В. В. Рубцов, А. Д. Урсул | Проблема Внеземных Цивилизаций

Библиотека | Раритеты

В. В. Рубцов, А. Д. Урсул | Проблема Внеземных Цивилизаций

Академия Наук Молдавской ССР

Отдел философии и права

Комиссия по истории науки и техники

Научный совет по философским и социальным проблемам науки и техники

В. В. Рубцов, А. Д. Урсул

Проблема Внеземных Цивилизаций

Философско-методологические аспекты 2-е, доп. изд.

Кишинев «Штиинца» 1988

ББК 22.632 Р 82

Рецензировали и рекомендовали к печати

академик АН МССР Т. И. Малиновский,

доктор философских наук Ю. А. Школенко,

доктор физико-математических наук С. А. Москаленко,

доктор физико-математических наук П. И. Хаджи

Рассматриваются история развития и современное состояние проблемы внеземных цивилизаций. Особое внимание уделяется проблемам существования других цивилизаций космоса, перспективам их поиска, обсуждаются различные формы и типы контактов с ними. Развивается деятельностный подход к цивилизационным процессам во Вселенной, дается определение космической цивилизации и исследуются возможные пути и закономерности развития разумной жизни во Вселенной. Подчеркивается, что продвижение в проблеме внеземных цивилизаций важно прежде всего для более глубокого познания земного человечества, становящегося космической цивилизацией, для прогнозирования его будущего развития. Анализируются идеологические аспекты проблемы внеземных цивилизаций, которые являются существенно важными для целостности изложения вопроса в условиях современной международной обстановки.

Книга рассчитана на философов и ученых других специальностей, интересующихся проблемой внеземных цивилизаций.

3607000000—137 © Издательство

Р М7555(10)-88 «Штиинца», 1988 г.,

с изменениями

ISBN 5—376—00463—5 (доп. тираж)

Введение

Прошло лишь около 30 лет с тех пор, как проблема внеземных цивилизаций (ВЦ) перестала рассматриваться как почти исключительно сфера деятельности фантастов и заняла свое место в ряду других научных проблем. Безусловно, в этом процессе сыграло важную роль проникновение земной науки во Вселенную, успехи практической космонавтики, существенно повлиявшей на традиционно «отстраненное» понимание космоса как чего-то далекого от человеческих нужд и деяний. Дело, однако, не только в социально-психологических изменениях, не только в новом отношении к проблеме ВЦ. С конца 50-х гг. сама проблема, ее структура и содержание становятся иными. Общие рассуждения о возможных формах жизни и разума вне Земли сменяются расчетами систем радиосвязи, применимых для расстояний в десятки и сотни световых лет, оценками возможного количества населенных миров в Галактике — во многом спорными, но тем не менее заслуживающими обсуждения. Именно сочетание этих двух моментов — изменение подхода к проблеме исследователей, занимающихся ею, и изменение отношения к ней со стороны научного сообщества и общества в целом — и определило статус проблемы внеземных цивилизаций на протяжении последних двух с половиной десятилетий.

Характерно, что при этом само понятие «проблема ВЦ» не подвергалось строгой теоретической экспликации — оно употреблялось различными авторами в хотя и близких, но не всегда тождественных смыслах1. Как отмечал Е. Т. Фаддеев па XIII Чтениях К. Э. Циолковского в Калуге в 1978 г., одни авторы подразумевают здесь совокупность проблем, связанных с поиском ВЦ, другие — только проблему их существования, третьи — проблему установления связи с ними и т. д.2 В логике науки проблема понимается как некоторое «знание о незнании»3, пред-ставимое в виде системы вопросов. Учитывая это, мы вслед за Е. Т. Фаддеевым будем рассматривать понятие «проблема ВЦ» как собирательное по отношению ко всему комплексу встающих здесь вопросов — существования ВЦ, распространенности их во Вселенной, контакта с ними и т. п.

Проблемная ситуация в науке (отражением которой является научная проблема) возникает как противоречие между эмпирическим и теоретическим уровнями знания либо между отдельными составляющими одного из этих уровней. Ограничиваясь рассмотрением «межуровневых» проблем (как наиболее важных), мы можем разделить их на два основных типа — проблемы сущности и проблемы существования. В первом случае перед нами есть некоторое явление, которое нуждается в теоретическом объяснении; во втором — теоретическое построение, которое должно быть эмпирически подтверждено (т. е. должны быть найдены некоторые реальные явления, предсказываемые данной теорией). Иными словами, проблема сущности возникает в случае, когда теоретическое познание отстает от эмпирического, а проблема существования — в противоположной ситуации. Первая предполагает наличие (обычно не выделяемой явно) «подпроблемы изучения», заключающейся в выборе наиболее адекватных методов исследования объектов, сущность которых мы пытаемся постичь; вторая — наличие (уже более явной) «подпроблемы поиска» предсказываемых явлений.

Предпосылки проблемы сущности преимущественно эмпиричны4 — это прежде всего знание о существовании явления, решение же ее (как результат исследования) носит теоретический характер и заключается в создании теории изучаемого явления. Напротив, предпосылкой проблемы существования является наличие теории объекта, из которой с определенной степенью необходимо-сти выводилось бы утверждение о его существовании, а решением — эмпирическое подтверждение этого предсказания.

В реальном — и достаточно масштабном — научном исследовании обычно последовательно присутствуют обе разновидности проблемы (ибо научная теория должна и объяснять наличные факты, и предсказывать новые). С другой стороны, не часто проблема одновременно является и «эссенциальной», и «экзистенциальной». Это и понятно — ведь для того, чтобы искать, мы должны знать, что ищем; равным образом, изучать можно лишь нечто реально существующее. Но именно к разряду таких «нетипичных» проблем относится проблема ВЦ. С одной стороны, у нас пока нет никаких эмпирических данных о ВЦ, с другой — отсутствует и развернутая теоретическая модель космической цивилизации, которая — в своем «генетическом» аспекте — позволила бы оценить «необходимость существования» ВЦ (и в конечном счете — распространенность их), а в аспекте «актуальном» — дать обоснованные рекомендации по их поиску. ВЦ на данном этапе изучения проблемы — это идеальные объекты, конструируемые непосредственно в рамках научной картины мира как гипотетические элементы последней.

Рассматривая алгоритм решения «эссенциально-экзистенциаль-ной» проблемы вообще, безотносительно к интересующей нас проблеме ВЦ, мы можем изобразить его в виде схемы:

1. Создание исходной гипотетической модели объекта в раз-вернутом теоретическом виде путем «переноса» уже существующих теорий аналогичных объектов.

2. Теоретическое решение вопроса о существовании такого объекта (если генетическая составляющая исходной теории неразвита, мы можем в лучшем случае сделать вывод о том, что такое допущение не противоречит известным законам).

3. Теоретическое (на основании принятых характеристик иде-альной модели) решение вопроса о том, как можно обнаружить и изучить объект.

4. Поиск, обнаружение, изучение объекта.

5. Модификация исходной теории с учетом эмпирических данных.

Иными словами, в той мере, в какой проблема ВЦ может рассматриваться как обычная научная проблема (что предполагает достаточно четкое разграничение активного субъекта и пассивного объекта познания), ее можно представить как ряд подпроблем:

1. подпроблема сущности ВЦ; 1а. подпроблема изучения ВЦ;

2. подпроблема существования ВЦ; 2а. подпроблема поиска ВЦ,

Для обычной научной проблемы этого было бы достаточно; но в проблеме ВЦ мы с самого начала ориентируемся не на пассивные, а на активные объекты (уже расчет на получение информации о ВЦ путем «радиопереговоров» — показатель этого). Разумеется, в конкретном познавательном отношении гипотетическая внеземная цивилизация может рассматриваться как объ ект познания; по существу же она субъект, и даже если является объектом, то — «сравнимым с исследователем по совершенству»5. Исторически сложилось так, что проблемой ВЦ до недавнего времени занимались преимущественно ученые-естественники, которые принесли в эту область не только достижения естественных наук, но и склонность видеть в ВЦ пусть специфические, но в конечном счете природные объекты. Между тем земные сверхсложные системы (в частности и в особенности — социокультурные) изучаются прежде всего не естественными, а философскими и гуманитарными науками. Надо полагать, что астрофизика и радиоастрономия сами по себе не могут претендовать на адекватное отражение социальной ступени развития материи вне Земли; с их помощью могут быть получены определенные эмпирические данные, интерпретация и объяснение которых требуют перехода уже к качественно иной системе понятий.

Охватывая целый комплекс научных дисциплин (от истории и этнографии до астрономии и радиофизики), проблема ВЦ является междисциплинарной и, более того, общенаучной проблемой — не в том, разумеется, смысле, что она нуждается в методах и достижениях всех известных научных дисциплин (таких проблем пока просто не существует), а в менее очевидном и более содержательном смысле этого термина, подразумевающем наличие в этой проблеме как естественнонаучной и технической, так и философско-гуманитарной составляющих. Междисциплинарность и общенаучность проблемы ВЦ не исключают, а, напротив, предполагают существование определенной теоретической системы, связывающей воедино ее «дисциплинарные аспекты», конституирующей данную проблему как некоторое «выделенное» явление научной мысли. Представляется справедливым мнение, что такая основа должна иметь социологический (в широком смысле слова) характер , ибо предметом проблемы ВЦ «служат не звезды и планеты, вообще не природные объекты, а цивилизации, общества, социальные процессы»6.

«Изначальная активность» социокультурных систем и приводит к появлению в проблеме ВЦ еще одной существенной под-проблемы, помимо перечисленных, а именно — подпроблемы контакта. По сути это проблема активного (и в значительной мере — не контролируемого субъектом) воздействия объекта на субъект. Очевидно, что подобная проблема не может возникнуть в «стандартном» естественнонаучном исследовании, в основе которого лежит представление о пассивном объекте и активной деятельности с ним субъекта.

Своеобразие современного состояния проблемы ВЦ заключается в том, что исследования ее ведутся без всяких эмпирических данных о самих внеземных цивилизациях. Нельзя сказать, что такая ситуация исключительна: науке на протяжении ее истории неоднократно приходилось искать объекты и явления, предсказываемые из общетеоретических соображений (например, некоторые элементарные частицы). Тем более важна сегодня задача поиска и обнаружения ВЦ или — в более общем плане — вопрос об их существовании, который можно охарактеризовать как основной на современном этапе изучения проблемы ВЦ.

Мнения исследователей относительно возможности чисто философского решения этого вопроса весьма различны. Так, Л. В. Фесенкова полагает, что «наличие жизни во Вселенной не может быть выведено непосредственно из содержания теории развития... Материалистическая диалектика не дает прямого доказательства существования инопланетных форм жизни»7. Вместе с тем, на взгляд А. М. Старостина, позиция абсолютной уникальности земной цивилизации «неверна мировоззренчески и методологически», она «основывается на метафизической методологии»8. Е. Т. Фаддеев считает, что проблемой является не наличие, а поиск ВЦ9.

Нам, однако, представляется, что не существует философского «запрета» на единственность земной цивилизации — во всяком случае пока (ибо не построена еще последовательная и убедительная цепь философских доказательств идеи наличия ВЦ). Нельзя не согласиться с Е. Т. Фаддеевым в том, что философию интересует «мир в целом»10 и единственность земной цивилизации даже в рамках Метагалактики не означает ее «абсолютной уникальности». Однако с точки зрения методологии поиска ВЦ идеи «абсолютной» и «относительной» уникальности практически тождественны.

Неоднозначность и непростота решения основного вопроса проблемы ВЦ связаны с самой сущностью этой проблемы. Идея множественности обитаемых миров, возникнув исторически как идея философская (ибо только так она и могла возникнуть в условиях отсутствия не только эмпирических данных, но и научной картины мира, в которой эта идея — уже не просто как идея, а как элемент целостной картины — была бы теоретически выводима), в процессе развития научной картины мира (НКМ) «проникла» в нее и «слилась» с определенными ее элементами. Но и сегодня мы не можем сказать, что «населенность космоса доказывается наукой». Научные данные этой идее не противоречат, но незнание ряда важных моментов (сущность процессов возникновения планет, жизни на них и т. п.) лишает основанные на этих данных построения строгой определенности.

Очевидно, что в условиях отсутствия информации о существовании ВЦ исследования должны быть направлены как на получение такой информации, так и на построение некоторой теоретической модели искомого объекта (космического социума), причем эти направления взаимосвязаны и взаимозависимы. «Найти неизвестный объект — значит зафиксировать различными методиками его свойства, и, следовательно, необходимо предварительно знать, какие проявления искомого объекта можно ожидать в заданных условиях»11. Необходимость теоретических исследований проблемы ВЦ, таким образом, очевидна; возможность же таких исследований проистекает в первую очередь из материального единства мира, и прежде всего — из того известного обстоятельства, что в каждом явлении наряду с единичными моментами содержатся моменты всеобщности. Земная цивилизация, к примеру, это не только земная цивилизация, но также и конкретное проявление кос мической цивилизации. Познавая земную цивилизацию, мы тем самым познаем и космический социум в целом, ибо, как писал Ф. Энгельс, «всякое действительное, исчерпывающее познание заключается лишь в том, что мы в мыслях поднимаем единичное из единичности в особенность, а из этой последней во всеобщность; заключается в том, что мы находим и констатируем бесконечное в конечном, вечное — в преходящем»12.

Своеобразным силовым центром, объединяющим весь комплекс научных задач, оказывается постановка проблемы ВЦ — как исходная, лежащая в основе истории проблемы, так и «текущая», являющаяся формой существования этой проблемы в некоторый данный момент. Как отмечал Э. Г. Юдин, «говоря о постановке проблемы, следует иметь в виду прежде всего то, что она отнюдь не тождественна простому формулированию вопроса относительно определенной реальности. Любая подлинно научная постановка проблемы органически соединяет в себе два момента: обнаружение неполноты сложившегося знания в соответствующей области и, хотя бы в самом общем виде, подход к способу преодоления этой неполноты»13.

Таким образом, правильная постановка проблемы ВЦ отнюдь не дана нам уже в начале исследований; она является скорее результатом первого этапа анализа проблемы и необходимым ус ловием успешного ее решения. Под решением проблемы ВЦ мы понимаем не только и не столько получение эмпирического доказательства существования внеземных цивилизаций, сколько создание развитой науки о космическом социуме — науки, имеющей свои фундаментальные теоретические схемы и эмпирический базис, свою систему интерпретативных предложений, связывающих теорию с эмпирией, свою методику поиска и изучения ВЦ, позволяющую постоянно развивать эмпирические знания. Следуя Е. Т. Фаддееву, мы будем называть эту науку астросоциологией14. С этой точки зрения «социологическое ядро» проблемы ВЦ, о котором говорилось выше, является как предпосылкой, так и результатом развития проблемы.

Разумеется, построение астросоциологической теории предполагает наличие некоторого эмпирического базиса, а следовательно, и необходимость решения соответствующих подпроблем (поиска, изучения и т. д.). Каждая из этих подпроблем имеет в своем решении как теоретическую (разработка теории или методики), так и эмпирическую (применение этой теории или методики в процессе исследования) составляющие. Хотя основной задачей текущего этапа исследований остается эмпирическая проверка гипотезы о существовании ВЦ, предметом астросоциологии как развитой науки должна явиться социальная ступень развития материи в целом; а следовательно, возможность постоянного расширения ее эмпирического базиса («теория и методика поиска ВЦ») имеет самостоятельное — и существенное — значение.

Помимо основного, научного решения проблемы ВЦ — их обнаружения и создания соответствующей теории — в перспективе мыслимо и «дополнительное», общекультурное ее решение — общение космических цивилизаций как «самостоятельная ценность», не ограниченная утилитарными потребностями каждой из них и выражающаяся во взаимном обогащении содержания общающихся социальных организмов.

Как отметил В. Ф. Шварцман, проблема ВЦ имеет скорее общекультурный, чем узконаучный характер15. Действительно, взаимодействие субъектов невозможно полностью описать на основе субъект-объектной модели (хотя бы и учитывающей «изначальную активность» объекта); в этом случае мы не принимаем во внимание многие субъективные факторы «объекта». Между тем научный метод целиком основан на субъект-объектном подходе; «уравнять» субъект с объектом — значит выйти за рамки науки в область философской теории общения. Но при всей важности общекультурного аспекта проблемы ВЦ и необходимости учитывать его в научном поиске ВЦ последний обладает известной самостоятельностью и выделенностью — уже хотя бы потому, что прежде, чем общаться с ВЦ, мы должны их найти.

Существенной чертой проблемы ВЦ является ее фундаментальность, которая заключается в изучении наиболее глубоких связей человеческого общества и мира, места земной цивилизации в космосе, т. е. в конечном счете — глубинных вопросов мировоззрения, стоящих перед человечеством на всем протяжении его развития и по-разному осознаваемых и интерпретируемых на различных этапах истории.. «...Интерес к далеким обитателям неведомых планет на самом деле оказывается интересом к выяснению нашей собственной роли и значения в мировых процессах»16. Именно с точки зрения фундаментальности проблемы следует рассматривать и вопрос об актуальности исследований в этой области. Если актуальность прикладных научных разработок определяется в первую очередь соотношением затрат и ожидаемого экономического эффекта, а также возможностью быстрого внедрения результатов исследований в практику, то актуальность фундаментальных проблем должна оцениваться иначе. Она складывается из степени ожидаемого влияния решения проблемы (как процесса, не только как результата) на весь комплекс наук и в конечном счете — на научную картину мира, а также из степени подготовленности науки к разработке данной проблемы. Есть все основания считать, что решение проблемы ВЦ окажет серьезнейшее воздействие на все области человеческого знания. Насколько близко подошла современная наука к такому решению — вопрос сложный, но немаловажно, что именно в настоящее время, впервые за всю историю проблемы, возникла реальная возможность синтеза общетеоретических ее аспектов с конкретными экспериментами по поиску ВЦ. Успех этих поисков будет во многом зависеть от степени разработанности философско-методологических основ проблемы ВЦ.

Это, разумеется, не означает, что фундаментальные проблемы имеют только познавательное значение. «Конструкторские и технологические работы увеличивают производительность труда, придают ей ненулевую скорость роста. Собственно научные исследования гарантируют ускорение, а самые фундаментальные из них обещают возрастание ускорения производительности общественного труда. ...Отвлеченный характер познавательных задач и полная неопределенность практических результатов их решения соответствует радикальному характеру этих заранее неопределимых результатов и в конце концов радикальному ускорению экономического прогресса»17.

Развитие фундаментальных исследований немыслимо без соответствующего философско-методологического, в частности теоретико-познавательного, анализа научных проблем, причем анализа в первую очередь перспективного, способного служить ориентиром для исследователей. Смысл методологической работы «не только и не столько в изучении сформировавшегося знания, устоявшегося знания, сколько в том, чтобы выявить точки роста знания, чтобы за нечеткостью и расплывчатостью, которые обычно сопутствуют формулировке новых научных проблем и облику зарождающихся научных направлений, увидеть конструктивное начало — то, что в дальнейшем может быть содержательно развернуто и стать ядром будущей теоретической концепции»18. Нельзя, разумеется, отрицать значения ретроспективных философско-методологических исследований проблем, теорий и целых научных направлений — но и такие исследования важны прежде всего в той мере, в какой их выводы могут и должны учитываться при постановке и разработке новых научных проблем.

Как отмечает Ю. А. Школенко, тема ВЦ переживает в настоящее время своего рода «философское возрождение»19. В целом ряде работ в той или иной мере затрагиваются философско-мето-дологические аспекты проблемы ВЦ, обсуждаются возможные пути и методы их изучения. Это прежде всего работы Е. Т. Фаддеева «Космонавтика и общество» (ч. 2. М., 1970) и «К. Э. Циолковский как предтеча астросоциологии» (Труды V и VI Чтений К. Э. Циолковского. Секция «Исследование научного творчества К. Э. Циолковского». М., 1972), а также книги Э. С. Маркаряна «Вопросы системного исследования общества» (М., 1972) и «О генезисе человеческой деятельности и культуры» (Ереван, 1973). Весьма существенным этапом на пути логико-гносеологического анализа проблемы жизни и разума в космосе стала, на наш взгляд, книга Л. В.. Фесенковой «Методологические аспекты исследований жизни в космосе» (М., 1976). Немалый вклад в изучение философско-ме-тодологических аспектов проблемы ВЦ внесли астрономы И. С. Шкловский, В. С. Троицкий, Н. С. Кардашев, Л. М. Гинди-лис, Б. Н. Пановкин и др., и особенно участники Чтений К. Э. Циолковского, проходящих ежегодно в Калуге (В. А. Абросимов, В. И. Авинский, Т. А. Берзина, В. Б. Вилинбахов, А. И. Дронов, И. А. Дудкина, В. В. Казютинскин, И. С. Лисевич, Ю. Н. Морозов, А. М. Старостин, Ю. Н. Стемпурский, А. И. Тукмачева, П. Ф. Тук-мачев, К. X. Хайруллин, Ю. А. Школенко и др.)20. В сборник «Астрономия, методология, мировоззрение» (М., 1979) включены статьи по методологии проблемы ВЦ, написанные как философами, так и учеными-естественниками. Заметна гуманитарная составляющая также в сборниках статей «Проблема поиска внеземных цивилизаций» (М., 1981) и «Проблема поиска жизни во Вселенной» (М., 1986).

Вместе с тем объем исследований в области философско-мето-дологических оснований проблемы ВЦ пока еще непропорционально мал по сравнению со значением этой области для всей проблемы и даже по сравнению с объемом «конкретных» работ по теории межзвездной связи, методам обнаружения внеземных радиосигналов и т. п. Именно отсутствие серьезной теоретико-методологической основы проводимых экспериментов и недостаточно эффективная «обратная связь» последних с теорией сдерживают развитие проблемы ВЦ. Теоретические исследования «среднего уровня», не опирающиеся на прочную методологическую базу, вряд ли могут претендовать на предсказательную силу в отношении эмпирических данных.

Под философско-методологическими аспектами проблемы ВЦ в широком смысле мы подразумеваем весь комплекс философских и методологических вопросов, в той или иной мере связанных с проблемой. Это весьма широкая и слабо очерченная область исследований, сохраняющая тем не менее цельность и имеющая определенную структуру. В ней можно выделить три основных аспекта исследований: объективно-диалектический (рассмотрение места и роли социальной ступени развития материи во Вселенной, а следовательно, изучение онтологического аспекта отношения материи и сознания), гносеологический («анализ общих закономерностей движения знания при постижении этой гипотетической сферы объективной реальности»21, а также рассмотрение вопроса о внеземных цивилизациях как перспективных объектах человеческого познания и о способах познания этих объектов), логический (анализ понятийной системы проблемы ВЦ). Условность такого выделения очевидна: эти направления тесно переплетаются в силу как совпадения диалектики, логики и теории познания диалектического материализма, так и специфики текущего момента, когда перспективы достижения конкретных результатов в проблеме ВЦ неразрывно связаны с глубиной и обоснованностью теоретической рефлексии над процессом развития самой проблемы.

Философско-методологические аспекты проблемы ВЦ в узком смысле включают в себя комплекс методологических вопросов философского, общенаучного, регионального и частнонаучного уровней методологии (в книге акцент сделан на первых двух). Философская методология является связующим звеном между вопросами мировоззренческого характера и конкретно-теоретическими построениями в области проблемы ВЦ, на которых, в свою очередь, должна основываться методика экспериментальных работ.

Естественно, что философская составляющая идеи множественности обитаемых миров во многом обязана своей заметной ролью отсутствию эмпирических данных о ВЦ. Но и получение таких данных не сделало бы эту идею «нефилософской», ибо с точки зрения философии наличие не одной, а двух, десяти, ста космических цивилизаций мало меняет дело. Конечно, знаем ли мы об одной космической цивилизации или о нескольких — далеко не одно и то же для экзобиологии, астросоциологии и других частных наук. Но философия, если она обращается к идее множественности обитаемых миров, интересуется не отдельными цивилизациями, а общими для них законами и характеристиками. С этих позиций даже построение «реальной астросоциологии» (как теоретической составляющей решения проблемы ВЦ) само по себе еще не есть философское решение; достижение последнего предполагает философскую рефлексию над астросоциологией (а в современной ситуации — над проблемой ВЦ), с тем чтобы результаты этой рефлексии имели уже философский, всеобще-универсальный характер и сферу приложения.

Однако помимо этого «внешнефилософского» аспекта проблемы ВЦ в ней присутствует аспект «внутреннефилософский» — то, благодаря чему идея множественности обитаемых миров существовала и продолжает существовать, несмотря на всю неопределенность эмпирических данных и научно-теоретических выкладок. Этот аспект (а точнее, может быть, — пронизывающая всю проблему «подсистема») представляет собой в «свернутом» виде совокупность некоторых основных положений диалектико-материали-стической философии (о соотношении случайности и необходимости; единичного, особенного и всеобщего; и т. д.). Не являясь чисто философской проблемой, междисциплинарная проблема ВЦ не может быть решена только в рамках философии, но сама идея множественности обитаемых миров в известной мере в этой диалектике имплицитно заложена.

Принципиально не отрицая возможность единственности земной цивилизации в Метагалактике, диалектический материализм в значительно большей степени ориентирует исследователей на существование, а следовательно, и на поиск ВЦ. Можно ожидать, что средствами чисто философского анализа в перспективе будет явно показана необходимость существования множественных очагов разумной жизни в «мире в целом» при случайности наличия их в любой конечной области мира. Это усилит направленность на поиск, но, разумеется, не подменит самого поиска. Аналогичным образом обнаружение «реальной ВЦ» (и любого конечного числа их) «усилит» тезис о множественности обитаемых миров, но не заменит философской рефлексии над самой проблемой.

Связь между философским и нефилософскими аспектами проблемы ВЦ в явном виде должна осуществляться посредством разноуровневой методологии этой проблемы — от общефилософской методологии до методологии проведения экспериментальных работ. Неявно эта связь присутствует всегда, и было бы ошибкой думать, что характерная для настоящего момента неразработанность философско-методологических аспектов проблемы ВЦ тождественна полному отсутствию такой методологии. Другое дело, что она скорее «подсознательна», а если даже формулируется, то большей частью — на уровне интуитивных соображений и «очевидных» предпосылок. Сознательная методологическая работа имеет своей целью формирование корректной постановки междисциплинарной проблемы или — в ином ракурсе — построение предмета междисциплинарного исследования22. Это и обусловило выбор основных задач нашей работы:

1. Уточнение структуры и содержания проблемы ВЦ (Введение и глава 1, § 3).

2. Анализ становления, современного состояния и перспектив развития проблемы (глава 1).

3. Экспликация и анализ ряда основных астросоциологических понятий: «космическая цивилизация» (КЦ), «уровень развития КЦ», «существование КЦ», «искусственное» (соответственно глава II, § 1 и 2; глава III, § 1; глава V, § 1).

4. Формирование основ теории контактов между цивилизациями (глава III, § 3 — в общем виде с акцентом на деятельностное представление контакта; глава IV—для конкретного случая коммуникации между КЦ).

5. Детальный анализ структуры процесса поиска в проблеме ВЦ (глава III, § 2 — с точки зрения теории деятельности; глава V, § 2 — в более конкретном аспекте поиска искусственных явлений и объектов; главы VI и VII — в приложении к задачам обнаружения инопланетных зондов и следов древних посещений нашей планеты внеземными экспедициями).

6. Критика неверных подходов к проблеме ВЦ, характерных для работ ряда западных ученых и философов (глава П, § 3; глава III, §4; глава VIII).

Книга является первым монографическим исследованием, посвященным философско-методологическим аспектам проблемы ВЦ, и, разумеется, не может претендовать на полный охват вопросов. Рассматриваемая проблема столь сложна и малоизучена, что в отношении ряда даже существенных ее моментов мы вынуждены ограничиться лишь формулировкой задач, не углубляясь в их разработку. Это относится к таким вопросам, как преобразовательный и ценностно-ориентационный аспекты контактов цивилизаций, возможные социальные последствия обнаружения ВЦ, методология вероятностных подсчетов их распространенности и др. Рассмотрение тех или иных аспектов проблемы ВЦ порой вынуждало нас обращаться и к анализу отдельных проблем из «пограничных» дисциплин и областей исследования — в частности, теории науки, теории деятельности, общей теории коммуникации и т. д. Такие «отвлечения», необходимые для плодотворной разработки проблемы ВЦ, в то же время связывают ее с общим комплексом научных проблем, включают проблему ВЦ в круг «повседневных» научных задач и «привычных» земных проблем человечества.

Авторы выражают искреннюю признательность всем, кто способствовал улучшению содержания монографии, прежде всего — Ю. Н. Морозову, при участии которого написана глава VII, и Е. Т. Фаддееву, беседы с которым были весьма полезны для углубления нашего понимания проблемы ВЦ. Мы благодарим также У. Р. Дрейка (Сандерленд, Англия) и Д. Лесли (Гласлох, Ирландия) за ценную научную информацию и участие в обсуждении затронутых вопросов.

Переходя к основному содержанию нашей работы, мы еще раз хотим подчеркнуть, что рассматриваем ее как попытку первого приближения к корректной (а следовательно — продуктивной) постановке проблемы ВЦ. Насколько такое понимание ее задач и результатов оправдано — покажут дальнейшие исследования.

Сокращения названий периодических изданий, употребляемых в библиографических ссылках:

ДАН СССР — Доклады Академии наук СССР.

Философские науки — Научные доклады высшей школы. Философские науки.

JBIS — Journal of the British Interplanetary Society.

QJRAS — Quarterly Journal of the Royal Astronomical Society.

Глава I

ИСТОРИЯ РАЗВИТИЯ И СОВРЕМЕННОЕ СОСТОЯНИЕ ПРОБЛЕМЫ ВНЕЗЕМНЫХ ЦИВИЛИЗАЦИЙ

§ 1. Истоки проблемы

В проблеме ВЦ в настоящее время сложилась ситуация, близкая к кризисной. С одной стороны, продолжаются теоретические разработки в области межзвездной связи, предлагаются новые — как реализуемые в ближайшем будущем, так и перспективные — методы связи1, планируются и осуществляются эксперименты по поиску сигналов внеземных цивилизаций2. С другой стороны, отрицательные результаты таких экспериментов в значительной мере подрывают доверие к теоретическим разработкам и заставляют исследователей пересматривать основы, на которых эти разработки базируются. Наиболее крайний вариант такого пересмотра — отрицание самого существования ВЦ (точнее — принятие гипотезы, что ВЦ не существуют)3 — может показаться неоправданно поспешным, но у него есть свои причины. Хотя безуспешные исследования даже значительного количества звезд в широком диапазоне частот не позволят со всей определенностью заключить, что около этих звезд нет цивилизаций (можно будет лишь сказать, что нет сигналов), это явится некоторым основанием, оправдывающим «элиминацию ненаблюдаемых». Конечно, подобная элиминация будет относительна и условна, но у эмпирических данных есть свои — как минимум психологические — преимущества перед гипотетическими построениями (в данном случае — касающимися возможности существования ВЦ).

Сейчас мы еще не можем сказать, что исследовано «значительное число звезд в широком диапазоне частот», но нельзя и полагать, что вероятность успеха экспериментов с течением времени возрастет. Оптимистическая оценка перспектив поиска, предусматривающая развертывание соответствующих систем (проект «Циклоп»; неограниченно наращиваемый космический радиотелескоп и т. п.) и существенное изменение стратегии экспериментальных работ4, нуждаются все же в более серьезном обосновании, чем имеющееся на данный момент. Чтобы понять, как сложилась такая ситуация, обратимся к истории изучения проблемы ВЦ5.

Эта проблема является современной формой существования древних и более общих проблем — проблемы множественности обитаемых миров и проблемы множественности миров вообще. Когда речь идет о «мире в целом», о мире как совокупности всего сущего, возможность существования «другого мира» исключается самой постановкой вопроса. Если же под миром мы подразумеваем лишь материальный, чувственный мир, ответ на вопрос о его единственности однозначно определяется философской позицией исследователя. Для материалиста очевидна единственность материального мира, для объективного идеалиста (и — шире — для человека, разделяющего религиозно-спиритуалистические концепции), напротив, очевидно существование «иного», идеального мира, первичного по отношению к миру материальному.

Вопрос о множественности миров (и в первую очередь — миров обитаемых — более узкий, но одновременно более конкретный и «богатый») в истории человеческого познания ставился обычно в менее философском плане — как вопрос о возможном существовании материальных миров, подобных тому, в котором живет человек, но отличающихся пространственно-временным расположением и некоторыми частными характеристиками. При этом, естественно, представление об ином мире существенно зависело от представлений о мире этом — его строении, особенностях, месте во Вселенной. Практически любая развитая мировоззренческая система — даже столь замкнутая и геоцентричная, как система взглядов средневекового христианства, — позволяет сформулировать вопрос о множественности миров6, но отнюдь не каждая система допускает положительный ответ на него. Как отмечает Л. В. Фесенкова, принятие или отрицание этого тезиса не определяется исходной философской позицией исследователя (можно привести многочисленные примеры, когда спиритуалисты защищали тезис о множественности миров, а материалисты отвергали его), а «зависит от совокупности основных принципов, обеспечивающих построение общей картины мироздания»7.

С первой частью этого положения — отсутствием жесткой связи между идеей множественности миров и одним из двух главных философских направлений — нельзя не согласиться. Упоминание же «совокупности основных принципов» представляется несколько неопределенным и не отвечающим на центральный вопрос: что является основанием для выбора той или иной («множественной» или «уникальной») модели мира. Объяснять предпочтение, оказываемое в рамках некоторой культуры данной модели мира, исходя из самой модели, вряд ли логично; основания для такого выбора должны носить более широкий характер — философский, или, говоря точнее, общемировоззренческий (очевидно, что мировоззрение и модель мира — отнюдь не одно и то же). В частности, для выбора между признанием и отрицанием иных миров весьма существенно, рассматривается ли материальный мир как неисчерпаемый, качественно бесконечный или же как ограниченный по своим возможностям и проявлениям. В первом случае идея множественности миров является естественной и необходимой, во втором она носит случайный, искусственный характер. Именно поэтому средневековый схоласт, для которого чувственный мир есть лишь временное творение бога, даже поставив вопрос о существовании других миров, склоняется к отрицательному ответу на него, а пантеист Дж. Бруно, который рассматривает природу сквозь призму ее бесконечности, «равномощности» божеству, приходит к противоположному выводу. Аналогичным образом для материалиста-диалектика идея множественности миров выглядит значительно более убедительно, чем для последовательного позитивиста, третирующего общефилософские вопросы (и среди них вопрос о характеристиках мира в целом) как метафизические и, следовательно, неосмысленные.

С другой стороны (и это показательно как иллюстрация относительной независимости идеи множественности миров от философского кредо ее сторонников), теолог может аргументировать свое выступление в поддержку концепции множественности миров ссылкой на всемогущество и неисчерпаемость бога. «Грешно и, вместе с тем, безумно было бы думать, — писал в III в. н. э. Ори-ген, — что божественная сущность пребывала в покое и бездеятельности и было время, когда... всемогущество ее ничем не проявлялось. <...>Что касается меня, то я скажу, что бог приступил к своей деятельности не в то время, когда был создан наш видимый мир, и ... до начала вселенной существовала другая вселенная»8.

Разумеется, форма проявления идеи множественности миров менялась в зависимости от уровня познания человеком Вселенной. Будучи вполне спекулятивной на донаучном этапе познания (Лукреций, к примеру, не догадывался об истинной природе звезд и выносил «иные миры» за пределы мира видимого9), она существенно трансформировалась на этапе коперниканской революции. «Иные миры» стали пониматься сначала просто как иные околосолнечные планеты, а затем и как планетные системы других звезд. Это, с одной стороны, придало идее множественности миров определенный научный статус, а с другой — значительно сузило ее первоначальный смысл. Наряду с иными мирами, существующими «сейчас где-то» (и «когда-то где-то»), средневековые мыслители рассматривали также миры, которые могут (или могли) существовать «здесь когда-то» и «здесь сейчас»10. Последний вариант (так называемые «параллельные миры») не мог найти своего эквивалента в ньютонианской картине мира; он был вытеснен из науки и сохранялся большей частью в оккультно-мистических учениях с их астральными и ментальными сферами и «планетными цепями»11. Только в последнее время мы наблюдаем процесс синтеза идеи множественности миров в ее широком понимании с современной научной картиной мира в таких концепциях, как теория фридмо-нов12, гипотеза о «топологических ручках», связывающих «два разных цикла вселенной Фридмана»13, и т. п. Как отмечает В. В. Ка-зютинский, «концепции уникальности нашей цивилизации в уникальной... Вселенной оказывается возможным противопоставить концепцию множественности цивилизаций в потенциально бесконечном множестве вселенных»14.

Мы, однако, ограничимся классическим вариантом проблемы ВЦ, в котором возможное существование «иных вселенных» не принимается во внимание. Еще более сужая предмет нашего анализа, добавим, что мы будем рассматривать «логизированную историю» научного изучения проблемы ВЦ (донаучный и вненаучный подходы к этой проблеме сами по себе интересны и заслуживают внимания — как любые явления культуры, показательные для «интеллектуального климата» той или иной эпохи, — но они выступают в большей степени предметом культурологического и социально-психологического, чем методологического исследования).

Проблема ВЦ в ее научной форме существования есть результат «проецирования» общемировоззренческой проблемы множественности обитаемых миров на научную картину мира. Можно было бы сказать — на современную научную картину мира, но главное в другом. Сомнительно реальное существование общенаучной картины мира в принятом нами значении (как синтеза естественно- и общественнонаучной картин): под таковой обычно понимается естественнонаучная картина мира — изображение его как поля действия безличностных, «вполне объективных» законов. В этом смысле постановка проблемы ВЦ во «Вселенной Ньютона» немногим отличается от ее постановки во «Вселенной Эйнштейна — Фридмана». Здесь, конечно, налицо определенное противоречие — явно «личностные» системы (космические цивилизации) «проецируются» на «принципиально безличностный» фон — и в процессе развития проблемы это противоречие себя проявило; но в обращении с проблемой множественности обитаемых миров наука располагала и располагает лишь теми средствами, той понятийной сетью и системой принципов, которые в ней выработаны.

Разумеется, формирование научной проблемы ВЦ не было каким-то одномоментным событием — оно происходило совместно с развитием самой науки, и вряд ли его можно считать уже завершенным. За последние годы у нас в стране и за рубежом появилось немало работ, в той или иной степени посвященных разработке теории науки15, но вряд ли можно сказать, что такая теория уже создана или же вот-вот будет создана. Вместе с тем в ряде работ по логике, истории и методологии науки высказаны идеи, которые до известной степени могут служить ориентиром в массе эмпирических фактов, накопленных в процессе конкретных науко-ведческих исследований. Прежде всего это относится к концепциям Т. Куна и И. Лакатоса.

В модели развития науки, разработанной Т. Куном16, центральными являются понятия «научное сообщество», «парадигма», «нормальная наука», «аномалии», «кризис» и «научная революция». Под парадигмой Кун понимает систему явных и неявных методологических и социально-психологических регулятивов, общую для всех членов данного исследовательского сообщества. Такими регулятивами служат в первую очередь «признанные всеми научные достижения, которые в течение определенного времени дают научному сообществу модель постановки проблем и их решений»17. Чтобы избежать неоднозначности в широком и узком употреблении понятия парадигмы, Кун впоследствии заменил его понятием «дисциплинарная матрица», сохранив прежний термин для «общепринятых образцов» как одного из компонентов этой «матрицы». Нам, однако, представляется более точным говорить о парадигме, как о модели решения задач (что подразумевает не только некоторые технические приемы, но и определенную картину мира, философские представления о специфике научного познания вообще и т. д.), основывающейся на некотором образце.

В начальный период развития той или иной области исследований в ней может существовать множество школ и направлений, конкурирующих между собой и претендующих на лидерство. Постепенно, однако, одна из этих школ может добиться столь значительных успехов, что ее принципы, методы и теории начинают рассматриваться как единственно верные и создающие возможность для постижения сущности изучаемых явлений. Возникает парадигма, регулирующая дальнейшие исследования и конституирующая данное научное сообщество как профессиональное объединение. Парадигма задает образцы так «внутренней» так и «внешней» научности постановки и решения задач, тем самым «стыкуя» данное сообщество с научным сообществом в целом, с его «метапа-радигмой».

В процессе исследований, ведущихся в рамках принятой парадигмы и объединяющихся понятием «нормальная наука», ученый имеет дело преимущественно с теми проблемами («головоломками») , успешное решение которых гарантируется самой их постановкой и которые не содержат в себе (по крайней мере, априори) никаких опасностей для господствующей парадигмы. Более того, факты, не вписывающиеся в парадигму, на этапе ее расцвета просто не принимаются во внимание и не служат основанием для сомнений в ней.

С течением времени, однако, количество таких аномалий и их значение возрастают, что в конце концов приводит область исследований в кризисное состояние. Ученые осознают неспособность старой парадигмы справиться с возникшими затруднениями, но еще не могут предложить альтернативного подхода, с помощью которого удалось бы объяснить аномалии. Наступает период «экстраординарного исследования», не случайно описанный Куном в очень общих чертах: возникновение новой парадигмы является частным случаем научного творчества, проблема которого находится еще дальше от своего решения, чем проблема структуры и законов развития науки. Так или иначе, кризис разрешается «научной революцией», которая вводит в оборот новую парадигму; причем, согласно Т. Куну, принятие ее научным сообществом есть процесс, аналогичный «обращению в новую веру» и не объяснимый исключительно «рациональными» достоинствами нового взгляда на старый предмет исследования. Новая парадигма достигает расцвета, определенное время направляет исследовательскую деятельность сообщества, а затем цикл «нормальная наука» — «кризис» — «научная революция» повторяется снова.

Т. Кун, таким образом, исходит из «монополистской» точки зрения на науку, предполагающей, что в данный момент в рамках определенной области исследования один и только один подход расценивается как «подлинно научный» и заслуживающийсерьезной «эзотерической» работы. Сменяющие друг друга парадигмы, на его взгляд, несоизмеримы, и лишь наивностью ученых можно объяснить распространенное мнение о том, что, например, механика Ньютона есть частный случай механики Эйнштейна. На самом деле это не просто две теории, но два различных способа видения мира, которые даже в пределе не могут быть сведены друг к другу.

В отличие от Т. Куна И. Лакатос предложил «плюралистическую» концепцию развития науки, предполагающую, что основной формой такого развития является конкуренция между исследовательскими программами. Программа «включает в себя конвенционально принятое (и поэтому «неопровержимое», согласно заранее избранному решению) «жесткое ядро» и «позитивную эвристику», которая определяет проблемы для исследования, выделяет защитный пояс вспомогательных гипотез, предвидит аномалии и победоносно превращает их в подтверждающие примеры... Ученый видит аномалии, но поскольку его исследовательская программа выдерживает их натиск, он может свободно игнорировать их»18. Кроме того, существует «негативная эвристика», позволяющая при необходимости перестраивать «защитный пояс», оставляя нетронутым «жесткое ядро».

В «войне на изнурение», которую ведут между собой две или более исследовательские программы, относящиеся к одной области исследования, постепенно побеждает прогрессивная программа (предсказывающая факты — в отличие от объясняющей их задним числом регрессивной исследовательской программы). Очевидно, что конкурирующие программы должны быть сравнимы и «равным образом научны» — в противном случае конкуренция невозможна.

Нетрудно заметить как общие моменты в концепциях Куна и Лакатоса, так и их существенные различия. И парадигма, и исследовательская программа — суть некоторые методологические конструкции, регулирующие научно-исследовательскую деятельность. «Неизменяемая часть» парадигмы, сохраняющаяся при всех ее локальных модификациях, представляет собой аналог «жесткого ядра» исследовательской программы; кризис парадигмы напоминает регрессирующую стадию развития программы; выбор между парадигмами в какой-то мере эквивалентен выбору между программами. На этом основании Т. Кун не раз подчеркивал близость своей концепции и концепции И. Лакатоса19, однако последний с ним не соглашался20. Действительно, в отличие от несоизмеримых и сменяющихся парадигм исследовательские программы соизмеримы и существуют параллельно: более того, ученый в принципе может работать одновременно в рамках нескольких программ. Для Т. Куна парадигма как образец научности единственна, для И. Лакатоса конкурирующие программы «одинаково научны». Парадигмы не конкурируют не только по причине их несоизмеримости, но еще и потому, что они разделены «периодами кризиса» и по существу даже не взаимодействуют между собой. Выбор парадигм — явление преимущественно социально-психологического характера («обращение»); выбор исследовательских программ обусловливается в основном их объективными характеристиками (хотя и И. Лакатос признает возможность «рациональной» защиты регрессирующей программы).

Итак, при всем сходстве их строения и роли в науке существенное различие между парадигмами и исследовательскими программами заключается в том, что первые несоизмеримы и сменяются, тогда как вторые соизмеримы и конкурируют. Нам представляется, что обе концепции в той или иной степени ограничены.

Т. Кун, к примеру, явно преувеличил несоизмеримость парадигм, «не заметил» диалектичности процесса их смены, момента «сохранения достигнутого» в их взаимном отрицании. Видимо, это связано с акцентом, который он делает на субъекте исследования (научном сообществе) в ущерб исследуемому объекту (той или иной области материального мира), что мешает различать объек тивный прогресс науки ( = приближение к истине) и изменения в науке (которые могут на определенном этапе носить и регрессивный характер). Кроме того, существует некоторая метапарадигма (не обязательно выраженная эксплицитно — что, впрочем, верно и для «просто парадигмы»), которая объединяет науку как целостный социокультурный феномен и в рамках которой сравнимы любые «внутринаучные» парадигмы (хотя сравнимость эта, разумеется, уже иного порядка, чем сравнимость парадигм, относящихся к одной области исследования).

И. Лакатос явно склонен игнорировать ситуации, когда реально существует лишь одна исследовательская программа, никакой конкуренции не наблюдается, но развитие науки тем не менее продолжается. Причем не всегда эта программа оказывается (ретроспективно) верной. На протяжении долгого времени были «монополистами»: в астрономии — теория Птолемея, в физике — динамика Аристотеля, в химии — теория флогистона... Мы, однако, не можем, не входя в противоречие с установившимся смыслом понятий, сказать, что парадигма — это единственная исследовательская программа, а программа — это парадигма в состоянии конкуренции (что было бы привлекательно с точки зрения сближения концепций Куна и Лакатоса). Если все же мы желаем учесть лучшие стороны обеих концепций и признаем, что понятия парадигмы и исследовательской программы имеют реальные корреляты в науке, мы вынуждены допустить, что они представляют собой разные точки зрения на «нечто третье», не подпадающее целиком ни под одно из этих понятий. Чтобы понять природу этого «третьего», рассмотрим (по необходимости кратко) структуру и функции науки.

Наука в целом представляет собой специфическую систему познавательной деятельности человечества, непосредственным субъектом которой является научное сообщество. Специфичность науки как особой (но, разумеется, не единственно возможной) формы познания кроется прежде всего в научном методе — в той «пытке экспериментом», которая позволяет выделить повторяющиеся, «автоматизированные» моменты из всего богатства связей и свойств объективной реальности21. Хотя в строгом смысле такое понимание научного метода применимо лишь к «физико-математическому естествознанию» (как наиболее развитой «части» науки нового времени) в известной мере идеал «безличного закона» характерен и для научного познания в целом. Возникнув на основе «абстрактно-формального» способа практической деятельности22, наука познаёт природу в соответствующем деятельностном «сечении», формируя таким образом свой предмет изучения.

Помимо субъекта, предмета, средств и способа познания в систему науки как деятельности входят также «живая деятельность» (научное исследование) и ее результат •— знание, фиксируемое в массиве публикаций и в общественном сознании социума. Противоречие между отдельными компонентами наличного знания либо между знанием и общественными потребностями создает проблемную ситуацию; осознание же последней субъектом научно-познавательной деятельности выражается в научной проблеме. «Общая проблемная ситуация» в науке — это противоречие между существующей научной картиной мира (как идеальной и всегда неполной моделью) и реальным миром, содержание которого богаче любой модели. Очевидно, что эта «глобальная» научная проблема существует лишь как общее в системе «локальных» научных проблем, основанных на некоторых частных противоречиях.

Таким образом, научно-познавательная деятельность есть деятельность по выдвижению и решению научных проблем23. Система проблем оказывается важнейшей (хотя, разумеется, не единственной) подсистемой науки. Соответственно постановка проблемы, представляющая собой комплекс явных и неявных регулятивов, которые направляют процесс решения, занимает центральное положение в структуре научной деятельности. В этот комплекс входят как всеобщие, общенаучные и даже метанаучные правила и принципы, так и регулятивы меньшей степени общности — особенные (охватывающие ряд «близких» проблем) и единичные (в каком-то смысле наиболее важные, так как именно они «индивидуализируют» данную постановку). Постановка проблемы в указанном выше смысле (как относительно самостоятельного элемента науки — в отличие от подпроблемы) проявляется, на наш взгляд, в одной «системе координат» как парадигма, а в другой — как исследовательская программа. В самом деле, если придать постановке проблемы такое важное методологическое значение, то она окажется не просто одним из моментов или этапов развития проблемы на пути ее решения, а такой ее характеристикой, которая в значительной степени предопределяет ее решение. Не случайно многие ученые считают, что правильная постановка проблемы — это существенная часть ее решения, поскольку постановка проблемы задает ориентиры и регулятивы, общие для всех членов исследовательского коллектива, решающего проблему (парадигма, по Куну), содержит в себе «жесткое ядро», «позитивные эвристики», исходные гипотезы и принципы (исследовательская программа, по Лакатосу).

В методологии науки еще не установилось соотношение между понятиями «проблема», «парадигма» и «исследовательская программа», и мы хотели бы обратить внимание на их взаимосвязь и относительность. Наиболее общим понятием, включающим все эти компоненты, является понятие научной деятельности, в которой при решении той или иной научной проблемы могут быть свои постановки ее, меняющиеся с течением времени, включающие в себя соответствующие парадигмы и исследовательские программы. Вместе с тем методолог, который, следуя Куну или Лакатосу, принял в качестве основополагающих последние понятия, может считать, что парадигмы и исследовательские программы включают в себя и постановки проблем. Выбор фундаментальных понятий зависит, таким образом, как от «системы координат», принятой методологом науки, так и от масштаба и фундаментальности денотатов соответствующих понятий.

Мы будем употреблять понятие «постановка проблемы» как более общее по сравнению с понятиями «парадигма» и «исследовательская программа», приписывая ему соответствующее методологическое преимущество. Это в значительной степени обусловлено тем, что мы исследуем проблему ВЦ, носящую комплексный и междисциплинарный характер, т. е. в данном случае «проблемному видению» науки и научной проблеме придаем большее значение, чем ее дисциплинарной организации. На наш взгляд, понятия парадигмы и исследовательской программы в концепциях их авторов больше тяготеют именно к дисциплинарному образу науки. Решение научных проблем в рамках отрасли знания — одно, а решение крупных междисциплинарных и общенаучных проблем — уже другое, и это должно отражаться в используемых понятиях. Понятия проблемы и ее постановки, как видим, больше ориентированы на междисциплинарные исследования.

Уместно обратить внимание и на то, что понятие «постановка проблемы» весьма близко к понятию «стратегия», которому в проблеме ВЦ также придается большое значение (см. работы Н. С. Кардашева). Под стратегией мы понимаем комплекс общих установок, средств и ориентаций деятельности (в данном случае научной), направленных на решение фундаментальных проблем и рассчитанных на длительную перспективу24. Учитывая эту близость понятий, мы не исключаем возможности, что понятие «стратегия научного поиска» может оказаться тем более общим понятием, которое объединит все три рассмотренных понятия.

Заметим, что в условиях, когда одна и та же проблема может существенно по-разному формулироваться и ставиться, смысл выражения «система проблем» (и даже выражения «одна и та же проблема») отнюдь не очевиден. Единственное «свойство», связывающее между собой различные проблемы, — их научность: это проблемы, поставленные в соответствии с научным методом. Различные же постановки одной и той же проблемы имеют свой инвариант в виде метапостановки (не обязательно эксплицитно выраженной, но всегда «подразумевающейся» и лежащей в основе общезначимой — для данного сообщества — формулировки проблемы). Под метапостановкой мы понимаем проекцию проблемы на текущую научную картину мира или по крайней мере на «общепринятое» в этой картине (ибо единая НКМ, разделяемая всем научным сообществом, — это довольно грубая идеализация реального положения вещей).

В соответствии со сказанным выделяется и базовый уровень организации науки как системы деятельности — область исследо вания, конституируемая метапостановкой некоторой локальной проблемы. Более низкий уровень организации, конституируемый постановкой той же проблемы, можно назвать исследовательским горизонтом. Область исследования в общем случае состоит из ряда исследовательских горизонтов, конкурирующих между собой или дополняющих друг друга. В свою очередь постановки подпро-блем (в рамках определенной постановки проблемы) конституируют направления исследований.

Очевидно, что понятие области исследования соотносительно с выбором «базовой» проблемы. Первая и вторая постановки, о которых пойдет речь в следующем параграфе, для проблемы ВЦ как области исследования — это исследовательские горизонты, но для более общей проблемы множественности обитаемых миров они будут лишь направлениями исследований, а вся проблема ВЦ — исследовательским горизонтом, наряду с которым может существовать исследовательский горизонт «проблема параллельных миров».

Хотя проблемная ситуация в науке и существует объективно, она может по-разному осознаваться и формулироваться различными исследователями. Период «индивидуальных» постановок проблемы, сравнимых лишь по их «внутринаучному» характеру (который, впрочем, не всегда в этой ситуации строго выдерживается), соответствует допарадигмальной стадии развития области исследования по Т. Куну. Это стадия «генерации идей», большинство которых в результате взаимной конкуренции постепенно отсеется, а меньшинство даст жизнь одной или нескольким «общезначимым» постановкам данной проблемы. Кроме того, часть идей будет оттеснена на периферию научного исследования, но сохранится как потенциальный источник обновления постановки проблемы в случае тех или иных серьезных затруднений.

Однако не всегда эксплицитная постановка проблемы в целом имеет место; нередко сущность проблемы осознается только в процессе ее решения, а иногда — лишь ретроспективно25. Тем не менее модель «правильного» решения — «имплицитная постановка» — существует и в этом случае. Основанием для нее служит успешное решение (или же успешная — т. е. соответствующая общенаучным нормам и оцениваемая на этом основании как оправданная и перспективная — постановка) некоторого частного вопроса из данной области исследований. Термин «парадигма» встрогом смысле и должен применяться по отношению к такой «имплицитной постановке», однако и явная, эксплицитная постановка проблемы может рассматриваться как парадигма по отношению к постановкам подпроблем. Для иных постановок проблемы, сравнимых с данной постановкой (т. е. подпадающих под некоторую общую для них метапарадигму), она будет являться исследовательской программой. Заметим, что такие программы могут не только конкурировать между собой, но и дополнять друг друга. В последнем случае они являются частями более общей — возможно, не осознаваемой на данном этапе — постановки проблемы.

По мнению И. Лакатоса, прогрессивность программы выявляется лишь в сравнении ее с программой-конкурентом: «Если бы не было программы Эйнштейна, ньютоновская программа могла бы все еще считаться прогрессивной»26. На самом деле это не совсем так. Объяснительные возможности программы имеют самостоятельную ценность, и невозможность объяснить даже задним числом (не говоря уже о том, чтобы предсказать) значительное количество фактов сильно подрывает ее «авторитет». Правда, в отсутствие продуктивной программы-конкурента у научного сообщества просто «нет выхода» и оно пытается по мере возможности сохранить и модифицировать существующую программу. Но вместе с тем наличие серьезных аномалий существенно облегчает процесс выдвижения качественно новых идей. В этом случае сообщество бывает в большей мере (сравнительно с периодом «нормальной науки») «настроено» на необходимость значительных изменений в постановке проблемы и оказывает заметно меньшее сопротивление инновациям.

Иными словами, пока исследовательская программа сильна и прогрессивна (объясняет известные факты и предсказывает неизвестные), она вытесняет не только отдельные (и почти всегда присутствующие) аномальные факты, но и альтернативные программы. Потеря же ею потенции развития (ослабевание предсказательной силы, появление ad hoc гипотез и т. д.) открывает возможность к возрождению старых программ-конкурентов и появлению новых. Конкуренция между ними идет как на «рациональном» уровне (сравнение предсказательных возможностей постановок) , так и на уровне «социально-психологическом» (связанном с необходимостью замены «жесткого ядра» программы, что всегда трудно, даже если «внешние причины» множатся). Совокупность этих движущих сил и приводит к замене господствующей постановки проблемы на новую, вытеснению конкурентов «на обочину» области исследования и «квазимонопольному» ее развитию.

Разумеется, не исключены и случаи, когда одновременно длительное время существует и развивается несколько сравнимых по «влиянию» постановок, но в конечном итоге одна из них выходит на передний план (в этом, собственно, суть и цель конкуренции программ). Так или иначе, в развитии области исследования имеются как этапы «постановочной монополии» (конкуренты, если и существуют, то не принимаются во внимание), так и этапы «постановочной конкуренции». Вопреки «парадигмальной» модели Куна постановки проблемы сравнимы (хотя и не обязательно тривиальным образом); вопреки «программной» модели Лакатоса параллельное существование нескольких постановок отнюдь не обязательно.

Теперь, когда мы построили некоторую «рабочую» модель развития области исследования, мы можем вернуться к истории проблемы ВЦ. Еще раз подчеркнем, что для обозначения постановки научной проблемы в аспекте ее относительной изолированности, обращенности «внутрь» себя, к системе подпроблем мы будем использовать термин «парадигма», а для обозначения постановки научной проблемы в аспекте ее конкуренции с другими постановками — термин «исследовательская программа». Такое разделение представляется оправданным уже хотя бы потому, что понятие «постановка проблемы» само по себе в этом отношении «нейтрально»; говорить же просто о «конкуренции парадигм» или о «программе как модели решения задач» значит также входить в противоречие с первоначальным смыслом этих терминов.

Выше мы отмечали, что научная проблема ВЦ возникает в результате «проецирования» общемировоззренческой идеи множественности обитаемых миров на научную картину мира. Таким образом, проблема ВЦ не могла возникнуть раньше, чем была создана первая научная — механическая — картина мира, зарождение которой приходится на начало XVII в., а расцвет—на XVIII в. Важную роль в процессе формирования проблемы сыграла деятельность Дж. Бруно, в работах которого философские и конкретно-научные аспекты проблемы ВЦ еще слиты в синкретическом единстве, но который уже учитывал в своих построениях достижения коперниканской научной революции27. В последующие 400 лет общая тенденция развития проблемы ВЦ заключалась в относительном повышении роли естественнонаучного ее аспекта в ущерб гуманитарному и философскому аспектам, что, с одной стороны, позволило «ввести» ее в науку не только идейно, но и «организационно», а с другой — привело к явному обеднению ее первоначального содержания. В этом плане подход Бруно еще достаточна «богат», и намечающаяся ныне новая, «синтетическая» постановка проблемы ВЦ (о которой речь пойдет в § 3 данной главы) является в каком-то смысле возвращением к нему,—но возвращением на новом уровне, впитавшем в себя многие достижения науки нового времени.

Ученые XVII в., размышлявшие над проблемой ВЦ28, искренне желали поставить её на твердый фундамент эмпирических данных и научных законов, что, однако, было в тот период явно неосуществимо. Наука, уровень которой был достаточен для формулирования проблемы ВЦ (пусть не в «полном» ее объеме, но-лишь в некоторых наиболее «очевидных» аспектах), не могла предложить четко очерченных рамок для ее постановки и изучения. Исследователь был свободен принимать почти любые допущения (которые чаще всего не имели никакой связи с исходными гипотезами других исследователей) и рассуждать в границах, которые он устанавливал для себя сам. Кроме того, отсутствовал общепринятый (или скорее —общеприемлемый) метод эмпирического решения этой проблемы. Идеи таких методов выдвигались; достаточно рано было осознано, что их можно описать тремя словами: наблюдения, связь, полеты; но идеи эти далеко опережали достигнутый уровень науки и техники. Тем не менее ученые XVII— XVIII вв. предвосхитили многое из того, что впоследствии нашло свое место в практических поисках ВЦ. Б. Фонтенель, к примеру, писал: «Искусство летать только что народилось; оно усовершенствуется, и в один прекрасный день мы окажемся на Луне. <...>

Луножители больше нас приспособлены к этому ремеслу. А ведь неважно, мы ли отправимся туда или они прибудут к нам на Землю. И тогда мы окажемся в положении американцев, которые не могли себе представить, что можно плавать, хотя на другом конце света уже отлично плавали.

— Но тогда жители Луны должны были бы уже к нам явиться?..

— Европейцы попали в Америку лишь через шесть тысяч лет... Им понадобилось все это время для усовершенствования навигации; после этого они смогли переплыть океан. Луножители, возможно, умеют уже совершать небольшие путешествия по воздуху. <....> Когда они приобретут больше сноровки и опыта, мы их увидим, и один бог знает, как мы будем поражены»29.

К. Гаусс в 1820 г. предложил использовать для сигнализации обитателям иных планет гигантские изображения геометрических фигур30. При этом он исходил из допущения, что именно геометрические (и вообще математические) понятия должны быть общими для различных обитателей Вселенной. По существу именно такой подход лег в основу многих современных работ по радиопоиску ВЦ.

Вместе с тем даже теоретически обоснованные проекты подобного рода оставались скорее «иллюстрацией возможности»; вопрос об их реализации всерьез никогда не ставился. Акцент делался не столько на «гносеологическом», сколько на «онтологическом» аспекте проблемы — на необходимости существования иных обитаемых миров. Доводы в пользу такой необходимости поставляли, с одной стороны, механическая картина мира, рассматривавшая Вселенную как строго детерминированную (в лап-ласовском смысле) систему31, а с другой — философия и богословие. Последнее играло немаловажную роль. Как отмечает К. Фламмарион, нередко «ревностнейшие поборники этой идеи старались проводить убеждения свои не путем физической или физиологической аргументации, но путем более или менее легкого соглашения их доктрины с духом христианства. Дело шло не столько о вопросе, обладают ли другие миры такими условиями жизни, каковы воздух, вода, деятели теплотворные и световые и проч., сколько о том, нет ли в Библии текста, которым допускались бы подобные мысли»32.

Широкое привлечение подобной аргументации, частая апелляция к «здравому смыслу» (известная фраза Метродора Хиосского о «поле» и «колоске» повторялась с теми или иными вариациями десятки раз) вкупе с низким уровнем знаний о сущности жизни и разума, а также о физических условиях на планетах Солнечной системы не позволяли выработать единую общепринятую постановку проблемы. «Сколько предположений высказано об обитателях планет... — писал К. Фламмарион. — Какие разнообразные фантазии созданы по этому поводу, какими странными существами мечтатели наделили различные миры нашей солнечной системы! Одни пользовались образцами древней мифологии или таинственными указаниями астрологии; другие руководились болезненным мышлением или целым рядом сложных систем; третьи, наконец, грезили без всяких систем и оснований и создавали живых существ каждый по своему вкусу»33.

