природная плотина - простозастывший поток лавы... Наверно, греки не задумывались, а может быть, нехотели думать, что в один прекрасный день вулкан может наслать новый поток,который пройдет тем же путем до самого побережья... Они построили город, вскоре заселившийся земледельцами, поскольку прямоза Катанией начиналось плодородное подножие вулкана, а потом благодаряналичию удобного порта - и торговцами. Вулкан, столь гостеприимно принявшийгреков, нисколько их не пугал, напротив, они стали поклоняться ему,продолжая тем временем осваивать новые территории. В том же году рядом сКатанией была основана Мегара Гиблейская, название которой происходило отгорода Мегара в Аттике и городка сикулов Гиблея, население которой былоизгнано пришельцами-эллинами. Однако вскоре Катании довелось познать все превратности судьбы. Этотисключительно удобный уголок притягивал к себе многих. Невозможноперечислить все прогремевшие здесь сражения и войны, тяготы которых вынеслина своих плечах жители. В 476 г. до н. э. сиракузский тиран Гиерон изгналвсех катанийцев из Леонтины, поселил здесь 5000 человек из Сиракуз и столькоже с Пелопоннеса и даже сменил имя города: сохранились смутные упоминания,что, желая умилостивить судьбу, он назвал город Этной. Но не прошло ипятнадцати лет, как при пособничестве сиракузцев прежние обитатели городавновь взяли его в свои руки и восстановили былое название. И вновь на веказакипела адская круговерть войн, осад и вторжений. Страдающие от раздоров между знатными господами жители Катании и МегарыГиблейской воздавали должное плодородию своей земли, которую пепел делал всеболее плодородной после каждого нового извержения. Благотворный иодновременно грозный вулкан, занимающий столь большое место в жизни людей,проник и в их сказания. Греки были большие любители преданий, и вскоре вокруг Этны закружилсяцелый рой легенд, иногда основанных на истинных происшествиях, а чащеявляющихся плодом чистого вымысла, отголоском старинных верований и историй,что рассказывались долгими вечерами и переходили из уст в уста. В концеконцов нашелся поэт, которого эти предания вдохновили настолько, что онобессмертил их, написав поэму, а написанное слово, как известно, остается ввеках. Вид пламени, столь часто извергаемого вулканом, напоминал о том, кто впантеоне греческих богов повелевал огнем: его звали Гефест, позже у римлянон стал называться Вулканом. Поэт писал "Из переполнившихся сиих глубинвыплескивается огнь Вулканов, а в глухих сиих пещерах слышно, как работаетбог". Сын Зевса и Геры, Гефест, служил у богов в кузнецах, и кузня егорасполагалась под вулканами. На склонах Этны Гефест вновь предстал передгреками. Этна стала его любимым, а по мнению катанийцев - единственнымжилищем. Гефест был хром и уродлив, и супруга его Афродита, богиня любви,доставляла ему немало огорчений, открыто изменяя мужу и с богами, и сосмертными. Ничего удивительного, что он стал одним из самых хмурых ираздражительных на всем Олимпе. Страшен был гнев бога огня и металлов! Этнаубеждала в этом ежедневно. Приходилось бога умасливать, вознося молитвы,принося жертвы и воздвигая великолепные храмы. Другие поэты, правда, уверяли, что Гефест как родился на острове Лемносв Эгейском море, так никуда оттуда и не трогался, а в мрачных этнейскихпещерах обитает не он сам, а его подручные циклопы, они-то и выковывают внедрах вулкана ужасные молнии - оружие Зевса. Кто бы там, однако, ни сидел,сам ли Гефест или его циклопы, результат для местных крестьян был один -сквозь землю на склонах горы пробивались искры адского пламени, причем стакой силой, что порой они уничтожали и жилища, и посевы. Существует еще одна легенда, которая также была записана и поэтомустала бессмертной. В ней говорится о битве богов с гигантами, разгоревшейсяпочти сразу по сотворении мира. Сыновья Геи-Земли, гиганты, внешне походилина людей, только нижняя часть тела была у них змеиная. Побуждаемые матерью,имевшей свои счеты с Зевсом, они напали на обиталище богов и попыталисьзанять их место. Битва была ужасающей, как и пристало гигантам. Обе сражающиеся стороны прибегали к хитрости и силе в самых диких еепроявлениях. В конце концов боги с превеликим трудом победили, и тоблагодаря вмешательству человека - Геракла. Ибо гиганты не могли бытьпобеждены богами. На исходе битвы один из гигантов по имени Энцеладпопытался сбежать, но Афина его заметила и сбросила на него Сицилию. Гигантне погиб, но остров придавил его. Яростные попытки освободиться и огненноедыхание гиганта мы ощущаем и сегодня на Этне. По крайней мере так пишутВиргилий и Оссиан. Пиндар, Эсхил и Страбон, однако, говорят, что Этной Зевспридавил гиганта Тифона. У Энцелада был брат Мимас, и на него Гефествзгромоздил металлокипящую гору Везувий. Живущие на Этне могли, таким образом, выбирать себе покровителей наоснове нескольких вариантов, и чтобы защититься от бесчинств Этны, онивзывали и к Гефесту, и к гигантам, и к циклопам, и даже, возможно, ктитанам. Если же все молитвы и жертвоприношения оказывались безрезультатнымии Этна начинала бушевать не на шутку, люди понимали, что они по ошибкеобратились не к тому богу. Между тем, и в древности находились здравомыслящие и критическинастроенные люди, отказывающиеся слепо верить преданиям: "Пусть никого, -говорили они, - не введут в заблуждение обманчивые выдумки поэтов... Здесь,уверяют они нас, пребывает бог... Нет, богов не влекут столь низкие занятия;мы не вправе приписывать им столь мерзостные побуждения. Их царство вдали отнас, высоко в небесах, и ничтожные дела - не их удел". Те, кого легенды не удовлетворяли, стремились больше узнать овулканической деятельности, понять ее. Первым ученым, заинтересовавшимсяЭтной, или по крайней мере первым, о ком нам стало известно, был Эмпедокл.Гражданин города Агридженте, носившего тогда имя Акрагант, он былодновременно государственным мужем, философом, поэтом, медиком... Аристотельнарек его "отцом риторики", а знаменитый врач II в. н. э. Гален почитал егокак основателя итальянской медицинской школы. Эмпедокл родился в 490 г. дон. э. Он сражался сначала против тирании, а потом против сменившей ееолигархии. Когда сограждане предложили ему стать их царем, он отказался, ибопредпочитал трудиться, а не принимать почести. Следуя интеллектуальнойтрадиции своего времени, он не ограничивался диспутами, носившими, каквсегда в те времена, одновременно философский и научный характер, но пыталсясоздать строгое учение об "элементах", или стихиях. Эмпедокл первым выделил четыре стихии: огонь, воздух, воду и землю.Движимые любовью или ненавистью, стихии изменяются, сливаются илиразделяются в зависимости от того, привлекают их или отталкивают другиестихии. Любовь и ненависть, согласно Эмпедоклу, одновременнопротивопоставляются и объединяются; позже Мани скажет то же самое о свете итемноте, о добре и зле... Вода, воздух, огонь, земля - не наблюдаем ли мы все это одновременно,глядя с вершины Этны самого прекрасного вулкана цивилизованного мира,расположенного всего в нескольких сутках пешего хода от Акраганта? Будучи нетолько теоретиком, но и экспериментатором, Эмпедокл задался целью проверитьсвои умозаключения. Начиная с этого момента, исторические данные тесносплетаются с преданиями. Из истории известно, что Эмпедокл скончался наПелопоннесе в 430 г. до н. э, но, согласно преданию, он погиб на Этне, вЭтне и из-за Этны. Говорят, он долго стоял, размышляя, на самом краюкратера, пытаясь проникнуть мыслью в глубины вулкана, но вулкан оставалсякаменно равнодушен к заботам человека, и ученый, снедаемый отчаянием, якобыбросился в кратер. Говорят, что вулкан пыхнул огнем и выбросил наружу егосандалии... Порой случается, что вновь найденные данные подтверждают легенду. Я ужеупоминал, что недалеко от вершины Этны, на холме, называемом Башня Философа(в честь ученого из Акраганта), недавно обнаружили остатки древнегреческогосооружения. Обсерватория Эмпедокла? Храм где люди пытались умилостивитьподземных богов? С тем же каменным равнодушием что и на Эмпедокла взираетсегодня на нас Этна и не дает ответа. Пикантный штрих насчет сандалий какэто часто бывает в греческих сказаниях придает истории определеннуюдостоверность... В летописях отмечены некоторые наиболее мощные извержения Этныслучившиеся во времена древних греков. Первое имело место в 695 г. до н. э.лет через сорок после того, как люди Феокла обосновались в Сицилии. Вплотьдо 475 г. до н. э. похоже царило полное спокойствие. И потом в течение двухстолетий греки отметили лишь четыре крупных извержения - в 475, 425, 394 и350 гг. до н. э. В дальнейшем Этна повела себя более агрессивно. Наверно дело в том, чтодо того времени греки не поднимались выше подножия на восточных и южныхсклонах и поэтому могли не замечать ни того, что происходило по другуюсторону горы, ни того, что делалось выше по склону - за лесами. Лишь самыесильные извержения, случающиеся в верхней части горы, должны были привлечь ксебе внимание береговых жителей. Когда огонь бушует только на вершине, дажеесли горят отдельные участки леса, это не причиняет никакого ущербарасположенным гораздо ниже возделанным полям, поэтому грекам не было допожаров никакого дела. Извержение 475 г. до н. э. достопримечательно уже хотя бы тем, чтовпервые было описано по-настоящему, в частности Пиндаром, а Эсхилиспользовал его в своем творении "Прометей прикованный" - космическойапологии свободы человека. Приглашенный в Сицилию просвещенным властителемСиракуз Гиероном, Эсхил жил и умер там, в городе Гела, в 456 г. до н. э.Величие и буйство Этны, таким образом, были ему хорошо знакомы. Возможнодаже что он находился в Катании, когда извержение 475 г. до н. э. потряслогору и город. "...Мне больно думать что дитя Земли, Стоглавый обладатель Киликийских гор, Злосчастный великан, Тифон неистовый, Побит и сломлен. Челюстями страшными Он скрежетал, бунтуя против всех богов. Глаза ею сверкали диким пламенем, Вот-вот казалось Зевсову низвергнет власть, Но Зевс в него стрелу свою бессонную Направил, громом и огнем разящую, И вмиг с его бахвальством и надменностью Покончил. Прямо в грудь стрела ударила, Испепелила силу, мощь дотла сожгла. И нынче, дряблой распластавшись тушею, Подножьем Этны накрепко придавленный, Близ узкого пролива он лежит, Тифон, А на высоких кручах раскаленное Кует Гефест железо. Хлынет некогда Поток огня отсюда, и в зубах огня Исчезнут нивы тучные Сицилии, Так гнев Тифона шквалом огнедышащим Вскипит и страшной изольется бурею, Хоть и перуном Зевса опален гордец".* * Эсхил. Прометей прикованный. Пер. С. Апта. - В кн.: Трагедии. - М.:1971, с. 184-185. В честь Гиерона Сиракузского Эсхил сочинил еще одну трагедию - "Этна",по имени города, который тиран основал на месте сметенной им с лица землиКатании. От города Этны до наших дней не сохранилось никаких следов. Ничегоне осталось и от эсхиловой трагедии. Извержению 396 г. до н. э. было суждено изменить на время ход истории:оно заставило отступить карфагенский флот, пришедший от Наксоса, чтобызахватить Катанию. На сей раз местные жители от всей души вознесли хвалуподземным богам, вовремя заставившим заговорить Этну. В 263 г. до н. э. греки, живущие в южной Сицилии, вынуждены былисклониться перед возросшим могуществом Рима, и Катания перешла в новые руки.Римляне приняли пантеон греческих богов, ограничившись тем, что изменили ихимена, дабы приспособить их к древним этрусским божествам. Это упрощалозадачу римлян в завоеванных землях. Этнейским крестьянам не пришлось дажеменять своих религиозных обычаев: став Вулканом, Гефест, как и прежде,продолжал обитать вместе с циклопами и гигантами в пылающих подземныхпещерах. По своему складу ума и интеллектуальным особенностям римляне отличалисьот греков. Они были прагматиками, их не привлекали теоретические построения.Они, конечно, заинтересовались эмпедокловой теорией четырех стихий - огня,воздуха, земли и воды, но еще больше им хотелось узнать, как обстоит дело вдействительности. Будучи людьми практическими они попытались объяснитьдеятельность вулканов и Этны в том числе причинами рациональными. На рубеже I и II вв. до н. э. некий поэт, чье имя до нас не дошло,сочинил поэму "Этна", в которой излагаются основы вулканологии в том виде, вкаком их представляли себе древние римляне. Три основополагающих стихии планеты - вода, земля и воздух (любопытночто в отличие от теории Эмпедокла огонь здесь отсутствует) - составляютотличные друг от друга "элементы". Когда создавалась всем нам знакомая почваэлементы перепутались между собой как камешки в куче. Поскольку элементыимели неодинаковую форму и размеры между ними остались пустоты, образующиесложную систему каналов, трещин и пещер, систему, во многих местахсообщающуюся с поверхностью. В эти отверстия устремляются мощнейшие потокивоздуха. В подземных лабиринтах свирепствуют невероятной силы ветры,вызванные притоком воздуха и падающей с неба дождевой воды. "Так в глубинах Земли, в местах, недоступных человеку образуютсяфантастические бури. Ветрам тесно, ветры рвутся наружу. Так происходятземлетрясения, подземные взрывы и вулканические извержения, которыми такбогата Этна. Стоит ветрам вырваться из глубин на волю, как ониуспокаиваются. Им привольно, они утихают, обретают покой и становятся неотличимы от окружающего воздуха". Почему вулканические явления наблюдаются именно на Этне? Потому,говорит наш автор, что Этна - высокая гора и на ней резко противопоставленымягкий морской климат равнин и холода ветровых высот. На склонах горыдавление воздуха растет и поэтому воздух легче проникает в многочисленныерасщелины и отверстия, которых в этой местности больше чем где бы то ни былоеще. Но откуда берется огонь извержений? Любопытно что излагая своисоображения о сотворении Земли, наш неизвестный автор ни словом необмолвился об огне. Впервые он упоминает о нем в следующем контексте.Достаточно чтобы крохотная частичка внутри Этны воспламенилась, как тут жеветры раздувают подземный пожар, который начинает гулять по всем внутреннимходам, пустотам и пещерам. И стоит ему отыскать или самому пробить себепроход наружу, будь то на вершине горы или на ее боковом склоне, как огоньвместе с ветром вырывается из недр на поверхность. Когда же ветры смешавшисьс наружным воздухом утихают, стихает и огонь и вещество, которое ониизвергли из глубин, падает на землю. То, что огонь на Этне распространяется столь сильно, продолжает ученыйлатинский поэт, объясняется составом местной почвы. Она здесь богатавеществом легковоспламеняемым, жирным, полужидким а то и просто жидким,возгорающимся от одной искорки: это сера, та самая сера которая так частовыходит на поверхность. Есть здесь и другая порода, которую наш авторименует "жерновым камнем" и которая обладает свойствами возгораться, долгогореть, гаснуть и вновь загораться, вплоть до полного выгорания ее горючихсоставных частей, после чего от нее остается как бы легчайшая оболочка,пронизанная порами рассыпающаяся в пыль и порождающая пепловые дожди насклонах Этны, Речь идет о пемзе. Так получили объяснение состав почвы и пород, из которых сложена гора,а также механизм действия подземных воздушных потоков. Это объяснениерассеяло завесу тайны над вулканическими извержениями. Обладая знаниемпричин и закономерностей человек уже не должен был ужасаться и дрожать: ведьто были явления, вызванные природными силами, а не чем-то неизвестным иоттого пугающим. Подход латинского поэта был для своего времени удивительно рациональными, по правде говоря, гораздо более научным, нежели поэтическим. Под конец онприводил старинное сказание - легенду о благочестивых и любящих братьях.Легенда несла в себе воспитательный заряд, ибо любое научное рассуждениедолжно было в то время оканчиваться моралью: "Однажды разверзлись этнейские пещеры, воспламенилась великая гора,выплеснулись ее пылающие бездны, и потоки огненной лавы понеслись по широкимсклонам, заливая все. Молнии разгневанного Юпитера бороздили эфир, вихритемных туч закрыли светлое небо. Все горело - и луга, и леса, и холмы, итучные нивы, и даже люди. Огонь пожирал все на своем пути. Селениязагорались одно за другим. Каждый спасал свое добро, сколько хватало сил и присутствия духа. Одинстонал под неподъемным грузом золота, другой сгребал в кучу оружие и,безумный нагромождал его на собственные плечи, тот еле тащился со всемисвоими поэмами, а иной шагал налегке, ибо ему нечего было спасать: то былбедняк. Всякий хватал что было самого ценного, и бросался наутек. Огоньпожирал отставших; он набрасывался на скупых, думавших, что им уже удалосьспастись, и сжигал их вместе с их сокровищами; он поглощал все и вся, онплясал; пламя пожаров не щадило никого; но пощадило оно благочестивыхбратьев. Двое благородных юношей - Амфином и брат его Анафий - храбро исполнялисвой долг, не страшась огня, охватившего уже соседние дома как вдругзаметили на пороге своих престарелых родителей, дряхлых и немощных,придавленных годами. Не стало для них иного богатства иного добра, нежелиотец их и мать; нечего им стало спасать, кроме них. Подняли они свойбесценный груз и ступили прямо в пламя. И, о чудо, языки пламени устыдилисьжечь исполняющих сыновний долг и пощадили их куда ни ступят они ногой, огоньотступает. О счастливый день! Счастлива земля щадимая! О благочестие! Справа и слева гудит пожар, он повсюду; но смело идут братья в огонь,неся каждый свою дорогую ношу! И утихает, унимается кругом злоревущее пламя. Невредимы выбрались они из огня и спасли своих родителей. Поэты с техпор воздавали им хвалу и славили их. В царстве Плутона им было отведенопочетное место: столь добродетельные юноши не знали низкой судьбы, им былуготован беспечальный покой и все блага, коими награждаются истинноблагочестивые". И поныне два холма-близнеца, давно потухшие вулканические конусы,напоминают своим названием - Фрателли Пии - о подвиге двух благочестивыхбратьев. О каком именно извержении здесь рассказывается? Катастрофическихизвержений, оставшихся в памяти людей, было немало в 141, 135, 122, 49, 44и, наконец, в 36 гг. до н. э., причем последнее полностью разрушило городКатанию и добралось до самого берега моря. Затем, как бы в ознаменованиенаступления новой эры, Этна затихла, и вплоть до VI в н. э. было отмеченолишь два крупных извержения - в 252 и в 420 гг. В своей недавно опубликованной весьма глубокой работе* американцы Р. Б.Стазерс и М. Р. Рэмпино перечисляют даты крупнейших известных изверженийЭтны: в 696-693 гг. до н. э. фронт лав вплотную подошел к Катании, в 479-475гг. до н. э. лава достигла моря, в 425 и 396 г. до н. э. лава вновь дошла добереговой линии на северо-востоке от Катании, во время извержений 135-го и126-го и 122-121 гг. до н. э. лава опять влилась в Ионическое море, а пепелзасыпал часть Катании, и наконец, извержение 252 г. н. э. Авторы отмечаюттакже колоссальное извержение, имевшее место в районе Средиземноморья в 44г. н. э., однако произошло ли оно на Этне, сказать затрудняются. Если этобыла все-таки Этна, то речь может идти, очевидно, о последнем из серииизвержений, происходивших с интервалами в целые тысячелетия, в результатекоторых разрушились одна за другой горы-предшественники нашей Монджибелло иобразовалась широкая долина Валле-дель-Бове. * R. B. Stothers, M. R. Rampino. Volcanic eruptions in theMediterranean before A.D. 630. Journal of Geophysical Research, 88, Nb. B8(10.8.83), pp. 6357-6371. Глава восьмая, в которой Флоранс Тристрам рассказывает, сколь мало нам известно обЭтне времен средневековья, а также о том, что мы знаем о грандиозномизвержении 1669 г. В средние века люди как-то позабыли, что до них существовали блестящиецивилизации. Полюсы экономической, политической, духовной жизнипереместились к равнинам севера Европы, во Фландрию, в Иль-де-Франс, вдолину Рейна... Далеко, очень далеко от Сицилии. Даже Венеция. Генуя,Флоренция - в те времена это было очень-очень далеко. В отличие от древних авторов, рассказывавших об извержениях иизлагавших предания об Этне, ученые и сочинитети этого времени Этной неинтересовались. Разве что заново переписывали все те же древние тексты, и тоизредка. Средневековых ученых и поэтов Этна оставляла глубоко равнодушными. Ниодин из них ни разу ее не видел. Многие и не знали о ее существовании: ни водной рукописи той эпохи не попадается даже упоминания о сицилийскомвулкане. Что касается жителей Катании и побережья, то у них были делаповажнее популяризации огнедышащей горы: им приходилось думать о том, каквыжить в войнах между сицилийскими аристократами и как уберечься от набеговиноземцев. Всякий след классической культуры - как греческой, так и римской -стерся в этих краях. Только кое-кто из монахов с грехом пополам могразобраться в древних строках, переписывая их в своем монастыре. Поэтомусредневековье ничего не прибавило к нашим знаниям об Этне, ничем непополнило сокровищницу старинных легенд. Никто не стремился по-новомуобъяснить удивительные вещи, творившиеся на вулкане. С трудом можно теперьотыскать даты наиболее крупных извержений. Известно, например, что однотакое извержение произошло в 1069 г. Побывав под властью греков, карфагенян, кимвров, римлян, готов,вандалов, Тринакрия стала арабским владением; от ее берегов морские отрядысарацин отплывали сеять смерть и разрушение в южной Италии, принадлежавшейВизантии. Незадолго до извержения 1069 г. с севера Европы сюда пришлинорманны. На своем пути они останавливались во Франции и в Англии. Теперьлет за тридцать они овладели островом, и Катания на время стала столицейСицилии. Но похоже, что владычество норманнов пришлось не по вкусувулканическим божествам в 1164 г. чудовищное землетрясение разрушило город,унеся 15 тыс. человек... Вторжение следовало за вторжением. Норманнов сменили французы-анжуйцы,потом пришли испанцы-арагонцы, и все это сопровождалось разрушениями иубийствами. В 1423 г. и позже, в 1576-м, население острова пострадало отэпидемий чумы, погиб каждый второй, а кое-где остался в живых лишь один изтрех. Ни серные испарения, ни жар вулкана не могли спасти людей. Как и повсюду в Европе, эпоха средневековья завершалась здесь средибедствий, слепой ярости эпидемий и войн, кровавой борьбы и жестокихежедневных сражений за право выжить и прозябать дальше. К XVII в. Катания вновь набрала силы. Благодаря своей ключевой позициив районе Средиземноморья она стала излюбленным местом крупных торговцев,возивших дорогие товары с Востока на Запад. Катания ожила и даже расцвела.Она вновь украсилась многочисленными монастырями и великолепными церковнымизданиями. Жители ее мало-помалу богатели, в городе появились дворцы, а вутопающих в зелени пригородах - роскошные виллы. Крестьянам было где продатьвыращенный ими урожай, а из порта корабли отплывали с грузом зерна ифруктов. Но тут Этна разбушевалась, и не на шутку. Ее новое извержение было,наверное, одним из самых мощных за все века. Лавы пошли не от вершины, апрорвались у самого подножия. Многие оказались очевидцами события икрасноречиво расписывали его буквально час за часом. В начале марта 1669 г. местные жители увидели, как с вершины Этныползет густое черное облако - смесь дыма и пепла. Прорывалось и пламя,заметное издалека. Задрожала земля, и раздались столь оглушительныеподземные взрывы, что даже привычные к таким явлениям люди перепугались.Церкви распахнули двери, и туда вместе с катанийцами хлынули жителиокрестных городков: что им оставалось, кроме как взывать к милости божьей? 8 марта, в среду, в соборе только что закончилось торжественноебогослужение. Священники и их помощники убирали церковную утварь, априхожане неторопливо потянулись к выходу. Неожиданно налетел вихрь такойсилы, что церковь зашаталась и, казалось, сейчас повалится. Повергнутым встрах людям почудилось, что загорелся сам воздух. Он наполнился столь густойпылью, что в двух шагах ничего нельзя было разглядеть. Это падал пепел.Ясный день превратился в кромешный мрак, как при полном затмении. Мало-помалу все улеглось, и люди с облегчением убедились, что воздухвовсе не горит: просто заходящее солнце, повиснув над горизонтом, заставлялосветиться облако пепла. Наступила ночь. Все попрятались по домам, снедаемыебеспокойством. И вновь подземный толчок чудовищной силы сотряс городокНиколози. В ужасе жители высыпали на улицу. Боясь оказаться заживопогребенными под обломками жилищ, они не хотели возвращаться в дома икое-как устраивались в палатках и соломенных шалашах. Вскоре землясодрогнулась вновь и заходила ходуном, Дома и палатки казались корабликамина море во время шторма. И вновь все утихло. Но не успели люди приободриться, как земля опятьзадрожала. На сей раз стали рушиться дома, падали деревья, от скалотваливались глыбы. Сколько обитателей Николози, понадеявшихся скоротатьночь до рассвета в ненадежных палатках, нашли свою смерть в тот день, 10марта 1669 г.? Их никто не считал. Извержение только набирало силу и вскорезабушевало с такой яростью, что о погибших в первые часы все позабыли. На следующий день, 11 марта, в Николози было организовано церковноешествие: молили всевышнего о снисхождении. Процессия уже возвращалась вгородок, когда ее встретил подлинный ад - еще один подземный толчок разрушилвсе, даже церкви. После предыдущего сотрясения, в ночь с 10-го на 11-е,склон горы прорезала зияющая трещина, но увидеть ее люди смогли только присвете солнца: от нижней опушки леса до самой вершины протянулся почти на 20км провал многометровой ширины. При возвращении в город церковного шествия,то есть вечером 11-го, земля задрожала именно оттого, что трещина раскрыласьеще ниже, не дойдя каких-нибудь ста метров до Николози и поглотив попутнодеревеньку Вольта-ди-Итеоданари. И вот отсюда, от самого низа склона, брызнула лава. Вначале из двухдесятков кратеров полетели раскаленные камни в туче огня и дыма. На схемеСарториуса фон Вальтерсхаузена первая трещина проходит от F до G, а втораяот F до B. Пять наиболее крупных кратеров (на схеме F, E, C, B, D), расположенныхвосточнее Монте-Ночилла, приурочены к нижней части трещины. Они заметны исегодня, в их впадинах растут кипарисы. Верхняя часть разлома исчезла,погребенная под слоем пепла и бесчисленных позднейших лавовых потоков, нонижнюю часть, имеющую большую глубину, еще можно различить, В ужасе и бессилии смотрели обитатели Николози и окрестных селений, какразверзались огненные жерла. Многие бежали, хорошо зная по опыту, что свулканом не поспоришь. Садилось солнце, озаряя картину светопреставления.Извержение набирало мощь, куски раскаленного докрасна шлака на тысячи метроввылетали вверх и остывшие почерневшие сокрушительным градом сыпались наземлю. За считанные часы вокруг свежих кратеров выросли внушительные холмы,известные с тех пор под названием Монти-Росси (отмечены буквами b и b' насхеме фон Вальтерсхаузена). Пока чудовищные жерла неустанно выбрасывали камни, из трещины брызнулии понеслись со скоростью скачущей галопом лошади потоки лавы. Вмиг онидокатились до местечка Гварида, западнее Николози, и спустя несколько часовГварида была погребена под многометровым слоем лавы. Потом пришла очередьселения Мальпассо, лежащего между Монпильере и Борелло: здесь лавовый потокразлился наиболее широко - на 4300 м. Эруптивная трещина нескончаемымпотоком извергала все новые языки лавы, которые наползали друг на друга иместами достигли общей толщины в 50 м. На своем пути огненная река встретила непреодолимое препятствие - холмМонте-Пильере. Сначала лава скапливалась перед ним, потом непрерывноприбывающие потоки прошли по обе его стороны и вновь слились. Окруженныйжидким огнем Монтепильере подточенный с трех сторон медленно погрузился вогненные волны. Есть сведения, что лавы шли и из верхней части трещины (точка G насхеме Сарториуса фон Вальтерсхаузена). Однако эти потоки исчезали наполдороге вливаясь в ту же трещину, чтобы позже, пройдя часть пути подземлей, вновь вырваться на свободу через отверстия открывшиеся ниже, междувновь выросшими холмами и Монте-Пильере. Как только потоки лавы сомкнулисьнад обреченным Монте-Пильере, огонь, не встречая больше препятствия, хлынулвниз. Лава разрушила Мальпассо, поглотила Кампо-Ротунда и пошла дальше. 12 и 13 марта лава продолжала извергаться из трещины, а также изМонти-Росси. Поток неумолимо катился под гору, сметая все на своем пути. Онполностью разрушил богатое селение Монпильере не пощадив и церкви. Здесьлава натолкнулась на новое препятствие - старый высоко выступающий языкзастывшей лавы заставит огненный поток разделиться на два рукава. 13 мартаодин рукав направился к Торре-дель-Грифо и застыл, немного не дойдя доМаскалуча и аббатства св. Антония, в то время как западный рукав дошел доселения Сан-Пьетро и частично уничтожил его. 14 и 15 марта округу засыпали тучи раскаленного пепла, выжигая все, начто они попадали, - как будто мало человеческого горя принесло бездонноеморе кипящей лавы, залившее полгоры! А восточный язык лавы продолжалнаступать широким фронтом. Он достиг Сан-Джованни-ди-Галермо, разорил этосело и тут остановился. Огненные жерла продолжали пузыриться лавой. Потоки ее ползли по полям,виноградникам, садам и улицам. Церковь Принчипи-дельи-Апостоли какое-товремя продержалась, потом рухнула и она. Огненный поток достиг Мальпассо;монастырь и церковь св. Антония исчезли с лица земли. Потом Кампо-Ротунда,потом - 22 марта - Валь-Корренте. 29 марта - Сан-Пьетро, чуть позже -Мистербьянко. Описания событий 1669 г. на удивление схожи со строками неизвестногоримского поэта, повествовавшего об истории Благочестивых братьев: "Жидкие стихии вскипают все сильнее и наконец выплескиваются и ровнойрекой стекают по склонам. Волны идут и идут... Не отступят они; это огоньнеодолимый; нет им преграды; ничто их не удержит; все, мнится, напрасно;враг на бегу своем разит и лес, и скалу... Бывает, что остановится он в овраге: тогда теснятся его волны,вздымаются, переплескиваются друг через друга, подобно тому как на бурномморе вал летит через вал. Первыми выталкивают наружу нижние, слабейшиеволны, потом рушатся задние, и вот уже прорвался весь поток, пройдя каксквозь сито. Поток замирает в своих берегах, охлаждается, застывает, твердеютпонемногу пылающие волны; связки огненных языков меняют свое обличье.Твердея, они испускают дымы, потом, под действием собственной тяжести,отрываются и с грохотом летят вниз глыбами. Попадая на камень, глыбыраскалываются на части, обнажая раскаленное еще нутро. Брызжет рой искр; вотутесы огня, вот искры, вы видите их; вот они отлетают от глыб, хранящих свойжар, и, падая, гаснут". Кругом был ад, как пятнадцать столетий назад, и казалось, что пришлосамое худшее: языки лавы теперь нацеливались на Катанию. Однако именнотеперь, 26 марта, на пятнадцатые сутки извержения, уцелевшие доселе чудомгородки, устояв во время извержения, были разрушены мощным подземнымтолчком. Что означало это землетрясение? Одновременно с ним с вершины Этныподнялся громадный клуб черно-серо-оранжевого дыма. Открылось новое жерлонаверху? Нет - это обвалилась вся верхушка вулкана, сгинув в земных недрах. И до того потоки лавы обезображивали подножие, а теперь люди неузнавали привычных очертаний своей Этны. Сколько же может длиться буйствостихий? Были отряжены четверо мужчин, бывалых горцев, которым наказали всехорошенько рассмотреть и постараться понять, что же творится на вершине.Группа вышла из Педары и направилась наверх, преодолевая снег, холод, страх,дымные вихри. Они собрали все свое мужество, чтобы не повернуть вспять, адействовать, дойти, приблизиться вплотную к вершинам, на которых происходяттаинственные явления. Спустившись к своим, четверо подтвердили, что всяверхушка обвалилась, а на ее месте зияет кратер, и в нем клубятся густыеоблака дыма и пыли. Однако, похоронив Мистербьянко, лава продолжала двигаться в направленииКатании. И останавливаться, казалось, не собиралась; огненные ручьи все также исправно текли из жерл. 4 апреля жители Порта-Фердинандеа, где находилсямонастырь иезуитов, смотрели, как приближается лава. Владения иезуитов былибогатейшими и содержались в отменном порядке. Они раскинулись на ухоженныххолмах, покрытых виноградниками и плодовыми деревьями. Люди надеялись, чтонасаждения, защищенные высокими холмами, не пострадают, однако то, чего лаване могла залить, она подрывала снизу, как это было тремя неделями раньше уМонте-Пильери: огненная река была в состоянии развалить на части и унести насебе что угодно, даже целый холм. Виноградники и деревья, казалось, плыли поволнам, двигаясь со скоростью потока, пока их изолировал от жара ком земли,удерживаемый корнями. Но несколько минут спустя, высохшие, они внезапновспыхивали, словно факелы. От потока лавы отделился рукав и, скатываясь к востоку, достигГуана-д'Альито - деревушки, разбитой на берегу небольшого озера, утопающегов зарослях камыша, где охотились на уток и бекасов. В считанные часы ни отселения, ни от озера не осталось и следа. Сегодня здесь только пробиваютсяродники. Никто не может точно показать, где было озеро, а где - деревня... 15 апреля, в понедельник, к тому времени, когда извержение длилось ужеболее месяца и все не утихало, первые потоки лавы доползли до стен Катании.Эти стены высотой 10-12 м были сложены из больших, прочных, тщательноподогнанных блоков и казались способными выдержать натиск потоков. Тем неменее городской епископ в панике бежал, прихватив с собой монахиньСанта-Лючии и бросив город на произвол судьбы. Были тщательно законопачены все места, где лава могла прорваться внутрьгорода, в частности, ворота Порто-дель-Тиндаро. Люди молились и надеялись,что высокие, крепкие стены укроют их. Однако поток лавы ворвался внутрьцеркви Ностра-Синьора-делле-Грацие сквозь главный вход и залил неф. Надхорами возвышалась статуя пресвятой девы. У ее ног поток замер и, о чудо,пощадил святой образ... Другой поток обогнул город и 22 апреля вышел к месту, где матросыпришвартовывали суда. Чуть позже, в 9 ч вечера следующего дня, лава достигламоря. Вид слияния раскаленной лавы с морскими волнами потрясал изачаровывал: толкаемая вперед чудовищными силами, лава ползла даже подводой... Кое-где нашлись смельчаки, не желавшие покоряться стихии. Подпредводительством своих новых вожаков, таких, как Диего Паппалардо, онипытались воспрепятствовать продвижению фронта лав, сменяя друг друга у самыхкраев огненного потока. Укутанные в смоченные водой бычьи шкуры или просто втеплых одеждах, беспрестанно окатываемые водой, чтобы уберечься отраскаленного дыхания лавы, они, вооружившись кирками, ломами, молотками,мотыгами и энергией отчаяния, пытались проделать брешь в уже затвердевшейстенке потока, чтобы еще жидкая лава вытекла изнутри и отклонилась отопасного пути. Им удалось проломить стенку, и поток кипящей лавы хлынулсквозь отверстие, расширяя его своим напором. Часть лавы была таким образомотведена западнее и пошла в направлении, менее опасном для Катании. Однако теперь этот рукотворный поток стал угрожать безопасности городкаПатерно, который до того времени оставался нетронутым. В ужасе жителиПатерно ударили в набат и с барабанами и трубами двинулись бить катанийцевПаппалардо, которые, стремясь защитить свой город, поставили под ударПатерно. Бой вышел явно неравный - пятьсот разъяренных мужчин из Патерно иблизлежащих селений против сотни людей, вымотанных долгой борьбой с огнем.Катанийцев обратили в бегство, не дав им расширить брешь, и вскоре, неполучая пищи от главного потока, угрожавший Патерно язык замедлил бег,остановился и застыл. Катанийцы с отчаянием смотрели, как главный потоквновь устремился в прежнем направлении. Delenda est Catania * ... * Погибла Катания... (лат.). Восемь дней, начиная с 22 апреля, лавовые массы скапливались передрукотворными препятствиями, воздвигнутыми на их пути. Но могла ли стенасдержать столь мощный натиск? В конце концов на участке междуПорта-дель-Тиндаро и Бастионе-дельи-Инфетти лава пробила брешь ширинойметров пятьдесят и хлынула сквозь нее, как бы мстя за то, что ей пришлосьзадержаться здесь. С ужасающим грохотом один за другим стали рушиться дома,и неумолимый поток уносил с собой их обломки. Для прорыва внутрь города лава выбрала стену монастыря бенедиктинцев.