С некоторой долей условности мы можем выделить три этапа допарадигмального состояния проблемы ВЦ: ранний (начало XVII в. — середина XVIII в.), средний (середина XVIII в. — конец XIX в.) и поздний (первая половина XX в.). Хотя общая характеристика этого состояния, данная выше, приложима ко всем этапам, они отличаются друг от друга. Пополнялись знания о космосе и Солнечной системе, повышалась общая культура научного мышления... На раннем этапе еще весьма сильна связь формирующейся научной проблемы ВЦ с преднаучным периодом ее существования. Это видно и по форме работ (нередко обсуждение серьезных вопросов вплетено в ткань явной фантастики или же «разбавлено» более или менее «легкомысленными деталями — таковы сочинения С. Сирано де Бержерака, Ф. Годвина, Д. Гон-залеса, даже знаменитые «Рассуждения о множественности миров» Б. Фонтенеля), и по их содержанию — в них много наивного, произвольного, безосновательного. Но уже И. Кант в своей «Всеобщей естественной истории и теории неба» (1755 г.) пытается построить логически обоснованную систему взглядов на сравнительные особенности обитателей различных планет. Общий вывод в достаточной мере фантастичен — чем дальше от Солнца находится планета, тем более совершенны должны быть ее жители34,— но показателен уже сам факт обращения одного из крупнейших философов нового времени к этой теме.

Для среднего этапа допарадигмального состояния проблемы ВЦ характерно относительное увеличение роли научных доводов в дискуссии о внеземной жизни. Весьма показательны в этом отношении работы К. Фламмариона35. Ориентируясь в целом на мировоззренческий анализ проблемы множественности миров, он одновременно уделяет значительное внимание изложению основных достижений астрономии и старается избегать противоречий с установленными научными фактами. Вообще роль К. Фламмариона в развитии проблемы ВЦ, как нам кажется, порой недооценивается. Нередко его вклад в науку ограничивают популяризацией астрономии; на самом деле занятия астрономией были для ученого второстепенными по сравнению с занятиями проблемой обитаемости иных миров. Будучи человеком глубоко верующим, К. Фламмарион в рассмотрении этой проблемы исходил прежде всего из представления о целесообразности мира как «божьего творения» и о существовании «стройного мирового плана», которому следует Вселенная в своем развитии. По-видимому, нет особой необходимости специально останавливаться здесь на ошибочности этих положений; но примечательно, что, отталкиваясь от них, К. Фламмарион пришел к выводам, которые — при соответствующей интерпретации — могут быть приняты и в рамках ди-алектико-материалистического мировоззрения. Это еще раз подтверждает справедливость известного ленинского тезиса о том, что «умный» идеализм ближе к «умному» (диалектическому) материализму, чем материализм метафизический36.

В частности, на основе представления о сущностном единстве Вселенной и ее обитателей К. Фламмарион одним из первых сформулировал положение о сравнимости «различных человечеств» по уровням развития: «...Все человечества, населяющие различные планеты, составляют одну общую, связную цепь мыслящих существ... <...> Во всей вселенной человечества не остаются на той же ступени развития; они поднимаются все выше, они создают среди звездных миров бесконечное разнообразие...»37.

Хотя работы К. Фламмариона в целом нельзя назвать научными, в них уже заметно желание не только учитывать достижения науки, но и искать с ее помощью решение проблемы. Следующий шаг в этом направлении сделал П.Лоуэлл, начавший в 1894 г. длительные исследования Марса с целью установить, существует ли на этой планете разумная жизнь38. По сути дела работы П. Лоуэлла представляли собой первую в истории науки попытку обнаружить ВЦ, зафиксировав проявления ее крупномасштабной инженерной деятельности. «Каналы» Марса казались достаточно очевидным «следом разума» на этой планете, оправдывающим такую постановку вопроса. И хотя дальнейшие исследования не оправдали первоначальных надежд, неудача «программы Лоуэлла» носит в известной мере локальный характер. Потерпев поражение во второй половине XX в. в результате полетов к Марсу автоматических межпланетных станций, она возродилась в форме представлений об астроинженерии (см. § 2 данной главы).

Наконец, уже на рубеже нашего столетия (в 1899 г.) Н. Тесла, проводя близ Колорадо-Спрингс (США) опыты по измерению напряженности электрического поля Земли, зарегистрировал возмущения периодического характера, которые не смог объяснить естественными причинами. «У меня растет ощущение,— писал Тесла,— что я был первым, кто услышал приветствие, переданное с одной планеты на другую. ...Когда Общество Красного Креста обратилось ко мне с просьбой назвать одно из самых значительных возможных достижений следующего столетия, я заявил, что таким достижением могли бы стать подтверждение и расшифровка этого космического сигнала...»39. Разумеется, и этот эпизод имеет значение не столько сам по себе, сколько в соответствующей исторической перспективе. Он обозначил собой переход к этапу непосредственного «освоения» проблемы ВЦ наукой. Появление радио сыграло большую роль в этом процессе, соединив неясные предположения и догадки с экспериментальными возможностями естествознания и техники.

В 1924 г. Д. Тодд поставил опыт по поиску марсианских радиосигналов — опыт, с современной точки зрения, более чем наивный, но также показательный40. Одновременно интенсивное развитие теоретической космонавтики оживило надежды на возможность межпланетных полетов и непосредственной проверки гипотезы об обитаемости Марса и других планет. Не случайно именно в работах К. Э. Циолковского, написанных в 20-е гг. нашего столетия, мы находим много важных и во многом не утративших своего значения мыслей о проблеме ВЦ41. Эти брошюры не сыграли особой роли в разработке проблемы — и не только потому, что издавались незначительными тиражами, но и потому, что они выпадали из исторической последовательности ее развития. Наука в целом двигалась к пониманию проблемы ВЦ, медленно нащупывая правильный подход (причем «правильность» эта на первых порах означала не столько соответствие особенностям искомых объектов, сколько соответствие «правилам научной игры»), то и дело возвращаясь к обоснованию исходного «тезиса о существовании» иных обитаемых миров. Циолковский же, для которого «населенность Вселенной» была «абсолютной истиной»42, мог углубляться в разработку самой проблемы, менее всего заботясь о ее научном статусе. Отсюда — противоречие между внешней бедностью посылок и богатством выводов в его работах, и отсюда же — их значительный «эвристический заряд».

По-видимому, наиболее полно «предпарадигмальное» понимание проблемы ВЦ сформулировал Э. У. Барнес в дискуссии об эволюции Вселенной, которая была организована в 1931 г. Британской ассоциацией содействия развитию науки. Высказав ряд сомнений касательно выдвинутой Д. Джинсом и господствовавшей в те годы гипотезы об образовании планетных систем в результате близкого прохождения звезд, он предположил, что развитие астрономической техники позволит в будущем организовать поиск планет у ближайших звезд. Обнаружение хотя бы одной планетной системы в пределах 100 световых лет было бы сильным доводом против гипотезы Джинса, поскольку вероятность «удачной» встречи звезд крайне мала. «Если же изобрести такой супертелескоп не удастся, остается возможность радиокоммуникации,— писал Э. У. Барнес. — Я уже отмечал, что у меня нет сомнений в существовании иных обитаемых миров, обитатели которых могут значительно превышать нас по своему развитию. Было бы опрометчиво отрицать, что они в состоянии использовать излучение, мощность которого достаточна для передачи посланий на Землю. Вероятно, такие послания приходят уже сегодня. Когда они впервые станут понятными, наступит новая эра в истории человечества»43.

В 1932 г. К. Янский открыл космическое радиоизлучение и положил тем самым начало радиоастрономии. Развитие этой отрасли науки, создание больших радиотелескопов привели в конце 50-х гг. к осознанию того, что межзвездная радиосвязь не только мыслима, но и реализуема на основе существующей техники. В 1959 г. Ф. Дрейк начал подготовку к осуществлению первого эксперимента по поиску радиосигналов ВЦ с использованием современного радиотелескопа. Практически одновременно с этим (и независимо) Дж. Коккони и Ф. Моррисон опубликовали статью44, в которой была показана техническая осуществимость межзвездной радиосвязи на расстоянии 10—50 световых лет с помощью существующей аппаратуры. Появление этой статьи и отмечает собой начало современного этапа истории проблемы ВЦ.

§ 2. Теоретические и экспериментальные исследования второй половины XX в.

Статьей Дж. Коккони и Ф. Моррисона завершился наметившийся значительно раньше поворот от собственно проблемы ВЦ к проблеме связи с ними. Эта подмена казалась в те годы не только оправданной, но и неизбежной, более того,— идущей в русле развития всей методологии науки. В самом деле, «ВЦ в себе», вне их взаимодействия с земной цивилизацией, для изучения недоступны; и поскольку вопрос об активном их поиске, посылке экспедиций или кибернетических аппаратов всерьез пока не ставится, одним из возможных методов эмпирического изучения ВЦ является установление канала связи. Произошел переход от общих рассуждений о природе и возможностях ВЦ к экспериментам и измерениям, и этот момент не мог не показаться привлекательным астрономам, физикам, математикам, которым, собственно, и адресовалась статья Дж. Коккони и Ф. Моррисона. Хотя после ее появления были предложены и получили определенное развитие методы вероятностных оценок распространенности обитаемых планет, они всегда играли сугубо подчиненную роль — скорее иллюстраций тех или иных взглядов исследователей, чем руководств к постановке экспериментов.

Наиболее же существенно то, что теперь исследователи, занимающиеся проблемой ВЦ, уже не должны были в каждой статье оправдывать свое обращение к этой «фантастической» теме и объяснять, что межзвездная радиосвязь технически возможна, — последнее было доказано и сомнениям не подлежало. Иными словами, были созданы парадигмальные основы научной постановки этой проблемы, способные в определенных рамках направлять ее разработку и формировать единую область исследования, получившую впоследствии наименование «проблема CETI »45. Суть осуществленного Дж. Коккони и Ф. Моррисоном «переворота» в изучении проблемы ВЦ можно выразить следующим образом...

Во-первых, был значительно сужен диапазон рассуждений о свойствах и характеристиках ВЦ. Такое ограничение требовалось самой постановкой задачи: ее непосредственной целью являлось установление канала связи с ВЦ, но опосредованно решалась проблема их существования. Сущность ВЦ оставалась вне рамок теоретического анализа, и неявно присутствовавшая в построениях Коккони и Моррисона модель ВЦ представляла собой даже не целостную аналогию земной цивилизации, а лишь модель группы радиоастрономов, желающих сообщить о своем существовании «иным радиоастрономам». Это не столь утрированно, как может показаться на первый взгляд, — в § 3 главы III станет ясно, что здесь перед нами не столько представление о субъекте контакта «в целом» (ВЦ), сколько представление о непосредст венном субъекте контакта. Главное же состояло в том, что авторы статьи предложили метод эмпирического решения проблемы существования ВЦ, приемлемый на взгляд сообщества ученых-естественников,— связь с помощью радио на волне длиной 21 см («особая точка» по частоте; позднее П. В. Маковецкий предложит «особые точки» по направлению и времени передачи и приема46).

Этот момент, будучи центральным в статье Коккони и Моррисона, по отношению к постановке проблемы в целом имеет более или менее частное значение — на его основе возникла исследовательская программа поиска «слабых» радиосигналов с использованием максимально чувствительной аппаратуры. В основу же парадигмы легли более общие принципы этой статьи — отказ от «схоластических рассуждений» о сущности и особенностях ВЦ, взятых «сами по себе», вне «акта коммуникации»; выдвижение на первый план вопроса о существовании ВЦ; поиск технически реализуемых методов эмпирического решения этого вопроса.

Объем проведенных до настоящего времени наукометрических исследований массива публикаций по проблеме CETI невелик47, однако разумно, по-видимому, предположить, что поворот к данной парадигме привел к формированию единой сети таких публикаций. Хотя это предположение отвечает существу самого понятия парадигмы48, оно все же нуждается в подтверждении методами анализа сетей цитирования. Последние позволят также обоснованно выделить узловые точки в этом массиве, отмечающие изменения внутри данной парадигмы. Пока же такой анализ не проведен, мы вынуждены ограничиться чисто концептуальным рассмотрением истории развития проблемы CETI .

Статья Коккони и Моррисона инициировала появление ряда серьезных работ, также оказавшихся в той или иной мере «узловыми». В первую очередь следует назвать статьи Р. Брейсуэлла49, Ф. Дайсона50 и С. фон Хорнера51.

Р. Брейсуэлл рассмотрел возможность вывода на околозвездные орбиты зондов, снабженных кибернетическими устройствами для прослушивания в радиодиапазоне околозвездного пространства с целью обнаружения сигналов от ВЦ, или, как их стали называть, искусственных сигналов. Предполагается, что подобный орбитальный кибернетический зонд, зарегистрировав искусственные сигналы, сообщит об этом на свою планету и одновременно попытается вступить с обнаруженной цивилизацией в радиоконтакт.

Принципиальная возможность создания орбитальных кибернетических зондов вряд ли может быть подвергнута сомнению, и вполне логичным представляется следующий шаг Р. Брейсуэлла — предположение о возможном присутствии в Солнечной системе такого зонда. «На какой волне он будет работать и как нам расшифровать его сигнал? Для того, чтобы выбрать волну, которая может проникнуть через ионосферу и которая в то же время расположена в используемом нами диапазоне, зонд может вначале прослушать наши сигналы, а затем послать их назад. Для нас сигналы зонда будут напоминать эхо с задержками в секунды или минуты, типа тех сигналов, о которых 30 лет назад сообщали Штёрмер и ван дер Поль и которые так и не получили своего объяснения»52.

Хотя дальнейшие попытки ряда исследователей обосновать это предположение путем смысловой интерпретации «радиоэха Штёрмера»53 и не могут быть признаны вполне удачными54, идея Брейсуэлла об орбитальных космических зондах имеет, на наш взгляд, значительный потенциал развития. В годы, последовавшие за ее выдвижением, этот потенциал не был использован в полной мере, так как основные усилия были направлены на изучение возможностей межзвездной радиосвязи, но в последнее время проблема орбитальных кибернетических зондов вновь привлекает внимание исследователей55.

Статья Ф. Дайсона была посвящена возможным проявлениям крупномасштабной, астроинженерной деятельности ВЦ. Конкретно речь шла о возможности полного использования энергии Солнца и о создании с этой целью (а также с целью расселения человечества и обеспечения его количественного роста) замкнутой сферы на расстоянии около одной астрономической единицы от Солнца путем использования вещества Юпитера. Такая сфера для внешнего наблюдателя являлась бы источником инфракрасного излучения с преимущественной длиной волны 10 мкм и мощностью, равной мощности Солнца.

Разумеется, идея Дайсона не предполагала немедленной инженерной конкретизации56. Целью автора было скорее обратить внимание на желательность сооружения подобных конструкций и на их возможные наблюдательные характеристики. Но, пожалуй, более важным было то, что Ф. Дайсон вторым после К. Э. Циолковского стал рассматривать преобразовательную деятельность общественных разумных существ как не ограниченную масштабами планеты. Естественен был вопрос — не наблюдаем ли мы таких астроинженерных эффектов в космосе? Поиск ответа на данный вопрос оказался значительно более сложным, чем это представлялось вначале, но он помог осознать важность проблемы критерия искусственности. Это весьма характерный момент для всей проблемы ВЦ: в ходе ее разработки получены ответы пока лишь на очень немногие вопросы, но при этом — что не менее важно — удалось сформулировать некоторые проблемы, существование которых раньше было по меньшей мере не очевидно.

Впоследствии были предложены и другие варианты астроин-женерных конструкций, в частности конструкции большой плотности (которые вряд ли можно обнаружить по их инфракрасному излучению)57 и конструкции в районах «черных» и «белых» дыр58. Работы Дж. О'Нейла59 показали, что некоторые виды астроинже-нерных конструкций («космические колонии») не только мыслимы, но и технически осуществимы уже в настоящее время или в ближайшем будущем. Это, в свою очередь, способствовало более серьезному отношению и к принципиальным вопросам астроинже-нерии60.

Наконец, статья С. фон Хорнера была посвящена четвертому (после межзвездной радиосвязи, кибернетических зондов и астро-инженерии) существенному направлению в изучении проблемы СЕТ1 — вероятностным подсчетам количества цивилизаций в нашей Галактике и среднего расстояния между ними. Трудности такого расчета — отнюдь не математические. Основная формула С. фон Хорнера61 легко получается из самых общих соображений, но использовать ее оказывается непросто. Неопределенно уже значение ν0, хотя здесь астрономические данные все же не бесполезны. Но чтобы высказывать предположения о возможных причинах гибели цивилизации, приписывать этим причинам определенные вероятности и соответствующие сроки существования цивилизации62— для этого недостаточно ограничиваться лишь «индивидуальным мнением».

В ряде работ одного из авторов данной книги (а также других советских философов) уже подвергалась критическому анализу концепция финализма в развитии общества63. Подробнее этот вопрос будет рассмотрен в главе II, § 3; здесь же мы лишь хотели бы еще раз подчеркнуть, что цивилизация не несет в себе имманентных причин своей будущей гибели. Разумеется, возможность такого исхода не исключена — как по внешним причинам (космическая катастрофа), так и по внутренним (термоядерная война, экологическая катастрофа), но причины эти носят случайный характер и могут быть преодолены обществом, достаточно развитым в научном, техническом и социальном отношениях.

Можно, однако, и иначе понимать смысл величины l. Аналогичную переменную, входящую в «формулу Дрейка» (которая является, по сути дела, уточненным, более «подробным» вариантом формулы С. фон Хорнера), Б. Оливер обоснованно, на наш взгляд, отождествил не со сроком жизни цивилизации, а с длительностью эксперимента по межзвездной связи64 (подчеркнем — эксперимента, в котором используется техника определенного типа и уровня). В этом плане расчеты С. фон Хорнера сохраняют свое значение и более того, оказываются полезными. Напомним, что одно из предсказаний С. фон Хорнера — бесперспективность поисков сигналов от отдельных звезд — судя по результатам проведенных экспериментов, оправдывается.

Как подчеркивалось выше, «парадигмальным образцом» для первой постановки проблемы ВЦ выступали общие принципы поставленной в статье Дж. Коккони и Ф. Моррисона подпроблемы поиска ВЦ с помощью «слабых» (доступных либо «почти» доступных для земной техники) радиосигналов. Тем не менее данная постановка в целом была создана лишь в результате появления статей Р. Брейсуэлла, Ф. Дайсона, С. фон Хорнера, а также статьи Н. С. Кардашева (о которой речь пойдет ниже). Эти работы «достраивали» постановку проблемы, в чем-то выходя за рамки непосредственно предложенного Дж. Коккони и Ф. Морри-соном — но не настолько, чтобы войти в противоречие с образцом.

Во Введении проблема ВЦ была представлена как система пяти подпроблем — сущности, существования, поиска, изучения и контакта. В принципе постановки этих подпроблем и должны формировать соответствующие исследовательские направления в рамках исследовательского горизонта, определяемого постановкой проблемы. (Причем, поскольку общая постановка проблемы задает лишь некоторые ограничения для постановок подпроблем, но не определяет их однозначно, одна подпроблема может решаться в рамках нескольких взаимодополняющих исследовательских направлений.)

Однако первая постановка развивалась «стихийно», в отвлечении от методологической рефлексии, и ее структура оказалась существенно редуцированной по сравнению с этим «максимальным» вариантом. Исследовательский горизонт, соответствующий этой постановке, содержит направления поиска «слабых» сигналов, кибернетических зондов-ретрансляторов и проявлений астроинжене-рии — направления, нацеленные на теоретическое и эмпирическое решение подпроблемы поиска ВЦ (и соответственно — на эмпирическое решение подпроблемы их существования), в то время как вероятностные оценки количества обитаемых миров решают под-проблему существования теоретически. Вместе с тем здесь отсутствуют исследовательские направления, разрабатывающие подпроблемы сущности и изучения ВЦ, контактология же сводится к рассмотрению простейших аспектов коммуникации, а также возможных последствий обнаружения внеземной цивилизации — правда, преимущественно на уровне «научного здравого смысла».

Характерной для этого исследовательского горизонта является ориентация на поиск; отсюда — нередкое сведение проблемы ВЦ во всей ее сложности к подпроблеме поиска ВЦ (название « SETI » в последнее время почти вытеснило из обращения термин « CETI » и порой понимается как охватывающее всю проблему). «Рациональной» конкуренции между поисковыми программами не было (в силу их принадлежности к одному исследовательскому горизонту), но была конкуренция «психологическая» (в целом исследователи отдавали предпочтение поиску радиосигналов) и в принципе могла быть конкуренция «экономическая» (на что в первую очередь расходовать деньги?). Поскольку, однако, средства на поиски внеземных цивилизаций выделялись в очень незначительных количествах, и не «на проблему в целом», а только на отдельные эксперименты по радиопоиску, перечисленные исследовательские направления могли сосуществовать без особых конфликтов.

Мы видим, таким образом, что три «давно известных» метода эмпирического решения проблемы существования ВЦ — наблюдения, связь, полеты — своеобразно преломились в зеркале первой постановки, образовав три исследовательских направления, одно из которых — поиск радиосигналов — заняло явно ведущее положение. Идея поисков астроинженерии в целом не вышла за рамки чисто теоретических соображений; что же касается полетов, то они с самого начала играли в первой постановке подчиненную по отношению к связи роль. «Зонд Брейсуэлла» — по сути просто способ облегчить установление радиоконтакта, избежать длительных бесплодных усилий по вещанию на межзвездные расстояния. Отношение же к «настоящим» полетам — межзвездным пилотируемым экспедициям — в целом было достаточно скептическим. «...Космические полеты, — писал С. фон Хорнер, — даже в самом отдаленном будущем будут ограничены пределами нашей солнечной системы, и то же справедливо для любой другой цивилизации независимо от уровня ее развития. ...По-видимому, единственным способом связи между разными цивилизациями являются электромагнитные сигналы»65.

Теоретические построения в рамках вероятностного направления исследований концентрировались преимущественно вокруг «формулы Дрейка» N = R * fp ne fl fi fc L , где N — число цивилизаций в Галактике, «находящихся на таком же, как мы, или же более высоком уровне технического развития. <...> ... R * — скорость образования звезд в Галактике, усредненная по всему времени ее существования, в единицах число звезд в год; fр — доля звезд, обладающих планетными системами; пе — среднее число планет, входящих в подобные планетные системы и экологически пригодных для жизни; fl — доля планет, на которых действительно возникла жизнь; fi — доля планет, на которых после возникновения жизни развились ее разумные формы; fс — доля планет, на которых разумная жизнь достигла фазы, обеспечивающей возможность связи с другими мирами; L — средняя продолжительность существования таких технических цивилизаций»66.

Через коэффициенты этой формулы проблема CETI соприкасалась с рядом смежных дисциплин и областей исследования, выводы которых были жизненно важны для нее, — начиная от космогонии и кончая социологией. Но в отличие от физиков и астрономов, которые уделяли проблеме CETI значительное внимание, историки и социологи ограничивались в лучшем случае благожелательным интересом и практически в разработке проблемы участия не принимали67. В силу этого ученые-естественники нередко вынуждены были судить о вещах, далеких от их непосредственных специальностей, и не всегда такие суждения бывали достаточно убедительны.

Кроме того, вероятностные расчеты играли скорее «служебную» роль по отношению к поисковым направлениям — они были призваны обосновать перспективность исследований, причем нередко эта цель достигалась путем подгонки коэффициентов в «формуле Дрейка» под удобный для планируемого эксперимента результат. Подобная (вообще говоря, достаточно предосудительная) методика имела в данном случае свои основания. Допустить нечто и попытаться с помощью эксперимента или наблюдения проверить следствия, вытекающие из принятого допущения, — в этом суть ги-потетико-дедуктивного метода, широко используемого в современной науке. Но бессмысленно допускать то, что не может быть проверено или для проверки чего необходимы слишком большие ресурсы. Принимавшиеся в расчетах величины коэффициентов не запрещены известными законами, а следовательно — допустимы как гипотезы.

Следует признать весьма желательным углубленное методологическое рассмотрение роли вероятностного подхода в проблеме ВЦ. В целом мы имеем здесь дело с проявлением процесса «сто-хастизации» методов научного исследования, столь характерного для науки последних десятилетий. Но особенности этого процесса в данном случае, природа вероятностных оценок для объектов, само существование которых еще не доказано, соотношение объективного и субъективного в этих оценках остаются пока во многом неясными. Весьма интересные работы Т. Файна, Л. М. Гиндилиса, Б. Н. Пановкина68 все же ставят не меньше вопросов, чем решают.

Важным моментом в разработке проблемы CETI была также необходимость прогнозирования будущих достижений науки и техники— от близких у Дж. Коккони и Ф. Моррисона до весьма отдаленных у Дайсона. Основным методом прогнозирования являлась линейная экстраполяция современных тенденций научно-технического прогресса69, что в данном случае можно считать оправданным относительно небольшими сроками прогноза и обобщенным его характером. Даже более отдаленный прогноз Ф. Дайсона имеет своим основанием эмпирический факт экспоненциального роста производства энергии земной цивилизацией. С этой точки зрения выглядит вполне последовательным следующий шаг, сделанный Н. С. Кардашевым70 и заключавшийся в некотором увеличении как срока «энергетического» прогноза, так и степени его обобщенности. Ф. Дайсон рассмотрел вариант цивилизации, овладевшей энергетическими ресурсами в масштабах звезды, около которой она возникла, и указал на возможный технический путь такого достижения; Н. С. Кардашев допустил возможность существования ВЦ, чья энергетика имеет мощность порядка галактической, но вполне оправданно исключил из рассмотрения технические моменты. В результате достаточно естественным образом гипотетические ВЦ были разделены на три типа: с производством энергии порядка 4-1019 эрг/сек (тип I, соответствующий современной земной цивилизации); 4-1033 эрг/сек (тип II — «солнечная» цивилизация); 4-1044 эрг/сек (тип III — «галактическая»). Учитывая, что производимая энергия в конечном счете должна излучаться в пространство, логично предположить, что для межзвездной сигнализации будут использоваться именно эти термодинамически неизбежные потоки излучения. В этом случае цивилизация типа II может быть обнаружена с помощью существующих методов в любой части Галактики, а цивилизация типа III — в любой части Метагалактики.

Статья Н. С. Кардашева «Передача информации внеземными цивилизациями» сыграла в проблеме ВЦ важную роль, сравнимую с ролью статьи Дж. Коккони и Ф. Моррисона. Она положила основание принципиально новой концепции поиска сигналов ВЦ — концепции, основанной на допущении существования сверхцивилизаций. Иными словами, в рамках первой постановки была создана программа радиопоиска, конкурентная программе Коккони—Моррисона и ориентированная прежде всего на изучение природы «наиболее мощных (и часто наиболее далеких) известных источников излучения во Вселенной», а также на поиск «новых мощных источников излучения, особенно в малоисследованных диапазонах электромагнитного спектра»71.

В качестве возможных проявлений деятельности сверхцивилизаций Н. С. Кардашев предложил внегалактические радиоисточники СТА-21 и СТА-102. В 1965 г. группа Г. Б. Шоломицкого зарегистрировала переменность источника СТА-10272, и это послужило определенным доводом в пользу его искусственности. Хотя впоследствии оба источника были отождествлены с квазарами, примененная к ним методика анализа «на искусственность» (предварительное выделение по форме спектра; поиск переменности) сохраняет свое значение и в настоящее время.

В 1973 г. К- Саган показал, что из общего количества цивилизаций, возможно существующих в Галактике, цивилизации типа I должны составлять меньшинство, и тем самым подчеркнул перспективность поиска именно сверхцивилизаций73. Как отмечает Н. С. Кардашев, «целесообразно искать монохроматические или импульсные связные сигналы из центра Галактики, ядер других галактик и квазаров... искать следы астроинженернои деятельности на изображениях этих объектов, полученных со сверхвысоким разрешением, и детально изучать обнаруженные пекулярные источники»74.

Однако подобные исследования только начинаются; почти все проведенные до настоящего времени эксперименты по радиопоиску ВЦ75 основывались скорее на программе Коккони—Моррисона, чем на программе Кардашева76. Несколько особняком стоят эксперименты, выполненные в Горьковском научно-исследовательском радиофизическом институте и направленные на поиск «спорадического радиоизлучения из космоса, которое могло бы возникнуть в результате технической деятельности внеземной цивилизации, находящейся около одной из ближайших к Солнцу звезд»77, а также эксперименты Института космических исследований АН СССР и Государственного астрономического института имени П. К. Штернберга — всенаправленный поиск радиоимпульсов малой длительности с большим интервалом времени между посылками методом синхронно-дисперсионного приема78.

В СССР, США, Канаде, ФРГ и других странах осуществлено около 50 программ радиопоисков ВЦ с максимально достигнутой чувствительностью ~10 -28 Вт/м2, причем отдельные эксперименты ведутся более или менее непрерывно, с постоянным улучшением характеристик приемной аппаратуры. Был принят целый ряд «подозрительных» сигналов79, но они пока так и остались не более чем подозрительными. В последнее время интересные результаты получены харьковским радиоастрономом А. В. Архиповым. Предположив, что промышленные зоны развитых ВЦ должны быть вынесены на расстояние порядка 1000 астрономических единиц от центрального светила, он попытался найти радиоастрономические свидетельства их существования. В сфере радиусом 20 парсек А. В. Архипов выявил девять случаев близкого соседства радиоисточников неизвестной природы со звездами, причем четыре звезды из этого списка по своим параметрам — возрасту, светимости, спектральному классу — подобны Солнцу. Пока преждевременно утверждать, что обнаруженные источники техногенны, но, без сомнения, они заслуживают дальнейшего изучения80.

В отличие от радиопоисков поиски следов астроинженерной деятельности ВЦ не были организованы в виде длительных экспериментальных исследований и по сути дела ограничивались отдельными предположениями об искусственной природе тех или иных известных космических объектов, таких как радиоисточники 3С343, 3С 343.1, 3С33, объекты Т Тельца и R Единорога81 и ряд других82. Однако доказать эту искусственность пока не удалось, и неизвестно даже, возможно ли такое доказательство. Интересна в этом плане реакция научного сообщества на предсказание, сделанное В. М. Цуриковым и касавшееся «убедительных свидетельств» искусственной природы того или иного космического явления. Он предположил, что таким свидетельством могло бы послужить видимое нарушение наблюдаемым процессом законов природы (например, наличие в его спектре одновременно красного и фиолетового смещения)83. Подобный объект — SS 433 — вскоре был обнаружен, но показательно, что предсказание В. М. Цу-рикова осталось «незамеченным» и астрофизики предпочли сосредоточить усилия на поисках естественного механизма этого явления84.

Что касается возможного присутствия в Солнечной системе «зонда Брейсуэлла», то проводились лишь спорадические поиски85. Результаты отдельных попыток «дешифровать» «радиоэхо Штёр-мера» весьма спорны (и противоречивы); эксперименты же по воспроизводству «эха с длительной задержкой», хотя и были в ряде случаев успешны, дали больше доводов в пользу «естественной» гипотезы его происхождения, чем в пользу предположения об инопланетном зонде86.

Таким образом, в результате проведенных за последние 30 лет в рамках проблемы CETI поисков ВЦ не удалось обнаружить ни осмысленных сигналов, ни проявлений астроинженерной деятельности ВЦ, ни следов пребывания инопланетных зондов в Солнечной системе. Этот результат, входящий в резкое противоречие с допущениями (а скорее — с надеждами), лежащими в основе поисков, может быть кратко и «с точностью до терминологии» назван астросоциологическим парадоксом. В «сильной форме» этот парадокс был сформулирован в 1969 г. Н. С. Кардашевым в следующем виде: «Большая вероятность полной цивилизации Вселенной и отсутствие в настоящее время каких-либо наблюдаемых проявлений космической деятельности разумных существ»87. Более лаконично то же противоречие выразил в 1944 г. Э. Ферми: «Где же хоть кто-нибудь?»88. Примечательно, что этот вопрос был задан задолго до всяких экспериментов по поиску внеземных цивилизаций. В западной научной литературе названный парадокс часто именуется «парадоксом Ферми»; мы же предпочитаем термин «астросоциологический (или АС-) парадокс» прежде всего потому, что он относится именно к осмыслению результатов CETI - экспериментов.

Под «сильной формой» АС-парадокса мы понимаем известное отвлечение от необходимости «тонких» экспериментов по поиску ВЦ, ориентацию на «взрывное» экспоненциальное развитие космических цивилизаций — прежде всего в аспекте используемой энергии и вещества, что «должно» привести к явным, заметным «на глаз» следам их космической деятельности. АС-парадокс в «слабой форме» акцентирует внимание на более «тонких» экспериментах по радиопоиску, на их безуспешности, контрастирующей с возрастающей чувствительностью аппаратуры и увеличивающимся временем ее работы. Нередко в основания этого парадокса добавляются также утверждения об отсутствии пилотируемых экспедиций ВЦ на Землю (более широкий вариант — колонизации Земли инопланетянами, более узкий — визитов сложных кибернетических зондов, которые могут рассматриваться как квазисубъекты) и (или) следов таковых в прошлом. Так, И. С. Шкловский пишет: «Имеющиеся данные совокупности наук о Земле (включая биологические и гуманитарные) исключают возможность посещения или колонизации нашей планеты представителями каких бы то ни было внеземных цивилизаций»89. По словам М. Хар-та, если бы в Галактике существовали другие разумные существа, они за сравнительно короткое время изучили бы и заселили всю Галактику, включая Землю. Но поскольку отсутствие внеземлян на нашей планете достаточно очевидно, то и земная цивилизация — первая и единственная в Галактике90. Строго говоря, такое «расширительное» понимание оснований АС-парадокса некорректно, ибо пилотируемые экспедиции и сложные зонды в рамках первой постановки не рассматривались и не являлись объектами поиска. Но логика этих «дополнений» понятна— это «логика очевидности», на которой базируется «сильная форма» астросоциологического парадокса.

Эмпирические основания «слабой формы» также, впрочем, не лишены известной противоречивости. Несмотря на значительное количество проведенных экспериментов, все они, по мнению Н. С. Кардашева, «в лучшем случае относятся к отработке методики поиска, да и то с большой натяжкой»91. Дж. Тартер в своем выступлении на Всесоюзном симпозиуме «Поиск разумной жизни во Вселенной» (Таллин, 1981 г.) показала, что к концу 1981 г. в экспериментах было «просмотрено» лишь 10 -17 всего возможного объема фазового пространства, охватывающего такие параметры ожидаемых внеземных радиосигналов, как частота, мощность сигнала и направление его приема92. Разумеется, трудно судить обо всем фазовом пространстве по столь незначительной его части. В любом случае, прежде чем объяснять отрицательные результаты экспериментов, мы должны их интерпретировать с точки зрения той теоретической онтологии, «модели реальности», которой мы руководствуемся в проведении исследования (подробнее об этапах эмпирического исследования см. в главе III, § 2).

Существующие интерпретации астросоциологического парадокса (которые иногда некорректно именуют его объяснениями) можно разделить на следующие группы:

I. Интерпретации, основанные на понимании ограниченности эмпирического базиса АС-парадокса.

1.1. Имеющаяся информация неполна: парадокс возник, скорее всего, «как результат недостаточности данных наблюдений в настоящее время»93. Создание новых инструментов позволит более обоснованно судить о природе многих радиоисточников, которые пока считаются естественными.

1.2. Мы не столько «мало знаем», сколько «мало понимаем». ВЦ может быть «много», а их активность может проявляться не только «далеко» от Земли, но и «близко» к ней94.

II. Интерпретации, основанные на признании результатов СEТI-экспериментов достаточно репрезентативными.

11.1. Земная цивилизация — единственная в Метагалактике или по крайней мере в Местной системе галактик95.

11.2. В Метагалактике нет сверхцивилизаций, способных практиковать астроинженерию и посылать «мощные» радиосигналы96.

Первая группа интерпретаций по сути элиминирует сам парадокс; вторая — основывается на нем. Очевидно, что интерпретации II.1 и II.2 могут получить значительно различающиеся научные объяснения — в зависимости от того, какой закон или теория будут положены в их основание. Поскольку общего закона, «запрещающего» существование ВЦ, наука не знает, И. С. Шкловский, в частности, допустил, что вероятность возникновения жизни и разума «ничтожно мала»97. Такое предположение, вообще говоря, может служить гипотетическим объяснением АС-парадок-са, но, конечно, для того, чтобы стать подлинным объяснением, оно должно быть доказано.

Редкость возникновения можно «дополнить» быстрой гибелью цивилизаций от внешних или (чаще) внутренних причин98 — принятие этого могло бы привести как к признанию единственности земной цивилизации «в данный момент» истории Метагалактики, так и — по меньшей мере — к утверждению об отсутствии сверхцивилизаций. Но и здесь необходим определенный (независимо от АС-парадокса подтвержденный!) закон, который отражал бы природную либо социальную необходимость, «уничтожающую» космические цивилизации. Без доказательства наличия такого закона все рассуждения о «гибели цивилизаций» остаются не чем иным, как индивидуальным мнением их авторов. Равным образом предположение о том, что некорректно экстраполировать существующие темпы роста производительных сил на весьма длительные отрезки времени, само по себе является лишь «преинтерпретацией» вывода об отсутствии сверхцивилизаций, но никак не объяснением этого отсутствия. Значительно «ближе» к такому объяснению подходит В. С. Троицкий, в ряде своих работ подчеркнувший роль экологических ограничений на максимальную величину энергии, которую может произвести цивилизация". Здесь мы уже имеем дело с фактором, независимым от эмпирических оснований АС-парадокса и тем самым в принципе пригодным для его объяснения.

В целом, однако, можно сказать, что предлагаемые объяснения астросоциологического парадокса объяснениями не являются. Они не основываются на каких-либо уже известных законах, а «гипотетические законы», по существу, выводятся из самого парадокса100. Учитывая, кроме того, недостаточность эмпирического базиса АС-парадокса, мы должны заключить, что индуктивный вывод об отсутствии проявлений деятельности ВЦ (и тем более — об отсутствии самих ВЦ) лишен каких-либо оснований и может в настоящее время рассматриваться лишь как произвольная спекуляция.

Другое дело, что астросоциологический парадокс можно понимать и несколько в ином аспекте — не как индуктивный вывод, а как определенное противоречие между исходными установками, с которыми мы приступаем к поискам ВЦ, и первыми результатами этих поисков; как некую «подсказку» природы, «намек» на ошибочность или неполноту наших знаний и теоретических оснований. Понимаемый таким образом АС-парадокс толкает нас к развитию этих оснований, к продумыванию их заново, и здесь допустима, вообще говоря, даже «ревизия» исходного представления о множественности обитаемых миров (подчеркнем еще раз — именно как гипотеза, не как результат индукции). Вместе с тем такая ревизия по сути является методологически бесплодной. Проблему ВЦ она не решает, а «закрывает», делая возможным переход от гипотезы об отсутствии ВЦ к утверждению их отсутствия101. Между тем, не забывая о принципиальной возможности единственности

земной цивилизации в Галактике или даже в Метагалактике, мы не можем искать ВЦ иначе как основываясь на предположении об их существовании. Противоположная точка зрения являлась бы в лучшем случае основанием для бездействия.

Показательны в этом плане ход и результаты полемики вокруг АС-парадокса, развернувшейся на страницах ряда научных журналов после опубликования статей М. Харта и И. С. Шкловского. Эта полемика пошла в двух направлениях — «консервативном» и «радикальном». Представители первого приняли астросоциологи-ческий парадокс как доказанный факт и в конечном счете свели «го объяснение к отсутствию ВЦ102. Представители второго направления сделали из построений Харта диаметрально противоположный вывод: ВЦ «должны» быть «здесь» — следовательно, необходимо искать следы пребывания кибернетических зондов и пилотируемых экспедиций в Солнечной системе103. По справедливому замечанию Д. Стефенсона, М. Харт «предлагает гипотезу, которая предсказывает нулевой результат проверочного эксперимента; но, заявляя, что такой эксперимент был бы, «вероятно, пустой тратой времени и денег», он близко подошел к использованию логики, которую любила инквизиция, и которая была столь печально знакома Галилею»104.

Можно, таким образом, заключить, что в рамках одной и той же постановки проблемы ВЦ, одной и той же парадигмы развились диаметрально противоположные точки зрения — от признания идеи множественности обитаемых миров, предполагающего необходимость дальнейших серьезных попыток установления контактов с этими мирами, до отрицания самой идеи. Подобное умножение точек зрения служит, по Т. Куну, признаком распада господствовавшей парадигмы, близящегося кризиса и перехода к новой парадигме105. Так или иначе, налицо необходимость новых конструктивных идей, способных вывести проблему ВЦ из этого -«переходного» состояния. Подчеркнем — идей конструктивных, ибо хотя предположение М. Харта и И. С. Шкловского об отсутствии внеземных цивилизаций и ново (если не по существу, то по основаниям выдвижения), но оно принципиально неконструктивно.

§ 3. Перспективы астросоциологической теории

В поисках конструктивных идей приходится обращаться к самим основам проблемы ВЦ. Нетрудно заметить, что первая постановка имела преимущественно естественнонаучную и техническую ориентацию. Речь шла в основном о методах контактов (с акцентом на технически осуществимые методы, такие как межзвездная радио- либо лазерная связь, в перспективе — кибернетические зoнды), о наиболее выгодных стратегиях экспериментов по межзвездной связи и оптимальных частотах... Такое сужение поля зрения, как подчеркивалось выше, объяснялось прежде всего желанием исследователей перейти от неопределенных, слабо обоснованных и порой фантастических рассуждений о характеристиках ВЦ к величинам вычисляемым и измеряемым. Проблема ВЦ была редуцирована к проблеме CETI ; решение же последней искалось на уровне соответствующих технических возможностей. Разумеется, произошла лишь мнимая элиминация «неопределенных» философских и социологических аспектов проблемы. Любому выполняемому эксперименту по межзвездной связи соответствует не только определенная техника, но и определенные стратегия и тактика действий ВЦ, определенный способ использования техники (либо некоторое множество таких способов). Очевидно, что если способ действия с нашей стороны не является «дополнительным» к способу действий ВЦ (т. е. в сумме они не обеспечивают установление канала связи — например, обе стороны только вещают или только слушают), то любой, даже прекрасно подготовленный технически, эксперимент заранее обречен на неудачу. Определенный же способ действий, очевидно, предполагает существование мотивов поведения, которые, в свою очередь, проистекают из всего комплекса внутренних условий, характерных для данной ВЦ, из ее потребностей, возможностей, соотношений между потребностями и возможностями, из ее достижений и не в последнюю очередь — проблем.

Общий теоретический базис, на который явно или неявно опираются исследования в области CETI , можно схематически представить в виде следующих предположений: 1) Во Вселенной существуют планеты, пригодные для возникновения жизни. 2) На некоторых из этих планет возникла жизнь... 3) ...И где-то появились общественные разумные существа. 4) Некоторые общества этих существ развили науку и технику до уровня, позволяющего установить межзвездную радиосвязь... 5) ...И пытаются это сделать. 6) Таких обществ «достаточно» много, Чтобы эксперименты по межзвездной связи имели смысл.

Даже если бы этот «стихийный» базис оказался в той или иной мере отвечающим реальной ситуации и текущие CETI -экспе- рименты привели бы к успеху (либо окажутся успешными в недалеком будущем), «проблема мотивов» не была бы этим исключена, но, разумеется, было бы значительно труднее осознать ее важность.

Сложившаяся в настоящее время ситуация при всей ее противоречивости благоприятствует, на наш взгляд, более глубокой и адекватной постановке проблемы ВЦ, чем это удалось сделать в рамках первой парадигмы. Конечно, нельзя гарантировать, что вырабатывающаяся новая постановка проблемы окажется достаточно эффективной для ее решения. Отнюдь не исключено, что придется еще неоднократно вносить в эту постановку существенные изменения — сохраняя вместе с тем основное уже достигнутое, содержание.

Противоречие между ожидаемыми на основе принятого базиса и подлинными результатами экспериментов заставляет пересматривать этот базис. От проблемы CETI исследователи переходят к теории ВЦ — астросоциологии. В сущности, даже отрицание идеи множественности обитаемых миров, разделяемое некоторыми исследователями, носит «астросоциологический» (хотя и сугубо негативный) характер. «Позитивный» момент этого отрицания — утверждение единственности земной цивилизации — очевидным образом приравнивает астросоциологию к социологии земной и ограничивает сферу действия ее законов поверхностью нашей планеты (либо той областью космоса, на которую земная цивилизация сможет с течением времени распространить свой ареал существования).

Более конструктивным нам кажется подход, учитывающий неопределенность «пятого предположения». Дело в данном случае не в том, пытаются ли ВЦ устанавливать каналы связи (однозначный ответ на этот вопрос при современном уровне знаний столь же невозможен, как и однозначный ответ на вопрос о существовании ВЦ). Речь идет скорее о том, какими мотивами могут руководствоваться космические цивилизации при установлении контактов и как соотносятся эти мотивы с техническими средствами установления контактов. При этом мы уже не можем ограничиваться межзвездной радиосвязью как наиболее вероятным (на сегодняшний день) методом установления контактов, но должны рассматривать контакт в самом общем виде — как явление взаимодействия двух или более социальных организмов.

«Возрождение» собственно проблемы ВЦ в рамках проблемы CETI началось давно, хотя активный характер этот процесс приобрел лишь в последние годы. Уже в работе С. Лема «Сумма технологии», относящейся к 1964 г. — т. е. периоду расцвета первой постановки,— мы находим небезынтересную попытку вывести ряд астросоциологических положений на основе, с одной стороны, принятия АС-парадокса как доказанного факта, а с другой — отрицания правомерности линейных экстраполяции тенденций развития цивилизации на длительные промежутки времени. Эта попытка, однако, не оказала существенного влияния на развитие исследований в проблеме CETI — по-видимому, не в последнюю очередь по причине своей «преждевременности». В то время слабые стороны первой постановки еще не проявились достаточно отчетливо и особой необходимости в астросоциологических построениях не ощущалось.

В 1967 г. в работе одного из авторов этой книги была отмечена принципиальная важность разработки философских и социологических аспектов проблемы ВЦ106, а спустя два года Б. Н. Па-новкин, опираясь на «Сумму технологии», выдвинул идею построения «общей теории цивилизаций» — с преимущественным использованием кибернетических и общесистемных методов107. Такой подход, претендуя на максимальную «общность», вместе с тем характеризуется излишней абстрактностью, оторванностью от земной социологической науки, в которой, как во всяком отдельном, неизбежно присутствуют наряду с моментами, свойственными

лишь нашей цивилизации, моменты значительно более общего характера. Давая определение цивилизации как «очень сложной вероятностной машины гомеостатического характера, обладающей необходимыми механизмами в виде «логических способностей» для хранения и переработки информации, способной к анализу ситуации и применению результатов этого анализа для направленной эволюции системы»108, мы существенно обедняем своеобразие социальной ступени развития материи. Цивилизация не является «вероятностной машиной гомеостатического характера»; «гомеостатичность» — всего лишь один, не главный и в значительной мере абстрактный момент ее характеристики109. Пользоваться подобным представлением для моделирования контактов между цивилизациями можно лишь учитывая его неизбежную ограниченность и односторонность.

Все это, разумеется, не означает, что кибернетический подход к разработке «теории космических цивилизаций» и теории контактов между ними в принципе бесперспективен. Интересные результаты в этом направлении получили, в частности, сотрудники Института кибернетики АН УССР под руководством И. М. Крейн110. Они базируются на понятии «разумной системы» как такой системы, «которая при ограниченности объема опыта и глубины памяти ее членов обладает потенциальной возможностью неограниченного накопления опыта»111. Индивиды, составляющие подобную систему, рассматриваются как «конечные автоматы» с нефиксированными наборами действий, ограниченным сроком жизни и способностью к самовоспроизведению. Предполагается, что «разумная система» находится в стационарной случайной среде и может повышать целесообразность своего поведения прежде всего за счет увеличения объема опыта. Система, в которой реализована потенциальная возможность неограниченного накопления опыта, именуется «цивилизацией».

Отражены ли в этой модели определенные характеристики космических цивилизаций (и главное — земной цивилизации как единственного известного нам реального «представителя» таковых)? Надо полагать, отражены. На основе этой модели можно сделать ряд заключений об особенностях контакта между цивилизациями, возможности осуществления таких контактов (понимаемых прежде всего как «обмен опытом») и т. д. Другой вопрос, насколько глубоко это отражение. В принятой И. М. Крейн модели источником развития «разумной системы» оказывается противоречие между ограниченным временем жизни индивида и неизбежно растущим с каждым поколением временем его обучения (что приводит к соответствующему уменьшению времени самостоятельного накопления опыта)112. Однако это противоречие вовсе не является центральным в развитии человеческого общества и вряд ли может стать таковым для «иных» обществ. В целом же можно сказать, что кибернетический подход к астросоциологии примерно в той же мере плодотворен и ограничен, как и аналогичный подход к социологии земной. Построение «общей теории цивилизаций» требует выделения не столько максимально общих, сколько максимально существенных свойств цивилизации, причем выделения системного, принимающего во внимание, с одной стороны, взаимосвязь этих свойств, а с другой — наличие определенного типа целостности — социального организма. В этом смысле более перспективными представляются развиваемые Э. С. Маркаряном113 основы «экзокультурологии», долженствующей включить идеи культурологии, кибернетики и общей теории систем. «Это даст возможность в едином теоретическом синтезе объединить соответствующие элементы наших знаний о человеческом обществе с разработками в области абстрактной теории сложноорганизованных систем... — полагает Э. С. Марка-рян. — Очень важным этапом космизации понятия «цивилизация» должна стать разработка теоретически приемлемой общей модели земной культуры. Чисто кибернетические определения, несмотря на все их важное значение, в данном случае явно недостаточны...»114.

Э. С. Маркарян рассматривает культуру как специфически человеческий способ деятельности и выделяет в таком подходе три уровня абстрагирования. На первом уровне учитываются лишь конкретные земные условия существования цивилизации и соответствующие формы культуры. На втором за основу также берется земная культура, но в отвлечении от того, что можно счесть сугубо индивидуальными, единичными ее свойствами. В результате получается некоторая модель, выражающая характерные особенности множества возможных цивилизаций, близких по своим биологическим основам. Наконец, абстракция третьего уровня пытается охватить «все мыслимые случаи интересующего нас феномена»115 и, по мнению Э. С. Маркаряна, ориентируется прежде всего на функциональные характеристики культуры. Вместе с тем и функциональная модель цивилизации должна «обязательным образом нести в себе в качестве исходной предпосылки утверждение о вне-биологической субстанциальной основе цивилизационных процессов. И именно эта очень важная сторона обычно игнорируется при попытках чисто кибернетического определения цивилизации»116. В перспективе подобный подход дает серьезные шансы на построение приемлемой теории космических цивилизаций, но пока, к сожалению, эти исследования не вышли за пределы постановки задачи и общего ее анализа.

Некоторые идеи социально-философского плана были высказаны одним из авторов данной книги в 1967 г. Их можно охарактеризовать как приближение к созданию социологической концепции ВЦ117. С 1969 г. проблема ВЦ активно обсуждается на ежегодных Чтениях К. Э. Циолковского, результаты обсуждения находят отражение в трудах секции «К. Э. Циолковский и философские проблемы освоения космоса»118. Участники Чтений не только анализировали астросоциологические взгляды К. Э. Циолковского; они предложили качественно новые методологические идеи, существенно продвинувшие вперед астросоциологическую концепцию.

Особенно интересны в этом отношении работы Е. Т. Фаддеева119. Отметив необходимость именно социологического ядра астросоци-ологии, Е. Т. Фаддеев определил ее основной предмет изучения как «мыслимые взаимосвязи и взаимодействия между социальными подструктурами, начиная от планетных социальных организмов и кончая социальной ступенью в целом, а также сами эти подструктуры»120.

Использование термина «подструктура» в значении «подсистема» в данном случае представляется определенной терминологической неточностью, но в целом такое понимание предмета астро-социологии не вызывает возражений. Встает, однако, вопрос: можно ли счесть научными астросоциологические построения в условиях отсутствия всякой прямой информации о ВЦ? Не являются ли мыслимые взаимосвязи между мыслимыми системами чем-то далеким от науки? Если же это не так, то как согласовать принципиальную научность астросоциологии (в ее «доэмпирической» перспективе) с отсутствием опытного базиса? Выход из этой ситуации Е. Т. Фаддеев видит в признании особого статуса астросоциологии как становящейся науки121. Астросоциология находится в самом начале своего становления и пока не превратилась ни в подтвержденную практикой теорию, ни тем более в отрасль науки наподобие социологии земной. Прокладывая «мост» между земной социологией и гипотетической социологией ВЦ, современная астросоциология (в том числе в варианте, предложенном в данной работе) выступает пока лишь гипотетической концепцией.

Подобно экзобиологии122 астросоциология в настоящее время изучает не реальную, эмпирически постижимую сферу материального мира, а идеальный теоретический объект, конструируемый на основе применения к моделям земного социума некоторых характерных операций — и не в последнюю очередь операции экстраполяции. Очевидно, что модель внеземного социума включает в себя, с одной стороны, наше понимание сущности социальных процессов как таковых (и в этом плане астросоциология имеет под собой достаточно прочный фундамент), а с другой — представления об особенностях космических цивилизаций, в той или иной мере также существенных, хотя и выражающих сущности менее глубокого уровня. О характере этих особенностей мы можем только догадываться, варьируя соответствующие аспекты земной цивилизации. Один из примеров такого варьирования (но, конечно, не единственно возможный) — экстраполяция производства энергии по Ф. Дайсону и Н. С. Кардашеву.

Лишь с обнаружением реальных ВЦ (хотя бы одной) мы сможем говорить о каких-то закономерностях этой вариативности (ибо если сущность социума присутствует в единственной цивилизации, то для выделения «сущности вариаций» необходима хотя бы одна реальная вариация). И только с этого момента астросоциология перестанет быть гипотетической концепцией, использующей лишь земной эмпирический (хотя и «космизированный») материал, и начнет развиваться как «ставшая» наука, имеющая свой не только идеальный, но и материальный предмет изучения. В процессе же становления астросоциология, основываясь на идеальной модели внеземного социума, вырабатывает свои методы исследования, свои принципы и теоретические представления, неизбежно подлежащие в будущем корректировке, может быть, весьма существенной. Сделанные при этом предварительные выводы (с учетом степени их обоснованности) могут и должны быть использованы при организации поисков ВЦ. Ограничиваться ожиданием контактов с ВЦ, чтобы лишь тогда начать создавать астросоциологию,— значит обречь разработку проблемы ВЦ на развитие методом проб и ошибок. Вот почему на современном этапе развертывания проблемы ВЦ мы придаем особое значение построению правдоподобных ас-тросоциологических концепций: именно они решающим образом влияют на современную постановку проблемы (сейчас речь может идти о постановке проблемы, а отнюдь не о ее решении).

Подобно тому, как «в развитом естествознании всякая теоретическая схема вначале строится как «гипотетическая модель», которая затем накладывается «сверху» на опытные факты»123, в постановке проблемы ВЦ первостепенное значение приобретает оценка имеющихся фактов и методик, исходящая из существующих философской и научной картин мира, из общего подхода к проблеме. Факты сами по себе (и тем более «отрицательные» факты, эквивалентные скорее «незнанию наличия», чем «знанию отсутствия») не определяют теорию и не могут служить основанием для общетеоретических, по сути, выводов. История развития проблемы ВЦ и есть история поисков эвристически ценной теоретической концепции, способной убедительно объяснить те немногие факты, которые имеются в нашем распоряжении, и предсказать эмпирически проверяемые следствия, несущие в себе ту или иную информацию о возможных ВЦ. Если вначале поиски такой теории ограничивались естественнонаучной и технической областями, то с течением времени выяснились (или, во всяком случае, выясняются) недостаточность и односторонность такого подхода и необходимость привлечения философских и социологических знаний. Разумно предположить, что именно в этом направлении кроется возможность достаточно корректной постановки проблемы ВЦ, существенно повышающей вероятность ее решения.

Как экзобиологические построения не могут игнорировать те существенные, инвариантные признаки живого, которые были установлены в процессе земных биологических исследований124, так и астросоциология должна учитывать достижения социологии земной и в пределе переходить в нее. При этом в отличие от ситуации, сложившейся в биологии, когда отсутствует общая теория биологических систем и «теоретическое знание... не организовано в единую систему основных фундаментальных понятий и принципов»125, общая социологическая теория — исторический материализм — существует и доказала свою научную эффективность, широту и глубину охвата социальной реальности. Основополагающие принципы исторического материализма как «синонима общественной науки»126должны стать исходными принципами и астросоциологии, если последняя претендует на отражение именно социальных закономерностей космического уровня и масштаба.

Вместе с тем земные науки о человеке и обществе не ограничиваются социологией, они включают в себя этнографию, культурологию, историю и т. д. Можно, следовательно, понимать астросоци-ологию и в широком смысле—как «объемлющий» термин для всех будущих социокосмических дисциплин, и в узком — как ядро этих дисциплин (подобно тому, как центральное положение исторического материализма в системе общественных наук не исключает самостоятельности последних).

Показательно, что необходимость твердых социологических оснований в разработке проблемы ВЦ ощущается и некоторыми зарубежными учеными. Отсутствие же в западной социологии обобщающих концепций порой вынуждает их обращаться к теории и методу исторического материализма. В этом смысле характерны идеи Р. Ли о «социологии связи с ВЦ» — SCETI . В качестве основы своих построений Р. Ли рассматривает теорию естественного отбора, исторический материализм и свойственное современной науке представление об универсальности законов во Вселенной. Такой подход позволяет ему выделить особенности генезиса технической цивилизации, характерные, по его мнению, не только для Земли. Разум выступает при этом как «средство, с помощью которого организм справляется со сложной ситуацией „проблема—решение"», как «адаптация к более сложному поведению», «Главная область, в которой проявляется сложное поведение, это область «социальная». Лишь здесь сложное поведение может развиваться, не подвергая опасности шансы организма на выживание. <...> ...Сложная общественная жизнь представляет собой предварительное условие для эволюции разума, и это предварительное условие должно относиться к разумным формам жизни всюду во Вселенной»127. И хотя проведенный Р. Ли анализ социальной структуры контактов является более чем схематичным, сами предложенные методы достаточно серьезны и объективны.

Небезынтересны также попытки М. Маруямы вывести некоторые закономерности «теории внеземных цивилизаций» из принципов антропологии (в понимании этого термина, принятом на Западе, — как наименования дисциплины, находящейся на стыке культурологии, этнографии и естественной истории человека)128. Методы, развитые в антропологии для изучения земных обществ и их культур, должны быть соответствующим образом расширены, чтобы охватить и гипотетические ВЦ. При этом М. Маруяма обращает особое внимание на земные культуры, оказавшиеся «в стороне» от общего потока истории, «модели мира» которых существенно отличаются от «европейских» моделей. Можно, разумеется, соглашаться или не соглашаться с утверждением о том, что «логика на-вахо» или «логика манденка» «лучше» отвечает современному взгляду «а «самоорганизующуюся Вселенную», чем «греческая ло-гика»129, но понимание того, что нет резкой грани между контактами «близких» культур и контактами космических цивилизаций, представляется очень важным130.

Разумеется, подходы Р. Ли и М. Маруямы нельзя считать типичными для западных исследователей проблемы ВЦ. Обычно, если в трудах буржуазных ученых и присутствуют утверждения социологического характера, то эти утверждения не только далеки от марксизма, но и— порой — просто «внетеоретичны», являясь лишь «личным мнением» автора (ср. представления С. фон Хорне-ра о возможных причинах гибели цивилизаций131, дискуссию о возможных сроках существования космических цивилизаций на Бю-раканекой конференции132 и т. п.). С одной стороны — «принципиальная эмпиричность» западной социологии, с другой—позитивистские предрассудки, характерные для многих западных ученых-естественников, мешают выработке продуктивной астросоциологи-ческой теории и закрепляют ограниченность «естественнонаучной парадигмы» и ее превалирование в подходе к постановке проблемы ВЦ.

Характерный для советских исследователей проблемы ВЦ более комплексный подход нашел свое выражение в «Программе исследований по проблеме связи с внеземными цивилизациями». «Проблема внеземных цивилизаций, — отмечается в «Программе», — представляет собой сложный комплекс философеко-социо-логичеоких и естественнонаучных аспектов. В рамках этой широкой междисциплинарной проблемы поставлена более узкая задача, а именно задача CETI . Это отдельная научно-техническая задача, включающая теоретические и экспериментальные работы по поиску внеземных цивилизаций, а также по моделированию основных звеньев системы CETI . Вместе с тем ее успешное решение зависит от решения ряда фундаментальных вопросов, составляющих ядро проблемы ВЦ»133.

Сравнив это определение с постановкой вопроса в Решении Всесоюзного совещания по проблеме ВЦ (Бюракан, 1964 г.)134, в котором лишь отмечалась необходимость всестороннего комплексного изучения проблемы ВЦ, но перспективные теоретические исследования ограничивались изучением статистических свойств искусственного сигнала и разработкой методов установления связи, а также вопросов космической лингвистики, мы увидим, насколько за это время изменилось понимание существа проблемы. Вероятно, не будет преувеличением сказать, что сейчас в этой проблеме вырабатывается новая, вторая постановка, а точнее — группа таких постановок, различающихся своими дисциплинарными основами (философско-социологичеокая, кибернетическая, культурологическая, «общесистемная»), но объединенных при этом некоторыми общими принципами—прежде всего ориентацией на разработку исходной гипотетической «теории ВЦ» и выдачу — уже на этой основе — соответствующих рекомендаций для организации поиска ВЦ. Исследовательский горизонт, формируемый этой «синтетической» постановкой, в принципе должен содержать все необходимые для решения проблемы направления исследований, отвечающие подпроблемам сущности, существования, поиска, изучения и контакта (и в этом главное его достоинство: он не «изобретается», а строится в соответствии с объективной структурой проблемы ВЦ); однако в аилу общей неразвитости «синтетической постановки» эти исследовательские направления пока только намечаются, они еще не дифференцированы достаточно определенным образом.

Если ограничиться 'рассмотрением лишь философско-социологи-ческого подхода ко второй постановке (а именно этот подход представляется нам 'наиболее перспективным), то центральным направлением являются гипотетические астросоциологические построения с опорой на выделение инвариантов в земном социуме. Теоретизированный характер модели космической цивилизации в этой постановке заметно контрастирует с «интуитивной» моделью ВЦ, принятой в проблеме CETI . Но и поисковые направления (их, так же 'как и для первой постановки, можно охарактеризовать словами «наблюдения, связь, полеты») имеют свои существенные отличия. Главное из них — ориентация не на технику (доступную или квазидоступную для земной цивилизации), а на мотивы и це ли космической деятельности ВЦ, что позволяет выйти из сферы «технически допустимого» в сферу «принципиально незапрещенно-го» — рассматривать, к примеру, наряду с зондами-ретрансляторами сложные кибернетические зонды-разведчики и даже пилотируемые экспедиции.