Строения его вскоре скрылись под слоем лавы. Стоящая неподалеку церковьСанта-Барбара рухнула. Ни от монастыря, ни от церкви не сохранилось ниединого камня. Среди моря развалин каким-то чудом устояло лишь здание, гденаходились монашеские кельи. Вернее, чудо здесь было ни при чем, простомонастырь был построен на площадке, имевшей легкий уклон к западу, куда иотклонился поток лавы. Бенедиктинцы покинули свою обитель в ночь на 30 апреля. Торжественнаяпроцессия монахов, распевая попеременно молитвы и псалмы, направилась кмонастырю доминиканцев Санта-Катарина-да-Сиена, где и попросила убежища. 5 мая лава дошла до Корсо. Обезумевшие от горя горожане старалисьвоспрепятствовать вторжению - воздвигали хрупкие преграды, пыталисьогородить надвигающийся поток, отвести его в тупики... Лава неумолимо шлавперед. Вечером 16 мая рухнула еще одна часть укреплений недалеко отПорта-дель-Сале. И вновь огненная река, кипя, ворвалась внутрь. Онапрокатилась до самого Кастель-Урсино, окруженного стенами и рвами. Реказаполнила рвы и пробила стены. Невдалеке язык лавы сползал под уклон к морю. Здесь в море вырослановая лавовая дамба, но до того была полностью разрушена старая - тот самыйприродный лавовый мол, который греки нашли здесь двадцать три столетия назади благодаря которому они и решили построить город именно на этом месте.Новый мол пролег в неудачном направлении он не мог, как прежний, защищатькорабли от южного ветра. Отныне порт, главное богатство города Катания,перестал быть безопасным и оказался открытым всем штормам и бурям. Как мы уже сказали, городской епископ бежал, а городские властиоказались неспособны к руководству. Богатые горожане и аристократы ушли, ихдворцы и дома стояли пустыми. Но что стало с остальными, кому некуда былоидти и не на что было нанять носильщиков, чтобы унести свой скарб? Допоследней минуты каждый надеялся выжить, каждый мечтал, чтобы именно егожилище осталось невредимым. Когда они осознавали, что пора уходить, былослишком поздно пытаться спасать хоть что-нибудь. Вокруг возникали драки, вспыхивали мятежи, свирепствовали грабители,люди окончательно лишались рассудка, город являл собой картину несчастья иужаса. На специальном заседании сенат попытался найти средство защититьлюдей от страданий. Для устрашения прочих соорудили четыре виселицы ивздернули на них четверых грабителей, схваченных на месте преступления. Можно подумать, что, разорив Катанию, извержение немного успокоилось:реки лавы замедлили свой бег. Однако еще целых два месяца жерла Монти-Россипродолжали изрыгать потоки лавы и облака пепла. Только в июле вулканугомонился после трех с половиной месяцев беспримерного буйства. Глава девятая, в которой Флоранс Тристрам описывает восхождение на Этну во временаклассиков и романтиков. Более года после описанных памятных событий ни вершина, ни боковыеконусы даже не дымили. Этна истощила свои силы. Но Катания была разрушена,область разорена, порт пришел в упадок, жители находились в отчаянномположении. Сжалившись над обитателями многострадального города. Карл IIИспанский царственным жестом великодушно освободил город от податей иналогов на десять лет. Люди долго не могли оправиться от неслыханного бедствия, зановообживали городки, селения, мало-помалу приводили в порядок дома, церкви,монастыри, дворцы, восстанавливали свой город и порт. Жизнь вошла впривычную колею, каждый вновь занялся своим делом. Катастрофа была слишкомужасна, чтобы можно было опасаться скорого ее повторения: наказав людей загрехи, бог не мог теперь не сжалиться над ними. Воспоминание о катастрофе уже начинало стираться в памяти людей, когдаспустя каких-нибудь восемьдесят лет, 16 июля 1693 г., в тот момент, когдаогромная толпа в двенадцать тысяч человек заполнила большой собор и всюсоборную площадь, дабы присутствовать на торжественном богослужении, землязаходила ходуном у них под ногами: все двенадцать тысяч верующих, стоявшихвнутри храма или вокруг его, были засыпаны обломками здания. За считанныесекунды двадцать тысяч катанийцев нашли смерть во вновь разрушенном городе. В том же XVII в., когда свирепствовали извержения и землетрясения, насмену сказаниям, легендам и поэтическим описаниям пришел научный подход.Ученые люди, как их стали называть, то есть те, кого в древности именовалифилософами, а мы скромно называем научными работниками, - подлинные ученыеили просто желающие так именоваться - заинтересовались вулканическойдеятельностью, в частности Везувием и Этной, и решили поближе их изучить,дабы объяснить происходящее в них - вполне понятное и похвальное желание. Несмотря на неудобства путешествия, находилось все больше смельчаков,взбиравшихся на Этну. Их вдохновлял пример императора Адриана, который еще в126 г., через шесть веков после Эмпедокла, невзирая на нелегкую дорогу квершине, поднялся наверх единственно с целью посмотреть с тогдашней "крышимира" на солнце, восходящее над Сицилией. У путешественников XVIII и XIX вв.к любопытству туристов-дилетантов примешивался некоторый оттенок научногоинтереса. В их путевых записках с красноречивыми описаниями зачастуюсчастливо соседствовали научные рассуждения о натуре газов и скальных пород,о термометре и барометре, о лавовых потоках и пепловых облаках, причем ониприводили столь точные сведения, что ими уверенно могли пользоваться"истинные" ученые, сидевшие, как и пристало таковым, в своих кабинетах и сглубокомысленным видом толковавшие о явлениях, на которые они неудосуживались взглянуть. Сегодня за час можно доехать автобусом или на машине по петляющей, но вобщем изумительно живописной дороге до приютов и отелей, откуда другиемашины на гусеничном ходу довезут вас в двадцать минут до самых кратеров.Совсем не так это происходило в те времена: из Катании путешественникотправлялся с первыми лучами солнца, в лучшем случае верхом на муле, а то ипросто пешком, положив в карман записную книжку и взвалив на спину мешок спровизией и одеялами, сопровождаемый кем-нибудь из местных жителей (частосвященником), официальным проводником, а также одним или несколькимикрестьянами. Каноник, истинный кладезь мудрости, принадлежал к той породе любителей,что долгие часы проводят в монастырских библиотеках, роясь в трудах, гдеупоминается или описывается вулкан. Проводник, подобно нынешним гидам, былпокорен и очарован своей горой, с детских лет исхоженной им вдоль и поперек,знал все ее потаенные уголки, мог интуитивно предсказать заранее ее выходки,назубок знал все опасные места, где могли подстерегать неожиданности. Частововсе неграмотный, он и не пытался как-то объяснить причины тех явлений,которые наблюдал чаще любого другого. Он мог бы рассказать немалолюбопытного и поучительного иным академикам, но подобное ему и в головуникогда не приходило. Если каноник был мозгом экспедиции, то проводник - еесердцем, он обеспечивал удачное восхождение группы и ее возвращение вцелости и сохранности. Крестьянин же приносил пользу своей физической силой,смекалкой, здравым смыслом, он мог приготовить на костре пищу, пойматьптицу, быстро построить хижину из веток, чтобы укрыться от внезапноналетевшей непогоды. Опекаемый таким образом и оберегаемый от всех забот,отважный путешественник мог без страха предпринимать многодневноевосхождение, о котором ему все в один голос твердили, что оно станетдостойным завершением его путешествия на Сицилию. Сначала дорога пролегала между апельсиновых деревьев и виноградников,расположенных у подножия горы, постепенно становясь все круче и круче. Здесьне обходилось без банальных замечаний о разительном контрасте между буйнымнравом вулкана и тем богатством, которым он одаривал живущих под его сенью:здешние сады и виноградники приносили своим владельцам несравненно болеевысокие доходы, чем во всех прочих местах Сицилии, где довелось побыватьнашему путешественнику. От селения к городку, от монастыря к вилле вездевокруг очарованного путешественника кипела прекрасная и бурная жизнь. Из-зажары он замедлял шаг и охотно соглашался на заранее предусмотренныйпроводниками привал, где неторопливо дегустировал местное вино, подаваемоеему отнюдь не бесплатно крестьянами. Вина, говорили ему, здесь бываетнемного, но оно отличается особым вкусом и немалой крепостью. Наш турист не мог не восхищаться изворотливостью и упорством поколенийтружеников, обрабатывавших, невзирая на опасность, здешние плодородныеземли. Но если крестьяне, казалось, не обращают на это никакого внимания, тоуж сам-то он ни на миг не забывал, что находится на вулкане, имеющем грозныйнрав, и обязан изучить его. Вскоре взору открывались Монти-Росси, выросшие, здесь после страшногоизвержения, разрушившего Катанию в 1669 г. В XVIII и даже уже в XIX вв.крестьяне часто называли их "горами бедствия". Гете записывает в своемдневнике * от 4 мая 1787 г.: "Мы рано поутру пустились в путь верхом намулах и, непрестанно оглядываясь назад, добрались до владений не усмиреннойвременами лавы. Навстречу нам попадались зубчатые глыбы, огромные камни,между которыми мулы находили случайные тропки... Над нами - леса Николози,из которых выступает заснеженная, слегка курящаяся вершина". Гетеподнимается на Монти-Росси, где его встречают ужасающие порывы ветра, но этоне мешает ему с умилением взирать на "прелестную местность, простиравшуюсяподо мною от Мессины до Сиракуз, песчаный берег с изгибами и бухтами". * Гете И. - В. Итальянское путешествие. Пер. Н. Ман. Собр. соч. Т. 9. -М.: 1980, с. 142-143. В конце первого перехода маленький караван вступал в городок Николози,отстроенный около старинного бенедиктинского монастыря. Вокруг пестрелинадписи, повествовавшие о несчастьях, выпавших на долю города-страдальца заего долгую историю. В зависимости от желания и свободного времени нашипутешественники могли выбирать - либо, не задерживаясь, пуститься напрямикчерез лес либо посвятить какое-то время осмотру одной или нескольких пещер игротов, которых здесь великое множество. Самым знаменитым был "грот дикихголубей", ледяной, огромный, вызывающий жуть. В нем дыханием сквозняковзадувало факелы, а колодцы были столь глубоки, что из них не доносился дажестук брошенного камня. Путешественникам становилось не по себе, и ониторопились вернуться на свет божий. Наверху их ждал чудесный теплый, но нежаркий вечер: даже в разгар лета здесь, на высоте 800 м над уровнем моря,нет того палящего зноя, от которого страдают катанийцы. Вместо того чтобы остановиться на ночлег в гостинице или попроситьприюта у монахов, некоторые наиболее бесстрашные путешественникипредпочитали ночевать в одном из гротов, куда пастухи загоняют своих коз вовремя непогоды. Там они находили лишь бедное ложе из листьев или соломы, атемпература в таком гроте ночью опускалась настолько низко, что позволяламестным жителям до самой осени сохранять там снег, запасенный ими зимой наверхних склонах Этны. Еще древние римляне пользовались этими естественнымихолодильниками. Весь второй день путники шли через великолепный лес, покрывавший склонЭтны. Они не уставали восхищаться его красотами и признавались, что ещенигде не приходилось им встречать столь роскошные деревья, а такое признаниемногого стоит, например, для англичан, привыкших гордиться своими парками сих вековыми деревьями. Глаз радовало многообразие пород - здесь росли идубы, и сосны, и каштаны, и березы... Одно дерево, дожившее до самого концаXVIII в. вошло в легенду: его окрестили "каштаном ста коней", и каждый, ктомог себе это позволить, делал крюк, чтобы взглянуть на сиюдостопримечательность. Оно имело у основания примерно 16 м в обхвате, авнутри ствола было выдолблено небольшое помещение с печкой для жаркикаштанов. Этот лес был не столь необитаем, как казалось вначале. Нередко здесьпопадались дровосеки, ибо деревья шли на строительство, а вывоз бревен иделовой древесины составлял один из источников дохода местных жителей. Налесных полянах и лугах паслись волы, считавшиеся лучшими во всей Сицилии.Да, преддверие Этны вовсе не напоминало адские врата, и казалось, что вулканзаключил перемирие с людьми... Хотя порой и облагал их данью, котораянеизменно оказывалась не под силу тем, кто был вынужден ее платить. Через лес верхом на муле надо было ехать пять часов. Мало-помалу леспереходил в непосредственно прилегающую к вершине полосу, безлюдную ипустынную, характер которой определялся как недавним возрастом лав, так ибольшой высотой. Здесь, как в северных странах, растут лишь низкие деревцада хилые растеньица. Ни постоялого двора, ни приюта - одни голые склонывулкана. Прямо под боковым конусом, под скалой или в гроте приходилосьставить палатку, разводить костер, готовить пищу, потом заворачиваться вплащ и пытаться уснуть, превозмогая тревогу. На всем пути к вершинепутешественники наблюдали, как из кратера поднимаются дымки, а теперь кратербыл совсем под боком. Темнота обостряет все чувства: откуда этот усилившийсязапах, заползший внутрь палатки? Не вздрогнула ли земля, предвещая скороепробуждение вулкана - или это просто повернулся во сне с боку на бокпопутчик? Гул, свист, ветер? Или?.. Скорей бы ночь прошла... Еще затемно пускались в путь, чтобы успеть на вершину к рассвету.Последний переход в ледяной тьме был особенно труден. Путешественники былизажиточными горожанами, и одеты они были так, как одевались зажиточныегорожане, а если кое-кто и догадывался сменить свои изящные туфли с пряжкамина горные башмаки, то вышитый жилет и кружевная сорочка с жабо вовсе незащищали от пронизывающего до костей ветра. Приходилось брести через заснеженные пространства, припорошенныепеплом. Накануне солнечные лучи растопили снег с поверхности, но ночнаястужа покрыла его опасно хрупкой ледяной корочкой. Порой карабкались череззастывшие реки свежей лавы, острые неустойчивые камни, впадины, бугры,откосы, обрывы... Ободряли друг друга возгласами, взмахом руки. Бывалыепомогали новичкам, рассеивали их опасения, подбадривали своим смехом.Беспокоила необычная подвижность воздуха, внушали страх запахи серы, порывыветра порой вынуждали с размаху бросаться плашмя, дабы не бытьопрокинутым... Наконец подходили к подножию верхнего, последнего конуса. Прохлаждатьсябыло некогда: небо уже просветлело, с минуты на минуту взойдет солнце. Носклон становится невозможно крутым, и земля буквально уходит из-под ног: шагвперед и отступить, перевести дыхание, не хватает воздуху... К счастью, гидхорошо знал, как надо двигаться по этой предательской почве, он показывал,как следует ставить ногу, подсказывал, что кое-где лучше подняться наискось,пройти лишних несколько шагов, чем упрямо топать вверх по склону. После особенно выматывающего перехода между бездонной пропастью икрутым подъемом, когда от внезапных фонтанов газа с резким запахом серыстановилось нечем дышать, когда казалось, что все силы на исходе, неожиданноприходила награда - оказывалось, что неустрашимый путник все-таки добралсядо манящего кратера. Усталость и страхи куда-то отлетали, и взор перебегал сместа на место, не зная, где остановиться: погрузиться ли в дымный провалкратера или блуждать от края до края громадного горизонта, открывшегосяотсюда на сотни миль? "Вскоре после того, как мы расположились на высочайшей вершине Этны,взошло солнце, и взорам нашим предстала сверкающая картина, которуюневозможно описать словами. Горизонт светлел постепенно, и мы видели большуючасть Калабрии, вплоть до удаленного ее побережья, маяк Мессины, Липарскиеострова: вершина Стромболи, казалось, дымится у самых наших ног. Мыобозревали целиком всю Сицилию, с ее реками, городами, гаванями, словно уног наших была расстелена географическая карта". Вдоволь наглядевшись на чудесный бескрайний пейзаж, путешественникиобращали свои взоры на кратер. Часто на дне воронки все было тихо, тольколетели по ветру кудрявые струйки дымков. Находились смельчаки, которые даженаклонялись вниз, к ужасу проводников, опасавшихся резкой перемены ветра,или ослепляющего фонтана паров, или внезапного извержения, сопровождаемогобрызгами. Перед тем как идти вокруг кратера, для безопасности обвязывались однойверевкой. Вскоре начинала кружиться голова, подкашивались ноги: разреженныйвоздух высоты, кислотные испарения, холод, пронизывающий ветер, волнение,вполне объяснимое в этом непривычном мире, оказывались сильнее, чем отвага,двигавшая путешественниками. Второпях собирали они какие-то образцы, наспехзаписывали показания барометра и термометра и, повернувшись спиной ксмрадной бездне, торопились спуститься по склону к менее враждебным и болеепривычным местам. Укрывшись наконец от ветра, усевшись в относительном комфорте и ожидая,когда вскипит чайник, они лихорадочно заносили в дневник свои наблюдения,еще свежие впечатления, эмоции. Пытались описать, как умели, окружающуюкрасоту, но слова казались им грубыми и неуклюжими. Вернувшись в Катанию,они все это перепишут набело, уснащая свой рассказ более или менеефилософическими или учеными отступлениями, которые, увы, лишат ихповествование всякой свежести и утяжелят чаще всего неуместной демонстрациейшироты собственных познаний. Если бы не чувство жажды, спуск мог показаться пустячной прогулкой, нодо ближайшего источника надо было терпеть еще несколько часов... Апутешествие к адским вратам иссушило небо и сделало неповоротливым язык.Однако каждый считал своим долгом посетить Башню Философа, которая тогда ещестояла на месте, сложенная из кирпичей, там и сям прикрытых мраморнымиплитами, и побродить между конусами, усеивавшими верхние склоны Этны.Перебирались через широкие потоки, свежие или старые, "покрытые, или, лучшесказать, ощетинившиеся осколками, в беспорядке наваленными друг на друга, акое-где вздымавшимися подобно грозным уединенным башням, образующимнепреодолимые препятствия". Набивали мешки образцами, всматривались,сравнивали. Наконец решали, что пришла пора расстаться с этим неземным миром,чарующим и высокомерным, застывшим в камне и одновременно подвижным, испускались в объятия цивилизации, желанные настолько же, насколькорискованным представлялось ранее только что проделанное путешествие. Вытерпев краткий набег юрких и дерзких муравьишек, возжелавших получитьответы на свои вопросы, Этна вновь замыкалась на недели, месяцы или годы всвое дикое уединение. Это было еще до начала эпохи массового туризма. Глава десятая, в которой рассказывается о зиме на верхних склонах Этны, о шерпах, безкоторых занятия вулканологией в сложных условиях были бы невозможны. Зима на Этне, зима в горах, лето на бескрайних ледниках Аляски, лето навысоких склонах Антарктиды - несравненная чистота застывших просторов подглубоким синим небом. Меня, любителя одиноких блужданий, ничто так непривлекает, как места, где красота мира сочетается с холодной враждебностью:в них есть что-то колдовское. Зимой на Этне можно встретить только тех, кого трудности неотталкивают, а притягивают, для кого риск - удовольствие, а не источникстраха. За последние тридцать с лишним лет, услышав о начале извержениявулкана, я каждый раз при малейшей возможности старался организовать зимнююэкспедицию. Зимнее восхождение на Этну несет в себе массу удовольствий. Хорошо идтипо плотному снегу в сиянии дня. Но не менее приятно идти под луной:пробовали ли вы брести зимой по снегу, залитому лунным светом, пешком или налыжах? Если пробовали, то вы меня поймете. Если не пробовали, откройте длясебя это чудо. Второе удовольствие - отсутствие экскурсантов, для которых вы тут жепревращаетесь в любопытную достопримечательность - на вас пялятся, васодолевают вопросами, вас фотографируют без всякого стеснения. В-третьих,зимние условия обеспечивают хороший подбор научных работников: с вамисоглашаются идти только морозоустойчивые. И это обстоятельство само по себесоздает особый, живительный климат. Дело в том, что подобные походы немыслимы без поддержки товарищей,которые помогают не только нести вещи, разбивать лагерь, готовить горячуюпищу, но и проводить вулканологические измерения, чрезвычайно осложняемыетысячеградусной температурой исследуемых газов и леденящим ветром при морозеот -10 до -30oС. Эти люди не просто полезны, они необходимы, темболее что зимой приходится нести с собой гораздо больше вещей, без которыхтам, наверху, просто не проживешь. Этих крепких ребят-добровольцев мыпрозвали шерпами. Действительно, без непальских шерпов было бы немыслимовзойти на неприступные гималайские восьмитысячники, без наших "шерпов" мы быне смогли добиться ощутимых успехов в изучении эруптивных газов,геомагнетизма и удельного сопротивления глубоко залегающих пород действующихвулканов. Наши шерпы приезжают из многих стран, это люди самых разных профессий изанятий, выходцы из различных социальных слоев. Их главная особенность втом, что это крепкие ребята физически и морально. Под последним я понимаюособый сплав несокрушимой бодрости и готовности поддержать ближнего, отваги(в нужных случаях) и альтруизма (при любых обстоятельствах). Еще оченьжелательно, чтобы у человека было чувство юмора. Кем бы он ни работал,грузчиком или физиком-ядерщиком, шерп - настоящий человек, каким бы не грехбыть каждому. Некоторые наши друзья-шерпы из вулканологов-носильщиковпревратились в вулканологов-ученых, поставив на службу этой научнойдисциплине, вначале представлявшей для них чисто спортивный интерес, всесвои профессиональные, научные и технические познания. Перед тем как выбрать кандидата на место носильщика или научногосотрудника на Яву или в Эфиопию, Заир или Антарктику, полезно испытать егокачества, ибо на отдаленном вулкане окружение не менее важно, чемснаряжение. Этна, особенно зимняя, - идеальное место для такого отбора.Условия там бывают поистине экстремальные, но, с другой стороны, есличеловек не проявил нужных качеств, это не грозит непоправимымипоследствиями, так как обжитые места все-таки под боком. Не то что наЭребусе. Зимняя Этна - пробный камень и для вулканолога. Чтобы данные измеренийрасширили наши представления и позволили делать какие-либо выводы, ихнеобходимо проводить в строго определенных условиях (это поистине азынаучной этики, тем не менее они далеко не всегда выполняются) и в течениедостаточно долгого времени. Только тогда удается вычислить необходимыесредние значения, уловить отклонения, выявить коррелятивные связи ипричинно-следственные отношения - все то, без чего невозможна правильнаяинтерпретация эруптивного феномена, а следовательно, и выдача прогноза. Этов свою очередь позволяет обеспечить безопасность населения в угрожаемомрайоне. Ясно, что замеры, анализы и отбор проб должны вестись по возможностинепрерывно. Не будем говорить о собранных наспех или не вполне достоверныхданных и тем более о цифрах, произвольно подобранных задним числом, повозвращении из экспедиции, во время которой измерения вообще не проводились.Ведь порой очень трудно доказать, что ты не позаимствовал свои данные упредшественников или, хуже того, не взял их просто с потолка. Этна позволиланам вовремя отсеять шарлатанов и лжеученых и принять в наши ряды шерпов,обладающих незаменимыми человеческими качествами. Один из таких чудесных шерпов - Бернар Ами, альпинист, физик, математики поэт. Когда он открыл для себя зимнюю Этну (раньше Бернар бывал здесьтолько в летнее время), его уважение к нашему милому "холмику" возрослонеизмеримо. Ами прислал мне письмо, где Этна предстает в таком свете, вкаком мало кто ее видел. Вот оно: "Старина, ты слишком часто ходил в горы (а мы с тобой знаем, как ониманят к себе вновь и вновь), чтобы я мог подумать, будто на вулканы тебязовут одни научные интересы. В Индонезии, где мы работали вместе, иногда просто забываешь, чтовулканы бывают неприступными так легко на них подниматься. Ты рассказывалмне о Эребусе - там все напоминает Гималаи. В Исландии не обойтись безледоруба и ботинок с шипами. Но и близкая Этна, по твоим словам, можетоказаться вовсе не такой смирной, какой она выглядит в ясную погоду изНиколози. Нынешней зимой мы с Фанфаном и другими ребятами замечательно на неесходили. Вернулся я в полном восторге, это было путешествие в полном смыслеэтого слова мы получили много такого, чего совершенно не ожидали. Я считаю,что мне как альпинисту такое восхождение принесло массу пользы. Фанфан предложил: "Давайте хоть раз оставим внизу приборы, забудем олаве и кратерах, а просто покатаемся на лыжах". Мы приехали в Катанию,захватив с собой только лыжи, горные башмаки, тюленьи шкуры и кое-что дляпривалов. Мы хотели приятно провести несколько дней на вулкане, погулять тамбез всякой цели, как это принято делать в альпийских снегах. Не скучно либудет сидеть несколько дней подряд на одной и той же вершине? Фанфан насуспокоил: "Этна большая, будет где погулять". Хотя в Катании светило солнце, в Николози было облачно, а в Сапьенце -совсем пасмурно. Верхушка Этны упиралась в серый потолок. Воздух сталсладковатым, ветер приносил запах влаги, и это напомнило мне, что так женачинается непогода в Альпах. Все еще могло, однако, перемениться, ветер неустоялся, и груда облаков колыхалась в нерешительности. Мы решили идти изаночевать у подножия бокки Нуовы: Фанфан хотел показать нам ее в ночноевремя. До края снегов добрались по канатной дороге, слезли на верхней станции,стали на лыжи и пошли вверх, забирая западнее от вершины. Мырастренировались, и высота давала себя знать: слишком быстро из приморскойКатании мы очутились на верхних склонах. До точки, выбранной для привала,добирались довольно долго. Снег был почти весенний, перележалый,затвердевший, покрытый неприятными желобками, вырытыми дождем и ветром.Местами склон был припорошен серым пеплом, и тюленьи шкуры скользили. Фанфан нас предупреждал: зимой на вершине Этны надо ходить осторожно.Поднимающееся от свежих потоков лавы тепло вызывает внизу таяние снегов,образуя внутренние ходы, будто вырытые гигантскими кротами. Иногда такой ходуспевает обвалиться и его легко заметить. Но зачастую единственнымипризнаками снеговой западни бывает лишь чуть заметное понижение склона,неуловимый оттенок снега, и здесь нужен острый глаз. Мы шли гуськом заФанфаном, рассчитывая на его опытность: уж он-то не пропустит ловушки. На плече трога мы расположились на привал. Летели облака, покусывалледенящий ветерок высоты. Фанфан нашел место, где поверхность чутьпрогибалась, воткнул в снег лыжную палку, погрузил ее до самой рукоятки ирасширил образовавшееся отверстие; так он обнаружил внутреннюю пещеру, гдемы и расположились. К вечеру ветер окреп, оттеснил облака к нижним склонам, и на несколькочасов, будто специально для нас, гора, оказавшись выше области непогоды,снова превратилась в вулкан. Ночь выдалась лунной, и профиль горы четковырисовывался в жестком свете. На склонах ветер смешивал ледяную снежнуюпыль с теплыми газами фумарол и гнал дальше. Мы ступали по неверной, зыбкойпочве, словно очутившись в сказочной стране. Фанфан, хозяин здешних мест, рассказывал нам о горных эльфах, но ихогоньков этой ночью мы так и не увидели. Вулкан молчал, и ветер пригибал егосултан к невидимым кратерам. Ради возможности наблюдать извержение мы бысогласились вытерпеть любую стужу, но бродить впустую не хотелось, и вскоремы вернулись в лагерь. С трудом втиснулись в палатку, а уж залезть в спальный мешок оказалосьпочти невозможным делом. Палатка хлопала на ветру, и я вспомнил, как она воттак же хлопала далеко-далеко отсюда, в других горах. Сейчас я опять высоко,и опять лагерь, и борьба с непогодой - привычный удел альпиниста. Спали мы недолго, всю ночь опасаясь, что налетит шквал и завалитпалатки. Но палатки простояли прочно до утра. А вот пейзаж изменился. Всюночь Этна как бы плыла по течению, погоняемая вьюгой, и приплыла в этот "ненаш мир", о котором Тезена дю Монсель рассказывает, что в непогоду тамсобираются вместе все горы земли. Мы оказались в гигантском потоке из облаков и снега. Было впечатление,что ветер дует сразу со всех сторон, да так сильно, что, казалось, никогдане остановится. Пора было возвращаться в Сапьенцу, распрощавшись с этимисклонами, где нам больше незачем было оставаться. Но снег залеплял очки,слепил. Все тонуло в тумане. Не было ни тени, ни света, одна только белесаямгла, где найти правильный путь не было никакой возможности. Мы рассчитывали на несколько дней похода, и продуктов у нас хватало. Мыукрылись в обнаруженной Фанфаном пещере и, забаррикадировав вход лыжами ипалаточным брезентом, уселись на запорошенную шлаком почву своего новогоукрытия. Так мы и сидели, не отряхнув даже снега, слушая внезапнообступившую нас тишину: вьюги больше не существовало. Мы находились внутри широкой закрытой галереи высотой большечеловеческого роста. С верхнего конца она переходила в узкое отверстие,откуда тянуло холодом. Не знаю, сколько времени мы здесь провели. День,потом ночь, и еще день, и, наверно, еще ночь. Или больше? Мы пересталиждать, и время исчезло. Мы забыли о внешнем мире, о горе и о нашем походе.Мы просто сидели и наслаждались безмятежным покоем, погрузившись вбесконечное сегодня. Иногда нам становилось слегка не по себе: что, еслинепогода так и не прекратится? Подобравшись к выходу, мы приоткрывали уголокбрезента. Немедленно раздавалось завывание вьюги, влетавшей в крохотноеотверстие. И мы вновь, словно в кокон, заворачивались в тишину и покойбезмятежного ожидания... В какой-то момент там, снаружи, должно быть, переменился ветер ипригнул султан дыма к тому склону, где мы засели. Из отверстия потянулосерой. Один из нас встревоженно поднялся с места: "Слышите? Это газ! Порауходить". В сущности, никакой опасности не было. Однако нам пришлось вспомнить осуществовании внешнего мира, о том, что нельзя же вечно сидеть,отгородившись от всего. Пришла пора выходить отсюда, вновь окунуться впургу, попытаться найти станцию канатной дороги, а если не получится, тохотя бы перебраться на южный склон, по которому можно без особого рискавыйти в конце концов в обитаемые места. Мы собрали вещи и вылезли наружу. Ветер в один миг облепил нас снегом.Ледяные пластинки тумана приклеились к лицу. Фанфан двинулся первым,остальные за ним, вовсе не уверенные, что он знает дорогу. Свежий снегпроваливался под лыжами, мы то и дело спотыкались на крутом склоне;приходилось держать против ветра, направление которого служило единственнымориентиром. Вулкана Этны не существовало, грота никогда не было - осталсятолько белесый холодный вихрь, норовивший унести нас. Мы продолжали тащитьсянаугад. К середине дня мы куда-то пришли Внезапно снег под лыжами сменилсятвердой землей, вихри исчезли, пространство вокруг как-то раздвинулось, и мыочутились на вулкане. Он опять был здесь: пепельные просторы, потемневшие отдождей, печальные лавовые поля, клочья дымного султана, прибитые к серединесклона и вьющиеся у самой земли, лишенные солнца далекие равнины посредисерого, ненастного дня, а главное - грандиозная гора. Она не простовозвышалась над Сицилией, казалось, кто-то долго и упорно насыпал ее здесь,пока она не достигла такой высоты, что украсилась снегом. Позднее мы с Ноэль опять приехали на Этну. Был конец лета. Мы побродилимежду кратерами, стараясь держаться в стороне от экскурсантов. Погода стоялапрекрасная. Снежные поля, покрытые коркой и занесенные пеплом, сталиневидимыми. Было странно вспоминать, как мы когда-то тут отсиживались вледяном туннеле. Этна превратилась в обычный вулкан и лишь богатый опытвосхождений говорил нам что она все-таки принадлежит к миру гор: это можнобыло заметить по тому, как разрежен был воздух, как бил в лицо ветер,напоминая о близости вершин, и как нависали над бездной глыбы, каких невстретишь на равнине. Мы долго смотрели на зияющую пасть зверя, на егоогнедышащие ноздри. Потом бегом спустились вниз. Через несколько дней, уже вернувшись во Францию, мы узнали, что на томсамом месте где мы стояли, от взрыва погибли десять туристов. Нам опятьповезло, как тогда - зимой, в пургу. Теперь мы запомним, что Этна - считатьли ее вулканом или горой, при буйстве непогоды, сглаживающей склоны, иликипении подземной лавы - всегда таит грозную мощь, о которой никогда нельзязабывать." Глава одиннадцатая, в которой вновь говорится о работе вулканологов в зимних условиях и отом, как во время извержения 1971 г. власти пресекли попытки отвести всторону поток лавы, разрушившей часть городка Форнаццо; где автор проситпрощения за бесконечные отступления и кое-что сообщает об изверженияхэтнейского типа. Зима на Этне... Я говорил уже о том, что вулканолог должен повозможности вести наблюдения непрерывно. Целыми днями, неделями, а то имесяцами находиться в непосредственной близости от очагов извержения -задача сложная, связанная с необычно высокой физической нагрузкой не толькодля мускулов и нервов, но и для легких и сердца. И спустя некоторое времячеловеку необходимо отдохнуть, иначе он не сможет должным образом работать. Этот отдых, который следует за кратким - суточным или двухсуточным -пребыванием во враждебной атмосфере извержения, включает в себя не толькосон, восстанавливающий работоспособность, но и обязательное горячее питание,не реже одного раза в сутки, и, кроме того, нервную разрядку, то естьвозможность поговорить, поспорить, почитать, написать что-нибудь,поразмыслить, сыграть в шахматы, послушать анекдоты. Когда тепло, то на Этнеотдохнуть ничуть не труднее, чем в любом другом месте, если только ты незабрался слишком высоко или слишком близко к полюсу: на нашей Монджибеллолетом можно сидеть несколько недель без перерыва. Так, например, на Эрта-Алев декабре-январе температура даже ночью не опускается ниже +20oС.Внутри огромного кратера, всего в нескольких шагах от озера кипящей лавы,можно просто растянуться на гладкой базальтовой плите и уснуть подбалдахином звездного неба. Ни единого разу мы не спали там в палатке, как ина Мерапи, за исключением сезона дождей. Та же картина наблюдалась и когдановорожденная Ардукоба давала представление на берегу озера Ассал. За неделюмы всего раза два ставили палатку. Но одно дело сидеть в палатке сутки, адругое недели напролет. Это тяжело, порой невыносимо. Такое случается наЭребусе. А также на Этне - с декабря по апрель. Впрочем, интересные вещи на Этне приключаются не только летом, но изимой. Пока лава не разрушила нашу "Оссерваторио Этнео", мы частопользовались ею как приютом. Уж и не сосчитать, сколько зимних недельпросидели мы в ней за те двадцать лет, что северо-восточная бокка работалакак заведенная. Но с тех пор, как в 1971 г. наша обсерватория скрылась подслоями лавы, зимние экспедиции на Этну стали технически намного сложнее. Начавшееся в марте и продлившееся до самого июня извержение 1971 г.было одним из самых крупных за последние пятьдесят лет. Его можно с полнымправом сравнить с извержением 1928 г., разрушившим Маскали, с событиями1950-1951 гг., когда лава от верхнего края Валле-дель-Бове дошла до Мило иФорнаццо, а также с мощным прорывом лавы в 1964 г., до неузнаваемостиизменившим внешний облик вершинного кратера и затронувшим западный склон -самый малонаселенный из всех. Извержение 1971 г. началось примерно на отметке 3000 м, на южномподножии верхнего конуса, где раскрылось несколько коротких параллельныхтрещин в направлении север-юг. На трех из них появилось несколько отверстий,из которых под большим давлением стали вырываться газы, а также бомбы икуски шлака, вскоре насыпавшие вокруг каждого жерла отдельный конус, илискорее кольцевую стенку высотой от 10 до 20 м. Лавы, лишившиеся своих газовв результате этого бурного выхода, двинулись вниз и прошли более 3 км,поглотив на своем пути старую обсерваторию и верхнюю станцию канатнойдороги, чуть не зацепив на высоте 2500 м и промежуточную станцию, спасенную,как я уже рассказывал, исключительно благодаря предприимчивости ОрациоНиколозо и его умению управлять бульдозером... Первая стадия извержения продолжалась два месяца. После этого внезапнораскрылись новые трещины, протянувшиеся на несколько километров внаправлении северо-северо-запад. Они косо прошли по верхней оконечностиПьяно-дель-Лаго и от края до края прорезали Валле-дель-Бове. Как и раньше,магматические газы вырвались под давлением из жерла, открывшегося у южногоподножия терминального конуса, но лава вышла на поверхность гораздо ниже, наотметке 1800 м, проделав часть пути под землей, по новым трещинам. Лавовыемассы вынырнули в чаще леса, сохранив температуру выше 1000oС идвигаясь со скоростью, представлявшей реальную угрозу для расположенных нижеселений. Смотреть на это было жутковато. Сосны, продержавшись долгие минутыпосреди лавы и насквозь иссушенные ее жаром, вдруг вспыхивали как факелы;или штук шесть огненных языков синхронно переваливало через край трещины иустремлялось вниз по склону параллельными ручьями. Примерно на километр нижеони сливались, образуя единый гигантский поток шириной метров пятьдесят итолщиной не меньше сорока, который, несмотря на значительную потерютемпературы, продолжал двигаться со скоростью пешехода. Слияние было обусловлено рельефом. На пути потока стоял высокийгребень, имевший выемку, в которую и устремлялась огненная река. Вырвавшисьиз нее, она растекалась на километр, затопляя все вокруг. Медленно инеотвратимо лава прошла сквозь сосновый лес и оказалась среди садов ивиноградников, угрожая Форнаццо, кольцевой дороге, проложенной вокруг Этны,и низлежащим поселкам. Некоторые дома уже рухнули. Как зачарованные смотрели мы на лаву,подползавшую к невысокой стенке, огораживавшей виноградник или сад впятидесяти-ста шагах от дома. Стенки как будто вовсе не существовало: лаваслегка напирала, и стенка валилась. Поток не увеличивал скорость, продолжаяползти столь же медленно и неумолимо. Столпившись метрах в пятнадцати-двадцати впереди надвигающегося потокалавы высотой в два, а то и три человеческих роста, люди молча наблюдали.Жители городка, соседи, пара священников, пять-шесть карабинеров...Обитатели Этны хорошо знают, что рано или поздно поток иссякнет, и онинадеются, что и на сей раз лава остановится, не дойдя до них. Хозяеваближайших домов стряхивают с себя оцепенение, охватывающее при виде медленнонадвигающегося огня, и начинают суетиться, стараясь спасти, вынести из домавсе, что только можно снять с места: в первую очередь, естественно, мебель,а потом - двери, оконные переплеты, краны, трубы, черепицу, дрова... Через два часа, одолев 50 м от ограды, поток наползает на дом. Стенападает, и лава, не торопясь, вливается вовнутрь. Одна за другой вспыхиваютдеревянные балки, все деревянные части дома. Мы стоим шагах в пятнадцати и,наблюдая снаружи, видим, как чуть позже начинает подаваться ближняя к намстена - она выпучивается под мощным натиском адской текучей смеси, пополоскам цементного раствора между камнями кладки пробегают трещинки,брызжут фонтанчики пыли. От стены отделяется ригель - цельный базальтовыйблок, и стена смаху рушится наземь. Все так же невозмутимо, двигаясь почтинезаметно, поток продолжает ползти поверх свежих обломков. Рыдают женщины, одетые во все черное, как положено сицилийскимкрестьянкам. Мужчины, сжав зубы, хранят молчание, хмуро глядя налаву-убийцу. Кое-кто пальцем смахивает слезу. Для Этны у сицилийцев есть ещеодно имя: Vipera - Гадюка... Я считал, что этих невосполнимых потерь и жертв можно было бы избежать,о чем говорил с катанийскими властями. Они, однако, отвергли предлагавшеесямною средство - перегородить узкую ложбину, по которой шла лава. При этомони руководствовались неписанным, а может быть, и никем никогда непроизнесенным законом, запрещающим препятствовать каким бы то ни былообразом естественному ходу вещей: отвести поток лавы в сторону - значитвзять на себя ответственность за все, что она натворит там, куда вы еенаправили. Пока лава течет как текла, ответственность не несет никто, развечто рок, господь бог или дьявол, которых такая ответственность не волнует. Авот администрацию - как выборную, так и назначенную - она очень дажеволнует. Меня особенно поражала трусость этих деятелей, поскольку в данномслучае предлагаемое мною средство не грозило ни населенным пунктам, ни - приусловии, что извержение не затянется на многие месяцы, - землям, постройками дорогам, которые в итоге сильно пострадали. Я предлагал с помощью взрывасоорудить наверху завал из глыб и преградить путь потоку. Завал можно былосделать любой толщины, причем, поскольку места там достаточно, такая запрудабыла бы в состоянии без труда сдерживать напор миллионов кубометров лавовыхмасс. Попробуйте, однако, уговорить власти сделать нечто не предусмотренноени приказами, ни инструкциями. Пусть себе гибнут поселки и города, главное -избежать гнева высокого начальства, а то, чего доброго, не получишьочередного повышения. Так что молчаливое большинство существует не только вуниверситетской среде. Как же мне написать об Этне или о любом другом из моих любимых вулканов"приличную" книгу, неторопливо и в строгом порядке обсуждая один предмет задругим, не прыгая с темы на тему, сдерживая вольный полет мысли, избегаявсяких отступлений, нарушающих стройную композицию повествования? Вот и опять: я начал было рассказывать о зимней Этне, но тут жеотвлекся и заговорил об извержении, случившемся в разгар весны. Извинениеммне может служить лишь то обстоятельство, что потеря нашей старой"Оссерваторио Этнео" сделала невозможной систематическую работу в зимнийпериод, вулканологам пришлось довольствоваться краткими набегами не дольшеодного-двух дней. Дело в том, что нести с собой теперь приходилось не тольконаучное оборудование, весомое и неудобное само по себе, не только продукты иабсолютно необходимое зимой топливо, но и вдобавок палатки и спальные мешки,а это уже совсем тяжело. В 1974 г. нам удалось кардинально решить эту проблему способом поистиневосхитительным: мы соорудили себе эскимосские иглу. Я был на верхублаженства. Эти жилища меня научил строить в Альпах еще в 1937 г. ЛуиМалавьель, а его в свою очередь научили гренландские эскимосы. С тех пор явлюбился в эти сооружения. Я не оговорился это не убежища, а именно жилища. Кто не жил в них, тоти не догадывается, до чего удобный дом - правильно построенное иглу. Внепогоду - полярную пургу и бури, обычные для высоких широт - ониобеспечивают абсолютную безопасность; в этом отношении их нельзя сравнить нетолько с палаткой (что само собой разумеется), но и с иными "капитальными"убежищами. Снаружи завывает буран, а внутри снежной полусферы царитполнейшая тишина, как в вате: звукоизоляционные свойства снега столь жевысоки, как и теплоизоляционные. Да, в иглу всегда тепло, даже если снаружи трещит пятидесятиградусныймороз: тепла человеческих тел хватает, чтобы ртутный столбик термометраподнялся выше нуля, а если к этому добавляется пламя свечи или плитки, накоторой готовят еду, тут уж можно скидывать с себя и куртку-пуховку, исвитер, и даже рубашку. В палатке, бывало, лежишь, сжавшись в комочек всвоем роскошном спальном мешке, и хотя температура не опускается ниже - 20С, часами не можешь согреться. А в снежном доме любые морозы нипочем. И делоздесь вовсе не в ограниченном и замкнутом пространстве: если иглу правильнорассчитано, через лаз проникает снаружи свежий воздух, а нагретый телами,"отработанный", удаляется сквозь оставленную в своде дырку диаметром в двапальца. Еще одним ощутимым удобством иглу является то, что в его стенке можнобез труда выдолбить нишу и хранить там что угодно, а такие вещи, как нож,карандаш, ложку, зубную щетку, можно без церемоний втыкать прямо в стену.Эскимосам хорошо - они могут жить в иглу по восемь месяцев кряду! (Этозамечание не так глупо, как кажется). Свои иглу мы построили у подножия Пунта-Лючии - холма на северномсклоне в верхней части Этны. Северный склон, кстати, мне больше по душе, чемюжный: там гораздо меньше экскурсантов. Меньше тут и бетонных зданий (а те,что есть, не так лезут в глаза), и вилл, и отелей. Западный склон, между прочим, еще приятнее хотя бы потому, что на немнет дорог. А раз нет дорог, то нет и массового туризма, а значит, и грязипоменьше. Бывает, целый день топаешь по лесной просеке (такие просекипроложены вплоть до высоты 1800 м) и не увидишь ни одной живой души. Редкокогда попадется лесник, или лесоруб, или углежог. Встречаются охотники. Илибраконьеры. Или туристы. Не экскурсанты, а настоящие, подлинные туристы,любящие природу и не боящиеся усталости. Летом - пешком, зимой - на лыжах. В 1974 г. у Пунта-Лючии, на высоте 2600 м, открылись новые жерла ипошла лава. С 1976 по 1978 г. я не бывал на Этне из-за забот, связанных сСуфриером, поэтому мне не известно, как и когда завершилось самое последнеепо времени многолетнее извержение удивительной северо-восточной бокки (япишу эти строки в апреле 1983 г.). Проработавшая без остановки с 1911 по1971 г. северо-восточная бокка, расположенная на высоте 3400 м над уровнемморя, украсилась четырехсотметровым конусом и вознеслась выше (по крайнеймере на сегодняшний момент) горделивого центрального конуса. Долгое извержение середины 70-х годов относилось к тому же типу, что ипроисходившие на северо-восточной бокке в 1951-1970 гг., причем это касаетсяне только продолжительности, но и прорыва газов с выбросами бомб из жерл иизливания лав из трещин, открывшихся у основания вырастающего конуса. Относительно жидкие лавовые массы стекали к югу, северу, востоку изападу в зависимости от направления трещин. Текли они довольно низко,спускаясь с отметки 3000 м (где открывались устья) до высоты 2500 и даже2000 м - там, где этому способствовал напор и в особенности уклон. Задвадцать лет здесь вырос целый сбегающий каменный щит, верхний край котороголежит на высоте около 3200 м. Среди этих напластований возвышается вершинныйконус, состоящий помимо немногочисленных слоев лавы почти исключительно изшлака и вулканических бомб, выброшенных при выходе газов из жерла. Казалось, с извержением 1971 г. почти непрерывно действовавшая ранеесеверо-восточная бокка затихла. Это нас искренне огорчало, так как, несмотряна безденежье, вызванное поистине возмутительными перебоями в финансировании(дожив до седых волос, я так и не осознал, что в узком мирке научныхисследований зачастую превалируют не законы этики, а соображениякарьеризма), нам удалось кое-как обзавестись нужными приборами. Мырадовались, что теперь имеем то, без чего серьезному вулканологу делатьнечего: вполне точную и надежную аппаратуру. Активность северо-восточнойбокки позволила бы нам опробовать приборы на практике. Прекращение еедеятельности повергло нас в уныние. И вдруг бокка вновь заговорила! Глава двенадцатая, в которой объясняется, почему так важно изучать эруптивные газы и чемони отличаются от обычных фумарол, где рассказывается о самых крупных исамых тонкостенных в мире газовых пузырях, где повествуется об удивительныхприключениях летчика Гийоме в Андах, описанных его другом, писателемСент-Экзюпери. Действительно, источником лавовых потоков Пунта-Лючии, мирноизливавшихся с 1974 г. по северному склону Этны с высоты 2600 м, оказаласьточка, отстоявшая от этого места более чем на километр и расположенная надобрых 500 м выше: то была вновь активно заработавшая северо-восточнаябокка. Это можно было видеть, во-первых, по трещине, соединявшей бокку сточкой выхода лавы, а во-вторых, по отсутствию прорыва газов в указаннойточке, что представляло собой резкий контраст с началом активной"эксплозивной" деятельности северо-восточной бокки, молчавшей уже три года,с самого извержения 1971 г. Ранее бокка действовала почти непрерывно втечение десятков лет. Мы уже привыкли к фейерверкам, плясавшим надсеверо-восточной боккой, и ее затянувшееся бездействие нас удручало. Вулканбез извержений - все равно что король, не желающий веселиться! Я надеялся, что выход газов позволит нам взять пробы настоящегоэруптивного газа. Они наиболее важны для вулканолога. Можно даже сказать,что эти пробы - единственные, представляющие интерес, в отличие от обычныхпроб, которые берутся из фумарол. Дело в том, что химический составфумарольных газов всегда изменен, замаскирован, а иногда и вообще лишенвсякого смысла в результате охлаждения (хотя и незначительного), действиявоздуха, образующего окислы некоторых компонентов газа, и, наконец, воды,присутствующей как под землей, так и в атмосфере, которая приводит кобразованию гидратов. Мы считаем, что выяснение точного химического состава магматическихгазов, то есть газов, растворенных в магме под давлением на большой глубине,помогает лучше понять эволюцию эруптивного феномена. Нам представляется, чтоданный феномен почти полностью определяется именно газами. В самом деле, если бы не газы, магма не смогла бы подняться наповерхность, так как ее плотность выше плотности породы земной коры, подкоторой она залегала. И выходит она наружу с глубин в десятки километроввовсе не потому, что какие-то силы "выжимают" ее, словно пасту из тюбика,как считают некоторые: вулканические зоны приурочены вовсе не к районамтектонического сжатия, где образуются складки и вырастают горные цепи, а,напротив, к районам растяжения. В таком случае поднятие более плотной магмык поверхности сквозь менее плотные слои земной коры должны объяснятьсявключением в работу некоего фактора, обращающего отношение плотности магмы иплотности вмещающих пород. Мы считаем, что таким фактором являетсявозникновение множества газовых пузырей в жидкой магме, перенасыщеннойгазом. Причинами перенасыщения могут стать уменьшение давления,испытываемого магмой, возрастание ее температуры, увеличение содержанияводяного пара и т. д. Как бы то ни было, пузыри "разрыхляют" кипящеекаменное тесто, подобно тому как действуют на хлебное тесто пузырькиуглекислого газа из дрожжей. Став относительно легче, магма идет вверх - если находит себе лазейку.Чем выше она поднимается, тем меньше гидростатическое давление. Пузырькистановятся крупнее, и их число растет. Это в свою очередь приводитопять-таки к уменьшению общей плотности и ускоряет подъем. К моменту выходана поверхность пузыри достигают нескольких метров и даже нескольких десятковметров в диаметре, хотя наряду с этим в магме содержатся также мириадымикроскопических пузырьков Газ давит изнутри на стенки пузыря и разрывает ихв клочья, которые вылетают из жерла вверх: это и есть вулканические бомбы,лапилли и пепел. Таким образом, роль газов в вулканическом извержении исключительновелика. Мы называем это явление фундаментальным - по той причине, что безнего не было бы ни расширения океанского дна, ни миграции континентов, невозникли бы океаны и атмосфера. Фундаментальна его роль и в еще более важномсобытии: возникновении жизни. А это значит, что всякий, интересующийсявулканизмом, должен вплотную заняться исследованием газов. В течение почти уже двух веков химики пытаются выяснить состав этихгазов, ими занимались еще Спалландзани, Дэви, Фуке, Джеггер и продолжаютзаниматься наши современники. К сожалению, в данной области мы не можемпохвастать столь значительными достижениями, какие были получены почти вовсех других научных дисциплинах. Это обусловлено не столько отсутствием досамого последнего времени необходимого оборудования, сколько трудностьюполучения проб надлежащего качества - как из-за сложности работы на вулкане,так и ввиду нестойкого, летучего характера самого отбираемого материала.Кроме того, чтобы обнаружить имеющие значение вариации состава, отбор пробнеобходимо вести по возможности непрерывно или по крайней мере повторятьвзятие проб как можно чаще. Наша исходная гипотеза состоит в том, что такиеизменения предшествуют, сопровождают или происходят вслед за изменениямиэруптивной деятельности. Это и дает нам право надеяться, что изучениеподобных изменений позволит прогнозировать поведение вулкана. Спалландзани был, бесспорно, человеком отважным и обладал ловкостьюгорца, но ему было трудно подобраться к самим эруптивным газам. В наше времятехника скалолазания и отбора проб шагнула вперед, однако в данном случаепрогресса почти нет. В эпоху вертолетов, ЭВМ и полетов в космос кратердействующего вулкана остается почти столь же недоступным, как и в былыевремена. С самого начала периода активности северо-восточной бокки я надеялсячто нам удастся, как уже не раз бывало в 60-е годы, добраться до ее края изадержаться там достаточно долго для продуктивной работы. Располагая к томувремени гораздо более совершенной техникой исследования газов, я мечталприменить ее на практике для изучения настоящих эруптивных газов, а неэманаций, которыми мы так долго были вынуждены довольствоваться на вулканах,в том числе и на Этне; несмотря на их почти тысячеградусную температуру,эманации все-таки не вполне соответствуют исходному составу: газыперемешиваются с воздухом или водой под землей, то есть еще до эмиссии, илиже непосредственно внутри кратера. Увы на этот раз губа северо-восточной бокки подвергалась таким опаснымбомбежкам, что приблизиться к ней нечего было и думать. Пришлось брать пробына выходах газов 500 м ниже, у скалы Пунта-Лючия, где они вырывались наружувместе с лавой. За все три года что шло извержение, мы ни разу так и не смоглиприблизиться к северо-восточному кратеру. Ничего удивительного. Те случаикогда удается подойти к кратеру, побыть около него и тем более осмелитьсязалезть внутрь следует рассматривать как исключительные. Был, помнится один случай, году в 1966-м или 1967-м, когда в течение нескольких дней бомбы хотя и летевшие очень густо поднимались не отвесновверх, а отклонялись к юго-юго-востоку, что объяснялось вероятнее всегоособой конфигурацией жерла в тот момент. Таким образом, на северо-западныйкрай кратера почти ничего не попадало в то время как по противоположномукраю лупило так, что бомбы на земле не успевали еще погаснуть, как ихнакрывала новая очередь раскаленных снарядов. Нам удалось безболезненноподойти к самому краю губы в ее северо-западном секторе, а однажды вечероммы расхрабрились и даже спустились внутрь на несколько метров, чтобы взятьпробу газа, вырывавшегося из расщелины в стене: нами двигало неуемноежелание дорваться до состава эманаций, не затронутых химическими реакциями,определяемыми новыми физическими условиями и контактом с кислородом воздуха. Такое везение бывает нечасто, но подобные случаи нам встречалисьнеоднократно в 50-х и 60-х годах, поэтому я успел к ним привыкнуть иперестал рассматривать их как исключения. После завершения непрерывнойактивности северо-восточной бокки, приуроченной к субтерминальномуизвержению 1971 г., мне ни разу не удавалось в периоды ее последующихпробуждений не то что подойти к кратеру, но даже подняться выше чем на однутреть высоты конуса. Несмотря на желание взять пробу "чистых" эруптивных газов, мы негнушались исследовать газовые выходы с температурой 900 или1000oС, даже расположенные на значительном удалении отэруптивного очага, как это было на Пунта-Лючии. Во-первых, эти газы весьмаплохо изучены и уже поэтому достойны исследования. Кроме того, имевшиесясредства взятия проб и исследования подобных летучих веществ необходимо былоиспытать на практике и усовершенствовать, особенно актуально это было вописываемое мною время, потому что с тех пор мы сделали в этом вопросебольшой шаг вперед. Итак, выходы газов с лавами у Пунта-Лючии нас весьмаинтересовали, невзирая на тот факт, что главный процесс дегазации магмыпроисходил довольно далеко - в кратере. Не помню, сколько раз мы взбирались на гору в 1974-1976 гг., но уж,наверно, достаточно часто, чтобы нам стала родной эта скалистая, покрытаяснегом и пеплом пустыня, далекая и в прямом смысле слова, и впсихологическом плане: казалось, она расположена значительно дальше, чемлежащие на той же высоте места южного склона, где мы привыкли бродить илиработать. Здесь, на северном склоне, от базовых точек нас отделяла всявершинная часть. Этими точками были Катания, Николози и Гран-Альберго;взгляните на карту и вы ощутите разницу. Она состояла, в частности, в том,что дорога сюда отнимала лишние два часа (если любопытство не толкало насзаглянуть заодно в вершинные главные кратеры). Но два часа это если идтиналегке и в хорошую погоду, а если в туман, в буран или по глубокому снегу,то вообще бог знает сколько времени. Особый, несравненный (по крайней мере в наших глазах) шарм северномусклону Монджибелло придает одиночество, в котором обычно оказываешься в этихместах. Здесь ты всегда один, словно в пустыне. Это, собственно, и естьнастоящая пустыня, хотя ее площадь не превышает нескольких сотен квадратныхкилометров и ее пересекает автомобильная дорога (непроезжая, правда, зимой).Пустыня, палящая зноем или ледяная, - это всегда враждебное пространство,где неоткуда ожидать помощи и поддержки. Неважно, что это пространство небескрайние просторы, окружавшие мореплавателей и путешественников былыхвремен, а всего лишь считанные километры, отделяющие нас от другихчеловеческих существ, присутствие которых, кстати, было бы для насневыносимо. Многие любители уединения испытывают своеобразные приступы мизантропии(правда, преходящие), часто нам совсем не хочется видеть наших братьев поразуму, составляющих "молчаливое большинство". С другой стороны, бываетудивительно полезно оказаться наедине с самим собой или в составе небольшойсплоченной группы. Поэтому уже во второй или третий приезд на Пунта-Лючию мыпочувствовали себя как дома. Мы были одновременно затеряны в этой небольшойпустыне и находились в знакомой местности, все красоты и подвохи ее нам былидо мелочей известны, здесь стояло наше жилище, настоящее, милое, домашнее,уютнее любого альпинистского приюта или отеля, удобнее палатки: наше иглу... Потоки лавы, за которыми я наблюдал у Пунта-Лючии, представляли собойвосхитительное зрелище. Мои спутники, наверное, тоже восхищались, однако мыкрайне редко позволяем себе выражать свои чувства вслух, разве что передвзором происходит нечто действительно из ряда вон выходящее. Здесь вступаетв действие некая сдержанность, застенчивость, и то, что я пишу, я никогда несмог бы заставить себя выговорить. Разве что перед любимой женщиной. Да ито... В этом смысле мы гораздо ближе к регбистам, реагирующим на успехтоварища похлопыванием по плечу или шлепком по затылку (да и то далеко невсегда), чем к футболистам, которые в последние лет двадцать завели молу нарадостях обниматься и целоваться с таким пылом, что мне, старому спортсмену,это кажется просто неприличным. Вспоминаю, как мы с одним моим товарищем-новозеландцем прореагировалина абсолютно уникальное явление, которое нам посчастливилось увидеть средиледяных просторов Антарктики. Продолжалось оно считанные секунды, а когдазакончилось, мы с Питером переглянулись, он скорчил вопросительную гримасу,выпятив губы, и я спросил его: "Видел?" Он ответил "Ага". "Ну и как?" - неотставал я. "Ярдов сто будет", - сказал он, и мы скорчили еще одну гримасу,на этот раз в знак почтительного удивления, ибо перед тем из жерла вулканавылез невероятных размеров пузырь - около двухсот метров в поперечнике. Я не поверил бы, не происходи это у меня на глазах. Если бы в тотмомент я был один, то подумал бы, что у меня галлюцинация. Однако этудиковину одновременно увидели двое, причем люди достаточно хладнокровные(Питер - первоклассный альпинист, неоднократно поднимавшийся на гималайскиевершины). К тому же через год на глазах моего верного друга, новозеландскоговулканолога Филипа Кайла, тот же кратер снова выдавил из себя такой жепузырь и опять таких же невероятных размеров. Все, кто наблюдал базальтовые извержения, видели пузыри до метра впоперечнике, а те, кому приходилось близко видеть лавовое озеро, встречалипузыри в десять раз больше. Но совсем другое дело, когда на твоих глазах засчитанные секунды вздувается раскаленная полусфера высотой вдвенадцатиэтажный дом и площадью с футбольное поле. Несколькими годами ранее мне довелось наблюдать явление, если можно таквыразиться, противоположного масштаба: завораживающий танец тысячбледно-голубых искорок на поверхности озера кипящей лавы кратера Эрта-Але всказочной Афарской впадине в Эфиопии. Были сумерки - единственное время дня,когда можно увидеть подобное зрелище. Днем лучи солнца, даже отраженные,мешали различить огоньки струек магмагического газа, возгоравшегося навоздухе, а ночью они таяли в ярком свечении раскаленной лавы. В тот вечернийчас конца января мы стояли и как зачарованные смотрели на пляскубесчисленных полупрозрачных синеватых огоньков... Действительно ли то были струйки газа, просачивавшиеся сквозьбесчисленные поры раскаленной поверхности жидкого камня, или это лопались навоздухе микроскопические пузырьки? Я этого не знаю. Однако микропузырькивстречаются в огромном количестве и в кипящей магме, и в затвердевшихвулканических породах - базальтовых шлаках, обсидиане, пемзе. Возможно,таинственные крохотные огоньки, виденные нами на исходе дня 30 января 1973г. на Эрта-Але, были самыми маленькими газовыми пузырьками, которые толькоприводилось наблюдать людям, а две гигантские полусферы, на несколькократких мгновений взметнувшиеся в небо над Эребусом, - самыми крупными. Одно из зимних посещений Пунта-Лючии нам пришлось сократить из-заплохой погоды. Дело было не в том, что нам не хватило бы провизии иликеросина для плитки, и не в том, что мы не смогли бы высидеть без трудасколько надо в удобном иглу: просто на этот раз нас оказалось слишком много,так как мы взяли в это приятное путешествие нескольких друзей, не имевшихотношения к вулканологии. И если вулканологам ничего не стоит просидетьвзаперти много дней подряд в двух шагах от текущей лавы, то неспециалистособого восторга от этого не испытывает. Поэтому я принял решение при первомже затишье повернуть обратно. Это было не отступление, а скорее бегство. Пришли мы сюда в хорошуюпогоду, уверенно ступая по крепкому снегу. Но к моменту, когда первая группавышла в обратный путь, густой снег валил уже давно и не думал утихать. Лыжимы не захватили: во-первых, на твердом снегу они были ни к чему, аво-вторых, кое-кто из нас не умел ходить на лыжах. В результате подъем квершине оказался весьма утомительным: дул сильный ветер, а туман не позволялсориентироваться даже троим-четверым бывалым альпинистам нашей группы. Мыеле дотащились до вершины часов за шесть, в то время как в обычных условияхтренированная группа доходит до нее за час. Это восхождение совпало с вулканологическим крещением для химикаРоз-Мари Шеврие, заинтересовавшейся составом эруптивных газов, но никогда доэтого не забиравшейся высоко в горы. Научная часть мероприятия прошла болеечем удовлетворительно, и с тех пор Роз-Мари ходила с нами и на извергающийсяСуфриер, и на Мерапи, и на другие вулканы. Что же касается собственновосхождения, то думаю, она его запомнила на всю жизнь. Роз-Мари устала до такой степени, что через несколько часов уже немогла заставить себя передвигать ноги. Вообще-то легко сказать -"передвигать ноги", на самом деле для этого надо было сначала вытащить ногуиз дыры в снегу глубиной сантиметров тридцать, а то и больше, потомперенести ее вперед и ухитриться попасть в такую же дыру, расположенную нетолько выше первой, но и слегка дальше, чем надо, потому что шаг у Роз-Марине такой широкий, как у идущего впереди... Тренировки у нее было, конечно,маловато, а в тяжелых условиях это решающий фактор. Наконец, заметим, чтоидти по снегу в ясный день - это совсем не то же самое, что продиратьсясквозь снег, над которым висит густой туман. Увидев, что уставшая Роз-Мари отстает от остальных четырех членов нашейсвязки (мы разбились на три условные "связки" без веревок на маршруте отПунта-Лючии до Гран-Альберго), я встал на место замыкающего и попыталсявслух подбодрить ее, ибо ничем иным помочь не мог. Этого хватило на полчаса,после чего ее усталость взяла верх. Она усугублялась еще и тем, чтовершинный гребень никак не показывался, хотя я и уверял, что он вот-вотпроступит. Гребень не желал выплывать из тумана, и действительно начиналоказаться, что никакого гребня так никогда и не будет. У нас с собой были лыжные палки, и я принялся легонько покалыватьРоз-Мари под коленки "Давай, Роз-Ма, уже почти дошли!" Но она больше немогла. Снег под ней опять провалился и, стоя на коленях, в ответ на все моиувещевания она могла только слабо улыбаться да повторять еле слышным голосом"Оставь меня, лучше я здесь умру". Искренность ее слов не подлежала нималейшему сомнению. Роз-Мари вообще не склонна ломать комедию. И тут япочувствовал настоящий страх... Уже не раз на протяжении последнего часа онаговорила мне, что ее силы на исходе. Однако мне казалось, что это делообычное: ноги устали, дыхание перехватывает, сердце подкатывает к горлу, ночуть отдохнул, воспрял духом - и бредешь снова. Роз-Мари до этого тожевсякий раз снова пускалась в путь: женщины вообще проявляют большую силуволи и большую стойкость перед лицом страданий, чем мужчины. Но на этот развсе было по-другому... По тону ее голоса и по беспомощной доброй улыбке я понял, что у нее неосталось даже инстинкта самосохранения. Она слишком устала физически иименно поэтому потеряла волю к борьбе, лишившись которой человек неминуемогибнет, и очень скоро. Мне вспомнилось, как в одну ночь в огромном кратереАнкло вулкана Фурнез на острове Реюньон погибло трое молодых мужчин. Вофициальном сообщении было сказано, что они замерзли. К такому выводу моглиприйти только невежды: при температурах порядка нуля градусов люди незамерзают. Они погибли потому, что потеряли надежду, перестали бороться,разуверились, что смогут выжить вблизи бурлящего кратера, под холоднымдождем, ночью. Спросите Алена Бомбара, давно изучающего психологическоесостояние и физическую возможность выживания потерпевших кораблекрушение, атакже опыт людей, прошедших через гитлеровские концлагеря, и он скажет вам:здесь все решает психика. Именно для того, чтобы доказать это, он и пустилсяв свой беспримерный дрейф через Атлантический океан, длившийся более стадней. И доказал. Летчик Гийоме, ценой невероятных усилий сумевший остаться в живых послевынужденной посадки на затерянной в Андах природной посадочной площадке,сказал позже о себе: "Я такое сумел, что ни одной скотине не под силу". Носовершил он это не потому, что хотел остаться в живых, - об этом он не мог идумать, а для того, чтобы его тело было найдено. Для этого он должен былумереть на открытой скалистой площадке, а не среди ледников и вечных снегов,где остался его самолет. Если его труп обнаружат, думал он, и эта мысльзаставляла его идти все вперед и вперед, то страховой компании не удастсяпредставить дело так, что он, мол, пропал без вести, и в этом случае еговдова сразу получит страховку. Гийоме совершил этот беспримерный подвигтолько ради того, чтобы его жена не оказалась нищей. Если бы речь шла толькоо его собственной жизни, он бы не смог всего этого сделать. Как ни странно,он уцелел благодаря коммерческому эгоизму страховой компании. Можно сказать,что и наша Роз-Мари, выбившись из сил, оказалась в таком же положении, вкаком очутился бы Гийоме, не будь у него страхового полиса. Убедившись, что Роз-Мари не сдвинется с места, я ощутил всюбезвыходность положения. Силы у меня были уже не те, я не мог взвалить еесебе на плечи и донести хотя бы до Торре-дель-Философо, бетонные стеныкоторой по крайней мере укрыли бы нас от ветра. Товарищи наши, шедшиевпереди, были не сильнее меня. К тому же они успели скрыться в тумане, и доних были не докричаться. Между нами пролегала лишь цепочка глубоких следов вснегу, но и та почти исчезала в белесой предвечерней мгле. А те, что идутсзади, натолкнутся ли они на нас или пройдут стороной? И когда еще этобудет? А ведь они оставались нашей единственной надеждой на спасение досамого утра. Но сможем ли мы пережить ночь, даже если зароемся в снег, чтобыстрадать только от холода, а не от ветра? Такого варианта я не предусмотрел, и теперь ругал себя за это. Какруководитель я был обязан учесть все: много лет я твердил, что на Этнезаблудиться в пустынных просторах или оказаться застигнутым бурей на большойвысоте по-настоящему опасно. И тем не менее в разгар зимы я сам отправилсясюда, да еще с новичками. Да, две трети из нас были новичками - начинающимиальпинистами или начинающими вулканологами... О том, чтобы идти за помощью вниз, оставив Роз-Мари одну, не могло бытьи речи. Во-первых, мы рисковали потом не найти ее под снегом, но гораздоопаснее были одиночество и безнадежность: она бы их не вынесла. Какими-тонеуклюжими словами я пытался убедить ее встать. Она лежала, не говоря ни слова, и отрицательно качала головой; сил унее хватало только на то, чтобы улыбаться. Тогда я опустил рюкзак на снег иуселся рядом, обдумывая, как нам с наименьшими потерями пережитьнадвигавшуюся ночь, которая продлится часов пятнадцать. У меня не было ссобой ни спального мешка, ни брезента, ни плащ-палатки, чтобы укрыться отснега... Я клял себя на чем свет стоит за такую непростительную оплошность."Зачем ты сел? - еле слышно прошелестела Роз-Мари. - Не надо, прошу тебя,оставь меня и иди". Я ей растолковал, что оставить ее здесь одну немыслимо -высота 3200 м, зима, вьюга... Это было действительно совершенно немыслимо. И тогда она сделала для меня то, чего не могла сделать для себя самой.Она не хотела, чтобы я разделил ее участь. - Помоги мне встать. Идем. Мы встали и пошли. И дошли. Пока мы шли, всю дорогу я клял и клял себяза непредусмотрительность. Глава тринадцатая, где описываются основные виды вулканов, где делается попытка популярнорассказать о химическом составе лавы и его влиянии на температуру магмы, атем самым и на ее вязкость, которая наряду с присутствием газов определяетстепень эруптивности и, таким образом, характер извержений. Отличительной чертой активности Этны является ее непрерывный характер:лава мирно изливается из жерл, расположенных иногда у самого основаниясеверо-восточной бокки, иногда на несколько километров дальше и на сотниметров ниже, причем дегазация магмы имеет место на вершине. Уже в течениетрети века я наблюдаю за Этной, стараясь делать это как можно чаще, и за этовремя она действовала таким образом на протяжении примерно двадцати лет, тоесть около двух третей указанного периода. В первую очередь здесь надоотметить чрезвычайно длительный период, который начался в середине 50-хгодов и продолжался вплоть до извержения 1971 г. с небольшим перерывом(менее двух лет), связанным с мощным извержением 1964 г. Я уже упоминал, чтоза это время образовались напластования лавы толщиной более 200 м; ныне онислужат как бы цоколем северо-восточной бокки. Затем наступила трехлетняя передышка, после чего вновь началисьизвержения того же характера, на сей раз около Пунта-Лючии, то есть нанесколько сот метров ниже, чем в 1955-1971 гг. В это же время газы выходили,и весьма бурно, все из того же северо-восточного кратера. Я предполагал, чтоподобная активность опять продлится не меньше десяти, а то и двадцати лет,но когда я вновь приехал к Этне после неприятного перерыва, связанного ссуфриерским скандалом, меня ждало разочарование. Этна превратилась в"обыкновенный" вулкан, у которого периоды активности короче периодовспокойствия в противоположность постоянно действующим. Оговоримся "обыкновенный" в данном случае значит один из необыкновенныхи очень редких вулканов, действующих непрерывно или почти непрерывно, асреди тысяч современных потенциально активных вулканов таковых наберется неболее двух дюжин. Кстати сказать, случается, что "необыкновенный" вулканстановится вполне "нормальным", равно как ничем не примечательный ранеевулкан может вдруг перейти в категорию "необыкновенных", действующихпостоянно. В эту немногочисленную категорию входят вулканы, обладающие непрерывнойумеренно эксплозивной активностью, вулканы, имеющие постоянное лавовоеозеро, а также вулканы непрерывного эффузивного действия. Среди вулканов,активность которых носит почти непрерывный и умеренно эксплозивный характер,следует назвать Стромболи на Липарских островах, Семеру на Яве, Суванозе вЯпонии, Яуэ на Новых Гебридах, Сантьяго в Никарагуа... Кроме того, с 1631 по1944 г. работал Везувий, а с 1770 по 1957 г. - Исалько в Сальвадоре. Первым из вулканов, обладающих постоянным лавовым озером, стал известенКилауэа, открытый в 1823 г. на Гавайях, однако он лишился своего озера приизвержении 1924 г. Открытое в 20-х годах озеро вулкана Ньямлагиры в Заирепропало во время извержения 1938 г. Озеро его ближайшего соседа, вулканаНьирагонго, ждало своего открывателя двадцать лет - до 1948 г., в 1977 г.оно в течение 20 мин полностью ушло в трещины, внезапно открывшиеся в массеконуса, с тем чтобы вновь возникнуть в 1982 г. Далее следует отметитьоткрытие в 50-х годах озера вулкана Михара (Япония), Эрта-Але в Эфиопии(1969) и Эребуса в Антарктике (1973). Два последних, а также озероНьирагонго мне особенно дороги, так как я принимал участие в работе групп,вначале открывших, а затем изучавших эти озера. Наконец, к третьей категории относятся непрерывно действующие вулканы,чья активность носит эффузивный характер и длится в течение долгого периода.