Именно на путях формирования второй постановки мы видим возможность дальнейшего прогресса в разработке проблемы ВЦ, связанного в первую очередь с преодолением астросоциологичес-кого парадокса. Оценка важности этого парадокса, данная С. Ле-мом135, оправдывается: как показало время, от него можно идти либо к отрицанию самой идеи множественности обитаемых миров, либо к признанию существенности и углубленной разработке философских и социологических аспектов проблемы ВЦ. В АС-пара-до'ксе наглядно проявляется диалектика явления и сущности. В решении его, базирующемся на логике «если мы не принимаем радиосигналов и не видим следов астроинженерной деятельности внеземных цивилизаций — значит, ВЦ не существуют», неправомерно отождествляются эти два момента. «...Если бы форма проявления и сущность вещей непосредственно совпадали, — отмечал К. Маркс, — то всякая наука была бы излишня...»136. Хотя в конечном счете сущность определяет явление и в этом смысле явление «соответствует» своей сущности, формы этого соответствия весьма многообразны и включают в себя — как предельный вариант—противоречие. Последнее может быть реальным (как момент развития данного явления) либо мнимым, кажущимся, проистекающим из нашего непонимания истинной сущности изучаемого явления. Путь к выявлению природы этого противоречия лежит через постижение структуры явления, через учет по возможности всех существенных связей, отношений и элементов. Так, явление контакта между цивилизациями, зависящее в конечном счете от их существования, опосредуется наличием соответствующей техники, стратегии и мотивов действий. Полагая, что явлению отсутствия открытого контакта соответствует единственная возможная сущность — отсутствие ВЦ, мы можем ошибиться именно потому, что чрезмерно упростили структуру этого явления, исключили из рассмотрения все богатство посредствующих связей и отношений.

Анализируя существующие постановки проблемы ВЦ, мы рассматривали научное исследование как деятельность по решению проблем. Но «проблемное» представление науки не является единственно возможным. Будучи одним из проявлений тенденции к интеграции наук137, оно базируется на объективной интегрирован-ности, цельности предмета научного познания вообще и отдельных явлений и объектов, с которыми науке приходится иметь дело. Объективная же структурированность, организованность, многока-чественность предмета науки ложится в основу иной — «дисциплинарной» — ее структуры. Качественные различия между подсистемами мира (первично — «мира в себе», объекта, но также и предмета, «мира для нас»), известная их самостоятельность задают основу для выделения дисциплин как более или менее изолированных друг от друга подсистем научно-познавательной деятельности, обладающих своими «индивидуальными» предметами и методами познания, а также системами подготовки специалистов.

Взаимное наложение проблемной и дисциплинарной структур науки даст нам различные варианты соотношения области исследования и дисциплины, из которых наибольшее внимание привлекает вариант междисциплинарной области исследования. Выше мы уже подчеркивали междисциплинарный характер проблемы ВЦ; но «очевидность» этого тезиса не означает легкости его теоретической экспликации. Как отмечает Э. М. Мирский, в настоящее время не только отсутствуют «теория междисциплинарности» или хотя бы общепринятое определение этого феномена, но и общность самого определяемого объекта в имеющихся дефинициях весьма относительна138. Тем не менее, поскольку реальное существование явления междисциплинарности особых сомнений не вызывает, мы рискнем, отвлекаясь от теоретических трудностей, базироваться на «полуинтуитивном» определении междисциплинарных исследований как исследований, предполагающих интенсивное взаимодействие между несколькими научными дисциплинами. Предмет такого исследования, по мнению Э. М. Мирского, предварительно не определен; он строится в процессе разработки проблемы139. Мы, однако, полагаем, что уже метапостановка проблемы очерчивает некоторые границы предмета, его «абстрактную схему», конкретизируемую и уточняемую в постановке и наполняемую реальным содержанием в ходе научного исследования. При этом интеграция «дисциплинарных» проекций предмета в «объемное» междисциплинарное его изображение может осуществиться только через посредство методологического уровня научного знания, в отвлечении от которого никакое междисциплинарное исследование просто невозможно (в силу разделенности, а порой и несовместимости специализированных научных картин мира отдельных дисциплин)140.

Вопрос о предмете изучения в проблеме ВЦ достаточно сложен и дискуссионен. В рамках первой постановки этот предмет нередко сводился к методам поиска ВЦ. Так, по мнению Л. М. Гиндили-са, считая предметом изучения проблемы CETI ВЦ , «мы приходим к ситуации, при которой наука появляется раньше, чем обнаружен предмет ее изучения. Иными словами, мы получим науку о несуществующем, нечто вроде «драконоведения» Станислава Лема»141.

Вряд ли, однако, «наука о методах поиска дракона» много «респектабельнее» «науки о драконе». В приведенном рассуждении смешаны два понятия — эмпирический предмет изучения и предмет изучения вообще, который может быть и теоретическим (таковым он всегда бывает в проблемах существования), и даже просто идеальным. ВЦ на данном этапе исследований — это теоретический объект, строящийся на основании сущностных аналогий с эмпирическим объектом «земная цивилизация». Именно этот теоретический, идеальный объект, создаваемый в процессе методологической работы, и является сегодня предметом проблемы ВЦ. По существу это смысл термина «внеземная цивилизация» (или — шире — термина «космический социум» в целом), заданный всей системой понятий исходной теории.

Но для того, чтобы использовать в конкретных исследованиях базовую модель космической цивилизации, построенную в терминах обществознания, мы должны «перевести» ее в понятия тех наук, средствами которых осуществляется реальный поиск ВЦ. Такой «перевод» (а точнее — концептуальная реинтерпретация модели) •— процесс весьма непростой, поскольку он связан с необходимостью мыслить одновременно в рамках двух «метапара-дигм» — общественно- и естественнонаучной. Вот почему ученые-естественники, работающие над проблемой ВЦ, предпочитают социально-философским определениям понятия «космическая цивилизация» определения «общесистемные» и «кибернетические», вряд ли больше дающие для конкретной ориентации средств поиска, но, во всяком случае, более привычные по стоящей за ними теоретической онтологии.

Поскольку построение содержательной междисциплинарной модели предмета исследований (по отношению к которой «дисциплинарные» модели являлись бы «частными случаями») может рассматриваться лишь как результат работы142 (а для исходной гипотетической модели — как завершение важного промежуточного этапа исследования), существенно возрастает значение взаимопонимания между исследователями, умения взаимно проецировать свои «локально-дисциплинарные» предметы, видеть «свое другое» в, казалось бы, «совсем другом».

Именно это взаимопонимание интегрирует группу исследователей, разделяющих ту или иную постановку междисциплинарной проблемы, в единое научное сообщество. Более «диффузным» образованием является сообщество, разделяющее метапостановку проблемы; границы «абстрактного» предмета исследования здесь настолько зыбки, что различные постановки (и соответственно — различые предметы) могут быть в определенном смысле несовместимы. Эти уровни организации субъекта научно-познавательной деятельности можно назвать соответственно «узким» и «широким» сообществами. Первое ведет разработку проблемы в рамках определенного исследовательского горизонта; второе охватывает всю область исследования.

Наукометрический анализ литературы по проблеме ВЦ, проведенный одним из авторов настоящей книги, основывался на массиве статей, рецензий, писем в редакции, опубликованных в научных журналах, сборниках и трудах конференций за период с 1959 по 1979 г. Этот массив включал в себя 974 работы, написанные 584 авторами. Логично — как это принято в наукометрии — считать, что авторы работ по определенной теме и составляют исследовательское сообщество. Некоторая условность такого представления (не все лица, занимающиеся проблемой ВЦ, — особенно из числа обратившихся к ней в последние годы — «успели опубликоваться»; многие авторы к настоящему моменту уже прекратили активно работать в этой области) отходит на второй план сравнительно с его удобством и операциональностью. По-видимому, разумно будет допустить, что численность «широкого» сообщества в этой области не превышает 600 человек. Численность «узких» сообществ, соответствующих первой и второй постановкам проблемы, определить труднее; можно лишь указать, что большинство авторов изученных работ принадлежит к исследовательскому 'Горизонту «проблема СЕТЬ.

Характерная черта проблемы ВЦ как области исследования — слабая степень ее институционализации. Хотя в США этой проблемой занимаются два института — Ксенологический исследовательский институт в Сакраменто и Институт SETI в Лос Альтосе, а также отдельные подразделения Центра НАСА имени Эймса, в других странах (в том числе и в СССР) пока нет даже лабораторий аналогичного профиля. Исследования в этой области включены в планы работ ряда научных учреждений в нашей стране и за рубежом, но почти никто из специалистов не посвящает свое рабочее время исключительно проблеме ВЦ. Большинство тех, кто думает, пишет, публикуется либо даже ставит эксперименты по поиску ВЦ, делает это параллельно с другими, «земными» работами либо чаще всего за счет своего свободного времени. Разумеется, существует определенная концентрация исследователей вокруг некоторых научных учреждений (Государственный астрономический институт имени П. К. Штернберга, Отдел философии и права АН МССР, Горьковский научно-исследовательский радиофизический институт — в СССР; Национальная радиоастрономическая обсерватория, Лаборатория реактивного движения—в США) и научных обществ (таких как Международная академия астронавтики и Британское межпланетное общество), поддерживающих работы в этой области, но в целом исследования организованы скорее по типу «невидимого колледжа», чем по типу централизованно финансируемого проекта. Квазиинституциональное оформление этот «невидимый колледж» (или отдельные подсистемы его) получает в полуформальных объединениях типа Комиссии 51 «Поиск внеземной жизни» Международного астрономического союза, секции «Поиски космических сигналов искусственного происхождения» при Научном совете по радиоастрономии АН СССР, Рабочей группы по проблеме внеземных цивилизаций Научного совета по философским и социальным проблемам науки и техники при Президиуме АН СССР, а также в рамках специализированных продолжающихся конференций (философская секция Чтений К. Э. Циолковского, обзорные симпозиумы на конгрессах Международной астронавтической федерации и др.). В целом же, как это и свойственно «невидимому колледжу», его существование поддерживается прежде всего перепиской, обменом оттисками статей (реже — препринтов) и неформальными личными контактами.

Превалирование неформальной организации над формальной — момент, по-видимому, типичный для начального этапа развития тех отраслей науки, которые при своем зарождении значительно опережают непосредственные потребности практики и не могут в аилу этого претендовать на первоочередное внимание со стороны финансирующих науку учреждений. Хотя, как справедливо заметил Е. Т. Фаддеев143, «преждевременных исследований» в строгом смысле этого выражения не существует, ограниченность ресурсов и возможностей заставляет общество как-то ранжировать научные проблемы по их важности и нередко отодвигать в сторону то, что «неважно» лишь на первый взгляд. Чтобы избежать возможных потерь, необходимо, по-видимому, сочетание двух стратегий в научных исследованиях — «прорывов» на узких участках, на которые направляется максимум сил и средств, и большой сети слабофи-нансируемых (но отнюдь не бросаемых на произвол судьбы) перспективных исследований «пределов знаний», разрабатываемых прежде всего «силой ума», а не «силой денег». Именно так (возможно— через промежуточный этап «среднефинансируемых» исследований) и будут появляться новые направления, достойные интенсивной разработки. У «перспективного» уровня науки—свои потребности (прежде всего — информационные и коммуникативные), и при относительно небольших затратах он может дать очень много — за счет своего разнообразия и свободы от «боязни дорогостоящей ошибки» (именно эта «боязнь» порой вынуждает ученого идти проверенным старым путем в ущерб поискам принципиально новых решений).

Нельзя сказать, что проблема ВЦ совсем не нуждается в финансировании экспериментальных работ. Последние могут оказаться и весьма дорогостоящими. Так, стоимость системы «Циклоп», разработанной в США специально для поисков радиосигналов ВЦ, должна превысить 100 миллиардов долларов144. Вместе стем многое здесь можно сделать и на существующем оборудовании, параллельно с обычными астрофизическими исследованиями145 . По-видимому, в самом деле наиболее оптимальная стратегия в этой области — создание аппаратуры «двойного использования», пригодной и для «тонких» СETI-экспериментов, и для получения новой радиоастрономической информации. Примерами такой аппаратуры могут служить неограниченно наращиваемый космический радиотелескоп, система «Полигам»146 и др. Создание подобного оборудования, ведущееся одновременно с разработкой теоретических основ проблемы ВЦ, позволит оперативно проверять в экспериментах выводы и предположения теоретиков, корректировать теоретические построения и накапливать эмпирический материал для последующих обобщений. «Только сочетание глубоких теоретических разработок с конкретными экспериментальными исследованиями, в ходе которых будет постоянно уточняться и совершенствоваться программа научно-исследовательских работ в области CETI , может привести нас к успеху», — подчеркивает Л. М. Гиндилис147.

Такое сочетание тем более важно, что в настоящее время мы находимся лишь на этапе становления проблемы ВЦ как междисциплинарной области исследования. Данные наукометрии показывают, в частности, что рост массива статей в этой проблеме не описывается экспоненциальным законом с постоянным показателем экспоненты, а распределение продуктивности авторов заметно отклоняется от закона Лотки (которому подчиняется соответствующее распределение в «устоявшихся» областях исследования). От того, в каком направлении пойдет развитие рассматриваемой области, будет ли оно в основном стихийным или же его удастся направить по оптимальному пути, зависит и то, как скоро проблема ВЦ будет принята наукой во всей ее сложности и глубине. Пока что можно констатировать, что уровнем «научной респектабельности», достигнутым в рамках первой постановки, эта проблема была в значительной мере обязана «переформулировке» ее на язык естествознания и техники (следствием чего явилось в то же время и определенное обеднение содержания проблемы).

Важным этапом на этом пути было бы создание международного общепроблемного научного журнала, на страницах которого нашли бы себе место работы как естественнонаучного и технического, так и философско-гуманитарного плана. Такой журнал позволил бы значительно улучшить взаимодействие и синтез различных дисциплинарных аспектов проблемы, коммуникацию между исследователями, обеспечить высокий профессиональный уровень публикуемых работ. Пока же статьи по проблеме ВЦ встречаются преимущественно в общенаучных журналах, журналах по астрономии и космонавтике. Согласно тем же наукометрическим данным, из 233 учтенных журналов лишь два — «Journal of the British Interplanetary Society. Interstellar Studies Series); «Cosmic Search» — могут рассматриваться как специализирующиеся по проблеме ВЦ. При этом специализация первого, с одной стороны, относительна (в понятие «межзвездных исследований» входит не только поиск ВЦ), а с другой — узка (затрагиваются преимущественно технические аспекты межзвездной связи, межзвездных перелетов и «проблемы зондов»). Что касается второго журнала, прекратившего свое существование в 1982 г., то он был рассчитан не столько на специалистов по проблеме ВЦ, сколько на широкий круг читателей и не мог служить центром системы публикаций в данной области.

Подобная картина более или менее типична для этапа становления новой междисциплинарной области исследований. Основной массив работ такой области вначале публикуется в общенаучных и «близких по профилю» изданиях — что, с одной стороны, позволяет ей пользоваться уже сложившейся в науке системой публикаций, а с другой — ведет к известному «растворению» новой области в смежных дисциплинах и проблемах. Отсюда, в частности, проистекает важная для этого этапа организующая роль специализированных сборников и трудов конференций (особенно продолжающихся — таких как труды философской секции Чтений К. Э. Циолковского). Вместе с тем лишь появление общепроблемного журнала (либо поначалу — продолжающегося сборника) обозначало бы переломный момент в развитии области, завершение ее становления (в плане организации научно-исследовательской работы; но обычно это тесно связано с собственно научными достижениями в постановке и решении исследуемой проблемы)148.

Подводя итоги этого параграфа и главы в целом, попытаемся вкратце охарактеризовать особенности развития и современного состояния проблемы ВЦ. Возникнув вне науки — как идея множественности обитаемых миров, — она впоследствии была «спроецирована» на научную картину мира и оказалась вполне совместимой с этой картиной. Вместе с тем долгое время эта идея находилась на периферии науки, так как отсутствовали возможности ее экспериментальной проверки. Появление соответствующей радиоастрономической техники, сделавшей принципиально осуществимой межзвездную связь, позволило по-новому поставить проблему, свести ее к задаче установления канала связи и тем самым завершить процесс «научной ассимиляции» проблемы. Известная неполнота и односторонность этой постановки сыграли в данном случае свою положительную роль, облегчив такую ассимиляцию. Однако в дальнейшем отрицательные результаты проведенных экспериментов по поиску ВЦ если и не доказали строго неадекватность первой постановки, то во всяком случае заставили обратить большее внимание на гуманитарные и социально-философские аспекты проблемы ВЦ. Зародилась вторая постановка, не сводимая к первой, но включающая ее как предельный частный случай. Хотя в настоящее время обе постановки существуют параллельно, конкурируя как две научно-исследовательские программы, потенциал развития второй позволяет, на наш взгляд, говорить о возможной потере в будущем первой постановкой самостоятельной роли. Речь идет не о переходе к единственной «бесспорной» парадигме, а скорее о достаточной широте этой перспективной постановки.

Попав в науку «извне», проблема ВЦ начинает теперь «изнутри» влиять на нее, способствуя развитию интегрирующих тенденций, выработке подлинной общенаучной картины мира. Сама постановка проблемы ВЦ знаменует собой поворот в «научном мышлении, значение которого еще целиком не осознано—поворот от наибольшего достижения классического естествознания — «чисто объектного мира» — к миру, в котором учитывается и соответствующим образом отражается роль социального субъективного фактора. Значение этого поворота сравнимо с переходом от мышления мифологического («субъектного») к мышлению научному.

Изучение проблемы ВЦ до некоторой степени эквивалентно реальному (и пока не осуществленному) контакту с ВЦ. В процессе исследований мы начинаем лучше понимать как сущность нашей цивилизации, так и сущность социальной формы движения материи в целом, ее место и роль в общей системе структурных уровней материи. Проблема ВЦ — это не только зеркало, в котором человечество видит себя в новом свете; это также деятельность по изменению и углублению человеческого миропонимания, открывающая новые — вряд ли представимые сейчас в полном объеме—возможности для прогресса земной культуры.

Глава II

НЕКОТОРЫЕ АСТРОСОЦИОЛОГИЧЕСКИЕ ПОНЯТИЯ И ГИПОТЕЗЫ

§ 1. Понятие «космическая цивилизация»

Как отмечает Л. В. Фесенкова, «внеземная жизнь» и «внеземные цивилизации» являются идеальными объектами, конструиру-емыми на основе выделения существенных признаков в эмпирических объектах «земная жизнь» и «земная цивилизация» и экстраполяции этих признаков за пределы сферы реальности, охваченной практикой и познанием земного человечества1. Подобно тому, как постижение сущности жизни должно дать основания для выделения инвариантных признаков живого, построение «доэмпшричес-кой астросоциологии» позволит перейти от «интуитивных» представлений о ВЦ к комплексу теоретически обоснованных характеристик «космического социума».

При этом может встать вопрос: не явится ли астросоциология, с ее «экстраполирующими» особенностями, более общей по сравнению с историческим материализмом теорией? По нашему мнению, этого не произойдет. Расширение «пространственной» применимости астросоциологии но отношению к историческому материализму будет одновременно сопровождаться сужением угла зрения, под которым рассматривается общество. Астросоциологию интересуют лишь некоторые аспекты общества — преимущественно (хотя и не исключительно) «обобщающего», «крупномасштабного» характера, в то время как исторический материализм есть всесторонняя концепция общества, описывающая и объясняющая его как сложную систему общественных отношений. Вот почему астро-ооциололия должна основываться на историческом материализме, а не наоборот. Кроме того, нужно иметь в виду, что исторический материализм также будет использовать достижения астросоцио-логических концепций, расширяя и углубляя свои положения.

Очевидным образом такое различие в подходе выразится в различии категориальных сеток этих наук. Если одной из фундаментальных категорий исторического материализма является категория общественно-экономической формации, то в астросоциологии аналогичное место займет, по-видимому, понятие космической цивилизации (КЦ) как субъекта космической деятельности и космических контактов. Под внеземной цивилизацией подразумевается любая космическая цивилизация, за исключением земной. Если одной из исходных (категорий исторического материализма выступает категория деятельности, то ее астросоциологический коррелят— деятельность КЦ, в частности астроинженерная деятельность. В историческом материализме «цивилизация» понимается преимущественно как стадия эволюции общества, отличная от варварства и следующая за ним2, а также как синоним культуры — совокупность материальных и духовных достижений человеческого общества3. В астросоциологии значение понятия «цивилизация» («космическая цивилизация», «внеземная цивилизация») — существенно иное; оно ближе (хотя и не тождественно) «обществу вообще», а точнее — «планетному обществу» как некоему абстрактному единству, отвлекающемуся от возможных внутриобществен-ных противоречий и противоположностей4. С этой точки зрения новогвинейское племя, находящееся на стадии «дикости», живущее в джунглях и пользующееся каменными орудиями, есть такая же часть земной цивилизации, как и передовые в техническом и социальном отношениях нации и народности.

В той мере, в какой разделение «планеты» и «космоса» абстрактно (планета — часть космоса и генетически, и актуально), любая деятельность, субъектом которой выступает космическая цивилизация, является космической. Но в более узком смысле кос-мична лишь та деятельность, объект которой находится вне данной планеты. Поиск ВЦ и контакты с ними относятся именно к таким формам деятельности. Они будут предметом нашего рассмотрения в следующих главах книги; здесь же мы ограничимся анализом понятия КЦ.

В проблеме ВЦ понятие «космическая цивилизация» возникло более или менее спонтанно — скорее как необходимый рабочий инструмент, чем как элемент системы понятий, соответствующим образом введенный и эксплицированный. Именно «внесистемность» предложенных до настоящего времени определений понятия КЦ (часть которых мы рассмотрим ниже) и служит основной (относительно независимой от прочих достоинств и недостатков) причиной их неработоспособности и «иллюстративности». «Внесистемная экспликация» создает лишь видимость строгого определения понятия и играет скорее «психологическую» — хотя порой (на начальных этапах изучения научной проблемы) и немаловажную — роль. Вместе с тем именно «спонтанность» возникновения понятия «цивилизация» в его специфическом «ВЦ-логическом» смысле и не позволяет при переходе к построению астросоциологии как теоретической системы элиминировать его или заменить другим, более соответствующим общесоциологической терминологии. Дело даже не в том, что это понятие укоренилось, широко используется в литературе и введение какого-либо терминологического аналога было бы связано с сомнительной необходимостью перестройки существующей терминологии (начиная с названия проблемы). Но «спонтанность» связана и с «естественностью»; в понятии КЦ отражены некоторые существенные и специфические именно для данной проблемы аспекты как земного, так и гипотетических внеземных обществ. Вот почему экспликация этой категории астросоциологии должна начинаться не с ее искусственного введения, а с выделения основных характеристик уже существующего понятия КЦ, уточнения его и сферы его использования, включения в определенную систему понятий. В конечном счете это и будет означать экспликацию «интуитивно введенного» понятия КЦ в качестве категории астросоциологии.

Строго говоря, такая экспликация явится лишь первым этапом раскрытия содержания данного понятия, первым этапом его конструирования. Будучи фундаментальным понятием астросоциологии, понятие КЦ содержит в себе «в свернутом виде» всю эту теорию — как систему категорий и как модель отображаемой ею области действительности. «Развитие теории, — отмечает В. С. Биб-лер, — может быть представлено (конечно, в порядке идеализации) как развитие единого научного понятия. Характеризуя научную теорию как единство многообразия, мы характеризуем ее как понятие. Характеризуя понятие как единство многообразия, мы осмысливаем его как научную теорию»5. Подлинное раскрытие содержания понятия КЦ совпадает поэтому с развитием («проявлением») астросоциологии как системы категорий, с включением данного понятия в «узловую линию понятийных превращений»6. Это и будет та самая «единственно реальная дефиниция», которой оказывается «развитие самого существа дела»7.

Вместе с тем исходное определение понятия КЦ в формирующейся системе категорий астросоциологии должно быть достаточно строгим, глубоким и «богатым», чтобы допустить подобное «развертывание» категориальной сетки и надежно «скрепить» ее. Рассмотрим с этой точки зрения некоторые из определений КЦ8-Цивилизация — это:

1. «Высокоустойчивое состояние вещества, способное собирать, абстрактно анализировать и использовать информацию для получения максимума информации об окружающем и самом себе и для выработки сохраняющих реакций»9. Позднее добавлено: «Цивилизация обособляется объемом накопленной информации, программой функционирования и производством для реализации этих функций»10.

2. «Очень сложная вероятностная машина гомеостатического характера, обладающая необходимыми механизмами в виде «логических способностей» для хранения и переработки информации, способная к анализу ситуации и применению результатов этого анализа для направленной эволюции системы в соответствии с определенными принципами направленного действия»11.

3. Любая система, «которая не только «просто выживает» в своей среде, но и способна хранить и перерабатывать информацию в кодовой (знаковой) форме, умеет производить логические операции и использовать имеющиеся знания для направленной, заранее планируемой деятельности»12.

4. «Сложная высокоорганизованная система, действующая в масштабе не менее планетарного, способная к целенаправленным действиям, способная познавать окружающий мир (и самое себя), т. е. строить модели мира с помощью абстрактных понятий, используя результаты познания в соответствии со своими целями» «Сложная организация («машина» в понятии кибернетики), активно познающая окружающий мир, создающая для этой цели абстракции, по меньшей мере эквивалентные или более сложные, чем абстракции второй сигнальной системы человека. Непременным условием цивилизации, вероятно, является сознание разной степени сложности»14.

5. «Общество разумных существ, имеющих технику (-средства передвижения, передачи информации и ее хранения), речь, книги, кино, телевидение и т. д.»15

6. «Совокупность взаимодействующих субъектов, задающихся вопросом о существовании других подобных совокупностей»16.

7. «Любое состояние материи, способное посылать осмысленную информацию за пределы своей системы»17.

8. «Система специфических средств >и механизмов, благодаря которым становится возможным универсальный, внегенетически программируемый тип адаптивно-адаптирующей деятельности... Суть культуры (цивилизации) в ее 'космическом плане состоит в способности живых существ, объединенных в устойчивые коллективы, вырабатывать потенциально не заданную биологическим типом организации систему средств и механизмов для адаптации к среде. Именно благодаря этим внебиологически выработанным средствам и механизмам стимулируется, программируется, регулируется, исполняется и обеспечивается деятельность человека социокультурной системы»18.

10. «...Космической является цивилизация, проявляющая себя в космическом масштабе своей деятельностью (астроинженерия, космонавтика) или попытками вступления в контакт с другими цивилизациями...»19.

11. «...Цивилизация — это общность разумных существ, использующих обмен информации, энергии и массы для выработки действий и средств, поддерживающих свою жизнь и прогрессивное развитие»20.

Приведенные определения нетрудно разбить на группы тем или иным образом (например, в соответствии с классификацией, 'предложенной для определений КЦ Л. М. Гиндилисом21,— «общефилософские», «экстраполяционные», «системно-кибернетические»), но нам опредставляется, что важнее понять, какие именно особенности проблемы ВЦ в них отразились и преломились.

Заметная ориентация на «функциональность» определения объясняется прежде всего стремлением исследователей отвлечься от малозначащих подробностей, от индивидуальных особенностей единственного известного представителя КЦ — земной цивилизации— и выделить какие-то универсальные характеристики подобных объектов. «Универсальные» — в данном случае не обязательно значит «сущностные»; предполагается, что они универсальны лишь по отношению к определенной цели исследования •— контакту (точнее — коммуникации) между космическими цивилизациями в том плане, в каком это явление рассматривается в рамках первой постановки. Но отвлечение от «подробностей» в ряде случаев перерастает в отвлечение от социальной сущности цивилизации я ведет к подмене философского подхода системным, и даже не системным во всем его богатстве, а лишь функциональным. Основное внимание уделяется функциям, поведению системы — т. е. скорее форме, чем содержанию явления. В известной мере такой угол зрения оправдан целями исследования— понять, каковы характеристики космической цивилизации в ее взаимодействии с другими КЦ; вместе с тем очевидно, что обоснованность выделенных характеристик тесно связана с глубиной проникновения в сущность изучаемого объекта22.

Кроме того, сама «функциональность» этих дефиниций относительна. Большинство их базируется на определении разума, предложенном С. Лемом в 1964 г.: «гомеостатичеакий регулятор второй ступени (мозг, осуществляющий «самопрограммирование за счет обучения»—в отличие от «регулятора первой ступени» — генетически запрограммированного инстинкта), «способный противостоять возмущениям среды, в которой он существует, посредством действий, опирающихся на исторически приобретенное знание»23, т. е. в конечном счете сводится к понятию «разумности». Это отражается и в представлении космической цивилизации как «общества разумных существ» (см. определения 6 и 11), в связи с чем Л. М. Гиндилис приходит к выводу, что «экстраполяцион-ный» подход («цивилизация»=«обществу»==«земному обществу») «опирается на понятие „разумное существо"» и «сводит понятие „внеземная цивилизация" к столь же неопределенному понятию „внеземной разум"»24.

Акцент на «разумность» общества в проблеме ВЦ (в ее варианте проблемы СЕТ1) понятен и объясним. Коммуникация предполагает участие в ней субъектов, и, .говоря о контактах «разумных систем», мы подчеркиваем «субъектную природу» участников межзвездной коммуникации. Вместе с тем в разработке теории ВЦ и контактов мы уже не можем ограничиться лишь этим признаком цивилизации, 'который при всей своей очевидности, генетически не первичен. Не общество «составилось» из разумных индивидов, а «разумность» последних есть следствие их общественной природы. Вряд ли имеет смысл, развивая проблему ВЦ, возвращаться к домарксистским взглядам на общество. Но не учитывать роли разума, сознания нельзя; в этом смысле акцент И. Д. Новикова (определение 5) на «сознании разной степени сложности» (лучше было бы сказать—разных уровней) вполне оправдан. Общественное сознание как вторичный (по отношению к общественному бытию) феномен не является все же феноменом второстепенным. В определенном плане «субъектная природа» «космических коммуникантов» имеет самостоятельную ценность. «Любая система человеческих действий... становится возможной благодаря актуализации механизма сознания, благодаря которому программируется, направляется деятельность и контролируется ее осуществление»25. Здесь можно также вспомнить определение понятия разумности, предложенное в свое время А. Тьюрингом26: система, способная имитировать в диалоге заведомо «разумную» систему (человека), также считается разумной. В этом плане «несущественно», как именно возникло сознание, благодаря чему развился разум. «Функциональные» определения цивилизации и рассчитаны, по замыслу их авторов, на выделение лишь тех свойств КЦ, которые существенны для космической коммуникации. Предполагается, что они могут охватить весь класс «коммуникативных» систем (т. е. систем, с которыми земная цивилизация может вступить в общение и которые не обязаны повторять в своем генезисе и структуре земную цивилизацию). Особенно заметен этот акцент в определении 8, предложенном С. А. Капланом.

Однако не случайно в конкретных разработках такие определения оказываются неприменимыми. Они принадлежат иному, более абстрактному, чем астросоциологический, уровню — кибернетическому и общесистемному подходам к проблеме ВЦ. Не отрицая априори принципиальной возможности «иного», «необщественного» пути возникновения разума (хотя никаких конкретных возможностей для этого пока не видно), мы хотели бы подчеркнуть исключительную важность для проблемы ВЦ именно «пути общественного». Как подлинная наука об обществе возникла лишь тогда, когда К. Маркс, отвергнув абстрактные (в его условиях и для его целей) рассуждения об «обществе вообще», рассмотрел с подлинно научных позиций конкретное общество (капиталистическое), так и теория «космического разума» может вырасти лишь на основе первоначального ограничения рассматриваемой области социальной формой его существования, единственно известной нам на сегодняшний день.

В этом плане определение 9, предложенное Э. С. Маркаряном, отличается значительно большей строгостью и конкретностью. Оно не просто «изобретается», но выводится из развиваемых автором системных представлений о человеческой деятельности и культуре как специфических средствах и механизмах этой деятельности. По мнению Э. С. Маркаряна, «плодотворная постановка проблемы внеземных цивилизаций может иметь место лишь в том случае, если она будет исходить в качестве своих исходных предпосылок из модели земной культуры. Лишь базируясь на теоретических разработках, выражающих природу земных форм культуры, возможно идти по пути более широких обобщений, вплоть до функциональных определений»27.

Вместе с тем в определении Э. С. Маркаряна под цивилизацией подразумевается лишь культура, т. е. определенная сторона КЦ как субъекта деятельности. Аналогичным образом в определении 10, принадлежащем Ю. П. Кузнецову и Ю. А. Кухаренко, акцентируется стадия развития цивилизации (следовало бы предварительно определить, что же такое собственно «цивилизация»). Сближение терминологии с общеупотребительной в историческом материализме носит довольно искусственный характер и скорее запутывает сложившуюся в проблеме ВЦ систему терминов. Мы уже подчеркивали, что понимание КЦ как субъекта контакта не случайно, и так или иначе оно получило широкое распространение. Поэтому представляется разумным следующим образом «распределить роли» между сосуществующими (и порой взаимопересека-ющимися) терминами: КЦ — социальный субъект (космической) деятельности, деятельность — способ существования данного субъекта28, культура — комплекс средств и механизмов, обеспечивающих этот способ существования.

Понятие деятельности всегда играло одну из центральных ролей в марксистской философии. Можно вспомнить, что именно анализ практической преобразовательной деятельности человека привел Ф. Энгельса к трудовой теории возникновения человеческого общества, а К. Маркс считал одним из существенных отличий диалектического материализма от предшествующих материалистических учений признание активного, деятельного человеческого начала во взаимоотношениях человека и мира29. В последние годы появилось немало работ, в которых это философское понятие подвергается глубокому и многостороннему анализу30.

Резкое увеличение числа публикаций на эту тему отражает на философском уровне поворот в научном видении мира, начавшийся в последние десятилетия, наиболее определенным проявлением которого выступает системный подход, «общая теория систем» как метод познания сложных и высокоорганизованных «органичных» объектов, подобных биологическим и социальным системам. «Первичная активность» таких систем не укладывается ни в рамки механистического, «физикалистского» подхода, ни даже в рамки подхода кибернетического, основанного на понятиях воздействия на систему, реакции системы, обратной связи и гомеостазиса. Как отмечает Л. фон Берталанфи, «реактивный» подход оказывается неприменимым к «процессам роста, развития, творчества и т. д., т. е. к тем формам активности, которые имеют не только одну биологическую ценность»31. Гомеостатичность, строго говоря, противоположна эволюционности и изменчивости вообще. Даже биологические системы не представляют собой некие гомеостаты, тем более не являются «машинами гомеостатического характера» (см. определение 2) КЦ, социум. Нам кажется справедливой предложенная Э. С. Маркаряном характеристика человеческого общества как «адаптивно-адаптирующей» системы (хотя акцент должен быть сделан на преобразовательных функциях цивилизации). «Специфика поведения человеческого общества в этом плане состоит в том, — указывает Э. С. Маркарян, — что общий адаптивный эффект достигается им путем сознательного адаптирующего воздействия на среду для удовлетворения своих потребностей»32. Гомеостатическое поведение представляет собой низшую форму поведения адаптивного, тогда как собственно адаптация предполагает наличие приспособительных изменений33.

Деятельность как «способ бытия социальной действительности»34 и является тем средством, с помощью которого осуществляется адаптивно-адаптирующая функция общества. Хотя общепринятого определения понятия деятельности, как и понятия КЦ, пока нет, большинство исследователей склоняется к мысли, что родовым понятием по отношению к понятию деятельности является понятие активности (ср. определения деятельности, предложенные Э. С. Маркаряном, — «социокультурно направленная активность людей»35 — и В. Н. Сагатовским — «саморазвивающаяся система активных отношений субъектов к объекту и друг к другу»36).

Аналогичный характер имеет исходная позиция М. С. Кагана, проведшего в работе «Человеческая деятельность» весьма строгий и глубокий философско-методологический анализ системного подхода к деятельности. М. С. Каган рассматривает деятельность на основе субъект-объектного отношения и определяет ее как «активность субъекта, направленную на объекты или на других субъектов» (в отличие от жизнедеятельности животных, не знающей выделения действующей особи из природы)37. Основной функцией деятельности является «обеспечение сохранения и непрерывного развития человеческого общества»38.

С этой точки зрения вполне логично выделение трех основных элементов человеческой деятельности: субъекта, объекта и собственно деятельности. Субъектом может быть индивид, либо социальная группа, либо все общество. Объектом — природный предмет, социальный институт, человек, сам субъект. «Активность субъекта, направленная на объект, приводит либо к его изменению... либо сохраняет объект в целостности и неприкосно венности». Во втором случае активность субъекта «может вернуться к субъекту в виде знания... и может выразиться в придании объекту ценности... Три вида деятельности оказываются, таким образом, теоретически возможными в силовом поле субъектно-объ-ектных отношений: преобразовательная, познавательная и цен- ностно-ориентационная»39. Четвертый вид деятельности, «опосредствующий три других, но ими же порождаемый и стимулируемый»,-— общение — отличается своей принадлежностью не к субъект-объектным отношениям, а к отношениям субъект-субъектным. Вместе с тем нам представляется несколько неточным утверждение М. С. Кагана о неизбежной двусторонности общения, предполагающей обмен информацией между субъектами. На наш взгляд, сущность коммуникативного вида деятельности заключается скорее в активной передаче информации одним субъектом другому, что исключено при взаимодействии субъекта с объектом. Одностороннее общение (например, между автором книги, написанной несколько сот лет назад, и современным нам читателем) — также общение. Кстати, в работе М. С. Кагана признается факт существования такой разновидности общения, при которой «общающиеся разделены... во времени»40.

Следует, однако, отметить, что во многих работах по теории общения обмен информацией рассматривается лишь как один из моментов общения, не всегда центральный. Так, Б. Д. Парыгин характеризует общение как «сложный многогранный процесс, который может одновременно выступать... как процесс взаимодействия индивидов, и как информационный процесс, и как отношение людей друг к другу, и как процесс их взаимовлияния друг на друга, и как процесс их сопереживания и взаимного понимания друг друга»41.

По-видимому, следует различать понятия «общение в широком смысле» и «общение в узком смысле» (или коммуникацию как таковую). Общение в широком смысле охватывает все стороны взаимодействия, взаимоотношения социальных субъектов; общение же в узком смысле есть коммуникация, связь, обмен либо односторонняя передача информации42. Неразделенность этих двух понятий порой приводит к неясностям и чисто терминологическим спорам. В нашей работе мы будем преимущественно употреблять понятия «коммуникация» и «общение» как синонимы понятия «общение в узком смысле».

Можно заметить, что развитие исследований проблемы деятельности имеет и оборотную сторону — некоторое смещение акцентов в системе «общество — деятельность». Общество как субъект деятельности в ряде работ начинает «растворяться» в собственно деятельности. Разумеется, это происходит помимо желания авторов — в силу определенного угла зрения, при котором системный подход оборачивается скорее вариантом подхода функционального. При последовательном проведении системного подхода43 к обществу предметом системного исследования должны стать не просто деятельность и не просто «общество как таковое», а весь комплекс «общество—деятельность—культура»44. Пока же такой взгляд охватывает в основном два последних компонента этой системы; задача же «построения динамической... модели общества, способной выразить его в качестве реально данного функционирующего и развивающегося образования в единстве присущих ему основных измерений»45 является скорее некоторой перспективой, чем близкой целью.

Специфика астросоциологического подхода к проблеме ВЦ заключается прежде всего в представлении КЦ как некоторой разновидности общества, социальной системы и в «теоретизирован-ном» характере этого представления, выходящем за рамки «научного здравого смысла». Понятие КЦ «конкретизируется» из понятия социальной системы с помощью некоторых «граничных условий» (каких именно — нам и предстоит выяснить в данном параграфе).

Термину «социальная система» в нашей философской литературе в каком-то смысле «не повезло». Он употребляется достаточно широко46, но при этом отсутствует строгое и однозначное понимание содержания и объема данного понятия. Как отмечает В. М. Краснов, «термин «социальная система» используется не только для обозначения общества как социальной формы организации, всесторонне обеспечивающей жизнь людей, но и по отношению к различным элементам (лучше — компонентам, подсистемам. — Авт.) общества, к системам обществ и т. п.». Это «осложняет выяснение системной сущности общества, ведет к смешению различных форм и уровней социальной жизнедеятельности, создает условия для произвольного исключения из целостной системы общества ряда его важных моментов»17.

Нам, однако, представляется не вполне точной мысль В. М. Краснова о «принципиальной тождественности» понятий «общество» и «социальная система»48. Если речь идет о конкретном, отдельном обществе, о «самостоятельной единице социального развития», то здесь, на наш взгляд, более уместен термин «социальный организм»49. Понятие же социальной системы тем и отличается, что оно одинаково приложимо и к конкретным обществам (социальным организмам), и к системам социальных организмов, и к некоторым подсистемам таковых.

«Предметно» общество состоит лишь из общественных индивидов и культуры как средства и результата их деятельности, как «вещественного тела» социума. По этой причине выражение «социальная система» также можно понимать как в узком, так и в широком смысле. В первом случае предполагается, что этот термин обозначает совокупность деятельных и обладающих самосознанием индивидов, взятых как «чистая» система общественных отношений, в — абстрактном, разумеется,— отрыве от системы культуры. Во втором случае культура не «отторгается» (и для ясности говорят порой о социокультурной системе).

В понятии космической цивилизации явно «просвечивает» социальная система в широком смысле (даже сам термин — «цивилизация» — «включает» культуру, ибо нередко употребляется как ее аналог). Для обозначения социальной системы в узком смысле, собственно социального субъекта можно, как нам кажется, использовать термин «человечество» — в его родовом значении50, относящемся не только к биологическому виду гомо сапиенс. Очевидно, что этот «глобальный» социальный субъект обладает определенной структурой, является «результатом» взаимодействия «локальных» субъектов — социальных групп, подсистем, индивидов. В конечном счете «подлинным субъектом познания (и деятельности. — Авт.) является... общественный человек как выражение диалектического единства индивидуального, социально-группового, общественно-исторического и общечеловеческого»51.

Именно человек — основной элемент общества в узком смысле и единственный активный элемент общества в широком смысле. Другое дело, что «элементарность» его весьма относительна. Будучи интериоризованным «ансамблем общественных отношений, по словам К. Маркса, человек в определенном плане тождественен обществу: «Как само общество производит человека как человека, так и он производит общество»52. Именно в силу того, что человек («ставший», «цельный» человек) воплощает в себе общество как целое, можно говорить о «качественной равномощ-ности» человека и общества. Здесь «элемент» представляет собой «свернутую систему», т. е. система содержит себя же (в «свернутом»,«сжатом», интериоризованном виде) в качестве своих элементов. Более того, именно это, по-видимому, и делает общество «разумной» системой — в отличие, скажем, от сообществ пчел или муравьев, где каждая особь есть лишь элемент, «часть», лишенная целостности. Говоря о человеке, мы говорим о «чисто общественном, всецело и без остатка социальном индивиде», т. е. о «таком индивиде, который весь опосредствован социальным целым и представляет собой индивидуализированную тотальность общества, а не выступает как всего лишь его «часть» наряду с другими его частями. <...>Его непосредственное индивидуальное бытие снято в его бытии чисто социальном, всецело сотканном из связей с другими человеческими индивидами, и одновременно — бытии историческом, вобравшем в себя результаты всего прошлого прогресса человеческой культуры»53.

Итак, следует несколько уточнить нашу характеристику понятий: КЦ — это не просто социальный субъект (космической) деятельности, а социальный субъект в широком смысле, социокуль турная система; человечество (земное или внеземное) — это социальный субъект в узком смысле, совокупность действующих и обладающих самосознанием общественных индивидов.

Хотя, как отмечалось выше, социокультурная система «состоит» лишь из человечества и его культуры, для описания системы недостаточно только указания на ее предметные компоненты. Необходимо описать также особенности ее структуры и функционирования. С этой точки зрения основными компонентами общества являются:

1. Человек как главный элемент социальной системы и исторические общности людей или групповые социальные субъекты как ее подсистемы.

2. Общественные (в первую очередь производственные) отношения как связи, лежащие в основе структуры данной системы.

3. Деятельность как способ существования социальной системы, способ ее «внутреннего» и «внешнего» функционирования (причем обмен деятельностью выступает «специфическим содержанием социального взаимодействия»54, т. е. основой общественных отношений).

4. Культура как: а) комплекс средств и механизмов, обеспечивающих этот способ существования; б) результат и условие существования и деятельности человечества («культурная среда»).

5. Общественное сознание как регулятор деятельности55.

Разумеется, это лишь отдельные компоненты системной модели общества — отнюдь не модель как таковая, — однако, учитывая их, мы можем уже более конкретно рассмотреть и понятие цивилизации. Смысл этого понятия существенно варьируется в зависимости от контекста, но основными значениями можно счесть два — стадия развития общества и групповой социальный субъект определенного уровня, социокультурная общность, ограниченная в пространстве и во времени. В историческом материализме понятие цивилизации используется преимущественно в первом его значении, в истории и этнографии — преимущественно во втором (хотя определенный акцент на стадию наблюдается и здесь — историки

предпочитают говорить о первобытных культурах, а не о первобытных цивилизациях). По-видимому, бесперспективно пытаться определить это понятие для всех дисциплин сразу — реальное значение оно получает лишь будучи включено в понятийную структуру определенной теории. Поскольку под КЦ мы понимаем именно социокультурную общность, нас интересует прежде всего второе значение термина «цивилизация»; но и оно при ближайшем рассмотрении оказывается неоднозначным. Этим термином обозначаются (с теми или иными уточнениями) таксономически весьма различные единицы социального развития. В частности, Ю. В. Бро-млей56 выделяет цивилизации следующих уровней: первого — этносоциальный организм или симбиоз отдельного социального организма и конкретного этникоса57; второго — «группы сложных социальных организмов, однотипных по своим социально-экономическим параметрам и принадлежащих к одному традиционно-культурному ареалу, относительно обособленному от других ему подобных ареалов»; третьего — «совокупность всех социальных организмов одного социально-экономического типа, составляющих в пространственном плане относительно взаимосвязанное целое». Наконец, цивилизация четвертого уровня — это «мировая человеческая цивилизация», «вся совокупность социокультурных достижений землян; этому феномену гипотетически противопоставляются внеземные цивилизации».

Для различения цивилизации как «разновидности общества» и как стадии его развития целесообразно, по-видимому, использовать в первом случае термин «локальная цивилизация». Можно сказать, что для локальной цивилизации характерна определенная степень социокультурного единства, а также (но уже во вторую очередь) относительная пространственная целостность, принадлежность к определенному региону. Степень социокультурного единства и характер региона, вообще говоря, для цивилизаций различных таксономических уровней будут заметно разниться; но для целей нашего анализа наиболее существенно, что же конституирует (уже не локальную, скорее — глобальную) цивилизацию четвертого уровня. «Вся совокупность социокультурных достижений землян» — выражение весьма расплывчатое; более строго глобальную цивилизацию можно определить (в таксономической последовательности, которую предложил Ю. В. Бромлей) как множество социальных организмов в пределах Земли. Иными словами, реальные конституенты здесь — регион (Земля как планета) и — что весьма существенно — определенная общность «способов существования земных социальных организмов58, причем общность не только на уровне всеобщих законов возникновения, существования и развития социальных систем, но и на уровне частных, «особенных» законов. В конечном счете эта общность выражается в существовании единого потока человеческой истории и в становлении человечества как актуальной (а не только «генетической») целостности. Разумеется, понятие глобальной цивилизации (в том виде, в каком оно формируется в рамках истории и этнографии) рассчитано прежде всего на земное использование, и противопоставление гипотетическим ВЦ носит здесь более или менее абстрактный характер. Для того, чтобы можно было применять это понятие в разработках по проблеме ВЦ, оно должно быть космизировано— преобразовано и расширено в предположении, что связи, конституирующие земную цивилизацию, — это лишь вариант связей, которые в принципе могут конституировать КЦ. Такое допущение выглядит достаточно обоснованным, поскольку в любом отдельном наряду со всеобщим всегда присутствует и особенное, и единичное. Чтобы раздвинуть рамки этого особенного, мы должны к «тезисам» (конкретное единство способов существования социальных организмов; планета как регион) добавить «антитезисы»: допустить, что даже для социальных организмов, существующих на одной планете, подобная степень единства может быть недостижима, а также что КЦ на определенном этапе развития может выйти за пределы своей планеты. Это будут соответственно первая и вторая ступени космизации понятия глобальной цивилизации. В данной главе мы ограничимся рассмотрением первой ступени (т. е. попытаемся определить не космическую цивилизацию вообще, а планетную космическую цивилизацию)59.

Космический социум как совокупность всех социальных (социокультурных) систем Вселенной конституируется исключительно всеобщими социокультурными законами. Возможность «культурных конвергенций» между различными КЦ мало что меняет; это будут лишь типологические подобия, некоторые «сгущения» «сходства в явлениях» на общем фоне «сходства в сущности».

Генетической единицей космического социума мы можем счесть первичный социальный организм — то «минимальное» отдельное общество, которое, возникнув из биологической системы, способно к существованию и саморазвитию. Актуально же космический социум состоит из социальных организмов — как первичных («не успевших» еще развиться далее), так и более сложных. При этом его формой организации являются КЦ как некоторые более или менее целостные системы социальных организмов.

Возможные (и, по-видимому, неизбежные) различия биологических подсистем и условий существования разных КЦ приведут к тому, что сходство между ними сохранится преимущественно «в большом», на уровне всеобщих социокультурных законов. Не исключены, видимо, и различия, затрагивающие химические и физические подсистемы (во всяком случае, гипотезы о жизни на иной химической и/или физической основе выдвигались за последние годы не раз60); однако в любом случае влияние таких отличий на сущностное единство космических цивилизаций не может быть определяющим.

Равным образом, если существующие на некоторой планете социальные организмы сохраняют единство только «в большом», это означает, что они возникли на основе разных биологических видов (и, не исключено, существуют в разных средах). Какие связи могут конституировать КЦ в подобном случае? Абстрактно КЦ есть, как отмечалось выше, некоторое социальное единство, абстрагированное от внутренних противоречий и противопоставленное космосу и другим КЦ. Это противопоставление уже само по себе сообщает КЦ определенную степень целостности — но целостности «внешней», абстрактной, не имманентной. Столь же внешней, не сущностной связью оказывается планетный регион, взятый в отрыве от собственных характеристик социокультурной системы. «Внутренняя» целостность КЦ определяется ее внутренними связями — как генетическими, так и структурными, причем первые придают КЦ реальность, аналогичную реальности биологического вида, а вторые — реальность, аналогичную реальности биогеоценоза. С одной стороны, отсутствие и генетических и структурных связей между двумя социальными организмами автоматически относит их к разным КЦ; с другой — отсутствие каких-то из этих связей еще не дает для этого оснований. Генетически (биологически) различные, но входящие в единую социокультурную структуру социальные организмы могут столь же определенно относиться к одной КЦ, как и социальные организмы, генетически одинаковые, но структурно не связанные. Иными словами, мы можем определить планетную космическую цивилизацию (ПКЦ) как множество всех социальных организмов в пределах данной планеты, объединенных общностью генезиса либо генетически различных, но входящих в общую для них социокультурную структуру.

Наряду с понятием ПКЦ можно ввести понятие планетной со-циосферы — множества всех социальных организмов, существующих в пределах планеты, независимо от различий их генезиса и наличия или отсутствия социокультурных связей. Очевидно, что в условиях, когда на планете существует лишь один вид общественных разумных существ, ПКЦ совпадает с планетной социосферой.

Разумеется, ПКЦ не возникает как что-то раз навсегда данное, она «становится», развивается, и важным показателем этого становления являются возрастание целостности, единства цивилизации: «Будучи единым и целым от начала истории, человечество в своем прогрессивном восхождении достигает разных уровней целостности, новых ступеней системности и организованности, более высоких рубежей сплоченности и единства»61. На этапе предыстории ПКЦ может представлять собой совокупность более или менее изолированных и относительно небольших по численности социальных объединений, которые растут, взаимодействуют между собой. Постепенно сеть этих взаимодействий охватывает всю планету, создавая ПКЦ как актуальную целостность, которая должна получить полное развитие уже на стадии бесклассового общества. Здесь — и только здесь — «сливаются» понятия цивилизации как социокультурной системы и цивилизации как стадии развития этой системы.

§ 2. Уровни развития космических цивилизаций и их возможные классификации

Разумеется, предложенное выше определение не может претендовать на исчерпывающий характер — как из-за своего «исходного» статуса, так и в силу ограничения понятия КЦ понятием планетной КЦ. Кроме того, оно в значительной мере статично: в нем выделены актуальные и генетические связи, формирующие КЦ как некоторую целостность, но оставлены в стороне закономерности ее возникновения и развития. Между тем, как справедливо подчеркивает М. С. Каган, «применительно к исследованию социальных объектов... системный подход требует скрещения этих (т. е. структурного и функционального.— Авт.) аспектов анализа с историческим его аспектом, что отвечает принципу марксистской методологии — требованию единства логического и исторического методов исследования»62.

В целом историческая плоскость анализа сложного объекта включает в себя рассмотрение механизма его генезиса, движущих сил и общей направленности эволюции объекта (а также особенностей этой эволюции на разных ее этапах) и, наконец, процесса его гибели — деструкции либо превращения в сущностно иной объект (объекты). Вопрос о генезисе КЦ тесно связан с вопросом об их существовании, и мы затронем его в следующей главе. Что же касается собственно процесса эволюции КЦ, то одним из его результатов должно быть «расслоение» космического социума на группы цивилизаций, различающихся по уровням развития. Как отмечалось в главе I, первыми учеными, осознавшими специфику этого «расслоения» (сравнимость через различия), были К. Флам-марион и Д. Брюстер. До них «иные миры» представлялись либо как некий эквивалент «нашего мира» (сама фантасмагоричность образов внеземлян лишь подчеркивала земной характер их действий и рассуждений), либо — значительно реже — как нечто «совсем другое», несравнимое с земным.

Вместе с тем осознание узости подобного подхода, будучи само по себе значительным достижением, ставит и серьезные проблемы. Прежде всего — если мы говорим о различии уровней развития, значит, мы должны как-то охарактеризовать эти уровни. Задача эта отнюдь не проста. Интуитивно ясно, что более развитая цивилизация «больше знает» и «больше может». Но что значит в данном случае это «больше»? Включают ли практические возможности и знания более развитой цивилизации возможности и знания цивилизации менее развитой или же соотношение их несколько сложнее? Наконец, насколько обоснован здесь сам подход «больше—меньше»; можно ли расположить цивилизации по уровням их развития в линейной последовательности?

В последние 25 лет различные авторы предлагали использовать для характеристики уровня развития КЦ такие величины, как уровень энергопотребления, объем освоенного ею пространства и т. д. Было, в частности, предложено классифицировать КЦ по размерам их ареалов существования на планетные, межпланетные, межзвездные и межгалактические63. Если выразить эту классификацию в цифрах, то получим, что характерный размер земной цивилизации (планетной) составляет около 1,5*109 см (диаметр Земли с учетом атмосферы), цивилизации межпланетной — 1,5*1015 см (диаметр Солнечной системы). С этой точки зрения принятое нами определение ПКЦ относится только к одному из возможных видов КЦ и должно быть в перспективе соответствующим образом расширено.

Мыслимы цивилизации с характерными размерами в несколько световых лет. Можно ли, однако, говорить о KII, занимающих области в десятки и сотни световых лет? Представляется обоснованным мнение, что размеры КЦ как единой системы не могут превышать некоторой величины Rmax (в силу сложности саморегулирования в системах с небольшим запаздыванием сигнала)64. Видимо, уже задолго до достижения Rmax будет невозможна централизация управления такой КЦ. Таким образом, можно предположить, что при характерном размере R , меньшем некоторого Ro , мы имеем централизованную космическую социальную систему; при Ro < R < Rmax — систему децентрализованную; при R > Rmax — систему, распадающуюся на ряд относительно независимых социальных систем. Определить значения Ro и Rmax в настоящее время можно лишь ориентировочно: по мнению В. С. Троицкого, предельный размер «цивилизации типа человеческой» не может превышать 0,1 светового года65, на взгляд же В. А. Разина, Ro ≈ 0,3 парсека (или 1 световой год), Rmax.≈ 30 парсек (100 световых лет)66.

Как уже упоминалось, Н. С. Кардашев предложил классифицировать КЦ по их энергопотреблению. Возможны также классификации по производству энергии на душу населения67, по информационным параметрам68, по достигнутым скоростям перемещения масс69. В большинстве своем подобные характеристики вводились, однако, для определенных, достаточно узких целей. Например, подход Н. С. Кардашева позволил по-новому поставить вопрос о поисках радиосигналов ВЦ, о характере и мощности таких сигналов. Параллельно выделилась классификация КЦ по уровню энергопотребления — настолько же удобная, насколько условная. Цивилизация, как и любой реальный объект, обладает бесконечным числом свойств и, следовательно, может быть охарактеризована бесконечным числом параметров, значение каждого из которых в той или иной степени отражает уровень ее развития. Из этого бесконечного множества можно отобрать конечное подмножество «представительных» параметров, в совокупности своей достаточно полно характеризующих уровень развития цивилизации70 и включающих в себя такие величины, как произведенная энергия, информация, которая содержится в материальных производительных силах и в результатах духовного производства, размер ареала существования, масса используемого вещества и ряд других величин. В целом они образуют комплексную количественную характеристику развития цивилизации71.

На первый взгляд эта комплексная характеристика обладает существенным дефектом — она не позволяет линейно упорядочить цивилизации по уровням их развития. Вместо линейной последовательности КЦ мы имеем некоторую область в многомерном фазовом пространстве, которую могут занимать цивилизации. Легко, однако, понять, что форма этой области отнюдь не произвольна. Перечисленные величины не полностью независимы друг от друга: трудно, например, представить себе цивилизацию с близким к нулевому уровнем энергетики, занимающую район в несколько кубических парсек72. Разумеется, частный пример остается частным примером, но вывод о взаимозависимости составляющих комплексной характеристики и, как следствие, о ее относительной однозначности имеет более общее значение. Здесь мы должны обратиться к философской категории меры, глубоко разработанной Гегелем и занимающей важное место в системе категорий материалистической диалектики. В категории меры синтезированы количественный и качественный аспекты предмета или явления. Количественные показатели не могут выходить за некоторые пределы без соответствующего качественного изменения данной системы.

Таким образом, значение «комплексной характеристики» выражает «нечто большее, чем оно само» — определенный уровень качественного состояния цивилизации, уровень ее развития. Но что такое развитие? Употребляя этот термин как само собой разумеющееся, мы забываем о его неоднозначности. Наиболее распространенное понимание развития как необратимых изменений73 отличается абстрактностью — само по себе это не является недостатком, но становится таковым при необходимости более глубоко проанализировать данное понятие. Более перспективным в этом отношении выглядит определение, предложенное Б. Грушиным: «Развитие — высший тип движения, изменения материи и сознания; переход от одного качественного состояния к другому, от старого к новому»74. Именно образование нового рассматривается рядом авторов как существенный признак развития75. Иногда, правда, на место «старого» и «нового» подставляются понятия «низшее» и «высшее» — и развитие понимается как движение от низшего (относительно более простого) к высшему (более сложному) . При этом высшее и более сложное рассматривается как более содержательное, а развитие — в конечном счете—как рост богатства содержания объекта76.

Такое сужение смысла категории «развитие», на наш взгляд, неоправданно: в природе и обществе нередко наблюдаются переходы и от высшего к низшему — произвольно исключая их из рассмотрения, мы скорее обходим проблему, чем решаем ее. Вместе с тем изменение богатства содержания, выражающееся в конечном счете в приобретении новых либо утере старых свойств («качеств») объекта, —действительно важнейшая черта любого процесса развития77, в связи с чем мы рассматриваем понятие развития в широком смысле как изменение содержания объекта (системы)78. «Новое» и «старое» есть новое и старое содержание объекта, и степень его изменения за определенный период времени является показателем динамичности эволюционного процесса

Общая направленность развития характеризуется понятиями прогресса и регресса. Естественно, на первый взгляд, определить прогресс как обогащение содержания, в особенности приобретение новых, не бывших ранее качеств в противовес регрессу как обеднению содержания, утере каких-то качеств. Однако нетрудно привести примеры прогрессивного развития, связанного с утерей качеств, и развития регрессивного, связанного с их приобретением79. Именно поэтому в теории биологической эволюции наряду с понятием «простого» биологического прогресса (предполагающего рост численности особей данного вида, увеличение ареала его существования и т. д.) присутствует и более сложное, учитывающее «производную» прогресса понятие ароморфоза, или арогенеза. По определению А. Н. Северцова, ароморфоз связан с такими приспособительными изменениями, которые «дают возможность дальнейшего прогрессивного изменения»80. Именно «эволюционная пластичность» — сохранение и увеличение потенций развития — является «стержнем» прогрессивной эволюции живого81. Как справедливо отмечает Е. Ф. Солопов, «это соотношение приобретенных и утерянных возможностей прогрессивных изменений и может служить критерием... большей или меньшей прогрессивности (регрессивности) той или иной линии развития»82. Этот нюанс в понимании развития тесно связан с пониманием его как изменения содержания: более богатое содержание обеспечивает в ряде случаев и большие потенции прогресса.

Следовательно, прогресс есть не просто приобретение новых качеств (обогащение содержания); это такое приобретение, которое по крайней мере не уменьшает возможность дальнейшего роста богатства содержания объекта. Соответственно регресс — это такая потеря содержания качеств, которая по крайней мере не уменьшает возможность дальнейшей их потери. Промежуточные между «чистым» прогрессом и «чистым» регрессом варианты развития — прогрессивный регресс (потеря содержания, сопровождающаяся увеличением возможности дальнейшего роста его богатства) и регрессивный прогресс (приобретение качеств с уменьшением возможности их дальнейшего приобретения).

Несколько в ином плане можно выделить в развитии относи тельный прогресс (увеличение богатства содержания объекта в данном его состоянии по сравнению с предыдущим) и абсолютный прогресс (увеличение возможности увеличения богатства содержания). Прогрессивность, таким образом, оказывается связанной со свойством «открытости» системы: данное состояние объекта прогрессивно постольку, поскольку оно является ступенью к другим, более высоким состояниям (и тем самым отрицает себя). Но «открытость» его заключается не только в этом: так как увеличение богатства содержания происходит и за счет связей с внешней средой, именно «открытые» системы оказываются способными к прогрессивным изменениям (что установила синергетика83). Аналогичным образом выделяются относительный регресс и абсолютный регресс. Сочетание этих возможностей дает описанные ранее четыре направления развития: «чистый» прогресс, прогрессивный регресс (абсолютный прогресс при относительном регрессе), регрессивный прогресс (абсолютный регресс при относительном прогрессе), «чистый» регресс.

Предложенное выше определение понятия прогресса заключает в себе и критерий прогресса, но критерий этот носит преимущественно апостериорный характер. Как отмечал Ф. Энгельс, «каждый прогресс в органическом развитии является вместе с тем и регрессом...»84. Это действительно так, потому что выбранный вариант развития исключает другие, а априори мы не можем видеть, как сложится дальнейший «путь прогресса». Возможно, что иное направление, на первый взгляд (относительно) менее прогрессивное, оказалось бы более прогрессивным в дальнейшем. «Выбор пути» определяется не чьим-то желанием, а реальным соотношением движущих сил и тенденций развития на данный момент. Отсюда, в частности, — тупики биологической сверхспециализации.

Разумеется, процесс развития не есть просто процесс бессистемного нагромождения все новых и новых качеств или столь же бессистемной их утери. Любой объект представляет собой сложную, многоуровневую систему, включающую в себя как «вертикальную», иерархическую структуру, так и структуры «горизонтальные», координационные. «Вертикальной» структуре космической цивилизации, к примеру, соответствует иерархия сущностей «теневых систем» — физической, химической, биологической — и, как следствие, иерархия качеств и структурных уровней. «Верхние» уровни этой иерархии более лабильны, чем нижние: с момента возникновения существа, способного стать элементом социальной системы (гомо сапиенс — для земной цивилизации), социальный прогресс уже не связывается с прогрессом биологическим и, во всяком случае, не сопровождается какими-либо изменениями в химических и физических основаниях жизни. «Внутри» социального уровня развития материи качества также составляют иерархически-координационную структуру; качественные изменения в процессе социального развития представляют собой трансформацию некоторых «уровней сущности», хотя и относящихся к социальному уровню, но заведомо менее глубоких, чем социальность как таковая. Иными словами, иерархия сущностей системы, соответствующая ее «теневым подсистемам», и иерархия их по глубине отнюдь не тождественны, это два различных деления.

Процесс перехода от одного уровня развития объекта (КЦ, в частности,) к другому сопровождается сменой мер и изменением сущности объекта некоторой глубины, оставляющей в относительной неприкосновенности более глубокие сущности и тем самым сохраняющей объект в его развитии как нечто качественно определенное. В последние годы появились работы, посвященные проблеме измерения качества85. Они основываются прежде всего на необходимости измерения качества продукции, но в перспективе могут получить существенно более широкое приложение. Выявление специфических качественных показателей для уровня развития цивилизации (и основного из них — интегрального показателя качества) должно явиться значительным и необходимым дополнением к описанной выше «комплексной характеристике». Это позволит выразить уровень развития цивилизации посредством некоторой числовой величины и откроет путь к его измерению.

Известно, однако, что «гипноз чисел» может иногда скорее мешать, чем помогать постижению сущности явления — особенно в тех случаях, когда предварительно не установлено, что же мы хотим измерять и адекватны ли наши измерения. Существует мнение, что само понятие уровня развития цивилизации бессмысленно или, по меньшей мере, условно. Наиболее четко эту точку зрения изложил Б. Н. Пановкин: «Так же, как на уровне живых организмов бессмысленна постановка вопроса о «лучших» и «худших» организациях разных систем, так и на уровне «цивилизаций» нет смысла в утверждениях о других «разумных» системах как о находящихся на «таком же» или «более высоком» уровне развития. Любой вариант направленной целесообразной деятельности может быть сравним по «уровню развития» только с «самим собой» в плане его развития...»86.

В таком подходе есть здравые моменты — в частности, он перекликается с представлениями о возможной «неупорядоченности» мира, «максимальной неоднородности» Вселенной87. Кроме того, Б. Н. Пановкин уделял значительное — оправданное — внимание практической природе познавательной деятельности: «Познавательные картины мира могут совпасть лишь при «совпадении» путей целенаправленной деятельности. <...> ... Мы не можем говорить об общности объекта познания у произвольно взятых цивилизаций с их собственными индивидуальными путями развития»88.

Вместе с тем в целом данный подход ограничен: он абсолютизирует различия между рассматриваемыми системами и игнорирует их глубокую — сущностную — близость. Два биологических организма, по-разному устроенных, могут быть одинаково хорошо приспособлены к условиям своих экологических ниш. С их «внутренних точек зрения» они развиты одинаково высоко. Но существует еще «точка зрения» биосферы, в системе которой эти объекты занимают неодинаковое положение. Эта «неодинаковость» не обязательно должна выражаться отношением типа иерархии, однако такое отношение как момент вполне может присутствовать и обычно присутствует. Прогрессирующая цефализация живых организмов и связанное с ней увеличение объема и разнообразия поступающего к ним из внешней среды потока информации ясно определяют магистральный путь развития живого и позволяют сравнивать между собой биологические системы, даже не входящие в единый ряд исторического развития.

Равным образом, говоря об «индивидуальных путях развития» различных цивилизаций, мы не должны забывать, что индивидуальные особенности этих путей проявляются на фоне общего в них. КЦ, как и любое отдельное, представляет собой единство общего, особенного и единичного. То же справедливо и для ее пути развития. Сущностно все социальные системы едины — в противном случае мы не могли бы характеризовать их этим общим термином. Едины, следовательно, и основные этапы, структура, механизмы, законы их развития, хотя, разумеется, проявления этих законов могут быть достаточно индивидуализированы. Это не значит, что все КЦ неизбежно должны быть антропоморфны, а значит лишь, что даже максимально неантропоморфная цивилизация— это все же цивилизация, и в силу этого она имеет в известном смысле больше общего с цивилизацией земной, чем, скажем, с биосферой своей планеты89.

История развития любого объекта (КЦ в том числе) предста-вима в виде узловой линии становления меры, т. е. последовательности качественных состояний (уровней или этапов развития), которым соответствуют определенные диапазоны количественных характеристик. «Наглядно» это можно изобразить как последовательность областей в многомерном фазовом пространстве —• областей, имеющих «нерезкие» границы, частично «перекрывающихся», но в целом образующих нечто вроде «линии». Иными словами, существует квазилинейная упорядоченность «в большом» за счет относительной неупорядоченности «в малом». В пределах одного и того же качественного уровня развития цивилизации могут «располагаться» более или менее хаотично; превышение, скажем, по энергопотенциалу не должно, в принципе, сопровождаться превышением по запасам информации, и наоборот.

Здесь возникает вопрос о качественных показателях уровня развития КЦ. Очевидно, что, исходя из сущностного единства социальных систем и рассмотренных выше особенностей процесса развития, мы можем назвать более развитой ту социальную систему, в которой более полно выражены потенции социальной ступени развития материи вообще, ту, которая «богаче» как по своим внутренним свойствам, так и по взаимосвязям с внешним миром90. Это, разумеется, очень общее определение, далекое к тому же от каких-либо численных выражений, но именно его следует, по нашему мнению, учитывать при поисках более конкретных характеристик.

Сущность общества как социальной системы и человека как социального существа проявляется через человеческую деятельность91, но в то же время не сводится к ней. Принимая во внимание описанные выше составляющие системной модели общества, мы должны сделать вывод о том, что уровень развития КЦ включает в себя уровни развития: а) деятельности; б) культуры; в) общественных отношений; г) общественного сознания. Все это «обобщается» и выражается «индивидуальным развитием человека в деятельности», котором «„измеряется" и подлинным образом оценивается общественный прогресс»92. Таким образом, в конечном счете развитие социальной системы как общества людей есть развитие человека как главного элемента этой системы, воплощающего в себе самое систему.

Желая сравнить уровни развития КЦ, мы должны сопоставить перечисленные стороны, аспекты социальной системы, которые в свою очередь являются системами со своими структурами, функциями и т. д. и различные плоскости деления которых выделяют различные их компоненты и связи. Очевидно, что мы не можем в данной ситуации ограничиться некоторой однозначной скалярной оценкой и должны перейти к оценке системной — т. е. к системе оценок, или некоторым интегральным критериям сложной структуры. Несколько упрощает ситуацию то, что перечисленные моменты взаимосвязаны и ведущими сторонами выступают дея тельность и культура (в конечном счете — материально-преобразовательная, производственная деятельность и материальная культура).

Известно, что деятельность тем «выше», чем лучше она выполняет свою основную функцию — обеспечение существования и развития человеческого общества93. В более широких — космических— масштабах эта функция расширяется до обеспечения существования и развития социальной ступени как целого. Отсюда становится ясной условность чисто количественных характеристик уровня развития. Если, к примеру, цивилизация земного типа и уровня «организует свое сложное и крайне неустойчивое, с точки зрения вероятности, состояние за счет повышения энтропии в окружающей среде»94, то это еще не значит, что подобный вариант единственно возможен или хотя бы достаточно перспективен. Экстраполированный на всю социальную ступень, он может привести лишь к экологическому кризису космических масштабов.

Попытка найти иной, более перспективный вариант развития предполагает использование понятия «уровень организации», причем не только в отношении самой цивилизации, но и в отношении всего ее ареала существования. При этом более высокоразвитой должна считаться та социальная система (а точнее — та сверхсистема, объединяющая социальную, биологическую, химическую и физическую системы), чей уровень организации выше. Под «уровнем организации» мы, вслед за М. И. Сетровым, понимаем единство степени и высоты организованности, где степень организованности «отражает количественный аспект различия в организации систем, а высота — качественный»95. При этом степень организованности определяется как соотношение функциональных96 и нефункциональных свойств системы, а высота — как соотношение моно- и полифункциональных свойств97. Легко заметить, что в этих определениях отражается некоторый аспект прогресса как роста богатства содержания объекта. Вместе с тем М. И. Сет-ров, на наш взгляд, слишком тесно, вплоть до отождествления, сближает понятия уровня развития и уровня организации. Однако, хотя эти понятия и близки, они отнюдь не тождественны. Уровень организации есть лишь один из моментов уровня развития — важный, но не единственный (поскольку понятие организации выступает общенаучной экспликацией философской категории развития)98.

Акцент на уровень организации не только социальной системы, но и всех ее «теневых подсистем» весьма существен. Это значит, в частности, что деятельность данной социальной системы носит не только «крупномасштабный», но и «тонкий», «умный» характер. Под «умной деятельностью» мы подразумеваем деятельность, учитывающую наличие некоторого уровня организованности «окружающей среды» (т. е. учитывающую, что цивилизация существует не в Хаосе, а в Космосе) и по крайней мере не уменьшающую этот уровень". Представляется сомнительным вариант чисто экстенсивного преодоления экологических кризисов путем распространения цивилизации на «свежие» области с более низкой энтропией100. Последнее возможно лишь в том случае, если «плотность цивилизаций» с увеличением принимаемой во внимание области Вселенной достаточно быстро стремится к нулю.

Итак, мы имеем, с одной стороны, «комплексную характеристику» как количественное выражение уровня развития КЦ, а с другой — «уровень деятельности», «уровень культуры» и «уровень организации» КЦ как ведущие показатели качественного своеобразия этого уровня. Реальные формы связи этих характеристик и реальная градация уровней деятельности, культуры и организации должны устанавливаться на основе конкретных данных, относящихся к истории земной цивилизации как целого и более или менее изолированных социальных систем в ее рамках как некоторых «моделей» «космических социальных систем». Выявление определенных закономерностей такой связи укажет, в свою очередь, условия применимости и ограничения, накладываемые на частные критерии — энергетический, информационный и пр.

Астросоциологический подход к проблеме ВЦ предполагает, таким образом, не только «актуальное» сущностное единство различных КЦ, но и сравнимость их по уровням развития, наличие определенной квазилинейной последовательности таких уровней. Хотя и не существует никакого заранее заданного эталона эволюционного пути цивилизации, можно ожидать, что большинство КЦ «двигаются» по сравнительно близким «траекториям» в фазовом пространстве «представительных параметров» и лишь некоторые заметно «отклоняются» от «срединного пути» — под влиянием особенных и единичных условий их существования. «Принцип посредственности»101 заставляет считать, что земная цивилизация, скорее всего, «принадлежит к большинству», но, вообще говоря, не исключено и противоположное. Делать определенные выводы в этом отношении можно будет лишь располагая конкретными эмпирическими данными о существовании и особенностях исторического развития значительного числа других КЦ.

Здесь уместно привести определение понятия цивилизации, в котором, на наш взгляд, схвачены наиболее общие черты изучаемого явления. Такое определение, предложенное Т. А. Берзи-ной102, связывает в единое целое как материальную, так и духовную сторону КЦ. Цивилизация в проблематике ВЦ — это отдельное проявление социальной формы движения во Вселенной, фундаментальными особенностями которого являются материально-производственная деятельность как главная форма взаимодействия с окружающей средой и наличие идеальной формы отражения действительности (сознания, разума). Здесь выделяются два основных признака понятия на базе астросоциологического обобщения характерных черт человечества. Очевидно, что такое определение «антропоморфно», но в этом его достоинство, ибо оно опирается на эмпирическую базу известного представителя социальной формы движения во Вселенной. Понятно, что цивилизация, имеющая внеземное происхождение, и является внеземной цивилизацией, т. е. тем гипотетическим социальным объектом космоса, который исследуется в нашей работе.

§ 3. Финализм и антифинализм: критика крайностей

Средняя продолжительность существования космической цивилизации — важная составляющая «формулы Дрейка»103, решающим образом влияющая на оценки вероятного числа цивилизаций в нашей Галактике. В то же время — это и наиболее неопределенная ее составляющая104. Хотя футорологические прогнозы в последние годы стали явлением, достаточно привычным в мировой науке105, их обоснованность даже в отношении будущего земной цивилизации зачастую оставляет желать лучшего; экстраполировать же выводы этих прогнозов на внеземные цивилизации следует тем более осторожно.

Резкое повышение интереса к будущему, выражающееся в попытках предвидеть развитие общества и его отдельных характеристик, обусловило и бурный рост различных методик прогнозирования. Наряду с прогнозом ближайшего будущего делаются прогнозы более отдаленных перспектив и даже высказываются суждения о длительности социального прогресса на астрономические отрезки времени. В последнем случае рассматривается альтернатива: что ожидает весь человеческий род в будущем — гибель или бессмертие? Обсуждение этого вопроса связано как с социальными, так и с научно-техническими факторами.

Коренные социальные преобразования XX в., развитие мирового революционного процесса, всемирно-исторический поворот человечества от капитализма к социализму и коммунизму привели к глубокому кризису буржуазной идеологии, породили отразившиеся в ней страх перед будущим, ожидание гибели, эсхатологические настроения. Крушение капитализма ныне выдается его апологетами за грядущую гибель человеческого рода и даже всех цивилизаций во Вселенной. Но хотя неверие в будущее общества является характерной чертой современной буржуазной философии и социологии, было бы неправильно эту идею связывать только с идеалистическими концепциями.

Известно, что вопрос о возможной гибели человечества ставился и обсуждался философами-материалистами. И это не случайно: мировоззренческое значение его очевидно, ведь речь идет о судьбе человеческого рода, о его развитии во времени. Актуальность этого вопроса возрастает и в связи с новыми перспективами социального прогресса, открывшимися в результате развития всемирного революционного процесса, усиливающегося глобального движения человечества по пути социализма и коммунизма, а также в связи с мощным развертыванием НТР, главным образом ее космического направления.

В рамках материализма (преимущественно домарксового) положение о гибели человечества связывалось с предполагаемой гибелью нашей планеты в результате космических эволюционных процессов, в основном зависящих от деятельности Солнца. Наряду с этой идеей было предложено иное решение проблемы длительности социального прогресса, в формировании которого главную роль сыграла возможность освоения космоса при помощи ракетно-космической техники, и это решение было предложено К. Э. Циолковским. Развитие и обоснование идеи Циолковского показало, что есть достаточно веские аргументы в пользу вывода о возможности бесконечного прогресса общества, зародившегося и развившегося на нашей планете106.

Концепция бесконечного социального прогресса не вытеснила прежние представления о предполагаемой гибели человечества. Стали выдвигаться и иные возможные конкретные причины конечности срока существования человеческого рода, и даже появилась точка зрения, которая выводит эту конечность из положений теории диалектики. Так, В. И. Свидерский и А. С. Кармин полагают: «Как конечен всякий конкретный процесс в бесконечном движении материи, так конечен и процесс человеческой истории. Духу марксизма чужда всякая абсолютизация какой бы то ни было конкретной формы бытия материи. Все существующее достойно гибели, на всем и во всем видит диалектика печать неизбежного падения, и Энгельс абсолютно прав, распространяя эти общие и основные положения диалектического мировоззрения также и на человеческое общество как определенную конкретную форму движения материи»107. Эта точка зрения поддерживается и другими философами108.

Таким образом, существуют противоположные взгляды, развиваемые философами-материалистами, которые ищут подтверждения и аргументацию не только в достижениях специальных наук, но и в принципах и законах диалектики, во взглядах основоположников марксизма. Понятно, что с научной этикой несовместимы претензии на монополию и проявления групповщины, чем бы они ни оправдывались. Создание творческой атмосферы в научной работе предполагает в качестве обязательного условия систематический обмен мнениями, товарищеские дискуссии по нерешенным и спорным проблемам, взыскательное отношение к высказываемым положениям, принципиальную критику и самокритику.

Сопоставим аргументы той и другой точек зрения по интересующему нас вопросу о длительности социального прогресса.

Исторически первой возникла концепция финализма. Затем как ее отрицание появилась материалистическая концепция анти-финализма в противоположность религиозно-идеалистической эсхатологии, а также взглядам, постулирующим мистифицированное бессмертие109.

Материализм XIX в. не мог игнорировать данные естествознания, более того, крупнейшие открытия в области естественных наук оказывали значительное влияние на философское знание. Ф. Энгельс, считавший три великих открытия в естествознании — закон сохранения энергии, клеточное строение организмов и эволюционную теорию Дарвина — предпосылками диалектического материализма, воспринял и утверждение естествознания о грядущей гибели Земли. Во введении к «Диалектике природы», в работе «Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии» и некоторых других Ф. Энгельс говорит о неминуемой гибели Земли и — вследствие этого — всего живого, в том числе и человечества.

Научное обоснование идеи финализма было дано Ф. Энгельсом, который ставил судьбу человеческого общества в зависимость от эволюции Солнца и полагал в соответствии с достижениями естествознания своего времени, что гибель всего живого на Земле будет обусловлена постепенным охлаждением Солнца. Подобная трактовка вполне понятна, она разделялась также и многими естествоиспытателями XIX и даже XX в. В ней указывается вполне конкретная причина возможной гибели человечества, которая находится вне общества, и вызвана внешними для него космогоническими процессами. Вместе с тем Ф. Энгельс, а также К. Маркс рассматривали и противоположную возможность —• бесконечного прогресса человечества110. Далее мы покажем, что такие убеждения далеко не случайны, их можно понять и аргументировать с позиций диалектического материализма.

Согласно данным современной науки, ожидается, что эволюционные процессы Солнца еще десятки миллиардов лет не будут ощутимо влиять на температурный режим Земли. Значит, космические факторы не являются той главной причиной, которая угрожает гибелью человечеству. Вместе с тем их нельзя полностью игнорировать, ибо космос представляет собой не только пространство, куда устремляется человек, но и условия, от которых зависит судьба человеческого рода.

Космос, находящиеся в нем объекты эволюционируют, изменяются. И если изменчивость Солнечной системы в принципе не лимитирует срок жизни человечества, выходящего в космос, то более грандиозные космические процессы, без сомнения, могут оказать на него решающее влияние. На концепции конечности или бесконечности социального прогресса обязательно должна влиять та естественнонаучная астрономическая картина мира, которую дают современная космология и космогония. Между тем в настоящее время астрономия не располагает единой картиной состояния и развития Вселенной, выдвигаются различные модели будущего Вселенной, ее пространственно-временных характеристик. Так, наряду с «расширяющейся Вселенной» обсуждаются модели «осциллирующей Вселенной» (считается, что вслед за фазой расширения от максимальной к минимальной плотности последует фаза сжатия, а затем эти фазы будут повторяться).

Вполне понятно, что модель только «расширяющейся Вселенной» дает определенные основания для заключения о возможности распространения по космосу социальной формы движения и ее бесконечного развития. Но когда мы исходим из другой космологической модели — «осциллирующей Вселенной», то приходится осторожнее говорить о бесконечном развитии общества, зародившегося на Земле или в другом месте космоса111. Ведь человечество было и всегда останется частью бесконечной природы, оно не сможет воздействовать на всю Вселенную в целом, направляя течение космологических процессов по благоприятному для себя руслу. Вселенная существует объективно, независимо от сознания человечества и вообще от социальной формы движения. Материалистический принцип объективного существования материи здесь играет важную методологическую роль: он утверждает также невозможность изменения эволюции Вселенной в целом. Человечество, даже осваивая космическое пространство в гигантских масштабах, вместе с тем не утратит своей зависимости от природы не только в космосе, но и на Земле (об этом свидетельствует современная экологическая ситуация). Космос, Вселенная всегда будут существовать и развиваться независимо от той своей части, которая охвачена социальной формой движения материи.

Отрицание «всемогущества» человечества и вообще социальной формы движения материи не означает принижения возможностей общества. Развивая в «космическом аспекте» материалистическое решение основного вопроса философии в плане независимости Вселенной в целом от социальной формы движения, мы подчеркиваем возрастание роли этой формы движения в совокупных процессах развития в космосе. Хотя человечество и вся система иных цивилизаций останутся всего лишь частью Вселенной, тем не менее социальная форма движения материи благодаря выходу за пределы породившей ее планеты (планет) становится новым космическим фактором эволюции, о чем писал еще К. Э. Циолковский. Этот фактор начинает оказывать влияние на другие космогонические процессы, которое будет расти как в пространственном, так и в энергетическом отношении. И все же вне сферы социального охвата Вселенной в целом этот фактор не будет существенным112. Всегда останутся достаточно мощные, зачастую случайные, непознанные, неопределенные факторы космоса, которые будут выступать в качестве внешних условий прогресса социальной формы движения материи. Изменчивость этих факторов, их независимость от сознания (и даже познания), от воли и деятельности разумных существ не позволяют однозначно исключить ни конечность, ни бесконечность социального прогресса. Внешние, объективные космические факторы, состояние их познания современной наукой дают основание лишь для достаточно неопределенного вывода о вероятности как гибели человечества в результате неблагоприятных космогонических процессов, так и его бесконечного развития при ином течении этих процессов.

Обратимся теперь к анализу «внутренних» по отношению к социальной форме движения факторов. Существуют определенные предположения о возможных причинах гибели человечества, или, как предпочитают выражаться некоторые астрономы, ограниченности времени существования технически развитой цивилизации. С. фон Хорнер, Дж. Платт и другие западные ученые обсуждали такие варианты как перенаселение, истощение природных ресурсов, тепловое загрязнение и т. п., но чаще всего речь шла и идет о гибели цивилизации в результате экологической катастрофы или термоядерной войны. Возможные «сценарии» гибели подробно рассмотрел, в частности, М. Папажианнис113. По его мнению, пределы роста технологии на отдельной планете уже поставили нашу цивилизацию перед лицом гибели. То же самое, по-видимому, происходит и с любой другой технической цивилизацией. Выхода из сложившейся ситуации М. Папажианнис не видит, но надеется на возможность спасения части населения путем создания искусственных космических колоний. Ограниченный размер этих колоний позволит, на его взгляд, ликвидировать частную собственность и с большей эффективностью контролировать рост населения и экономики. При сохранении экспоненциального закона роста ресурсы планетной системы также исчерпываются за относительно небольшое время, и цивилизация сталкивается с новым кризисом. В этом смысле даже возможность экспансии к другим планетным системам мало что меняет.

Таким образом, заключает М. Папажианнис, пределы роста, заданные самой природой, действуют как своеобразный фильтр, через который «проходят» лишь цивилизации, отказавшиеся от «материалистических» ценностей в пользу ценностей «интеллектуальных», достигшие внутреннего мира и стабильности. Нарушители же «пределов роста» гибнут почти немедленно (в галактическом масштабе времени). Отсюда — два главных вывода. Во-первых, не следует бояться контактов с «выжившими» цивилизациями — они наверняка миролюбивы, доброжелательны и высокоморальны. Во-вторых, эволюция разумных существ ведет к их «те-озису», т. е. моральному и духовному совершенству. Это якобы говорит о существовании творца Вселенной, «который... творит человека по своему образу и подобию, дабы он мог унаследовать

этот мир"114

Бесспорно, кризисный характер переживаемого человечеством исторического периода заметно сказывается на убедительности тех или иных «сценариев» развития ВЦ. «Пессимистические» сценарии принимаются в целом легче, чем «оптимистические». Однако многие западные ученые выражают надежду, что опыт «выживших» ВЦ может оказаться полезным и для выживания земной цивилизации115. Капиталистическая «всеобщая полезность», утилитаризм как основной принцип отношения к миру делают крайне сомнительными расчеты на возможность решения глобальных экологических проблем при одновременном сохранении устаревших социально-экономических формаций. До тех пор, пока Вселенная рассматривается лишь как «кладовая ресурсов» (вещественных, энергетических, информационных), как исходный материал для репродуктивного производства, экологические кризисы различного масштаба совершенно неизбежны. И на самом деле короток не «этап технологического развития», а этап существования капиталистической общественной формации. Именно она порождает антагонистические противоречия как социального, так и экологического плана, неизбежно ведущие общество к существенным изменениям его структуры и стратегии взаимодействия с природой.

Можно полагать, что объединенные усилия социалистического содружества, международного рабочего класса, миролюбивых стран, освободившихся от колониальной зависимости, всего прогрессивного человечества помогут предотвратить угрозу экологической и других подобных катастроф, что необходимо и реально даже в условиях, когда капитализм будет сохраняться на части нашей планеты. Однако для этого требуются гигантские усилия тех, кто желает устранить всевозможные «внутренние» катастрофы из жизни общества, кто не на словах, а на деле способствует продлению социального прогресса.

Было бы проявлением фатализма утверждать, что вероятность противоположного решения для человечества уже равна нулю116.

Не следует, конечно, забывать и о том, что экологические проблемы существуют и при социализме. Узковедомственный подход к освоению природных богатств, попытки «экономить» на строительстве эффективных защитных и очистных сооружений, медлительность при внедрении безотходных технологий в ряде случаев приводят к значительному ухудшению среды обитания человека117. Только комплексный, общегосударственный подход к развитию экономики, учитывающий как положительные, так и отрицательные стороны любой преобразовательной деятельности и формирующий гибкую адаптивную стратегию взаимодействия с природой, может стать основой для динамичного и одновременно сбалансированного продвижения вперед. Расчеты на то, что социалистические общественные отношения сами по себе обеспечивают решение экологических проблем, столь же иллюзорны, как и надежды на автоматическое соответствие между этими отношениями и социалистическими производительными силами118.

Экологическое состояние земной биосферы усугубляется и под влиянием проводимой империалистическими государствами политики конфронтации со странами социализма. Сиюминутная выгода, самоубийственные попытки вырваться вперед в военно-технологическом отношении или по крайней мере поставить социалистические страны в условия, при которых отрицательные экологические последствия технологической гонки отходят на задний план в сравнении с необходимостью сохранять стратегический паритет, — все это реальности сегодняшнего дня. И пока существует капитализм на Земле, пока функционируют в странах империализма военно-промышленные комплексы, монополии, которые во имя максимальных прибылей без колебаний приносят в жертву людей, можно только считать, что вероятность устранения ядерной, экологической и других подобных катастроф больше, чем вероятность того, что они произойдут. Сказанного, по-видимому, достаточно, чтобы сделать вывод: действие внутренних по отношению к человечеству факторов не приводит к однозначному, жестко детерминированному направлению социального развития.

Таким образом, конкретный анализ внешних и внутренних факторов показывает, что ни возможность гибели человечества, ни возможность его бесконечного развития в свете данных современной науки не являются однозначно предопределенными. В современном социальном процессе, в тенденциях его развития, во влиянии космических условий на жизнедеятельность человечества одновременно заложены возможности (и вероятности) как конечности, так и бесконечности общественно-исторического прогресса.

Как же этот вывод отвечает основным принципам теории материалистической диалектики? Ведь одни ученые настаивают на том, что только конечность социальной формы движения соответствует диалектике, тогда как другие утверждают, и не без определенных оснований, реальную возможность бесконечного прогресса, и опять-таки с позиций диалектического материализма.

Рассмотрим аргументацию сторонников гибели человечества и, конечно, прежде всего их интерпретации известного положения, приведенного Ф. Энгельсом в «Диалектике природы».

Ф. Энгельс писал: «Вот вечный круговорот, в котором движется материя, — круговорот, который завершает свой путь лишь в такие промежутки времени, для которых наш земной год уже не может служить достаточной единицей измерения; круговорот, в котором время наивысшего развития, время органической жизни и тем более время жизни существ, сознающих себя и природу, отмерено столь же скудно, как и то пространство, в пределах которого существует жизнь и самосознание; круговорот, в котором каждая конечная форма существования материи — безразлично, солнце или туманность, отдельное животное или животный вид, химическое соединение или разложение — одинаково преходяща и в котором ничего не вечно, кроме вечно изменяющейся, вечно движущейся материи и законов ее движения и изменения. Но как бы часто и как бы безжалостно ни совершался во времени и в пространстве этот круговорот; сколько бы миллионов солнц и земель ни возникало и ни погибало; как бы долго ни длилось время, пока в какой-нибудь солнечной системе и только на одной планете не создались условия для органической жизни; сколько бы бесчисленных органических существ ни должно было раньше возникнуть и погибнуть, прежде чем из их среды разовьются животные со способным к мышлению мозгом, находя на короткий срок пригодные для своей жизни условия, чтобы затем быть тоже истребленными без милосердия, — у нас есть уверенность, что материя во всех своих превращениях остается вечно одной и той же, что ни один из ее атрибутов никогда не может быть утрачен и что поэтому с той же самой железной необходимостью, с какой она когда-нибудь истребит на Земле свой высший цвет — мыслящий дух, она должна будет его снова породить где-нибудь в другом месте и в другое время»119.

Из приведенного отрывка ясно, что Ф. Энгельс рассматривает здесь одну из возможных форм развития во Вселенной, именно развитие как круговорот. Такая форма развития не вытекает из основных законов диалектики, а является некоторым обобщением данных современного Ф. Энгельсу естествознания. В настоящее время модели круговорота также в определенной мере соответствуют уровню естествознания второй половины XX в. Действительно, в модели расширения и последующего сжатия, так называемой осциллирующей Вселенной, предусматривается конечная длительность существования жизни и разума, его дискретное повторение, но не обязательно на более высокой ступени развития. Повторение жизни и разума на более высокой стадии, которое могло бы следовать из закона отрицания отрицания, несовместимо с такой формой развития, как круговорот (ибо требует непрерывного продолжения прогрессивных изменений).

Во Вселенной существуют и иные направления развития, в частности структурные изменения, регресс и др. В рамках регресса реализуется лишь конечная длительность существования разумных существ (в частности, в распространенной ранее модели тепловой смерти Вселенной). Напротив, в случае прогрессивного развития можно говорить о бесконечном существовании и совершенствовании социальной формы движения, во всяком случае не гибели ее, выражающей лишь метафизическое отрицание. Действие диалектического отрицания в процессе развития социальной формы (а это одна из наиболее реальных возможностей, вытекающая из совокупного действия основных законов диалектики, и прежде всего закона отрицания отрицания) скорее всего предполагает дальнейшее саморазвитие социальной формы, ее превращение в другую, более высокую форму движения.

Между тем некоторые авторы считают, что венцом прогресса является человечество или вообще какие-либо цивилизации Вселенной, что развитие направлено на человека и общество как высшую форму, способную к бесконечному развитию120. Здесь отрицается возможность появления новой формы движения материи в силу того, что в таком случае общество якобы представляется обычной, «рядовой» ступенью материи121. Подобного рода возражения уже высказывались в истории науки, например, в связи с тем, что открытие Н. Коперника показало «рядовой» характер нашей планеты, подвергнув сомнению антропо- и геоцентрические концепции. Разумеется, бесконечное развитие общества без превращения его в новую, более высокую форму движения материи представляет собой одну из мыслимых возможностей, но не менее вероятной оказывается и возможность перехода к более высокой форме движения. Будущее в этом смысле далеко не однозначно, неопределенно, и неуместна абсолютизация одной из возможностей, какие бы аргументы в ее пользу ни приводились.

Кроме привлечения идеи круговорота в качестве одной из форм развития, Ф. Энгельс в упомянутом отрывке говорит о конечности (истреблении) жизни на Земле, обосновывая это данными естествознания XIX в.122 Сказанное свидетельствует о том, что Ф. Энгельс нигде не выводит конечность человеческого рода из основных законов диалектики. Изменение естественнонаучной картины в последующем процессе познания, изобретение и развитие технических средств освоения космоса позволяют делать и иные предположения.

Может быть, в дальнейшем появились принципы диалектики, которые дают возможность разрешить эту тайну грядущего? Некоторые философы именно так и считают. Г. Г. Ершов полагает, что «из диалектического принципа, утверждающего относительный и преходящий характер всех конкретных явлений и процессов в вечном и бесконечном движении материи, вытекает недопустимость абсолютизации каких-либо конкретных ее форм, в том числе и человеческого общества... Ничего абсолютного, непреложного и вечного, кроме несотворимой и неуничтожимой материальной субстанции и ее существенных свойств, в мире не существует. Стало быть, абсолютизация бытия человеческого рода философски несостоятельна»123.

Разумеется, приведенное выше положение о вечности и бесконечности материи является бесспорным. Но из него не следует вывод автора о том, что необходимо в каждом конкретном материальном образовании усматривать только нечто конечное, причем утверждать, что это диалектическое положение. Диалектика учит нас в каждом конкретном явлении, процессе видеть не только конечное, но и бесконечное, выявлять их взаимосвязь. Вряд ли можно было бы сделать вывод о неисчерпаемости электрона, если бы это конкретное материальное образование представлялось лишь как нечто конечное. Ленинское положение о неисчерпаемости электрона получено в результате методологического применения положения о взаимосвязи конечного и бесконечного. Ныне же физики-теоретики обнаруживают и иные стороны, грани взаимосвязи конечного и бесконечного, например в противоречивом единстве элементарной частицы и Вселенной (гипотеза академика М. А. Маркова)124.

Ф. Энгельс специально подчеркивал, что всякое действительно исчерпывающее познание заключается в том, что мы находим и констатируем «бесконечное в конечном, вечное — в преходящем»125. Стало быть, в каждом конкретном материальном процессе необходимо видеть (и искать!) конечное и бесконечное, изменяющееся и сохраняющееся, относительное и абсолютное.

Во взаимосвязи конечного и бесконечного также могут быть свои закономерности, и одна из них заключается в том, что более общее является вместе с тем и более сохраняющимся, инвариантным. Однако эта закономерность не носит всеобщего характера и зачастую нарушается. Поэтому ее нельзя возводить в ранг какого-то положения теории материалистической диалектики, приписывая вечность и бесконечность лишь всей материи, а отдельным ее конкретным процессам только преходящий, относительный, конечный характер. Как в каждой объективной истине есть момент абсолютности и относительности, так и в каждом конкретном материальном образовании содержится единство абсолютного и относительного, дискретного и непрерывного, конечного и бесконечного, изменяющегося и сохраняющегося. Тем более это диалектическое положение относится к тенденциям, возможным путям развития, где настоящее содержит в зародыше как изменение, так и сохранение, как конечность, так и бесконечность, как относительное, так и абсолютное.

Вряд ли нужно представлять каждое конкретно-историческое образование, в особенности форму движения материи, как обязательно гибнущее, разрушающееся. Понятие обязательного разрушения, уничтожения и в этом смысле конца существования того или иного материального образования в марксистской философии ассоциируется прежде всего с понятием метафизического отрицания. Диалектическое же отрицание сопряжено не с уничтожением, «зряшным отрицанием», а с удержанием положительного, с сохранением того, что служит основой дальнейшего прогрессивного развития.

Судьбы социальной формы движения связаны с диалектическим отрицанием, т. е. с возможностью перехода от социальной к более высокой форме движения материи. Такой подход не исключает бесконечного бытия и развития человечества на уровне социальной формы движения и не предполагает ее уничтожения. Эта последняя в «снятом» виде может продолжать существовать в рамках более высокой формы движения материи. Основания для подобного предположения можно найти и в концепции «ряда развития материи», предложенной Е. Т. Фаддеевым126. Из нее следует, что на определенном этапе развития материи должна появиться новая форма, сформировавшаяся на основе социальной, которую можно условно назвать «надобщественной», или «постсоциальной». Вопрос о «непредельности» человека и общества неоднократно затрагивался в работах философов и естествоиспытателей. Среди последних можно назвать таких ученых, как К. Э. Циолковский и В. И. Вернадский. Вместе с тем подобные идеи чаще всего носили интуитивный характер и вытекали скорее из общей направленности взглядов исследователя, чем непосредственно из системы этих взглядов. Кроме того, обычно речь шла лишь о дальнейшей эволюции человека, но не о переходе общества в более высокую форму движения, «форму организации» материи (очевидно, что первое второго не подразумевает, хотя и не исключает). Только диалектический материализм дает возможность поставить идею «постсоциозоя» на надежный фундамент законов эволюции материального мира. Принципы бесконечной сложности и неисчерпаемости мира, неограниченности развития, отсутствия «абсолютного состояния» материи, а следовательно, и «абсолютной истины» как чего-то раз и навсегда данного позволяют расценивать эту идею не как «якобы диалектическую» (по выражению В. В. Орлова127), но как лежащую в русле основных положений марксистской философии. Разумеется, она нуждается в дальнейшем обосновании, и это может стать предметом отдельного исследования. В рамках марксистского мировоззрения нет принципиальных возражений против возможности перехода цивилизации на постсоциальный уровень, хотя разные точки зрения здесь вполне уместны. Если такой переход требует сроков, существенно меньших, чем космогонические128, может оказаться, что количество цивилизаций (социальных систем) в Метагалактике относительно невелико по сравнению с количеством систем постсоциальных. В этом плане привлекает внимание тезис Ю. А. Школенко о том, что «возникновение более высокой формы материального движения, чем социальное» возможно именно в результате контактов между космическими цивилизациями129.

Диалектический материализм не обнаруживает, таким образом, жесткой связи с тезисом о конечности человеческого рода, как это утверждают некоторые авторы. Теория материалистической диалектики в рассматриваемом вопросе оказалась более гибкой, «более диалектичной» системой. И если у Ф. Энгельса мы находим мысли о конечности человеческого рода и в то же время он предполагает возможность бесконечного развития общества, то это, на наш взгляд, вполне естественно. Нам представляется, что наличие этих противоположных взглядов у Ф. Энгельса свидетельствует об адекватном отражении многообразия путей реального развития человечества, социальной формы движения материи во Вселенной на длительную перспективу.

Общественно-исторический процесс весьма противоречив, как и развитие любого материального явления. Он содержит в себе и возможность диалектического и метафизического отрицания, бесконечного развития в рамках иной, более высокой ступени развития, и вероятность уничтожения, гибели в силу внутренних или же внешних причин. Теория диалектики учит видеть в любом матермальном, в том числе и общественно-историческом, процессе, в возможностях его развития взаимосвязь конечного и бесконечного, абсолютного и относительного, изменяющегося и сохраняющегося. Диалектика несовместима ни с крайним релятивизмом, утверждающим лишь изменчивость и гибель человечества, ни с догматическим утверждением о якобы однозначно предопределенном бессмертии человеческого рода. Обе эти точки зрения являются абсолютизацией отдельных тенденций в развитии социальной формы движения и разрывают их единство, игнорируя многообразие реального процесса развития, заложенных в нем возможностей. Происходящая ныне дискуссия, борьба мнений о длительности сроков существования человечества отражает противоречивость и многообразие путей дальнейшего развития нашей цивилизации на Земле и в Космосе.

Вот почему мы не можем согласиться с теми авторами, которые теорию материалистической диалектики жестко связывают либо только с конечностью человеческого рода, либо только с бесконечным прогрессом, бессмертием нашей цивилизации, или же считают эту теорию вообще независимой от решения вопроса о сроках развития социальной формы движения материи. В действительности диалектический материализм предполагает взаимосвязь конечности и бесконечности существования социальной формы (ступени) развития.

Что означает единство, взаимосвязь конечного и бесконечного в развитии общества? Казалось бы, это развитие либо конечно, либо бесконечно, при чем здесь их взаимосвязь? Разумеется, реализоваться может лишь одна из возможностей, т. е. объективно это будет либо гибель, либо бессмертие. Однако в настоящее время любое мнение, высказываемое в литературе по этому вопросу, не отражает конкретных фактов, ибо нам неизвестны ни бессмертные, ни погибшие космические цивилизации. Это лишь качественный прогноз социального развития, в той или иной степени отображающий как реально существующие тенденции общественно-исторического процесса, так и некоторые субъективные моменты и факторы. Речь, стало быть, идет об исследовании не только объективно-реального феномена конечности или бесконечности, но и знания о нем, о моделировании будущего, об анализе тенденций развития и возможных состояний общества.

Именно в возможности, в тенденциях развития, в потенциальной, а не актуальной форме и заключено единство конечности и бесконечности социального прогресса. И хотя в процессе превращения возможностей в действительность будет реализована одна из них, тем не менее возможности конечного и бесконечного прогресса существуют в единстве, во взаимосвязи. Поэтому нельзя сказать, что лишь одна из этих возможностей должна реализоваться с вероятностью, равной единице, а другая — с нулевой вероятностью. Альтернативные возможности ныне взаимно сосуществуют, переплетаются, пронизывают друг друга и в то же время исключают одна другую. Это противоречивое единство — отражение диалектического характера процесса социального развития, прогнозирования его длительности.

Ранее в суждениях о сроках социального прогресса господствовали прямолинейные, в духе лапласовского детерминизма, концепции либо гибели, либо бессмертия, но, по нашему мнению, более правильной, соответствующей теории материалистической диалектики будет точка зрения о многозначности, в данном случае двузначности, возможностей длительности существования человеческого рода. Вместо жесткой однозначности, определенности — единый вариант решения проблемы, основанный на единстве определенности и неопределенности в знании о длительности социального прогресса.

Итак, движение познания в вопросе о длительности существования человечества шло от признания гибели в качестве единственного исхода, через альтернативу — бессмертие, к единству в знании о будущем, к конечности и бесконечности как возможностям, находящимся в единстве и в то же время противоречащим друг другу. Это вместе с тем переход от чисто онтологического рассмотрения к учету и гносеологического аспекта проблемы, специфики ее познания. С позиций такого подхода концепция гибели человеческого общества абсолютизирует момент изменчивости, тогда как концепции бессмертия — момент сохранения. Реальные же процессы развития всегда сопровождаются как изменчивостью, так и сохранением, и в этом смысле существует объективная неопределенность дальнейшего развития. Это, как мы показали, зависит и от внутренних, и от внешних факторов развития человечества или же другой космической цивилизации.

Отметим, что в действительности однозначно определенной выступает лишь концепция финализма, предрекающая неизбежную гибель любого общества во Вселенной. Концепция же бесконечного прогресса имеет два варианта. Первый из них, где утверждается неизбежность бессмертия именно данной цивилизации, также базируется на однозначной предопределенности. Второй вариант уже более адекватен: он исходит из того, что любое конкретное общество может и погибнуть, тогда как социальная форма движения материи в целом во Вселенной может бесконечно прогрессировать. С последней, более широкой концепцией можно согласиться, отметив, что в принципе наряду с доминирующей вероятностью прогресса социальной формы движения в целом существует и вероятность ее исчезновения (в результате не самоуничтожения, а внешних эволюционных процессов, характерных для Вселенной).

Концепция бесконечного социального прогресса в широком смысле не противоречит концепции конечности данной качественной определенности общества. Если предполагать бесконечный прогресс социальной ступени, то через какой-то промежуток времени она изменит свое качественное состояние, превратившись в более высокую форму движения. В этом процессе диалектического отрицания социальная форма движения действительно оказывается конечной, будучи в то же время бесконечной в составе другой, более высокой формы движения материи. Учитывая, кроме того, что «низшее, включенное в высшее, оказывается безусловно сложнее всех разновидностей низшего, находящихся вне структуры высшего»130, можно допустить, что именно включение «социо-зоя» в «постсоциозой» позволит полностью выявиться всем потенциям развития социальной ступени. Гипотеза о существовании постсоциальных форм движения материи снимает альтернативу «финализм или антифинализм» и открывает новые перспективы в познании мира и прогнозировании будущих путей развития земной цивилизации.

Таким образом, единство конечности и бесконечности длительности существования социальной формы движения объективно реализуется лишь на пути диалектического, а не метафизического отрицания. Здесь бесконечное связано с конечным, осуществляется через него, но конечность не отождествляется с гибелью человечества.

Обе концепции являются абстрактными, теоретическими моделями будущего, но так или иначе влияют и на настоящее, выступая в качестве прогностических информационных причин, формирующих ту или иную мировоззренческую установку о роли и месте человека и человечества во Вселенной131. Обе точки зрения суть поисковые прогнозы длительности социального прогресса. Мы полагаем, что в них выявляются две вполне реальные возможности развития, и многое (хотя далеко не все) зависит от самого человечества, от принятия им той или иной концепции в качестве доминирующей, превращения ее в нормативный прогноз, мировоззренческую ориентацию, социально-философскую установку.

Казалось бы, единственным нормативным прогнозом должно быть бесконечное развитие общества, и лишь этот вывод следует вводить в научное мировоззрение человека космической эры — активного строителя коммунистического общества. Однако в действительности есть немало причин, по которым те или иные авторы выдвигают противоположную концепцию. Это могут быть социальные, классовые причины, когда некоторые буржуазные ученые отождествляют гибель капитализма с гибелью всей цивилизации или даже всех космических цивилизаций. Это и ряд гносеологических причин, скрывающихся в ошибочном понимании сути диалектики, в абсолютизации моментов изменчивости и дискретности процессов развития во Вселенной, игнорировании актов непрерывности и неопределенности этих процессов.

Можно указать также и психологические причины, когда тот или иной автор смерть индивидуума по аналогии переносит на человечество вообще, предрекая ему якобы неминуемую гибель. Весьма четко эту мысль выразил К. Саймак: «Что происходит, когда раса разумных существ достигает конца своего развития, когда она как раса минует пору детства и зрелости и вступает в пору глубокой старости? Раса, подобно человеку, умирающая от дряхлости?»132. Отвечая на эти вопросы, он рисует судьбу вымирающих обитателей «хрустальной планеты», единственная забота которых — сохранить добытую их цивилизацией социальную информацию. Однако с такой вульгарно-биологизаторской концепцией невозможно согласиться.

Мы также не разделяем мнения И. С. Шкловского, считающего, что «ничего «пессимистического» как в утверждении о неизбежной гибели каждого индивидуума, так и в утверждении о неизбежной гибели общества разумных существ, конечно, нет»133.

Во-первых, нет оснований распространять вывод о неизбежности гибели отдельного индивидуума на человечество в целом, так как это принципиально разные уровни и качественно различные явления. Кроме того, подобная аналогия не уместна, ибо смерть людей — это факт, зафиксированный всей историей человечества, тогда как гибель цивилизации, берущей начало на Земле или иной планете Космоса, никто никогда не наблюдал, это лишь гипотеза, а не подтвержденная практикой объективная закономерность.

Во-вторых, как смерть отдельного индивидуума, так и судьба нашей цивилизации может стать и действительно становится предметом оценочного суждения, в частности с позиций оптимизма и пессимизма. Поскольку нет объективной неизбежности гибели человечества и сроки его существования неопределенны, то выбор альтернативы для того или иного ученого связан, как мы упоминали, также с факторами гносеологического и психологического порядка. От ученого зависит, какую концепцию избрать (или обе вместе в модифицированном виде, как это делаем мы) для собственных дальнейших теоретических построений. Объективная неоднозначность социального развития увеличивает роль субъективного фактора в выборе импонирующей тому или иному автору концепции, которая действительно вне зависимости от его желания может оказаться оптимистической или пессимистической.

Ценностная ориентация того или иного ученого помимо его желания превращает принятую им концепцию в нормативный прогноз развития человечества и одновременно в определенную мировоззренческую установку. Это необходимо иметь в виду, ибо если в качестве нормативного прогноза выступает концепция фатальной гибели человечества, то вряд ли она способствует принятию мер для реализации иной возможности, обрекая человечество на безучастное ожидание конца либо даже ускоряя его. Поэтому пессимистический или оптимистический оттенок социального прогноза, без сомнения, воздействует на осуществление самого прогноза. Задача философских исследований в этом вопросе — подготовить аргументированную методологическую основу для соответствующего мировоззренческого выбора, который, возможно, окажет влияние на творческую судьбу не только той или иной личности, но и всего человеческого общества.

Концепция бессмертия человечества в этом плане оказывается действительно более оптимистической (если в ней не заложен фатализм), благоприятствуя поиску средств, предотвращающих возможную гибель, и помогая сосредоточению усилий в этом направлении, оптимизации управления обществом на длительную перспективу. Оптимизм этой концепции имеет также свои гносеологические и социальные предпосылки и основания. Они непосредственно связаны с перспективами развития нашего общества, поступательным движением к коммунизму как СССР, так и всего прогрессивного человечества.

Глава III СУЩЕСТВОВАНИЕ, ПОИСК, КОНТАКТ

§ 1. Проблема существования внеземных цивилизаций

Вопрос о существовании ВЦ является, как подчеркивалось во Введении, основным на современном этапе изучения проблемы ВЦ. Однако он рассматривается обычно на основе «интуитивного» понимания самого термина «существование», без его теоретической экспликации. В ряде случаев это оправданно, но поскольку предмет нашего анализа — методологические основания проблемы ВЦ, нам придется начать именно с обсуждения этого понятия.

В системе категорий диалектического материализма категория существования самостоятельной роли не играет; она «подспудно» присутствует в понятии материи (объективной реальности), но в «явном» виде рассматривается довольно редко — преимущественно в плане критики немарксистских философских воззрений1. Что касается положительного содержания этой категории, то оно в значительной мере восходит к гегелевскому различению «чистого» бытия, «бытия-в-себе» («существования вообще»), и наличного бытия (как результата становления и как определенного качества)2. Последнее и есть реальность, «бытие-для-другого», определенное бытие, наконец — бытие чего-то. Исходя из наиболее общего деления всего сущего на природу (объект деятельности и познания), общество (социальный субъект в широком и узком смыслах) и мышление (отражение объекта в сознании субъекта), мы можем говорить о двух «типах» конкретного существования — объективном существовании как субъекта, так и предмета его деятельности и познания, и субъективном существовании «мыслительных конструкций», образов (понимаемых максимально широко — как любой элемент «субъективной реальности», начиная с ощущений и кончая понятиями).

Существование материи в целом абсолютно и самодостаточно; напротив, существование отдельных материальных объектов относительно и обусловлено — прежде всего материей как субстанцией (ибо только в абстракции мы можем «вырвать» отдельный объект из системы всеобщего взаимодействия) и во вторую очередь — человеческой деятельностью (поскольку объект дан человеку лишь как предмет его деятельности). Возможны, таким образом, формы и состояния материи, которые для определенной, исторически сложившейся системы деятельности будут «несуществующими», несмотря даже на то, что «пространственно» они могут быть с этой системой «совмещены». Иными словами (если речь идет, разумеется, не о «бытии-в-себе», а о «существовании для нас»), конечным критерием существования объекта X может быть только возможность включить его в систему человеческой деятельности. При этом потенциально весь мир, все сущее является существующим для человека (в силу потенциальной бесконечности богатства и многообразия форм его деятельности), актуально же на каждом этапе развития мы имеем дело лишь с качественно и количественно ограниченной «проекцией» «мира в себе» на человеческую деятельность3.

Более существенно, однако, другое. Различные «типы» конкретного существования предполагают в качестве критериев и различные виды деятельности4. В определенном смысле можно сказать, что деятельность создает свои объекты — хотя, разумеется, лишь для идеального образа это верно в буквальном смысле. Субъективный образ, возникнув как результат отражения действительности сознанием субъекта, приобретает «общезначимость», «интерсубъективность» в процессе межсубъектной коммуникации. Именно возможность включить некоторый элемент субъективной реальности в систему коммуникативной деятельности и выступает критерием его существования. Для природного тела говорить о его «создании» в деятельности можно лишь весьма условно; но поскольку в любом случае мы имеем дело не с объектом, а с предметом, это также не лишено смысла. Соответствующим критерием здесь будет возможность включения природного тела в систему материально-преобразовательной деятельности. Сложнее обстоит дело с критерием существования социального субъекта. Включая его в деятельность как пассивный объект (если это вообще возможно), мы тем самым радикально изменяем его природу и вступаем в противоречие с «условием задачи». Поэтому только общение в широком смысле, преодолевающее односторонность «объект-но-деятельностного» подхода, может быть конечным критерием существования социального субъекта. Но именно конечным критерием, ибо уже коммуникация («общение в узком смысле») предполагает обмен текстами между субъектами. Здесь, однако, может встать другой вопрос — а существует ли текст? текст ли это на самом деле? — но, как мы увидим в главе IV, также непрост для решения.

Сказанное подтверждает давно известную, но отнюдь не устаревшую истину о том, что существование и сущность не являются и не могут быть абсолютно независимыми категориями. Пользуясь определенным критерием существования, мы тем самым задаем тип «искомого существования», а следовательно — и природу существующего объекта. Кроме того, даже в «чистой» проблеме существования неизбежно присутствует «эссенциальный» аспект («какая сущность существует?»), равно как в проблеме сущности — аспект «экзистенциальный» («существует ли «на самом деле» изучаемый объект?»).

Не следует забывать также и о «динамической» связанности этих двух «видов» научной проблемы. Проблема существования возникает обычно в процессе решения некоторой проблемы сущности: создание теории объектов {Л,} требует допущения существования объекта X . Поскольку данный объект X вводится в теоретической системе понятий, искомая теория объектов {Л,} является в определенном смысле и его теорией.

Однако подобное «актуальное» введение объекта X говорит скорее о «внешней» необходимости его существования; «внутренняя необходимость будет обоснована лишь в том случае, если этот объект связан (в рамках нашей теории) с объектами {Л,} причинно-следственными зависимостями. Такое «генетическое» введение (или обоснование введения) объекта и есть теоретическое решение проблемы его существования.

Для «эссенциально-экзистенциальной» проблемы, в отличие от «чистой» проблемы существования, объект X первоначально вводится не как элемент теории, а как элемент картины мира — философской либо научной. Под философской картиной мира мы понимаем «онтологическую схему бытия», задающую основные «свойства» и характеристики «мира в целом». В главе I мы отмечали, что в основе идеи множественности миров (в любом ее варианте—традиционном, подразумевающем прежде всего множественность планетных систем, и нетрадиционном, говорящем о множественности вселенных) лежит философская идея неисчерпаемости материи (для разделяющего сходные взгляды теолога — идея неисчерпаемости бога). Перевод из философской онтологии в «онтологию» научную конкретизирует это представление, хотя формы описания других миров либо других цивилизаций даже в одной и той же научной картине мира могут быть существенно различны (ср. «общесистемный» и «астросоциологический» подходы к теории ВЦ во второй постановке проблемы ВЦ). Заметим, что научная картина мира как форма организации знаний о мире весьма специфична: она не сводится ни к абстрактно-теоретической-схеме, ни к совокупности эмпирических сведений, а представляет собой некий сплав двух этих уровней, пронизанный «метанауч-ным» каркасом философской онтологии. В силу этого объект X , вводимый как элемент картины мира, уже при своем «возникновении» обладает определенными феноменологическими характеристиками и может служить моделью для поиска соответствующего реального аналога.

При этом известная неопределенность «картинного» введения объекта (даже сама необходимость этого акта может быть весьма спорной) заставляет переходить на теоретический уровень знания, создавать теорию данного объекта (и теорию его генезиса) прежде всего как ориентир для практического поиска. Это, однако, не всегда удается в полной мере. Если сущность ВЦ моделируется нами по аналогии (теоретической — либо поверхностной, «обыденной») с сущностью цивилизации земной, то тезис об их существовании базируется в основном на представлении о «неслучайности» последней (положение скорее философское, чем конкретно-научное), а также на допущении известной типичности земных и околоземных условий и для других районов космоса. Строго говоря, единственное, что сейчас известно в этом плане, — это типичность Солнца как одной из звезд главной последовательности; но уже о степени типичности Солнечной планетной системы для других звезд (даже близких спектральных классов) трудно что-либо сказать. Тем более затруднительно, не имея законченной теории био- и антропогенеза, делать какие-либо выводы в отношении типичности или нетипичности для космоса земных форм жизни и социума.

Вообще говоря, для поиска ВЦ это обстоятельство не является решающим. Не случайно практический поиск начался как бы в отвлечении от этих трудностей. По справедливому замечанию П. Р. Амнуэля и его соавторов, законы науки допускают существование «всего, что не запрещено»5, и в поисках ВЦ мы также можем до известных пределов руководствоваться этим правилом. Но у методологических исследований — свои особенности; здесь нам необходимо разобраться в том, какие именно мировоззренческие и общенаучные принципы позволяют даже в условиях значительной исходной неопределенности рассматривать существование ВЦ не просто как «не исключенное», но как возможное и даже вероятное.

Одно из центральных мест занимает здесь вопрос о сущности и направленности развития, который мы затрагивали в предыдущей главе. Хотя справедливо, что философская теория развития сама по себе не дает ответа на конкретно-научный вопрос о существовании ВЦ, вместе с тем последние не могут возникнуть в противоречии с объективными законами развития. В этом смысле попытки философского обоснования (пусть не доказательства) «необходимости существования» ВЦ вполне оправданны и могут привести к определенным результатам.

Характерно, что исследователи, рассматривающие прогресс как магистральную линию развития материи (а в «экстремальном» случае — сводящие развитие к прогрессу), склоняются в целом к признанию необходимости и неизбежности возникновения разумной жизни во Вселенной6. Напротив, отрицание общего прогресса материи и отождествление развития с круговоротами в конечной последовательности уровней приводит порой к допущению случайности, «поверхностности» социальной формы движения. Авторы, разделяющие эту точку зрения, делают акцент на «исключительности» Земли и земной жизни и порой даже приписывают подобный взгляд Ф. Энгельсу7.

По-видимому, говорить о приложимости или неприложимости понятия прогресса к бесконечной Вселенной, т. е. к материи в целом, без достаточного понимания того, что же такое эта «бесконечная Вселенная», не имеет смысла. Сложность вопроса о бесконечности Вселенной убедительно продемонстрирована в работах Э. М. Чудинова8, Г. И. Наана9 и других советских философов и космологов. Значительно более доступен для решения вопрос о направленности развития материи в пределах Метагалактики10. Здесь наличие общего прогресса очевидно, и дело, разумеется, не в том, «сколько весит»11 живая материя по отношению к неживой и какой относительный объем она занимает. Последовательность уровней развития материи от физического через химический и биологический к социальному характеризуется наряду с сокращением распространенности увеличением собственной активности систем, принадлежащих к более высоким уровням. Этот рост активности «компенсирует» тенденцию сокращения относительной распространенности и на социальном уровне преодолевает ее12. Вопрос в другом: является ли картина эволюции Метагалактики, созданная усилиями астрономического комплекса наук, лишь «результатом» процессов, внутренне на прогресс не направленных и совершенно случайно «сложившихся» в то, что мы со стороны воспринимаем как прогресс, или же «ромб развития» лежит в основе всех изменений, происходящих в Метагалактике? Этот вопрос можно переформулировать следующим образом: были ли в объекте, из которого возникла наша Вселенная, в этом «первоатоме», «предзало-жены» пути ее развития, разворачивания в пространстве и времени, или же его разлетевшиеся «осколки» чисто случайно сформировали наш сегодняшний мир?

Одним из первых аналогию между «первоатомом» и геном предложил И. С. Шкловский: «Невероятное разнообразие звезд... планеты, кометы, живая материя с ее невероятной сложностью и много еще такого, о чем мы сейчас не имеем даже понятия,— все в конце концов развилось из... примитивного плазменного облака. Невольно напрашивается аналогия с каким-то гигантским геном, в котором была закодирована вся будущая, невероятно сложная история материи во вселенной...»13. Действительно, не только жизнь и разум, но и «физическая вселенная» столь сложна и законосообразна (хотя законы эти могут носить и статистический характер), что она явно не является просто результатом случайных столкновений «каких-то» частиц; сталкивались определенные частицы, обладающие определенными свойствами, взаимодействовавшие по определенным законам. Это и «предрешало» образование галактик и звезд такими, какими мы их знаем.

«Био-космологические» параллели все более привлекают внимание ученых и философов14. В. В. Казютинский подробно проанализировал вопрос о «заданности» возникновения КЦ начальными условиями существования Метагалактики и предположил, что «за-кодированность» КЦ в «первоатоме» возможна, если существуют законы эволюции, общие для всех структурных уровней природной действительности15. Соглашаясь в целом с этим выводом, мы считаем необходимым несколько уточнить саму постановку вопроса.

Вряд ли можно сомневаться в том, что в широком смысле возможность существования социокультурных систем действительно была заложена в «первоатоме» (ибо не была заложена невозможность — наша, земная цивилизация существует). При этом не столь важно, случайно или закономерно возникла жизнь на Земле. Даже если в ее истоках лежало «редчайшее совпадение исключительно благоприятных обстоятельств» (И. С. Шкловский), для того чтобы дальнейшая эволюция жизни стала возможной, необходим определенный набор внешних условий (метагалактических, галактических, звездных и планетных). Реальное существование такого набора получило название антропологического (или антроп-ного) принципа. Существо этого принципа — в краткой формулировке — сводится к более или менее очевидному утверждению: поскольку «мы» существуем, Вселенная не может «запрещать» наше существование16. Иными словами, фундаментальные характеристики Метагалактики (а следовательно, и «первоатома», из которого она возникла) таковы, что на определенном этапе ее развития в ней может возникнуть жизнь. Разумеется, столь удачное совпадение может вызвать удивление (в упомянутой статье И. Новикова, А. Полнарева, И. Розенталя показано, что даже незначительное изменение физических констант сделало бы невозможным появление жизни в нашей Вселенной), но так или иначе мы имеем дело лишь с результатом; обусловлен он случайностью или чем-то иным, сказать трудно. Антропный принцип ограничивается констатацией факта, не пытаясь его объяснять.

Значительно дальше идет принцип антропологической направ ленности развития природы, утверждающий не только возможность, но и необходимость возникновения в Матагалактике жизни и разума17. Здесь «наша вселенная» рассматривается уже как единая система различных уровней материи — начиная с физического и кончая социальным — и «генная» модель «первоатома» перестает быть просто метафорой. Разумеется, биологическая и кибернетическая аналогии («первоатом» как вместилище «квазипрограммы», как организованный «зародыш» нашего мира) в любом случае не могут быть буквальными, но и понимание «первоатома» как однородной сверхплотной капли основано скорее на традиции физикализма, чем на знании его подлинной природы и структуры. «Замысел творца» для такого «супергена» обязателен не более, чем для обычного гена; поэтому, как нам кажется, нет особой необходимости подчеркивать отсутствие прямой связи между подобными моделями и креационизмом18.

Рациональная интерпретация «генной» модели «первоатома» предполагает как обязательное условие наличие общих законов развития нашей Вселенной, объединяющих ее различные структурные уровни в едином потоке эволюционных изменений. Пока что можно с уверенностью говорить о наличии «непрерывного прогресса» в рамках физического уровня (объединяющего «до-звездную» и «звездную» ступени «ряда развития»)19. Развитие Метагалактики от состояния сверхплотной капли через облако водо-родногелиевой плазмы и еще через целый ряд этапов до того многообразного звездного мира, который мы наблюдаем сейчас, демонстрирует постоянный рост богатства ее содержания. Именно звезды (объединенные в галактики) являются высшим известным нам уровнем организации материи, которого достигла Метагалактика. О планетной ступени «ряда развития» мы этого сказать пока не можем, так как знаем лишь одну планетную систему. Все же с астрофизической точки зрения допущение «обычности» планетной ступени является достаточно обоснованным20. Однако между планетной и биологической ступенями существует заметный провал. Мы в данный момент не знаем, как именно возникла жизнь, поэтому не можем судить, в какой мере она продолжает общий прогресс Метагалактики, а в какой является случайной флуктуацией, связанной с этим прогрессом лишь побочно. Наличие этого провала и не позволяет считать доказанным существование общеметагалактических законов развития (закономерности перехода от биологической жизни к социуму понятны в большей мере).