Здесь следует различать вулканы с вязкими кислотными и с жидкими основнымилавами. К первым я отношу Мерапи (Ява) и Сантьягито, родившийся в Гватемалев 1922 г. Во второй группе имеется один-единственный вулкан - Этна. По характеру своей деятельности он действительно уникален. Однако естьи другие уникальные вулканы - по той или иной характеристике, например похимико-минералогическому составу своей лавы. Таковыми являются Везувий,Ньирагонго и Эребус, таков танзанийский вулкан Олдойнио Ленгаи, единственныйв мире, извергающий не силикатную, а карбонатную лаву... Кстати, я пока нислова не сказал о составе лавы: ничего себе забывчивость, это втринадцатой-то главе книги о вулканах! Карбонатиты африканского вулкана Олдойнио Ленгаи, повторяю,представляют собой абсолютно уникальный, исключительный случай, ибо всеостальные вулканы на Земле извергают только лаву силикатного характера.Силикаты составляют 95% (по весу) всех известных минералов, а средивулканических пород даже 99%. Понятно, что карбонатная лава - это самоенастоящее исключение, так как в этот единственный "несиликатный" процентвходят преимущественно окислы, в основном окислы железа и титана, так илииначе присутствующие в силикатных лавах. Силикатами называются производные кремнезема. Кремнезем, или окиськремния, всем хорошо известен. В некристаллической форме это стекло, какискусственное, так и естественное. Под естественным стеклом имеется в видуобсидиан - особая лава, на четыре пятых состоящая из окиси кремния ивстречающаяся несравненно реже наиболее распространенных базальтов иандезитов. В кристаллической же форме - это так называемый горный хрусталь,иначе говоря, кварц, его фиолетового цвета разновидность называетсяаметистом. Кремнезем, кристаллический или аморфный, самый распространенныйминерал на свете. Это объясняется чрезвычайной прочностью химической связи вмолекуле SiO2 одного атома кремния с двумя атомами кислорода. А эти дваэлемента встречаются в составе земных минералов намного чаще, чем всеостальные: их в земле три четверти. Вот состав в процентах: кислород более46, кремний около 28, алюминий - 8, железо - 5, кальций - 3,6, натрий - 2,8,калий - 2,6, магний - 2,1, титан - 0,4... Валентность кремния четыре, а кислорода - два. Поэтому каждый атомкислорода фиксирует по две валентности кремния, и такой союз является однимиз наиболее прочных в природе. Что касается силикатов, то это комбинациимолекулы SiO4, с другими атомами или молекулами. Действительно, поскольку вэтой молекуле четыре валентности атома кремния фиксируются не двумя, ачетырьмя атомами кислорода, то у каждою атома кислорода остается по однойсвободной связи, а всего их в молекуле четыре. Поэтому к данной молекулемогут присоединяться алюминий, железо, кальций, щелочные металлы и т. п. Приэтом образуется примерно семьсот кремнийсодержащих соединений. Все ониделятся на пять главных семейств: полевые шпаты, слюды, роговые обманки(амфиболы), пироксены и оливины. Мы их перечислили в порядке убываниясодержания кремнезема. Наиболее часто из них встречаются светлые, почтибелые полевые шпаты. С уменьшением содержания кремния растет содержание других, в основномжелезо-магниевых элементов, которые, замещая кремний, образуют тот или инойминерал. Чем меньше в минерале кремния, тем он тяжелее и темнее, посколькууказанные элементы отличаются от окиси кремния более высокой плотностью именее светлой окраской. В состав лавы входят в основном от трех до пяти различных силикатов, атакже (не всегда) кварц и окислы. Лавы различаются прежде всего посодержанию кремнезема: лавы с высоким содержанием кремнезема называютсякислыми (и даже сверхкислыми), с низким - основными (и такжесверхосновными), между ними помещаются так называемые "средние" породы. Кислые породы настолько богаты кремнеземом, что часть его несоединяется с глиноземом (окисью алюминия) или железо-магниевыми элементами,а остается в породе в свободном виде, то есть в форме кварца. В зависимостиот размера кристаллы кварца можно увидеть невооруженным глазом, подувеличительным стеклом или под микроскопом. Неоткристаллизовавшийсякремнезем выступает в виде аморфного остаточного стекла. Основные же лавы несодержат свободного кремнезема, который целиком и полностью соединен сглиноземом, щелочными металлами и железо-магниевыми элементами. Чем меньше вминерале кремнезема, тем больше в нем, естественно, оливинов и пироксенов,весьма богатых железом и магнием. И, как я уже говорил, тем тяжелее минерали тем ближе к черному его цвет. Верно и обратное. Я уже упоминал, чтобазальты встречаются значительно чаще, чем все другие виды лав вместевзятые. Именно из базальтов состоит в основном дно океанов, занимающее тричетверти площади земной поверхности. И лавы нашей Этны почти исключительнобазальты. Я не буду описывать тонкие различия, существующие в петрологиимежду разными базальтами, которых великое множество, и то значение, котороеони имеют для магмы: все это описано в специальной литературе. Надо помнить, что граница между кислыми, средними и основными породамине является чем-то непреодолимым и что переход из одной категории в другуюможет происходить весьма плавно. Сначала лаву относят к той или инойкатегории приблизительно на глаз. Потом берут лупу и ищут кристаллы, поразмеру которых можно делать соответствующий вывод. Чем больше видно подлупой кристаллов, тем точнее будет вывод. Кристаллы размером порядка одногомиллиметра называются фенокристаллами (от греч. phaino - являю). Ониобразуются за время долгого пути магмы к поверхности. Чем дольше магмапутешествовала по трещинам земной коры, тем крупнее кристаллы. Основнаямасса породы состоит из микрокристаллов и некристаллических силикатов, тоесть стекла. Микрокристаллы изучают под микроскопом, это третья стадияопределения класса лавы. Что касается основной, стеклообразной массы, то еесостав определить удается только химическим путем либо физическим методомхимического анализа. Может показаться, что все это имеет мало общего с деятельностью Этны.Но это не так. Дело в том, что эруптивная активность определяется в первуюочередь именно характером изливающейся магмы, а более конкретно ее вязкостью(это главная характеристика) и содержанием в ней газов (что также оченьважно). Почему? Да потому, что температура плавления породы зависит от еехимического (а следовательно, и минералогического) состава; температура всвою очередь определяет вязкость, а вязкость вместе с газосодержаниемопределяет как эксплозивность, так и скорость и мощность лавовых потоков. Тоесть, собственно говоря, характер извержения. Некоторые потоки лав изриолитов, дацитов и даже андезитов с содержанием более 55% кремнезема (вриолитах его бывает до 70%) не идут дальше нескольких десятков метров -такие они густые. По той же причине они достигают значительной толщины. Авот жидкие базальты растекаются на километры и даже на десятки километров. Однако помимо двух основных параметров, определяющих вязкость лавы,температуры и химического состава, существует еще одна важнейшаяхарактеристика: кристалличность. Чем больше в лаве кристаллов, тем вышевязкость потока. Помню, какое удивление мы испытали в феврале 1974 г.,наткнувшись на новый конус, выросший в сосновому лесу на западном склонеЭтны, на полпути к вершине. Меня поразила не столько высота конуса, которыйза одни сутки успел вымахать метров на сто благодаря необычно интенсивнойдеятельности Этны (извержение поражало своей силой и яростью), сколькочерепашья скорость двух непривычно толстых для Этны лавовых потоков,выползших у подножия конуса по обе его стороны. Обычно этнейские лавыпроходят от одного до нескольких метров в секунду, а в некоторых (редких)случаях несутся со скоростью до 20 м/с, как это было например, во времякрупнейшего извержения 1950-1951 гг. в Валле-дель-Бове. А тут я с удивлениемсмотрел, как лава ползет еле-еле, с трудом покрывая несколько сантиметров всекунду, подобно андезиту. Я подумал: уж не сменились ли обычные этнейскиебазальты андезитами? Характер лав нередко претерпевает изменения, и порой радикальные; такоенеоднократно наблюдали на различных вулканах. Случалось даже, что изменениенаблюдается не от извержения к извержению, а в течение одного и того жеизвержения: совсем недавно мне посчастливилось присутствовать при подобномявлении. Это было на вулкане Галунггунг (Ява), в новогоднюю ночь с 1982 на1983 г. Вулкан проснулся в апреле, и с тех пор на протяжении восьми месяцев,не прекращаясь, шло чрезвычайно активное извержение, миллионы тоннвулканического пепла извергались вверх на десятки километров. Пепел, то естьпорошкообразная лава, представлял собой андезит, характерный для островныхдуг, особенно для тех, что окаймляют Тихий океан. Кстати, слово "андезит"происходит от названия гор Анд. Изрядно побушевав на десятки километров в округе, Галунггунг угомонилсянезадолго до Нового года. Но в самую новогоднюю ночь, когда мы - наконец-то!- добрались сюда из Франции, извержение вспыхнуло вновь. Однако характер егоразительно изменился: вместо вихревых столбов темного пепла из кратера,окруженного совсем свежим, но уже поднявшимся на добрую сотню метровшлаковым конусом, вырывались остроконечные, как кипарисы, струи раскаленнойлавы. Теперь мне показалось, что, судя по характеру, извержение перешло вбазальтовое. Беглый анализ шлака и бомб подтвердил это предположение: вместоандезита, характерного для данного вулкана, пошел базальт. Девятью годами ранее на западном склоне Этны мне показалось, чтопроисходит аналогичное изменение, но в обратную сторону вместо обычныхбазальтов идет андезит. Однако я ошибся. Как впоследствии на Галунггунте, явскоре выяснил, обнаружив черные кристаллы пироксенов, а также кристаллыоливинов, имеющие желтовато-зеленый цвет с характерным жирным отливом, чторечь идет все же о базальте. Правда, это был не обычный базальт: содержаниекристаллов в нем было исключительно велико. В молодые годы мне не разприходилось работать на сахарных заводах (это было сезонное производство,так как сахар вырабатывают в течение трех месяцев, пока идет уборка свеклы),и эта лава напомнила мне уваренный сахарный сироп перед центрифугированием,в процессе которого кристаллы сахара отделяются от патоки. Так же и здесь:остаточное стекло, обволакивавшее кристаллы плагиоклазов, пироксенов иоливинов, составляло примерно около одной четверти объема лавы. При этомлава, естественно, становилась гораздо гуще. Во-первых, вполне понятно, чточем больше в жидкости содержится твердых частиц, тем ленивее она будетстекать по склону. Обыкновенная грязь, например, представляет собой смесьглины с водой: чем больше глины, тем гуще грязь. Во-вторых, остаточнаяжидкость, в которую погружены откристаллизовавшиеся минералы, намного богачекремнеземом и по этой причине намного гуще, чем исходная жидкая лава. Дело втом, что первыми кристаллизуются менее легкоплавкие железо-магниевыеэлементы, а последним наиболее легкоплавкий кварц. Оливины, пироксены,плагиоклазы, богатые железомагниевыми элементами, постепенно переходят вкристаллическую форму, в то время как остаточная жидкость лишается железа имагния и одновременно обогащается кремнеземом, все еще находящимся в жидкомсостоянии. Он-то и определяет вязкость. Глядя на лаву, кристалличность которой почти приближалась к граниту, ядумал: как ей удалось так сильно закристаллизоваться? Почему объемкристаллической фазы доходит до трех четвертей, а то и четырех пятых общегообъема, в то время как для Этны характерна как раз обратная пропорция?Кристаллизация минералов начинается тогда, когда будущие частичкикристаллов, растворенные в жидкости и свободно блуждающие, перенасыщаютраствор и слипаются благодаря химическому сродству. Это происходит приизменении внешних условий, таких, как температура, гидростатическоедавление, возникновение пузырьков газа, внедрение в кипящую магму молекул извмещающих пород, например Н2О, СаО и пр. Вот что происходит, например, с оливином, который кристаллизуетсяпервым. Молекулы окиси кремния сближаются с молекулами окиси магния и окисижелеза (или с атомами, входящими в эти молекулы), сцепляются с ними ивыстраиваются в четкую кристаллическую решетку, характерную для данногокристалла. Отдельные частицы располагаются вдоль осей решетки и мало-помалузаполняют ее ячейки. Все больше и больше частиц, свободно плавающих в вязкойжидкости, присоединяется к вновь образовавшемуся твердому телу, и кристаллрастет. Именно таким образом фенокристаллы, и в первую очередь наиболее"скороспелые" минералы - оливины и пироксены, достигают 10-12 мм в длину.Напротив, микрокристаллы почти не увеличиваются, потому что они образуютсяпоследними непосредственно перед тем, как остаточная жидкость, застывая,образует стекло. Ведь стекло - это не твердое тело, а жидкость, имеющаяпочти бесконечную вязкость. Оно, разумеется, обладает многими признакамитвердого тела, за исключением самого главного - правильной и жесткойкристаллической структуры. Очень редко случается, что излившаяся лава не успеваетзакристаллизоваться и застывает в виде стекла, полностью лишенногокристаллов: образуется обсидиан. Обсидианы встречаются нечасто. Мне онипопадались, в частности, в кальдере вулкана Паулина (США, шт. Орегон) и наострове Липари, километрах в ста севернее Этны. На Этне же такого никогда небывало: все ее лавы содержали некоторое количество кристаллов, погруженных встеклообразную или микрокристаллическую среду, занимающую наибольший объем.На этот раз, однако, все было иначе. По какой причине? Я для себя объяснялэто так: очевидно, выходящие ныне наружу магматические массы поднялись изглубин очень давно, когда шло одно из древних извержений Этны. То извержениезакончилось, но некоторое количество магмы осталось в какой-то полостиземной коры и пребывало там достаточно долго, очевидно несколько столетий. Стех пор магматический "карман" постепенно остыл, и содержавшиеся в немкристаллы не спеша притянули к себе свои любимые атомы и молекулы и сильноразрослись за счет окружающего расплава. Если бы подземное заключение продлилось еще, остаточная жидкостьцеликом превратилась бы в кристаллы и либо осталась под землей навечно ввиде горной породы, либо через бог знает сколько тысяч или миллионов летобнажилась бы в результате эрозии. Но это был бы уже не базальт, а диорит -хорошо раскристаллизованная порода того же химического состава. Однако покаким-то причинам механической природы (подвижка земной коры, напормагматических газов) произошло извержение, причем в тот момент, когда магмасохранила еще некоторую текучесть, и густой сироп, насыщенный кристаллами,нехотя вылез на поверхность. Я никоим образом не утверждаю, что дело обстояло именно так и никакиначе. Это всего лишь гипотеза - одна из бесчисленных теорий, объясняющих,что происходит на нашей планете и что на ней происходило когда-то. Не говоряуже о том, что произойдет когда-нибудь. Однако эта гипотеза достаточноправдоподобна и, на мой взгляд, неплохо объясняет заинтересовавшее меняявление. А ведь одно из главных удовольствий в жизни - найти отгадку... Глава четырнадцатая, в которой автор пытается объяснить, почему он отвергает общепризнаннуюгипотезу магматических резервуаров, и рассказывает, как, пытаясь представитьсебе магматический резервуар Этны, он оказался в тумане в самом буквальномсмысле слова. Авторы ученых трудов по геологии в один голос уверяют, что неглубокопод землей, в километре-двух, но не глубже двенадцати, имеются некиерезервуары, в которых содержится магма, поднявшаяся туда из астеносферы.Задержавшись на какое-то время в таком резервуаре, магма ползет дальше иизливается на поверхность. Резервуар чаще всего представляют себе в видешарообразной полости. Однако, по моему мнению, подобные "магматическиекамеры", как их еще называют, крайне маловероятны, если вообще возможны. Дело в том, что, поднимаясь к поверхности, магма не можетраспространиться и занять, как это предполагается, сферический или близкий кнему объем. Этому препятствуют чисто механические факторы: чтобы магма моглараздуться в виде подземного пузыря, надо, чтобы окружающая среда сама быладостаточно текучей. А литосфера (от греч. lithos - камень) состоит изтвердых пород. Конечно, в земной коре кое-где залегают породы типаизвестняков или галита (поваренной соли), которые магме, разогретой до1200oС, ничего не стоит "переварить". Однако подобные резервуарымогут встречаться лишь в исключительных случаях и, как мне кажется, дажетогда вряд ли будут иметь сферическую форму. Проходя к поверхности сквозь толщу земной коры, расплавленная магмаспособна иногда при благоприятных физико-химических условиях расширитьоткрытые трещины, по которым она течет. Может даже образоватьсяпродолговатая горизонтальная камера - при условии, что этому способствуетхарактер пересекаемого слоя, а также ориентация трещин. Однако, посколькумаловероятно, чтобы подходящие физико-химические условия (температура,давление, содержание воды, характер вмещающей породы) имели местосистематически и в комплексе, я не думаю, чтобы магма могла растворятьокружающую среду и образовывать классический "магматический резервуар". Идаже если предположить, что такое исключительно благоприятное стечениеобстоятельств произошло, остается непонятным, почему эта полость должнаприобретать именно сферическую форму. Если выдвинутая Альфредом Риттером гипотеза о существованиимагматической камеры под Везувием имеет под собой какое-то основание, толишь потому, что Везувий покоится на мощном слое известняка, а эта породаменее устойчива, чем другие. Но и здесь резервуар, если он действительносуществует, безусловно, имеет форму параллелепипеда соответственнопроходящим через слои горизонтальным, вертикальным или наклонным разделяющимплоскостям. В крайнем случае карман имеет форму плоской линзы, зажатой междузалегающими один над другим пластами... Резервуар - это емкость для жидкости. Понятие магматического резервуарапредполагает существование масс кристаллических пород, образовавшихсянекогда в глубинах, а ныне обнажившихся в результате эрозии, эти массырассматриваются как промежуточное звено между астеносферой и тем или инымдревним вулканом. Другой предположительной причиной является необходимостьполости на достаточно небольшой глубине, в которой магма могла бы пребыватьдостаточно долго, иначе не удается объяснить ее минералогический состав.Действительно, некоторые встречающиеся в ней кристаллы не могут образоватьсяна большой глубине; вырасти до такого размера они могли только в том случае,если магма достаточно долго пробыла где-то между абиссальными глубинами иповерхностью. Подведем итог. Механические и физико-химические факторы таковы, чтомагматические резервуары могут встречаться лишь в исключительных случаях иникогда не имеют сферической формы. Объемом же, занимаемым магмой, по моемумнению, является система пересекающихся трещин, или даже иногдаодна-единственная трещина. "Запечатанная" сверху затвердевшим остаткомпредыдущего извержения или завалами, магма сидит под этой пробкой, покаобъем и давление образовавшихся магматических газов не вышибут ее. Вулканические трещины - это в основном разломы, вызванные растяжениемземной коры. Их края либо просто расходятся, либо одновременно еще иоказываются на разных уровнях. Геологи называют их нормальными или прямымисбросами в отличие от обратных, или косых, сбросов, приуроченных не к зонамрастяжения (как на вулканах), а к зонам сжатия. Кроме того, перекашиваниеразделяемых разломами блоков по мере нарастания глубины вызывает увеличениерасстояния между стенками, в результате чего возникает пустота, по которойидет магма. Объемы магмы, заключенные в широких системах трещин, - а они могутнаходиться там годами, веками, тысячелетиями, - представляют собойодновременно "хвост" предыдущего извержения и "голову" последующего.Действительно, извержение прекращается тогда, когда количество движущихгазов становится недостаточным: лишенная силы, толкающей ее вверх, магмазамирает на месте. При этом ей вовсе незачем раздуваться и образовыватьшарообразный резервуар: она просто остается на месте до тех пор, пока вновьне будут созданы благоприятные условия для ее дальнейшего подъема иизвержения. Первейшим таким условием является наличие достаточногоколичества газов, без них расплав, состоящий уже не только из жидких, но ииз откристаллизовавшихся силикатов, не сможет начать двигаться вверх. Собственно говоря, споры о конкретной форме магматических резервуаровлишены смысла, ибо эта форма, очевидно, не играет важной роли при объяснениихарактера извержения. Предпочтение, однако, надлежит отдавать наиболееправдоподобным гипотезам. Мое предположение насчет систем трещин опираетсяна многолетние наблюдения за деятельностью различных вулканов, таких, какНьирагонго, Эрта-Але, Эребус и, разумеется, Этна. Необычно высокоесодержание кристаллов в лаве, излившейся из Этны в 1974 г., намного прощеобъяснить затянувшимся пребыванием магмы в одиночной трещине, нежелисуществованием какого-то сферического, эллиптического, овального или дажецилиндрического резервуара. Это также позволяет точнее обосновать неизменныйхарактер извержений, повторяющихся на Этне через неравные интервалы и вразличных направлениях, определяемых направлением эруптивных трещин. На Этне наблюдается еще один парадокс, который гипотеза системы трещинобъясняет удачнее, чем модная ныне гипотеза цилиндрического резервуара. Речьидет о непонятной взаимной независимости отдельных отверстий, действующих навершине горы. Мало того, что Вораджине (в центральном кратере) "работает"независимо от северо-восточной бокки, еще и жерла, младшие по отношению кВораджине, а именно жерло 1964 г., бокка Нуова 1967 г. и юго-западная бокка1971 г., разделенные стенками толщиной от силы в несколько десятков метров,действуют вне всякой связи друг с другом. Похоже, что каждое жерло питаетсяиз своей собственной системы трещин, расположенной отдельно от других - покрайней мере до определенной глубины, ниже которой они все-таки,по-видимому, пересекаются между собой. Однажды, много лет назад, возвращаясь в очередной раз ссеверо-восточной бокки, я так погрузился в эти размышления, что непонятнымобразом заблудился в густом тумане на широких плечах верхней Этны. Эта частьгоры мне настолько знакома, что мысль об опасности даже не приходила вголову, хотя солнце уже почти исчезло и молочно-белые занавеси прилепились ксклонам, покрытым серым пеплом и запыленной снежной коркой... Погода может испортиться на Монджибелло гораздо быстрее, чем в Альпахили Пиренеях: гора возвышается на острове, вокруг которого на сотникилометров нет ни одной достаточно высокой гряды. Колебания погодыобъясняются высокой влажностью морского воздуха и резкими перепадамитемператур, доходящими до 40-50oС между окружающими подножиеравнинами и вершиной, отстоящей от них всего на десяток километров. Об этомменя давным-давно предупреждали и Мичо и Винченцо, да и сам я много разсталкивался с подобным явлением, так что попадать в туман мне было не вновинку. Тем не менее голова моя была настолько занята размышлениями овозможных причинах несогласованной деятельности соседних устьев и якобыпитающего их подземного резервуара, что я опять оказался в ловушке. Стена тумана сомкнулась вокруг меня, впереди ничего не стало видно надва шага. Понадеявшись на свое отличное знание местности, я продолжал бодрошагать вниз по мощному центральному склону, несколько наискось в направлениик обсерватории. Дело было давно, наша обсерватория еще не успела скрытьсяпод потоками лавы, и там меня поджидали друзья. Через полчаса меня охватило сомнение: путь должен был пролегать поперекдвух невысоких потоков лавы, спускавшихся параллельно от южного краябольшого центрального кратера образовавшегося после извержения 1964 г., а ихвсе не было и не было... Очевидно, идя вниз, я принял левее, чем следовало,и потоки остались в стороне. "Не беда, - сказал я себе, - надо взять чутьправее и идти не спускаясь: выйду либо к обсерватории, либо к Башне, либо кконечной станции канатки. В крайнем случае пересеку трассу канатки". Но и десять минут спустя я так никуда и не вышел. Туман продолжалокружать меня тесным коконом, земля под ногами то шла ровно, то под уклон,то уходила вверх - никак не удавалось сориентироваться. Теперь мне уже было не до магматических резервуаров. Куда большеволновал практический вопрос: где же я нахожусь? Пока уклон остаетсяпостоянным, сориентироваться гораздо легче. А здесь все было иначе: я,безусловно, находился где-то посреди Пьяно-дель-Лаго (еще не перекореженногопозднейшими извержениями), то есть на широком плато с легким наклоном вниз,кое-где нарушавшимся едва ощутимыми холмиками, от края до края покрытымтолстым ковром пыли и пепла из султана Этны. В этот момент я отчетливо понял, к каким гибельным последствиям можетпривести ощущение потерянности, внезапно овладевающее человеком. Все, ктонашел свою смерть на Этне, оказывались в отчаянном положении из-за непогоды,тумана, снежной вьюги. Лишь позже, в 1979 г., несколько людей погибло здесьв результате извержения, и то виной тому были массовый туризм и невежествокабинетных вулканологов. Я почувствовал, как мной начинает овладевать легкая паника, немедленновызывающая стремление бежать куда глаза глядят. Но я подавил в себе этотрефлекс. Если куда и стоило бежать, так разве что под уклон, к обжитымместам. Но где он, этот уклон? Здесь, на почти плоской равнинеПьяно-дель-Лаго, выстланной мягкой от пепла и снега почвой, в тумане,выбрать правильное направление было совсем не просто. Я заставил себяразмышлять хладнокровно. В принципе, если только я незаметно для себя неповернул на 90 или 180o (что было вполне возможно в такихусловиях), подножие должно было находиться слева, потому что я спускался отсеверо-восточной бокки по склону верхнего конуса. Но я имел большой опытгорных экспедиций и знал, что в таком тумане... В 1960 г. на Монблане мы вчетвером - Гастон Ребюффа, Пьер Терраз,Кристиан Молье и я - оказались на занесенной снегом почти горизонтальнойплощадке купола Гуте, не имея ни малейшего понятия, куда двигаться. Троемоих друзей служили проводниками в Шамони, и даже среди коллег слылинаиболее опытными. Сам я тоже ориентируюсь вполне профессионально. Тем неменее из-за тумана и почти неощутимого уклона мы благополучно...заблудились. Не будь я привычен к подобным ловушкам, я попытался бы идти напрямик кобжитому подножию Этны и, вполне возможно, в итоге добрался бы туда. Но ещевероятнее, что я вышел бы не в узком южном секторе, где просеки, дороги идаже жилища забираются высоко в гору, а в совершенно диких местах, на тысячигектаров покрытых хаотическими лавовыми потоками, а ниже - безлюдными лесамии равнинами. Я стоял и ждал, чтобы вокруг хоть чуть-чуть развиднелось и сталопонятно, где я нахожусь. В тот раз на Монблане туман на мгновение рассеялсяи обнажилась густо-черная скала, которую мои спутники вмиг опознали. Носейчас на Этне стояла совершенно безветренная погода, и надеяться напрояснение не приходилось. "В крайнем случае, - сказал я себе, - можно сесть на землю и ждать.Даже если холодно, если валит снег или идет дождь, если нет ни еды ни питья,то и тогда можно выдержать несколько часов. Привычный человек даже притемпературах чуть ниже нуля может продержаться десять, двадцать, тридцатьчасов, а потом при первой возможности встать и снова идти. Здесь мне непридется ждать так долго, как, бывало, приходилось - и в горах, и в пещерах.Не дольше, чем остаток дня и ночь. А ночью я увижу если не звезды в небе ине огни городков внизу, то по крайней мере красное свечение кратеров". Уж коли я проявил такую неосторожность, забыв захватить компас и - вкоторый раз! - отправившись на гору в одиночестве, теперь мне следовалопоступить мудро и ждать, как бы это ни было неприятно. Имелся и другойвариант, не представлявший никакого риска и позволявший оставитьмалоприятное ожидание на самый крайний случай. Можно было повернуть назад и,ориентируясь по собственным следам, четко видным и на снегу, и на слоепепла, идти обратно, пока я не почувствую четкий уклон терминального конуса.После этого надо было повернуть налево, подняться вверх, опять свернутьвлево и, стараясь не забирать ни в гору, ни под гору, пройти где-то междугребнем Вораджине и основанием конуса; там я должен упереться в потоки 1964г., а уж они выведут меня в места не менее знакомые, чем мой собственныйсад: к фумароле Вулькароло и обсерватории. Час спустя вокруг стоял все тот же непроглядный туман, но я уже сиделза столом в компании Винченцино и Джованни Карбонаро. Глава пятнадцатая, в которой выражается сожаление, что неограниченные возможностисовременной техники ведут к столь же неограниченному росту власти денег; вкоторой автор рассказывает, как он пытается уменьшить ущерб от грядущихизвержений... Занимаясь активной вулканологией последнюю треть века, я, однако,никогда еще так редко не ходил на вулканы, в том числе и на Этну, как запоследние два года. Объяснение тут простое: нет времени. Дело в том, что в середине 1981 г. мне было поручено возглавить работупо снижению ущерба от природных катастроф во Франции. Известно, что отвулканических извержений Франция особенно не страдает. В то же время здесьнередки лесные пожары, наводнения, циклоны и оползни, если к ним добавитьугрозу разрушительных землетрясений и необходимость готовиться к ним заранеев целях снижения возможных последствий, становится ясно, что у специалистовпо "профилактике", подобных нам, работы по горло. Столкнувшись во время сравнительно безобидного пробуждения Суфриера, окотором читатель уже знает, с противодействием "инстанций", я ясно понял,что в современном обществе ученые лишены всякой реальной власти даже впределах своей компетенции, и в этом смысле ничем не отличаются от всехдругих "подданных", даже от неграмотных. Мне приходит на ум другой случай,во много раз более серьезный, но вполне сходный с суфриерским по бессилиюученых перед власть имущими - когда великие физики, расщепившие атом инаучившие людей пользоваться им, оказались абсолютно не в состояниивоспрепятствовать применению своего открытия сначала для того, что нельзяназвать иначе как военными преступлениями - это были Хиросима и Нагасаки, азатем для развертывания безумной гонки вооружений, грозившей на первых порахвсей мировой экономической системе, а в итоге и самому существованиючеловечества. И все во имя "государственных интересов..." А кто, собственно, решает, что такое государственные интересы? Можетбыть, ученые? Отнюдь. Решают "инстанции". Они пользуются услугами ученых,так же как любое предприятие пользуется услугами своих работников. Чем вышеработник продвинулся по служебной лестнице, тем больше ему платят и темвнимательнее к его мнению прислушиваются, а то и соглашаются с ним... Однакосколь внимательно бы к нему ни прислушивались, он не обладает правомпринимать решения, это остается привилегией "руководства", будь то на уровнепредприятия или на уровне государства. Власти пользуются наукой, пользуются учеными, пользуются их открытиями,не спрашивая на то их разрешения. Они считают, что имеют на это право, июридически так оно и есть, поскольку они им платят. Государство платитпреподавателям за то, что они учат студентов, и поскольку оно платит,постольку оно и решает, что надо преподавать, а что нет. Государство платитученым, и поскольку оно платит, оно прибирает к рукам все, что тем удаетсяоткрыть. В общем, решает государство. Что можно возразить против этойнеумолимой логики? Современное общество неудержимо скользит к очень и оченьнеприятному будущему. Технические возможности общества на сегодняшний деньогромны, и они продолжают увеличиваться в геометрической прогрессиисоответственно растущему числу ученых и инженеров, количеству и качествуновых открытий и машин. При этом общество, становясь все сильнее технически,оказывается во все более полном подчинении властей, выступающих в ролихозяина. Могущество властей вовсе не ограничивается властью политической,как считают все или по крайней мере многие. Политическая власть - это тольковерхушка айсберга. Подлинная, скрытая, тайная власть - это власть денег.Частный капитал, государственный капитал, транснациональные корпорации,военно-промышленные комплексы, финансовые тресты, многонациональные банки,картели... Не думаю, что здесь можно что-либо изменить. Единственная слабаянадежда - моральные качества, которыми могут обладать лица, принимающиерешения, те незаметные, порой скрытые от постороннего взгляда люди, чтозанимают высшие посты в рамках этой власти денег. Они такие же люди, как ивсе прочие, ничем не хуже других, а иногда и лучше, поскольку умнее многих изачастую сохраняют определенные этические принципы, давно утраченныебольшинством их подчиненных. К сожалению, во главу угла они всегда ставятинтересы возглавляемой ими компании, а эти интересы сводятся не к вопросамморали, а к выколачиванию прибылей, причем по возможности скорее. Наивно было бы надеяться, что лица, принимающие решения, поставятсравнительно отдаленное будущее рода человеческого выше непосредственныхинтересов своей компании. Хотя на самом деле не все, что хорошо для"Дженерал моторс", хорошо для Америки, как говаривал хозяин этой фирмы;точно так же не все, что хорошо для "Электрисите де Франс", хорошо и дляФранции... И поскольку на здравомыслие финансовых магнатов надеяться неприходится, я не вижу, каким образом человечество могло бы избавиться отвласти денег, к которой его толкают электроника, информатика, кибернетика,роботы, бюрократы и т. д. Ибо владельцем техники, одновременно освобождающейи порабощающей человека, владельцем людей, создающих технику, обслуживающихее и пользующихся ею, владельцем изобретателей, придумывающих новые чудесныемашины по мере того, как ученые делают новые открытия, владельцем всегоэтого являются Деньги - либо прямо, либо через посредство государства. Ученые, инженеры, техники лишены всякого права решать, как следуетиспользовать придуманные, построенные, усовершенствованные ими машины. Идело здесь не только в том, что они материально зависят от нанимателей, ноеще и в их чрезвычайно узкой специализации. С одной стороны, она неизбежна,ибо без нее человек - ученый, техник, инженер - не может стать настоящимспециалистом своего дела. Но, с другой стороны, такие специалистыоказываются как бы отгороженными от подавляющей части современного массиванаучных знаний. К сожалению, приходится согласиться с автором известнойшутки, впервые прозвучавшей, мне думается, лет сорок назад: специалист темлучше, чем глубже его знания во все более узкой области, так что идеальнымспециалистом следует считать того, кто знает все ни о чем. Поневоле сужая свою специализацию, нынешние научные работники иинженеры оказываются невеждами не только в смежных дисциплинах, но и вобщественных науках, без которых, однако, нельзя разобраться в социальных,экономических и политических вопросах, а без этого невозможно выработать всебе четкое представление о необходимости тех или других решенийполитического или иного характера, даже если бы настоящие власти, то естьте, за кем стоят Деньги, предоставили бы ученым и инженерам такуювозможность, то в результате своих недостаточных познаний в данной областиосновная масса инженеров и научных работников в итоге примкнула бы к линии,предначертанной тайной властью денег и всячески поддерживаемой любой властью- как политической, так и административной. В действительности же при любой государственной системе, будь тоистинная демократия или демократия в кавычках, военная диктатура илиавторитарный гражданский режим (опирающийся, впрочем, все-таки на армию и наполицию), решения, принимаемые правительством, носят всегда финансовый,экономический, валютный, коммерческий или стратегический, но уж никак ненаучный характер. Таким наукам, как химия, физика, математика, биология,астрономия, геология, вход сюда заказан. И тем более смешно выглядит толегкое презрение, с которым представители так называемых точных наукотносятся к своим коллегам, работающим в гуманитарных областях: в тех редкихслучаях, когда к решениям, разрабатываемым политиками самостоятельно илинавязываемым им подспудной властью денег, все же привлекаются ученые, то этобывают исключительно специалисты общественно-экономического профиля. Однако,поскольку и они находятся на положении оплачиваемых работников, их роль тожене выходит за рамки должности советника. Решения принимают не они. Некоторое утешение можно найти в том, что сама по себе власть денег нелучше и не хуже, чем власть политиков. Более того, финансист зачастуюобладает большей объективностью, так как стремится к получению прибыли, а нек удовлетворению своего самолюбия, как это часто бывает в среде политиков.Действительно, даже самые продажные политики часто на первое место ставятсвое самолюбие. Большинству людей свойственно, едва выбравшись из нищеты иобзаведясь каким-то минимумом имущества, переключаться на вопросычестолюбия. К этому большинству относится и почти вся выборная элитаобщества. Не чуждые никому из нас комплексы неполноценности выступают напервый план и требуют пищи. В дело идет все титулы, звания, должности,ордена, награды, благосклонные упоминания, слава... А вот истинных хозяев -владельцев капиталов - такие страсти не обуревают. Их степень уверенности всебе значительно выше, чем у людей менее обеспеченных материально. Обедняках же и говорить нечего: им не до того, им лишь бы прожить самим дапрокормить семью, а о прочем и думать некогда. Когда у власти находятся правые, то их подспудной или даже открытодекларируемой целью является получение прибылей и обеспечение такогопорядка, который бы этому способствовал. В этом случае политики прямо исознательно ставят себя на службу власти денег. Если же во главе государствастановятся левые силы, идеалом которых является общественная справедливость,то на них тут же начинают оказывать мощное давление с целью не допуститьосуществления программ, нацеленных на восстановление такой справедливости итем самым на снижение прибылей. Для возвращения к "привычному порядку" в действие разом или поодиночкепускают такие средства, как вывоз капитала за границу, отказ откапиталовложений, подкуп чиновников, прессы, радио, телевидения, а то ипрофсоюзов, как это было в Чили перед свержением Альенде, да и кое-гдепоближе. В ход идет все - вплоть до военного путча. Нужна была бы абсолютнаядемократия, чтобы правительство могло проводить в жизнь политикусправедливого распределения доходов и при этом удерживалось у власти. Такое положение дел далеко не ново. Новым является, однако, абсолютныйхарактер власти, позволяющий ей по своему усмотрению распоряжатьсянаисовершеннейшими техническими средствами, уже созданными или создающимися.При этом не столь важно, кто стоит за этой абсолютной властью -государственный ли капитал или транснациональные корпорации. И при этом первопричиной такой мутации, переживаемой человечеством,мутации, способной отбросить его на уровень сообщества муравьев, оказываютсянаучные открытия. Подобно незадачливому ученику чародея, беспомощно следятученые, какое пугающее развитие получают их открытия. "Sic vos, non vobis,mellificatis ares*", - писал Вергилий около двух тысячелетий назад. Да,друзья ученые, совершать-то открытия будете вы, только не всегда во благосебе. * Так вы творите свой мед, пчелы, но не для себя (лат.) И на Этне ученые столь же беспомощны, как и повсюду. С ними, впрочем,советуются, а порой и соглашаются, поскольку ни на какие важныестратегические или хозяйственные решения вулканологи по своему положениюповлиять не могут. Жаль только, что по своему невежеству политическиедеятели частенько обращаются не к тем ученым. И не только на Этне. В тех почти исключительных случаях, когда представители точных илиестественных наук все-таки входят в правительство, они в нем выступают ужене как ученые, а как лица, принимающие решения, то есть, как администраторы.Мое нынешнее положение несколько иное. В 1981 г. меня назначили комиссаромпо вопросам крупных стихийных бедствий, или катастроф. Основной моей задачейбыло сведение к минимуму последствий катастроф путем заблаговременногопринятия определенных мер, а также организации соответствующих спасательныхмероприятий. И в этой области мне было предоставлено право приниматьопределенные решения. Делать это, повторяю, я должен был не какученый-специалист, а как администратор. По чистой случайности (и еще понекоторым причинам) я, вулканолог по профессии, оказался вынужденнымзаниматься вулканами еще и по долгу службы. Иными словами, специалисту былопредоставлено право принятия политических решений в своей области. Поистинеrara avis - редкая птица! Этой удаче я обязан тем, что живу в одной из немногих стран, где ещесохранился демократический строй. Однако пользоваться своим положением мнеприходится с осторожностью, во-первых, потому, что технократия как таковаяесть явление крайне отрицательное, а во-вторых, потому, что события вокругСуфриера и то, что за ними последовало, привели к разложению определенногочисла специалистов, занимающихся вулканами, чего нельзя не учитывать. Если яхочу добиться поставленной передо мной цели, мне следует одновременно изабыть малоприятное прошлое, и всегда помнить о нем. Забыть чтобыобсерватории, построенные на трех действующих вулканах во французскихзаморских департаментах (Мон-Пеле, Суфриер и Фурнез), могли действоватьдостаточно эффективно, а помнить - чтобы назначение на должности людеймалокомпетентных или нечестных не помешало успешной работе обсерваторий иподготовке вулканологических заключений. Необходима была реформа. Сначала в течение четырех месяцев я все неторопясь обдумал с ближайшими сотрудниками, а потом начала работатьспециально назначенная комиссия. В ее состав входили несколько специалистовс безупречной репутацией, работающих в различных организациях и ведомствах,причастных к данной проблеме. После года непрерывной работы комиссияпредставила свой глубоко продуманный доклад. В течение двух последующихмесяцев я изучал этот доклад, прежде чем доложить свои соображенияпремьер-министру, которому я подчинялся (и все еще подчиняюсь сейчас, когдапишу эти строки), а через него - правительству. Через месяц вправительственном вестнике был опубликован декрет об учреждении Комитета повулканической опасности, во главе которого был поставлен я. Так в апреле 1983 г. началась непростая перестройка сектора французскойвулканологии, перед которым встала задача предупреждать правительственныеорганизации о риске пробуждения того или иного из наших вулканов.Специалистам надлежало рекомендовать правительству, какие меры следовало быпринять, дабы не подвергать опасности человеческие жизни и экономику страны.Ибо в конце концов при любом общественном строе платить за все приходитсярядовым гражданам. А профилактические мероприятия обходятся, в зависимостиот масштаба катастрофы, в десятки или сотни тысяч раз дешевле, чемвозмещение ущерба от катаклизма, к которому все оказались неподготовлены.Что касается снижения последствий извержения, то здесь служба наблюдения накаждом вулкане должна быть построена с таким расчетом, чтобы специалистымогли представить правильное вулканологическое заключение. С другой стороны,надо действовать так, чтобы иметь возможность оперативно реагировать напроявляющиеся признаки извержения и привлечь к анализу эруптивного феноменаквалифицированных вулканологов, способных, опираясь на этот анализ, датьобоснованные и эффективные рекомендации. По своему личному опыту в данной области, а опыт этот в настоящее времяявляется, увы, едва ли не самым долгим в мире, мне известно, что в нынешнемсостоянии вулканологической науки вся информация, полученная путем измерениявсевозможных переменных параметров эруптивного феномена - сейсмичности,инфляции и дефляции вулканического аппарата, минерального состава лав,химизма газов, разницы температур, потоков вещества и энергии, химическогосостава аэрозолей и осадков, геомагнитных полей, поля силы тяжести,изменения с глубиной удельной проводимости, теллурических токов, звуковыхволн, давлений и т. д., - вся эта информация должна пристально изучатьсяопытными специалистами, и только после этого она может служить основой длязаключения. Вопрос о вулканологическом заключении - ключевой. Я уже писал отом, как в случае с Суфриером на основе одних и тех же данных были сделаныкак правильные, так и ошибочные выводы. По опыту я знаю также, что во многих случаях к правильному заключениюможно прийти на основании непосредственного наблюдения внешних проявлений,без всяких сложных инструментальных методов, но при условии, что специалистобладает высокой квалификацией и хладнокровием. Без хладнокровия в нашейпрофессии не обойтись. Таким образом, тем немногим французским вулканологам,которые обладают определенными навыками в подготовке заключений, следуетдать возможность еще более упрочить свои навыки путем систематическогоизучения извержений. И вновь мы возвращаемся к Этне! Ибо где, как не на Этне, можно освоить ремесло вулканолога? Я уже стораз говорил все это, но тем не менее повторю: нигде в мире нет такоговулкана, как наша Монджибелло, наша Этна, наша Гадюка, исключительноактивный и столь же исключительно переменчивый вулкан, действующийпостоянно, подобно еще двум дюжинам вулканов в разных точках земного шара,но не в пример многообразнее, чем Мерапи или Эрта-Але, Сантьяго илиСантьягито, Семеру или Эребус, Суванозе или Стромболи. Ведь именно этапеременчивость - самое важное для вулканолога. Кроме того, из всех постоянноили почти постоянно действующих вулканов Этна наиболее доступна. Ни одиндругой вулкан не имеет у своего подножия большого города с университетом. Нина одном другом вулкане нет столь хорошо оборудованной и столь удачноразмещенной обсерватории. При условии, разумеется, что она, наконец,полностью вступит в строй. Конечно, есть на Земле вулкан Килауэа на Гавайях. Однако егонепрерывная активная деятельность закончилась в 1924 г. одновременно сисчезновением озера Халемаумау, и если два-три, от силы четыре извержения,которые он выдает за десять лет, являются манной небесной для сотрудниковсамой известной в мире вулканологической станции, то это мало утешает другихвулканологов мира, приезжающих на Гавайи на десяток дней, недель или дажемесяцев и вынужденных глядеть на уснувший вулкан. Между тем как на Этне... Глава шестнадцатая, в которой Пьер Бише, художник и старый товарищ автора - его СанчоПанса, по выражению самого Пьера, рассказывает о "своей" Этне и о том, какон вместе с сыном Лораном и еще четырьмя друзьями первыми спустились накрыльях с вершины Этны. Всю жизнь я любил и по сей час люблю в одиночестве карабкаться погорам, в одиночестве шагать по ледникам, в одиночестве бродить по Этне. В тоже время, как ни странно, я люблю бывать в подобных местах с друзьями иделить с ними чудесные ощущения (о которых мы, кстати, никогда не говоримдруг с другом). Вот и на наш вулкан, на нашу несравненную Этну я брал ссобой множество друзей. Некоторые со временем стали вулканологами -Эльскенс, Тонани, Лабайри, Легерн, Сабру, Алляр, Даниель Дажлевич, Роз-МариШеврие, Робаш, Фэвр-Пьерре, Халбвакс. Многие стали вулканофилами - это словопридумал самый опытный из них, Пьер Бише. Впервые Пьеро поднялся на Этну в 1956 г.; тогда она стала отправнойточкой головокружительного кругосветного путешествия по вулканам - в течениедесяти месяцев мы пережили с ним длинную цепь чудесных и забавныхприключений, по крайней мере потом мы вспоминали о них именно так. Бишеобожает рассказывать об этих приключениях в форме анекдотов, сидя у огня -будь то у камина у себя дома или у костра на склоне вулкана, - причем делаетэто с неподражаемым юмором. Многие эпизоды я слышал уже десятки раз,например о его поездке по железной дороге из Мехико в Гватемалу (он ехалодин, поскольку я, дабы выиграть время, полетел на самолете), о том, как былобставлен переезд границы, но всякий раз испытываю неописуемое удовольствие. Слушая Пьеро, я погружаюсь в атмосферу прежних памятных дней, но смотрюна наши былые приключения уже как бы со стороны, и они становятся"объемными", украшенными блестками неподражаемого юмора рассказчика. Современем память слабеет, начинает работать воображение, главное достоинствохудожника, и рассказы Бише чуточку меняются. А наш Бише - именно художник,обладающий не только общепризнанным, но и подлинным талантом (а это невсегда одно и то же), и повествование, которое он ведет, меняется взависимости от реакции слушателей... Наверно, именно так создавались всезначительные памятники устного творчества, все древние саги, илиады,одиссеи. Я предложил Пьеру Бише написать главу для моей книги в надежде, что онадобавит ей юмора, которого здесь не хватает. Он согласился, но если говоритьвслух для него не составляет никакого труда, то с писанием дело обстоит какраз наоборот: это для него истинная мука. Вообще-то он вовсе не ленив -занимается альпинизмом, ходит на лыжах, летает на дельтаплане, обследуетпещеры, режет гравюры, пишет картины. Но сесть и начать писать - это вышеего сил. Прошло два года, а он так и не притронулся к бумаге, если несчитать множества восхитительных гравюр и уморительных карикатур. Известие отом, что моя книга анонсирована в печати, прозвучало как гром средь ясногонеба, и тут уж я, что называется, просто насел на моего друга. Он прислалобещанное, но, к моему изумлению, это оказалось отнюдь не записью на бумагесверкающих юмором устных рассказов. Перо в руках Бише становитсяакадемически тяжеловесным. Тем не менее я надеюсь, что благодаря ему нашисовместные приключения приобретут в глазах читателя своеобразную объемность,подобно тому как, рассматривая в стереоскоп два фотоснимка одной и той жеместности, сделанные под разным углом, ощущаешь глубину перспективы. Вот чтоприслал мне Бише: "Я так часто ходил на Этну, что самый первый раз вполне мог стеретьсяна фоне последующих восхождений и экспедиций. Однако я и сейчас во всехподробностях помню, как впервые познакомился с нашей Монте-Джибелло.Канатной дороги еще не существовало, и переход от приюта Сапьенца дообсерватории, с отметки 1800 до отметки 3000 м, занимал уйму времени.Особенно если учесть вес поклажи: одежда, снаряжение, провизия на несколькодней. Миновав Монтаньолу, начинаешь различать где-то на пределе видимостиобсерваторию, притулившуюся там, вверху, на склоне центрального кратера,подобно огромному, претенциозному, нелепому загородному дому Эмпедокла,обладающему, однако, несокрушимой прочностью, судя по толстым стенам ижелезным дверям, ледяной и тем не менее гостеприимный приют с двумя выходами- один на уровне земли, другой пятью метрами выше, используемый зимой, когдаиз снега торчит только верхушка здания. Медленное восхождение по пепельнымсклонам под небом, усеянным мириадами звезд, в тот вечер было еще украшено ияркой кометой, висевшей над горизонтом подобно звезде волхвов, есливзглянуть вниз, увидишь полыхающую тысячами огней Катанию, окруженнуюмерцающими пятнами городков и селений. Таково ночное убранство вулкана.Первая ночь наверху, в полусне, в попытках услышать ворчание ближнихкратеров. Нетерпеливое ожидание утра, высматривание первых солнечных лучейчерез двойные стекла окон, покрытые слоем вулканической пыли. Вокруг стоит неистребимый запах вулкана, характерный для всех вулкановЗемли. Он насквозь пропитал обсерваторию, и вскоре пропитает и нас самих,нашу одежду и поклажу. Спустя десяток лет сунешь нос в старый рюкзак имгновенно все вспомнишь, ощутив знакомый въедливый запах, а если встряхнешь,из него так и посыплется вулканический пепел, забившийся во все уголки, вовсе швы. Более того, мне случалось чиркнуть старинной серной спичкой, и втот же миг, закрыв глаза, я погружался в забытые ощущения и яркиевоспоминания о днях, проведенных на Этне. Протоптанной тропинки тогда еще не было. Шли прямо вверх по крутомуюжному склону центрального кратера. До сих пор перед глазами стоит неверная,предательская почва, похожая на почву других вулканов, покрытая беловатойили желтоватой коркой либо темным покрывалом пепла, под которым на вершинеЭтны нередко прячется толстый слой затверделого снега, защищенного пеплом отсолнца и таяния, а старыми потоками лавы от тепла, идущего снизу. Огонь,снег, вода. Из северо-восточного и центрального кратеров вырываются тяжелые клубыпара, ветер срывает их и уносит на запад. Все спокойно, вулкан тих и мирен.Над северо-восточным кратером различаешь вдали береговую гряду севераСицилии, а за ней - Липарские острова и конус Стромболи с султаном. Как дружба с человеком завязывается с первой встречи, так и первоесоприкосновение с вулканом, да и с любой горой, внушает зачатки того чувства- уважения или даже любви, - которое начинаешь впоследствии питать к нему. Вэтом смысле можно сказать, что Этна постаралась на славу. Я даже забылснеговые склоны Фудзиямы, котел Осоре-сана, пыхтение Попокатепетля изатерянные ледники андского Тупунгато. Еще я забыл, что я художник: было бы дерзостью и даже святотатствомпытаться хоть как-то изобразить на бумаге такую красоту. Быть может, именнотогда я дал себе слово никогда не рисовать вулкан и тем более извержение:боялся спугнуть овладевшее мной хрупкое ощущение неповторимой красоты. С техпор я почти не нарушал зарока, разве что иногда, очень редко, пыталсязапечатлеть на бумаге скоротечный процесс зарождения нового эруптивногожерла да делал оттиски непритязательных литографий мирной Этны,предназначенные только для членов нашей экспедиции. В те годы нас было совсем мало, порой мы ходили в горы и вовсе вдвоем сТазиевым, причем я состоял кем-то вроде Санчо Пансы при этом вечномстраннике. Что ж, мечтать можно и в одиночку, но заботы надо делить пополам.Денег у нас почти не было, и мы нередко выступали бродягами от вулканологии,делавшей в те годы свои первые шаги. В зависимости от обстоятельств я тогорел энтузиазмом, то божился, что больше никогда, ни за что на свете... Да! Плавая по волнам жизни, пользуясь почти полной независимостью какхудожник, радуясь улыбчивой снисходительности моей жены - Козочки как я еезову, - побуждаемый дружескими чувствами к старине Гаруку, подталкиваемыйпробуждающимся научным любопытством, а может быть, и терзаясь отэгоистических чувств - как это кто-то пойдет на Этну без меня! - я вновь ивновь отказывался от разумных планов, удобных тем, что их безболезненноможно было отложить, и послушно семенил вслед за Тазиевым. Расставшись с ним в Японии, я встречал его на Аляске, и он тут же тащилменя в Заир, в Эфиопию, к "больному" или "новорожденному" вулкану... А междуделом мы нет-нет да и вырывались на Этну, на нашу дорогую, невозмутимую ипеременчивую гору, где, оккупировав новую обсерваторию и прогнав надоедливыхэкскурсантов, уже начинала обретать форму и крепнуть "банда Тазиева". Подобно прочим наукам, вулканология не стояла на месте. Простогонаблюдения, даже если оно велось по всем правилам, оказывалось уженедостаточно. Даже самое подробное описание происходящего не могло отдернутьзавесу, скрывавшую интимные тайны огнедышащей горы. К нашим услугам отнынебыли самые различные научные дисциплины, чему способствовал живой интерес,вызванный повсеместно книгами и фильмами Тазиева. И к нам потянулисьспециалисты - геологи, геофизики, географы, геохимики, сейсмологи. Большинство составляла молодежь, и из них вышли отменные горцы. Всеони, мужчины и женщины, выпускники самых престижных институтов и скромныетрудолюбивые инженеры, составившие костяк будущей команды Тазиева, быстроосваивались и чувствовали себя на вулкане как дома. В работе онипользовались множеством измерительных и самопишущих приборов. Приборыпривозили к нам на машинах, доставляли по железной дороге или самолетом. Нодля использования их на месте, то есть вблизи выходов горячих газов, уэксплозивных кратеров, фумарол, лавовых жерл, на участках фумарольныхвозгонов, требовалась целая армия "пехотинцев". Они должны были переноситьвсе это с места на место, помогать ученым, кормить их, заботиться об ихбезопасности, дежурить ночами у приборов, словом, выполнять всювспомогательную, черную, абсолютно необходимую, но не сулящую никакой славыработу. Набрать этих "шерпов" поручили мне. И я набрал их у себя на родине, вгорной области Юра, где у меня масса знакомых среди молодых горцев,лыжников, спелеологов, скалолазов, студентов, рабочих и крестьян. Платить иммы могли лишь присутствием при захватывающих проявлениях вулканизма и несулили иной славы, кроме косвенной причастности к науке. Работали они не застрах, а за совесть, ибо наивно считали, что ученые, которым они в меру силпомогают, - самые лучшие в мире! Иностранные участники придавали нашейгруппе международный характер, и с каждым восхождением мы все больше ценилиее сплоченность и разнообразие. Уважение, с которым члены "клана" относилисьдруг к другу, укрепляло чувство безопасности. Все знали всех, и все защищаливсех. Если с кем-то случалась беда, товарищи делали все, что в их силах, шлина любой риск, чтобы ему помочь. Из общей массы помощников выделилось несколько юношей и девушек, чьиприродные свойства характера счастливо дополнялись знаниями в самых разныхобластях; они были механиками, специалистами по электронике, химиками,поварами, музыкантами, а при случае - клоунами. Они составили костяк шерповвокруг бригады Тазиева, многие из них ездили с нами в долгие экспедиции вАфрику, Индонезию, даже в Антарктику и другие места. Но лучше всего онипроявляли себя на Этне. Привычные к суровой, но мирной природе, моиземляки-горцы открыли для себя необычную, отнюдь не мирную обстановкуверхних склонов Этны, где порой кажется, что туда слетелись разом все ветрыЗемли. Так мы и жили безвылазно на Этне небольшим отрядом - человектридцать-сорок. Задраив все двери обсерватории, мы сидели в ней, как вподводной лодке, при скудном свете фонариков, наглухо законопатив всещелочки. Изнутри вулкан был не виден, поскольку строители почему-то обратилиоконные проемы не в сторону кратера, что было бы более естественно, а всторону лежащего на 3000 м ниже морского побережья! Ошибка эта, однако,оказалась для нас большой удачей: в теплую, солнечную погоду мы открывалидвери, и в них, словно в раме картины, вырисовывались на переднем планеМонте-Фрументо и Монтаньола, за ними Монти-Росси, еще дальше - Катания, адальше - широкие заливы Ионического моря... Среди шерпов нашлось несколько любителей дельтапланеризма. Мы не разпарили в горном массиве Юра и других местах Альп; бесшумно пролетая надзнакомыми пейзажами, мы как бы осуществляли вековую мечту человека освободном полете. В июне 1976 г. Тазиев организовал очередную экспедицию на Этну.Участников было много - как ученых, так и носильщиков, с собой везлиогромное количество аппаратуры. Мы захватили свои "крылышки" и, пересекаяполуостров по шоссе, время от времени взлетали со склонов. В одном горномкалабрийском селении старики, принявшие нас вначале за обычных туристов,пришли в изумление, когда мы, разбежавшись поперек церковной площади, взмылив воздух и стали парить на своих "палатках". Тазиева наши дельтапланы почему-то не привели в восторг. Наверно, онопасался, что мы станем использовать просторную площадку лагеря, разбитогосреди сосняков Серра-ла-Наве, в качестве посадочной полосы и тем самымнарушим нормальную работу специалистов. Мы дали торжественное обещаниелетать только в нерабочее время: до семи утра и после шести вечера. За этонам было позволено грузить свое имущество на экспедиционный джип вместотого, чтобы тащить его в гору на себе. Хотя мы и имели опыт полетов под другими небесами, к незримому (илипочти незримому) миру этнейской атмосферы следовало сначала привыкнуть.Открытая всем ветрам, она хороша для полетов, но вместе с тем и оченьковарна своими завихрениями. Сначала мы с опаской взлетали с соседнихневысоких склонов, потом, расхрабрившись, стали забираться все выше и выше.С Монтаньолы (2600 м) мы отправлялись в фантастические полеты надголовокружительными утесами Валле-дель-Бове, над красивейшими кратерамиСильвестри. Мало-помалу мы знакомились с богатыми возможностями, равно как ис ловушками, подстерегавшими нас над Этной. Однажды при благоприятном ветре мы спустились к Николози,последовательно оставляя под крылом лавовые поля, виноградники, сады, линииэлектропередач и, наконец, дома. Подлетая к Николози, мы не увидели ни однойприличной площадки, кроме автостоянки у подножия Монти-Росси. Не бог вестьчто, но делать нечего. Наш живописный групповой полет не осталсянезамеченным: жители селения вскачь понеслись к предполагаемой точкеприземления, дабы с почестями встретить нас. Через десять минут на стоянкеяблоку негде было упасть. Каким-то чудом нам удалось воткнуться между стенойавтомашин и деревьями. Помню еще один случай не знаю, как его назвать, жутким или чудесным.Рано-рано утром я погрузил дельтаплан на джип, в котором ученые поднималиськ кратеру. По дороге они высадили меня у Монтаньолы, и на нее я взобралсяуже своими силами. Оказавшись на вершине спутника Этны, я огляделся, выяснилнаправление ветра, надел амуницию и, поколебавшись мгновение, бросился вниз,в пропасть Валле-дель-Бове. Восходящие у самого края потоки воздуха поднялименя на сотню метров вверх, и вскоре я очутился над перевалом, отделяющимВалле-дель-Бове от южного склона Этны. От избытка чувств я запел во всегорло, резко свернул вправо, миновал перевал и уже увидел кратерыСильвестри, как вдруг крыло обмякло... Я натянул тяги дельтаплана, пытаясь ускорить полет и тем самымвыправить аппарат. Бесполезно. Меня все быстрее и быстрее несло вниз,параллельно склону Выражаясь профессиональным языком, я попал в такназываемую "трубу". Земля стремительно приближалась. "Надо гасить скорость,- подумал я, - а то расшибусь". Оставался еще запасной выход, садиться каксмогу на склоны Сильвестри. Там, правда, полно экскурсантов - засмеют. Якруто развернул аппарат у самой земли, оказался против ветра и шлепнулся впепел, благо было невысоко. Пустяки - несколько ссадин, чуть помял крыло. Я сложил свой роскошныйдельтаплан, засунул его в старый грязный чехол и, как терпеливый турист,уселся на краю дороги, поджидая попутную машину. Гордый сокол превратился вощипанного двуногого. Хотя и непокоренного. Как я не догадался, что в столь ранний час, несмотря на солнце,холодный, а потому более тяжелый ночной воздух еще стекает вдоль склонов свершины? Я оказался в плену этого воздушного слоя, который потащил меня засобой все быстрее и быстрее вниз, в долину. Три дня спустя мой сын Лоран, с которым мы часто летаем вместе, сказал,что у него созрел небывалый план спуститься завтра на крыльях с самойвершины Этны. Этого еще никто никогда не делал. Я был категорически против:опасный взлет, вихри над кратером, риск падения в кратер, дальнееприземление в хаотическом нагромождении камней пустынного Бронте. Опасность,считал я, чересчур велика. Кроме того, мне перевалило за пятьдесят четыре, имое "шасси", если так можно выразиться, было уже не то, что раньше. К томуже большая высота над уровнем моря, газы, дым, сердечная недостаточность.Чего только я не приплетал, а крыло мое тем временем уже грузили на джип. Я сел с ними. Нас высадили, и мы поволокли свои аппараты на высочайшуюточку вулкана, на самый край центрального кратера. Я шел надувшись, с видомчеловека, которому сам черт не брат. Лететь я не собирался. Лоран собралсвой дельтаплан... а заодно и мой. Крутые завитки газа сносило в сторону откратера. Нет, ветер был слишком силен. Машинально надеваю на себя аппарат. Рядом стоит Антонио. Выражениемоего лица его забавляет. Ладно, посмотрю на них, как они полетят, а потом,плюнув на самолюбие, сложу дельтаплан. Холодно, натягиваю шлем и перчатки.Остальные невозмутимо заканчивают приготовления. Чувствую, как во мненарастает страх, ожидание становится невыносимым. Пытаюсь сбросить с себяпуты леденящего страха. Теперь мне кажется, что Антонио ухмыляется, глядя наменя. Нет, так нельзя, я не могу больше оставаться здесь! Глубокий вздох - ия очертя голову бросаюсь вниз по склону. Не успеваю пробежать и двух шагов,как меня поднимает в воздух. Ветер подхватывает аппарат, за спиной слышатсявосклицания... Оказывается, сам того не желая, я похитил у них славупионера! Страха больше нет и в помине, я распеваю во все горло, я - властелинвоздуха, я парю в небе, как Икар, над самым восхитительным в миреландшафтом. Сзади ворчит вулкан, ну и пусть ворчит - ему меня не достать, ялечу к морю, ослепительно сверкающему вдали. Подо мной собрались в кружоквсе кратеры-спутники Этны, подобно царедворцам, обступившие властелинавулканов. Я счастлив, я бессмертен. Вскоре рядом вырастают еще пять крыльев,и мы летим вместе. Радость рвется из груди. Старая Этна, кажется,перешла-таки на мою сторону. Давно пора, я и так слишком долго за нейухаживал..." Глава семнадцатая, в которой наша повесть из сборника более или менее старых воспоминанийпревращается в дневник недавних событий, где рассказывается о самыххарактерных этнейских извержениях, когда газы бурно выходят на вершине, алава мирно изливается на склонах, где описываются лавовые туннели, а такжеудивительное поведение рукавов, на которые распадается общий поток. Теперь, когда на меня была возложена ответственность за сведение доминимума ущерба от возможных извержений французских вулканов, мысли моивновь и вновь возвращались к Этне. Я размышлял о том, как наилучшим образомиспользовать предоставляемые этим вулканом широчайшие возможности длявоспитания настоящих вулканологов: Этна позволяет направить в нужную сторонуинтересы геологов, физиков, химиков, желающих стать специалистами в даннойобласти. Ибо настоящая, серьезная вулканология не сводится к простойфиксации разрозненных данных, созерцанию или фотографированию происходящего.Им, специалистам, необходимо также привить чувство научной ответственности,имеющей для вулканолога большее значение, чем для представителя любойнаучной дисциплины, связанной исключительно с лабораторными исследованиями,поскольку данные, представляемые вулканологами, практически невозможнопроверить. Следовало привлечь к делу итальянских коллег, по крайней мере тех, когозаинтересовал бы наш проект, и скоординировать с ними программуисследований. Я постарался связаться с Джордже Маринелли, тем самым, скоторым более двадцати лет назад мы основали Катанийский институтвулканологии. Очень хотелось, чтобы он принял участие в новой попыткеподобного рода. Но мне не удалось его отыскать. Джордже занимаетсягеотермической разведкой, читает лекции в университетах чуть ли не всегомира, организует международные мероприятия, он так сказать, не имеетпостоянного положения во времени и пространстве. Просто какая-торелятивистская элементарная частица! Не удалось мне наладить контакт и с егоучеником, нашим общим другом Франко Барбери: итальянский центр научныхисследований и итальянское правительство до такой степени загрузили его,взвалив на него, в частности, вопрос о предупреждении теллурическихкатастроф, что он стал столь же неуловим, как и Маринелли, хотя и понесколько иным причинам. Двадцать восьмого марта 1983 г. раздался звонок от Антонио Николозо:Этна проснулась. Такое не раз случалось и ранее, но теперь дело принималогораздо более серьезный оборот, так как лава, угрожающая хозяйственнымпостройкам и домам, вырвалась посреди южного склона, где загородные дома иприюты для туристов забираются выше в гору, чем в других зонах. К тому желава показалась на сей раз на высоте всего 2300 м над уровнем моря, прямопод станцией канатной дороги у Пикколо Рифуджо. В течение двух часов,сообщил Антонио, она прошла более 400 м, перерезала шоссе, разрушила четырездания, два ресторана, диспансер карабинеров, а заодно и нашу старуюКаза-Кантоньера - единственное сооружение, существовавшее на этой высоте донаступления эпохи организованного туризма. Последнее искренне опечалиломеня, потому что долгие годы этот памятник былых времен служил нам приютом. Я решил, что дело серьезное, и мы вместе с двумя ближайшимисотрудниками по комитету вылетели первым же рейсом в Италию. Сейчас меняинтересовало не столько само извержение, сколько его социальные иэкономические последствия, а также вопрос, приобретший после Суфриера ипоследних событий на Этне особую остроту - вопрос об отношениях междувулканологами, властями, журналистами и населением. Дело в том, что этиотношения, имеющие необыкновенную важность, не определены никаким кодексом.Развитие создавшейся ситуации, ставшей критической с первого же дняизвержения, могло оказаться в высшей степени поучительным и для моих молодыхколлег, и для меня самого. Рено Вье-Лесаж мало-помалу становилсяспециалистом по Этне. По образованию он химик, занимается аэрозолями, тоесть взвесями микроскопических частиц в воздухе, и впервые приехал на Этнувместе с нами в 1978 г. изучать образующиеся здесь аэрозоли. Доминик Кужар,юрист по образованию, работает юрисконсультом в нашем комитете. Одному богуизвестно, сколько вопросов юридического характера возникает вследствиекатастроф. Кроме того, он занимается дзюдо и имеет черный пояс (высшийразряд), что, по моему мнению, придает его словам особый вес. Антонио, разумеется, встречал нас в аэропорту. Сначала мы заскочили впрефектуру и выправили себе пропуск, без которого наверх было не пробраться,а потом поднялись до ресторана "Гран-Альберго", владелец которого, ФранкоЛадзаро, был нашим другом. По пути от Николози на дорогах нам встретилисьчетыре контрольно-пропускных поста: карабинеры, таможенники и военныеразбили всю округу на квадраты и с необычайным рвением следили, чтобы ниодин автомобилист или мотоциклист не просочился в запретную зону беззаветного пропуска. Пешком же любой шел куда хотел, никого это, казалось, неинтересовало. И хотя я как старый любитель поразмять ноги не мог нерадоваться этому неожиданному маленькому мщению по отношению к армиимоторизованных, нельзя было не видеть, что подобное ограничение абсолютнонеэффективно и неоправданно. Запрет преследовал две цели: воспрепятствоватьразграблению домов, покинутых владельцами, и предотвратить человеческиежертвы от извержения. То и другое было абсурдно. Домов, которые следовалоохранять, было сравнительно немного, и обошлось бы гораздо дешевле поставитьу каждого дома по жандарму, чем трудолюбиво перекрывать все шоссейныедороги, предоставив грабителям, не боящимся пройтись пешком часок-другой,широчайшие возможности. Что касается человеческих жертв, то говорить об этомбыло просто смешно. До самого 1979 г., когда из-за некомпетентности кабинетных вулканологовместные власти не приняли нужных мер и девять человек погибло, никому и вголову не приходило закрывать доступ на вулкан, будь то во время изверженияили в период затишья. Однако после этих драматических событий те же самыегоре-вулканологи вдруг забеспокоились и, желая снять с себя всякуюответственность, добились запрещения прохода выше отметки 2900 м; выборотметки был сделан абсолютно произвольно, запрет ничем не мог помочь, тем неменее он был окончательным и бесповоротным. Действительно, любые более или менее серьезные вулканические проявленияв период извержения представляют собой настолько очевидную опасность, чтолюди пугаются их даже тогда, когда им, собственно, еще ничто не угрожает: наделе лавовые потоки и дожди вулканических бомб при всей своей внушительностикуда менее опасны, чем мирные альпийские ледники, морские просторы илиподземные пещеры. А во время затишья между периодами извержений на вулканене более опасно, чем где-нибудь у нас в Оверни, - если не считать редчайшихисключений, к которым как раз и относятся события 1979 г. Уж если говорить о предотвращении человеческих жертв, то в первуюочередь следовало бы запретить не восхождение на вулканы, а, скажем,пользование мотоциклом и автомобилем, затем альпинизм, спелеологию иплавание под парусом по морям и, наконец, переход через автострады соживленным движением. Однако мудреные рассуждения невежд-вулканологов такподействовали на катанийские власти, что те ввели этот необоснованныйзапрет. Консультанты между тем не унимались, и в итоге граница,установленная вначале у отметки 2900 м, опустилась до 1000 м, а после того,как 28 марта 1983 г. открылась еще одна эруптивная трещина, распространиласьна всю Этну. По сообщениям газет, которые мы пролистали в самолете между Римом иКатанией, можно было предположить, что уже в Николози нас ожидаетвпечатляющее зрелище. Но мы, сколько ни вглядывались оттуда вдаль, с трудоммогли различить лишь голубоватые дымки на верхушке горы, где начинаетсялыжный спуск: новые потоки терялись на просторах Этны. В "Гран-Альберго" меня окружили журналисты - местные, сицилийские иприехавшие с материка, корреспонденты газет, радио, телевидения. Мнекажется, в Италии чересчур много частных радиостанций и телестудий.