Хотя «флуктуационная» трактовка скачка от неживого к живому в принципе допустима, в методологическом плане она весьма уязвима, ибо отрывает случайность от необходимости, абсолютизируя первую и превращая ее в доминирующую силу развития природы. Это не Космос, а Хаос. Между тем взаимосвязь случайности и необходимости — момент, проявляющийся особенно ярко именно там, где роль случайности действительно велика. В частности, мутации случайны, но направленность эволюции (либо «главной ветви» ее) от одноклеточных к высшим приматам и человеку отрицать трудно. И хотя аналогия, как известно, не доказательство, но и методология — не набор готовых рецептов. При анализе проблемы скачка к живому можно руководствоваться как чисто «флуктуационным» подходом, так и подходом, учитывающим роль необходимости, порой «спрятанной» на глубинном уровне процесса, в одной из его «сущностей», но от того не менее важной. Правильность выбора будет установлена лишь в процессе решения задачи.

Если все же общие законы, охватывающие все структурные уровни Метагалактики, реально существуют, то какова может быть их природа? В. В. Казютинский предположил, что такие законы могут носить, в частности, общесистемный характер21. Действительно, важнейшей целью системных исследований является преодоление «узкодисциплинарных» взглядов на мир, поиск закономерностей, охватывающих различные сферы реальности. Одним из результатов этих разработок в перспективе должно стать системное представление Вселенной в аспекте возрастающей сложности и организованности состояний материи. Исследования в этом направлении только начинают развиваться и находятся пока на «допарадигмальной» стадии, стадии выработки основополагающих принципов и методов. Причем любопытно, что уже на этом этапе ощущается потребность в «специфически системных представлениях о космосе, которые не сводятся к традиционным и в известном смысле им противостоят»22. Редукционизм, неизбежный при попытках «физического» (а в какой-то мере — и кибернетического) описания «биологического космоса», оказывается серьезной преградой для понимания природы последнего. Разумеется, речь идет не о давно скомпрометировавших себя установках на «изгнание» физико-химических и кибернетических мегодов из биологии под предлогом их «неадекватности» биологическому уровню движения материи, а скорее о неполноте описания сложных систем методами, выработанными на основе изучения систем значительно более простых. «...Традиция точного научного мышления,— отмечает Ю. А. Шрейдер,— очень тесно привязана к описанию физико-химического космоса, и для перехода к изучению живого по существу (а не только физико-химических феноменов в живом) необходим пересмотр многих «очевидных» положений»23.

Строго говоря, проблема состоит не столько в создании адекватных системных методов для изучения сложных систем («живая система» в данном случае — не аналог «биологической», но лишь указание минимального уровня сложности), сколько в выработке единого системного представления космоса, при котором простые системы явятся предельным случаем сложных, а методы изучения первых — предельным случаем методов изучения вторых. В настоящее время движение научной мысли имеет скорее противоположное направление, и даже общая теория систем, при всей ее ориентации на целостность изучаемых объектов, несводимость их к сумме элементов, далека от подобного уровня.

Разумеется, приведенные соображения не претендуют на теоретическое решение проблемы существования ВЦ — они скорее очерчивают некоторый набор эвристик, в рамках которого мы можем рассчитывать прийти к такому решению. Для организации поиска важнее исходная модель объекта, который мы ищем, чем строгое обоснование необходимости его существования. Наличие такого обоснования, разумеется, повышает шансы на успех поиска и субъективную уверенность исследователей в его перспективности, но и отсутствие теории генезиса искомого объекта само по себе не исключает возможности успеха. «Картинные» основания введения объекта могут быть достаточно серьезны, чтобы обратиться непосредственно к поиску, в той или иной мере минуя этап теоретического решения проблемы существования. Однако тем большую важность приобретает в подобном случае наряду с корректной моделью объекта детально разработанная методика его поиска.

§ 2. Поиск как вид познавательной деятельности

Поиск — это деятельность по обнаружению объекта или явления, существование которого предсказано из теоретических соображений. Обнаружить объект X — значит установить, что он объективно существует и что его характеристики в целом совпадают с теми, которые следуют из принятой теоретической модели. В результате успешного проведения поиска эмпирически решается проблема существования данного объекта и исследователь получает возможность откорректировать свои исходные теоретические представления о нем.

Введем понятие субъективированной системы как такой системы, которая испытала в своем генезисе или в своей истории непосредственное либо опосредованное другой системой деятельно-стное воздействие социального субъекта. Очевидно, что социальный субъект, являющийся подсистемой КЦ, также «субъективирован».

Наиболее «развитым» случаем поиска в (под)проблеме SETI можно считать попытку обнаружить и изучить ВЦ как целое. Вместе с тем этот вариант не единственно возможен и даже, по-видимому, не наиболее вероятен. В общем случае космическая цивилизация А обнаруживает некоторую субъективированную систему Q и посредством ее изучения получает информацию о космической цивилизации В. Следует, таким образом, различать ги потетический и непосредственный гипотетический объекты поиска (соответственно — космическая цивилизация В и субъективированная система Q).

С точки зрения деятельностного подхода к анализу проблемы ВЦ систему Q можно представить следующим образом: это социальный субъект (в узком смысле) Во (индивид либо социальная группа) и/или средства деятельности (культура как технология) и/или результаты деятельности («культурная среда»; измененные естественные и «иные социальные» системы). Поиск может осуществляться в (предполагаемом) ареале существования космической цивилизации В, в ареале космической цивилизации А, вне ареалов.

Деятельность, средства и/или результаты которой мы ищем, также можно классифицировать в соответствии с тем или иным существующим делением. Конкретизируя предполагаемые объекты этой деятельности, мы получим некоторую типологическую схему поисковой активности. Эта схема учитывает четыре составляющие поиска: какие компоненты системы деятельности цивилизации В мы ищем; компоненты какой деятельности являются объектом поиска; на что, предположительно, эта деятельность (была) направлена; где предполагается существование непосредственного объекта поиска? Конкретных вариантов поиска может быть (в зависимости от «дробности» деления составляющих) достаточно много, причем не всегда эти варианты должны быть взаимоисключающими. Так, проект «Озма» с данной точки зрения представляет собой поиск результатов коммуникативной деятельности (текста, посланного ВЦ), направленной на земную цивилизацию как на «объект коммуникации», в пределах ареала существования этой цивилизации. Но в той же мере это поиск «группы радиоастрономов», осуществляющей коммуникативную деятельность из ареала существования своей цивилизации.

«Предметная» схема поисковой деятельности включает в себя следующие компоненты:

1. Субъект поиска — космическая цивилизация А.

2. Непосредственный субъект поиска (НСП) — социальная система Ао, реально осуществляющая поиск24.

3. Район нахождения НСП Ао.

3. Средства поиска — техника и знания, позволяющие его осуществлять (≠ успешно осуществить!).

4. Гипотетический объект поиска (ГОП) — космическая цивилизация В.

5. Район предполагаемого нахождения ГОП.

6. Непосредственный гипотетический объект поиска (НГОП) — субъективированная система Q.

7. Район поиска — область предполагаемого нахождения НГОП Q .

8. Реальные объекты поиска (РОП) — множество систем, находящихся в пределах «района поиска» и доступных для поисковой деятельности с помощью выбранных социальным субъектом Ао средств поиска25.

10. Непосредственные реальные объекты поиска (НРОП) — подмножество РОП, которое привлекло внимание в данном поиске (например, с точки зрения некоторых предварительных критериев отбора).

Функциональная схема поиска представима следующим образом26:

1. Исходная ситуация и условия поиска.

2. Мотивация. Цели и мотивы поиска.

3. Ориентация. Выбор средств, района, НГОП, НРОП, стратегии и тактики поиска.

4. Реализация.

5. Результат поиска.

6. Оценка результата и корректировка пунктов 2 и 3.

Под исходной ситуацией и условиями поиска мы понимаем следующие моменты:

1. Наличие непосредственного субъекта поиска (социальной системы Ао).

2. Наличие теоретической модели, обосновывающей существо вание, местоположение, природу и уровень развития гипотетического объекта поиска — космической цивилизации В, а также (вернее, в первую очередь) соответствующие характеристики не посредственных гипотетических объектов поиска.

3. Реальные характеристики космической цивилизации В и возможных НГОП («с точки зрения внешнего — по отношению к космическим цивилизациям А и В — наблюдателя»).

Очевидно, что степень близости представлений непосредственного субъекта поиска Ао о характеристиках КЦ В и НГОП Q к их реальным «значениям» оказывает решающее влияние на исход поиска.

В процессе подготовки к поиску субъект Ао должен также перевести описание объекта Q с теоретического на квазиэмпирический («феноменологический») уровень, задать те «внешние», фиксируемые в опыте параметры и их границы, которые выделяют искомый объект среди прочих. Такой перевод вносит дополнительную неопределенность в поиск — ибо отнюдь не всегда (особенно для сложных систем) он является достаточно однозначным. Это приводит к необходимости ориентироваться в процессе поиска не на одну «феноменологическую модель» объекта Q , а на целую группу их и, естественно, затрудняет опознание. Однако при неудаче исследователь может некоторое время ограничиваться корректировкой «феноменологии», не касаясь собственно теории.

В зависимости от того, как именно конструируется исходная теоретическая модель непосредственного гипотетического объекта поиска, мы можем выделить два главных варианта поиска ВЦ: поиск дедуктивно направленный (астросоциологическая теория дает модели КЦ В и НГОП Q, субъект Ао ищет их реальные эквиваленты) и поиск квазииндуктивно направленный (некоторое «странное» явление, обнаруженное вне рамок астросоциоло-гии либо в ее рамках, но не соответствующее уже имеющимся моделям, «подсказывает» исследователю идею адекватной теоретической модели. В последнем случае речь идет именно о «подсказке», а не о модели как результате индукции).

Мотивация поиска — вопрос весьма важный и неразработанный. Практически это вопрос о том, каковы социальная ценность и целесообразность контактов с ВЦ, оправдывающие их поиск. Иными словами: существуют ли у КЦ (земной, в частности) такие потребности, которые для своего удовлетворения требуют контактов с другими КЦ, причем «затраты» на эти контакты не должны выходить за «разумные» пределы. Очевидно, есть смысл исходить при анализе этого вопроса из главной цели социальной деятельности, которая заключается в обеспечении сохранения и развития конкретной КЦ, а также развития всей социальной формы материи во Вселенной. С этой точки зрения мотивы для установления контактов могут быть сгруппированы в первом приближении следующим образом:

1. Непосредственные практические потребности сохранения и развития цивилизации.

2. Перспективные практические потребности.

3. Непосредственные научно-познавательные потребности.

4. Перспективные научные потребности.

5. Этические и другие потребности.

В настоящее время у земной цивилизации, по-видимому, нет таких практических потребностей, которые можно было бы удовлетворить только путем контакта с ВЦ. Но, во-первых, это не значит, что такие потребности не могут появиться в будущем. Во-вторых, цивилизация, уровень практической деятельности которой уже принял планетарный характер, должна представлять себе и перспективы своей будущей космической деятельности. В-третьих, контакт, видимо, может привести не только к более эффективному удовлетворению каких-то старых потребностей, но и к появлению новых, и неизвестно еще, что важнее. Наконец, в-четвертых, возможно существование научно-познавательных потребностей, удовлетворимых только с помощью контакта (дистанционного, если невозможен непосредственный). Целью поиска является обнаружение, установление факта существования субъективированной системы Q , а опосредованно — и космической цивилизации В. Для этого субъект Ао должен изучить качественные и количественные характеристики реальных объектов поиска с точки зрения исходной модели системы Q и выделить те объекты {Qr}i , которые соответствуют этой модели. Подобное исследование будет носить, скорее всего, многоступенчатый характер — от использования предварительных критериев для выделения объектов, «похожих» на Q , «подозрительных» в плане их возможной субъективированности, до углубленного изучения последних. Такова будет общая стратегия поиска.

Средства поиска должны обеспечить возможность изучения реальных объектов поиска в выбранном районе, причем изучения именно в тех аспектах, которые учтены в имеющейся модели системы Q . Для поиска важны не любые характеристики искомого объекта, но прежде всего те из них, по которым он должен максимально отличаться от своего «фона». Заметим, что, если возможности наличных средств поиска не соответствуют имеющимся у субъекта А теоретическим представлениям о НГОП Q , поиск осуществить невозможно — он будет «отложен» до достижения такого соответствия (причем «двигаться», изменяться могут и средства, и представления). Именно «пересечение» исходных представлений о местонахождении и характеристиках объекта Q с техническими возможностями средств поиска ограничивает (хотя и не определяет однозначно) выбор района поиска.

В процессе реализации поиска социальный субъект Ао может пойти двумя противоположными (и в то же время дополнительными) путями — путем «картинного» поиска и путем поиска объектного. В первом случае с точки зрения теоретической модели НГОП «проверяются» объекты, которые обнаружены и в определенной мере изучены в рамках других дисциплин и областей исследования. Во втором исследователь сразу обращается к реальному миру, пытаясь с помощью экспериментов и наблюдений установить факт существования в нем реальных аналогов НГОП. Разумеется, эти варианты могут сочетаться: результат «картинного» поиска, скорее всего, потребует дополнительных исследований реальных объектов, а в процессе объектного поиска мы всегда ориентируемся на существующую картину мира. Если речь идет об объектном поиске, то НГОП Q может находиться либо в ареале существования космической цивилизации А, либо вне ее ареала. В первом случае реальные объекты поиска наиболее доступны и могут изучаться с применением экспериментальных методов. Если же космическую цивилизацию А и район поиска разделяет значительное — космическое — расстояние, ситуация усложняется. Основными методами поиска становятся пассивное и активное наблюдение. Первое заключается в фиксировании тех или иных излучений от реальных объектов поиска, а второе — в посылке излучений и фиксировании «реакций» РОП (в простейшем случае субъект Ао старается уловить отраженное излучение и по нему составить представление об отразившем его объекте).

Вместе с тем социальный субъект Ао может пытаться: 1) улучшить характеристики имеющихся у него средств поиска либо дополнить их новыми, более совершенными средствами; 2) приблизиться к району предполагаемого нахождения НГОП Q . В последнем случае мыслимы разделение, или частичный перенос, средств поиска — при этом некоторая подсистема последних покидает ареал существования КЦ А, будучи соединена с оставшейся подсистемой каналом связи (пример — «зонд Брейсуэлла»); полный перенос средств поиска (возвращаемый автономный зонд); перенос и средств поиска, и субъекта Ао (пилотируемый космический корабль).

Исследовав выбранный район и изучив находящиеся там объекты, субъект Ао придет к какому-то результату поиска — обнаружит объект Qr , соответствующий модели НГОП Q (причем не только «на первый взгляд» с точки зрения предварительных критериев, но и сущностно подобный этой модели), либо не обнаружит такого объекта. Очевидно, что при существенном расхождении действительного результата с ожидаемым непосредственный субъект поиска может в каких-то пределах корректировать исходные гипотетические представления о космической цивилизации В и объекте Q, стратегию, тактику и технику поиска и даже изменять мотивацию27.

Поскольку поиск объекта Q сводится в конечном счете к изучению некоторых «подозрительных» объектов (РОП) и сравнению их с исходной моделью, нам необходимо подробнее рассмотреть структуру научного исследования вообще. Обсуждая в главе I, § 1 некоторые из существующих моделей развития науки, мы исходили из представления о научном исследовании как о деятельности по выдвижению и решению научных проблем. Она может носить эмпирический и теоретический характер. Не углубляясь в анализ этих понятий (вопрос об эмпирическом и теоретическом, с одной стороны, широко обсуждается в литературе28, а с другой — достаточо сложен и «тонок»), мы будем в целом ориентироваться на развиваемое В. С. Швыревым понимание эмпирического познания как «деятельности по применению концептуальных средств, а теоретического познания — как «деятельности по совершенствованию концептуальных средств»29. Это, разумеется, весьма абстрактная характеристика основных форм научного познания, но в ней схвачены как наиболее существенные особенности этих форм, так и их тесная взаимосвязь.

«Эмпирическое исследование,— по определению В. С. Швыре-ва,— это активная познавательная деятельность, центром тяжести которой является осмысление, истолкование данных «живого созерцания» в соответствующей сетке ... логических категорий»30. С известной долей схематизма процесс эмпирического исследования можно представить в виде следующей последовательности этапов:

1. Изучение качественных и количественных характеристик объекта, явления X (получение эмпирических данных).

2. Статистическая и любая другая генерализующая обработка данных (выделение инвариантов и регулярностей31).

3. Интерпретация, истолкование полученных инвариантов и регулярностей в исходном понятийном каркасе, который задавал «отправную понятийную сетку координат, воспроизводящую определенные представления о предмете исследования»32. Результатом такой интерпретации является эмпирическая модель явления, эмпирический факт X *.

Подчеркнем, что под эмпирическим фактом мы понимаем не просто некоторый комплекс фактофиксирующих предложений, а определенную модель —хотя и остающуюся в целом на уровне «видимости», «внешнего», «явления», но уже в значительной мере свободную от «затемняющих случайностей» и ошибок восприятия, выраженную в логических категориях и «подготовленную» к процессу теоретического объяснения. На эмпирическом уровне развитой науки концептуальную «систему координат» задает теоретическая онтология «парадигмальной теории» или — в крайнем случае — специализированная картина мира данной области исследования; на эмпирической стадии развития науки эта система базируется преимущественно на общей картине мира (научной — но и сохраняющей в себе ряд элементов «обыденных», вненауч-ных). Отсюда — известная доля «произвольности» эмпирического факта, определенной независимости (вернее — неполной зависимости) его даже от результатов генерализации, и тем более — от исходных данных самих по себе. Наиболее «жестким» ядром эмпирических знаний выступают с этой точки зрения инварианты и регулярности — их концептуальная нагруженность существенно ниже, чем нагруженность эмпирических фактов; вместе с тем они уже не столь «случайны», как «просто данные»33.

Остановимся несколько подробнее на вопросе о соотношении интерпретации эмпирических данных и описания явления X . Вряд ли можно согласиться с Е. П. Никитиным в том, что под описанием в научном исследовании необходимо понимать исключительно «фиксацию результатов опыта»34. Такая фиксация сама по себе есть еще не описание объекта, а лишь описание результатов наблюдений и экспериментов. Описание в строгом смысле — это терминологическая, «языковая» сторона концептуальной интерпретации инвариантов и регулярностей. Можно сказать и иначе: интерпретация результатов опыта — это смысловой аспект перевода описания этих результатов в описание объекта исследования. При этом содержание описания изменяется: углубляется, обогащается, если выбранная система категорий адекватна действительной природе явления X , и обедняется, искажается при неадекватности категориальной системы.

Теоретический этап познания объекта (явления) X заключается в объяснении эмпирического факта X * посредством некоторой теории Т (уже существующей или же построенной специально для данного случая) и в доказательстве правильности этого объяснения путем проверки вытекающих из него предсказаний. Чтобы раскрыть сущность явления35, мы должны включить описывающий его эмпирический факт в теорию; иными словами — концептуальная модель явления X должна дедуцироваться (разумеется, не обязательно в строгом смысле этого слова — скорее, просто выводиться как некоторое следствие) из системы законов данной теории36. Объясненный эмпирический факт и представляет собой факт науки ( X **).

Очевидно, что точно так же, как на основе одних и тех же эмпирических данных можно построить различные эмпирические факты (описания явления в различных теоретических онтологиях). на основе одного и того же эмпирического факта могут быть сконструированы различные (по-разному объясненные) факты науки. Эмпирические данные сами по себе, не будучи интерпретированы в некоторой теоретической онтологии, не могут быть и объяснены.

Говоря об объяснении как «подведении» явления под теорию, не следует забывать о конструктивном, не чисто аналитическом характере этого процесса. Только в элементарных случаях для объяснения достаточно простой ссылки на закон. «...Рассматривая структуру объяснительного процесса... следует иметь в виду не только саму по себе процедуру включения объясняемого явления в качестве элемента в «теоретический мир», описываемый наукой, но и те модификации и конкретизации в этом мире, которые позволяют осуществить это включение»37. Формирование новой теории, призванной объяснить явление X , и есть предельное проявление конструктивного характера научного объяснения.

Разумеется (и это вытекает уже из представления о направляющем влиянии исходного теоретического каркаса на эмпирический базис исследования), этапы эмпирического и теоретического изучения явления X — это не просто последовательные стадии «линейного процесса», а скорее компоненты достаточно сложной и «многосвязной» познавательной системы. Реально знание о явлении X на каждой стадии его изучения существует, с одной стороны, в форме исходной дедуктивной концептуальной модели его, нагруженной некоторым (меняющимся в процессе исследования) «эмпирическим содержанием», а с другой — в форме «текущей» индуктивной38 модели объекта, ориентирующейся на конкретный эмпирический материал. Если их различия незначительны (т. е. эмпирические данные достаточно хорошо укладываются в исходную теоретическую схему), то можно говорить об одной модели— дедуктивной, конкретизируемой применительно к эмпирии. Возможность конкуренции нескольких моделей принципиально мало что меняет, ибо для нашего рассмотрения противопоставление «дедукция—индукция» важнее, чем количество конкурирующих моделей.

Ошибочно полагать, что, имея лишь некоторые отрывочные данные об объекте, исследователь «работает» исключительно с ними, и только добившись полноты данных и выделив из них некоторые инварианты, переходит к интерпретации последних. На деле уже «единичное данное» имеет какое-то значение отнюдь не само по себе, а как «повод» для конкретизации «прямой» дедуктивной и построения «встречной» индуктивной модели. Взаимодействие их между собой и с эмпирическим материалом и дает в результате эмпирический факт. В этом плане интерпретации как отдельного этапа эмпирического исследования вообще не существует — она (как, очевидно, и описание объекта) имеет место на любой стадии исследования. Другое дело, что интерпретация инвариантов значительно «весомее» интерпретации отрывочных данных, и только построенная на ее основе квазииндуктивная «встречная» модель объекта (явления) может «всерьез» конкурировать с дедуктивной моделью или обоснованно соответствовать ей.

Аналогичная ситуация складывается в процессе поиска гипотетического объекта Q . Факт существования этого объекта (вернее— его реального аналога Qr ) есть знание, содержащее в себе как «экзистенциальную» компоненту (объект Q существует), так и компоненту «эссенциальную» (существует именно объект Q ). Подобное значение может принимать форму первичного факта существования — построенного непосредственно на основе эмпирических данных, которые не подвергались никакой дополнительной обработке (и хотя субъект рискует ошибиться, оперативность опознания бывает важнее его надежности), но может строиться и как «обычный» эмпирический факт (процедура более длительная, но и оставляющая меньше поводов для сомнений). Сравнивать информацию, полученную при изучении реального объекта поиска, с эталонной моделью объекта Q можно на любом этапе исследования, но на этапе сбора эмпирических данных такое сравнение наименее убедительно, на этапе конструирования эмпирического факта — убедительно в максимальной (хотя и не в полной) степени, а на этапе теоретического объяснения оно просто элиминируется, так как само объяснение заменяет сравнение с эталоном.

Итак, мы видим, что факт существования объекта Q совпадает с эмпирическим фактом Qr *, моделирующим данное явление и соответствующим его теоретической модели39. Что же представляет собой факт несуществования объекта Q ?

Если в процессе поиска нам длительное время не удается найти объект X , мы будет пытаться, с одной стороны, модифицировать теорию Т, которая предсказывает его существование (и соответственно — изменить параметры дедуктивной модели), а с другой — построить альтернативную теорию Т ' , объясняющие способности которой были бы не хуже, чем у теории Т, но которая «не нуждалась бы» в объекте X . В случае успешного построения такой теории (особенно если она предсказывает некоторый «альтернативный объект» X ', для которого нет места в теории Т и который мы обнаруживаем), первая теория считается неверной, а объект X — несуществующим. Но в отсутствие альтернативной теории Т ' модификации Т могут продолжаться неопределенно долгое время, включая и такие — в известной мере, «тупиковые»— допущения, как заключение о невозможности наблюдать объект X в свободном состоянии или о том, что X — «чисто идеальная вспомогательная конструкция» и т. п.

В проблеме ВЦ ситуация носит еще более сложный характер. Возможность существования ВЦ не выводится из некоторой теории, но дедуцируется из общих соображений, общей картины мира, причем конкретные вероятностные оценки этой возможности могут кардинально различаться между собой (в соответствии с разницей в оценках различных составляющих «формулы Дрейка») . В итоге диаметрально противоположные выводы о населенности космоса оказываются теоретически равнодопустимыми. Это говорит, с одной стороны, об ограниченности современной научной картины мира, которая по существу «безразлична» к существованию или несуществованию разумной жизни (выводимость из нее возможности существования ВЦ не означает пока что ничего большего, чем отсутствие запрета на них), а с другой — о значительном «потенциале поиска» в этой области.

На современном уровне развития науки мы не можем осуществить теоретический выбор между моделью «кишащей жизнью Вселенной» и представлением о значительной редкости КЦ (т. е. существует неопределенность наших знаний о распространенности ВЦ). Чтобы такой выбор стал возможен, мы должны располагать развитыми теориями: 1) формирования планетных систем; 2) возникновения жизни; 3) возникновения и эволюции социальной ступени развития материи в космосе. Поскольку таких теорий пока нет, исследователь свободен делать те допущения, которые можно экспериментально проверить. В этом плане редукция поиска ВЦ к поиску их радиосигналов, лежащая в основе первой постановки, была одновременно и произвольной, и неизбежной.

Вернемся к анализу астросоциологического парадокса. Здесь специфика процесса поиска ВЦ вырисовывается особенно ясно. «Левая» часть АС-парадокса — это комплекс общетеоретических, мировоззренческих положений, конкретизированных (с помощью ряда дополнительных гипотез) до уровня, допускающего возможность непосредственной эмпирической проверки. Что же представляет собой его «правая» часть — те осмысленные, интерпретированные в «исходной концептуальной системе» результаты CETI - экспериментов, которые и вступают в противоречие с собственными теоретическими предпосылками? Являются ли эти результаты эмпирическим фактом в строгом смысле слова? (То, что это не факт науки,— очевидно, ибо он не имеет теоретического объяснения).

Пытаясь обнаружить некоторый абстрактный гипотетический объект поиска Q , допустимый в рамках первой постановки (например, электромагнитные сигналы, посылаемые ВЦ непосредственно или с помощью кибернетических зондов), исследователь в каждом отдельном эксперименте имеет дело уже с конкретным гипотетическим объектом поиска — сигналами определенного типа, частоты, мощности и т. д. «Разброс» предполагаемых параметров этого объекта неизбежен, но он должен быть достаточно мал, чтобы возможно было уверенно опознать объект, сравнив его с «эталоном» (и достаточно велик, чтобы охватывать некоторый класс сигналов). Характеристики конкретного гипотетического объекта поиска неразрывно связаны с возможностями поисковой техники, и отрицательный исход отдельно взятого эксперимента не может считаться решающим. В результате такого эксперимента исследователь получает эмпирический факт отсутствия объекта поиска определенного конкретного типа в определенном районе в определенный период времени. Для того, чтобы получить эмпирический факт отсутствия «абстрактного» объекта поиска (например, радиосигналов вообще), он должен провести серию экспериментов, которая «перекрывала» бы все возможные конкретные типы Q либо по крайней мере охватывала бы значительное количество их. При этом — учитывая «интенсивно эволюционный» характер гипотетических ВЦ — изучение максимального числа возможных радиоисточников в какой-то мере заменяет «очень длительный» поиск и позволяет распространить этот эмпирический факт за пределы непосредственного времени наблюдения. Здесь уже результаты отдельно взятых экспериментов играют по отношению к «общему» эмпирическому факту роль данных, которые должны быть получены, генерализованы и интерпретированы.

Если даже ограничиться пониманием результата генерализации данных как «статистического резюме» их (что, вообще говоря, не совсем точно), можно утверждать, что уровень статистической достоверности результатов проведенных CETI-экспериментов весьма незначителен40. Иными словами, «встречная» квазииндуктивная модель «молчащего космоса» покоится на очень ненадежных основаниях и не может пока «рационально» конкурировать даже с весьма произвольной «прямой» дедуктивной моделью. Но дело не только в этом. Отсутствие исходной теории приводит к тому, что спектр возможных модификаций дедуктивной модели становится практически беспредельным. Любая «эмпирически проверяемая» модификация тем самым законна. Даже если удастся достичь высокой статистической достоверности в «отрицательных» экспериментах по радиопоиску ВЦ, это, строго говоря, не позволит сделать заключения об отсутствии ВЦ, ибо нет закономерного перехода от отсутствия сигналов к отсутствию самих цивилизаций.

Заметим, однако, что, хотя эмпирические основания астросо-циологического парадокса и не являются «настоящим» эмпирическим фактом (они могут быть названы квази- или даже псевдофактом), научное сообщество (включая и многих исследователей, непосредственно занимающихся проблемой ВЦ) все же воспринимает их как таковой и соответственно АС-парадокс — как вполне реальное противоречие, требующее объяснения41. Основная причина этого кроется, на наш взгляд, в существенно воззренческом характере исходных предпосылок поиска, в их опоре на современную естественнонаучную картину мира. «Внутрикар-тинные» модификации этих предпосылок неизбежно представляют собой ad hoc допущения, и даже если предположить, что у них есть какие-то «внешние оправдания», от «внутреннего совершенства» (в эйнштейновском смысле) они далеки. В той мере, в какой исходные предпосылки кажутся естественными, их изменения выглядят весьма произвольными. Если же речь идет о модификации картины как целого, то это операция значительно более трудная и болезненная, чем внесение частных изменений. И это уже не вопрос конкуренции теорий, а вопрос практики как критерия истины ( = практики как «непосредственной действительности человеческого существования», не «практики эксперимента и наблюдения», неизбежно требующих наличия некоторой интерпретирующей теории). Естественно, что в подобных условиях исследователи предпочитают сохранять исходные установки неизменными возможно дольше (что, собственно, и входит в противоречие со стремлением использовать эмпирические данные, не дожидаясь, пока их станет достаточно много).

Заметим, что само по себе знание о существовании объекта X , полученное на основе эмпирического факта X *, объясняемого теорией Т, не «окончательное». Один и тот же эмпирический факт различные научные теории могут объяснять по-разному. Выбор «правильного» объяснения, являющийся результатом их конкуренции, не содержит в себе гарантий собственной правильности. Лишь когда явление X будет включено — соответственно собственной природе — в систему человеческой деятельности, практика как окончательный критерий истины (и «истины сущности», и «истины существования») придаст ему «окончательно реальный» статус.

Для установления существования КЦ адекватным способом деятельности является, как мы отмечали выше, общение в широком смысле, контакт цивилизаций. Е. Т. Фаддеев, давая определение предмета астросоциологии, включил в него и «мыслимые взаимосвязи и взаимодействия между социальными подструктурами»42. С общеметодологических позиций это вполне допустимо и законно; но конкретная ситуация, сложившаяся в проблеме ВЦ, заставляет выделять теорию контактов между КЦ (контактоло-гию) как относительно самостоятельную, хотя и тесно связанную с собственно астросоциологией область. Необоснованное отождествление отрицательных результатов проведенных CETI -экспе- ментов с отрицательным ответом на основной вопрос проблемы ВЦ есть в первую очередь следствие того, что эмпирическому базису, полученному в результате этих экспериментов, приписывается астросоциологический характер, тогда как на самом деле это преимущественно контакта логический (причем узкий, неполный, «обыденный») базис. Из отсутствия коммуникации с ВЦ, строго говоря, не следует даже отсутствие контакта с ними, не говоря уже об отсутствии самих ВЦ.

В современных условиях, когда никакой собственно астросоци-ологической информации у нас нет, разработка теории контактов приобретает для проблемы ВЦ едва ли не решающее значение. В следующем параграфе мы рассмотрим один из возможных методов построения такой теории; пока же отметим, что именно активность ВЦ, их субъектный характер существенно изменяют схему процесса поиска в этой области, делают его, с одной стороны, более простым (ибо в поиске мы можем рассчитывать на содействие «искомой стороны»), а с другой — более сложным, чем поиск объекта (ибо характер этой активности не может быть просто угадан, он должен предсказываться на основе определенной теории).

§ 3. Структура контакта

Предметом контактологии, как явствует из самого ее названия, выступают возможные контакты между космическими социальными организмами, их мотивы, сущность, формы проявления. Как и астросоциология в целом, контактология не является «ставшей» наукой (и не будет таковой до момента осуществления реального контакта с ВЦ),но «потенциальность» ее существования несколько отличается от «потенциальности» существования астро-социологии. У контактологии есть некоторый (хотя и очень бедный) эмпирический базис — отрицательные результаты проведенных CETI-экспериментов. Далее, в рамках первой постановки были предложены некоторые методы установления контакта с ВЦ и доказано, что при использовании этих методов установление контакта технически возможно. Даже если окажется, что ни одна из ВЦ никогда этими методами не пользовалась, данный вывод останется в силе. Таким образом, техническая контактология имеет в своем активе некоторые реальные достижения, и любые будущие построения в области теоретической контактологии не могут их не учитывать.

Методом, наиболее отвечающим задаче создания теоретической контактологии, представляется нам метод восхождения от абстрактного к конкретному. В одной из наших работ мы определили контакт любых систем как взаимодействие между ними43. Очевидно, что то же верно и для случая социальных систем, в частности — КЦ. Уточним, однако, что такое взаимодействие может носить и односторонний характер, т. е. являться, строго говоря, лишь воздействием космической цивилизации А на космическую цивилизацию В. Подобную ситуацию, характерную для определенных типов опосредованного взаимодействия вообще, подробно проанализировал Б. С. Украинцев: «...Незавершенное взаимодействие наблюдается, когда посредствующий объект... является потоком или излучением, направленным только от первого конечного объекта», а также «когда один из взаимодействующих объектов, первым начинающий взаимодействие, недолговечен и существует в течение меньшего времени, чем то, которое необходимо для наступления полного взаимодействия...»44. При взаимодействии КЦ мыслимы оба эти случая. Таким образом, следует различать контакт как установившееся полное взаимодействие и как взаимодействие незавершенное, одностороннее. Последняя ситуация (воздействие системы А на систему В) и будет элементарной, наиболее простой «клеточкой» процесса контакта, абстрактным представлением контакта КЦ.

Пусть мы имеем две КЦ — А и В — с соответствующими ареалами существования α и β, разделенными достаточно большим (космическим) расстоянием rα β >>0. (Строго говоря, вариант с малым rα β также не исключен. Но по сравнению с rα β >>0 это частный, более простой случай).

По аналогии с понятием «непосредственные субъекты поиска» введем понятие «непосредственные субъекты контакта» — социальные системы Ао и Во, являющиеся подсистемами А и В (в предельных случаях они могут совпадать с А и В либо с единичными элементами А и В — хотя первая возможность представляется скорее абстрактной). Нестрого их можно описать как те «части» КЦ А и В, через которые осуществляется взаимодействие цивилизаций. Если системы Ао и Во в процессе контакта разделены пространством и/или временем, для их взаимодействия необходимы некоторые посредствующие системы. Это — опосредованный контакт. В противном случае мы имеем непосредственный контакт, причем непосредственность эта весьма относительна. Как отмечает Б. С. Украинцев, «взаимодействие любых двух реальных объектов в цепи сложного взаимодействия, хотя и содержит момент непосредственности, все же никогда не бывает полностью непосредственным, оно некоторым образом всегда опосредовано»45.

Схематически контакт как взаимодействие можно представить следующим образом (примем для определенности, что воздействие направлено от космической цивилизации А к космической цивилизации В): A ( to ) A 0 ( to ) Ao ( t 1 ) C 1 ( t 1 ) C 1 ( t 2 ) ... CN ( tm -1 ) CN ( tm ) DP ( tm )* * Dp( tm +1 )...D1( tk -2 ) D1( tk -1 ) B0 ( tk -1 ) B0 ( tk ) B ( tk ).

Компоненты вида C1 (t1 ) C1 (t2 ) и аналогичные им учитывают, что воздействие «проходит» через любую систему за определенное, не равное нулю, время.

Каналом взаимодействия между КЦ является последовательность систем A 0 C 1 ... Cn Dp ... D 1 B 0 , а между непосредственными субъектами контакта — последовательность систем C 1 ... CN DP ... D 1 . Примем, что часть этой цепи от С1 до CN создается космической цивилизацией А (и используется системой Ао), а часть от D 1 до Dp — космической цивилизацией В (и используется системой Во). Цели создания этих последовательностей могут быть связаны с попыткой установления контакта, а могут и не иметь к ней отношения.

В зависимости от наличия или отсутствия «левой» и «правой» частей цепи посредствующих систем канал может быть либо двусторонним (N≠0; Р≠О), либо односторонним (N=0 или Р=0), либо, наконец, «вырожденным» (N=P=O).

Важную роль в процессе контакта играет взаимное расположение непосредственных субъектов контакта (НСК), а также их расположение относительно космических цивилизаций А и В. НСК Aо и Во могут находиться на «большом» расстоянии друг от друга ( rA0 B0 ≈ r α β ) на расстоянии «небольшом» (но все же не равном нулю; 0< rA0 B0<< r α β и наконец, на пренебрежимо малом расстоянии (rA0 B0 ≈ 0 ). Tо же справедливо для расстояний, которые отделяют систему Ао от цивилизации А и систему Во — от цивилизации В. Сочетание этих ситуаций даст несколько десятков возможных общих вариантов космических контактов в зависимости от относительного расположения КЦ и непосредственных субъектов контакта46. Дополнительная «степень свободы» появится, если мы учтем возможность не только пространственного, но и временного различия в положении НСК Ао и Во. Моменты, когда воздействие «покидает» систему Ао и когда оно достигает системы Во, могут разделяться либо «незначительным» временем (Т АоВо= = t k-1 - t1 ≈ 0), либо временем «заметным» (ТАоВо>0)47.

Учитывая возможные варианты взаимного расположения непосредственных субъектов контакта, мы приходим к следующей типологии возможных каналов взаимодействия между НСК Aо и Во:

1. «Вырожденый» канал: r АоВо ≈ 0; Т АоВо ≈ 0. Социальные системы Aо и Во осуществляют непосредственный контакт.

2. Чисто временной канал: r АоВо ≈ 0 ; Т АоВо > 0. Между системами Aо и Во осуществляется (принципиально односторонний!) «контакт через время».

3. Квазипространственный канал: 0< r АоВо << r α β ; Т АоВо ≈ 0 .

4. Квазивременной канал: 0<rAoBo<< r α β ; Т АоВо >0.

5. Чисто пространственный канал: rAoBo ≈ r α β; Т АоВо ≈ 0 . По современным физическим представлениям подобное распространение воздействия с бесконечно большой скоростью «запрещено», но чисто теоретически мы можем оставить для него место в нашей классификации.

6. Пространственно-временной канал: rAoBo ≈ r α β ; Т АоВо >0.

В зависимости от типа канала процесс контакта будет развиваться по-разному, однако в любом случае воздействие системы А на систему В вызовет некоторые изменения в последней, определенным образом коррелированные с состоянием «активной» системы (в некоторый момент t 0 , который естественно считать моментом начала контакта). В любом воздействии можно выделить три стороны: массовую, энергетическую и информационную. Преобладание той или иной стороны дает возможность характеризовать данное взаимодействие как массовое, либо энергетическое, либо информационное. При этом, конечно, «прочие» стороны не исчезают, но лишь отходят на задний план сравнительно с преобладающей стороной. Учитывая связь массы и энергии, можно объединить «масс-энергетические» взаимодействия под общим названием «силовых», противопоставленных взаимодействиям информационным, или сигнальным. Соответственно и изменения, вызванные воздействием социальной системы Aо на социальную систему Во, могут быть силовыми (в предметных составляющих последней) или/и сигнальными (в имеющемся у нее массиве информации). Речь идет, разумеется, о «первичном» изменении, которое явится непосредственным следствием установления контакта; дальнейшие изменения могут затронуть все компоненты системы Во — как предметные, так и информационные.

Приведенная выше схема контакта отражает хотя и незавершенное, одностороннее взаимодействие, но уже «ставший» контакт, в котором КЦ А и В соединены цепью посредствующих систем. Между тем этап формирования этой цепи обладает своими особенностями. Создание канала взаимодействия между социальными субъектами Aо и Во в конечном счете сводится к установлению непосредственного контакта систем CN и DP 48 . Очевидно, что для этого необходимо «совместить» их в пространстве и во времени, а также добиться согласования параметров, которые обусловливают «пересечение» воздействием общей границы этих систем. Заметим, что направленность воздействия от КЦ А к КЦ В сама по себе еще ничего не говорит о том, как именно будет осуществляться «замыкание» цепи посредствующих систем. Последнее зависит в первую очередь от соотношения интенций непосредственных субъектов контакта. Если не учитывать возможность активной отрицательной интенции (предполагающей активное противодействие процессу установления контакта) и ограничиться активной положительной и нейтральной интенциями, то мы должны будем принять во внимание следующие четыре возможности:

1. Социальный субъект Ао активен в воздействии; социальный субъект Во активен в восприятии воздействия. Обе части (будущего) канала созданы для установления контакта. Пример: цивилизация А пытается передать текст в направлении цивилизации В; последняя пытается принять этот текст.

2. Субъект Aо активен в воздействии; субъект Во пассивен в его восприятии. Последовательность систем C 1 ... CN создана с целью установления контакта, последовательность же систем D 1 ... Dp — с другими целями. Пример: чувствительная аппаратура, созданная цивилизацией В для астрофизических исследований, случайно принимает текст, который послала цивилизация Л.

3. Субьект Aо пассивен в воздействии, субьект Во активен в восприятии. Системы D 1 ... DF созданы с «контактными» целями, системы C 1 ... CN — с целями иными. Пример: с помощью техники, созданной для осуществления радиопоиска ВЦ, удается зафиксировать проявления работы сети радио-и телевизионных передатчи ков, обслуживающих «внутренние» потребности иной цивилизации.

4. Оба социальных субьекта пассивны (Aо — в воздействии, Во — в восприятии). Последовательности систем C 1 ... CN и D 1 ... DF созданы в отвлечении от всяких «контактных» намерений. Пример: те же сигналы, что и в варианте 3, приняты «обычной» радиоастрономической аппаратурой.

Последний вариант представляет собой чисто случайное (для обеих сторон) вступление в контакт, и мы его можем пока игнорировать. Отсутствие намерений предполагает и отсутствие деятельности по их реализации. Именно переход к деятельностному рассмотрению этапа установления контакта позволяет нам конкретизировать понимание этого процесса и выявить его основные компоненты и связи. Деятельность является специфически социальным способом осуществления взаимодействия, и контакт КЦ есть некоторая разновидность их космической деятельности.

Попытка установления контакта равносильна поиску социальным субъектом Ао объекта DP или/и социальным субъектом Во — объекта CN , если только не понимать термин «поиск» исключительно в его познавательном аспекте. За неимением лучшего тер-мина можно, по-видимому, прибегнуть к наименованию «квазипоиск». Цель поиска — обнаружение, установление факта существования объекта Q ; в данном же случае цель деятельности заключается в создании условий для непосредственного контакта систем CN и DP и для передачи воздействия из первой во вторую.

Предметная и функциональная схемы деятельности по установлению канала взаимодействия между КЦ А и В в целом аналогичны соответствующим схемам поиска, но имеют и ряд отличий, связанных с несовпадением содержания этих деятельностных структур. Так, для второго варианта интенций субъектом квазипоиска будет цивилизация А, непосредственным субъектом — социальная система Ао, объектом — цивилизация В. Средства деятельности будут включать необходимые знания, технику и цепь посредствующих систем C 1 ... CN , а непосредственным гипотетическим объектом этой деятельности явится система DP 49 . Напротив, для варианта 3 субъект и объект деятельности поменяются местами, последовательность систем D 1 ... DP войдет в число средств, а непосредственным гипотетическим объектом квазипоисковой деятельности станет система CN . Наконец, вариант 1 будет результатом взаимного «наложения» вариантов 2 и 3.

В отличие от квазипоиска как деятельности по созданию канала взаимодействия между КЦ А и В «собственно контакт» есть деятельность по поддержанию и развитию этого канала. В своем наиболее развитом виде контакт КЦ представляет собой процесс их общения в широком смысле, однако в общем случае контакт и общение не тождественны. Если КЦ А только наблюдает КЦ В либо каким-то образом вмешивается в ее историю, рассматривая эту цивилизацию скорее как объект преобразовательной деятельности, чем как равного себе социального субъекта (а полностью исключить возможность подобного варианта мы вряд ли. можем), такой «способ взаимодействия» выступает отрицанием общения, хотя, конечно, и может на каком-то этапе перерасти в общение. Даже коммуникация (как синоним общебия в узком смысле) в известной мере противостоит общению в широком смысле и отнюдь не обязательно должна привести к таковому.

В рамках первой постановки проблемы ВЦ контакт рассматривался исключительно как коммуникация. Хотя подобное ограничение с точки зрения принципов второй постановки и неоправданно, коммуникативная сторона взаимодействия КЦ достаточно важна, чтобы обратить на нее особое внимание.

Выше мы уже отмечали, что характерной особенностью коммуникации как вида деятельности является активность хотя бы одной из сторон в передаче информации. Вряд ли можно согласиться с утверждением М. С. Кагана о том, что в этой ситуации совершенно неприменимо понятие объекта деятельности50. Если «субъектная природа» передающей стороны вне сомнения, то «принимающий» субъект в момент приема информации становится объектом коммуникативной деятельности. С одной стороны, на него ориентируются как на субъекта, обладающего способностью мышления и сознанием. Он не только принимает информацию, но и оценивает ее с точки зрения истинности и соответствия своим идеалам, и при несоответствии может эту информацию отвергнуть. С другой стороны, возможность обратной связи может быть исключена или ограничена (если иметь в виду, например, взаимоотношения отдельного человека со средствами массовой лнформации).

Вместе с тем наиболее развитый вид коммуникации — коммуникация двусторонняя, предусматривающая обмен сведениями, а не только однонаправленную их передачу. Здесь уже субъект-объектное отношение становится значительно более гибким. Если в каждый данный момент оно существует вполне определенно (ибо нельзя говорить и слушать одновременно), то на протяжении достаточно больших отрезков времени субъект и объект то и дело меняются местами, «перетекают», «переливаются» друг в друга, тем самым как бы демонстрируя свою диалектическую природу. В случае, когда текстами обмениваются две КЦ, разделенные расстоянием в несколько световых лет, ситуация становится еще сложнее: параллельно передавая и принимая информацию (т. е. работая в режиме монолога либо «диалога с запаздыванием»), каждая из них выступает и объектом и субъектом одновременно.

Кстати, подобные «переходы» возможны и в условиях познавательной деятельности, когда объектом познания является человек, социальная группа или общество. Для того, чтобы что-то узнать о цивилизации, не обязательно вступать с ней в общение: достаточно иметь такие технические средства, которые позволили бы скрытно изучать ее. В любом эксперименте предпочтителен измерительный прибор, как можно слабее воздействующий на объект исследования: именно поэтому лучший контакт в смысле получения точной информации, видимо, скрытый контакт. Для него характерно выделение познавательной деятельности одной из участвующих в контакте цивилизаций как ведущей.

Разумеется, и в своей скрытой форме контакт не обязан носить исключительно познавательный характер. Отражательный аспект контакта шире аспекта собственно познавательного и включает в себя также ценностно-ориентационные моменты — то, что можно назвать этикой взаимоотношений между цивилизациями. Последний момент весьма важен уже хотя бы потому, что характерен именно для контакта: другие разновидности космической деятельности не имеют непосредственных ценностно-ориен-тационных связей с объектами деятельности. Этика — как и общение— предусматривает наличие в первую очередь межсубъектных отношений (хотя определенный этический момент существует и во взаимоотношениях общества с природой; но здесь он вторичен и опосредован отношением людей друг к другу).

Что касается конкретных разработок этики контакта, то в настоящее время здесь встречаются значительные трудности51. Если исторически-конкретна «планетная» этика, то такова же должна быть и этика «космическая». Но «всеобщей истории цивилизаций» пока не существует; мы не знаем ни инвариантов такой истории, ни ее возможных особенностей. Более того, мы только начинаем выходить из состояния «предыстории» общества, и наши космоэтические построения неизбежно несут на себе «доисторический» отпечаток.

Это, конечно, не значит, что исследовать проблемы космической этики бесполезно. Если, как выразился известный советский востоковед Н. И. Конрад, «гуманизм является идеей по своему общественному содержанию, может быть, важнейшей из всех великих идей, выдвинутых человечеством на протяжении многих тысячелетий его истории»52, то можно ожидать, что космизация этики будет неразрывно связана с космизацией гуманизма. Есть все основания предполагать, что социальная организация высокоразвитых КЦ будет лишена антагонистических противоречий. И только в отношениях, подобных КЦ, этическое, гуманистическое начало может выйти на первый план.

Весьма важным аспектом контакта как разновидности космической деятельности является также аспект преобразовательный. Он не ограничивается непосредственным вмешательством в развитие той или иной цивилизации: даже коммуникативная деятельность может иметь своим следствием существенные изменения в бытии и сознании контактирующих обществ. Уже в силу этого весьма сомнительным становится расчет на «альтруистическую», безадресную передачу высокоразвитыми КЦ какой-либо научно-технической информации. Такой «альтруизм» может в итоге обернуться большими бедствиями для цивилизаций относительно низкоразвитых. Передача знаний, видимо, все же возможна — но только конкретному адресату, с учетом его особенностей и уровня развития. Как известно, «вредные» научные знания отличаются от «полезных» только способом их применения.

Не исключен, разумеется, и скрытый вариант воздействия на развитие цивилизации. Здесь, впрочем, могут быть разные точки зрения, включая и такую, согласно которой никакое вмешательство в жизнь другой КЦ недопустимо без добровольного согласия последней. Подобная ситуация также не исключает преобразовательного аспекта контакта: в частности, он может проявиться в «пограничных» с контактом формах космической деятельности — создании биосферы на безжизненных планетах53 либо влиянии на эволюцию животного мира по направлению к разуму54.

Таким образом, контакт в том или ином виде включает в себя все основные виды и стороны человеческой деятельности — преобразовательную, познавательную, ценностно-ориентационную и; коммуникативную. Подчеркнем — именно включает их, но не сводится к ним, точно так же, как не сводится к этим сторонам (взятым абстрактно, самодовлеюще) реальная система человеческой: деятельности55. Даже в тех исключительных случаях, когда мы можем говорить о «чистом» преобразовании, познании, коммуникации или оценке, эта деятельность неизбежно содержит (в неявном, «свернутом» виде) три другие ее разновидности. Это и понятно, так как человеческая деятельность возникает и развивается не как конгломерат несвязанных (или связанных чисто механическим, «внешним» образом) элементов, но как целостная система, элементы которой в известной мере вторичны и зависят от принятого ее членения56.

Следовательно, контакт КЦ в его деятельностном аспекте представляет собой сложную гетерогенную систему деятельности, изоморфную человеческой деятельности в целом. Понятно, что> подобно любому явлению контакт может существовать и в относительно неразвитых, упрощенных формах, когда одни виды деятельности отходят на задний план, а другие оказываются доминирующими. В этом плане мы можем говорить о преобразовательном, познавательном, коммуникативном «видах» контакта — не-забывая в то же время об известной абстрактности такой характеристики.

«Предметная» схема контакта насколько отличается от схем: поиска и квазипоиска и содержит следующие компоненты:

1. Субъекты контакта — космические цивилизации А и В.

2. Ареалы их существования — α и β.

3. Непосредственные субъекты контакта — социальные системы Ао и Во.

4. Районы расположения НСК Ао и Во — α0 и β0.

5. Район контакта ρ, в котором произошло замыкание цепи взаимодействия Ао—Вo или, другими словами, в котором осуществился непосредственный контакт систем CN и DP .

6. Средства контакта — техника, знания, посредствующие системы, позволяющие поддерживать установленный канал взаимодействия между социальными субъектами Ао и Во, а тем самым — и между космическими цивилизациями А и В.

Что касается функциональной схемы контакта, то ее можно, хотя и со значительной долей абстрактности, представить в виде последовательности этапов, аналогичной принятой нами при описании поисковой деятельности. Здесь исходная ситуация — это результат поиска (вернее, квазипоиска), причем конкретный результат: не просто установление канала взаимодействия, но соответствие этого канала планируемому содержанию контакта. Мотивы последнего лежат в основе мотивов его установления. Равным образом цели контакта (абстрактные — просто соответствующие его типу как деятельности: «преобразовать», «познать», «сообщить текст», «оценить»; и конкретные — как именно преобразовать, что именно познать, какой текст сообщить, что оценить) в значительной мере определяют цели поиска, но могут и корректироваться в соответствии с его результатами.

На этапе ориентации интенционально-активный непосредственный субъект контакта выбирает средства и способ их применения, позволяющие поддерживать и развивать взаимодействие в соответствии с принятыми целями контакта. Использование этих средств на практике даст возможность осуществить некоторую цель контакта (либо приблизиться к ее осуществлению) или как минимум оценить правильность ориентации.

Разумеется, такое представление контакта КЦ в значительной мере абстрактно, так как предполагает, с одной стороны, выделение «чистых» типов контакта («преобразование», «познание», «коммуникация», «оценка»), а с другой — ограничивается некоторым элементарным циклом «исходная ситуация — результат». Между тем «результат цикла» не тождественен, очевидно, «результату контакта», да и конечные цели контакта могут значительно отличаться от целей некоторого этапа контакта.

Вместе с тем, характеризуя контакт КЦ как сложную гетерогенную систему деятельности, мы поднялись на более высокий уровень конкретности в понимании этого явления, чем при определении его как взаимодействия. Следующая ступень конкретизации ведет нас к выходу за рамки «чистых» типов и элементарных циклов контакта.

Согласно Л. фон Берталанфи57, система определяется как комплекс взаимодействующих элементов, причем, разумеется, верно и обратное: комплекс взаимодействующих элементов — это система. А. И. Уемов58 отмечает узость определения Берталанфи, но «узкое» определение — не значит определение «неверное». В частности, по мнению В. Н. Садовского, «в рамках общей теории систем речь дожна идти не о единственном общепринятом значении этого понятия, а о целом семействе значений понятия „система"»59. В этом семействе должно найти свое место и определение Берталанфи — не охватывающее таких систем, как, например, биологический вид, но отвечающее системам типа молекулы, фабрики, стаи, ЭВМ и др.

Итак, результатом установления двустороннего контакта явится образование гетерогенной социокультурной системы, компоненты которой — космические цивилизации А и В — будут связаны «сильно» или «слабо» в зависимости от соотношения характерных времен взаимодействия и изменения каждой из КЦ. В случае же наличия одностороннего взаимодействия возникает квазисистема — объект, обладающий одними свойствами системы, но не обладающий другими, не менее важными. Квазисистема — это как бы недостроенная система. В ней можно выделить элементы, подсистемы, структуру и ряд других специфически системных признаков60, но при этом целостность квазисистемы (т. е. то первоначальное свойство, из которого мы должны исходить, говоря о системе) «вырождена». Одна из компонент может никогда и «не узнать» о том, что она входила в данную квазисистему (например, при «дальнем радиовещании»). Вместе с тем это именно ква- зисистема, так как в дальнейшем развитии процесса контакта принципиально возможно установление двустороннего взаимодействия и формирование, таким образом, уже системы. Конечно, целостность последней также не следует переоценивать — она должна зависеть от таких факторов, как расстояние между КЦ, степень различия между ними по биологической природе, уровню и направлению социального развития и т. д.

Заметим, что даже не контактирующие КЦ могут рассматриваться как компоненты некоторой сверхсистемы — социального уровня развития материи в целом (или в пределах Метагалактики) . Системность здесь того же порядка, что и системность биологического вида — «генетическая» (генезис в данном случае понимается шире, чем когда речь шла об определении понятия КЦ). Социальная форма материи в рамках Метагалактики соотносится с метагалактическими условиями существования жизни и разума. «Контактные» системы при этом занимают промежуточное положение между «одиночными» КЦ и этой сверхсистемой.

В целом контакт КЦ можно определить (на следующем после взаимодействия и деятельности уровне конкретизации) как процесс образования и существования гетерогенной социокультурной квазисистемы. Можно даже сказать, что контакт есть такая квазисистема, поскольку в русском языке слово «контакт» обозначает скорее состояние, чем процесс.

Описание контактной социокультурной квазисистемы должно вестись на тех же трех уровнях, что и описание социокультурной системы (и просто системы) — предметном, функциональном и историческом. Наличие двух основных элементов (общественных разумных существ, принадлежащих разным КЦ) и двух основных подсистем (КЦ А и В) обусловливает гетерогенность контактной социокультурной квазисистемы. Системообразующие связи возникают в результате взаимодействия А и В через непосредственных субъектов контакта Ао и Во (что заставляет выделить Ао и Во как подсистемы контактной социокультурной квазисистемы, «наряду» с А и В).

Способом функционирования данной квазисистемы является контактная деятельность (контакт в его деятельностном аспекте), тогда как техника контакта представляет собой комплекс средств и механизмов, обеспечивающих этот способ функционирования, а общественное сознание космических цивилизаций А и В — его-(гетерогенный) регулятор.

Генезис контакта КЦ (этап квазипоиска) был описан выше. С установлением взаимодействия между КЦ контакт начинает развиваться как «ставшее» явление, и при оценке направления этого развития мы, очевидно, должны исходить из общих представлений о прогрессе и регрессе. Качественное богатство контактной социокультурной квазисистемы есть богатство связей, взаимодействий, отношений между КЦ А и В. В свою очередь рост богатства этих связей (эквивалентный прогрессивному развитию контакта) имеет следствием увеличение целостности контактной социокультурной квазисистемы, развитие ее из квазисистемы в собственно систему. Очевидно, что «конечной точкой» такого прогресса (точкой завершения прогрессивного развития контакта как контакта) является слияние КЦ А и В в единую социокультурную систему, единую КЦ АВ — т. е. гетерогенную (состоящую из генетически различных подсистем) социальную систему, существующую в едином ареале и действующую в рамках единой культуры. Напротив, регресс контакта тождественен уменьшению целостности контактной социокультурной квазисистемы с перспективой полного разрыва всяких связей и взаимодействий.

Разумеется, возможность слияния двух КЦ в одну весьма проблематична и может рассматриваться скорее как некий идеальный вариант, общее направление прогресса контактной социокультурной квазисистемы. Цивилизации А и В могут — в силу большого расстояния между ними — не иметь возможности объединить свои ареалы либо — в силу значительной разницы в биологической природе КЦ или в уровнях развития — культуры. По-видимому, преимущественным направлением прогрессивного развития космического контакта должно быть определенное сближение культур при сохранении культурных различий и разделенности ареалов.

Рассматривая контакт, мы предполагали, что генезис цивилизаций А и В различен. Обратим теперь внимание на случай одинакового генезиса. Пусть планетная космическая цивилизация А в процессе познавательной и преобразовательной космической деятельности освоила, сделала пригодной для жизни и заселила некоторую необитаемую планету. Теперь, очевидно, перед нами будет не планетная, а межпланетная или межзвездная КЦ. Степень ее целостности в условиях биологической и социальной идентичности подсистем А и В будет зависеть прежде всего от соотношения характерных скоростей взаимодействия и изменения и от интенсивности взаимодействия между подсистемами. Это существенно и при взаимодействии социокультурных систем в рамках ПКЦ. (Например, в древности на Земле «скорость взаимодействия» между народностями, чьи ареалы существования не граничили, была относительно небольшой — но и «скорость истории» тоже. Именно возрастание интенсивности и скорости взаимодействия — наряду с общностью генезиса и общим «способом существования» — во многом обусловливает постепенное формирование на протяжении истории земной цивилизации единого потока этой истории.) Однако в случае планетной КЦ интенсивность взаимодействия между некоторыми генетически едиными социокультурными системами не мешает объединять их в понятии КЦ. Причина — та, что, говоря о КЦ, мы противопоставляем некоторое единство космосу, поэтому внутрипланетные разграничения стираются, «объединяются» в этом противопоставлении. Напротив, когда социокультурные системы «разграничены» космосом, данное противопоставление разделяет их еще больше.

Очевидно, что две планетные КЦ, даже генетически единые, но никак не взаимодействующие между собой,— это разные КЦ. Но две ПКЦ, интенсивность взаимодействия между которыми сравнима с интенсивностью взаимодействия между отдельными социокультурными системами «внутри» ПКЦ, представляют собой единую (или, во всяком случае, одну) КЦ. В реальности же возможен целый спектр переходных состояний, причем как интенсивность взаимодействия, так и относительное характерное время его существенным образом зависят от расстояния между «исходной» и освоенной планетой61. При значительном расстоянии (порядка десятков световых лет) не только возрастают технические трудности контактов, но и теряется смысл осуществления интенсивного взаимодействия между подсистемами данной КЦ в силу неизбежного запаздывания такого взаимодействия. Некогда единая культура подсистем А и В распадается на две более или менее самостоятельные, хотя и связанные (через взаимодействие и генетически) культуры.

Итак, КЦ — это планетная КЦ или «экстрапланетная» КЦ, причем последняя представляет собой систему ПКЦ, объединенных общим генезисом62 и культурой. Поскольку единство культуры осуществимо только путем интенсивного взаимодействия между подсистемами КЦ, то понятие контакта как взаимодействия, введенное наряду с понятием КЦ, оказывается неотъемлемым от последнего.

§ 4. На пути к теории метаправа

В главе II мы подчеркивали, что любая КЦ есть по своей сути определенная разновидность социальной (социокультурной) системы. Важным и характерным свойством такой системы служит наличие комплекса социальных норм, регулирующих отношения индивидуальных и групповых социальных субъектов между собой63. На человеческую деятельность эти нормы оказывают влияние прежде всего постольку, поскольку она базируется на кооперации (и вообще — взаимодействии) индивидов и групп либо имеет своим объектом отдельные элементы и подсистемы общества и культуры. Вместе с тем, даже если субъект деятельности — индивид, а объект — природное тело, результаты деятельности могут косвенно затрагивать интересы других субъектов и в силу этого также подлежать социально-нормативной регуляции. Цель последней — обеспечение существования и развития социокультурной системы в границах и направлениях, определяемых присущими ей ценностями и идеалами. При этом, конечно, не следует забывать, что сами ценности и идеалы, бытующие в обществе, про-изводны от материальных условий его существования и в меру классовой неоднородности общества также неоднородны и противоречивы.

«Механизмами», способствующими соблюдению социальных норм, выступают различные нормативные системы. Наиболее важные из них — это право (в обществе, организованном в форме государства), мораль и традиции. Соблюдение принятых норм обеспечивается как за счет санкций при отклонениях от них (со стороны государства — для юридических норм; со стороны общественного мнения — для норм этических и традиционных), так и за счет их интериоризации, достигаемой в процессе воспитания и социализации индивида.

Поскольку формой существования социокультурной системы является деятельность, то и социальные нормы, с одной стороны, формируются и развиваются в деятельности, а с другой — служат (или — должны быть) для этой деятельности определенными «ограничителями». Космическая деятельность человечества, и в частности контакт цивилизаций — не исключение. Выше64 мы определили контакт как гетерогенную систему деятельности, изоморфную человеческой деятельности в целом. Ее ценностно-ориен-тационная составляющая, получающая в ходе контакта дальнейшее развитие и обогащение, в то же время призвана играть роль морально-правового регулятора, накладывающего ограничения на те «схемы» контактной деятельности, которые, будучи эффективными в плане достижения цели контакта, не соответствуют морально-правовым нормам осуществляющей контакт КЦ.