Конкуренция - дело хорошее, пока она стимулирует качество. Увы, за оченьредкими (но примечательными) исключениями, качество их не намного отличаетсяот французских "свободных радиостанций". То есть хуже некуда. Вот уже тридцать пять лет я стараюсь делиться с окружающимиудовольствием, доставляемым мне извержениями вулканов Именно для этого я ещев 1948 г. начал рассказывать о вулканах так, чтобы меня понимали инеспециалисты, другими словами, заниматься научной популяризацией. Этадеятельность доставляет мне не меньше удовольствия, чем практическоеизучение извержений или расширения океанического дна, хотя это удовольствиесовсем иного рода. Попытки объяснять сложные явления природы простымисловами, равно как и описания приключений, которыми насыщена жизньвулканолога, уже давно привлекли внимание журналистов, и большинство из нихотносятся ко мне с доверием. Антонио неосторожно проговорился им о нашемприезде, и меня с порога окружили микрофонами и телекамерами. Градомпосыпались вопросы, на которые я не в состоянии был ответить, ибо к томувремени просто не успел ничего увидеть, если не считать развертыванияполицейских и военных сил. Известно, что пресловутые "средства массовой информации" стали сегодняреальной силой и обладают немалыми возможностями. Хорошо, когда такиевозможности реализуются с честными намерениями, но страшно, когда происходитиначе. А "иначе" бывает по-разному. Человек может поступить нечестно даже непотому, что он нечестен сам по себе, а потому, что повел себя не вполнекомпетентно, как это случается в самых разных профессиях - среди адвокатов,врачей или, скажем, вулканологов. И среди других, разумеется. Так, например,журналисту достаточно бывает опустить часть сказанного кем-то, чтобы смыслего слов оказался полностью извращенным. И не важно, умышленно ли или нетбыли опущены эти слова, - результат один: человеку приписывается не то, чтоон сказал на самом деле. Дух состязания, нередко вытесняющий в современной журналистикестремление к объективной информации, вызывает погоню за так называемым"забойным материалом", или, проще говоря, сенсацией. Вполне понятно, чтоизвержение, открывшееся невысоко на склоне и идущее в направлении Виа Этнеа- главной улицы Катании, мгновенно привлекло внимание репортеров, сначалакатанийских, потом сицилийских, затем итальянских и, наконец, иностранных.Среди тех, кто требовал от меня категорических заключений, уже находилисьнемец и француз. Я уже свыкся с подобными "брифингами", когда вопросы обрушиваются натебя пачками, очередями и даже залпами, словно в бой вступили "катюши". Я неумею, подобно политикам, уклоняться от неприятных вопросов и отвечать не натему, да и не стремлюсь овладеть этим искусством - хотя и небесполезным, ноабсолютно не соответствующим моим принципам. С тех пор как в 1979 г.извержение бокки Нуова привело к человеческим жертвам, мне пришлось отвечатьна бесчисленные вопросы, связанные и с вулканами, и с вулканологией,вопросы, где затрагивались как конкретные факты, так и мои личные убежденияпо глубоко волнующим меня проблемам. Эти ответы вызвали массу откликов. Онибыли, так сказать, двух родов: одни, на которые я шел сознательно, когдапрямо и решительно разоблачал то, что мне представлялось несовместимым спрофессиональной этикой вулканолога, и другие, возникавшие из-за умышленногоили случайного извращения смысла моих слов. Я уже говорил, что в 1980 г. мое смещение с должности председателяученого совета Института вулканологии, созданного мною же в Катании двадцатьлет назад, в немалой степени было связано с тем, что я вслух назвалвиновников трагедии, разыгравшейся за год перед тем на Этне. Тогда явыступал в качестве частного лица и имел право говорить все, что мне угодно.Из-за таких высказываний у меня, правда, частенько бывали неприятности, но иудовлетворение при этом я получал немалое. Теперь же на мне была, фигуральновыражаясь, форменная фуражка государственного чиновника, и высказываться мненадлежало сдержаннее. Такое ограничение мне было вовсе не по вкусу, темболее что мой друг Рено внимательно следил за тем, что и как я говорю. Здесь было несколько журналистов из Катании, Милана и Рима, знавшихменя уже много лет. Памятуя о нелицеприятной критике, с которой я выступал в1970 г. по поводу аферы в Пуцуоли, а в 1979-1980 гг. здесь, на Этне, они тутже начали задавать мне вопросы в полемической форме, призванной, как считаютв их среде, привлечь внимание читателей. Представляю себе их удивление иразочарование, когда я заявил что не успел составить личного мнения, так какеще ничего или почти ничего не видел, и что мне в первую очередь следуетдобраться до места происшествия. В то же время, продолжал я, учитываякартину, которую мы наблюдали сверху, с борта самолета, а также принимая вовнимание свидетельства очевидцев, можно определенно сказать, что никакойопасности для жизни людей в настоящий момент не существует и что в ближайшиенедели селениям, расположенным в направлении наибольшего уклона, то естьНиколози и Бельпассо, также ничто не грозит. Выполнив таким образом своюнепременную обязанность и ответив на вопросы корреспондентов, мы отправилисьсмотреть, что же происходит на самом деле. Фронт потока застыл или по крайней мере казался застывшим на высоте1850 м, чуть ниже того места, где была Каза-Кантоньера. Лавы перекрыли шоссена участке в полкилометра и из гущи потока высотой в два человеческих ростадоносился тот особый, не поддающийся описанию запах, который я забываюсразу, как только уезжаю отсюда, но который мгновенно погружает меня впривычно враждебную атмосферу, стоит мне вернуться в эти края. Это смесьугарного газа угольных печей моего детства, органических дистиллятов, серы иеще чего-то, что я часто ощущаю но совершенно не могу ни определить, ниописать. Да и как описать запах? Разве что сравнить его с каким-нибудьдругим, более знакомым, но так же мало поддающимся описанию. Короче, это"что-то" я даже на знаю, органическое ли оно вещество или неорганическое -пахнет так, как не пахнет ничто в мире. Этот достаточно неприятный, навязчивый запах - аромат мест, где ячувствую себя как дома, аромат вулканического извержения. Как дома, потомучто здесь я испытываю сложное и противоречивое чувство удовлетворения, ккоторому примешиваются и еле уловимое беспокойство, и какой-то неотвязныйрефлекс отступить, бежать перед лицом грозящей опасности, и неизбежнаяусталость, всегда сопровождающая исследование вулканической деятельности.Как дома, потому что вслед за обонянием начинает работать слух и ухоулавливает шорох легчайших, переполненных пузырьками кусочков шлака икамешков струйками стекающих время от времени с крутого откоса лавовогопотока. Чувствовать себя как дома в безусловно тревожной обстановке? Многим этопокажется ненормальным, противоестественным. Да так оно наверно, и есть,если считать, что только ненормальным людям свойственно играть с огнем,рисковать, подвергать себя испытаниям, предпочитать отдыху напряжение всехсил и комфорту неудобства. Туристам, альпинистам, морякам, спелеологам и,конечно, спортсменам знакомо такое немного странное удовлетворение, безкоторого ни горы, ни море, ни подземный мир, ни стадион не притягивали бы ксебе так сильно. Это наслаждение, но не в первой а во второй степени, наслаждение,полученное так или иначе через страдание. Здесь можно вспомнить чудака,который колотил себя молотком по голове с единственной целью: насладитьсятеми редкими мгновениями, когда он ухитрялся не попасть. Но, сдается мне темвулканологам, которым такое наслаждение неведомо, и уж тем более которым оноотвратительно, ни за что не проникнуть в тайну эруптивного феномена. Ведьчтобы познать явление надо приблизиться к нему вплотную. А оно дается толькотем кого такие вещи не только не пугают, но, напротив, привлекают, и вотэти-то люди и становятся настоящими специалистами. И еще одно удовольствие испытал я, в который раз за свою жизньподнимаясь по некрутым склонам Этны. Справа от меня текла огненная река,слева тянулись снеговые поля - странный вулканический мир, где соседствуютжар и стужа! Опускались сумерки, и в них ярче светились ручейки раскаленнойлавы, продолжавшие струиться сверху, хотя фронт уже погас. Сумерки, и предрассветные и вечерние, самое лучшее время, чтобысмотреть на извержение. Именно в сумерках яснее всего видишь тончайшиеоттенки цветов, без труда отличаешь червонное золото кипящей лавы отпурпурного или гранатового цвета угасающих, готовых застыть языков,улавливаешь все краски сразу - розовую, ярко-фиолетовую, лиловую, алую,среди которых вдруг пробиваются голубоватые или желтоватые прозрачныевсполохи. На ярком солнце цвета теряются. В темноте они ослепляют, а все,что вокруг, тонет во мраке. В сумерках же ясно виден весь пейзаж от темныхскал на переднем плане, вздутых жгутов на поверхности застывающего базальта,бликов огненной лавы на камне и до вершин, громоздящихся друг за другом нагоризонте под лазурным небосводом. Навстречу нам шел, спускаясь от кратеров, директор Катанийскогомеждународного института вулканологии Лилло Виллари. Вот кому любоевосхождение нипочем! Он рассказал, что эруптивные жерла открылись вдольтрещины, пролегшей с севера на юг на высоте от 2500 до 2250 м, причем этатрещина прошла недалеко от инклинометра - прибора, который он сам, Виллари,установил здесь несколько лет назад для измерения вариаций уклона, то естьувеличения и уменьшения крутизны склона вулкана под действием перемещенийподземной магмы. Прибор отметил, что перед извержением почва здесь вздулась,а сразу после начала она опала: инфляция была вызвана приливом расплавленныхмасс из глубин, а дефляция - их выходом на поверхность. На меня произвелабольшое впечатление безукоризненная научная честность Виллари: он прямосказал, что следы инфляции, говорящие о предстоящем извержении, он обнаружилзадним числом, проверяя показания прибора уже после дефляции и началаэруптивных явлений, и отнюдь не приписывал себе предсказание началаизвержения в отличие от шарлатанов, приписывавших себе подобную заслугуякобы на основании наблюдений за температурами. Великолепный образец научнойчестности. Лавы продвигались с немалой скоростью - около метра в секунду, но приэтом на удивление спокойно, без малейшего взрыва или бурных выходов газов.Изредка от головной части трещины доносилось легкое всхрапывание да кое-гдевырастали малюсенькие холмики-конусы высотой в метр, два или три. Опять мыстолкнулись с парадоксальным изливанием лавы практически без выходамагматических газов. В действительности газы, конечно, выходили, но вчрезвычайно малом количестве не более 100-200 м3/с, в то время как приданной мощности лавового потока должны были бы прорываться тысячикубометров. Так было, в частности, у Пунта-Лючии, где основной выход газовшел из северо-восточной бокки, 500 м выше и 1,5 км дальше, а второстепенныегазовые выходы образовали, как и здесь, отдельные горнитосы в верхней частиэруптивной трещины. Однако тут в отличие от Пунта-Лючии в вершинных кратерахничего особенного не происходило, по крайней мере снизу не было видно. Мне вспомнилось августовское извержение 1979 г., когда потоки лавыпрорвались наружу только на отметке 1500 м в пределах Валле-дель-Бове,причем ни в точке выхода, ни в каком другом месте (в том числе и в крупныхвершинных кратерах) газы не шли. Если на этот раз дело обстояло так же, тоесть аналогичные проявления вызывались теми же причинами, значит, от верхнихкратеров можно было ждать беды - там мог прогреметь сильный взрыв. У меня,однако, созрело иное объяснение: я считал, что все дело было в сильном южномветре, который уносил султан вулкана за горизонт, скрывая его от глаз. Посвоему объему султан, очевидно, соответствовал количеству выходящих газовпри данном расходе источников лавы, то есть, по моей оценке, от 10 до 20м3/с, или от 30 до 70 тыс. м3/ч. Я предложил Рено и Доминику взобраться на следующий день на вершину ипроверить, что же происходит в главных кратерах. Я надеялся, что снег насвыдержит (мы прилетели без лыж) и мы найдем доказательства типичноэтнейского характера извержения: это значит, что, как и у Пунта-Лючии, изосновных кратеров вулкана Вораджине, северо-восточной бокки, бокки Нуова илиюго-западной бокки - сильным фонтаном бьет газ, в то время как лавы спокойновыходят на поверхность значительно ниже, иногда на расстоянии до несколькихкилометров. Все это я уже излагал в шестой главе, но важность понимания данногопроцесса заставляет меня еще и еще раз возвращаться к нему. Я считаю, чтоописываемое явление объясняется поступлением магмы через радиальную трещину,а вовсе не наличием вертикального питающего канала цилиндрической формы,расположенного по оси вулкана, как принято считать. По этой трещине,раскрывающейся, кстати, под напором магмы, вверх ползет жидкая магменнаястенка, вероятнее всего расширяющаяся ближе к оси вулкана, где трещины,пролегающие в различных направлениях, пересекаются и образуют более широкийпроход для магмы. С другого конца стенка магмы сужается, так как здесьтрещина кончается. В момент, когда жидкая стенка доходит до поверхности,начинается извержение. Далее события могут развиваться двояко. Либо верхний гребень стенкиодновременно (или почти одновременно) достигает наружной поверхности склонаи сообщающегося с трещиной дна вершинного кратера, либо стенка доходит доповерхности склона, не успев достичь дна кратера. Последнее в свою очередьможет объясняться двумя причинами: либо тем, что кратер плотно забитобломками, отколовшимися от его стенок, или "запечатан" лавой, оставшейся изатвердевшей при последнем извержении, либо тем, что магма подошла кповерхности недостаточно высоко и, вырвавшись наружу, нижний край стенкимагмы лишил верхний край возможности продвигаться дальше вверх. В последнемслучае газы скапливаются у верхней оконечности стенки из-за того, что онинеизмеримо легче лавы (и твердой и жидкой), и в какой-то момент бурнопрорываются наружу у верхнего конца эруптивной трещины, вызывая одно изнередких на склонах Монджибелло и достаточно устрашающих боковых извержений,в результате которых гору украшают сотни так называемых вторичных конусов.Мне, кстати, не нравится это название: по отношению к чему они вторичные?Другое название "паразитные" мне кажется неоправданно унизительным.По-моему, точнее всего было бы называть их просто боковыми. На южных склонахгоры к ним относятся Монти-Росси, возникшие возле чудовищного извержения1669 г., внушительная Монтаньола, выросшая в 1763 г, роскошныеМонти-Сильвестри 1892 г. рождения и другие. В первом из перечисленных случаев, когда стенка магмы в один и тот жемомент доходит до поверхности склона и до дна одного из крупных вершинныхкратеров, газы бурно прорываются наружу в этом кратере, а лава довольномирно изливается из трещины ниже по склону. Именно так "работала"северо-восточная бокка на протяжении почти четверти века, и, очевидно, потой же схеме шло извержение в марте 1983 г. Чтобы удостовериться в этом, следовало подняться к кратерам и убедитьсяв наличии явлений, подтверждающих эту гипотезу. К сожалению, на следующийдень задул сильный ветер, со скоростью более 100 км/ч, и подниматься наполтора километра до интересующих нас кратеров, да еще без тренировки, былорискованно. Уже после нашего отъезда Антонио, а за ним Фанфан Легернподнялись-таки наверх и выяснили, что из весьма глубокой бокки Нуовадействительно бьют мощные и временами очень бурные потоки газа. Второй день нашего краткого посещения мы провели у самых фронтовпотока, остановка которого оказалась кратковременной. Я не оговорился не уфронта, а именно у фронтов, ибо расширяющийся книзу, как обычно, потоксостоял из целого ряда отростков, или русел, отщепившихся от огненной реки,которую мы долго созерцали предыдущей ночью. Каждый из этих бесчисленныхрукавов тек как хотел, совершенно независимо от остальных, быстрее илимедленнее в зависимости от уклона местности, от препятствий, от напора уистока, они шли параллельно, расходились, порой вновь сливались, текли узкимручьем или разливались на сто-двести шагов, поднимаясь над землей то на дваметра, то более чем на пятнадцать... Восточный ветер, не позволивший нам подняться к вершине, дул довольносильно даже на сравнительно небольшой высоте 1700 м, где проходил фронтпотока. Находиться здесь было тяжело: дым лез в глаза и вызывал поройневыносимый кашель. Не удивляйтесь, что газ продолжал выделяться у самогофронта потока: несмотря на мощный выход газа в верхней части трещины, вмассе лавы остается достаточно летучих веществ, постепенно высвобождающихсяна всем протяжении потока. Кроме того, к обычному вулканическому газу здесьприсоединялся самый настоящий дым, то есть взвесь в воздухе мельчайшихчастичек от горения всего, что пожирала лава, - сосен, дубов, берез,каштанов, зарослей дрока, травы, домов, пластмассы, краски. Среди сильного ирезкого запаха подземных глубин порой отчетливо ощущался смрад городскойсвалки. Лишний раз мы убеждались, что каждое новое извержение несет в себенечто поучительное. А уж я, кажется, достаточно навидался подобных вещей,чтобы разбираться в характере извержений как на Этне, так и на другихвулканах мира. Никогда ранее, однако, не приходилось мне наблюдать стольнепредсказуемое поведение отдельных рукавов потока, которые пересекались,сливались и наползали один на другой, образуя сложное переплетение. Именнотак вел себя каждый из множества потоков, за которыми мы неотступноследовали целый день, чтобы посмотреть, как они текут через сосновый бор,лесосеку, дубняк, плотные ряды высоких деревьев. Нам надо было выяснить, скакой скоростью продвигаются отдельные языки, образующие единый потокшириной до километра, чтобы оценить возможные убытки, а также грозящуюопасность. И понять, какие в связи с этим следует принять меры. Не надо забывать, что все мы - и Вье-Лесаж, и Кужар, да и я сам на этотраз приехали сюда не ради удовлетворения научного интереса, а в качествесотрудников государственной организации, отвечающих за уменьшениепоследствий от стихийных бедствий, причем каждый из нас отвечал за свойучасток. Доминик занимался юридическими вопросами, имевшими первостепеннуюважность, Рено как администратор наблюдал сразу за всем и прорабатывал тевопросы, в которых я ничего не смыслю, например финансовую сторону. Чтокасается меня, то я осуществлял общее руководство, а также уточнялтехнические детали. От дороги круто вверх шел густо поросший лесом склон, нам удалось безтруда подняться сразу метров на сто по пересекавшему его каменистому руслувысохшего ручья, где идти было легко. На исходе дня, миновав переломпрофиля, мы наткнулись на огромный массив уже затвердевшего серого базальта,там и тут испещренного розовыми и красными жидкими ручейками. Этот чудовищный язык лавы поднимался над землей на высотупяти-шестиэтажного дома, продолжая ползти вперед со скоростью несколькихсантиметров в секунду. Вокруг непрерывно шуршали стекающие вниз ручейкикамешков, щебенки и кусочков шлака, временами катились крупные камни и целыеглыбы, ярко-алый цвет которых указывал на высокую температуру порядка1000oС. В изумление меня приводила не столько значительнаяскорость продвижения лавы на расстоянии 2 км от точки выхода (мнеприходилось наблюдать и в сто раз более стремительные потоки, уходящие ещедальше от жерла), сколько невероятная толщина этого языка - около 15 м, тоесть в пять-шесть раз больше, чем у обычного базальтового потока такоготипа. Эта лава, вязкая и потому таившая в себе опасность взрыва, с первоговзгляда напоминала андезит. К счастью, это оказалось не так. Следовало бы, конечно, подняться выше вдоль языка, чтобы проследить,откуда он течет, какова его длина, почему он достиг такой толщины, но этобыло слишком сложно: деревья стояли плотной стеной, сверху, высокоподскакивая, катились камни, ветер бросал в глаза клочья едкого дыма. Судя по скорости продвижения, можно было предположить, что менее чемчерез час лава выйдет к шоссе и вновь перережет его. Поэтому мы спустилисьвниз и предупредили ожидавших нас там карабинеров и лесников, после чегопошли смотреть, что происходит с другим языком-отростком, за которым мыдолго наблюдали несколько часов назад. Измеряя его скорость и оцениваярасход вещества, мы пытались предугадать, куда направится этот рукав,выдвинувшийся к тому времени впереди других медленно ползущих огненныхрептилий. Мы обнаружили, что скорость продвижения данного отростка, составлявшаянезадолго до того примерно 50 м/ч, успела возрасти раза в четыре. Еслираньше лава продиралась сквозь заросли дубов и сосен, то теперь онавырвалась на безлесный участок и светилась в сумерках миллионами огней, чтоделало ее еще более похожей на сказочного дракона. Такое сравнениенапрашивалось само собой еще и потому, что наступающая темнота скрадываларасстояния, путая масштабы, и, казалось, прямо перед мордой этого чудовищависят в воздухе мириады огней Николози и других селений, непрерывной чередойтянущихся до Катании. При скорости 200 м/ч лава за считанные сутки могла подобраться к любомуиз близлежащих поселков Педаре, Николози, Рагальпе, Бельпассо. Но я полагал,что до этого не дойдет. Если напор останется прежним, если не откроютсяновые жерла, если эруптивная трещина не прорежется дальше вниз и не выпуститнаружу более жидкую лаву, которая быстро покатится вниз с небольшой, апотому опасной высоты, то можно было считать, что ничто не угрожает всемэтим селениям, жители которых, я был уверен, в настоящий момент не отрываютглаз от Гадюки и ее огненных языков. Мы заторопились обратно, чтобы не пропустить момент, когда на шоссевыползет тот самый чудовищный толстый язык лавы, обнаруженный нами часомраньше. К нашему удивлению, он не только не вышел к шоссе, но его даже небыло видно. Как мы ни задирали голову, не удавалось разглядеть ни фронтлавы, ни хотя бы свечение, оповещающее о его близости. Не вспыхнуло ни однодерево, как это обычно бывает. Вообще деревья ведут себя в объятиях лавыдовольно необычно: они не только не загораются сразу от температуры порядка1000oС, но, даже погибнув, остаются стоять вертикально в морежидкого огня, завязнув нижним концом ствола в куске отвердевшей лавы. Дело втом, что, несмотря на свою высокую температуру и огромное количествовыделяемого тепла, лава не может воспламенить ни древесину, ни листву, нидаже траву, пока из них не улетучатся последние остатки влаги. А ведьрастения состоят большей частью из воды. Трава и листья вмиг становятсясухими, вспыхивают и исчезают Деревья же стоят, как стояли, пока из них неиспарится одна или несколько тонн содержащейся в них воды, но даже изагоревшись, они не сразу сгорают. Бывает, однако, и так, что к моменту,когда ствол достаточно высох, лава успела слишком сильно остыть, чтобыдревесина загорелась. Мы стали взбираться вверх по направлению к огромному потоку, непришедшему на свидание в назначенное нами время, и на полпути застыли визумлении: колоссальный фронт успел съежиться до высоты меньше человеческогороста и еле-еле двигался. Что с ним приключилось? Мы этого не знали, как незнали и того, каким образом он сумел ранее достичь своей невообразимой длябазальта толщины. Я объяснил это для себя попеременным "выключением" изосновного потока бесчисленных отростков-рукавов, забиравших в себя частьлавовых масс. Нельзя было с уверенностью утверждать, что помимо одного жерла,изливавшего свой десяток тысяч кубометров в час, там наверху, под слоямибазальта не таилось еще одно, а то и несколько, может быть, именно потомулава растеклась на сотни гектаров и покрыла окрестности многометровым щитомгорных пород. Как бы то ни было, менее чем в трехстах шагах от точки выходапоток растекался на отдельные рукава. Между высокими берегами из недавнозастывшего базальта продолжал течь один-единственный раскаленный ручей, в товремя как все остальные скрывались внутри туннелей, которые они сами же иобразовали. Образование лавовых туннелей чрезвычайно характерно для мощныхбазальтовых потоков. Среди бесчисленных старых лавовых потоков Этны подобныхтуннелей бесчисленное множество, и, ползая по ним, спелеологи испытываютсовершенно иное чувство, нежели в привычных им известняковых пещерах Туннелиможно встретить на всех вулканах такого типа, а один из самых красивых былспециально оборудован для экскурсий на Лансароте - одном из Канарскихостровов. Подобные туннели образуются, когда достаточно мощный поток, охладившисьс поверхности, покрывается как бы твердым панцирем, внутри которого лаваостается жидкой гораздо дольше, чем когда она ползет на открытом воздухе.Свод туннеля начинает формироваться с краев, где течение потока, как всегдау берега, замедляется и лава остывает быстрее. Уровень течения внутри топонижается, то повышается, и "берега" мало-помалу поднимаются с обеихсторон, над потоком нависают твердые козырьки, и если ширина реки не слишкомвелика, то правый козырек смыкается с левым. Если лава внутри застывает, то туннель оказывается наглухо заполненным,и найти его с поверхности становится невозможно. Однако если уровень внутритуннеля понизился прежде, чем лава успела затвердеть, туннель остаетсяпустым или почти пустым. Встречаются туннели, заполненные затвердевшей лавойнаполовину, или только на нижнюю четверть сечения, или даже вовсе пустые.Последние бывают внушительных размеров, по ширине и высоте превосходяжелезнодорожные. При этом большинство ответвлений от главного потока продолжают течь, несоприкасаясь с наружным воздухом, в результате, охлаждаясь значительномедленнее, они текут дальше и быстрее. В целом благодаря этому лавараспространяется на гораздо более обширные участки. Что касается выходногоотверстия туннеля, то иногда его удается распознать, а иногда он выглядиткак лавовый источник, открывшийся посреди каменистой поверхности. Можнопредположить, что разветвления и слияния потоков происходят и в закрытыхгалереях, подобно тому как это бывает на поверхности. Тем же, вероятнеевсего, следует объяснить те поразительные изменения, которые нам довелосьнаблюдать, когда чудовищный по своим размерам фронт потока за час сократилсяв десять раз, а расход соседнего потока вырос в четыре раза: очевидно,второй поток "перехватил" значительную часть массы первого. Такой "перехват" напоминает совершающиеся на протяжении тысячелетийслияния рек, однако вызваны они не действием маловероятной пятящейся эрозииа скорее присутствием какого-то препятствия внутри туннеля. Это может бытькамень крупных размеров, перекрывающий вход в туннель или ставший поперектечения где-то внутри, либо обрушение свода. Такое перекрытие туннелявынуждает лаву искать других путей как внутри туннеля, так и на поверхности. Внушивший нам вначале столь глубокое почтение мощный поток лавы,превратившись в хилый ручеек и сильно замедлив свое продвижение, в итоге всеже перерезал шоссе. Произошло это уже в полночь, и видели сцену только Ренои Доминик. Я к этому времени уже спал, вдоволь наглотавшись и газа и дыма.На другой день лавы вышли к отметке 1600 м. Таким образом, за те четыре дня,что продолжалось извержение, поток опустился примерно на 700 м, до первыхдомов Николози оставалось по высоте примерно столько же. Однако учитывая,что по мере удаления от точки выхода скорость лав всегда уменьшается и чтопо прямой от фронта до городка оставалось не менее 5 км, я решил, чтонепосредственной опасности для Николози в ближайшие недели нет при условии,конечно, что мощность потока внезапно не возрастет, а главное, чтоэруптивная трещина не раскроется сильнее в сторону подножия. С этим мыуехали в Париж. Глава восемнадцатая, в которой говорится о сходстве между Этной и вулканом Фурнез, где вновьобъясняется, почему не стоит воспрещать в период затишья восхождение квершине Этны; где опять говорится о вулканологии - какова она сегодня икакой она должна быть; где разъясняется происхождение "подушечной" лавы игиалокластитов, и где описывается первая в истории попытка отвести в сторонумощный лавовый поток. С точки зрения возможных профилактических мер наша поездка мало чтодала, мы разве что лишний раз убедились в бесполезности запрета подходитьблизко к очагу извержения, запрета, обходящегося весьма недешево, так как онтребует значительного привлечения сил и средств. Однако все это быловнутренним делом итальянских властей: поскольку нашего мнения никто неспрашивал, мы и не высказывались. Занимая официальный пост во Франции, я входе своей поездки в Италию мог либо отвечать на официально поставленныевопросы, либо помалкивать. К тому же ранее я сто раз говорил ипредставителям властей, и корреспондентам газет и телевидения, что считаюзапрещение подниматься на высоту более 2900 м произвольным и научно необоснованным. Тем не менее всем нам, а в особенности двум моим сотрудникам, былонебесполезно увидеть на практике ход извержения, реально угрожавшегоматериальным ущербом, изучить реакцию населения, посмотреть, как поведутсебя пресса и власти. Польза была еще и в том, что один из французскихвулканов, а именно Фурнез, расположенный на острове Реюньон * в Индийскомокеане, имеет много общего с Этной. Все, что мы узнали на Этне, вполне моглопригодиться нам впоследствии в случае извержения "нашего" вулкана. * Заморский департамент Франции. - Прим. перев. Хотя деятельность Фурнеза не является столь непрерывной, как у Этны,она все же значительно более постоянна, чем у большинства современныхвулканов. Как и на Этне, извержения на нем происходят в верхней пустыннойчасти. Как и на Этне, они представляют собой скорее живописное зрелище,привлекающее внимание людей, чем реальную опасность, которой, кстати, никтотам и не боится. Отличие же от Этны заключается в том, что очаг изверженияФурнеза расположен не на вершине высокой горы, а в кальдере, то есть ввыемке площадью около 40 км2, которую от обжитой территории отделяетотвесный обрыв в форме подковы, повернутой открытой стороной к океану.Выемка эта, усиливающая сходство Фурнеза с Этной, напоминает долинуВалле-дель-Бове. В настоящий момент реюньонский вулкан еще менее опасен, чемЭтна, однако на его склонах, как и на Этне, в любой момент может появитьсятрещина и произойти боковое извержение. Это несет в себе ту же опасность,что и на Этне, так как оно точно так же может начаться на южном, самомгустонаселенном склоне, да еще на небольшой высоте над уровнем моря. Остров обитаем уже три столетия, и за это время подобных изверженийздесь не отмечалось. Это ни в коей мере не означает, что их и не следуетожидать. Напротив, склоны Фурнеза усеяны множеством конусов и адвентивныхкратеров, в точности как на Этне, и извержение может открыться вблизиСен-Жозефа с не меньшей вероятностью, чем в пригородах Катании. К этомуследует быть готовым. Чтобы свести возможные последствия до минимума, надо, во-первых, повозможности рассчитать место и время будущего извержения и, во-вторых,заранее продумать систему эвакуации населения на случай необходимости. Вэтом смысле важно помнить события 1976 г. на Гваделупе, где плохоорганизованная (и, кстати, оказавшаяся ненужной) эвакуация сама по себепринесла множество бед. Нам следовало предусмотреть все заранее с тем, чтобы мероприятия повременному удалению людей от очага извержения на Фурнезе протекалиорганизованно. В этом плане поездка на Этну многому научила. Особенно этокасалось использования сил порядка: карабинеры, военные, лесники,таможенники образцово выполняли свой долг под руководством представителейвласти. И тут не имело значения, что порученная им задача не допускатьникого, за исключением имеющих специальный пропуск, выше такой-то отметкиносила по меньшей мере непродуманный характер. Мое новое качество - ответственного за безопасность населения и моиновые задачи ни в коей мере не повлияли на мои научные интересы, иизвержение вулкана все так же привлекает меня. Остаться, как бывало, на Этнедля научных исследований, на этот раз было невозможно, и я горько сожалел обэтом, также как и о том, что мои товарищи, занятые плановыми работами, несмогли быстро собраться, приехать на Этну и пробыть здесь сколько надо. Организация дел в системе высшего образования и внаучно-исследовательских учреждениях ныне такова, что ученый просто не имеетвозможности оперативно откликнуться на призыв, исходящий от коллеги, или напроисходящие события. Считается, что все должно быть предусмотрено заранее,все поездки расписаны с точностью до дня, все расходы завизированыбухгалтерией. Жесткие рамки расписания не позволяют вулканологу срочновылететь туда, где внезапно открылось извержение, социологу туда, где толькочто произошел государственный переворот, а астроному туда, где упалметеорит. "Вы, месье, должны были заранее подать заявку на свой метеорит.Ведь солнечные затмения у вас расписаны, не так ли?" В результате такой достойной пера Куртелина позиции администраторов отнауки мои молодые коллеги не смогли немедленно приехать к месту извержения.Самое обидное, что они не увидели первую фазу явления, а последующие событиязачастую носят уже совсем иной характер. Наиболее интересно это видетьизменения, происходящие в характере извержения, поэтому необходимо наблюдатьза ними шаг за шагом, следить за любыми вариациями измеримых параметров,отмечать связь тех или иных особенностей извержения с различнымифизико-химическими характеристиками, словом, всячески расширять своипознания. Все это выглядело тем более нелепо, что мои молодые коллеги к томувремени уже много месяцев готовились выехать в комплексную научнуюэкспедицию на Этну. Она была намечена на середину апреля. Но середина апреляэто вам не конец марта. Не исключено также, что какая-то вина ложится вданном случае и на них самих. Может быть, они вели себя пассивно, непроявили должной настойчивости в переговорах с администрацией, которая несчитает себя обязанной учитывать подобные непредусмотренные случаи. ПоэтомуФрансуа Легерн, Рене Фэвр-Пьерре и еще несколько менее опытных, но не менееувлеченных вулканологов смогли приехать в Сицилию, добраться до Катании,затем до Николози и, наконец, подняться к очагам извержения только тогда,когда до начала плановой экспедиции уже оставались считанные дни. Их главной целью было выявление характера связи между такими факторами,как химические соединения, входящие в состав эруптивных газов, газообразныевещества, образующиеся на воздухе, микроскопические капельки иликристаллики, выпадающие из них при охлаждении (то есть вулканическиеаэрозоли), уровень радиоактивности эманаций, по всей видимости имеющийважное значение, и, наконец, химизм охлажденных газов поднимающегося надвулканом облака по форме напоминающего пинию. Современную аппаратуру невозможно даже сравнивать с приборами, которымимы располагали когда-то. Она позволяет измерять параметры раньше неподдававшиеся измерению, и тем самым значительно раздвинуть рамки научныхпредставлений в данной области. Только так мы можем понять, откуда взялисьвулканы и как они работают, а это в свою очередь позволит делатьобоснованные заключения и прогнозы. Сегодня мы можем например измерять едвауловимые отклонения физических и химических характеристик извержения.Благодаря автоматизации телеизмерениям и передаче данных на большиерасстояния работа идет быстрее легче и с меньшим риском для людей. Тем не менее следует строго следить, чтобы эти чудеса современнойтехники применялись с толком и не лили воду на мельницу шарлатанов от науки.В области вулканологии, которая пока остается достоянием немногих и где, ксожалению, велик соблазн подтасовки данных из-за невозможности проверки, этоможет привести к неправильному использованию замечательных достиженийсовременной техники. Мольеровский Диафуарус * ныне сменил поле деятельности.