Первым из ученых достаточно четко поставил вопрос о кос-мизации этики К. Э. Циолковский. Он полагал, что все проблемы человеческого бытия нужно рассматривать с точки зрения взаимовлияния космоса и человечества. Этические взгляды К. Э. Циолковского изложены и детально проанализированы в ряде работ советских ученых65, но не исключено, что подлинное осознание их значимости еще впереди.

Надо, правда, обратить внимание на то, что в этике Циолковского есть элементы умозрительности и идеалистического понимания основ нравственности. Это можно объяснить, кроме всего прочего, переходным характером философско-этических построений ученого (последние были поворотным моментом от домарксистских взглядов к диалектическому и историческому материализму в области проблем освоения космоса)66. На космически ориентированное, устремленное в будущее мышление К. Э. Циолковского влияли самые различные философские концепции. К тому же в его время еще не было одного из главных условий для разработки подлинно научной «космической этики» — практической космонавтики.

Тем не менее общая материалистическая направленность научно-технического творчества К. Э. Циолковского благотворно отразилась и на его этических воззрениях. В его «космической этике» есть рациональные моменты, прежде всего антропокос-мизм, ориентация на освоение космоса в качестве средства совершенствования (в том числе нравственного) человека и человечества. Эти рациональные моменты заслуживают развития уже на материале не только теоретической космонавтики, но и космической практики.

И действительно, ныне с этических позиций, с точки зрения оценки космической практики по критерию добра или зла, рассматривается, например, вопрос о целесообразности и полезности космических разработок для удовлетворения насущных нужд человечества. Существующая недооценка космических исследований, особенно в обыденном сознании, преодолевается в той мере, в какой сами космические исследования все больше и больше ориентируются на выполнение многообразных практических задач нашей жизни. Важным средством здесь служит наглядная демонстрация прямого отношения космонавтики к «земным» проблемам, а в ряде случаев — ее незаменимости для решения этих проблем.

Наряду с нравственной оценкой космической практики делаются попытки создать целостную «космическую этику». Такие попытки, в частности, предпринимаются в публикациях некоторых буржуазных авторов67. Анализ их воззрений представляется нужным с двоякой целью: с одной стороны, необходимо с самого начала показать несостоятельность идеалистических и иных буржуазных концепций в данной области; с другой стороны, полезно внимательно рассмотреть некоторые положения зарубежных исследователей, чтобы развить положительные стороны «космической этики» К. Э. Циолковского.

В западной литературе проблемами «космической этики» занимался, например, американский астроном X. Шепли. Он исходил из тезиса о том, что непрерывные войны, хищническое отношение к природе создают опасность гибели человечества, проистекающую от самого человека. «Наш человеческий род, разумный человек,— писал X. Шепли,— переживает в настоящее время одну из своих критических эпох. Преодолеет ли он кризис благодаря применению разума и отказу от неразумной алчности или же присоединится к биологическим неудачникам прошлого, которые из-за неспособности противостоять своим кризисам давным-давно перестали видеть по ночам мир практически вечных звезд?»68 «Космическая этика», по мнению X. Шепли, как раз и предназначена содействовать успешному преодолению кризиса человеческого рода.

В другой линии рассуждений X. Шепли выступает против ан-тропоцентристской тенденции в умонастроениях, которая, полагает он, не исчезла по сей день, даже пройдя исторические формы геоцентризма, гелиоцентризма вплоть до «галактоцентризма»69. Этот автор обращает внимание на бесконечное разнообразие форм и множественность «центров» Вселенной, понимаемых в самых различных ракурсах и отношениях, отсюда выводя свою «космическую этику» и призывая к сосуществованию и взаимопониманию между существами природы и личностями общества. Сосуществование трактуется им в самом широком смысле. Так далекая, казалось бы, от сегодняшней человеческой практики идея множественности обитаемых миров и возможность существования ВЦ должны уже сейчас, учить нас сотрудничеству на Земле не только между людьми разных уровней развития или рас, но и между существами разного порядка70.

С естественнонаучной точки зрения, а также с философско-социологических позиций подобный ход мыслей, конечно, заслуживает внимания, ибо проблема равновесия земной природы и общества принадлежит к числу актуальнейших именно в силу того, что человек во все больших масштабах влияет на природные процессы. Однако в политическом отношении тезис о широчайшем сотрудничестве вводится X. Шепли в русло известной концепции «конвергенции» противоположных социальных систем71. Само определение «космической этики» выглядит у него довольно отвлеченно и расплывчато: «Мы должны стремиться не к росту в размерах, в силе или в долговечности, а прежде всего к росту качеств, которые мы ассоциируем с разумом, к развитию, которое включает в себя нечто неопределимое — сердце и дух. И в этом заключается ядро нашей космической этики»72. X. Шепли не признает, что развитие научно-технического потенциала может в конечном итоге и должно в принципе совершаться вместе с развитием «нравственного потенциала» общества. Те случаи, где между ними имеется разрыв, объясняются неудовлетворительным социальным устройством общества, господством устаревших форм собственности и обусловленных ими норм и побудительных мотивов.

Французский физик Ж. Шарон говорит о «космическом гуманизме». Происходит «...своего рода осознание человеком себя по отношению ко Вселенной,— пишет он,— и оно может рассматриваться как новая форма гуманизма»73. Ж. Шарон называет этот процесс рождением «психокосмического общества»74. Сущность нового гуманизма состоит, по его мнению, в следующем: вместо принципа «съесть или быть съеденным», необходимого в свое время (инстинкт самосохранения), наступает осознание целого и себя как части целого75. Здесь концепция Ж. Шарона примыкает к положению о максимальном (а по существу — «внеклассовом» или «надклассовом») сосуществовании X. Шепли.

Другой автор, один из директоров Национального научного фонда США X. Стивер, предлагает аналогичный вариант «космической этики», считая, что в основу ее должны быть положены три принципа. «Во-первых,— пишет он,— она холистична: она имеет главным содержанием органическое отношение и преемственность между частями и совокупностями целого на Земле. Она связана со всей планетарной системой, а не с разрозненными элементами, не имеющими отношения друг к другу»76. Во-вторых, полагает X. Стивер, космическая этика расширяет число объектов своего приложения, которые теперь включают не только отношения человека к человеку или человека к обществу. «Коперник учил нас, что Земля не есть центр нашей Солнечной системы. Наш выход в космос говорит нам, что человек не есть центр нашей этической системы. В самом деле, в холистической системе нет центра, и человек участвует в системе вместе с другими окружающими существами и объектами, которые заслуживают быть и стали предметом серьезного этического рассмотрения»77. В-третьих, «космическая этика», по X. Стиверу, занимается также процессами в естественных системах. Она выдвигает требование избегать действий, вредящих возможностям какой-либо естественной системы, особенно когда возникает опасность непоправимого ущерба или истощения невозобновляемых ресурсов. И в этом смысле важную роль смогут сыграть искусственные спутники Земли — хорошее средство контроля за состоянием естественных систем, от которых зависит существование человечества.

Введение принципа системности, расширение пространства и объектов этических отношений, конечно, имеют положительное значение. Однако «эколого-космическая этика» в трактовке X. Стивера теряет суть этики как совокупности норм нравственного поведения людей, их моральных обязанностей по отношению к обществу, друг к другу и т. д. Указанный автор не замечает, что отношение людей к природе приобретает моральную окраску лишь постольку, поскольку оно опосредуется этическими отношениями людей друг к другу. Разрушение естественных объектов и их связей оказывается безнравственным вовсе не потому, что вредит, скажем, камню или почве самим по себе, а потому, что последствия этого могут причинить вред другим людям, в том числе и нашим потомкам. Взаимодействие человека с природой в той мере, в какой оно не связано с нравственными отношениями людей, не имеет этического содержания. Иначе всякое использование (точнее — всякий аспект использования) естественных систем, вообще приспособление этих систем к нуждам человека считались бы предметом этики.

Нельзя согласиться с X. Стивером и в том, будто выход в космос доказывает, что человек (общество) не является центром этической системы. В действительности он им остается. Этика, центром которой не выступает человек, видимо, просто есть не этика, а нечто другое.

То же можно сказать и о некоторых взглядах прогрессивного общественного деятеля и ученого А. Швейцера, выступавшего за расширение предмета этики далеко за пределы отношений между людьми. Этика, писал он, «...занимается нашим отношением к людям, вместо того, чтобы иметь предметом наши отношения ко всему сущему. Подобная совершенная этика много проще и много глубже обычной. С ее помощью мы достигаем духовной связи со Вселенной»78. Разумеется, влияние космоса, а теперь и космонавтики на развитие нравственности существует, и это влияние надо исследовать. Налицо и начинающийся процесс космизации этики. Но вряд ли отсюда вытекает, будто рождение «космизи-рованной» и «космической» этики преобразует систему именно этических взглядов настолько, что она превращается (или превратится) в нечто совершенно иное.

Следует также четко отличать объективные предпосылки космизации этики от самого этого процесса, происходящего под непосредственным воздействием социально-экономических и социально-политических факторов. Иначе можно впасть в заблуждение, как это произошло, например, с французским кибернетиком А. Дюкроком, который, одобряя международные соглашения об интернациональном владении космосом без присвоения небесных тел, говорит о «настоящей юридической и моральной революции»79. Далее, однако, выясняется, что он считает такую революцию результатом воздействия лишь космоса и космонавтики и не видит того, что юридическое оформление принципа интернационального владения космосом обязано усилиям Советского Союза, всего прогрессивного человечества. Космос сам по себе представляет лишь новую сферу и новые условия деятельности. Наибольший эффект действий человечества возможен здесь, конечно, на основе самых передовых моральных и юридических норм. Но космос не создает и не совершенствует эти нормы автоматически. Развитие их опосредуется рядом социальных факторов и протекает на данном этапе в условиях борьбы противоположных социальных систем, носящей классовый характер.

Что касается собственно проблемы ВЦ, то здесь постановка и решение вопросов этико-правового характера также в значительной мере зависит от общей мировоззренческой и социальной позиции исследователя. Вместе с тем, наличие в современном обществе элементов общечеловеческой морали (наряду с превалирующей классовой моралью) позволяет допустить существование обобщенных этических норм, разделяемых всеми высокоразвитыми цивилизациями, преодолевавшими социальные антагонизмы и достигшими уровня бесклассового, коммунистического общества. По существу, вопрос о наличии общего в этике различных КЦ близок к вопросу о наличии общего в их «природе» и путях развития. Если мы принимаем последний тезис как достаточно обоснованный, то и первый не может быть отвергнут.

Кроме того, соображения о взаимодействии человечества с ВЦ иногда служат поводом для достаточно серьезного разговора об этике взаимоотношений между людьми. В частности, X. Шепли видит эту связь между земными и космическими проблемами, хотя и дает неприемлемую, с нашей точки зрения, их интерпретацию.

Одним из первых попытку осмыслить вопросы этики применительно к контактам КЦ предпринял американский адвокат (и президент Американского ракетного общества) Э. Дж. Хейли. В 1956 г. он выступил на Седьмом международном астронавтиче-ском конгрессе в Риме с докладом «Космическое право и метаправо», в котором рассматривал морально-правовую сторону взаимоотношений с ВЦ. Надо заметить, что, хотя и Э. Дж. Хейли, и его последователи говорили о метаправе и рассуждали преимущественно в системе юридических понятий, на деле они постоянно смешивали юриспруденцию с этикой. Это и понятно: если даже проводить прямую аналогию между метаправом и земным международным правом (заметим, вовсе не очевидную), то она предполагает заключение неких «межцивилиза-ционных договоров». Таких договоров нет, неизвестно — существуют ли (и могут ли существовать) они вообще, и потому правила поведения космических партнеров могут мыслиться пока лишь как добровольное следование каким-то нормам, носящим нравственный характер. Ниже мы разберем этот вопрос несколько подробнее; пока же будем употреблять термин «метаправо», помня о его определенной условности.

Э. Дж. Хейли анализирует применимость в космосе «золотого Правила» земного права («Поступай с другими так, как ты хотел бы, чтобы они поступали с тобой») и приходит к выводу о его узкоантропоцентрическом характере. Следование этому правилу при общении с внеземными разумными существами могли бы привести к гибели последних, а значит — в отношениях между различными цивилизациями оно неприменимо80. Взамен Э. Дж. Хейли выдвигает «великий принцип метаправа»: «Поступай с другими так, как они хотели бы, чтобы ты с ними поступал». А. Слэтер, комментируя доклад Э. Дж. Хейли, не без иронии замечает: «Вполне справедливо, что в космосе «золотое правило» антропоцентрического права могло бы повредить тем, к кому оно применяется. Но разве не столь же справедливо, что следование «великому принципу метаправа» может, при определенных обстоятельствах, оказаться исключительно неприятным для тех, кто его применяет?»81.

В отношении собственно процесса контакта Э. Дж. Хейли предлагает установить закон, по которому никакой земной космический корабль не может опуститься на обитаемую планету, предварительно не убедившись, что: 1) посадка и контакт не повредят ни исследуемым, ни исследователям; 2) обитатели этой планеты приглашают землян совершить посадку. В противном случае, подчеркивает он, «мы принесем в космос... земные человеческие преступления»82. Впоследствии Э. Дж. Хейли развил свои идеи о «метаправе» в монографии «Космическое право и управление»83, но и там остался в целом на уровне абстрактных построений и «самоочевидных» допущений. Вместе с тем привлекает внимание акцент, который делает этот автор на необходимости исключить всякое навязывание другим разумным существам наших юридических концепций и тем более — применение силы против них.

Небезынтересно также рассмотреть попытку осмысления вопросов этики и права применительно к контактам между цивилизациями космоса, предпринятую австрийским специалистом по космическому праву Э. Фазаном в книге «Отношения с чужим разумом. Научные основы метаправа»84. Упомянутый автор определяет метаправо как «совокупность правовых норм, регулирующих отношения между различными расами во Вселенной»85. В трудах И. Канта (в «Основоположениях к метафизике нравов» и «Критике практического разума») он пытается найти мысли о возможности наличия иного разума, кроме человеческого. Сам И. Кант исходил из априорной идеи чистого разума как единства всех разумов, включая наш собственный. Интерпретируя эту идею как признание гипотезы существования ВЦ, Э. Фазан пытается сформулировать основные принципы «метаправа» и «метаэтики» их поведения. В основе того и другого должен лежать категорический императив Канта («Поступай так, чтобы максима твоей воли всегда могла быть вместе с тем и принципом всеобщего законодательства»86). Э. Фазан считает необходимым перенести эту заповедь на «метаправовые» (и «метаэтические») отношения между различными, как он говорит, «космическими расами» и построить в соответствии с ней «метаправовое» законодательство.

Приведем выводы этого автора, сделанные на основе использования категорического императива. Прежде всего, Э. Фазан повторяет «великое правило метаправа», сформулированное Э. Дж. Хейли: «Мы должны относиться к другим так, как они хотели бы, чтобы к ним относились»87. Затем Э. Фазан предлагает следующие принципы «метаправа». Во-первых, разумные расы (цивилизации) Вселенной равноправны. Во-вторых, необходимо прекращение той деятельности одной расы, которая вредит другой расе. Например, если для какой-либо цивилизации смертоносны электромагнитные волны, то это означало бы для человечества отказ от радио- и телепередач. В-третьих, сохранение одной цивилизации имеет приоритет перед дальнейшим развитием другой. В-четвертых, должно существовать этическое правило помогать другой цивилизации своей деятельностью88.

Помимо этих четырех принципов, Э. Фазан приводит также 11 норм метаправа89. Если расположить их в порядке убывания важности, то эти нормы будут выглядеть следующим образом: 1) никакой партнер по метаправу не может требовать невозможного; 2) никакая норма метаправа не должна соблюдаться, если ее соблюдение на практике вызовет самоубийство данной расы; 3) все разумные расы Вселенной имеют в принципе равные права; 4) каждый партнер по метаправу имеет право на самоопределение; 5) надо избегать всяких действий, которые причиняют ущерб другой расе; 6) каждая раса имеет право на свое собственное жизненное пространство; 7) каждая раса имеет право защищать себя от любого пагубного для нее действия, совершаемого другой расой; 8) сохранение одной расы имеет приоритет перед развитием другой; 9) в случае причинения ущерба виновник должен полностью возместить его потерпевшей стороне; 10) метапра-вовые соглашения и договоры должны соблюдаться; 11) помощь другой расе является не правовым, а этическим принципом.

Э. Фазан полагает, что эти принципы и нормы должны действовать в будущих встречах с цивилизациями космоса, в том числе 'и весьма отличающимися от человечества, ибо указанные правила следуют из категорического императива Канта, являются априорными. Он не исключает того, что станут развиваться и другие этические и правовые нормы поведения, но они будут иметь уже опытное, а не априорное содержание.

Конечно, можно понять Э. Фазана, когда он в поисках космических этических и правовых принципов обращается к весьма абстрактным положениям, которые не были бы «привязаны» к особенностям человечества (иначе есть риск особенное выдать за всеобщее). Категорический императив Канта действительно очень абстрактен. Согласно мысли немецкого философа, им должны руководствоваться все люди, независимо от социального положения и ситуации, в которой они находятся. Казалось бы, его мыслимо распространить и на все общественные организмы космоса. Но на самом деле это иллюзия.

Категорический императив Канта практически неприменим уже на Земле, поскольку оторван от реальной жизни со всеми ее противоречиями, от исторических обстоятельств, от специфики социальных ситуаций (в том числе и особенно — в классово-антагонистическом обществе). Он не дает объективного социального критерия поступков, без чего неосуществима никакая мораль. По тем же причинам неприемлем кантовский категорический императив и в космических масштабах. Ведь социально-исторические факторы и специфика, очевидно, должны быть свойственны и ВЦ, и их взаимоотношениям. Следовательно, моральные принципы здесь тоже мыслимы разными в зависимости от этих факторов.

Представляется достаточно ясным, что цивилизации космоса не могут быть одинаковыми по своему происхождению, уровню развития и т. д.90. Цивилизации, не начавшие осваивать космос (причем не «по убеждению», а в силу того, что они пока не в состоянии это делать физически), находятся на нижних ступенях прогресса, и в социальном плане для них весьма вероятна система эксплуататорского типа. Общество, приступившее к освоению космоса, но в пределах своей планетной системы, должно так или иначе перейти (или во всяком случае начать переходить) к более совершенной общественной организации коммунистического типа, ибо на таком уровне развития науки, техники, материального производства, овладения природой общественному организму противопоказана внутренняя разобщенность и тем более — антагонистическая социальная структура. Конечно, не исключено, что в пределах некоторых планетных систем имеются несколько КЦ, и тогда в рамках одной совокупности цивилизаций возможны, в частности, «смешанные», конфронтирующие общественные системы. Но это весьма гипотетично. Еще менее вероятна (по нашему мнению, вообще невероятна) подобная ситуация для цивилизаций, совершающих межзвездные перелеты. Вряд ли общественные организмы подобного уровня научно-технического и производственного прогресса смогли бы сколь-нибудь долго просуществовать без соответствующей ему высокоразвитой социальной структуры.

Но если цивилизации в космосе неодинаковы по степени своего развития и по социальному облику, то в значительной мере различны и их моральные принципы. Решение проблем этико-правовых межцивилизационных отношений требует непременного учета указанных моментов и не может идти по пути внесоциаль-ных и внеисторических построений. Это, разумеется, не исключает наличия каких-то общих черт в моральных установках разных цивилизаций космоса, и тем более — близких по уровню развития цивилизаций. Вполне допустимо, что нечто подобное некоторым из тех принципов и норм «метаправа», которые формулирует Э. Фазан, найдет (или где-то уже нашло) воплощение в межцивилизационных контактах. Но в целом попытки разработок «метаправа» и «метаэтики» на основе кантовского категорического императива не обещают плодотворных результатов.

Более того, в формулировке, которую Э. Фазан выбрал у И. Канта, категорический императив оказывается неопределенным в смысле своей нравственной цели. Ведь если поступать так, чтобы правило твоего поведения было правилом для всех, то отсюда еще не следует, что необходимо поступать нравственно. Здесь видна лишь симметрия поступков (отраженная, например, в древней пословице «око за око...»), но этими поступками могут преследоваться и нравственные, и безнравственные цели. Таким образом, вообще исчезает содержание, вкладываемое в понятие нравственности.

Однако нам хотелось бы обратить внимание и на позитивный момент этических изысканий в связи с проблемой ВЦ. Уже само предположение о возможности существования и контактов КЦ толкает к определенному «пересмотру» ряда установок в области моральных отношений людей на Земле. Поскольку этот процесс протекает в условиях острой идеологической борьбы, здесь возможен (и наблюдается) своеобразный «космический ренессанс» не только идей типа кантовского категорического императива, но и иных идей (например, из арсенала античной философии с ее принципом единства человека и космоса). Важный импульс для разработок подобного рода и вообще повод для соответствующих размышлений дает практическая космонавтика, и результаты таких размышлений могут иметь известную ценность. Вместе с тем необходимо подчеркнуть, что вопросы развития морального сознания под влиянием освоения космоса, проблемы «космической этики» и т. д. далеко не просты, и решить их с тех философских позиций, на которых пребывают упомянутые нами буржуазные авторы, невозможно в принципе. Идейным и методологическим фундаментом в поисках решений и в данном случае может служить только марксистско-ленинское мировоззрение. Не должно остаться забытым также то, что именно К. Э. Циолковский впервые обратил особое внимание на нравственные основы и ожидаемые моральные последствия эры космоса, очертил :круг соответствующих проблем, которые лишь теперь становятся предметом широкого обсуждения.

С точки зрения марксистско-ленинской теории, специфика внутригосударственного права состоит в охране его норм аппаратом государственного принуждения91. Международное право, являясь правом межгосударственным, носит «согласительный» характер и устанавливается на основе согласования воль отдельных государств92. В последнем непосредственное принуждение играет значительно меньшую роль, нежели в праве внутригосударственном, однако санкции со стороны международного сообщества по отношению к нарушителям тех или иных норм международного права в ряде случаев бывают необходимы. Важнейшим элементом внутригосударственного права выступает закон, соответствующим элементом права международного — договор. Так, международное космическое право, регулирующее «отношения государств между собой, а также с другими субъектами международного права, возникающие в связи с освоением космоса», развивается именно по договорному пути93.

Выше мы отмечали, что метаправо — термин, не вполне отвечающий своему содержанию. Если принять «согласование воль» отдельных субъектов в качестве центрального принципа «внегосу-дарственного» права94, то и в основе «метаправа» должны лежать некие «межцивилизационные соглашения». В принципе, конечно, можно вообразить себе галактическую популяцию КЦ в форме «Великого кольца» И. А. Ефремова или «Галактического клуба» Р. Брейсуэлла. Подобная федерация представляла бы собой некий «космический аналог» ООН и до определенной степени регулировала бы взаимоотношения входящих в нее цивилизаций. Двухсторонние и многосторонние соглашения между КЦ определяли бы их взаимные права и обязанности, а нарушители подверга-лись бы санкциям со стороны «галактического сообщества».

Но, на наш взгляд, такое представление — не более чем плоская проекция на космос земных межгосударственных отношений. Не говоря уже о проблематичности существования подобного сообщества как «актуальной» целостности в условиях огромных размеров Галактики и ограниченной скорости взаимодействия (можно абстрактно допустить и «мгновенную связь») и отвлекаясь от нерешенного пока вопроса о количестве «одновременно» •существующих в Галактике цивилизаций, можно заметить, что неизбежная (и значительная) разница в уровнях развития КЦ вносит существенно новый элемент в рассуждения о «согласовании воль» и о «межцивилизационных договорах». Весьма вероятно, что взаимодействие между цивилизациями, чьи уровни развития отличаются качественно95, оставаясь в целом контактом социальных субъектов, приобретает черты односторонности и однонаправленности, выводящие его за рамки «общения равных»96. В этом случае трудно было бы говорить о «согласовании воль»; скорее осталось бы только рассчитывать на добрую волю и высокую мораль более развитой КЦ. Однако цивилизации, близкие по уровню развития, в принципе могли бы выработать общие мета-правовые нормы космической деятельности и следовать им также и при общении с другими КЦ (в частности, и в особенности с менее развитыми, чем они сами).

Субъектами метаправа являлись бы отдельные КЦ, а объектами — те блага, на которые распространяются притязания этих КЦ97. В отсутствие «обязывающих» межцивилизационных договоров «принципы контакта», которыми руководствуется данная КЦ, тоже могут быть в совокупности названы «метаправом», но по существу они представляют собой лишь проекцию вовне «внутри-цивилизационных» правовых и этических норм.

Следует, впрочем, учесть и то обстоятельство, что лишь в исключительных случаях непосредственный субъект контакта (НСК) может быть тождествен «всей» космической цивилизации. Скорее, это будет некоторая сравнительно малочисленная социальная группа, в той или иной степени репрезентирующая КЦ. Если НСК Ао находится в ареале существования β цивилизации В, то, сохраняя в определенной мере (а именно — в той мере, в какой этико-юридические нормы КЦ А интериоризованы в нем) свое морально-правовое отношение к КЦ А, субъект Ао вступает в аналогичное отношение с КЦ В. Таким образом, морально-правовая регуляция контакта субъектов Ао и Во в наиболее «развитом» случае тройственна: она осуществляется с точки зрения «внутренних» систем социальных норм каждой из КЦ и с точки зрения «согласительной» системы этих норм (относящейся к ведению «контактной социокультурной квазисистемы»). В этом плане привлекает внимание идея П. Нея о желательности заключения международного договора, предусматривающего координацию действий государств и других субъектов международного права в случае обнаружения ВЦ98. Хотя своевременность данного предложения может вызвать сомнения, ясно, что при этом лучше поспешить, чем опоздать. Помимо значительного (в частности — социально-психологического) воздействия, которое подобное событие неизбежно окажет на нашу цивилизацию, возможны и чрезвычайные случаи, связанные с девиантным поведением одного или обоих НСК (либо с девиантным поведением по отношению к НСК), требующие скоординированной реакции международного сообщества. Знание, как известно,— сила; знание о ВЦ (и знания ВЦ) также может в определенной ситуации явиться объектом незаконных притязаний и предметом раздора.

Что касается «девиантного поведения» КЦ в целом (девиант-ность в данном случае понимается и как отклонение от «общепринятых» среди высокоразвитых КЦ норм «космической морали», даже если последние не оформлены в «метаправовом» отношении), то возможность этого представляется весьма малой. Буржуазное общественное сознание склонно, однако, рассматривать эту возможность как центральную и по существу исключающую само понятие моральных норм межцивилизационных отношений. Единственной «нормой» этих отношений, как можно судить по многочисленным произведениям западной фантастики, должна быть выгода, а единственным определяющим фактором — сила. Подобные взгляды проникают и в научную литературу. Так, Дж. Брин99 предположил, что среди в целом «добропорядочной»-популяции ВЦ в нашей Галактике могла появиться «сумасшедшая» цивилизация, поставившая цель уничтожать любые проявления разума в космосе. Для этого она создала группу самореплицирующихся «зондов-убийц», автоматически наводящихся на любые источники модулированного радиоизлучения и уничтожающих эти источники с помощью супероружия. Отсутствие же проявлений ВЦ — прямой результат эффективной деятельности этих: зондов, причем следует учесть, что в последние десятилетия Земля также стала мощным космическим радиомаяком...

В этом же русле переноса частных и временных характеристик земной цивилизации на все цивилизации космоса лежит замечание Р. Фрейтаса об относительной дешевизне боевых звездолетов для высокоразвитых цивилизаций и о возможности военной опасности из космоса100. У. Ньюмен и К. Саган считают, однако, что на пути «космического империализма» стоят различного рода препятствия, в частности — «Галактический кодекс» поведения цивилизаций101.

Чисто теоретически нельзя, разумеется, исключить возможность существования «агрессивных» цивилизаций, по крайней мере «ненамеренно агрессивных»: неантропоморфных и не понимающих, что имеют дело с разумной жизнью102. Более того: случайности истории могут, вообще говоря, привести к тому, что на. отдельных планетах эксплуататорский строй сохранится значительно дольше, чем это ему «положено» законами исторического' развития. Но весьма маловероятно, что подобная цивилизация будет достаточно «устойчива», чтобы в той или иной форме проводить космическую экспансию. И вряд ли высокоразвитая в социальном и техническом отношениях цивилизация будет беззащитна перед лицом возможной агрессии из космоса и спокойно даст себя уничтожить.

Ю. А. Школенко полагает, что «даже гуманистическая установка на мирный и плодотворный контакт с представителями какой-либо высокоразвитой (антропоморфной.— Авт.) цивилизации «осмоса не снимает... целиком проблему безопасности!»103 Одним из следствий такого контакта мог бы стать «кризис идентификации», вызванный «информационным шоком» при восприятии научных представлений и культурных традиций, существенно отличных от самостоятельно выработанных землянами. «Контакт» же с неантропоморфной цивилизацией (возникшей в результате «совсем иного» пути усложнения материи, не имевшего «никаких «точек соприкосновения» с известными нам путями эволюции жизни и разума на Земле») напоминал бы «контакт» человека с хищником, бурей, землетрясением», а проблема безопасности свелась бы «к технической проблеме предотвращения ущерба от стихийного бедствия»104.

Вопрос о возможных последствиях контакта с ВЦ для земной цивилизации особый, и мы его здесь касаемся лишь постольку, поскольку он связан с вопросом о «метаправе». Дж. Дирдоф достаточно обоснованно, на наш взгляд, предположил, что процесс контакта с высокоразвитой ВЦ будет проходить под контролем последней, причем эта ВЦ сделает все, чтобы избежать даже ненамеренного нанесения вреда105. По его мнению, наибольшую потенциальную опасность представляло бы непрогнозируемое воздействие контакта на равновесие сил между двумя блоками земных государств. Опасения (не важно — обоснованные или нет), что противостоящий блок получит военные или экономические преимущества от контакта с ВЦ, могли бы толкнуть одну из сторон (на наш взгляд, только сторону империалистическую) на те или иные необдуманные действия. Безусловно, отмечает Дж. Дирдоф, высокоразвитые в моральном отношении внеземляне постарались бы избежать подобного развития событий. Но единственным реальным путем для этого является «обход» научного сообщества и установление контактов непосредственно с отдельными представителями широких масс106. И форма, и содержание этих контактов могли бы быть выбраны так, чтобы «отвлекать» от себя внимание ученых и представителей властей и позволить информации о ВЦ максимально медленно (на протяжении двух-трех поколений) внедряться в общественное сознание земной цивилизации «снизу», а не «сверху».

О возможности скрытого контакта между цивилизациями, как известно, писал еще К. Э. Циолковский107. Основной причиной «скрытости» контакта он считал именно существенную разницу в уровнях социального и морального развития цивилизаций. Это важнейшее обстоятельство зачастую игнорируется в трудах сци-ентистски настроенных западных ученых, в сознании которых научный аспект проблемы ВЦ заслоняет аспекты социальный и этический. Попытки построения «метаправа» и «метаэтики» на идеалистической основе, безусловно, не могут быть продуктивными, но в них проявляются потребности дальнейшего развития этой проблемы, ее собственная логика и структура. Философы-марксисты не должны стоять в стороне от этого процесса, ограничиваясь лишь критикой метаправовых построений буржуазных авторов.

Уровень общественной морали тесно связан с уровнем развития производственных отношений и опосредованно — с уровнем развития производительных сил. В принципе (в широком историческом плане), чем выше уровень развития производительных сил, тем более совершенны производственные отношения. Это характерно для общественно-исторического процесса на Земле. По-видимому, подобный социальный процесс может происходить и в иных местах Вселенной. Человечество приступило к освоению космоса в период перехода от капиталистических к коммунистическим производственным отношениям на нашей планете. К тому времени, когда человечество освоит Солнечную систему и будет совершать межзвездные полеты, этот процесс, вероятно, завершится и дальнейшее освоение космоса будет осуществляться коммунистическим обществом.

Нельзя согласиться с теми буржуазными авторами, которые, говоря о будущем освоении космоса человечеством и установлении связи с другими цивилизациями, мыслят его исключительно в рамках капиталистического общества и в связи с этим предполагают военные конфликты космических обществ. Подобный «космический пессимизм» не оправдан: нельзя пороки, свойственные капиталистическому обществу, переносить на все человечество и игнорировать факт перехода к самому совершенному общественному строю. КЦ, достигшая стадии коммунистического общественного строя, будет руководствоваться в отношениях с другими обществами Вселенной нормами высокой морали и ориентироваться не только на собственные интересы и потребности, но и в значительной мере — на потребности сохранения и развития социального уровня движения материи как целого.

Глава IV

КОММУНИКАТИВНЫЙ АСПЕКТ КОНТАКТА ЦИВИЛИЗАЦИЙ

§ 1. Космическая коммуникация: общие вопросы

В § 1 главы II мы определили коммуникацию (общение в узком смысле) как деятельность по передаче информации (в форме текстов) одним субъектом другому. Именно на этот аспект контакта между цивилизациями ориентировано большинство современных работ по практическому поиску ВЦ. Хотя активных экспериментов (типа «послания Аресибо») было совсем немного, поиск внеземных радиосигналов («деятельность по приему текста» как необходимое дополнение «деятельности по передаче текста») осуществляется учеными разных стран уже не первое десятилетие. Направленность на коммуникацию вполне отвечает духу и букве первой постановки проблемы ВЦ, сохраняя важное значение и в рамках второй постановки. Это заставляет обратить более пристальное внимание на теорию коммуникации и ее философско-ме-тодологические основания. Как справедливо отмечает А. А. Бруд-ный с соавторами, проблема коммуникации с ВЦ «может быть корректно поставлена и разрешена только в рамках теории общения... ибо получение или посылка сообщений внеземным цивилизациям с теоретической точки зрения лишь частный случай общения»1.

М. С. Каган обратил внимание на неразработанность теории общения как в философском, так и в социологическом и психологическом планах2. За последнее время вышел целый ряд работ, посвященных этой проблеме, так что можно констатировать известное оживление исследований по данной тематике. Все же, как подчеркивает В. Е. Гарпушкин, потребность в общей теории коммуникации сохраняется3; существующие работы можно рассматривать скорее как некоторые приближения к такой теории (особенно в философском аспекте; психологическая и социологическая теории общения весьма глубоко и многосторонне развиваются А. А. Леонтьевым, А. М. Соковниным, Т. М. Дридзе и рядом других исследователей4). Коммуникация понимается в общих чертах и как такой вид отражения, при котором объектом и субъектом являются кибернетические системы5, и как «взаимодействие равноправных партнеров»6, и как «направленная связь»7. Наиболее развитой (хотя и далекой от завершенности) можно считать «кибернетическую» модель общения, разрабатываемую рядом исследователей в рамках семиотики и «кибернетических» теорий информации. Под последним мы подразумеваем теории, выделяющие кибернетические, т. е. связные и управленческие аспекты информации, но оставляющие вне своего поля зрения другие, не менее важные аспекты — в частности, ее социальные характеристики. Сами по себе кибернетические свойства информации, будучи общими для информации биологической и социальной, не исчерпывают специфики ни той, ни особенно другой. Вместе с тем некоторые важные свойства социальной информации кибернетический подход «ухватывает», в отличие от чисто «теоретико-информационного» (в смысле Шеннона) подхода. И если теория внутриобщественной социальной коммуникации без акцента на социальность информации остается «принципиально односторонней», неполной8, то обобщенный подход, характерный для построений в области проблемы ВЦ, может (в первом приближении) базироваться и на семиотико-кибернетическом понимании специфики социальных информационных процессов.

Два основных направления в «кибернетической» теории коммуникации— это направления семантическое и прагматическое9. Первое исходит из присущих общающимся системам запасов знаний, представлений о мире. Второе ориентируется на цели этих систем, рассматривая воздействие на поведение как главную цель любого акта коммуникации10. А. П. Назаретян при этом понимает акт коммуникации как «столкновение семантических структур (тезаурусов или моделей среды)», полагая, что понятие «столкновение» логически сильнее, чем «взаимодействие», «передача» и другие подобные термины.

Представляется справедливым мнение, согласно которому семантическая и прагматическая концепции коммуникации являются скорее взаимодополняющими, чем взаимоисключающими. В статье «Два подхода к построению общей теории коммуникации» А. П. Назаретян справедливо отмечал, что присущая субъекту «модель среды» неизбежно включает в себя как «знания», так и «цели», а следовательно, «совершенно естественна наблюдающаяся в последнее время тенденция к сближению этих двух путей...»11. Правда, несколько позднее А. П. Назаретян пришел к выводу о «принципиальной несовместимости» семантической и прагматической концепций, и как следствие — о неизбежной (в перспективе) «подчиненности одной из них другой»12. Нам кажется более обоснованным понимание этих подходов как дополнительных, а точнее — как сторон будущей общей теории коммуникации.

Только построение комплексной, синтетической (и в то же время — детализированной) теории человеческой деятельности на базе марксистской методологии позволит адекватно выразить природу, цели и характерные особенности процессов общения. В отсутствие такой теории приходится при анализе особенностей космической коммуникации базироваться на общих принципах анализа деятельности и на существующих достижениях в области теории коммуникации. Такие достижения действительно есть; теория коммуникации вовсе не «белое пятно» в науке. Однако космическая коммуникация как некоторый «экстремальный» вариант коммуникации (в плане возможных различий общающихся систем по природе, уровню и направлению развития) позволит в перспективе проанализировать «граничные условия» коммуникации как явления, поставить вопрос об условиях возможности коммуникации и о возможных (в принципе) ее формах. Здесь мы находимся на грани «общение—не общение», выявляющей как наиболее важные, так и — порой — наиболее тонкие моменты коммуникации социальных систем. «Проблема контакта с внеземными цивилизациями имеет для теории общения большое значение именно в том плане, что даже в случае односторонней связи мы сталкиваемся со всем комплексом узловых вопросов общения»13.

Коммуникация объединяет в себе деятельность по созданию и передаче некоторого текста активным субъектом (коммуникатором) и по восприятию этого текста пассивным субъектом (реципиентом). «Интуитивная ясность» понятия «текст» сочетается, однако с его неоднозначностью: «Можно было бы составить набор порой весьма различающихся значений, которые вкладываются различными авторами в это слово»14. Чаще всего под текстом понимается некоторая связная последовательность знаков15, и для многих исследовательских задач такое понимание сущности текста вполне достаточно. Реально, однако, не текст строится из «кирпичиков-знаков», а напротив, последние являются продуктом того или иного членения целостной системы текста на элементы. Э. Бенвенист выразил этот принцип следующим образом: «Сообщение несводимо к последовательности элементов, каждый из которых может быть распознан в отдельности; смысл не образуется посредством сложения знаков, наоборот, смысл («подразумеваемое»), рассматриваемый как целостное единство, воплощается и разделяется на отдельные знаки»16. Много раньше идеи о ведущей роли высказывания по отношению к знаку выдвигал М. М. Бахтин17. Представление о первичности текста по отношению к составляющим его знакам подтверждается, в частности, и тем, что характер рангового распределения слов в произвольном тексте зависит прежде всего от целостности последнего, а не от его объема18.

Текст, таким образом, предстает перед нами скорее как конкретное проявление языка («знаковой системы»), чем результат взаимного сочетания отдельных знаков. Под знаковой системой мы понимаем множество взаимосвязанных законов построения текстов, а также исходных элементов для такого построения. Являясь тем материалом, на основе которого создаются тексты, «исходные элементы» сами по себе могут не быть (и в развитых языках обычно не бывают) даже знаками. Именно знаковая система (а не конкретный текст и тем более не знак) связывает субъекта с миром, воплощает в себе свойства субъекта и «освоенной части» мира (а благодаря известной независимости синтаксиса от семантики — содержит возможность воплощения особенных и единичных свойств и неосвоенных частей).

Логически знаковая система может рассматриваться в триаде «знак—текст—знаковая система» как первичное понятие — покрайней мере в тех случаях, когда правила порождения текстов заданы явным образом в некотором метаязыке. Однако естественные знаковые системы возникают обычно не как правило, а как некоторое множество текстов, объединенных правилами. Равным образом естественный язык лишь post factum приобретает форму «правил и исключений»; в среде его носителей он функционирует в виде «реальных текстов» (ибо какого-то метаязыка, пригодного для «предварительного» описания правил, здесь просто не существует) .

Дихотомия «концепт—денотат», введенная Г. Фреге в рамках математической логики как основная характеристика знака19, имеет более широкое — можно сказать, универсальное — значение. Хотя и не принято говорить о денотате текста, отраженный в тексте фрагмент реальности по существу представляет собой денотат, а имеющаяся у автора текста концептуальная модель этого фрагмента — (исходный) смысл текста. Вместе с тем этот смысл может быть не полностью (либо даже искаженно) воплощен в тексте, проявившись как его содержание. Наконец, воспринимающие текст реципиенты воссоздают его смысл на основе содержания, но и в соответствии с собственными моделями действительности, конструируя тем самым некоторые результирующие концепты, отличающиеся от концепта исходного. Содержание текста выступает инвариантом различных его смыслов.

Знак можно рассматривать как некоторый минимальный элемент текста, сохраняющий концепт и денотат. Смысловое и предметное значения знака, противоположные гносеологически, в то же время едины как две стороны одного и того же явления. Концептуальная модель мира, которой руководствуется субъект, придавая определенный смысл тому или иному знаку, базируется на системе денотатов, также выработанной субъектом в процессе освоения мира. Обратимся к примеру, принадлежащему Г. Фреге. «Утренняя звезда» и «Вечерняя звезда» имеют один и тот же денотат, лишь если субъект X знает о тождестве этих понятий. В противном случае речь идет не о планете Венера, а о ярких светилах, появляющихся на небосводе утром и вечером. Именно эти два светила (точнее, понятия о них) входят в концептуальную систему субъекта X ; постижение сущности явления «планета Венера» субъектом X ограничивается здесь нулевым (и даже «отрицательным») уровнем сущности — Геспер и Фосфор воспринимаются как разные светила. Денотатом этих терминов планета Венера является только для тех, кто знает больше.

Значит ли это, что денотат субъективен? Отнюдь. Просто денотатом не может быть объект во всей неизвестной сложности его внутренних связей, сущностей и т. д.; денотатом является включенная в сферу деятельности субъекта «часть» объекта. Глубже достигнутого уровня сущности денотат не проникает. Иными словами — это не объект, а предмет познания. Понятно, что и концептуальная модель объекта есть, строго говоря, модель предмета познания.

Таким образом, даже имеющий реальный денотат знак может представлять соответствующий объект искаженно. В еще большей мере вариативность присуща тексту. Даже если в тексте отражены реальные объекты, сознание способно по-разному комбинировать эти образы, «убирать» одни связи между ними, «вводить» другие. Творческая активность сознания, его относительная самостоятельность по отношению к бытию позволяют ему также создавать образы, у которых нет непосредственных реальных эквивалентов. Правда, если речь идет о «познавательном» тексте (т. е. о тексте как результате познавательной деятельности), автор его в целом ориентируется на максимально точное отражение сущности изучаемого явления. В силу многих причин действительно точного отражения может и не получиться, но интенция субъекта именно такова. Другое дело, если перед нами «коммуникативный» текст (текст как основное средство коммуникативной деятельности). Здесь уже адекватное отражение денотата (и даже наличие такового) вовсе не обязательно. Если конечной целью любого акта коммуникации является воздействие на состояние и/или поведение реципиента, то содержание передаваемого текста определяется в первую очередь ориентацией на такое воздействие, и только во вторую — соответствием реальности.

Вместе с тем процесс восприятия текста также активен и включает в себя его оценку с точки зрения присущей реципиенту «модели мира». Элементарный акт коммуникации, ограниченный односторонним воздействием, может быть обрисован в виде следующих пунктов:

1. Субъект А, его состояние/поведение, «модель мира» (ММ), система деятельности (СД), знаковая система (ЗС).

2. Модель состояния/поведения «объекта» В, имеющаяся у А.

3. Модель желательного для А состояния/поведения В, имеющаяся у А.

4. Наличие «достаточно большого» расхождения между пунктами 2 и 3 как мотив активно-коммуникативной деятельности со стороны субъекта А.

5. Моделирование субъектом А воздействия на состояние/поведение В некоторым текстом Q и создание соответствующего текста.

6. Передача текста Q по линии связи G от субъекта А к «объекту» В.

7. «Объект»: субъект В, его состояние/поведение, ММ, СД, ЗС.

8. Модель состояния/поведения А, имеющаяся у субъекта В.

9. Восприятие субъектом В текста Q.

10. Реакция субъекта В — изменение его состояния/поведения и модели А (не обязательно соответствующее замыслу субъекта В).

Отражение реакции субъекта В и соответствующая корректировка своей модели его состояния/поведения субъектом А дают импульс к дальнейшему развертыванию циклов коммуникативной деятельности.

Аналогичным образом может быть описана схема коммуникативно-познавательного процесса (что не тождественно пассивно-коммуникативному, характерному для субъекта В в предыдущей схеме):

1. Субъект В, его состояние/поведение, ММ, СД, ЗС.

2. Модель своего состояния/поведения, имеющаяся у субъекта В.

3. Модель своего желательного состояния/поведения, имеющаяся у В.

4. «Достаточно большое» расхождение между пунктами 2 и 3.

5. Субъект А, его состояние/поведение, ММ, СД, ЗС.

6. Модель состояния/поведения субъекта А, имеющаяся у В.

7. Моделирование субъектом В изменения своего состояния/поведения некоторым текстом Q , продуцированным субъектом А.

8. «Провоцирование» субъектом В субъекта А на создание соответствующего текста («вопрос» — по сути, но не обязательно по форме)20.

9. Продуцирование и передача субъектом А текста Q по линии связи G.

10. Восприятие текста субъектом В.

11. Реакция субъекта В — изменение его состояния/поведения и соответствующая корректировка пунктов 2 и 6.

Очевидно, что в общем случае у обоих участников коммуникации могут быть расхождения между желательным и действительным (или хотя бы моделируемым) состоянием — как своим, так и другого коммуникатора, что и будет поводом для обоюдного обмена информацией.

Приведенные схемы, конечно, весьма абстрактны и не претендуют на изображение процесса общения во всей его сложности и полноте. Выше мы отмечали, что общение не ограничивается обменом информацией — в нем, в частности, присутствует и то, что Ю. В. Кнорозов назвал «фасцинацией»21, да и информационный аспект общения сложнее этих схем (возможна, например, передача текста в расчете на обнаружение некоторого «подходящего» реципиента, что, кстати, характерно для современных «активных» экспериментов в области межзвездной связи). Эти схемы, однако, наглядно демонстрируют один из существенных моментов, присущих коммуникативной деятельности, а именно то, что активно-коммуникативные и коммуникативно-познавательные процессы в значительной мере основаны на расхождении между желательными и действительными состояниями коммуникаторов; с другой стороны, пассивно-коммуникативный процесс может привести к такому расхождению.

Процесс установления коммуникации между КЦ (этап квазипоиска, проанализированный нами в общем виде в главе III, §3) может осуществляться двумя различными путями — как поиск-прием и как поиск-передача. В обоих случаях абстрактная цель этого этапа одна и та же — установление линии связи между космическими цивилизациями Л и В; но достигается эта цель существенно различными путями. В поиске-передаче субьект Ао продуцирует текст Q и пытается внедрить его в сознание субъекта Во (возможно, через посредство некоторого квазисубъекта — кибернетического межзвездного зонда). В поиске-приеме субъект Во пытается обнаружить текст, созданный субъектом Ао, и понять его. Конкретная цель этапа коммуникативного поиска — создание условий для определенного вида коммуникации: активной (субъект Ао намерен что-то сообщить субъекту Во), познавательной (Во желает что-то «узнать» у А0)22 либо, наконец, диалоговой (у субъекта Ао есть заинтересованность в обмене информацией). Последний случай наиболее сложен, так как диалог, вообще говоря, не сводится к механической сумме активно-коммуникативных и познавательно-коммуникативных процессов23.

Типология коммуникативного поиска включает в себя, таким образом, четыре основных его варианта: активный либо познавательный, с одной стороны, и монологовый либо диалоговый (хотя бы в перспективе) — с другой.

Как и в общей схеме процесса установления контакта24, непосредственный субъект поиска Ао и/или Во, руководствуясь своими представлениями о характеристиках гипотетического объекта поиска (космическая цивилизация В и/или А) и непосредственного гипотетического объекта поиска (текст Q), выбирает средства, район и реальные объекты поиска, а также его стратегию и тактику. Проведя соответствующие эксперименты, субъект Ао и/или Вo приходит к определенному результату поиска и оценивает его соответствие поставленным целям.

В качестве примера «из жизни» рассмотрим соответствие между нашими схемами и известным проектом «Озма»25. Непосредственным субъектом поиска была группа американских радиоастрономов под руководством Ф. Дрейка. Эта группа предполагала, что около звезд тау Кита и эпсилон Эридана могут существовать КЦ, близкие по природе и уровню развития к земной. Целью поиска было обнаружение такой КЦ и вступление с ней (поначалу) в односторонний контакт, а целью предполагавшегося контакта — получение какой-либо информации об этой цивилизации. Мотивы поиска можно отнести к непосредственным научно-познавательным потребностям человечества: в первую очередь речь шла о возможном доказательстве существования ВЦ вообще, о неисключительности земной цивилизации. Средства поиска включали радиотелескоп обсерватории Грин Бэнк и вспомогательную радиоаппаратуру. Соответственно принятая стратегия поиска заключалась в «прослушивании» данных звезд в радиодиапазоне, а тактика предполагала выбор определенной частоты (1420,4 МГц), типа искомых сигналов (узкополосные) и расписания работы радиотелескопа по данной программе. С мая по июль 1960 г. земная цивилизация (В) осуществляла коммуникативно-познавательный поиск контакта с некоторой цивилизацией А, пытаясь обнаружить в своем ареале существования сигналы, посылаемые ею посредством радиоволн. Результат поиска был отрицателен, в связи с чем американские радиоастрономы изменили средства, стратегию и тактику поиска и в 1972—1975 гг. осуществили проект «Озма-II»26 (также, впрочем, окончившийся неудачей).

Если бы поиск был успешен, этап установления контакта (данного типа — т. е. односторонней познавательной коммуникации) закончился бы и начался бы этап собственно контакта, причем последний в перспективе мог бы смениться (или сопровождаться) новыми этапами поиска (с целью установления контакта другого типа — например, активной либо диалоговой коммуникации). Такой вторичный поиск был бы, очевидно, существенно облегчен по сравнению с поиском первичным — в силу наличия определенных сведений о космической цивилизации А.

Иная ситуация имеет место для «послания Аресибо» — передачи «информационной картинки» в направлении звездного скопления М 1327. Здесь перед нами активный поиск принципиально монологичного характера (ибо не приходится всерьез рассчитывать на получение ответа через 48 тысяч лет). По существу мы даже лишены возможности что-либо узнать об успехе или неудаче подобного эксперимента.

Объективно этап квазипоиска перерастает в этап собственно контакта как только замыкается цепь взаимодействия между субъектами Aо и Во. Иными словами, коммуникативный поиск завершается с началом восприятия текста Q субъектом Во. Но «субъективно», для субъекта Aо активный поиск будет завершен лишь в тот момент, когда он узнает, что субъект Во начал воспринимать продуцируемый им текст.

То же самое верно и для собственно процесса коммуникативного контакта. Если свести контакт к элементарному циклу «цель— результат», то подобный цикл заканчивается изменением состояния/поведения реципиента, причем о действительном характере этого изменения коммуникатор может никогда и не узнать. Однако передача без расчета на ответ, при всей своей близости к абстрактной схеме коммуникации, является все же отрицанием глубинной сути коммуникации как информационного взаимодействия субъектов. С определенной долей парадоксальности здесь на первый план выходит (и становится самодовлеющей) преобразова тельная сторона контакта. Но даже столь односторонняя система коммуникации как средства массовой информации (ориентированная именно на воздействие, а отнюдь не на «чистую информированность») все же не безразлична к результатам своей работы (другое дело, что оцениваться они могут «иными» общественными подсистемами). Таким образом, реально (или с той долей реальности, с какой вообще «работает» элементарное представление контакта) активно-коммуникативный цикл начинается с имеющегося у субъекта Л представления о расхождении между действительным и желательным для А состоянием/поведением субъекта В, а заканчивается представлением о новом состоянии/поведении В и о соответствии его желательному для А.

Поскольку в «чисто коммуникативном» контакте субъект А может оценить состояние/поведение субъекта В только исходя из продуцируемых последним текстов, мы можем заключить, что активно-коммуникативные и коммуникативно-познавательные процессы являются тесно связанными сторонами такого контакта, а завершение элементарного цикла коммуникации совпадает с понима нием текста. В общем случае, конечно, и начальное, и новое представления космической цивилизации А о состоянии/поведении цивилизации В могут быть получены и другими методами (чисто познавательными, не связанными с коммуникацией).

Б. Н. Пановкин в статье «Объективность знания и проблема обмена смысловой информацией с внеземными цивилизациями», по-видимому, первым из исследователей обратил внимание на то, что проблема связи с ВЦ — это прежде всего философская проблема взаимопонимания, и только во вторую очередь — техническая проблема дешифровки сообщения. Такая постановка проблемы вполне справедлива — в отличие от сделанного Б. Н. Пановкиным вывода о том, что «смысловой обмен «возможен» лишь с «крайне» антропоморфными цивилизациями, если нас не связывает с ними контекст единой деятельности»28. Во многом этот вывод обусловлен тем, что автор использовал в анализе «неуточненное, во многом интуитивное понятие „внеземная цивилизация"»29, и кроме того — ограничился рассмотрением процесса связи просто как «обмена знаками», но не как коммуникативной деятельности во всем комплексе ее характеристик. Исходя из «интуитивного понятия» ВЦ, очень легко — в традициях фантастической литературы — рассматривать ВЦ как нечто принципиально отличное от земной цивилизации30. Отличие «по природе» выливается в отличия «по истории» и даже в отличия «по способу жизнедеятельности»; при этом системы деятельности коммуникантов могут оказаться непересекающимися, а их картины мира — «нестыкуемыми».

Говоря о проблеме взаимопонимания между КЦ, Б. Н. Пановкин подчеркивал суверенную природу практической деятельности любой КЦ — она познает лишь те объективные свойства мира, которые выделяемы в рамках данной системы деятельности. При этом независимо от желаний автора «суверенность» перерастала в субъективность. В том-то и состоит особенность человеческого познания, что «через» определенную, исторически-конкретную и, следовательно, исторически-ограниченную систему деятельности цивилизация познает объективные, не зависящие ни от субъекта, ни от характера его деятельности свойства мира. Мир не представляет собой аморфного бесконечно-качественного образования; он структурирован, организован объективно существующими в нем законами, причем на определенном уровне этой структуры, на некотором «интервале»31 имеет значение, «действует» лишь конечное подмножество этих законов. Познание этого подмножества дает субъекту знание сущности явлений (сущности некоторого порядка, некоторого уровня, но сущности, имманентно присущей явлению, а не вносимой в него субъектом). Действие на данном уровне бесконечного количества «равномощных» законов превратило бы космос в хаос, деструктурировало бы и дезорганизовало его. Другое дело, что уровней таких должно быть неограниченно много, и коммуникация с «цивилизацией», возникшей, скажем, на уровне элементарных частиц32, действительно, была бы весьма затруднена. Но обсуждается не этот вопрос (лишенный в настоящее время какого-либо научного обоснования), а совсем другой — вопрос о том, насколько могут совпадать картины мира КЦ, возникших на разных планетах. Здесь уже, рассматривая КЦ как разновидность «социальной системы вообще», мы должны заключить (исходя из сущностного единства социальных систем и законов их функционирования и развития, а также из того, что возникают и существуют они на определенном уровне материального мира —• уровне планетных биосфер), что сущностно эти картины должны совпадать (при достижении субъектом познания определенного уровня развития), хотя, разумеется, и не могут быть тождественны. Вместе с тем различия картин мира, связанные с разными уровнями развития КЦ, неизбежно будут значительны, и «стыковка» этих картин представит сложную, хотя, по-видимому, и разрешимую в процессе контакта проблему.

Наличие общего в «картинах мироздания» различных КЦ предполагает как следствие возможность взаимопонимания между ними. Заметим, что последнее понятие Б. Н. Пановкин также употреблял как более или менее очевидное, не прибегая к явной его экспликации. С этим можно было бы согласиться для понятия второстепенного; будучи же по сути центром всего обсуждаемого вопроса, понятие (взаимо) понимания несет на себе для этого слишком большую нагрузку. В следующем параграфе мы попытаемся проанализировать его детально.

§ 2. Космическая коммуникация: динамика понимания

Выше мы отмечали, что подход к социальной информации со стороны ее «кибернетических» свойств, будучи суженным по сравнению с необходимым комплексным анализом этого явления, вместе с тем более адекватно схватывает ряд его особенностей по сравнению со статистической теорией информации. Семантическая теория информации разработана пока недостаточно, в ней отсутствует математический аппарат, сравнимый по эффективности с математическим аппаратом статистической теории информации. И все же использование некоторых основополагающих идей семантической теории информации позволяет выявить определенные закономерности обмена смысловой информацией между КЦ. Один из вариантов семантической теории информации, предложенный Ю. А. Шрейдером33, основан на понятии тезауруса. Содержательно тезаурус социальной системы можно определить как систему информации («инф» — по В. И. Кремянскому34), которую данная социальная система рассматривает как более или менее адекватную модель действительности и которой она руководствуется в своей деятельности. В этот «инф» входят известные факты, явления, процессы, классы таковых, законы и классы законов и т. п.— от научных фактов до научной картины мира. Он включает и комплекс «ненаучной» — художественной, бытовой и другой информации. Полученная системой новая информация подвергается осмыслению и оценке в процессе восприятия, после чего помещается в тезаурус, определенным образом преобразуя его — вводя новые элементы и связи, изменяя старые и т. д. Количество семантической информации, содержащейся в некотором тексте относительно некоторого тезауруса, определяется степенью изменения тезауруса «под воздействием» текста. Очевидно, что для разных тезаурусов количество семантической информации в одном и том же тексте будет различно — «неподготовленный», «бедный» тезаурус просто не отреагирует на данный текст; тезаурус «слишком богатый» также не изменится — но уже по другой причине: для него информация данного текста не нова. Между этими крайними состояниями тезауруса расположится множество промежуточных состояний, включая и оптимальное (по отношению к данному тексту) — т. е. такое, для которого информация текста будет максимальна. Наличие такой нетривиальной закономерности позволяет использовать семантическую теорию информации для анализа коммуникативной деятельности социальных систем, в частности КЦ-

Упомянутый выше (и являющийся скорее частным) вариант коммуникации как односторонней передачи информации интересен прежде всего тем, что представляется большинству исследователей проблемы ВЦ наиболее вероятным (поскольку среднее число-КЦ в Галактике оценивается на сегодняшний день всего лишь в несколько сот35). Специфика такой коммуникации (в отличие даже от диалога, не говоря уже о непосредственном контакте) заключается в «отчужденности» текста Q от породившей его социальной системы, «отчужденности», которая возникает благодаря разорванности цепи взаимодействия. Концепт и денотат текста должны быть реконструированы системой В только на основе самого-данного текста — и своего тезауруса Тв.

Задачи, возникающие в процессе такой реконструкции, т. е. в-процессе восприятия текста, суть: 1) задача выделения текста; 2) задача дешифровки этого текста; 3) задача его осмысления.

На основании проведенных историками и филологами дешифровок древних текстов можно утверждать, что эти задачи не просто связаны, но переплетены, и успешное решение любой из них во многом зависит от правильности пути, избранного для решения двух других. Вместе с тем на каждом последующем этапе работы акцент исследований существенно меняется. Трудности появляются уже на стадии выделения текста. Как отмечает В. И. Кремянский, «то обстоятельство, что данные модификации-носителя... обладают... «знаковостью», далеко не во всех случаях может быть обнаружено простым наблюдением. Известно, что письменность исчезнувших культур иногда обнаруживалась в том, что ранее считалось орнаментами или примитивными рисунками; аналогичная трудность возникла при поисках передач информации от других «представителей разума» в космосе»36. По мнению Б. Н. Пановкина, «материал знака, рассматриваемый как материальная «вещь», как материальный объект сам по себе, вне системы социальных и культурных отношений общества, не несет информационного смысла, в нем нельзя отыскать «специальных» материальных характеристик, которые свидетельствовали бы об «искусственности» его происхождения»37. Это заключение, как нам кажется, слишком категорично, чтобы быть полностью справедливым. Условность выбора знака не тождественна полному произволу такого выбора. «...Знак замещает предмет лишь в ...информационном аспекте. ...Такое замещение одного предмета... другим... происходит по объективным законам человеческой деятельности..<...> Поскольку информация и информационные (в том числе знаковые) процессы объективны, то и такое «знаковое» замещение... подчинено объективным закономерностям, а потому необходимо»38.

Произвол в выборе знаков ограничивается также необходимостью устойчивого состояния носителя, сложностью передачи и воспроизведения, наконец — просто «удобством пользования». На практике эти ограничения оказываются достаточно сильными. Поскольку знаковые системы возникают прежде всего как средства обеспечения внутриобщественной коммуникации (трудовой, социальной, культурной и пр.), «выживать» должны те из них, которые наилучшим образом отвечают этой цели. Не исключено, что изучение достаточно большого количества знаковых систем, существовавших в истории нашей цивилизации, даст возможность выделить некоторые «условные инварианты» либо группы таких инвариантов, которые, с одной стороны, обрисуют схемы оптимальных (для определенных целей) знаковых систем, а с другой — позволят установить, существуют ли достаточно нетривиальные «естественные» характеристики знаков и знаковых систем, выход за пределы которых лишает данные знаки практической ценности. Подобные характеристики могли бы стать ориентирами для выделения «текстов как таковых» (разумеется, ориентирами обобщенными, указывающими скорее общее направление, чем точное «местоположение»).

Кроме того, искусственная знаковая система предполагает при продуцировании текста внесение в материал, в носитель значения некоторых «чуждых» ему законов, под воздействием которых материал изменяется в направлении, «чуждом» его собственной природе и присущим ему естественным законам развития. Он перестраивается в соответствии с логикой знаковой системы, т. е. также и в соответствии с логикой концептов и — опосредованно концептами — с «логикой денотатов». Разумеется, эта «чуждость» не абсолютна, в противном случае вообще никакого изменения материала не могло бы произойти. «...Деятельность человека предполагает противопоставление субъекта и объекта и вытекающее отсюда противопоставление логики человеческих целей и логики самого объекта: человек противопоставляет себе объект деятельности как материал, который в согласии со своими собственными законами, но также и в согласии с целями человека должен получить новую форму и новые свойства...»39. Силы выветривания, к примеру, могут создать на скале трещины, сходные по очертаниям с буквами либо даже с некоторой последовательностью букв. Но те же силы выветривания не могут (во всяком случае вероятность этого исчезающе мала, так что возможность может рассматриваться лишь как абстрактная) создать на скале достаточно длинный текст.

Следовательно, вообще говоря, понимание законов «материала» может способствовать определению изменений, «не характерных» для него, «чуждых» ему, «навязанных извне», и тем самым выделять «текст как таковой». На практике это, конечно, нелегко, так как, во-первых, мы никогда не можем сказать, что полностью знаем «логику материала», а во-вторых, «материал» не изолирован от окружающего мира, он испытывает всякие, в том числе и «чуждые» воздействия (конечно, он перерабатывает их свойственным ему образом — но это же верно и для «знаковых воздействий»)40.

Сказанное позволяет заключить, что, хотя проблема выделения (или первичного понимания) текста и далека в настоящее время от своего решения, вместе с тем нет и оснований для уверенности в ее неразрешимости. Можно надеяться, что будущие исследования в этой области позволят сформулировать некоторые закономерности, присущие «текстам вообще», и сконструировать исследовательские процедуры, дающие возможность выделить их с определенной степенью надежности (достаточной для того, чтобы имело смысл переходить к следующим этапам реконструкции).

Логично полагать, что текст, созданный социальной системой (либо ее элементом), обладая смыслом, всегда обладает некоторой присущей ему информацией. Информация есть определенная сторона отражения; в тексте воплощен какой-то образ, а значит присутствует информация. Эта информация («информация вообще», синтактика, семантика и прагматика которой являются ее аспектами, «проекциями» на некоторые «оси координат») может по-разному восприниматься и этой (в различные моменты), и другими социальными системами.

Обозначим образ явления Р, имеющийся у социальной системы А, через S PA, информацию, содержащуюся в этом образе,— через Is41. Уровень адекватности образа оригиналу (оцениваемый как достоверность, точность и полнота, а также существенность, глубина образа42) может, очевидно, изменяться от минимального, когда образ несет в себе лишь информацию о существовании явления Р, до максимального, когда возможна полная реконструкция последнего. Разумеется, это лишь крайние, недостижимые на практике пределы уровня адекватности; реальные же его «значения» находятся между ними.

В акте односторонней коммуникации присутствуют три образа: SPA —имеющийся у системы А (исходный концепт текста); S P AQ — воплощенный системой А в тексте Q (содержание текста); S P QB — реально воспринятый системой В (результирующий концепт текста).

Очевидно, что адекватность образа S P QB явлению Р зависит как от его адекватности образу S P AQ , так и (даже в большей степени) от адекватности S P AQ явлению Р. Не забудем, что текст Q может обладать смыслом, не обладая денотатом. В этом случае системе В придется «восстанавливать» по образу S P QB не столько несуществующее явление Р, сколько систему А, отправившую данное сообщение, и ее цели касательно В. Правда, текст в любом случае несет некоторый образ своего создателя («диагностическое содержание» — по А. П. Назаретяну43), но чтобы воспользоваться им, необходимо максимально глубоко осмыслить, понять данный текст. Здесь мы подходим, таким образом, к проблеме понимания, являющейся фокусом всей проблематики коммуникативного аспекта контакта между цивилизациями.

Многие авторы подчеркивают многозначность термина «понимание» и предлагают то или иное его определение. Так, А. А. Бруд-ный, основываясь на выделенных И. Дж. Ли семи значениях этого слова, предлагает следующую классификацию видов понимания:

«Понимание1 — следование заданному или избранному направлению. <...>

Понимание2 — способность прогнозировать. <...> Понимание3—способность дать словесный эквивалент. <...> Понимание4 — это согласование программ деятельности. <...> Понимание5 заключается в решении проблем. <...> Понимание6 — способность осуществить приемлемую реакцию. Это наиболее распространенное проявление понимания как необходимого элемента общения. <...>

Понимание7 — это реализованная способность правильно провести рассуждение, то есть дифференцировать ситуацию от сходных, но отличных, действовать адекватно объекту или ситуации»44.

Хотя А. А. Брудный и отмечает, что «все эти виды употребления слова «понимание» непосредственно относятся к пониманию текстов», произвольность такой классификации, отсутствие в ней единого принципа сразу бросается в глаза. Не случайно принятое А. А. Брудным рабочее определение понимания («субъект может понять и понимает структуру функционирующего целого, если, имея перед собой элементы этой структуры и не имея инструкции по сборке, он способен собрать это целое таким образом, что оно станет функционировать»45) имеет ко многим из приведенных разновидностей понимания довольно отдаленное отношение.

А. П. Назаретян видит в содержании и понимании текста «две стороны одного и того же явления — преобразования анализирующего текст тезауруса»46—и выделяет четыре вида содержания и понимания текста: интенциональное (что коммуникатор «хочет сообщить» реципиенту), диагностическое (извлекаемое «помимо или даже вопреки замыслу автора текста»), спекуля тивное (приписываемое тексту реципиентом), приращенное или аументарное (возникшее у реципиента под влиянием текста, причем реципиент подготовлен своей собственной работой над проблемой)47.

Э. Л. Шапиро, рассматривая проблему понимания в психологическом аспекте, акцентирует внимание на соответствии моделей мира автора текста и реципиента, а меру понимания отождествляет с мерой этого соответствия48.

Можно привести еще ряд пониманий термина «понимание», но уже видно, насколько вкладываемый в этот термин смысл зависит от общего контекста рассуждений автора, от системы понятий, с которыми термин связан. Между тем по существу своему проблема понимания (и взаимопонимания) является преимущественно философской и, как отмечает В. Е. Гарпушкин49, почти не разработанной. «Интуитивное» представление о понимании как о чем-то более глубоком, чем знание50, одновременно и недалеко от истины, и неточно. В самом общем смысле понимание (гносеологическое понимание) есть знание сущности какого-либо явления. То есть гносеологическое понимание — это просто некоторая ступень знания и принципиально от последнего не отличается (уже хотя бы в силу относительности противопоставления явления и сущности). Вместе с тем это «глубинное» знание, достигающее некоторого «глубинного» уровня сущности явления.

Даже когда мы имеем дело с общением в узком смысле, мы не можем ограничивать понимание интенциональным пониманием текстов. «Явление», понимания которого необходимо достичь в коммуникации,— это не просто текст, но весь коммуникационный процесс. Выше подчеркивалось, что конечной целью любого акта коммуникации является воздействие на состояние и/или поведение реципиента; отсюда — постижение «сущности явления» включает в себя в данном случае не только «восстановление» денотата текста, но и (а иногда — и в первую очередь) выяснение вопроса, с какой целью послан коммуникатором реципиенту данный текст. Иными словами, текст действительно понят лишь в том случае, если понято, что в нем сказано и зачем. «Ядро» понимания есть единство интенционального и диагностического (в широком смысле — относящегося к субъекту-коммуникатору и достигаемого как вопреки, так и в соответствии с его замыслом) пониманий. Спекулятивное понимание (по А. П. Назаретяну) представляет собой «неверное» интенциональное либо диагностическое понимание; приращенное же понимание относится скорее уже непосредственно к влиянию на состояние/поведение реципиента (и также может как соответствовать, так и противоречить замыслу коммуникатора). Рассматривая процесс понимания в динамике, мы должны говорить о деятельности понимания, посредством которой субъект преобразует текст (даже материал текста, ибо в распоряжении реципиента может быть только он — причем не обязательно тот самый материал, в котором текст воплощался коммуникатором) в образ (желательно — достаточно глубокий, отразивший в себе сущность) явления, «описанного» в тексте, и системы, «описавшей» явление. Процесс такого преобразования состоит из трех ступеней понимания — первичного («это — текст»), вторичного (включающего в себя дешифровку и осмысление текста и позволяющего определить, какое явление зафиксировано в тексте) и гносеологического («какова сущность данного явления?»). Естественно, что преодоление некоторой ступени, будучи необходимым условием преодоления следующей, само по себе этого не гарантирует.

Если речь идет о взаимопонимании субъектов общения в широком смысле (опосредуемого некоторыми текстами, но не сводимого к обмену ими), то главным критерием такого взаимопонимания является совместная или согласованная деятельность51. Именно материальное единство мира, с одной стороны, и единство деятельности социальных субъектов — с другой, являются основами взаимопонимания субъектов. Источник же взаимного непонимания кроется в индивидуальных отличиях (синхронных, связанных с особенными и единичными свойствами данных субъектов, и диах-ронных, связанных с разными уровнями их развития) деятельности субъектов52 и вызванных этими отличиями несовпадениями в картинах мира53. Отсюда ясно видна односторонность точки зрения Б. Н. Пановкина, в конечном счете отрывающей единичное от общего и по сути дела представляющей КЦ как «абсолютно единичные» объекты. Постановка вопроса об инвариантах деятельности КЦ не только не «схоластична»54, но, напротив, необходимо требуется развитием проблемы ВЦ.

С точки зрения контакта КЦ как единства преобразовательного, познавательного, коммуникативного и ценностно-ориентацион-ного аспектов понимание текстов есть в конечном счете лишь средство достижения «деятельностного понимания»55. Однако в коммуникативном аспекте контакта такое деятельностное взаимопонимание может и предопределять успех или неуспех коммуникации. Так или иначе, понимание текста реципиентом неотъемлемо от коммуникации, и центральным моментом здесь является вторичное понимание, охватывающее, в свою очередь, два этапа: семантическое понимание («что хотел сообщить источник?») — связано с дешифровкой текста и моделированием тезауруса источника — и прагматическое понимание («какая реальность, с точки зрения тезауруса реципиента, стоит за сообщением?»). Вопросов дешифровки текста и восстановления его интенционально-го содержания56 мы в данной работе не касаемся по причине их более специального и менее философского характера. В самом общем плане семантическое понимание представляет собой перевод текста с языка коммуникатора на язык реципиента с сохранением концептуальной системы первого, или — несколько в ином ракурсе — выражение концепта, вложенного в текст коммуникатором, средствами концептуальной и знаковой систем реципиента. Теория дешифровки развивается как в приложении к древним мертвым языкам (см. работы Ю. В. Кнорозова по дешифровке рукописей майя), так и в применении к проблеме ВЦ57. Но проблеме прагматического понимания и — главное — соотношению его с пониманием гносеологическим уделяется мало внимания.

В понятии тезауруса выражен информационный аспект присущей данному социуму модели мира, полученной, в свою очередь, через призму системы деятельности социума (и предполагающей, следовательно, «денотативную систему» как некоторый деятель-ностный срез реальности). Прагматическое понимание социальной системой некоторого образа (как смысла текста; но и более широко: как результата отражения, познания субъектом объективной реальности) заключается в установлении соответствия между этим образом и моделью мира либо, что то же самое, между информацией, содержащейся в этом образе, и тезаурусом системы. Наиболее понятен в этом смысле образ, не несущий в себе новой семантической информации, наименее — несущий информацию, противоречащую тезаурусу. Иными словами, мы можем определить уровень прагматического понимания Я «слева» от точки, соответствующей оптимальному (по отношению к данному тексту) тезаурусу, как величину, прямо пропорциональную объему семантической информации, содержащейся в образе, а «справа» от этой точки — как обратно пропорциональную этому объему58. Речь идет, конечно, не о формуле, но об общем виде такой зависимости. В процессе изменения тезауруса под воздействием данной информации Н также меняется, и когда образ оказывается «вписанным» в модель мира, стремится к максимуму. Можно сказать, что количество воспринятой из текста семантической информации есть функция прагматического понимания текста реципиентом.

Еще раз подчеркнем, что имеется в виду именно прагматическое, а не гносеологическое понимание. Введя образ в модель мира, система поняла содержащуюся в нем информацию относительно своего тезауруса, но насколько это понимание истинно — зависит от уровня адекватности модели и мира. Можно назвать прагматическое понимание относительным, гносеологическое — абсолютным (хотя, разумеется, эта «абсолютность» ограничена уровнем постигнутой на данный момент сущности).

Как отмечалось выше, тезаурус Тв есть та модель, которой система В руководствуется в своей деятельности. Поэтому тезаурус не просто пассивно изменяется под влиянием внешней информации; он является активной системой, имеющей некоторые «механизмы самосохранения»: чем более нова полученная информация, чем сильнее она должна изменить тезаурус при включении ее в него, тем активнее «противодействие» со стороны тезауруса. Это естественно, так как социальная система В руководствуется данным тезаурусом в своей практической деятельности и неверный «совет» грозит нарушить ее нормальное функционирование. Тезаурус Тв сформировался в процессе существования данной системы и по крайней мере в некотором кругу задач оказался способным обеспечить их решение. Окажется ли столь же жизнеспособным новый тезаурус, неизвестно.

Итак, строго говоря, количество семантической информации должно измеряться степенью изменения Тв под воздействием Is, только если система В примет Is как истинную, соответствующую действительности информацию. Это мало что дает для семантической теории информации как таковой, но помогает лучше понять реальный процесс обмена смысловой информацией. Информация, которая нова, т. е. способна существенно изменить Тв, но не принимается системой В и таким образом реально не воздействует на Тв, должна расцениваться системой В (справедливо или нет — другой вопрос) как дезинформация и измеряться отрицательной величиной.

Система В получит некоторую новую информацию из образа SPqB , если степень изменения ее тезауруса не будет больше или меньше определенных пределов. Слишком незначительное изменение может не дать возможности выделить сам образ (пример — обнаружение на Земле куска стали, выплавленной на иной планете и тождественной какой-либо земной марке этого сплава). С другой стороны, в подобном случае при наличии некоторой мета-информации M SPqB (т. е. информации о том, как получен данный образ) существенно облегчается его понимание системой В. Приняв из космоса по радиоканалу последовательность простых чисел или сообщение 2X2 = 4, земная цивилизация сделала бы выводы, далеко выходящие за пределы непосредственного содержания этих сообщений.

Если же новая информация вступит в слишком резкое противоречие с тезаурусом, она будет сочтена непонятной, бессмысленной и помещена не в тезаурус, а в «хому» (от греч. χωμα — мусор). Под хомой мы подразумеваем массив информации, которую система В рассматривает как ложную, не соответствующую действительности. На самом деле эта информация не соответствует в первую очередь тезаурусу Тв на данном этапе его развития и ложна лишь в той мере, в какой последний истинен.

Сам тезаурус Тв (точнее, его «научную составляющую») можно представить состоящим из трех «слоев» (подсистем): фактов ( TBF ), теорий (Т BT ) и мировоззренческих принципов (ТВР). Очевидно, что изменения под воздействием новой информации в разных слоях неравноценны. Информация, влияющая на теории (не говоря уже о принципах), существеннее, нежели информация, влияющая только на факты. Разумеется, любое влияние не ограничивается одним «слоем», но «сверху» влияние «ощутимее», чем «снизу». Новая теория предсказывает некоторое множество фактов, но само по себе подобное множество не составляет теории.

Иными словами, следует различать информацию о фактах действительности, происходящих в некоторых местах в некоторые моменты времени, и информацию более общего, теоретического характера, включающую в себя представления о фактах возможных. Знать о том, что межзвездная радиосвязь в принципе возможна, и принять подлинные радиосигналы некоторой КЦ — далеко не одно и то же. Вместе с тем понимание «возможного» факта явно облегчено по сравнению с фактом, не относимым к возможным (и тем более относимым к невозможным). Новый факт из числа возможных «не совсем нов»; он потенциально «содержался в некоторой известной теории. И одновременно он отнюдь не «совсем не нов», так как возможность не тождественна действительности. Кроме того, многие факты комплексны, они отображаются не единственной теорией, а некоторым множеством последних. Так, получение «межзвездной радиограммы» зависит не только от технической возможности такой связи, но и от существования ВЦ, и от ряда других обстоятельств. Существенно, что подобная радиограмма подтвердила бы реальность ВЦ, и менее существенно, что она подтвердила бы правильность радиотехнических расчетов земных инженеров.

Факт возможный, будучи включен в Тв как действительный, не изменяет внутреннюю структуру тезауруса, но лишь дополняет его. Количество семантической информации, содержащейся в нем, значительно ниже, чем количество семантической информации в факте, не охватываемом теоретическим слоем данного тезауруса.

Введем понятие антитезауруса ATB как массива информации, противоречащей тезаурусу Т B (существенно, в смысле некоторого критерия, изменяющей его). Очевидно, что как Т B , так и АТВ могут содержать в себе наряду с верной, соответствующей действительности информацией информацию ложную. Вне тезауруса и антитезауруса существует «фон» Ф — массив информации, хотя и не противоречащей Т B , но неизвестной системе В на данном этапе ее развития. Этот массив естественно разделить на два — «ближний» фон Ф1 и «дальний» фон Ф2. В «ближнем» фоне содержится информация, «соприкасающаяся» с тезаурусом, в принципе «понятная» ему (т. е. меняющая его не слишком слабо — новая, не слишком сильно — не противоречащая ему). «Дальний» фон образует информация, не имеющая с Т B точек соприкосновения. Заметим, что антитезаурус не есть некоторый тезаурус, обратный данному. Т B — это система информации, тогда как АТВ — не система, не целое, а некоторое множество информации, находящейся в отношении противоречия к Т B , но между собой, вообще говоря, не связанной (точнее, связанной любым образом, в том числе и отношением противоречия).

В процессе эволюции системы ее тезаурус меняется — присоединяется информация из фона, информация из антитезауруса «меняется местами» с соответствующей информацией из тезауруса, и в итоге тезаурус может радикально преобразиться. Такие изменения требуют, однако, определенного времени, и статический срез этой картины в какой-то мере противоречит ее динамике. Несколько упрощая действительную ситуацию (и, в частности, игнорируя сложное строение самого образа), мы можем заключить, что при попадании SPQB в тезаурус Т B (точнее — в «теоретическую» часть Т B , так как если SPQB при своем возникновении входит в «фактическую» часть Т B , то система В не получит никакой новой — хотя бы чисто фактологической — информации) уровень понимания системой В данного образа уже на первоначальном этапе его анализа должен быть достаточно высок, при попадании SPQB в «ближний» фон Ф1 — существенно понижаться, а в Ф2 либо в АТВ — достигать минимума. (Строго говоря, речь идет не об образе SPQB а о содержащейся в нем информации Is . Образ должен сопоставляться не с тезаурусом, а с соответствующей данному тезаурусу моделью мира. Но существенных изменений в логику наших рассуждений это уточнение не вносит.) Очевидно, что то же справедливо и для метаинформации («метаобраза») M SPQB , причем попадание M SPQB в AT в резко снижает оценку системой В достоверности образа SPQB и тем самым сильно затрудняет адекватное определение характеристик явления Р.

Значительную роль во взаимодействии образа SPQB и тезауруса Т B играет также выработанная системой В модель системы А и ее тезауруса Та. Уже в процессе семантического понимания сохранение концептуальной системы коммуникатора предполагает существование у космической цивилизации В некоторой модели этой концептуальной системы. Смысловая правильность дешифровки в конечном счете определяется близостью этой модели оригиналу. В процессе прагматического и гносеологического понимания происходят корректировка модели на основе полученного — из текста и из целей текста — образа КЦ А. Цели текста несут в себе информацию не только о целях космической цивилизации А (а следовательно, и о ряде ее характеристик), но и об имеющейся у нее модели реципиента. Текст в большинстве случаев рассчитан на (прагматическое) принятие содержащейся в нем информации как «подлинной»59; моделирование системой В изменений, которые должны возникнуть у нее при таком принятии, и позволяет ей оценить правильность модели В и Т B , имеющихся у А. Здесь важна как величина этих изменений, так и — особенно — их направление (ибо очевидно, что единичный текст редко может претендовать на генерирование всего желательного изменения: тезаурус легче поддастся серии мелких изменений, чем одному крупному).

Логика астросоциологического подхода к анализу контактов КЦ, подчеркивая неизбежность наличия существенных диахронных различий между тезаурусами разных КЦ и не исключая возможности наличия существенных синхронных различий, в то же время акцентирует внимание на их общности. КЦ сущностно едины по своей природе; следовательно, можно говорить о сравнимых уровнях развития КЦ, а значит и о сравнимости их тезаурусов, а также об известной включенности тезауруса менее развитой КЦ в общий запас информации более развитой КЦ60- Иными словами, весьма вероятно, что информация, известная менее развитой КЦ, не нова и для более развитой, т. е. содержится либо в ее тезаурусе, либо в ее хоме. Разумеется, в каждом отдельном случае ситуация может сложиться и иначе, но вероятность такого варианта представляется меньшей, чем вероятность противоположного варианта.

Итак, с ростом уровня развития космической цивилизации В облегчается семантическое понимание текста, созданного космической цивилизацией А (если исключить возможность «забывания» отдельных «старых» концептуальных систем), но вряд ли можно сказать то же о прагматическом понимании. Последнее зависит не столько от абсолютного уровня развития, сколько от разницы этих уровней. Чем ближе уровни, тем легче осуществимо прагматическое понимание.

Вместе с тем и семантическое, и прагматическое понимания текста служат, очевидно, лишь ступенями к «абсолютному», гносеологическому пониманию отраженного в концепте текста явления. Только правильность гносеологического понимания может гарантировать реципиента от ложного восприятия, от «псевдопонимания» как в прагматическом, так и в семантическом аспектах. Возможность правильного гносеологического понимания заложена в самой природе человека как существа, находящегося в универсальном отношении к миру61, способного постигать истину как объективную истину, углубляясь «от явления к сущности, от сущности первого... порядка к сущности второго порядка и т. д. без конца»62.

Логическое мышление есть мышление в соответствии с законами материального мира, существующими до и независимо от любого мышления. Именно это обстоятельство в сочетании с сущностным единством различных КЦ и позволяет говорить о сравнимости присущих этим цивилизациям картин мира. Если семантическое понимание дает возможность восстановить концепт текста, а прагматическое — определить соотносимость этого концепта с тезаурусом реципиента (иными словами — выяснить, обладает ли данный концепт денотатом в системе деятельности реципиента), то результатом гносеологического понимания является определение соотношения денотата как предмета познания и деятельности с объектом познания и деятельности, лежащим в основе данного денотата. Разумеется, гносеологическое понимание не отделено от вторичного понимания непроницаемой стеной. Вторичное понимание отвечает на вопрос о явлении, стоящем за текстом («что?» и «кто?»), а гносеологическое — о сущности данного явления; уже поэтому они соотносительны. Тезаурус не есть условный набор информации; он представляет собой знание, добытое социальной системой, — знание явлений и знание сущности. Другое дело, что познание сущности явления, выделенного во вторичном понимании, не описывается простым сравнением его с тезаурусом — иначе новых знаний просто не возникало бы. Здесь коммуникативный аспект контакта КЦ переходит в познавательный аспект, рассмотрение которого представляет собой отдельную, весьма важную и сложную задачу. В конечном итоге вопрос о достоверности знаний о КЦ А, полученных благодаря коммуникации (хотя и не обязательно непосредственно из текста), является конкретизацией общего вопроса об истине и практике как ее критерии (в данном случае — практике контакта).

Образ есть «не пассивный отпечаток, соответствующий по своей структуре объекту, а продукт взаимного обусловливания, взаимодействия субъекта с объектом»63. Следовательно, и адекватность образа S P qB явлению Р не есть нечто независимое от уровня его (как относительного, так и абсолютного) понимания системой В. Каждая из взаимодействующих в процессе контакта КЦ не просто пассивно отражает другую, но творит ее образ в соответствии с уровнем своего понимания.

В познавательном плане контакт КЦ можно считать осуществленным в тот момент, когда «достаточно адекватный» образ одной из них оказывается помещенным в модель мира другой. Разумеется, процесс такого помещения весьма сложен и противоречив. Следует, в частности, учесть, что любая социальная система (тем более такая сложная, как КЦ) состоит из некоторых подсистем, тезаурусы которых могут значительно отличаться друг от друга. Можно назвать систему В системой с единым тезаурусом, если тезаурусы ее подсистем Bi,- близки в смысле некоторого критерия; системой с «размытым» тезаурусом, если они далеки в смысле того же критерия; системой с противоречивым тезаурусом, если тезаурус некоторой подсистемы Bi выступает (хотя бы частично) антитезаурусом подсистемы В j . В принципе даже непосредственный субъект контакта Во может быть подобной «противоречивой» системой, и это, естественно, усложняет процесс достижения максимальных уровней понимания и адекватности. Возникает проблема «внутреннего» контакта подсистем данной системы, по своей сложности порой недалеко отстоящая от проблемы «внешнего», космического контакта. «Положительное» направление этих процессов ведет к сближению тезаурусов (Та и Тв ; Tb i и TB j ;и т.п.), не исключая и возможности весьма существенных изменений в одном из них (либо даже в обоих).

С этой точки зрения такие «внутренние» контакты, как контакты различных этносов, культур, различных цивилизаций (в смысле, вкладываемом в это понятие историками, этнографами и культурологами), важны и сами по себе — как необходимое условие выработки более или менее свободного от противоречий обще-цивилизационного тезауруса64, и в плане моделирования космических контактов. Этнокультурные контакты являются своеобразным приближением к контактам космическим, их моделью, упрощенной прежде всего в отношении расстояния между контактирующими системами, а также — что весьма вероятно — и в отношении сложности контактирующих систем, их различий по природе и по уровню развития65. Разумеется, описание этнокультурных контактов в терминах и с точки зрения космической контактологии будет принципиально неполным и, по-видимому, далеким от нужд истории и этнографии. Но степень адекватности такого описания реальным процессам станет показателем обоснованности контак-тологической теории, позволит проверить серьезность ее оснований и выводов на конкретном историческом материале. На современном этапе — этапе поиска ВЦ — теоретическая контактология, оторванная от этого (пусть упрощенного, неполного, но эмпирического) базиса, лишается всяких корней и «повисает в воздухе». Это, возможно, не было бы столь необходимо, имей мы сейчас «образцы» иных КЦ и, следовательно, образцы различий между ними, вариаций их качеств. Разумеется, соответствие «предельных» выводов из теоретической контактологии реальным процессам и результатам этнокультурных контактов не будет гарантировать ее работоспособности в отношении контактов КЦ, но отсутствие такого соответствия будет ясно указывать на неполноту и безосновательность данной теории.

Глава V КОНТАКТ КАК ПОЗНАНИЕ

§ 1. Дихотомия «естественное—искусственное» и ее роль в проблеме внеземных цивилизаций

Познавательный аспект контакта КЦ занимает в известном смысле выделенное положение в общей системе контактной деятельности. Любое взаимодействие материальных систем, как известно, сопровождается отражением: одностороннее воздействие КЦ А на КЦ В (принятое нами в качестве «простейшей клеточки» контакта цивилизаций) есть в то же время отражение космической цивилизацией В космической цивилизации А. При этом не имеет особого значения, понимаем ли мы отражение традиционно — как сторону взаимодействия — или же, вслед за С. Н. Смирновым1,— как сторону движения. Так или иначе, взаимодействие и отражение являются взаимосвязанными (согласно С. Н. Смирнову — диалектически едиными и противоположными) категориями. И если в общем случае мы исходим из представления о контакте КЦ как о некотором их взаимодействии, то в познавательном аспекте контакта (и особенно в наблюдении как наиболее «чистом» проявлении этого аспекта) собственно взаимодействие отходит на задний план, уступая ведущее место отражению. Взаимодействие не исчезает (даже для наблюдения необходим некоторый посредник в виде, например, световых лучей или же электромагнитного поля вообще), но принимает «подчиненный», второстепенный характер. Это верно и для случая, когда мы рассматриваем «клеточку» контакта как «элементарное воздействие», но — со стороны сопровождающего его отражения.

Результат одностороннего воздействия может оставаться и незамеченным, не осознанным космической цивилизацией В (если он проявился только в «предметных» компонентах цивилизации). Будучи осознан, иными словами — будучи отражен общественным сознанием КЦ В, этот образ приобретает качественно другой — «психический» характер, что, впрочем, не предопределяет еще правильного понимания его источника. Процесс понимания и в данном случае будет сложным, противоречивым, многоступенчатым.

Контакт как познание в общем случае представляет собой изучение некоторого субъективированного объекта Q и получение таким образом определенных сведений о социальной группе или индивиде Ао, которые оказали субъективирующее воздействие на этот объект. Для познающего субъекта Во объект Q важен прежде всего как «превращенная форма существования» субъекта Ао и в конечном счете — космической цивилизации А. Изучая объект Q, непосредственный субъект контакта Во познает тем самым эту КЦ, устанавливает, насколько ее реальные характеристики соответствуют характеристикам ее модели, в чем и насколько они разнятся. Как следствие, субъект В о сможет, с одной стороны, дополнить и развить имеющуюся у него обобщенную теоретическую модель КЦ, а с другой — создать конкретную модель данной космической цивилизации А (естественно, лишь в тех аспектах, которые отражены в субъективированном объекте Q либо связаны с отраженными аспектами известными из теории зависимостями). Определенную параллель этому познавательному процессу можно найти в археологическом исследовании, для которого необходимы две группы теоретических законов: законы функционирования и развития социокультурных систем и законы отражения культурно-исторического процесса в археологических материалах2.

Предметом нашего рассмотрения в этой главе явится, однако, не «ставший» контакт в его познавательном аспекте, а прежде всего его становление, поиск объекта Q . В общих чертах поиск как вид деятельности, а также структура изучения реальных объектов поиска рассматривались нами в главе III, § 2. Здесь же мы, во-первых, обратим внимание на особенности изучения РОП в проблеме ВЦ, во-вторых, перейдем от поиска субъективированных объектов к поиску объектов искусственных. Различие существенно и не ограничивается терминологической стороной. Субъективированной является любая система, испытавшая какое-либо воздействие со стороны социального субъекта. Человек, проходя по дороге, толкнул ногой камень — этот камень стал субъективированным объектом, так как без такого воздействия его мировая линия3 была бы иной. Но, разумеется, от толчка камень не стал объектом искусственным. Искусственность — это «сильная» субъ-ективированность, предполагающая значительное изменение объекта субъектом. Под понятие искусственности (даже на «интуитивном» уровне его понимания) не подпадает ни сам субъект, ни многие результаты его деятельности.

По всей вероятности, развитая контактологическая теория (и в частности теория познавательного аспекта контакта) должна будет основываться именно на понятии субъективированности и на общих закономерностях познания подобных систем. Вместе с тем познание искусственных объектов и явлений представляет собой важный (а на современном этапе исследований — даже наиболее важный) частный случай познания субъективированных объектов и явлений. Весьма проблематична (хотя, разумеется, и не исключена) возможность обнаружения и изучения в ближайшие десятилетия активного внеземного субъекта в доступных для нашей цивилизации районах Земли и космоса. С другой стороны, поиски астроинженерных эффектов и «зондов Брейсуэлла» (как уже сложившиеся направления программы SETI ) неотделимы от проблемы обнаружения искусственных явлений4. Важность этой проблемы тем более очевидна, что именно видимое отсутствие искусственного в космосе служит одним из оснований для формулировки астросоциологического парадокса. Концепция «космического чуда»5 предполагает, что проявления астроинженерной деятельности ВЦ, будучи заметны на космических расстояниях, уже в силу своей искусственной природы «очевидным образом» не объяснимы естественными причинами. Не касаясь пока вопроса, насколько справедливо представление об «очевидной искусственности» по своей сути, отметим, что эта концепция исходит из «интуитивного» понимания искусственности как «неестественности». Но тогда следует как минимум определить, что же такое «естественное». Все рассуждения ведутся так, как если бы мы заранее знали, и что такое «искусственное», и что такое «естественное», но при этом забывают даже условно определить эти понятия (на уровне «примем, что...»). Уже поэтому выводу об отсутствии в космосе признаков астроинженерии не может считаться сколько-нибудь обоснованным.

«Внетеоретичность» понимания искусственного в исследованиях по проблеме ВЦ сказывается, таким образом, и на конкретных поисках проявлений космической деятельности ВЦ. Между тем в философии уже не первое столетие существует своя теория искусственного как «культурного», а в более широком плане — как «очеловеченного мира», т. е. части мира, измененной субъектом и включенной в систему его деятельности6.

Мы не хотим сказать, что философское понимание искусственного можно без уточнений перенести в исследования по проблеме ВЦ. Прежде всего, «теоретическая сетка» этой проблемы все же не тождественна системе категорий философии. В астросоциологи-ческих и контактологических построениях нас неизбежно будут интересовать и те аспекты культурного, которые мало существенны для социально-философской концепции культуры. Кроме того, в марксистской философской литературе пока отсутствует достаточно законченная, цельная теория культуры, способная служить основанием для соответствующих построений в области проблемы ВЦ. Наконец, различие понятий «искусственное» и «культурное» не является, на наш взгляд, только терминологическим, но предполагает также некоторое изменение угла зрения при взгляде на одно и то же явление. Если в самом общем социально-философском понимании культуры объединяются технология и результат человеческой деятельности7, то в понятии искусственного подчеркивается именно момент завершенности, опредмеченности. Даже средства деятельности рассматриваются здесь как продукт другой деятельности, как (в конечном счете) измененная общественным разумным существом природная субстанция.

Но учитывая эти обстоятельства, нельзя забывать глубокого сущностного единства культурного и искусственного, а также наличия в нашей философской литературе значительного теоретического задела для дальнейшего анализа этих понятий.

Легко увидеть, что «искусственное» и «естественное» — по сути понятия взаимодополняющие. Говоря о явлении естественном, мы тем самым подразумеваем потенциальную возможность существования явления искусственного (будем называть их соответственно-Е- и И-явлениями). Е-явление находит в И-явлении «свое другое», и лишь как предполагающие друг друга противоположности могут существовать понятия о них. В силу этого деление Е—И можно считать дихотомическим делением8.

В литературе по проблеме взаимоотношения искусственного к-естественного9 наиболее развернутое определение этих понятий принадлежит А. С. Мамзину:

«Естественное — природно детерминированное, то есть вызванное законами природы и развертывающееся в условиях, складывающихся стихийно (то есть без вмешательства сознательно направленной деятельности человека).

Искусственное — природно детерминированное, то есть вызванное законами природы и развертывающееся в условиях, когда определенное сочетание законов, ограниченное действие одних и развернутое действие других определяются сознательно направленной деятельностью человека»10.

Вряд ли, однако, можно непосредственно использовать данное определение в разработке проблемы ВЦ. Выше мы отмечали, что-«очеловеченный мир — это часть мира, измененная субъектом и включенная в систему его деятельности. Именно эти два момента— изменение и включенность — являются необходимыми и достаточными условиями, чтобы определить объект (явление, систему) как искусственный11. Отсутствие какого-либо из этих моментов-(изменение без включенности либо включенность без изменения) дает возможность говорить о неполной, частичной искусственности такого объекта. Если попытаться ограничиться лишь одним существенным (и в то же время — абстрактным) признаком искусственности, то это будет включенность (ибо очевидно, что изменение, преобразование объекта включает его в систему человеческой деятельности хотя бы на время этого преобразования). Можно-сказать, что сущностью искусственности является «смысл» И-объ-екта, т. е. его место в системе человеческой деятельности. С этой точки зрения максимально искусственным объектом выступает знак, текст, ибо он существует лишь постольку, поскольку функционирует12. Нетрудно также заметить параллель между искусственностью объекта и его идеальностью в понимании Э. В. Ильенкова: «Идеальность... есть не что иное, как представленная в вещи форма общественно-человеческой деятельности. Или, наоборот, форма человеческой деятельности, представленная как вещь, как предмет. «Идеальность» — это своеобразная печать, наложенная на вещество природы общественно-человеческой жизнедеятельностью, это форма функционирования физической вещи в процессе общественно-человеческой жизнедеятельности»13.

На наш взгляд, термин «искусственность» здесь предпочтительнее термина «идеальность». Не с целью оспорить вывод Э. В. Ильенкова, но лишь в пояснение нашей точки зрения заметим, что мы разделяем традиционное понимание идеального как субъективного в его противопоставлении материальному, или объективному. «Распредмечивание» некоторого объекта, переход его в «функциональную» форму существования не превращает объект в гносеологический образ, а лишь включает его в социокультурную систему, переводит на социальный уровень движения материи, обогащает новыми — социальными — качествами. При этом включение объекта в систему человеческой деятельности происходит прежде всего теми его сторонами, которые имеют (или могут получить после некоторого преобразования) ценность для социума. Даже «чистый знак» (бумажные деньги, к примеру, или деньги-раковины, использовавшиеся на некоторых островах Океании) должен обладать и определенными предметными свойствами (прочностью, удобством в обращении), позволяющими ему функционировать надлежащим образом. У искусственного есть, разумеется, некоторый идеальный аспект, заключающийся в его субъективированности, известной зависимости от субъекта (наиболее четко этот аспект проявляется в тексте), но это еще не основание для отождествления искусственного и идеального.

Вернемся, однако, к дихотомии «естественное—искусственное». Естественный объект существует и эволюционирует вне сферы человеческой деятельности, т. е. является «не искусственным». При этом субъект не подпадает под данную дихотомию (что опять-таки свидетельствует о псевдодихотомичности такого деления). С одной стороны, субъект-человечество естественен, ибо возникает в результате некоторой природной эволюции и существует вне системы деятельности какого-либо «внешнего» социума. С другой стороны, субъект-человек (как единственно реально действующее начало в обществе) искусственен, так как «его непосредственное индивидуальное бытие снято в его бытии чисто социальном, всецело сотканном из связей с другими человеческими индивидами, и одновременно — бытии историческом, вобравшем в себя результаты всего прошлого прогресса человеческой культуры»14. Поскольку же лишь в абстракции мы можем разделить человека и человечество, остается заключить, что в субъекте как таковом естественное и искусственное слиты; субъект находится как бы на пересечении их. Его искусственность есть его естественность (в отличие от «очеловеченных объектов», в которых искусственное представляет собой лишь «надстройку» над естественным).

Если попытаться очертить картину мира с точки зрения дихотомии Е—И, то мы придем к следующей схеме:

1) субъект (разного уровня — от космического социума в целом через отдельные КЦ вплоть до индивидов);

2) естественный мир (продуктом развития которого является космический социум);

3) культура («полностью» искусственный мир, созданный социумом на протяжении своей эволюции15);

4) переходные формы «очеловеченного мира» от культуры к естественному миру (ноосфера в узком смысле).

Следует заметить, что «искусственный объект» — термин не вполне корректный: это, строго говоря, не объект, а предмет — т.е. стороны объекта, вовлеченные в преобразовательную (изменение) и социальную (включенность) деятельность субъекта. То, что является предметом для одного субъекта (КЦ), может быть объектом (точнее, внепредметными сторонами объекта) для другой КЦ. Иначе говоря, объект, преобразованный в одной системе деятельности, может в принципе выглядеть (и быть) непреобразованным в другой системе.

Естественный мир, рассматриваемый как предмет познания и деятельности человека, также несет на себе «налет» искусственности. Из бесконечного множества свойств объекта субъект посредством исторически сложившейся (и исторически ограниченной) системы деятельности выделяет конечное множество свойств, качеств, характеристик и «онтологизирует» его, отождествляя с объектом во всем богатстве последнего. Вместе с тем очевидно (по крайней мере, в рамках диалектико-материалистического взгляда на мир), что человеческая деятельность не просто свободно конструирует, «рисует» картину мира, используя материю как «холст»: основа этой картины — объективная, не зависящая ни от субъекта, ни от его деятельности мировая структура. Деятельность как человеческая деятельность лишь относительно свободна, ибо, с одной стороны, она направлена на удовлетворение потребностей человека (исторически: в первую очередь биологических, естественных потребностей, а с течением времени — также культурных, созданных деятельностью и постепенно выходящих на первый план), а с другой — она может быть успешной лишь в случае, если характер и средства деятельности соответствуют сущностной природе ее объекта.

Чем глубже проникают изменения в иерархию сущностей объекта, тем более искусственным он становится в предметном плане. Объект не может стать «абсолютно искусственным» предметно (для этого субъект должен научиться «творить материю»), но не существует таких уровней сущности, которые были бы принципиально недоступны для человека. История развития человеческой культуры и есть в значительной мере история «окультуривания» материального мира как вширь, так и вглубь. Примером может служить эволюция человеческого жилища от пещеры («дома» лишь в силу определенной ее функции) через строения из готовых природных материалов, а затем—из материалов обработанных, до жилья из искусственных веществ (т. е. материи, преобразованной на молекулярном уровне).

Предметно-искусственными объектами являются, вообще говоря, любые объекты, испытавшие преобразовательное воздействие субъекта и сохраняющие следы этого воздействия в данный момент. Но в более строгом смысле слова предметно-искусственны лишь те объекты, которые принципиально не могли возникнуть (как некоторая целостность) в результате «бессубъектного» развития материи. Субъект тем и отличается, что он реализует возможности природы, которые в его отсутствие остались бы нереализованными16. Он создает не просто «вторую», но новую природу. Эта новая природа, с одной стороны, опирается на старую (как в биологической, так и в добиологических формах существования последней), а с другой — противостоит ей и конкурирует с нею. По сути дела, с возникновением культуры возникает «мир в мире»17, в котором действуют пусть не новые физические, но существенно модифицированные биологические законы. В тенденции (и эта тенденция проявляется все заметнее по мере выхода человечества из «предыстории») естественный, биологический отбор заменяется отбором искусственным, социальным — как в пределах человеческого общества, так и по всей ноосфере. Это имеет наряду с положительными последствиями (социальная значимость индивида не обязательно соответствует его чисто биологической значимости, но именно первая в обществе нередко оказывается ведущей) последствия отрицательные (накопление генетических ошибок в процессе такого «биологически неверного» отбора) . Кроме того, и сама конкуренция культуры с природой, искусственного с естественным (неизбежная, как неизбежен момент отрицания во взаимоотношениях старого и нового) на отдельных этапах человеческой истории принимает форму острого противоречия. В условиях отчуждения человека от цельного результата его труда основная цель культуры как опредмеченной деятельности— обеспечение существования и развития социума — подменяется псевдоцелями, предполагающими удовлетворение сиюминутных потребностей без всякого учета побочных эффектов таких действий. Временное локальное улучшение, «комфортизация» быта достигается за счет глобального ухудшения условий человеческого существования. Культура из слуги человека становится его хозяином; она развивается якобы независимо (на самом деле ее развивают отчужденные, «частичные», «одномерные» люди) и в конечном счете оказывается на грани самоуничтожения.

Возможность такого противоречия, без сомнения, социуму присуща, но нельзя сказать, что имманентно. Биосфера — система «интенсивно саморегулируемая»; она может погибнуть от внешних причин (вспышка близкой Сверхновой, например), но весьма сомнительна возможность ее гибели от причин внутренних. Земная социосфера (в современном своем состоянии) не обладает такими же возможностями саморегуляции. Мыслима, в принципе, ситуация, когда неограниченное потребление невоспроизводимых ресурсов планеты может привести к резкому падению валового продукта цивилизации — со всеми вытекающими отсюда последствиями18. Но здесь сказывается прежде всего сравнительно низкий уровень социального развития земной цивилизации, ее «доисторический» (в смысле, который вкладывал в это слово К. Маркс, говоря о «предыстории» и «действительной истории» общества) характер. Вполне вероятно, что на этапе становления биосферы ее регулирующий механизм был значительно менее эффективен, чем сегодня. Аналогичным образом возможности социальной регуляции, по-видимому, могут в полной мере раскрыться лишь на уровне «ставшего» социума и «цельного» человека — т. е. на уровне развитой коммунистической формации. Это, конечно, не значит, что в современных условиях остается только пассивно ожидать наступления острой фазы экологического кризиса. Известная самостоятельность общественного сознания по отношению к общественному бытию позволяет надеяться на возможность осуществления более или менее эффективной регуляции отношений общества и природы даже в условиях гетерогенности и относительной неразвитости социальной структуры общества. Задача эта отнюдь не проста (ибо общественное сознание не только относительно самостоятельно, но и — порой — весьма инертно; а кроме того, осознание проблемы не тождественно ее решению), однако необходимость ее решения вряд ли кто-либо подвергнет сомнению.

Как один из путей преодоления экологического кризиса рассматривается иногда освоение космоса, а точнее, массовое переселение людей в космос, преобразование необитаемых планет и создание обитаемых искусственных конструкций (атрополисов) в открытом космическом пространстве19. Но эта схема (вполне укладывающаяся в концепцию поисков областей с низким уров-дем энтропии) остается все в том же замкнутом кругу «безграничного потребления»: человек создает новые места своего обитания лишь для того, чтобы в конечном итоге разрушить их. Расчет на безграничность Вселенной не должен вводить в заблуждение— ресурсы Земли тоже совсем недавно казались безграничными; в космосе же главное значение приобретает пространственная плотность цивилизаций. Если она не равна нулю, не бесконечны и ресурсы каждой КЦ.

Кроме того, полностью автономное космическое поселение — это уже не просто большая орбитальная станция, а скорее «маленькая планета». Претендуя же на создание искусственной планеты со своей квазиискусственной («пересаженной» с Земли) биосферой, мы должны сначала досконально понять сущность, структуру и особенности естественных планет — как определенной ступени организации материи, не просто как скопления вещества, почему-то оказавшегося подходящим местом для возникновения и существования жизни. Безусловно, критерием глубины этого понимания и будет в конечном счете создание искусственной планеты— искусственной биогеосистемы, но вряд ли это вопрос ближайших десятилетий. Создание же замкнутой биологической системы жизнеобеспечения астрополиса как упрощенной модели биогеосферы чревато, по-видимому, опасностью ее постепенной деградации и неустойчивости по отношению к различным внутренним и внешним неблагоприятным воздействиям20.

Что касается другого возможного пути предотвращения экологической катастрофы — перехода на замкнутые циклы производства (технически вполне реального, хотя и дорогостоящего в сиюминутном выражении), то, будучи, по-видимому, необходимым и неизбежным в сложившейся на Земле ситуации, этот метод имеет и ограничения. Как отмечает Е. Т. Фаддеев, «создание малоотходного производства... не устраняет, а только отдаляет угрозу глобального экологического кризиса, представляя собой, скорее, тактическое, чем стратегическое средство. Но использование его открывает возможность добиться стратегического выигрыша. Экологизация выступает сейчас единственным способом, позволяющим... обеспечить «передышку», необходимую для основательной разработки и последующей реализации подлинно генерального направления глобально-экологической стратегии»21.

В самом деле, «стратегия выживания» открывает перед человеком в длительной исторической перспективе лишь два возможных направления развития: 1) преимущественно экстенсивный, когда человек, сохраняя свойственный ему до настоящего времени тип отношения к природе, будет создавать новые миры, новые планеты со своими биогеосферами «взамен» старых; 2) преимущественно интенсивный, когда в процессах социального развития главное внимание уделяется качественным факторам, когда человек относится к миру не как к строительному материалу для своих прихотей или даже жизненных потребностей, а как к недостроенному зданию. Второе направление предполагает переход от «локальной» разумности экстенсивной человеческой деятельности к разумности глобальной, «космической», к интенсификацион-ным процессам развития22. Человек разумный (т. е. «ставший», «цельный», «вполне социальный» человек) уже не будет разрушать «стены» и «фундамент», чтобы затем «начинать сначала», а продолжит организацию Вселенной. В этом и заключается основное содержание «умной деятельности» (как деятельности с положительным конечным организационным эффектом), о которой мы говорили в § 2 главы II.

«Достраивание» мира, на наш взгляд, — в конечном счете единственная оптимальная стратегия развития любой КЦ на достаточно длительные сроки. Принцип «умной деятельности» равно далек как от неоруссоистского тезиса «назад, к природе», так и от «активного всепотребительства». В «игровом» представлении взаимоотношений Человека и Природы23 (где последняя наделяется желаниями, волей, даже коварством — чтобы человек мог выработать оптимальную стратегию поведения, против «чисто объектной» природы тем более эффективную) речь идет не об антагонистической, а скорее о кооперативной «игре», ибо человек есть часть природы и проигрыш последней — в конечном счете и его проигрыш.

Разумеется, все это не значит, что КЦ на том или ином этапе своей истории не может «выбрать» и какую-либо иную стратегию развития — в частности, стратегию экстенсивного освоения космоса, создания и эксплуатации новых планет либо внешне противоположную ей стратегию «замыкания» и оптимизации своей внутренней структуры и «систем связи» с природой24 (по существу — локального повышения организованности). Речь идет лишь о том, что «допустимость» таких стратегии на некоторых этапах развития КЦ — и даже их возможная «локальная оптимальность» — не тождественны их перспективности. Определенная исторически-конкретная ситуация может, видимо, найти выход (или продолжение) на пути и неоптимального — в «глобальном» аспекте — направления развития, но КЦ не в состоянии строить свою историю исключительно на паллиативах. Неверный в общем, в тенденции путь неизбежно должен привести к кризисам различного уровня и масштаба. Более того, такой путь потому и неверен, что приводит к кризисам (не существует абстрактного эталона верного пути; тот же принцип «умной деятельности» — являющийся, кстати говоря, отнюдь не чисто теоретическим положением, но скорее определенным выводом из опыта развития земной цивилизации — неизбежно должен существенно модифицироваться в зависимости от конкретных условий). Уже поэтому несколько наивны рассуждения об «альтруизме» высокоразвитых КЦ: в данном случае «альтруизм» —это просто способ выжить.

Исходя из сказанного, мы можем заключить, что одной из вероятных форм «астроинженерной активности» гипотетических ВЦ должна быть именно «умная», рациональная деятельность — т. е. деятельность, направленная на сохранение и увеличение достигнутого уровня организации материи в Метагалактике. С этой точки зрения весьма перспективны в плане поиска астроинженерных конструкций районы, в которых фиксируется локальное понижение уровня энтропии: формируются звезды и планетные системы, усложняются органические молекулы, возникает жизнь. Однако искать следует не столько «громоздкие», сколько «сложные» и «сверхсложные» конструкции.

Выше мы подчеркивали, что сущностью искусственных объектов является их «смысл», т. е. место в социокультурной системе (СКС). Включение объекта в СКС эквивалентно возникновению системы связей между объектом и СКС; функционирование же И-объекта есть его движение в соответствии с законами целого. Включенность и функционирование представляют собой две стороны бытия И-объекта как элемента СКС. Цель обработки, которой обычно подвергается естественный объект, превращаемый в искусственный, — «приспособление» его к выполнению определенной функции. Предметность объекта играет здесь две взаимосвязанные и противоположные роли: с одной стороны, она обеспечивает возможность его взаимодействия с материальной составляющей культуры СКС, а также с субъектом; с другой — ограничивает функциональные возможности И-объекта. «Суверенность» искусственного объекта как «вещи» в известном смысле противостоит его функциональной сущности как «месту» в СКС, хотя никакие функции элементов СКС и не могут осуществляться «чисто идеальным» образом, они всегда предполагают некоторое материальное движение.

Именно в этом плане И-объект имеет сходство со знаком, для которого также характерны единство и противоположность «вещественной» формы и «функционального» содержания. Вместе с тем вряд ли резонно рассматривать культуру в целом как преимущественно функциональное (или, тем более, знаковое25) явление. Дело в том, что культура в ее современном — сравнительно развитом — состоянии возникла не столько на основе свободной природной субстанции, сколько на основе субстанции уже переработанной и включенной в систему человеческой деятельности. Нуждаясь в притоке вещества и энергии «со стороны», культура тем не менее в целом остается «самопорождающей» системой; «восстановить» полностью разрушенную материальную культуру, пользуясь сохранившимися знаниями26, было бы невозможно — можно восстановить лишь предпосылки культуры и дать ей новый толчок к развитию.

В историческом плане мы можем выделить шесть этапов существования искусственного объекта:

1) включение объекта (обычно — как предмета труда или даже как «источника субстанции», подлежащего глубинной переработке) в СКС;

2) преобразование объекта (с целью приспособления к будущей функции);

3) функционирование объекта (в качестве элемента социокультурной — деятельностной — системы);

4) исключение объекта из СКС;

5) остаточное функционирование объекта (которое лишь условно может быть названо «функционированием», так как происходит уже после разрыва связей И-объекта с СКС; оно тем более вероятно, чем в большей мере суверенность», предметность данного И-объекта превалирует над его функциональностью);

6) разрушение объекта.

Очевидно, что взаимное расположение этих этапов может до некоторой степени варьироваться — например, начало этапа 6 может приходиться уже на этап 3. Допустимо также (хотя для развитой культуры весьма маловероятно) отсутствие этапа 2. Такие «чисто функциональные» И-объекты, будучи «выключены» из СКС, сразу теряют свою искусственность; предметно же искусственные объекты должны быть «переработаны» природой, чтобы потерять «налет искусственности». Культура так или иначе оставляет за собой «культурный слой» — искусственные явления, которые прекратили функционировать, разрушились и достигли таким образом квазиестественного состояния. Субстанция, материя, переработанная субъектом, «вернулась» в объектный мир, выпав из связей СКС. Она вновь становится частью естественного мира и впоследствии может опять «поступить в переработку», стать основой новых искусственных явлений. Другие части «культурного слоя» могут со временем претерпеть радикальные (т. е. на уровне сущности, более глубоком, чем уровни, затронутые в искусственном преобразовании) изменения и вновь обрести состояние подлинно естественного явления.

§ 2. Особенности познавательных процессов, направленных на обнаружение искусственных явлений

Процесс познания искусственного явления сохраняет в себе общие черты любого познания (отражения действительности социальным субъектом) и приобретает специфические черты, соответствующие особенностям познаваемого явления. Как известно, верный метод познания — это метод, соответствующий природе объекта познания. В самом общем плане познание искусственного объекта есть познание его «смысла» — актуального (если объект в данный момент «включен» в СКС) либо потенциального (если он по какой-либо причине «выключен» из этой системы). Познавая искусственное явление, мы познаем его не столько как «самостоятельную сущность», сколько как «место» в СКС. При этом мы, с одной стороны, познаем данную СКС или некоторую ее сторону, а с другой — нуждаемся и в определенных предварительных данных о ней, хотя бы чисто теоретических.

Последнее необходимо и в случае, когда мы имеем дело с такими предметно-искусственными объектами, которые принципиально не могли возникнуть как результат «бессубъектного» развития материи. Хотя в этом аспекте концепция «космического чуда» и имеет некоторые основания, мы, однако, не можем знать заранее, какие именно потенции материи не реализуемы в естественном развитии. В лучшем случае нам известно, какие из них не реализованы в пределах части мира, охваченной человеческой практикой и познанием. Вместе с тем мы знаем о тех возможностях, которые уже реализованы природой через посредство такого субъекта, как земная цивилизация. Выделение сущностных инвариантов в земной культуре (не говоря уже о возможных случаях конвергенции различных космических культур не только по содержанию, но и по форме) должно в перспективе позволить достаточно уверенно опознавать по крайней мере некоторый (хотя, по-видимому, и узкий) класс искусственных объектов с точки зрения их «очевидной» (предметной) «неестественности».

Перед началом поиска субъект Во должен обладать научной картиной мира, одним из теоретически возможных элементов которой являются КЦ и искусственные объекты, некоторой астро-социологической теорией (или хотя бы набором соответствующих понятий), включенной в определенный интертеоретический фон27, а также моделью непосредственного гипотетического объекта поиска Q . Таким образом, «теоретический каркас» определяет характер и особенности эмпирического базиса исследования, «пре-формирует» явления действительности, которые могут стать предметом изучения. Однако и изучаемые явления, более «богатые» (в силу своей конкретности), чем теоретические схемы, могут «подсказывать» исследователю направления «оперативного» изменения тех или иных компонентов этого каркаса.

Подобные изменения могут быть и весьма значительны — вплоть до выработки новой модели НГОП Q и перехода от дедуктивно направленного к квазииндуктивно направленному поиску. В целом, однако, второй вариант поиска занимает подчиненное положение по отношению к первому варианту и в определенном смысле сводится к нему (хотя и не полностью). «Подсказка» со стороны реального явления может способствовать созданию новой модели; но дальнейший ход исследований по существу совпадает с ходом дедуктивного поиска.

Субъект Во может искать гипотетический объект Q как среди реальных объектов, так и среди эмпирических фактов, полученных той или иной наукой и входящих в научную картину мира28. Очевидно, что даже из соображений последовательности и минимизации затрат разумно начать именно с «картинного» поиска, лишь при необходимости переходя к поиску «объектному»29.

Явление, обнаруженное вне рамок астросоциологического поиска, может вызвать интерес со стороны исследователя проблемы ВЦ на разных этапах его изучения — от сбора эмпирических данных и до формирования факта науки. Для перехода к «искусственному» представлению изучаемого явления наиболее оптимальным вариантом было бы наличие «странного» эмпирического факта Q * r , не имеющего «хорошего» теоретического объяснения

(«какое-то» объяснение обычно есть) и «хорошо» соответствующего нашей И-модели (дедуктивной либо квазииндуктивной). Не исключено, однако, что при этом окажется необходимым переформулировать данный эмпирический факт, перевести его в иной понятийно-языковой каркас. Подобная процедура позволит начать астросоциологическое исследование даже в том случае, когда имеющееся естественное объяснение такого факта считается «достаточно хорошим» и объект поначалу не кажется «странным». Его скрытая «странность» может не проявляться в пределах инструментальной и понятийной сети «первоначальной» области исследований либо проявляться, но не играть особой роли30. Для того, чтобы выделить «странность», необходимо в этом случае иначе «сконструировать» сам эмпирический факт (на основе тех же данных, но интерпретированных в иной теоретической онтологии; при этом, разумеется, возможно и некоторое «дополнительное» изучение самого объекта).

Интересный и заслуживающий отдельного рассмотрения случай— обнаружение «странного» явления (или даже просто явления, соответствующего теоретической модели непосредственного гипотетического объекта поиска) вне рамок науки, в «ненаучной», «обыденной» деятельности. Определенной аналогией с этим вариантом (или его моделью) может служить история начального периода становления метеоритики31. Французская Академия наук долгое время отказывалась признать реальность метеоритов по причине «вненаучного» характера знаний о них. Легко свести причины такого отношения к психологии, к консерватизму академиков, но и у консерватизма должны быть свои основания. «Обыденная» картина мира (ОКМ) в значительно большей мере, чем научная, «эмпирична» и «личностна». Социокультурно заданная ОК.М «нагружается» живым опытом, практикой индивида или группы непосредственно. Влияние же эмпирии на НКМ опосредовано «безличностными конструкциями» научных теорий. Это способствует, с одной стороны, объективности научной картины мира, ее сущностной глубине, с другой же — тому, что в условиях «нормальной науки» именно НКМ «детерминирует» подлежащие объяснению факты, а не наоборот. Явления, не имеющие теоретических коррелятов в научной картине мира, рассматриваются как суеверия и изгоняются из области научного исследования тем тщательнее, чем упорнее обыденное мышление настаивает на их реальности.

Иными словами, преимущественно «эмпиричная» и «личностная» ОКМ в значительной мере противоположна преимущественно «теоретичной» и «безличностной» НКМ, что и обусловливает возможность конфликта между ними. Разумеется, это не значит, что «обыденный» факт не может быть преобразован в факт науки (история метеоритики — доказательство того). Только после такого преобразования возможно научное изучение подобного явления.

Наложение квазиэмпирической модели непосредственного гипотетического объекта поиска на картину мира, которой руководствуется субъект Во, даст ему группу эмпирических фактов, представляющих реальные объекты поиска, в той или иной мере «похожие» на НГОП. Степень этого сходства может быть различна; если она достаточно велика, исходная теоретическая И-модель может рассматриваться как И-объяснение и дальнейшая его судьба будет решаться в конкуренции с альтернативными объяснениями. В случае же «неполного» сходства субъект Во должен провести дополнительное изучение соответствующего РОП, а возможно— и модифицировать исходную модель (на квазиэмпирическом либо даже на теоретическом уровне). Если, тем не менее, «хорошего» соответствия между моделью и объектом добиться не удастся, его можно будет исключить из рассмотрения.

Однако непосредственное сравнение известных эмпирических фактов с полной моделью искусственного объекта — это скорее идеальный вариант, возможный (в силу «обширности» научной картины мира и сложности самого процесса сравнения) лишь при наличии у непосредственного субъекта поиска значительных ресурсов (временных, финансовых и пр.). Для упрощения и облегчения работы разумно ввести этап предварительного отбора «перспективных» эмпирических фактов, исходя из некоторых критериев ис кусственности, ориентированных на определенные свойства самого объекта (в известном отвлечении от его И-модели) и позволяющих выделить из эмпирического слоя научной картины мира группу фактов, заслуживающих дальнейшего изучения с точки зрения «полной» теоретической модели (или моделей).

Заметим, что для более или менее уверенного выделения, опознания таких объектов необходимы не только критерии искусственности, но и некоторые критерии естественности. На практике это обстоятельство осознается редко — в естественных науках вопрос о возможной «неестественности» явления даже не ставится; напротив, в такой науке, как археология, наличие в изучаемом объекте «культурного содержания» обычно полагается как дан-

ное32.

Под опознанием объекта понимается («оперативное») отнесение его к определенному классу33 (в данном случае — классу «возможно искусственных» объектов). Здесь налицо некоторое противоречие. Объекты относятся к одному классу, если совпадает их сущность (некоторого порядка). Но «на взгляд» сущность «не видна», проявления же ее могут в конкретных условиях значительно варьироваться. Отсюда — принципиальная неточность, «стохастичность» опознания (мы можем точно опознать данный объект, но нет гарантии, что мы опознаем любой объект данного класса).

Если в онтологическом аспекте мы можем (хотя и условно) рассматривать отношение «естественное—искусственное» как дихотомическое, то в гносеологическом плане это уже принципиально невозможно. Применение некоторого комплекса критериев (как искусственности, так и естественности) к отдельному явлению может иметь результаты: 1) И, не-Е; 2) не-И, Е 3) И, Е; 4) не-И, не-Е.

Первые два варианта представляют собой точный (или, во всяком случае, определенный ответ на поставленный вопрос — опознание явления в первом случае как «вероятно искусственного», во втором — как «вероятно естественного». Последние два варианта — ответы неопределенные, демонстрирующие необходимость совершенствования комплекса критериев и более глубокого изучения данного явления (либо необходимость применения к нему иной системы критериев).

Предварительное опознание И-объекта есть процесс, в значительной мере аналогичный процессу «первичного понимания» текста34. По сути дела, мы должны, еще не «дешифровав» искусственный объект, не выявив его конкретного смысла, определить, что «какой-то» смысл в этом объекте присутствует. Задача несколько облегчается «предварительным» характером опознания — на этом этапе исследования мы стараемся выделить лишь перспективные для дальнейшего изучения явления, т. е. заранее допускаем некоторую, возможно — значительную, вероятность ошибки. Трудность заключается в том, чтобы обеспечить сочетание двух противоположных свойств таких критериев: они должны быть и достаточно определенны (чтобы «на выходе» мы получали множество явлений, существенно редуцированное по сравнению с тем, которое было «на входе»), и одновременно «широко-охватны» (чтобы по возможности все «подозрительные на искусственность» явления ими «перехватывались»). Сомнительна возможность универсальных критериев искусственности, пригодных для выделения всех классов И-объектов. Являясь результатом некоторого этапа познания искусственных явлений и истоком следующего этапа, критерии искусственности всегда ограниченны и преходящи: понимание искусственности как «смысла» слишком абстрактно для задач опознания; конкретизируя же это понимание (т. е. ограничивая «смысл» некоторым смыслом), мы одновременно ограничиваем класс выделяемых искусственных явлений.

Если речь идет о поиске именно внеземного искусственного явления, то наряду с критериями искусственности и естественности мы должны располагать также критерием его «чуждости», «экзо-генности», позволяющим выделить это явление как внеземное на фоне близких (либо даже аналогичных) земных искусственных явлений. Разумеется, такой критерий может присутствовать и неявно — если, к примеру, изучаемое явление находится вне ареала существования земной цивилизации — но от этого он не становится менее важным. Для поисков же инопланетных зондов или следов палеовизита критерий «чуждости» приобретает принципиальное значение.