Свежий пример тому мы имеем на Этне: здесь несколько лет назад былаустановлена чрезвычайно дорогостоящая система термодатчиков, котораявпоследствии оказалась в непосредственной близости от очага извержения, непотому, что извержение сумели предсказать заранее, а просто потому, чтоместо установки аппаратуры было выбрано так, чтобы к нему можно было безтруда доехать на машине. Показания датчиков передавались через спутник вЛаньонский центр сбора космической информации в Бретани. И хотя каждаяполученная цифра оказалась буквально на вес золота, в научном плане ценностьданной информации была равна нулю и никак не способствовала выработкепрогноза. Жаль: деньги, вложенные в это мероприятие, могли быть использованыс толком и принести немалую пользу. * Невежественный врач-шарлатан, персонаж комедии Мольера "Мнимыйбольной". - Прим. перев. На второй день своего пребывания на Этне Фанфан позвонил мне потелефону. Он рассказал, что, поднявшись на вершину, убедился, чтодействительно из бокки Нуова выходят значительные количества газов, гораздобольшие, чем во время периодов нормальной активности вулкана, и что,возможно, этот выход газов связан с изливаниями лав ниже по склону. Из-забольшой глубины и значительного задымления дно бокки ему увидеть не удалось,но необычный характер деятельности вулкана подтверждался непрерывным гулом,перемежавшимся взрывами, толстым слоем пепла, выпавшего вокруг провала, атакже обилием выброшенных незадолго до того бомб свежей лавы и кусков старойпороды. Уровень магмы в колодце находился на несколько сот метров нижеустья, то есть примерно соответствовал высоте выхода лавы внизу, уПикколо-Рифуджо. Легерн сообщил также, что лава пошла сильнее, отростки потока ползутчерез лес, поджигая дубы, каштаны, сосны, вновь и вновь перерезая шоссе,заливая там виллу, здесь - ресторан... Да, фронт лавы вовсе не замедлил свойбег, как предполагал я: если к моменту нашего приезда он проходил на отметке1800, а 29 марта, уезжая, мы оставили его на отметке 1600, то теперь, всередине апреля, он спустился до высоты 200 м над уровнем моря. Спустя несколько дней Фанфан позвонил снова и спросил, что я думаю обих плане: Франко Барбери, Лилло Виллари и сам Фанфан замыслили отвести всторону или по крайней мере попытаться отклонить вправо от естественногорусла верхнее течение потока, то есть короткий отрезок от источника до точкиразветвления на рукава, одни из которых ползли поверх старых застывшихлавовых покровов, а другие уходили в длинные туннели. Легерн сказал, что для осуществления этого плана он нашел подходящееместо, где огненный ручей протекал вдоль затвердевшей береговой стенки. Еслиее взорвать, можно будет заставить лаву течь по склону в район, где нетпостроек. Дело в том, что за прошедшее время на вулкане возникли новые проблемы.Жерло продолжало ежесуточно извергать десятки тысяч кубометров расплавленныхгорных пород, фронт, распавшись на отдельные отростки, выполз на нижнююопушку леса и, беспрепятственно стекая по открытой местности, угрожал теперьвозделанным участкам. Люди в Николози и Бельпассо начали волноваться, имтяжело было сидеть сложа руки. Мэр Бельпассо призывал даже в случае, есливласти не проявят инициативы, самим попытаться остановить продвижение лавы.Точь-в-точь как поступили в 1669 г. Диего Паппалардо и егоземляки-катанийцы, пока их не шуганули жители Патерно! Для Барбери, Виллари и Легерна было вполне ясно, что предложенная мэромавантюра не имела никакого смысла, ибо он предлагал прорыть канавы вокругнижней границы лавы а затем при помощи дамб из песка и грунта отвести потокв сторону. Единственная реальная возможность остановить лаву состояла в томчтобы отрезать одновременно все рукава угрожающего фронта от их общегоисточника питания, отклонив в сторону верхнее течение потока и тем самымрезко снизив напор. Это представлялось вполне осуществимым, что бываетнечасто. К сожалению ни у кого не было ни малейшего опыта в таком деле, потомучто никто и никогда еще этого не делал. Однако подобная мысль неоднократноприходила в голову нам, вулканологам, как в тех случаях, когда действительновозникала нужда отвести лаву в сторону, а это на одной только Этне случалосьв 1951, 1971, 1979 и 1980 гг., так и безотносительно к конкретнымобстоятельствам на Этне и на других вулканах. Поэтому когда на открытомзаседании муниципального совета Николози мэр заявил: "Если не вмешаютсягосударственные или провинциальные власти мы будем действовать сами", моиколлеги втроем задумали остановить лаву, отведя в сторону поток на верхнемучастке. Придя к выводу, что это возможно, они тут же решили позвонить"старику" и спросить его мнение. Я полностью доверял их знаниям, опыту, спокойствию и здравому смыслу.Именно поэтому я горячо поддержал коллег хотя и слабо помнил топографию техмест. Была тут и еще одна причина: если в описываемый момент лава толькоподошла к плантациям и в течение ближайших двух-трех недель могла угрожатьразве что нескольким домам вдобавок к тем, что она уже разорила (Легернсообщил мне что по состоянию на 20 апреля убытки составили сумму в 40 млрд.лир) то в случае продолжения периода активности вулкана (а он могпродолжаться и три недели и три года), городки, многие из которых былидороги нашему сердцу, могли оказаться в опасности. Стоило попробоватьпредпринять хоть что-то и выяснить на практике, как следует поступать, дабыизбежать тяжких последствий. Этот опыт может оказаться еще более ценным в тот увы, неотвратимый часкогда земля разверзнется не на высоте 2000-3000 м над уровнем моря, а междуотметкой 1 км и этим самым уровнем: речь пойдет уже не о нескольких фермахили виллах... В этих местах люди помнят как в 1669 г. погибла Катания.Однако это извержение было отнюдь не единственным, открывшимся на южномсклоне на небольшой высоте: даже если не брать в расчет древность и раннеесредневековье, достаточно вспомнить что лава доходила до берега моря в 1329и в 1381 гг., а в 1408 1444, 1536, 1537 и 1634-1638 гг. от извержениявулкана сильно пострадало южное подножие. В те времена селений было мало иони далеко отстояли одно от другого. Сегодня их здесь уже великое множество. - Однако, - заметил я Легерну, - как быть с обычаем или скорее сзаконом предков, запрещающим мешать лаве разбойничать на Этне? Действительно после неудачной попытки Паппалардо в 1669 г. вмешаться вто, что происходит при извержении, значит взять на себя ответственность завсе, что могут натворить отведенные в сторону лавовые массы. Этим иобъяснялся запрет властей отвести в сторону лаву, спускавшуюся в направленииФорнаццо в 1971 г., хотя в тот раз ничего не стоило это сделать. А теперьучитывая что опасность была не столь велика как двенадцать лет назад, я немог себе представить, чтобы префект провинции взял на себя смелостьразрешить проведение в жизнь гораздо более трудоемкого плана. Поэтому скрайним изумлением я услышал в ответ что Барбери удалось убедить и министрагражданской обороны и префекта в том, что план реален и игра стоит свеч. Как же я сожалел, что новые обязанности не позволяют мне уехать изФранции и быть рядом с товарищами, когда они предпримут первую в историисерьезную попытку отвести в сторону поток лавы! Все предпринимавшиеся ранеепопытки такого рода как например бомбардировка с воздуха берегов лавовогопотока на Гавайях или поливка его водой при помощи пожарных катеров вИсландии, представляли собой скорее некий курьез, чем мероприятия, имеющиепод собой серьезное научно-техническое основание. Ни бомбы, ни артиллерийские снаряды, ни ракеты не могли дать никакогоощутимого эффекта: в лучшем случае в массе твердого базальта появлялисьворонки, через которые вытекала совершенно незначительная часть лавовыхмасс. Что касается поливки водой, то было, разумеется, совершенно немыслимоостановить таким способом фронт потока многометровой толщины: для этого нехватило бы всей воды океанов. Известно, кстати, что потоки расплавленногобазальта способны растекаться на многие километры даже под водой, поморскому дну. В свое время говорилось о том, что американские пожарныекатера оказались-де весьма эффективными в Исландии. Однако я при этомприсутствовал вместе со своим исландским коллегой Сигурдуром Тораринссономи, помнится, позволил себе непочтительно сравнить это нелепейшее предприятиес попыткой маленького мальчика потушить пожар, пописав на огонь. Чтокасается якобы успешного завершения этой авантюры, то надо сказать, чтопоток к тому времени уже целые сутки как остановился сам по себе. Еще во время самого первого извержения вулкана, которое мне пришлосьувидеть в своей жизни - это было в Заире в 1948 г. на вулкане Китуро - я,сидя в лодке-пироге наблюдал как в течение нескольких часов подрядрасплавленный базальт медленно растекался под многометровой толщей воды подну озера Киву. Ничего странного в этом факте не было: он объясняетсячрезвычайно низкой теплопроводностью горных пород вообще и вулканических вчастности, причем это свойство определяется значительным содержанием крупныхи мелких пузырей, действующих подобно теплоизолирующей воздушной прослойке вдвойной оконной раме. При соприкосновении с водой расплавленный базальтмгновенно покрывается тонкой корочкой, предохраняющей от охлаждениявнутренние слои, которые продолжают оставаться жидкими и течь. Корочка либоудерживается на месте и сопротивляется внутреннему напору магмы, которая втаком случае выползает из-под ее нижнего края и тут же сама покрываетсятакой же корочкой, либо не выдержав растяжения, лопается и отрывается отсвоей верхней части метрах в полутора позади фронта потока, имеющегопримерно метр в толщину. Я своими глазами видел, как кусок корки сначала"ехал" на верхней поверхности потока а потом (поскольку поток продвигалсяподобно гусенице танка, верхняя ветвь которой идет вперед быстрее, чемнижняя, лежащая на земле) скатилась вперед с фронта и ушла под поток. Норядом с краем этого оторвавшегося полотнища тут же образовывалась новаятемная пленка, покрывавшая раскаленную лаву; она мгновенно превращалась вкорку и твердела. Первый из двух описанных мною процессов при котором лава выдавливаетсянапором верхних масс подобно пасте из тюбика выражается в образованиифаций*, характерных для районов, где вулканическая магма движется под водой:это так называемая подушечная лава (ее принято называть по-английски -пиллоу-лава). Это подушкообразные фрагменты ограниченные краем наружнойкорки из-под которой выползает вязкая лава. При соприкосновении с водой онапокрывается вначале тонкой пленкой, и, пока та не затвердеет, лавапродолжает течь, вздувая пленку, при этом и образуется комок в формеподушки, достигающий порой нескольких десятков сантиметров, в зависимости отнапора. Подушка перестает раздуваться в тот момент, когда корка станетдостаточно прочной, чтобы сдержать напор внутренней жидкой массы. Тогда лававновь начинает вылезать из-под края корки и образуется следующая подушка.Процесс повторяется многократно по всей длине потока. * Термин, отражающий совокупность признаков, характерных для того илииного комплекса горных пород (от лат. facies - наружность, форма). - Прим.ред. Если склон крут, тяжелые подушки нередко отрываются от тонкогостебелька, привязывающего их к основной массе лавы, и скатываются вниз.Геологи часто находили в разных частях света целые горы подобных подушек.Если же склон уходит далеко вниз, то бывает по-другому: подушка отрывается икатится вниз, но по пути корка отскакивает от нее из-за трения, а на ееместе мгновенно нарастает новая, которая также отскакивает, и так далее,причем порой от подушки в конце концов ничего не остается. Такого исчезновения катящихся подушек пока еще никому не удалосьнаблюдать, а вот образование подушек отдельным вулканологам посчастливилосьвидеть своими глазами. Альфред Ритман дал теоретическое обоснование этимпроцессам как в результате полевых наблюдений, так и по данным лабораторныхисследований. На местности - например около Ачи-Тредза у подножия Этны -можно видеть и нагромождения оставшихся целыми подушек и их остатки впаянныев матрицу, позднее закрепленную цементом и состоящую из крохотных осколковбазальта. Разглядывая их под лабораторным микроскопом, Ритман убедился, чтоэти осколки представляют собой не что иное, как фрагменты твердой коркилавовых подушек. Если подводное извержение продолжается достаточно долго,осколки могут образовать слои многометровой толщины на площади в несколькогектаров. Километрах в пятидесяти южнее Этны у селения Палагониа сохранилисьцелые холмы, насыпанные из такого материала. Впервые открытый в начале века,этот материал получил название палагонита. Позже большие запасы его былиобнаружены в Исландии, а еще позже - в других местах, в частности в Афарскойвпадине. Раскрыв происхождение этих геологических формаций, Ритман назвал ихгиалокластитами, от греческих слов hyalos - стекло и klastein - разбивать.Действительно, оболочка подушек состоит из самого настоящего природногостекла, то есть из изверженной породы полностью или почти полностью лишеннойкристаллов. Все это можно видеть и сегодня у Ачи-Тредза и Ачи-Кастелло наберегу Ионического моря, где в незапамятные времена народилась Этна. Отступления - одна из моих слабостей, и если я вдруг принялсярассказывать о том, как лавы идут под водой, то лишь для того, чтобыдоказать: лаву не остановишь ни с помощью пожарных катеров, как делалосьсовсем недавно, ни колотя по ней мокрыми вениками, как это делал некогдаДиего Паппалардо. Итак, поскольку просто взять и остановить лавовый поток никогда неудается (кроме тех редчайших случаев, когда этому способствуют исключительноблагоприятные топографические условия как это было в 1971 г. на склоне вышеФорнаццо), единственное что можно попытаться сделать, - это отвести огненнуюреку в сторону. То есть не мешать ей течь вниз, но попытаться заставить еепринять иное направление, с тем чтобы уменьшить ущерб, а то и свести его кнулю. Это и предлагали сделать мои друзья. Глава девятнадцатая, в которой рассказывается об ожесточенной кампании в прессе, развернутойпротивниками проекта отклонения русла лавового потока. Идея новой смелой попытки захватила меня. Условия казалисьблагоприятными и предвещали успех. В случае удачи подтвердилось бы напрактике наше давнее убеждение, что перспективным путем является вскрытиестенки, ограничивающей поток с помощью взрыва а вовсе не бомбардировкапотока с воздуха. Ранее как только речь заходила о попытке отвести в сторонупоток лавы угрожающей населению, все как один начинали толковать обавиационных бомбах и артиллерийских снарядах, о постройке плотин и даже ополивке лавы водой. Проект донельзя воодушевлял меня. Единственное, о чем я горько сожалел,это о том, что не могу сам принять участие в этом выдающемся событии. Ноприсутствие мое следовало считать в высшей степени нежелательным, в основномиз-за моего выступления против некоторых катанийских вулканологов послежертв 1979 г., а также в связи с моим нынешним официальным положением. Ядаже начал жалеть, что согласился занять эту должность, из чего можнопонять, как сильно захватила меня идея. Правильность моих опасений подтвердили те вопросы, которыми журналистыосыпали меня в первый приезд по случаю начала извержения. Стоит мне теперьвновь появиться на Этне, как все начнется сначала, а я не был уверен чтосмогу держаться "в рамках" и ограничиваться осторожными и уклончивымиответами. Это поставило бы моих друзей в затруднительное положение, вкоторое они не раз уже попадали по моей милости как в связи с моимизаявлениями, так и после искаженного толкования моих слов, появлявшегося впрессе. В нашей "латиноязычной" отнюдь не беспристрастной прессе в самыхказалось бы серьезных газетах бытует довольно своеобразное представление отом, насколько объективными должны быть ведущие журналисты. На сей раз требовалась особая осторожность. Едва проект былобнародован, как в прессе разгорелись бурные страсти, хотя сейчас я не делалникаких (обычно "резких") заявлений. О реакции мне сообщали по телефону сСицилии, хотя положение вещей выглядело по-разному в зависимости от того,кто звонил - Антонио или его брат Орацио, Фанфан, Франко или Лилло. Однакофакт оставался фактом: идея защитить от гибели Рагальну, Николози иБельпассо, уведя лаву в сторону, вызвала яростные споры. Противники выдвигали массу аргументов, в том числе и довольнолюбопытных, как, например необходимость защитить от исчезновения спиносанто- "колючку святого духа", произрастающую пучками на верхних склонахМонджибелло. Отведение в сторону лавового потока в пределах этнейскогоприродного заповедника якобы грозило исчезновению этого растения, котороенавеки останется в памяти всякого, кто, подобно мне, прельстившись егобезобидным видом, хоть раз в жизни рискнет присесть на мягкую зеленуюподушечку. Не думаю что ему захочется повторить этот опыт! Ничто не смущалоотважных защитников природы - ни то, что пучки спиносанто в изобилиираскинулись на тысячах гектаров, ни то, что в любовно оберегаемом имисекторе горы как нигде много бетона, железа и пластмассы, за четверть веказаполонивших эти места. К ним примыкали другие, утверждавшие, что взрыв, устроенный с цельюпустить огненную реку по новому руслу, может привести к тому, что на гореоткроется новая трещина, и даже, не дай бог, новый кратер! Если вспомнить,что энергия взрыва одной тонны динамита не достигает и миллиардной долиобщей энергии среднего извержения, становится очевидным, сколь невежественныне только подобные слова, но и мысли. Были и более серьезные возражения: так, например, говорилось, чтонепосредственной опасности для населенных пунктов пока нет. Действительно,фронт потока находится в тот момент на отметке 1200, а Рагальна расположенана высоте 1000 м над уровнем моря. За месяц чуть меньше, лава спустилась на800 м по вертикали, но, поскольку по мере удаления от источника скоростьпадает, можно было предполагать, что до Рагальны она будет идти еще столькоже, а до Николози и Бельпассо - вдвое дольше. Спешить, стало быль, некуда,следует подождать и не торопиться вкладывать огромные средства в операцию, атам, глядишь, извержение утихнет само собой. Такие рассуждения были более обоснованными, однако их авторы неучитывали двух обстоятельств: во-первых, надлежало отработать методикуотвода лавы, не дожидаясь, пока она двинется в направлении густонаселенныхрайонов (что не исключалось), а во-вторых, столь широкомасштабные земляныеработы нельзя оставлять на последний момент, когда возникнетнепосредственная угроза. Следовало воспользоваться случаем и действовать. Выдвигался, наконец, и такой довод: те суммы, которые поглотитпредлагаемое мероприятие, - причем, как позволил себе выразиться одинвысокоученый "спец", "это произойдет наверняка, а поглотит ли лава жилыедома, еще неизвестно", предпочтительнее было бы отдать в распоряжениеновоявленных "вулканологов". Ну что тут скажешь... Достаточно вспомнить, чтоэти эксперты прозевали начало извержения, назревавшего у них под носом. Ксожалению, противников проекта активно поддержала пресса. Скандалы для нее -хлеб насущный, и порой она не гнушается поднимать их своими силами. Сложилась ситуация, при которой противники имели широкий доступ кгазетам, радио и телевидению, в то время как Барбери, Легерн, Виллари и ихпомощники сидели на верхушке Этны возле очагов извержения. Никого другого, втом числе и представителей прессы, полицейские туда не допускали, разве чтона весьма короткий срок и опять-таки под контролем полиции. Журналистыпосему были вынуждены часами и даже сутками впустую околачиваться в Катании,где их окружали в основном яростные противники проекта - так называемые"экологи" (кого только среди них не встретишь сегодня!), салонные икабинетные вулканологи, вулканологи-чиновники и просто конформисты всехмастей, встречающие в штыки все, что ломает установившийся порядок. В спор,активно подогреваемый средствами массовой информации, мало-помалувовлекались и неспециалисты, в первую очередь, естественно, жители Катании,а вскоре и вся страна. На что один итальянский министр заметил: "Я и незнал, что в Италии тридцать миллионов вулканологов!" С вулканологией дело обстоит точно так же, как с любой темой,вызывающей интерес публики, - со спортом, музыкой, театром, политикой,войной: начитавшись газет, наслушавшись радио, насмотревшись телепередач, ато и поприсутствовав, так сказать, на месте, увидев все "своими глазами" наконцерте или на стадионе, а в данном случае - на склоне вулкана, человекнемедленно превращается в знатока, не терпящего возражений. Он начинаетвкривь и вкось толковать о том, что следовало сделать ранее, и о том, чтонадлежит делать теперь. Ему кажется, что объем знаний, которые он почерпнулиз своей газеты, вполне достаточен для специалиста, каковым он себя отнынемнит. До чего вы живучи, великие стратеги, сидящие в кафе на углу! У подножия Этны в апреле-мае 1983 г. буквально каждый судил и рядил отом, что надо и чего не надо делать. Общественное мнение, подогреваемоегазетами, радио и телевидением, начинало проявлять себя все болееагрессивно, поскольку на конец июня были намечены парламентские выборы и всвязи с этим высказываемые в интервью мнения и заявления комментаторовприобретали прозрачною политическую подоплеку. Следует признать, что определенная ответственность за широкуюподдержку, встреченную в прессе противниками проекта, ложилась на моихдрузей, не жаловавших вниманием журналистов. Воспитанные (в отличие от своихангло-саксонских коллег) в убеждении что наука - дело благородное и ненуждается в популяризации, раздраженные высказываниями отдельныхспециалистов, не обремененных излишней научной честностью, мои коллегиизбегали журналистов, вместо того чтобы привечать их. В результате прессапримкнула не к тому лагерю. В конце апреля противники проекта высказывались уже безапелляционно и вполный голос. Нет, они не выдвигали никаких новых доводов, аргументыоставались прежними, но теперь за ними стояли средства массовой информации. Заявляющий что-либо во всеуслышание поневоле начинает казаться себеважной фигурой. Увидев в газете или услышав по радио свои слова, человек нетолько утверждается в сознании собственной правоты - как же, меня печатают вгазете и даже показывают по телевизору, значит, я прав! - но и принимаетсявысказываться еще более категорично, чем до того. Журналисты же, считая, чтолицо, высказывающееся столь безапелляционно, по всей видимости, знает, о чемговорит, начинают всячески поддерживать и продвигать понятные им идеи,оставляя без внимания те, которые им понять труднее. Нежелание большого числа ученых латиноязычных стран принимать участие втонкой игре в вопросы-ответы, известной под названием "интервью", берет своеначало в прошлом, когда средства массовой информации еще не имели тогоогромного, поистине пугающего веса, который они приобрели сегодня. То былаэпоха, когда был придуман емкий образ "башня из слоновой кости", когдаученый держался в стороне от необразованных людей и говорил на языке,недоступном "простым людям", взиравшим на него с почтительной робостью.Подобные непонятные языки, или профессиональные жаргоны, сохранились донаших дней в медицине (со времен мольеровского Диафуаруса), а также подавней традиции в юриспруденции, которая, несмотря на весь прогресс, все ещестоит на страже интересов сильного против слабого. Жаргон и научный, иврачебный, и юридический полезен и необходим, когда на нем говорятспециалисты между собой он позволяет выражаться кратко и точно.Специалистам, однако, следует забыть свой жаргон, когда они разговаривают снеспециалистами, например с читателями, слушателями, зрителями, или сполитическими деятелями. Да, люди, вершащие государственными делами, редко бывают специалистамив тех отраслях, которыми они управляют. В частности, это касается вопросовэнергии, землетрясений, вулканических извержений. Политик не может бытькомпетентным во всем сразу, он вынужден полагаться на мнение своихсоветников-специалистов. Или тех, кто таковыми считается. Вот тут-то изарыта собака, причем весьма вредная. Ибо и советники-шарлатаны и вполнекомпетентные профессионалы в разговоре с "хозяином" любят щегольнутьнепонятными для него терминами. Ну вот, отступление о важности средств массовой информации привело меняк "башне из слоновой кости", оттуда к научному жаргону и далее к подоплекерешений, принимаемых политиками. Тут уже мы касаемся темы, заслуживающейотдельной книги, и посему я позволю себе вернуться к своим друзьям, которыепока что сражаются с двумя противниками - с лавой и кампанией, ведущейсяпротив них, причем не всегда честными средствами. Единственное замечание,которое я хотел бы сделать, заключается в том, что Франко Барбери и ЛиллоВиллари давно следовало уделить хоть малую часть своего времени (которогокатастрофически не хватает) и поговорить наконец с журналистами на понятномим языке. В самом конце апреля Фанфан опять позвонил мне и спросил, что мнеизвестно о французской организации, называющей себя Ассоциацией за развитиевозобновляемых видов энергии, сокращенно АДЕР. Я ответил, что ничего о нейне знаю, и поинтересовался, чем вызван такой вопрос Оказывается, местнаягазета поместила письмо, в котором названная ассоциация предупреждала, чтосо дня на день следует ожидать мощного прорыва магмы на южном склоне Этны,последствия чего будут непоправимыми. Сейчас уже не помню, на каких доводахзиждилось это предсказание, достойное Нострадамуса*, но мой ответ вполнеподтвердил мнение самого Легерна: неизвестная нам группа, по всейвероятности, ничего не смыслила ни в Этне, ни вообще в извержениях. Однакоматериал на четыре колонки в провинциальной газете - это могучая сила, икампания дезинформации и отрицания забушевала вовсю. * Нострадамус, он же Мишель де Нотрдам (1503-1566) - французскийастролог, автор многочисленных "пророчеств". - Прим. перев. В следующий раз, когда я подошел к телефону, Фанфан обрушил на менязаголовки местных газет за неделю "Разбомбить лаву", "Тревожные дни вБельпассо", "Коммунальный совет Николози просит разрешение на строительствоплотин", "В трех километрах от Рагальны гибнут сады и виноградники","Заминировать источники и отвести лаву в сторону", "Поток продвигается соскоростью 20-25 метров в час", "Люди готовятся уходить", "Опустели виллы вверхней части Рагальны", "Мы остановим поток, говорит министр гражданскойобороны. Но даст ли разрешение Совет министров?", "Мэры Николози, Бельпассои Патерно выступают за активные действия", "Министр Лори Фортуна отбыл в Римдля подготовки текста декрета", "Наступая со скоростью 15-20 метров в час,лава уничтожила здание семинарии в черте Николози", "Правительство наделяетминистра Фортуна исключительными полномочиями для борьбы с лавой на Этне","В Рагальне разрушены виллы и виноградники", "Фортуна получил полную свободудействий", "Операция начинается", "Операция на день откладывается","Заработали 90 бульдозеров", "60 миллионов кубометров лавы" и так далее, итому подобное. На следующий день Фанфан позвонил опять и попросил меня приехать.Франко Барбери считал это желательным ввиду усиления кампании противниковпроекта. Глава двадцатая, в которой говорится об искусстве строить дороги, мосты и акведуки,унаследованном итальянцами от своих предков, и о работах, развернутых вконце апреля 1983 г. при попытке остановить угрожающий фронт лавы, отведя всторону его верхнее течение. Площадка, где велись работы, произвела на меня большое впечатлениесвоим размахом, образцовой организацией и продуманностью. От своих предковнынешние итальянцы унаследовали много хорошего, и в частности умениевозводить сложные инженерные сооружения. Все, что построили некогда одни ичто продолжают строить сегодня другие - от известного памятникадревнеримской архитектуры - моста-акведука через реку Гар и до современнойСолнечной автострады, радует глаз красотой и вызывает восхищение техническойстороной дела. Так, уже два тысячелетия в Италии придерживаются наилучшей политики вобласти строительства дорог, умело используя инженерные сооружения вместотого, чтобы во имя ложной экономии с грехом пополам пристраивать дорожноеполотно на неудобном склоне с зыбким грунтом, они смело выбирают такиетрассы, которые, требуя поначалу значительных капиталовложений, в итогеоказываются наиболее экономичными, потому что проложены уверенной рукой иидут напрямик, прорезая горы туннелями и перешагивая через овраги попутепроводам. Такие дороги оказываются чрезвычайно выгодными в экономическомплане, ибо практически не требуют восстановительно-ремонтных работ, вотличие от дорог, проложенных по насыпям и в выемках, которые, если толькоих ложе не вырублено в скале, обходятся весьма накладно государству иместным органам, то есть в итоге рядовым гражданам. Зачастую в горах склонысложены сланцами, известняками или гипсами - неустойчивыми породами, аотсюда оползни и обвалы, ежегодно выводящие дороги из строя. В те далекие времена, когда Солнечная автострада еще только строилась иколичество автомашин на дорогах не успело достичь нынешнего невыносимогоуровня, я, бывало, катил к Этне и возвращался оттуда за рулем своего легкого"рено-11", а позже - выносливого "пежо-403", нередко останавливался подороге, чтобы поглядеть, как пробивают туннель, и сердце старого минерарадовалось. Или же я наблюдал, как легко, почти играючи рабочие монтируютконструкции будущего путепровода - спокойно, уверенно, сшуточками-прибауточками, как будто это не головоломная инженерная задача, адетская игра. И теперь, спустя двадцать лет, на верхних склонах Этны я лишний разубедился, как умеют работать итальянские строители. Замечу, что работы здесьпроходили совсем в иной атмосфере, да и обстановка вокруг была другой,начиная от соседства огненной лавы и кончая ожесточенной полемикой в прессе.Пока мы ехали из аэропорта в Николози, я просматривал попавшийся мне подруку номер ведущей катанийской газеты "Сичилиа", и вот как там описывалсябесконечно ведущийся спор: "...За обедом, в баре, на площади, в конторетолько и слышны критические замечания, проекты, варианты, предположения...".Из этого у читателя, как того и добивались редакторы, вовсе не должно былосложиться впечатление, что критические замечания большей частью смехотворны,а предлагавшиеся варианты нелепы. На следующий день "Сичилиа" предоставилатрибуну по "делу Этны", как говорили в те дни, каким-то профессорам -"бесспорным авторитетам в своей области", если верить газете, и названныепрофессора требовали "немедленной приостановки работ", ибо операцияпредставляла собой, по их мнению, "инженерный эксперимент вместо серьезнойпопытки защитить населенные пункты". Да, это был эксперимент, но эксперимент совершенно необходимый: онпозволял опробовать на практике те технические приемы, которые предстоялоприменить позже, когда населенные пункты окажутся в критическом положении."Бесспорные авторитеты", связанные с обществом "Италиа ностра", не считалидостойным упоминания тот факт, что данный уникальный эксперимент давалединственную возможность спасти от разрушения дома и постройки, рассеянныена открытой местности выше Рагальны и Николози, избежать захвата лавой сотени сотен гектаров возделанных земель, а не пустырей, поросших "колючкойсвятого духа". Помимо своей полной бесплодности этот спор отнимал уорганизаторов работ время, задерживая принятие любых решений - политических,административных, даже чисто технических, ибо все решения в соответствии сдемократическими традициями обсуждались в префектуре и даже в Риме, в Советеминистров, вынуждая Барбери и Виллари то и дело спускаться в Катаниюутрясать разнообразные вопросы. Работы велись одновременно на трех площадках, которые располагались навысоте 2200, 2100 и 1800 м. На первой шла подготовка к подрыву динамитнымизарядами стенки, ограничивающей поток справа, это была активная фазаоперации. Две другие ниже по склону, обеспечивали пассивную фазу - проходлавы по искусственному руслу и направление ее к земляной плотине, защищавшейСерра-ла-Наве, расположенную в 400 м ниже, метеостанцию, Гран-Альберго, атакже большое количество вилл, выросших здесь за последние годы. Чтобы лава могла вытечь наружу, необходимо было, как я уже говорил,проделать брешь в толстых базальтовых стенках, между которыми полз огненныйручей. Долбить стенку до самой лавы киркой либо при помощи гидромолота,бульдозера или иной машины было рискованно, так как при этом опасностиподвергались не только механизмы (что в создавшихся обстоятельствах было быеще терпимо), но и люди, чего уже никак нельзя было допустить. Следовалодействовать по-другому. Бурить насквозь шпуры, то есть отверстия длязарядов, тоже было невозможно по техническим причинам, так что решилисначала при помощи землеройных машин уменьшить толщину лавовой стенки доминимума, а потом взорвать оставшуюся перемычку динамитом. К моменту моего приезда работы велись уже дней десять. На верхнейплощадке от базальтового откоса оставалась только последняя перемычка(толщиной, впрочем никак не меньше 3 м), за которой огненный поток продолжалневозмутимо струиться со скоростью бегуна. На нижней площадке шла прокладканового русла. Его рыли бульдозерами и экскаваторами в случае необходимостина помощь рабочим приходил удивительный механизм - гидромолот на гусеничномшасси, водитель которого восхищал меня своим искусством: он владел этимколоссальным стальным пальцем так, будто это был его собственныйуказательный палец. Барбери, Лагерну и Виллари еле-еле удалось убедить строителей довеститолщину стены, позади которой текла жидкая лава, до 3 м, но о том, чтобысократить перемычку до 2 и тем более до 1 м, не могло быть и речи.Обстановка, в которой пришлось трудиться этим людям была суровой, временамидаже устрашающей. В первый момент здесь всегда, повинуясь инстинкту, хочетсяпопятиться назад, победить этот рефлекс могут лишь доводы рассудка, а позженачинает действовать привычка. Когда им - инженерам и рабочим-строителям -придется делать то же самое во второй раз, они без колебаний сведут кминимуму размер перемычки. Итак, лава текла отныне за вертикальной стенкой, имевшей 3 м в толщину,5 в высоту и 15 в длину. Подрывники включились в работу за три дня до моегоприезда, так что я увидел в стенке более двадцати пробуренных в несколькорядов шпуров Одни имели 10, другие 15 см в диаметре и были укреплены внутристальной трубой. Трубы выдавались из шпуров наружу и поэтому стенка былапохожей на ощетинившуюся стволами орудий артиллерийскую батарею. Еслизаглянуть внутрь трубы, можно было видеть, что дальний конец упирается вочто-то красное: это лава, та же самая тысячеградусная лава докраснанагревала внутренний конец каждой трубы. Мысль о том что в каждый такоймини-туннель надо будет вставить взрывной заряд, протолкнуть его в дальний,раскаленный конец и, главное, оставить там на долгие часы, пока будутустановлены на место все заряды, подсоединена запальная система дляодновременного взрывания и тщательнейшим образом проверена работа всейустановки, повергала в ужас вулканологов, а подрывники только усмехались -на сей раз все было наоборот! Подрывники знали свое дело: помимо громадного опыта взрывных работ пристроительстве им приходилось прибегать к помощи взрывчатых веществ дляочистки внутренних полостей металлоплавильных и стеклоплавильных печей.Поэтому-то Виллари и Барбери решили привлечь их к работе, когда военныесаперы отказались, ссылаясь на свою некомпетентность. Эти двадцать человек,в том числе четверо инженеров, работали вместе уже долгие годы, с первоговзгляда было видно, что действуют они дружно, умело и сплоченно. Руководилими швед Рольф Леннард Аберстен. Он и с виду был типичный швед - худощавый,светловолосый, светлоглазый, флегматичный. Правда, со временем Рольф, таксказать, сильно обытальянился. Он прожил много лет в Милане, женился наитальянке и бегло говорил по-итальянски, хотя и с акцентом. Кое-кто время отвремени отпускал по этому поводу едкие замечания. Он а также Рипамонти,Бертолетти и еще один швед по фамилии Густавссон составляли "штаб" группы,каждый участник которой имел большой навык и в бурении шпуров и в обращениисо взрывчаткой. Было уже 10 мая, на верхней площадке одновременно работали двебурильные машины: одна заканчивала третий ряд шпуров, другая начинала нижний- четвертый. Нижний ряд был предусмотрен для подрыва основания стенки атакже для разрушения наклонного каменистого русла, по которому текла лава.Таким образом, поток должен был целиком уйти в отводный канал и полностьюотрезать от корня далекий, но грозный фронт потока; не получая питания фронтостановится, как только позволит огромная инерция текучих лавовых масс,вязкость которых, кстати, увеличивается по мере остывания. То есть потоквесьма быстро густеет. В связи с этим Аберстен бурил нижние шпуры негоризонтально как в трех верхних рядах, а с наклоном градусов в тридцать, ктому же на вдвое большую глубину на шесть метров а не на три. Одновременно вокруг продолжался не замирающий ни на минуту "балет"строительно-дорожных машин, похожих на огромных желтых жуков бульдозерыловко и уверенно менялись местами со скреперами, а когда попадалась очень ужкрепкая скала, в дело вступал тот самый гидромолот, который ранее поразилмое воображение. Подъезжая, отъезжая, подрезая один другому путь, меняясьместами, проходя впритирку, но ни разу не задев друг друга, стальные зверипрорыли русло длиной в несколько сот метров и шириной в сорок-пятьдесят. Сбесконечным терпением они отгребали в сторону десятки тысяч кубометровгрунта вулканического пепла, лапиллей, щебня: до пуска лавы им предстоялоотгрести еще столько же. Русло рассчитали так, чтобы лава не моглаотклониться вправо и пройти северо-западнее древнего бокового конусаМонте-Кастелладзо, откуда она могла бы угрожать Серра-ла-Наве и близлежащимпостройкам. Наш канал должен был отвести огненную реку левее к востоку отконуса и вывести ее на более крутой склон. Если бы это удалось осуществить,Серра-ла-Наве оказалась бы вне опасности. Многих в том числе и меня, интересовал вопрос: сохранится ли зарядвзрывчатки в течение многих часов в дальнем конце шпура при температуре в800oС, не начнется ли его разложение? Но Джанни Рипамонти рассеялвсе опасения: благодаря особой системе охлаждения, основанной на циркуляцииводы, температура в шпуре, даже в нескольких сантиметрах от жидкой лавыдержалась на уровне, не превышавшем 30oС. К тому же водациркулировала в замкнутом контуре, благодаря чему расход ее был ничтожен, аэто имело немаловажное значение на вулкане высотой 2000 м, где до ближайшихисточников по прямой около 20 км. В каждый шпур была вставлена металлическаятрубка с двойными стенками между которыми подавалась охлаждающая вода,одновременно трубка обеспечивала теплоизоляцию шпура. Вода шла попластиковым шлангам из пластикового же резервуара, который подрывникиустановили в 15м выше по склону, чтобы обеспечить напор. Туда ее доставилипожарные из Николози и Бельпассо. - Тут есть еще одна хитрость, - объяснил мне Рипамонти. -Пятнадцатисантиметровые шпуры пока стоят пустые. Заряды мы заложим в них впоследний момент и протолкнем их внутрь сжатым воздухом вот из этогобольшого баллона. Глава двадцать первая, в которой еще раз подчеркивается, как важно учитывать возможные капризыприроды в тех случаях, когда природные факторы играют немалую роль внамеченной программе; где показано, что когда речь идет об извержениивулкана, нельзя терять ни минуты. Чем большую роль в намеченных мероприятиях играют природные факторы,тем труднее бывает их предусмотреть и предсказать ход развития событий. Ибоприрода столь сложная система, что при составлении графика работ человекпорой не в силах предугадать грядущие события. Как правило, вмешательствоприроды приводит не к опережению графика, а к отставанию. Достаточновспомнить, как при бурении наклонных шпуров нижнего ряда рабочие наткнулисьна толстый слой песка, в то время как бурильные машины были оборудованыинструментом для прохождения через скалу. Или о том, как внезапно поднималсяуровень лавы в потоке. Предусматривалось все подготовительные работы закончить 10 мая и наследующий день взрывать перемычку. Для меня это было подарком ко днюрождения. Увидеть такой "салют" в такой обстановке да еще в моментзавершения столь грандиозного мероприятия - тут и более избалованный человекпочувствовал бы себя на седьмом небе! Что ж, 11 мая меня действительно поздравили, но все прошло вполнетрадиционно: мы с друзьями подняли бокалы и чокнулись, стоя наверху, средистроительных машин. Я был вполне счастлив, ибо слушать приятные слова оттех, кого ты уважаешь, одно из самых больших удовольствий на свете. Каждыйчеловек нуждается в поддержке и ободрении, ибо каждый подсознательно ощущаетсвое несовершенство и, дабы обрести уверенность в себе, должен видеть знакиодобрения со стороны окружающих. Но салюта мне не досталось: в графикепроизошел сбой, и взрыв пришлось перенести на 12 мая. В этот самый день кампания противников проекта забушевала внизу, науровне моря, с удвоенной силой. Газеты Палермо и Катании запестрели броскимизаголовками "Динамитом хотят положить конец спорам", "Лава теперь не такстрашна", "Продолжается полемика вокруг проекта отведения лавы", "В Рагальнебоятся взрыва", "Ширится фронт противников проекта". Несколько профессоровКатанийского университета, членов "Италиа ностра", заявили, что отклонениепотока лавы грозит нанести непоправимый вред окружающей среде. Повторяемыеизо дня в день, такие заявления в конце концов внесли смятение в умыобитателей селений. Газеты сообщили, что жители Рагальны обратились спросьбой повременить со взрывом: лучше дождаться, пока угроза станеточевидной, поскольку в настоящий момент непосредственной опасности нет, воизбежание таинственных катаклизмов, маячивших, если верить членам "Италианостра" и Лиги в защиту окружающей среды, на горизонте, надо выяснить,грозит ли поток селению, тем более что лава идет со скоростью, непревышающей 20 м/ч, и все еще находится в нескольких километрах от Рагальны. Я не мог понять, почему проект вызывал такое бешенство. Глядя, какпротивники с пеной у рта защищают доводы, не выдерживающие, в сущности,никакой критики, я чувствовал, что мы имеем дело с чем-то похожим нарелигиозную или политическую ненависть. Вспоминал я по этому поводу и о том,как несколько лет назад в Италии бушевали страсти в стане противниковзакона, разрешающего разводы, а во Франции закона об искусственномпрерывании беременности. Ненависть к инакомыслящему самая стойкая. И чемменее она обоснованна, тем труднее ее искоренить. Вполне понятно, что у любого законопроекта, любой политическойпрограммы, любой религиозной догмы или даже такого проекта, как наш, всегданайдутся противники: люди неодинаково воспитаны, получили неодинаковоеобразование, к ним доходит разная информация, они живут в различномокружении, наконец, их способности мышления тоже различаются; неудивительно,что в итоге у человека вырабатывается позиция, не совпадающая, скажем, спозицией соседа. Однако противники данного проекта встретили саму идеюотведения лавы с такой ненавистью, что их нынешняя позиция была не то чтонеобоснованна, а просто выходила за пределы понимания. В ней невозможно былоразличить хоть какие-нибудь резоны - личные, политические или любые другие,менее явные. Утром 11 мая стало ясно, что с бурением шпуров мы не укладываемся всрок и что взрывать можно будет в лучшем случае не раньше завтрашнего дня.Мы были расстроены, но еще больше, казалось, были разочарованы бесчисленныекорреспонденты, получившие разрешение посещать площадку в определенные часы.Они уже две недели, а многие и дольше в нетерпении переминались с ноги наногу не будучи в состоянии предложить своим читателям что-либо поинтереснеебесконечных перипетий и подробностей полемики, без всяких разумных основанийразжигаемой нашими противниками. Я пытался разъяснить журналистам,приехавшим порой издалека, из Лос-Анджелеса или даже из Токио, причины новыхзадержек. Одна из них, кстати остается неясной мне самому и сегодня: почемуработы велись только днем? Было очевидно, что при трехсменной круглосуточнойработе все можно было бы закончить уже неделю назад, тем более что люди,вынужденные работать по двенадцать и более часов подряд, валились с ног отусталости. Мы, вулканологи хорошо знакомые с непредсказуемыми переменами внастроении вулкана, знали что все намеченное надо делать как можно быстрее,не откладывая, идет ли речь о кратковременном визите или о длительномисследовании, так как в любую минуту обстановка может радикальноперемениться, причем в любую сторону: извержение может забушевать так, чтопридется убираться подобру-поздорову, но может и утихнуть в один миг. Ссамого приезда мне не давала покоя мысль, что надо бы организовать работыкруглосуточно. Мне еще тогда сказали, что со следующего дня все будет именнотак. Но ни на следующий день, ни через день сменная работа так и неначалась. Мои коллеги также сожалели об этом, но не сумели привлечь на своюсторону профессора Катанийского университета - специалиста по инженернымсооружениям, отряженного администрацией для руководства работами. Я не могуточно сказать, до какой степени там, наверху, не сознавали неотложностиситуации, а в какой мере пошли на поводу у явных и скрытых противниковпроекта (а я почти уверен, что подобное давление оказывалось). Как бы то нибыло, все мы и Барбери, и Виллари, и Легерн, и Аберстен, и Рипамонти, и ясам были убеждены, что каждый потерянный день уменьшает шансы на успехпредприятия. Я даже начал опасаться, что извержение кончится и наши противникиотпразднуют победу: сам вулкан, сказали бы они, доказал ненужность затеяннойоперации. Однако именно теперь, когда полемика зашла столь далеко, на первыйплан выдвигалась не столько необходимость защитить несколько гектаров земельили несколько зданий, сколько возможность отработать технику защитныхмероприятий на случай, если какой-либо населенный пункт, может быть та жеКатания, оказался бы в критическом положении. Преждевременная остановкаизвержения лишила бы нас возможности приобрести ценный опыт, а "победа"наших противников, при всем своем негативном характере, прозвучала быпохоронным звоном для любых грядущих начинаний. На следующий день, 12 мая, случилось, как и опасались вулканологи,непредвиденное: уровень потока, который ранее колебался в обычных пределах -на несколько десятков сантиметров вверх или вниз, внезапно поднялся досамого верха стенки. Это произошло так быстро, что мы не успелиподготовиться, и лава перелилась через перемычку. Рабочие едва успелиизвлечь из шпуров свои инструменты и отойти на несколько метров, какогненная жидкость перевалила поверх стенки в самой ее низкой точке, потеклапо крутому склону и вмиг залила всю площадку, где только что кипела работа. К счастью, или, вернее сказать, по счастливой случайности, сразу послеэтого уровень лавы столь же резко упал, словно Гефест решил на этот разограничиться простым предупреждением. Площадка оказалась залитой слоем лавытолщиной не более 30 см. Однако лава не опустилась до прежнего уровня, тоесть до 2 м ниже верхнего обреза стенки (такой уровень вполне обеспечивалбезопасность работающих). Теперь до верха оставался всего метр, и хотяпродолжать работу было можно, приходилось действовать с удвоеннойосторожностью, дежурные, выставленные выше по течению, должны были ещевнимательнее следить за колебаниями уровня, чтобы успеть вовремя податьсигнал тревоги. Прежде чем продолжать бурение нижнего ряда шпуров, надо было очиститьплощадку. Разумеется, уже спустя несколько минут поверхность залившей еелавы погасла и затвердела. Но если ходить по ней можно было без всякогориска, то стоять на месте и тем более устанавливать буровое оборудованиенечего было и думать. Хотя с виду поверхность была черной и вполне твердой,в нижних слоях устойчиво держалась температура порядка 900oС, ижар оттуда шел такой, что находиться там было невозможно. Пришлось пустить вдело бульдозеры, грейдеры, скреперы, гидромолот. Они трудились двенадцатьчасов кряду, отбивая куски свежего лавового покрова, все еще багровые ипышущие жаром изнутри, и отгребая их к откосу, наваленному вдоль отводногоканала. В тот вечер мне надо было ехать в Педару на встречу с немецкимижурналистами, и часов в восемь я ушел с площадки. Я договорился с Фанфаном иФранко, что они подъедут к ужину и мы спокойно обсудим создавшуюся ситуацию,потому что среди грохота бульдозеров рядом с расплавленной лавой толком непоговоришь. Если все пойдет как надо, наутро можно будет взрывать. По правдеговоря, ничто не мешало сделать это уже вечером 12 мая или по крайней мереночью, но нам не хотелось обижать телевизионщиков. Они уже который день снетерпением дожидались этого часа, сидя на Монте-Кастелладзо, в несколькихсотнях метров ниже по склону, где силами префектуры для прессы былаоборудована отлично защищенная смотровая площадка под внушительной крышей изкрепких бревен, покрытых мешками с землей. Оттуда, не опасаясь летящихкамней, можно было спокойно снимать и сам взрыв, и огненный ручей, которыйдолжен был брызнуть. Пробило десять вечера, а моих друзей все не было. Голод становилсянестерпимым. В одиннадцать мое волнение настолько возросло, что я потерялвсякий аппетит. К двум часам ночи я ни о чем, кроме своих друзей, уже не могдумать. Я позвонил Антонио, но не застал его дома. За мной приехал ею шурини отвез меня в Николози, где пожарные держали с Фанфаном постояннуюрадиосвязь. Фанфан, однако, уже несколько часов как не выходил на связь и неотвечал на вызов. В этот самый момент раздался телефонный звонок от Орацио Николозо. Онзвонил из "Гран-Альберго", куда только что вернулся с площадки, и сразууспокоил меня, сказав, что все живы-здоровы и волноваться за них не надо.Вот только лава, продолжал он, опять резко поднялась - и как раз тогда,когда с наступлением темноты бурильные работы были остановлены, она вновьполилась через стенку... Наутро я застал площадку в таком же аварийном состоянии, как и суткиназад, с той разницей, что на сей раз слой лавы, выросший на земле, былтолще. Как и вчера, суетились бульдозеры, разбивая и отгребая в сторону 2000т раскаленной породы, а пожарные поливали лаву водой, чтобы облегчить задачугрейдерам, ковши которых не были приспособлены для такого специфическогоматериала, а также для того, чтобы водителям машин было не так тяжелоработать. Объем скопившейся на площадке породы составлял примерно 750 м3 и на ееуборку должно было уйти больше времени. Кроме того, лава залила три первыхшпура нижнего ряда, расположенного у основания стены, а это уже было хуже. Лава переливалась через стенку в течение всего нескольких секунд, исразу после этого ее уровень пошел на убыль, как накануне. Барбери, Виллари,Легерн, Аберстен, Рипамонти и еще несколько человек не хотели уходить сплощадки, опасаясь, что события могут повториться, и провели там всю ночь, стем чтобы в случае необходимости попытаться как-то защитить без малогопятьдесят пробуренных шпуров. Ночь была тревожная, казалось, ей не будетконца. Как всегда по ночам, росло беспокойство, мучили сомнения, не давалотдохнуть и расслабиться холодный ветер, а от огненной реки, к которой то идело кто-нибудь подходил, чтобы посмотреть на ее поведение или простосогреться, несло обжигающим жаром... К утру мои друзья сильно устали. У всехбыли осунувшиеся лица, а Франко к тому же совсем потерял голос. Он толькосипел, и в этом было что-то одновременно смешное и жалкое. Но дискуссия быланастолько серьезна, что ему, бедняге, волей-неволей то и дело приходилосьбрать слово. Вопрос стоят так: попытаться ли достичь полного успеха, рискуя в случаенеудачи потерять все, или удовлетвориться частичным успехом? Чтобы, какранее предполагалось, отвести в сторону весь поток целиком, надо былозаминировать самую нижнюю часть стенки, а для этого пришлось бы потерять ещецелые сутки на бурение новых шпуров. При этом лава вполне могла перелитьсявновь и уничтожить все то, что было сделано ранее, а это означало бы полныйкрах. Чтобы не рисковать, тем более что отныне уровень лавы держалсяпостоянно всего на 20-30 см ниже верхнего края стенки следовало действоватьнемедленно, то есть обойтись без бурения нижних шпуров. Но тогда при взрывеперемычки через пролом пошла бы лишь верхняя часть потока. Если бы не предыдущая полемика и не происки наших противников, янепременно стал бы добиваться полного успеха, оправдывавшего весь риск.Однако в случае провала последствия могли быть столь серьезными, чтооткладывать взрыв нельзя было ни на час. Я имею в виду последствия и дляоценки выбора мер по защите населения, и для самой науки вулканологии.Поэтому я встал на сторону тех, кто настаивал на необходимости взрыватьнемедля, считая, что частичный, но реальный успех лучше, чем успех полный,но не обеспеченный на сто процентов. Лучше синица в руках... Поскольку речь шла о мероприятии чисто технического характера, да ещенаправленном на спасение человеческих жизней, логично было бы, чтобы на егоосуществление влияли только факторы технического или гуманитарногохарактера. Так нет же! Уговаривая меня приехать на Этну, мои друзьярассчитывали использовать мой богатый опыт по части извержений и мое знаниеЭтны прежде всего для оказания давления на общественное мнение Катании, да ивсей Италии и лишь во вторую очередь для получения научно-техническихсоветов. Как ни странно, но в Италии меня знают лучше чем дома. Таков ужрезультат Суфриерской аферы. Теперь от меня требовали, опираясь на довериеитальянцев, всемерной поддержки группе, взявшей на себя нелегкую задачуотведения в сторону потока лавы. Тем самым я протянул бы руку помощи иминистру Лорису Фортуне, который, не побоявшись ответственности, принялрешение, имевшее далеко идущие общественно-политические последствия. После твердых и недвусмысленных заявлений в поддержку проекта,сделанных мной в газетах, по радио и телевидению, мы просто не имели правана ошибку, ибо тем, кого я поддерживал, ошибки теперь не простили бы. Чтокасается стиля моих заявлений, то он был таковым и в силу свойств моегохарактера, и в силу создавшейся ситуации. Тем более теперь не следовало зрярисковать. Дело, как видим, заключалось не в науке и не в желании спастилюдей. Было уже четыре часа пополудни, когда гусеничные машины кончили наконецразгребать все еще раскаленную лаву, загромождавшую площадку. Рольф Аберстенсказал, что ему требуется двенадцать часов, чтобы заложить заряды,подсоединить их и подготовить установку. Что ж, тем хуже для телезрителей,столь долго ожидавшееся событие, то есть взрыв, после которого лава должнабурно хлынуть в отводный канал, произойдет глубокой ночью, а не в удобноедля прямого репортажа время. О том, чтобы повременить со взрывом, не моглобыть и речи, так как за это время лава вполне была способна вновь перелитьсячерез стенку. Несмотря на мои беседы с префектом, ни автомобилям, ни журналистам таки не было разрешено подниматься выше километровой отметки, посколькувулканологи, продолжавшие числиться официальными экспертами, не дали на этосвоего согласия. Лишь немногим репортерам, оказавшимся хитрее других или,может, не так боявшимся натрудить ноги, удалось посетить нашу площадкуотдельно от своих коллег, навещавших нас в официально разрешенные часы. Неизвестно, по какой причине круглые сутки в воздухе висела целая тучавертолетов, и шум от их двигателей выводил нас из равновесия. Вертолетамипользовались все моряки, военные, карабинеры, начальство из Рима, местноеначальство, кабинетные вулканологи, просто любопытные, туристы, репортеры,кинооператоры... В этот день последний (как мы надеялись) перед взрывом - журналистовпривезли на смотровую площадку на Монте-Кастелладзо. Мы с Франко Барберипровели там часа по два каждый, отвечая на вопросы, в том числе участвуя впрямых трансляциях итальянского телевидения. Огромным преимуществом прямойпередачи является то, что вы обращаетесь к зрителю без посредников и, такимобразом, сами заботитесь, чтобы зритель вас понял. Если вы ясно выражаетесвои мысли и вас не прерывают, то все вас поймут. Совсем другое дело, когдапроисходит так называемая запись: в этом случае до зрителя или слушателядойдет лишь то, что пропустит ответственный за передачу. То есть ведущий,или главный редактор, или начальник последнего, или какая-то группазаинтересованных лиц, или политические власти. Именно таким образомвозникают разного рода искажения, умышленные или нечаянные, но всегданежелательные, поскольку они ведут к искажению истины. Что-то, бывает,опускают по ошибке, недосмотру или некомпетентности оператора, разрезающегои монтирующею пленку, но бывает и так, что ту или иную фразу намеренновырывают из контекста или произвольно стыкуют с другой фразой, чтобы вместовашей мысли прозвучала прямо противоположная, зато близкая идеям журналистаили его начальника. Для людей, улавливающих разницу между прямой трансляциейи записью, бывает достаточно услышать радио- или телепередачу, чтобы сразуопределить степень честности ее организаторов. Короче, мы с Барбери были очень довольны, когда нам предоставиливозможность выступить в прямом репортаже итальянского радио и телевидения исказать несколько слов в защиту нашей операции, за которой затаив дыханиеследил весь мир и о которой было сказано столько неправды. Глава двадцать вторая, где рассказывается об окончании эксперимента и о том, чем окончиласьпопытка отвести лаву в сторону и как Этна превратила начальный частичныйуспех в полную победу. Вплоть до четырех часов дня в неумолчном грохоте бульдозеров ивертолетов, под взглядами десятков журналистов, находившихся на смотровойплощадке Монте-Кастелладзо, продолжалась расчистка площадки от лавы,залившей ее во второй раз. Дежурные не отводили глаз от огненной реки,уровень которой держался на прежней опасной высоте. Новые "всплески", какговорили рабочие, могли поставить под удар весь проект: взрыв пришлось быоткладывать каждый раз еще на двенадцать часов, а при большем объеме лавыплощадка могла оказаться безнадежно выведенной из строя. Трижды за эти долгие часы звучал сигнал тревоги, и трижды нам удавалосьотстоять площадку. Мне уже приходилось рассказывать, насколько нереальныпопытки остановить реку жидкого огня, поливая ее водой: даже океану это непод силу. Однако опыт показал, что, если направлять достаточно сильную струюводы не на фронт и не на верхнюю поверхность, а только на боковую сторонупотока, то удается образовать на ней твердую корочку толщиной в миллиметр, иэта хрупкая корочка способна сдержать расплавленную породу. Дело в том, чтодинамическое давление лавы направлено не перпендикулярно, а параллельнобоковой поверхности, и благодаря этому корочка не лопается. Как только один из нас, дежуря на гребне, замечал, что уровень лавыподнимается, он подавал сигнал тревоги, и пожарные готовились вступить вдело. Поливка начиналась в момент, когда над верхним краем темнойбазальтовой стенки появлялась тонкая ярко-красная черта. Эффект былмгновенным: через несколько секунд свечение исчезало за вновь выросшейхрупкой загородкой из лавы, застывшей под струей воды; надстройка росла помере того, как повышался уровень в реке лавы. Когда уровень падал,раздавались вздохи облегчения и расцветали улыбки, а над стенкой оставалсяневысокий и до боли тонкий новый заборчик, напоминавший о недавней панике.Теперь, если все повторится, лаве придется карабкаться выше, но ее вновьвстретят струи воды из пожарных брандспойтов. За время расчистки подрывники приготовили четыре дюжины зарядов, итеперь приступили к их установке. Установить заряды значило не толькопоместить их в шпуры, но еще и полностью отладить сложную системуохлаждения, подключить провода, подвести воду и сжатый воздух, замуроватьшпуры, проверить систему управления и последовательного взрывания. Вподрывном деле не меньше тонкостей, чем в строительном. Аберстен и еготоварищи опытные мастера, и, глядя на них в течение двенадцати часов, покашла подготовка взрывной системы, я восхищался неторопливой уверенности ихдвижений, свойственной всякому профессионалу высшей квалификации,уверенности, на которую не могли повлиять ни двадцать часов непрерывнойутомительной работы, ни соседство огненной реки, текущей буквально над ихголовами, ни, наконец, два зенитных прожектора, заливавших площадку белыми,жесткими, прямыми лучами, резко выделявшимися на фоне лавы, игравшейзолотыми и алыми отсветами, и багрово-красного дыма, повторявшего этиотсветы и своим непрерывным движением составлявшего поразительный контраст смертвой неподвижностью искусственного света прожекторов. К часу ночи, как по команде, все вдруг неторопливо полезли вниз слесов, возведенных накануне вдоль стенки, и медленно, устало отошли в теньпозади ближайшего прожектора. Я не осмелился спросить ни у рабочих, ни умастеров, ни у инженеров, что случилось, почему они покинули площадку.Тревога не покидала меня: что-то не получалось? Дело было явно не в вулкане,так как я сам стоял на гребне стенки, наверху, одновременно следя за лавой ипытаясь согреться на холодному ветру (я не захватил с собой ни пуловера, нитеплой куртки), и мог убедиться, что огненная река течет спокойно. В чем жедело? Неполадки? Или... Рабочие уселись на землю. Один из них раздал бутерброды, другой разлилпо стаканчикам горячий кофе. И немедленно запах кофе, этот типичноитальянский запах, навеял уют и тишину. Десять минут спустя подрывники сталиподниматься на ноги, отряхиваться, отпускать шуточки и все так женеторопливо, ступая уверенно и тяжело, потянулись на площадку: они простопозволили себе немного передохнуть, впервые за девять часов труда, и теперьвозвращались на рабочие места. Около трех часов пополуночи Аберстен попросил военных увести десятокпосторонних, которым до того было позволено стоять рядом, туда, где уженаходилось четыреста или пятьсот человек официальных лиц, представителейобщественности, журналистов, операторов телевидения, карабинеров, водителейстроительно-дорожных машин, гидов, на смотровую площадку, оборудованную нахолме Монте-Кастелладзо. Все эти люди уже в течение многих часов наблюдали,как там, на площадке, работали специалисты в белых защитных касках,работали, прилепившись к стенке, по ту сторону которой отсюда это было ясновидно медленно и величаво двигался поток жидкой лавы и в двух белыхабсолютно неподвижных лучах прожекторов, бьющих с близкого расстояния,вились красноватые вихри. Одни смотрели как завороженные, не отрываясь,другие, утомившись за нескончаемые часы ожидания, спали прямо на земле илисвернувшись на сиденье автомобиля. Устали и бывшие на площадке, причем, вероятно, больше других устали нете, кто был занят непосредственно работой, а кто, как я и мои товарищи,оказались почти не у дел: мы, конечно, продолжали следить за лавой, пытаясьпредугадать ее поведение и будучи готовы при необходимости отдатьраспоряжения пожарным, но это была все-таки пассивная деятельность, котораяне могла разогнать сонливость. Несколько раз за это время мне удавалосьприкорнуть, свернувшись калачиком прямо на стенке, где с одной стороныобдавала жаром огненная река, а с другой размеренно двигались подрывники, иэтот краткий сон восстанавливал силы - явление, хорошо знакомое спортсменам.Я принадлежу к числу счастливых людей, способных засыпать в любойобстановке, в любую минуту и восстанавливать таким образом не только силы,но и абсолютно необходимое и обеспечиваемое только сном равновесие - ифизическое, и моральное. Незадолго до четырех часов Рольф Аберстен и еще трое-четверо рабочихспустились с лесов и сказали "Э пронто" ("Готово") Аппаратура управлениявзрывом находилась в небольшом укрытии-бункере, оборудованном в трехстахшагах. Все члены "штабной группы" отправились в укрытие, а я решил пойти насмотровую площадку Монте-Кастелладзо вместе с проводниками, чтобы лучшевидеть, как лава пойдет через пролом. Смотровая площадка гудела, как улей,все были возбуждены: только что сообщили о наступлении давно ожидаемойминуты. Избегая журналистов, я затерялся в кучке сицилийцев-горцев: мне подуше их солидность, здравый смысл и грубоватые крестьянские шутки. Внезапно я почувствовал, как мною овладевает каменное равнодушие ковсему, из-за чего здесь царило такое возбуждение. Мне вдруг стало всебезразлично. Свою роль, безусловно, играла накопившаяся усталость, но, крометого, теперь, когда решающий шаг был сделан и ничто уже не могло помешатьосуществлению проекта, который мы так давно вынашивали, разрабатывали,защищали, на меня ни с того ни с сего навалилось ощущение полнойнезаинтересованности в том, что будет. И я вновь узнал это чувство, скоторым впервые познакомился сорок лет назад, на войне, когда, заложиввзрывчатку, мы вот так же ждали взрыва. Тогда, в 40-е годы, подпольщики работали только по ночам, и лишь подутро, как сегодня на Этне, оканчивали все приготовления и отходили. Иногдамы использовали бикфордов шнур или электропровод, например, чтобы свалитьлинию электропередачи, взорвать пост централизации на железной дороге илипросто разворотить пути; иногда взрыв вызывал сам проходящий поезд. Часыперед акцией были полны действия, тревоги, напряжения, опасностей. Этоначиналось в момент, когда, сгибаясь под тяжестью своей смертельно опаснойноши, мы выходили из дому и шли к месту встречи. Вокруг подстерегалаопасность, везде были враги - оккупанты и их пособники, полицейские,жандармы, военные, гестаповцы... К месту встречи мы приближались осторожно,как к западне, а потом, встретившись, все так же настороже, прикрываясьнапускной беззаботностью, отправлялись к месту акции. Иногда нам предстоялонесложное дело - взорвать опору электропередачи или железнодорожные рельсы,в другие дни перед нами стояла более крупная, стратегическая задача,например разрушить на железной дороге пост централизации или туннель, иливоенные гаражи, или, например, вывести из строя железнодорожный мост черезреку Мез, к которому за все четыре года нам так и не удалось дажеприблизиться. Установка взрывных зарядов, чаще всего толовых, иногда пластиковых,бывших в те годы в новинку (их нам изредка сбрасывали английские самолеты),оказывалась настолько увлекательной, что мы порой забывали про всякуюосторожность. Оставалось только горячее желание все провести как следует,удовлетворение от того, что ты что-то сделал своими руками и сделал хорошо.И когда все было подготовлено, выполнено с тщанием, без которого нетхорошего рабочего, или инженера, или бойца, мы складывали инструменты,садились на свои велосипеды и не торопясь отъезжали, выполнив свою задачу. Не знаю, знакомо ли было моим тогдашним товарищам овладевавшее мноючувство внезапной отстраненности от всего, что занимало нас целиком впредыдущие часы. Я никогда им об этом не говорил, потому что наступлениеэтого чувства у меня совпадало с ощущением сильного нервного напряжения,усталости, прорывавшейся наружу, только когда все было готово. А когда мывстречались вновь, готовые к новым акциям, было уже не до ощущений: я о нихзабывал и думать. Сегодня никого из моих товарищей не осталось в живых. И вэтот день, в четыре часа утра 14 мая 1983 г., я вновь ощутил, какнаваливается на меня внезапное и кажущееся равнодушие ко всему, что безостатка занимало мой ум целую неделю, днем и ночью. Лет сорок это чувство неприходило ко мне, и я о нем забыл. Я уже говорил, что мне по характерусвойственно отбрасывать прошлое и жить настоящим и будущим. Чтобы вновьвоскресли в моей памяти эпизоды минувших времен, мне необходимо было сновапопасть в точно те же условия, и вот теперь я стоял в толпе и вместе совсеми, без всякого волнения, почти равнодушно ждал, когда же Аберстен подасткоманду и прозвучит взрыв. Он прозвучал в 4 ч 04 мин. Вернее, в этот момент прогремел первый изтрех отдельных взрывов, рассчитанных с интервалами в несколько десятковсекунд. Сначала брызнул сноп искр и раздался глухой грохот взрываемойпороды, потом поднялась густая завеса пыли и скрыла от наших взглядов,прикованных к перемычке, ту ее точку, которая интересовала нас больше всего,где прямо напротив нас должна была покатиться огненная река. Прошлонесколько томительных минут, пока рассеялась плотная пыль. И тот да мыувидели, как медленно, не спеша, лава широким фронтом движется в нужном намнаправлении: стена была разрушена, подрывники справились с задачей. Равнодушие мое куда-то делось, и, забыв про усталость, я бегомустремился к зияющему пролому в стене. Впереди меня бежали Барбери, Легерн,Виллари, Аберстен, Рипамоши, еще какие-то люди. Брешь получилась широкая,что надо. Но мы знали, что, поскольку нам не удалось заминировать низстенки, основание ее осталось на месте, и нижняя часть потока продолжалатечь по прежнему руслу. Подошли журналисты. Я им ответил, что думал: результат отличный, всоздавшихся условиях могло быть и хуже, однако если бы лава дважды непереливалась через стенку и мы сумели бы пробурить нижний ряд шпуров, томогли бы достичь и большего. Я сказал, что мы добились полууспеха, нофранцузской публике это было преподнесено как полупоражение. Полууспех илиполупоражение считать можно и так и этак, это все равно что сказать остакане "полупустой" или "налитый до половины". Через двое суток полууспех стал полным успехом. Припугнув нас 12 и 13мая, когда из-за переливов лавы мы не смогли заминировать основание стенки,сейчас судьба расщедрилась и преподнесла нам подарок: в результате взрыватуннель, куда 500 м ниже уходил поток, неожиданно оказался наглухо забитымобломками берегов, отломившимися при сотрясении. Облепленные жидкой лавой,эти глыбы, подобно чудовищным красным бегемотам, грузно поплыли вниз потечению. Вначале они образовали запруду, из-за которой лава вышла из берегови растеклась поверх застывших потоков, прошедших здесь в начале извержения.Тем самым фронты, угрожавшие Рагальне на километр ниже, оказались еще вбольшей степени отрезанными от своего источника питания. Затем запруду прорвало, и "бегемоты" один за другим поплыли ко входу втуннель. Об этом широком и высоком туннеле мы знали давно, но нам и в головуне могло прийти, что он нам так сильно поможет. В несколько часов обломки"запечатали" туннель, после чего лаве не оставалось другого выхода, кактолько разливаться поверх широчайшего каменного панциря, наросшего в началеизвержения что она и делала с 15 мая и вплоть до конца событий, то есть до 6августа. В итоге примерно 80% объема потока, составлявшего в среднем 15 м3/час,оказалось отведенным по искусственному руслу к западу, мимо подножияМонте-Кастелладзо, а 20% прошли к востоку. Фронты, угрожавшие Рагальне,Николози и Бельпассо, были полностью отрезаны и остановились тогда же, 15мая. За первые 47 суток извержения, с 28 марта по 15 мая, лава разрушила 14км шоссе, 52 здания, 76 га лесов, 25 га садов. В течение 83 суток, прошедшихпосле операции по отведению лавы, не пострадал ни единый метр шоссе, ни одинтелеграфный столб, ни один дом, ни одна телефонная линия, ни один клочокземли. Те из вас, кто знал Этну раньше, найдут ее сильно изменившейся. Такслучается после всякого извержения, однако сейчас изменения, коснувшиеся итопографии, и облика того сектора горы, где больше всего туристов, поражаюткаждого, кто приезжает сюда и для кого Этна - это прежде всего именно узкийюжный сектор. Новый чудовищный горб застывшей лавы - 150 млн. м3свежезатвердевшего базальта дает представление о мощи вулкана. А ведьизвержение 1983 г., о котором только и было слышно с середины апреля и досередины мая, когда после успешного осуществления нашего проекта средствамассовой информации, словно сговорившись, как воды в рот набрали, этоизвержение, продолжавшееся при полном неведении широких масс вплоть доначала августа, было одним из самых маломощных за все те 34 года, что я хожуна Этну. Вообразите только, что могли бы натворить более крупные извержения,подобные, например, извержению 1928 г., или те, что происходили в 1950-1951или в 1971 г., а тем более чудовищные катаклизмы, подобные извержению 1669г., когда, казалось, поднялись сами циклопы, сидящие в недрах горы. Врезультате увлекательного приключения, в которое вылилась попытка отвести всторону поток лавы, изменился даже характер моей книги, которая сейчасподходит к концу: захватывающие технические подробности, огромныйобщественный резонанс этой операции, наконец, тот невероятный интерес,который данный проект вызвал лично у меня, все это никуда не уходило за пятьпоследних месяцев, пока я писал вторую половину моей книги, и то, о чем яранее намеревался рассказать в последних шести главах, растаяло заголубоватыми дымками, вьющимися над потоками лавы. Я не успел рассказать о строении земной коры под Этной, о взаимныхперемещениях евразийской и африканской плит, граница между которымипролегает как раз под нашим вулканом и определяет вулканические исейсмические явления в этой области. Не удалось мне поговорить и на тему,дорогую моему сердцу вот уже более трети века. Я имею в виду чрезвычайнуюважность вулканических газов не только для характера деятельности самихвулканов, но и для возникновения океанов и атмосферы: если бы не быловулканов, они были бы совсем другими, и еще неизвестно, смогли ли бы онисуществовать вообще. Отсюда вытекает та исключительная роль, которую играливулканические газы в зарождении жизни и в ее невероятной эволюции вплоть допоявления животных, наделенных разумом, то есть нас с вами. Не смог я как следует рассказать и о ландшафтах Этны, волнующих меня,как встарь, всякий раз, когда я вновь приезжаю сюда, о садах у ее широкогоподножия, которые дарят "золотые плоды", о дивных лесах, взбирающихся на еесклоны. Сколько еще надо рассказать!
|