Попытка применения предварительных критериев к эмпирическим фактам, входящим в научную картину мира, может оказаться и безуспешной — искусственные объекты предполагаемого типа либо отсутствуют в ней, либо по тем или иным причинам «невы-деляемы». В этом случае мы должны перейти от «картинного» поиска к поиску «объективному»35 — выбрать доступный для наших средств обнаружения район, в пределах которого мы можем рассчитывать найти НГОП, и изучить находящиеся там реальные объекты поиска. Если в результате использования в «объектном» поиске предварительных критериев искусственности, естественности и «чуждости» мы получим хотя бы одно «возможно искусственное и чужое» явление Qr, его можно будет начать изучать с точки зрения полной И-модели. Посредством наблюдений и экспериментов мы будем стремиться получить данные о характеристиках явления Qr , обработать их и сформировать на их основе эмпирический факт Q* r . Получение такого факта позволит либо отвергнуть первоначальную модель (и — не исключено — «подскажет» другую), либо подтвердить ее обоснованность и конкретизировать применительно к изучаемому явлению.

В реальных поисках ВЦ, которые проводились и проводятся, наиболее распространенным предварительным критерием искусственности (как неявным, «интуитивным», так и сформулированным в виде принципа поиска) была «странность» объекта, т. е. неудовлетворительность его «естественного» объяснения, а окончательное решение об искусственной природе явления должно было приниматься на основе его «сходства с ожидаемым». Хотя подобный подход и соответствует в общих чертах тем принципам поиска, о которых мы говорили выше, аналогия здесь скорее внешняя: «ожидаемое» не выводилось на теоретическом уровне анализа, а предлагалось как ad hoc модель. Кроме того, акцент делался на «странности». Так, П. В. Маковецкий, Н. Т. Петрович и В. С. Троицкий предположили, что строгая монохроматичность космического радиоисточника была бы указанием на его искусственную природу36 (поскольку естественных монохроматичных источников в космосе мы не знаем). Однако, как известно, отсутствие доказательств не есть доказательство отсутствия — в той же работе данный тезис используется для опровержения мнения И. С. Шкловского о единственности земной цивилизации. Но и Б. Н. Пановкин, заметивший это противоречие37, также был не вполне прав. Если искусственная природа некоторого объекта до казывается на основе его «странности» — это заведомо неверно; но если речь идет лишь об одном из предварительных критериев возможной искусственности объекта (что и подразумевается в статье П. В. Маковецкого, Н. Т. Петровича и В. С. Троицкого), вряд ли разумно заранее от него отказываться. Так, В. Л. Страй-жис обратил внимание на ряд пекулярных космических объектов (таких как голубые страглеры, углеродные и бариевые карлики и субкарлики, звезды с обилием изотопа 13С и др.), для которых пока нет «хорошего» «естественного» объяснения38. Утверждать, что они являются искусственными, было бы явно преждевременно, но изучение их с такой точки зрения вполне оправдано.

В этом плане более строгие критерии (например, наличие определенного смысла в сообщении39) уже выходят за рамки собственно критериев. Вместе с тем, «простой» смысл (некоторая «явная» математическая закономерность, содержащаяся в самом сигнале40) может служить средством привлечения внимания к «сложному» смыслу сообщения.

Оригинальный способ привлечения внимания других цивилизаций — имитацию явлений, представляющихся наблюдателю нарушением законов природы, — предложил В. М. Цуриков41. Им был по существу предсказан источник типа SS 433, в котором одновременно наблюдается и красное, и фиолетовое смещение. Показательно, однако, что на изучение SS 433 это предсказание никак не повлияло: астрофизики, обнаружив объект, выдвинули целую серию «естественных» моделей, в той или иной мере объясняющих его особенности, и вполне обоснованно полагают, что решить проблему удастся без обращения к моделям «искусственным».

Значит ли это, что «искусственное» объяснение в принципе ущербно? На наш взгляд, причина его второстепенного положения в данном случае (как, впрочем, и в других) иная, она заключается в противоречивости самих методологических оснований ведущихся поисков ВЦ. И. С. Шкловский, выступая на Бюракан-ской конференции по проблеме CETI (1971 г.), выдвинул «принцип презумпции естественности», согласно которому предположение об искусственной природе объекта или явления может рассматриваться лишь после того, как исчерпаны все «естественные» возможности42. Кажущийся на первый взгляд достаточно очевидным, этот принцип на самом деле неконструктивен. В рамках естественнонаучного исследования (того же объекта SS 433, к примеру) мы просто не нуждаемся в подходе «со стороны искусственности», и любое исчерпание возможностей объяснения некоторого явления может вести лишь к выработке иных, новых — но всегда естественнонаучных! — теоретических построений. Напротив, в астросоциологическом исследовании мы заранее должны допускать возможную искусственность изучаемого объекта — что ведет к известному «равноправию» «искусственного» и «естественного» объяснений43. Такое равноправие находит выражение, в частности, в предложенном нами «принципе возможной искусственности»44, согласно которому любое достаточно сложное явление может оказаться искусственным. Вообще говоря, необязательна «странность» явления, чтобы начать его изучение в этом аспекте, — важнее его «пригодность» для выполнения определенной функции. Разумеется, это лишь некоторая эвристика, отнюдь не тождественная утверждению о том, что «все» искусственно. Именно в рамках подобного подхода (хотя, возможно, и не осознанного как принцип) Г. М. Бескин предложил искать проявления коммуникативной деятельности ВЦ в динамике рекуррентной солнечной активности и динамике некоторых биохимических процессов45.

Научное объяснение, как отмечалось, сводится в конечном счете к раскрытию сущности изучаемого явления, познанию его законов; объясненный эмпирический факт есть факт науки.

В той мере, в какой найденный объект Qr «похож» на исходную теоретическую модель Q , мы уже заранее располагаем его теоретическим объяснением. Для проблем существования это обстоятельство вполне закономерно. Однако необходимые модификации исходной модели могут затрагивать не только квазиэмпирический, но и теоретический уровень. Эмпирический факт Q * r ,

возникающий в процессе взаимодействия «прямой» дедуктивной и «встречной» квазииндуктивной моделей объекта Qr46, в общем случае преобразуется в факт науки Q** r не путем простого указания на модель Q (которая может соответствовать ему лишь в самых общих чертах), но скорее путем создания новой теоретической модели.

Поскольку искусственный объект представляет собой единство включенности и измененности, или, иначе, единство функции и конструкции47, полное объяснение «с точки зрения искусственности (И-объяснение) должно включать в себя социокультурный аспект (раскрывающий функцию И-объекта, его место в социокультурной системе), технический аспект (конструкция в статике и динамике), а также аспект естественнонаучный (поскольку любая конструкция в конечном счете базируется на некотором сочетании природных законов и конкретных условий, в которых они проявляются). Центральное место в И-объяснении занимают первые два аспекта. Естественная компонента не только не исчерпывает сущность искусственного объекта, но даже, строго говоря, не имеет к ней прямого отношения. Однако форма организации естественных процессов в И-объекте может быть настолько своеобразна, что она сама по себе «намекает» на его искусственную природу — т. е. на то, что у этого объекта или явления есть некоторый смысл (пусть мы пока даже не догадываемся, какой именно).

Очевидно, что естественнонаучное объяснение, в отличие от объяснения «искусственного», не может содержать в себе ни социокультурной («деятельностной»), ни технической компонент. Проблема выбора между этими двумя видами объяснения значительно сложнее представлений о презумпции одного из них. Презумпция допустима лишь в случае, если сущность изучаемой предметной области известна до начала исследований. Психолог не станет прибегать к физическим теориям для объяснения природы внутреннего мира человека, и физик постарается избежать «деятельностного» влияния на результат эксперимента, Но если мы априори допускаем возможность и социокультурной, и «естественной» интерпретаций данных научного исследования, презумпция уступает место совместной эволюции и конкуренции исследовательских программ, заданных исходными — альтернативными, но равноправными — гипотезами о природе данного объекта. И-и Е-программы должны развиваться, взаимодействуя и обогащая друг друга, выявляя в объекте его различные стороны и свойства и добиваясь, с одной стороны, максимально полного отображения объекта (явления) в его описании, а с другой — наилучшего соответствия между описанием и теоретическим объяснением явления. В ходе этого процесса и будет происходить вытеснение одного из первоначально равноправных объяснений, выработка адекватной точки зрения на природу изучаемого объекта или явления.

Вообще говоря, необходимость альтернативных подходов осознана в методологии науки достаточно давно48, но в проблеме ВЦ мы сталкиваемся с известной несравнимостью конкурирующих («искусственных» и «естественных») описаний, объяснений и программ. По существу, программы разворачиваются в различных картинах мира — естественнонаучной, исключающей субъекта и его деятельность, и социокультурной, общественно-научной, для которой субъект и его деятельность центральны. Если сложен вопрос о сравнимости и выборе «однопорядковых» теорий»49, то вдвойне сложен выбор между теориями «разнопорядковыми», отражающими законы различных уровней движения материи.

Чтобы понять особенности «межкартинной» конкуренции теорий (и соответствующих программ), мы должны вкратце рассмотреть процесс «внутрикартинной» конкуренции. Каковы те «свойства» теорий, по которым происходит их сравнение и выбор «лучшей»? Теория должна: 1) объяснять факты, для объяснения которых она создана; 2) предсказывать новые факты; 3) быть логически непротиворечивой.

Кроме того, желательно, чтобы теория удовлетворяла ряду методологических регулятивов — таких как принцип соответствия, принцип инвариантности (в физико-математическом естествознании), принцип наблюдаемости, принцип простоты, принцип системности50 и т. п. Наконец (это «наконец» отнюдь не означает «в последнюю очередь», в каком-то смысле данный момент первичен и наименее лабилен) теория может «лучше» или «хуже» соответствовать текущим «идеалам познания», «культурному климату эпохи»51 — это важный неформализуемый аспект процесса выбора.

Сравнение теорий осуществляется прежде всего по основным свойствам, а в качестве «критериев с совещательным голосом» могут использоваться и перечисленные методологические регуля-тивы.

Разумеется, прежде всего теория должна «лучше» отвечать фактам. Если это «лучше» имеет количественное выражение (теория T1объясняет эмпирические факты F 1 , F 2 , F 3 , а теория Т2 — только F 1 и F 2 ), данное обстоятельство говорит о явной ущербности одной из теорий и заставляет если не отказаться от нее, то пытаться модифицировать ее так, чтобы она охватила и F 3 .

При «эмпирической эквивалентности» теорий Т1 и Т2 неизбежно обращение к полному комплексу характеристик (и «основных», и «вспомогательных») конкурирующих теорий, но на первое место обычно выступает сравнение их предсказательных возможностей. Подход И. Лакатоса, не раскрывающий всей системы влияющих на процесс выбора теории факторов (в частности и в особенности — социальных и социально-психологических), тем не менее, на наш взгляд, выделяет центральную составляющую этой системы: предсказывающая факты теория получает преимущество в конкуренции с теорией, ретроспективно объясняющей их. Вместе с тем на определенных этапах развития науки эта составляющая может отходить на задний план в сравнении с «научно-ценностными» характеристиками теорий (анализ таких этапов — важная задача методологии науки).

В процессе конкуренции «разноплановых», «разнокартинных» теорий сравнение их объяснительных возможностей заметно затруднено. Даже если теории Tt и Т2 объясняют весь набор фактов F 1 , F 2 , F 3 , то с точки зрения сообщества, разделяющего Т\, объяснение Т2 может вообще не быть объяснением (и vice versa ,. хотя и не обязательно). Сама ориентация на «чисто объектный мир», лежащая в основе естествознания, оставляет для «искусственного» объяснения (если вообще оставляет) лишь возможность, «запасного» варианта, допустимого «по исчерпании» (реально — недостижимом) всех естественных возможностей. В этом плане «презумпция естественности» — принцип, целиком принадлежащий сфере физикалистской интерпретации проблемы ВЦ; ни к естественнонаучному, ни к астросоциологическому исследованию-он одинаково не имеет отношения (хотя и по разным причинам).

Свои особенности в условиях «межкартинной» конкуренции появляются и у «дополнительных» методологических регулятивов. Прежде всего теряют силу те из них, которые носят «внутрикар-тинный» характер (в частности, трудно говорить о принципе инвариантности или принципе соответствия — если, конечно, не сводить последний к необходимости учета и соответствующей переработки уже установленных научных фактов). Что касается принципа простоты и связанной с ним «экономии мышления», то они и в «обычной», «внутрикартинной» конкуренции теорий сохраняют свою ценность лишь до тех пор, пока понимаются материалистически: «мышление человека тогда „экономно", когда оно правильно отражает объективную истину, и критерием этой правильности служит практика, эксперимент, индустрия»52. Это, однако, не значит, что «простая» мысль отражает действительность вернее, чем «сложная», — хотя бы потому, что относительны сами критерии сложности и простоты53. Иногда пытаются этот критерий сформулировать в виде «бритвы Оккама»: «сущностей не следует умножать сверх необходимого», но и здесь встает вопрос — а что такое «необходимое»? Система мира Птолемея нагромождает эпициклы на деференты, не вводя при этом «новых сущностей», и позволяет точнее рассчитывать положение планет, чем первоначальный вариант гелиоцентрической системы Коперника. Значит ли это, что вводить последнюю «не было необходимости»? Или что система Птолемея «проще и вернее» отражает действительность?

Конечно, «бритва Оккама», если и именуется «краеугольным камнем науки», то преимущественно в литературе околонаучной. Рациональный же вариант принципа простоты (как одного из регулятивов «с совещательным голосом») сводится в конечном счете к «гносеологической простоте» теории — минимизации системы ее постулатов сравнительно с системой постулатов теории-конкурента (разумеется, только для «однокартинных» теорий; сравнивать по количеству постулатов теории качественно различные— например, физическую и социальную — предельно бессмысленно), а также к минимизации ad hoc модификаций теории, необходимых для объяснения новых эмпирических фактов54. Последнее обстоятельство сохраняет значение и при «межкартинной» конкуренции.

Меняется также роль принципа наблюдаемости. Уже в физических теориях этот принцип имеет весьма относительный характер (и является скорее принципом минимизации ненаблюдаемос-тей); тем более относителен он в исследованиях социокультурных феноменов. Наблюдаемое — явление — нередко противоречит ненаблюдаемому -— сущности, и чем сложнее изучаемый объект, тем подобная ситуация «типичнее». Объяснение всегда представляет собой скачок от непосредственно наблюдаемого к непосредственно ненаблюдаемому.

Возможен ли определенный выбор теории в результате конкуренции программ? Безусловно, да, хотя на практике это может •быть достаточно длительный процесс. Если преимущество одной из теорий накапливается, а другая обрастает модификациями ad hoc , то последняя постепенно оттесняется в «резерв» науки, а нередко — и в историко-научный архив. Это и будет достоверный (в пределах общей вероятностности научных суждений55) выбор истинной теории. Однако отсутствие явного предсказательного преимущества одной из программ может привести к длительной и безуспешной «позиционной борьбе» между ними (особенно если затруднено сравнение «эмпирий», что как раз и характерно для «межкартинных» конкуренций). Не следует также забывать, что «пределы общей вероятностности» научных суждений бывают в некоторых случаях достаточно широки и выбор одной из теорий (тем более, если он осуществлен под сильным воздействием «культурного климата» эпохи) может оказаться временным. Так или иначе, конечным критерием того, что теория Т верно (в определенных пределах) отражает реальность, может служить лишь практика; для И-объяснения (и соответствующей астросоциологичес-кой теории) — практика контакта. Подчеркнем — именно практика контакта во всей его системности и многогранности, а не только практика коммуникации (последняя сама по себе не является критерием истины: как показано в главе IV, она может содержать в себе — и намеренные, и ненамеренные — элементы лжи).

Для иллюстрации сказанного рассмотрим три примера И—Е-конкуренции из истории науки: ситуацию, сложившуюся в связи с обнаружением пульсаров, дискуссию о природе спутников Марса и проблему Тунгусского взрыва.

Первый пульсар был обнаружен в 1967 г. аспиранткой профессора А. Хьюиша (Муллардская радиоастрономическая обсерватория, Кембридж, Англия) С. Дж. Белл при испытании новой радиоастрономической аппаратуры, которая в отличие от прежней могла улавливать радиоимпульсы небольшой длительности56. «Странность» этого источника привела к тому, что первой выдвинутой гипотезой оказалась И-гипотеза: зафиксированы сигналы ВЦ. Интересно, что это заставило исследователей засекретить работы, причем не столько даже по причине возможной сенсационности открытия, сколько из опасений «социально-психологического» характера. Полугодовая задержка с публикацией сообщения об открытии позволила установить существование еще нескольких пульсаров, а также отсутствие (во всяком случае, «явного») смысла в принимаемой последовательности импульсов. Это сразу резко понизило в глазах английских астрономов вероятность искусственной природы пульсаров, и они решились опубликовать сообщение об обнаружении нового типа космических ра-.диоисточников57.

Итак, в данном случае И-гипотеза, не успев еще развернуться в исследовательскую программу, вошла в противоречие с эмпирическими фактами и была отброшена. Строго говоря, подлинным •основанием для такого решения послужили не сами факты, а их теоретическое осмысление — прежде всего вывод о малой вероятности одновременного обнаружения нескольких ВЦ. «Отсутствие смысла» в сигналах — момент, конечно, важный, но в известной мере вторичный, так как решался он на уровне «очевидности» (в принципе «текст» может быть закодирован в тонкой структуре отдельного импульса, а не в их последовательности). Дальнейшее изучение пульсаров пошло уже в рамках «нормальной» естественнонаучной конкуренции гипотез и программ — с быстро вышедшей на первый план гипотезой нейтронной звезды58.

Научная гипотеза об искусственности спутников Марса была выдвинута в 1959 г. И. С. Шкловским59. Центральным доводом в ее пользу служило зафиксированное Б. Шарплессом ускорение Фобоса60, которое можно было объяснить, в частности, торможением его в верхних слоях марсианской атмосферы — при условии, что средняя плотность этого спутника составляет около 10-3 г/см3. И. С. Шкловский рассмотрел и другие возможные объяснения этого ускорения (приливное, электромагнитное и т. д.) и счел их неудовлетворительными. Поскольку же спутник с плотностью, меньшей чем 10-1 г/см3, достаточно быстро был бы разрушен притяжением Марса, оставалась «только одна возможность — считать Фобос полым. Но естественное космическое тело не может быть полым. Значит, Фобос (так же как и, по-видимому, Деймос) — искусственный спутник Марса»61, который был некогда создан марсианской цивилизацией, к настоящему времени погибшей.

Несколько позднее В. А. Бронштэн62 отметил еще две «странности» спутников Марса, говорящие в пользу их искусственной природы. Это прежде всего характер их орбит — круговых и лежащих почти точно в плоскости марсианского экватора. Поскольку столь небольшие спутники, скорее всего, должны быть захваченными астероидами, «регулярный» характер их орбит (понятный для больших спутников, образовавшихся в одно время с планетой) не находит себе объяснения. Заметим, что это противоречие не разрешено и по настоящее время: размеры, внешний вид и физические свойства Фобоса и Деймоса (хорошо установленные при полетах космических станций «Маринер» и «Викинг») говорят об «астероидной» природе спутников, а характер их орбит — о том, что они должны были образоваться около Марса63. Кроме того, Фобос имеет самый короткий из всех спутников планет период обращения —в 3,5 раза меньший, чем марсианские сутки. Это также «нетипично» для естественных спутников.

Во «вненаучной» литературе предположения об искусственности спутников Марса высказывались и ранее. Так, Дж. Хирд в 1950 г. предположил, что это — космические платформы, запущенные марсианами с целью обеспечения межпланетных полетов64, но свою гипотезу никак не обосновал. Есть загадки и в истории открытия этих спутников. Хорошо известно «предсказание» Дж. Свифта65; менее известен, но не менее интересен тот факт, что в грузинской традиции, восходящей к середине XVI в., весьма точно (значительно точнее, нежели в «Путешествии Гулливера») описан один из параметров орбиты Деймоса: «...На небе этой звезды [т. е. Марса] находится еще одна звезда, длина орбиты которой равна 50 280 эджи... (1 эджи равен примерно 3 км), а радиус, соответственно, — 8006 эджи, что равно примерно 24 019 км (современное значение равно 23 506 км)»66.

И. С. Шкловский, выдвинув свою гипотезу, предложил и «решающий эксперимент» для ее проверки — фотографирование спутников Марса с близкого расстояния. Если они представляют собой искусственные конструкции, то, очевидно, могут быть опознаны как таковые на достаточно близком расстоянии даже просто «на взгляд». Так ли это на самом деле — сказать трудно; по-видимому— не всегда так (выше мы отмечали, что объект, преобразованный в одной системе деятельности, может выглядеть не-преобразованным — в другой). Не случайно К. Саган предположил, что спутники Марса могут являться астероидами, искусственно переведенными на околомарсианские орбиты — т. е. представлять собой «функционально» искусственные объекты67. Но определенность «решающего эксперимента» произвела впечатление на исследователей, и главное — он был осуществим в относительно близком будущем. Возможно, что именно по этой причине особой теоретической конкуренции И- и Е-программ здесь не наблюдалось. Правда, некоторые астрономы пытались объяснить аномальное ускорение Фобоса естественными причинами68 либо переоценить данные о его наличии и величине69, но скорее в плане «обычных» исследований, нежели в плане конкуренции с И-программой. Способ решения задачи выбора объяснения был дан — оставалось лишь подождать, когда он будет реализован.

И действительно, космические аппараты «Маринер-9», «Викинг-1» и «Викинг-2» получили качественные изображения спутников, которые ясно показывают, что это — естественные тела, внешне подобные астероидам. На этом И—Е-дискуссия закончилась, и из очередного издания книги «Вселенная, жизнь, разум» И. С. Шкловский исключил главу об искусственности спутников Марса.

К настоящему времени Фобос и Деймос исследованы весьма подробно70. Ускорение Фобоса оказалось вполне реальным, хотя и составляющим лишь около одной трети от величины, определенной Шарплессом. Причины его не вполне ясны, но, вероятно, они имеют приливный характер71. Хотя возможность чисто «функциональной» искусственности марсианских лун полностью не исключена, она уже не стимулирует исследований, так как ничего не предсказывает. Тем не менее детальное изучение Фобоса и Деймоса с помощью посадочных аппаратов (технически вполне возможное) может привести и к некоторым неожиданностям. В данном случае И-программа перешла в «латентную» стадию существования, но при определенных обстоятельствах она может и «активизироваться».

Наиболее развитую форму конкуренция «искусственной» и «естественной» программ приобрела в исследовании Тунгусского взрыва. Именно здесь она продемонстрировала свою продуктивность и способность серьезно стимулировать исследования «странного» феномена.

Обстоятельства Тунгусской катастрофы описаны во многих работах72, поэтому мы не будем на них останавливаться и сразу перейдем к («логизированной») истории изучения этой проблемы. У истоков научного исследования проблемы Тунгусского взрыва стоял, как известно, Л. А. Кулик. В 20—30-е гг. он организовал ряд экспедиций на место взрыва и по относительно свежим следам катастрофы собрал важные сведения о ее обстоятельствах и последствиях. Л. А. Кулик в своих исследованиях ориентировался на гипотезу о железном метеорите, разрушившемся в плотных слоях атмосферы и выпавшем на землю группой из нескольких десятков тел73. Альтернативные Е-гипотезы (комета, облако космической пыли), принадлежавшие соответственно Ф. Уипплу и В. И. Вернадскому74, были (с точностью до известной в то время эмпирии) почти неотличимы от метеоритной гипотезы. Что-то они объясняли лучше, что-то хуже, но в конечном счете суть их сводилась к механическому удару космического тела о земную поверхность или о нижние слои атмосферы (именно это подразумевалось даже в тех случаях, когда терминологически речь шла о взрыве — теории взрывоподобного разрушения метеоритов еще не существовало). Подлинной альтернативой этой группе гипотез могло бы стать предположение И. С. Астаповича о том, что Тунгусское тело, пройдя перигей своей орбиты севернее Ванавары, снова ушло в космическое пространство; но от него поспешил отказаться сам автор75.

В послевоенный период Е-подход к изучению Тунгусской катастрофы быстро двинулся вперед: Е. Л. Кринов применил для объяснения взрыва теорию кратерообразующих метеоритов, разработанную К. П. Станюковичем и В. В. Федынским. Предполагалось, что следы кратера скрыты болотом, и перед исследователями ставилась задача найти эти следы и остатки метеорита76. Однако параллельно (и даже несколько раньше) А. П. Казанцев выдвинул гипотезу о взрыве инопланетного космического корабля как причине Тунгусской катастрофы77, положив тем самым начало альтернативной И-программе, направленной в первые годы своего существования на обоснование воздушного взрыва ядерного характера.

Сторонники «естественной» программы не согласились с этим предположением — и прежде всего с допущением воздушного взрыва. «Несомненно,— писали они, — что в первый момент после падения метеорита на месте «Южного болота» образовалось кратероподобное углубление. Вполне возможно, что образовавшийся после взрыва кратер был относительно невелик и вскоре... был затоплен водой. В последующие годы он затянулся илом, покрылся слоем мха, заполнился торфяными кочками и частью зарос кустарниками. Уцелевший на корню сухой лес наблюдается не в центре катастрофы... а на внутренних низких склонах сопок, окружающих впадину»78.

В результате работ экспедиции Комитета по метеоритам АН СССР, посетившей Подкаменную Тунгуску в 1958 г., было, однако, установлено, что взрыв Тунгусского космического тела (ТКТ) действительно произошел в воздухе и что относить его к обычным кратерообразующим метеоритам несколько преждевременно79. Хотя для объяснения этого обстоятельства и были сразу предложены две гипотезы — баллистическая (согласно которой разрушения в тайге произведены ударной волной быстро двигавшегося и разрушившегося в атмосфере тела)80 и химическая (взрыв химически активного космического тела)81, ассимилировать факт воздушного взрыва Е-программе оказалось непросто. Тем не менее в 1960 г. появилась детально разработанная гипотеза теплового взрыва; в соответствии с которой причиной взрыва Тунгусского тела могло явиться резкое торможение его в плотных слоях атмосферы. Это, в свою очередь, способствовало возрождению кометной модели ТКТ82.

Разумеется, и у гипотезы теплового взрыва были свои трудности, в частности, необходимая для такого взрыва высокая скорость Тунгусского тела (40—50 км/сек) не была независимо обоснована. Кроме того, Е-программа лишь ретроспективно объяснила надземный характер взрыва, тогда как И-программой он был предсказан (а значит, на этом этапе прогрессирующий характер сохраняла вторая). Именно необходимость противостоять давлению «искусственной» программы заставила исследователей, строивших свои модели в «естественной» теоретической онтологии, перейти от идеи обычного метеорита к идее теплового взрыва в воздухе ледяного ядра кометы. Исходная гипотеза Е-программы была в результате этого преобразования заменена на другую, лучше отвечавшую твердо установленному факту — воздушному взрыву ТКТ.

В то же время А. В. Золотов привел ряд доводов в пользу предположения о том, что Тунгусское тело взорвалось за счет своей внутренней энергии — возможно, ядерной83. Первая часть этого предположения (взрыв за счет внутренней энергии) отвечает и гипотезе А. П. Казанцева, и гипотезе К. П. Флоренского о химическом взрыве. Но идея химического взрыва так и не была развернута в Е-программе; ее быстро вытеснила концепция теплового взрыва (в сочетании с представлением о значительном вкладе ударной волны в общую картину разрушений). По этой причине некорректное, вообще говоря, размежевание «И-программа — „внутренний" взрыв» — «Е-программа — взрыв за счет энергии движения» было (и пока остается) достаточно определенным. Вторая часть предположения А. В. Золотова — ядерный характер взрыва — строго говоря, также не влечет за собой допущения только искусственной природы ТКТ84. Е-программа могла бы в принципе ассимилировать и такую возможность85 — во всяком случае, этот момент не может считаться решающим для И-гипо-тезы: ничего специфически искусственного (за исключением того, что «подобных процессов в природе мы не знаем») в нем нет. Тем не менее исследователи, работавшие в рамках обеих программ, рассматривали вопрос о природе взрыва как центральный и сосредоточили на его изучении значительные усилия. В результате можно считать достаточно твердо установленным, что причиной Тунгусского взрыва не являются известные нам (практически или теоретически) ядерные реакции деления, синтеза или аннигиляции. Все они оставили бы в почве и растительности вполне доступные для обнаружения следы, однако эти следы отсутствуют86. Иными словами, первоначальная гипотеза Казанцева в этом аспекте опровергнута. Вместе с тем ряд особенностей Тунгусского взрыва (повышенный фон радиоактивности почвы и растений в окрестностях эпицентра; термолюминесценция горных пород; некоторые биологические аномалии) сближает его с ядерными взрывами, хотя и не дает оснований для какой-то конкретной идентификации87.

Подчеркнем еще раз: вопрос о природе Тунгусского тела не тождественен вопросу о природе Тунгусского взрыва (хотя, разумеется, они связаны). В принципе даже космический корабль может упасть на Землю подобно обычному метеориту, образовать кратер (при достаточно значительной массе и скорости) и не вызвать никаких «подозрений» у исследователей. В подобном случае вероятность установления искусственной природы такого псевдометеорита невелика (поскольку предварительный «критерий странности» исключается). Специфика И-объекта, как мы знаем, заключается прежде всего в его социокультурной обусловленности, «осмысленности»; естественные же компоненты искусственного явления (например — физические принципы работы двигательной системы корабля) сами по себе мало о чем могут свидетельствовать. Парадокс в том, что даже если бы в дополнение к надземному характеру Тунгусского взрыва удалось доказать его ядерную природу (а именно к этим двум моментам по существу и сводилась первоначальная гипотеза А. П. Казанцева), это не означало бы строгого доказательства искусственной природы Тунгусского тела.

Таким образом, изучение физических характеристик Тунгусского взрыва, проводившееся в рамках противоположных исследовательских программ, позволило уточнить его параметры, но само по себе не дало возможности для выбора между Е- и И-ги-потезами. В этом плане интересный с методологической точки зрения шаг вперед сделал Ф. Ю. Зигель88, поставив на основе анализа сообщений очевидцев вопрос о возможности маневра Тунгусского тела на конечном участке его траектории. Можно считать установленным (по объективным параметрам вывала и по относительно недавно собранным показаниям очевидцев), что непосредственно перед взрывом Тунгусское космическое тело двигалось почти точно с востока89. Ранние же показания очевидцев (собранные в 20—30-е гг.) одинаково хорошо подтверждают и южный (предложенный И. С. Астаповичем) и юго-восточный (принадлежащий Е. Л. Кринову) варианты траектории90. Ранние показания очевидцев имеют преимущества «свежести воспоминаний», меньших «ошибок забывания»; поздние — преимущества хорошо поставленной процедуры их сбора и определения наблюдавшихся параметров тела. Нет оснований отбрасывать какую- либо из двух групп показаний. Это противоречие может в принципе объясняться тем, что Тунгусское тело двигалось по сложной траектории, проекцию которой на земную поверхность даже в первом приближении нельзя аппроксимировать прямой. Однако восточный вариант траектории прослежен до реки Лены, что ставит под сомнение маневр по крайней мере этого тела. Не исключено, что в Тунгусской катастрофе участвовало несколько объектов, летевших по существенно различным траекториям (так как нигде, по-видимому, не наблюдался их совместный полет), но тогда следует по-новому оценить и все явление в целом91.

Трудность определения траектории ТКТ заключается и в том, что для обоснования южного варианта привлекаются лишь показания очевидцев, а восточного — также и объективные характеристики вывала. Е-программа в принципе может либо игнорировать первые («психологически» это вполне оправдано), либо попытаться «освоить» возможность маневра, допустив некоторые особенности формы Тунгусского тела и характера внутреннего распределения масс. Очевидно, однако, что И-гипотеза объяснила бы факт маневра более «естественно» и «просто».

Итак, в то время, как Е-программа направлена преимущественно на обоснование теплового характера взрыва Тунгусского тела, а также на поиск вызванных им химических аномалий в почве и растительности92, И-программа ориентируется на выявление «разумных» особенностей его движения, на общую «осмысленность» всего явления. В целом же легко заметить, что наличие двух противоположных исследовательских программ серьезно стимулировало исследования Тунгусского взрыва и способствовало более глубокому его изучению, чем это могло иметь место в условиях монопольного господства одной из них.

Почему же именно Тунгусская катастрофа привлекла внимание с точки зрения возможной искусственности взорвавшегося объекта? И почему это произошло только в 1946 г.? Оценивая ситуацию ретроспективно, можно выделить два центральных момента: большая мощность взрыва (сравнимая с мощностью взорванных в 1945 г. первых атомных бомб), а также сохранность деревьев в эпицентре, свидетельствующая о надземном характере взрыва93. Первое основание И-гипотезы оказалось в известной степени ложным (в рамках теории кратерообразующих метеоритов оно получает убедительное объяснение, но сама эта теория была создана лишь год спустя); второе стало решающим на первоначальном этапе конкуренции программ. Иными словами, внимание исследователей привлекли как странность явления, отличие его от аналогичных естественных процессов (при падении метеорита либо нет мощного взрыва, либо есть заметный кратер), так и сходство его с освоенными земной техникой ядерными процессами.

Не случайно, однако, оба эти момента были в конечном счете объяснены и в рамках Е-программы: сами по себе они недостаточны для утверждения искусственной природы ТКТ. В условиях, когда предметный анализ объекта затруднен, информация о его сущности может быть получена прежде всего из анализа поведения объекта. Вопрос о маневре Тунгусского тела и есть вопрос о такой форме поведения, которая может (и — не исключено — должна) быть присуща космическому зонду и принципиально не может быть присуща ни метеориту, ни комете.

В отличие от искусственного объекта космический зонд, снабженный «интеллектуальными роботами», должен обладать некоторой «сверхфункциональной» самостоятельностью поведения. В большей степени это, разумеется, характерно для подлинного — социального — субъекта. Последний в определенной мере свободен — т. е. способен сделать сознательный (и непредсказуемый даже вероятностно94) выбор из ряда имеющихся возможностей. По этой причине поведение объектов, непосредственно или опосредованно управляемых социальным субъектом, можно анализировать не только в аспекте соответствия его «заданной» функции, но и в аспекте свободы, непредсказуемости выбора. Простой зонд, следующий в своем поведении более или менее «жесткой» программе, ближе в этом отношении к искусственному объекту, но и у него есть своя специфика — функционирование в отрыве от создавшей его социокультурной системы. Вопрос о космических зондах как одном из возможных средств контакта КЦ весьма интересен и слабо разработан; именно к нему мы обратимся в следующей главе.

Глава VI

ПРЯМЫЕ КОНТАКТЫ МЕЖДУ КОСМИЧЕСКИМИ ЦИВИЛИЗАЦИЯМИ

§ 1. Преимущества кибернетических зондов

Под прямым (или непосредственным) контактом космических цивилизаций А и В мы подразумеваем такое взаимодействие между ними, при котором цепь посредствующих систем С1... ... CNDP ... D 1 либо отсутствует, либо ее наличием можно пренебречь. Последнее допустимо в случае, если данная цель целиком находится в пределах ареала существования одной из КЦ. Иными словами, для осуществления прямого контакта один из непосредственных субъектов контакта должен войти в ареал существования другой КЦ (после чего, однако, собственно контакт может ограничиться, к примеру, коммуникацией)1.

Проникновение в ареал существования — самый общий, но вместе с тем и самый абстрактный признак прямого контакта. Более конкретное представление контакта такого типа требует учета двух дополнительных моментов — возможности обмена материальными предметами между КЦ (а не только сигналами) и отсутствия значительного запаздывания во взаимодействии субъектов Ао и Во . Моменты эти сами по себе не специфичны для прямого контакта (материальный предмет можно просто «переслать» из одного ареала в другой с помощью космического летательного аппарата, который при этом будет играть роль одной из посредствующих систем; отсутствие значительного запаздывания возможно и в том случае, когда, скажем, НСК Ао лишь приблизился к ареалу β, не проникая в него), однако наличие одного или другого момента в контактах иного типа придает последним определенное сходство с прямыми контактами. Подобные квазипрямые (или квазинепосредственные) контакты также не могут быть осуществлены без преодоления межзвездных расстояний. Проблема межзвездных перелетов является технической «фокальной точкой» всей проблематики прямых и квазипрямых контактов.

Мы не случайно выделили слово «технической». Как и любое средство деятельности, межзвездный перелет вторичен по отношению к его целям (в логическом аспекте; исторически средство может предшествовать целям и даже «подсказывать» их). Из множества доступных средств должны выбираться те, которые наилучшим образом обеспечивают достижение поставленных целей. Что означает выражение «наилучшим образом», мы рассмотрим ниже; но в какой мере можно считать межзвездные перелеты доступным средством контакта? Вопрос об осуществимости таких перелетов широко обсуждается в литературе2, основные выводы

заключаются в следующем: отсутствуют принципиальные запреты на любые (в том числе «быстрые», релятивистские) полеты к звездам и отсутствуют технические запреты на «медленные», нерелятивистские полеты. Это не значит, конечно, что последние возможны уже сегодня3, однако их техническое воплощение лежит на пути развития современной техники (ионные двигатели, микрокомпьютеры и т. д.).

Впрочем, технические трудности осуществления релятивистских межзвездных перелетов оказываются столь значительны, что до известной степени уравниваются с принципиальными. Как отмечает И. С. Шкловский, «каждой эпохе свойственно переоценивать свои технические возможности. <...> В наши дни мы являемся свидетелями явной переоценки возможностей реактивной техники. Эта техника является идеальной при полетах на межпланетные расстояния и при грядущем преобразовании Солнечной системы. <...> Но для непосредственного контакта между разумными существами, разделенными межзвездными расстояниями.. реактивная техника... по-видимому, непригодна». Тем не менее было бы ошибкой полагать, «что осуществление межзвездных полетов с почти световой скоростью невозможно даже в ближайшие столетия. <...> Опыт развития науки и техники учит нас, что, если есть некоторая общественная потребность в изобретении, осуществлению которого принципы науки не препятствуют, оно обязательно рано или поздно будет сделано»4.

Действительно, «принципиальные технические трудности» не означают наличия какого-то физического запрета на разгон материального тела до скоростей, близких к скорости света (принципами теории относительности «запрещено» превышение последней). Это и позволяет утверждать, что приемлемый способ разгона может быть найден, а следовательно, возможность осуществления высокоразвитыми КЦ межзвездных полетов не может быть исключена. Тем более нельзя исключить возможность постройки автоматического межзвездного зонда («быстрого» либо «медленного») .

Соответствующие научно-технические разработки проводятся уже в настоящее время. Наиболее подробно разработан группой ученых и инженеров из Британского межпланетного общества проект зонда «Дедал» — двухступенчатого автоматического аппарата, предназначенного для исследования звезды Барнарда5. Общий вес «Дедала» — около 53 тысяч тонн, из которых 50 тысяч тонн приходится на горючее, около 2500 тонн — на конструкцию и оборудование и 450 тонн — на полезную нагрузку (исследовательская аппаратура и 18 субзондов). Двигатели, работающие на термоядерном горючем (гелий-3 и дейтерий), рассчитаны на придание зонду скорости, составляющей 12,2% от световой. Стартовав с орбиты спутника Юпитера, «Дедал» должен через 50 лет достичь звезды Барнарда и без торможения пролететь мимо нее. Предварительно, за несколько лет до этого, делается попытка обнаружить планеты и направить к ним исследовательские субзонды. Стоимость «Дедала», по оценке британских специалистов, должна составить ~1012 долларов (в ценах 1960 г.), причем основные затраты приходятся на накопление запасов гелия-3 (который предполагается добыть в атмосфере Юпитера).

Разумеется, и этот проект — только «предварительная прикидка», которая вряд ли может быть ближе к реальным зондам будущего, чем проекты космических ракет, предлагавшиеся в 20— 30-е гг. нашего столетия,— к ракетам-носителям «Восток» и «Сатурн». Показательно, однако, что такая «прикидка» возможна уже сегодня и не требует ссылок на принципиально новую технологию. Даже термоядерный двигатель «Дедала» представляет собой лишь «медленно» взрывающуюся водородную бомбу, а не термоядерный реактор в строгом смысле этого слова. Таким образом, расчет на то, что в перспективе XXI и XXII вв. земная цивилизация сможет изучить с близкого расстояния хотя бы несколько ближайших звезд, достаточно реален. Полеты межзвездных зондов могут стать важным этапом в процессе освоения человечеством космического пространства.

В Маленькой энциклопедии «Космонавтика» зонд космический определяется как «автоматический КЛА (космический летательный аппарат.— Авт.) для исследования космического пространства на значительном удалении от Земли...»6. Определение это в известных пределах верно, но для наших целей оно недостаточно, так как отождествляет тип космического зонда вообще с типом существующих исследовательских зондов. В самом общем плане можно сказать, что космический зонд является одним из средств космической деятельности человечества (земного или внеземного) на значительном расстоянии от ареала его существования. Ориентируясь на содержание термина «зонд», можно уточнить это определение: космический зонд — это автоматический летательный аппарат, предназначенный для проникновения в (предполагаемый) район существования некоторого объекта Q и включения его в систему человеческой деятельности (познавательной, коммуникативной, преобразовательной, ценностно-ориентационной). Преимущественно (но вряд ли исключительно) речь может идти о поиске и изучении объекта, а также о коммуникации с «иными субъектами». К примеру, цель «Пионеров» и «Вояджеров» как физических зондов — изучение известных объектов (планет Солнечной системы, их спутников, межпланетной среды), а цель их как SETI -зондов — «случайный» поиск ВЦ и односторонняя (от «нас» — к «ним») коммуникация с ВЦ7.

Предполагаемый район существования КЦ может, разумеется, и не совпадать с ареалом ее существования (для планетной КЦ, например, та планетная система, в которой она находится,— район, но не ареал существования). Вместе с тем планетную систему правомерно рассматривать как максимально возможный квазинепрерывный ареал существования КЦ (если допустить — что обычно подразумевается и что, вообще говоря, не очевидно — некоторое «тяготение» КЦ к звездам хотя бы как к источникам энергии). «Минимальным» ареалом будет в таком случае поверхность планеты (включая нижние слои атмосферы), а «промежуточным» — вся планета с околопланетным пространством и спутниками. Космический зонд может быть рассчитан на проникновение в околозвездное пространство, в пространство околопланетное либо даже в атмосферу и на поверхность планеты (последнее, впрочем, скорее может быть доступно субзондам, чем в целом аппарату, преодолевшему межзвездные расстояния). Характер проникновения также может быть различным — пролет без торможения и задержки, временная задержка в избранном районе, постоянное нахождение в нем. В совокупности эти два деления дают восемь «непротиворечивых» типов космических зондов — от пролетающего на значительной скорости через планетную систему и до постоянно функционирующего (пока аппаратура остается работоспособной) на поверхности планеты. Возможно, разумеется, и сочетание этих типов: например, пролетный звездный зонд несет пролетный планетный субзонд, а тот, в свою очередь,— планетный посадочный субзонд.

Независимо от того, удалось ли космическому зонду проникнуть в ареал существования цивилизации или же только приблизиться к нему, это, вообще говоря, лишь квазинепосредственный контакт, при котором субъекты Ао и Во разделены значительным расстоянием, а зонд играет роль одной из посредствующих систем. В полной мере это утверждение верно, однако, лишь для относительно простых зондов («эффекторов»). Сложные кибернетические зонды («квазисубъекты»), способные не только выполнять заданную программу, но и менять ее в широких пределах, уметь ставить себе цели деятельности (в рамках некоторой метацели), уже не могут считаться лишь средствами космической деятельности; они должны рассматриваться как некоторые «заместители» непосредственных субъектов контакта Ао и Во. По сути дела, в подобном случае кибернетический зонд представляет собой искусственный объект, снабженный высокоразвитым «компьютерным интеллектом» и сенсорными органами, обеспечивающими в высшей степени автономное и адаптивное поведение, полностью заменяющий человека в исследовательском процессе.

Такие зонды, как и релятивистские межзвездные КЛА, возможны пока не технически, а лишь «в принципе». Не будучи субъектами в полном смысле этого слова (и не обладая в силу этого способностью к общению во всем его богатстве и «открытости»), сложные кибернетические зонды смогут, по-видимому, замещать человека в отдельных «вырожденных» формах общения, а также в поиске и изучении КЦ. Наличие метацели должно при этом гарантировать соответствие целей деятельности зонда набору целей и ценностей пославшей его КЦ (или во всяком случае взаимную непротиворечивость этих наборов) и конечное выполнение поставленной перед ним задачи. Сложный зонд («совершенный робот»), который должен найти КЦ и вступить с ней в контакт, сможет самостоятельно изучить ее, принять определенное решение о возможности и желательности контакта, разработать его стратегию и тактику, но при этом он (если отвлечься от возможности его перехода к «сверхсамостоятельности», к некоторому «машинному я», далекому от человеческой субъективности) будет в своей деятельности выражать цели и ценности пославшей его цивилизации. В этом, собственно, и заключается суть замещения сложным космическим зондом непосредственного субъекта контакта. В той мере, в какой зонд остается квазисубъектом, контакт является квазинепосредственным; в той же мере, в какой его квазисубъектность приближается к человеческой субъективности, контакт становится непосредственным.

В отличие от сложного зонда простой космический зонд ограничен в своем поведении не только метацелью, но определенным достаточно «жестким» набором целей. Это не значит, конечно, что подобный зонд (точнее — его кибернетическое устройство) вообще не в состоянии корректировать цели (слишком «жесткая» программа, соответствующая роботам первого поколения, в сложных и меняющихся условиях деятельности будет просто неработоспособна), но в конечном счете «эффектору» цели даны, а квазисубъект строит их относительно самостоятельно.

«Зонд Брейсуэлла», к примеру,— это, по замыслу автора, именно «эффектор» — «выносная антенна», снабженная вычислительным устройством и запасом информации; его цель — установление коммуникации с ближайшей к нему КЦ, как только это становится технически возможным. Межзвездный зонд «Дедал» — также «эффектор» (мы здесь отвлекаемся от того, что задача SETI для «Дедала» скорее «подразумевается», чем явно формулируется). «Типологически» они различаются прежде всего тем, что первый представляет собой аппарат, постоянно находящийся на околозвездной орбите, а второй — пролетный зонд (как и его субзонды). Для того, чтобы вывести полезную нагрузку «Дедала» на орбиту вокруг звезды Барнарда, понадобилась бы дополнительная ступень массой около 10 миллионов тонн, а стоимость такого «супер-Дедала» увеличилась бы в 100 раз8. Значит ли это, что орбитальные зонды вообще невозможны? Разумеется, нет. Сомнительность линейных экстраполяции земной технологии на технологию «внеземную» не становится меньше оттого, что мы можем указать пути решения одних научно-технических задач и не можем — других. ВЦ, вообще говоря, не обязаны считаться с нашими техническими ограничениями (и даже — не исключено — с некоторыми из ограничений принципиальных). Моделировать возможности ВЦ исключительно в рамках «невозможностей» земной науки и техники столь же ненаучно, как приписывать ВЦ неограниченное могущество (причем последнее допущение может оказаться для поиска ВЦ эвристически значительно более ценным, нежели первое).

Мы можем, таким образом, учитывать возможность создания не только пролетных зондов, но и зондов орбитальных, и даже «высокоэнергетичных» межзвездных зондов, которые обладали бы способностью посещать за время своего полета не одну планетную систему, а десятки и сотни их. Любопытно, что если для «быстрого» релятивистского зонда подобное допущение остается пока «экстранаучным», то для зонда «медленного» можно указать принципиальный способ решения этой задачи: гравитационный маневр около звезды. Как отмечает А. Кларк9, «медленный» межзвездный зонд (летящий со скоростью около 500 км/сек) имеет ряд преимуществ перед зондом «быстрым». Хотя для преодоления среднего расстояния между звездами ему необходимо несколько тысяч лет, в пределах планетной системы он будет находиться почти год (в то время как пролетный релятивистский зонд со скоростью 0,5 с пересечет ее всего за несколько часов). Самое важное, что можно будет, варьируя минимальное расстояние между зондом и звездой, менять его дальнейшую траекторию в достаточно широких пределах. Если среди промежуточных целей полета подобного зонда есть двойные звездные системы, их гравитационная энергия может быть использована как для его разгона, так и для торможения10.

В последние годы широкое внимание привлекла идея зонда-репликатора, способного создавать свои собственные копии и таким образом не только продолжать, но и расширять исследования неограниченно долгое время11. Идея эта базируется на теоретически доказанной Дж. фон Нейманом возможности самовоспроизведения кибернетических устройств12. Снабженный репликатором межзвездный зонд, изучив планетную систему, которая была целью его полета, создает и запускает в космос две и более копии (также способные к самовоспроизведению). Основное преимущество подобной стратегии исследования космоса заключается в относительно низких (сравнительно с результатами) необходимых затратах. Достаточно было бы построить один зонд-репликатор, создающий в течение тысячи лет две свои копии, чтобы количество таких зондов уже через 50 тысяч лет заметно превысило число звезд в Галактике. Хотя на полное исследование Галактики времени потребовалось бы на 1—2 порядка больше, все же подобный результат убеждает в «выгодности» репликаторов для исследования космоса вообще и для поиска ВЦ в частности.

Разумеется, от теоретической до технической возможности создания репликатора — дистанция весьма значительная. Преждевременно рассматривать это гипотетическое устройство как некое универсальное средство освоения космоса и делать на основании этого далеко идущие выводы о количестве цивилизаций в Галактике13. Квазиинженерные разработки, подобные проведенной Р. А. Фрейтасом оценке возможности модификации «Дедала» с целью превращения его в зонд-репликатор14, лучше соответствуют уровню изученности этого вопроса, чем такие экстраполяции.

Говоря о высокой эффективности зонда-репликатора, мы понимаем под эффективностью некоторого средства деятельности стоимость достижения поставленной цели с его помощью15. Очевидно, что из двух доступных средств субъект деятельности предпочтет то, эффективность которого выше. Ранее одним из авторов этой книги был рассмотрен вопрос об эффективности контакта КЦ для случая, когда целью являлось получение информации, накопленной каждой из КЦ16. Подобная цель не единственно возможная, поэтому проанализируем вопрос об эффективности поиска и контакта в более общей форме.

Эффективность деятельности может оцениваться как априорно, так и апостериорно. Очевидно, что при планировании каких-то действий важны прежде всего априорные оценки — которые, впрочем, могут базироваться на апостериорных оценках эффективности «аналогичных», модельных процессов деятельности — с соответствующим переносом результатов (в простейшем случае — путем экстраполяции). Например, стоимость межпланетных и межзвездных полетов будущего может быть оценена (по порядку величины), исходя из реальных затрат на уже осуществленные космические эксперименты.

Априорная эффективность ЕА выражается в конечном счете через априорную вероятность РА достижения цели М за период Т при выделении на этот период средств С. Под средствами здесь понимаются не только деньги и оборудование, но и, в частности, «человеческие ресурсы». Можно быстро перебросить денежные средства из одной области исследований в другую; но подготовка специалистов требует заметно большего времени. В идеале социальный субъект старается так организовать свою систему деятельности, чтобы РА приближалось к единице при С/Т, стремящемся к нулю. Реально же можно надеяться на достижение «достаточно высокой» вероятности РА при «допустимых» удельных затратах С/Т. Величина допустимых затрат на решение какой-либо задачи определяется ее относительной важностью в системе задач, стоящих перед цивилизацией (точнее — оценкой этой важности, которая может совпадать или не совпадать с объективным значением задачи). Вероятностные подсчеты количества обитаемых планет в Галактике и нацелены в конечном счете на то, чтобы обосновать возможность успешного достижения цели (обнаружения ВЦ) при относительно небольших затратах на поиск. И эти же расчеты показывают необходимость выделения хотя бы «минимальных» средств на изучение проблемы ВЦ — минимальных не по абсолютному значению, а по той «минимально перспективной» априорной вероятности РА, на которую мы можем в этом случае рассчитывать. По-видимому, должен быть некоторый оптимальный интервал затрат, существенное превышение которого дает лишь незначительный рост эффективности исследований, а более низкие, затраты сопровождаются резким падением эффективности. Другой вопрос — каково соотношение теоретически оптимального уровня затрат на разработку проблемы ВЦ с уровнем, реально возможным в настоящее время. Если первый значительно выше второго, то единственная разумная стратегия в организации исследований — выбирать (или создавать) такую технику и методы поиска, которые даже в пределах выделенных средств обеспечивали бы сравнительно более высокую эффективность поисковой деятельности.

Что касается апостериорной эффективности, то ее можно выразить следующим образом: ЕР = M / D * R / M * R / F , где М — цель деятельности; R — ее результат; D — потребность субъекта деятельности, более или менее адекватно выраженная в поставленной цели; F — затраты на ее достижение. Это не математическая «формула, а просто символическая запись, выражающая «трех-компонентность» оценки апостериорной эффективности. Отношение результата деятельности к затратам (экономическая эффективность) «корректируется» двумя другими «сомножителями», которые обозначают соответственно уровень воплощения цели в результате ( R / M ) и уровень отображения потребности в цели деятельности ( M / D ). Эта запись станет формулой лишь в том случае, если мы зададим способ «измерения» всех составляющих ее величин (в первую очередь — потребностей, целей и результатов; вопрос об измерении затрат более или менее ясен).

Важный, хотя и не единственный, аспект затрат на поиск ВЦ (и на космическую деятельность вообще) — затраты энергетические. Для вывода в космос 1000 тонн вещества требуется 6* *Ю20 эрг17. Затраты энергии на разгон тела до околосветовой •скорости вычисляются по формуле: Е = тс2[(1 —v2/с2)-1/2 —1]. Для m=109 г и v2/с2 = 0,9999 E=1032 эрг.

Выработанная КЦ энергия может быть использована, в частности, с целью производства горючего для межзвездного зонда. Пусть эффективность такого преобразования составляет 10% (т. е. горючее, произведенное с использованием 10 эрг «стационарно» выработанной энергии даст при сгорании в двигателе зонда 1 эрг энергии). Тогда цивилизация типа I (по Н. С. Карда-шеву), с удельным энергопотреблением 4*1019 эрг/сек, должна потратить энергию, выработанную за 2,5 минуты, чтобы можно было (только в аспекте чисто энергетических затрат) вывести 1000 тонн вещества в космос. Но для разгона тех же 1000 тонн вещества до скорости v ≈ с ей необходимо было бы вырабатывать энергию в течение 800 тысяч лет18. Цивилизация типа II (с удельным энергопотреблением 4*1033 эрг/сек) произведет необходимую для полета к звездам энергию за четверть секунды. Ей оказывается энергетически проще разогнать 1000-тонный межзвездный зонд до скорости, близкой к световой, чем цивилизации I типа — вывести те же 1000 тонн вещества на межпланетную орбиту19.

Очевидно, таким образом, что оценка допустимости тех или иных затрат на поиск иных цивилизаций тесно связана с общим уровнем развития данной КЦ. То, что «дорого» (или даже недостижимо) для одного общества, может быть достижимо и «дешево» для другого. К примеру, для сверхцивилизации типа III энергетическая стоимость межзвездных перелетов была бы близка к нулю.

Р. А. Фрейтас в одной из своих работ попытался сравнить эффективность космических зондов и межзвездной радиосвязи для задач SETI и пришел к выводу, что в аспекте энергетической стоимости единицы передаваемой информации эти способы примерно равноэффективны20. Нам представляется, что для земной цивилизации связь все же «дешевле»; но в общем случае ситуация усложняется. Попытка установления контакта между двумя цивилизациями может рассматриваться в математическом смысле как биматричная игра с неполной информацией и с ненулевой суммой21. Функция выигрыша здесь — некоторая функция, связывающая цели игры с ее результатом; задача игры — добиться наилучшего согласования этих моментов. При достаточно больших абсолютных возможностях КЦ стоимостные ограничения теряют свое значение и на первый план выходят стратегии хотя и «дорогие» — с точки зрения менее развитых цивилизаций, но позволяющие с большей вероятностью достичь цели. Таковыми здесь являются стратегии, инвариантные относительно стратегий «про тивника». Это сразу выдвигает на первый план (для большинства возможных целевых установок) такие технические методы поиска и контакта, как посылка кибернетических зондов и пилотируемых кораблей. При ограниченных возможностях КЦ ей приходится прибегать к «дешевым» стратегиям — в частности (и, по-видимому, в первую очередь), к поиску инопланетных зондов, кораблей, сигналов и искусственных явлений в космосе, а также к посылке сигналов в расчете на ответ. Какой из перечисленных методов поиска имеет больше шансов на успех — зависит от соотношения числа слаборазвитых и высокоразвитых КЦ в Галактике. Если основную часть «галактической популяции» КЦ составляют сверхцивилизации22, то разумнее было бы искать проявления их астроинженерной деятельности, сложные кибернетические зонды и пилотируемые корабли. Но если Галактика заселена преимущественно слаборазвитыми КЦ (а именно этот вывод следует, в частности, из гипотезы В. С. Троицкого об «одномоментном» возникновении жизни на различных планетах23), следует уделить основное внимание посылке и поиску различных сигналов.

Вероятность посещения чужим зондом Солнечной системы определяется плотностью потока зондов в Галактике, а последний, в свою очередь, связан с количеством КЦ, запускающих такие зонды. Сделав определенные допущения о количестве КЦ, ведущих активные межзвездные исследования, о числе запускаемых ими в единицу времени космических аппаратов и о параметрах последних, мы можем оценить вероятность прибытия одного из этих зондов в Солнечную систему. А допустив, что хотя бы один зонд действительно посетил окрестности Солнца, мы можем оценить количество запускающих зонды сверхцивилизаций. «Разумность» этой оценки и явится показателем обоснованности принятого допущения.

Б. Паркинсон предложил простую формулу, связывающую радиус «освоенной» зондами области пространства со временем t , необходимым для такого освоения24: t =4/3 πλρ r 2 + r / v , где v — средняя скорость зондов ( ~ 0,1 с); λ — средний промежуток между их запусками; ρ — плотность изучаемых звезд (~10-3 зв./св.год3).

Используя эту формулу, можно сделать следующие оценки. Если 1 миллион лет назад на расстоянии 1300 световых лет от Солнца возникла сверхцивилизация, которая начала регулярно исследовать окружающие звезды, запуская по 10 «однократных» и нереплицирующихся зондов в год, то один из зондов достиг бы к настоящему моменту Солнечной системы. Интересно, что этот вывод практически не зависит от собственной скорости зондов (при v>=5*10-2 с ) и слабо зависит от количества их. Так, при запуске одного зонда в год подобная КЦ за миллион лет изучила бы все звезды в сфере радиусом 600 световых лет, а при ста зондах в год — в сфере радиусом 3000 световых лет.

Разумеется, это лишь оценка-иллюстрация. При среднем расстоянии между КЦ в 1300 световых лет их общее количество в Галактике составляет всего лишь около 600. Единственный — но-немаловажный — вывод из этих расчетов заключается в том, что это достаточно «разумно», т. е. не противоречит тому, что уже известно о Вселенной, и соответствует тем «полуинтуитивным» представлениям о распространенности жизни в космосе, с которыми ученые приступают к ее поиску.

Не всегда, однако, в подобных расчетах учитывается их оценочный характер. Чем «тоньше» применяемая в них математика (а «спектр» используемых методов достаточно широк — от простейшей формулы Паркинсона до математической теории диффузии и метода Монте-Карло25, тем — в целом — меньше внимания уделяется содержательным предпосылкам расчетов. Результаты их непосредственно «накладываются» на реальность, а затем уже с ними работают как с некоторым подобием эмпирических фактов. Такая подмена особенно заметна, когда речь идет о перспективах межзвездной колонизации. Рассуждения здесь сводятся к обоснованию технической возможности уже для первой возникшей в Галактике цивилизации в относительно короткий срок заселить всю Галактику. Действительно, если принять, что КЦ, возникнув, осваивает в течение 1 миллиона лет свою планетную систему, а затем начинает раз в 1000 лет запускать «ковчеги» для колонизации других планетных систем, и эти «вторичные» КЦ «ведут себя» аналогичным образом, то можно показать, что за время менее 10 миллионов лет будет освоена вся Галактика. Скорость движения «ковчегов», как и скорость движения зондов, «не обязана» быть субсветовой; достаточно ограничиться 10% от скорости света,

Однако систематическое переселение в иные планетные системы (как и широкое создание искусственных экосфер типа «космических городов» Дж. О'Нейла) может быть следствием лишь определенной социальной необходимости (либо вообще давления обстоятельств)26. Но на сегодня мы не знаем ни одной жизненно важной для КЦ проблемы, которую такая колонизация могла бы разрешить. Если, к примеру, при заселении островов Тихого океана важную роль сыграла, по-видимому, проблема перенаселения27, то в глобальных масштабах решить эту проблему аналогичным образом невозможно28. Для стабилизации населения даже на уров-не 1010 необходимо — при ежегодном приросте всего лишь 0,01% — «высылать» по миллиону человек в год. Но цивилизация, освоившая свою планетную систему, может иметь численность населения и на три порядка большую. В этом случае «ковчеги» должны переносить в иные планетные системы по миллиарду человек в год. Эти цифры слишком велики для любого разумного «сценария» межзвездной колонизации. Но главное даже не в этом. При сохранении (биологически естественного) экспоненциального роста численности (все с тем же показателем 0,01%) масса человечества сравняется с массой Галактики (~1044 г) менее чем через 700 тысяч лет. Иными словами, стабилизация численности населения на некотором «приемлемом» уровне — при всей сложности связанных с такой стабилизацией социальных проблем — совершенно необходима. Но при обеспечении нулевого прироста исчезает та единственная проблема, решение которой в «обыденном» научном сознании связывается с расселением человечества в космосе. Даже оставаясь технически возможной, систематическая межзвездная колонизация оказывается бесполезной, а следовательно — социально невозможной. И пока не удастся убедительно продемонстрировать неизбежность принятия какой-либо цивилизацией — в определенных обстоятельствах — стратегии перманентной межзвездной колонизации, нет необходимости искать те или иные объяснения отсутствию признаков ее реализации.

Другое дело — исследование Галактики с помощью кибернетических зондов и пилотируемых кораблей. Поиск иных цивилизаций является важной, но отнюдь не единственной задачей межзвездных исследований. Ф. Типлер остроумно заметил, что если бы исследования Марса ограничивались поиском марсианских радиосигналов, мы немногое узнали бы о физических условиях на его поверхности29. Предположение о широком применении межзвездных зондов развитыми КЦ можно считать достаточно обоснованным; равным образом не исключена возможность посещения такими зондами Солнечной системы30. Действительно, с помощью кибернетических зондов (даже «однократных», а тем более многократных и репликаторов) в принципе возможно полное исследование Галактики за относительно короткое время (порядка 0,1 — 1% к ее возрасту). Ситуация с пилотируемыми полетами сложнее — здесь нужны либо релятивистские скорости, либо качественно новые методы преодоления пространства31. Приведенные нами расчеты показывают, что поиск чужого зонда в Солнечной системе оправдан даже при достаточно «консервативных» оценках среднего расстояния между КЦ. Р. А. Фрейтас предложил обширную программу такого поиска, первые этапы которой относительно «дешевы»32, и уже начал ее осуществлять33. Он обоснованно настаивает на необходимости перераспределения усилий по поиску ВЦ и увеличения внимания к проблеме чужих зондов. В целом, однако, поиски зондов в Солнечной системе ведутся весьма спорадически (несмотря на то, что статья Р. Брейсуэлла появилась в печати почти одновременно со статьей Дж. Коккони и Ф. Моррисона). Радиоэхо с длительной задержкой ( LDE , или ЗРЭ) интерпретировалось как сигнал чужого зонда неоднократно, но полученные варианты его «дешифровки» были малоубедительны и противоречили друг другу34. Наиболее известный вариант принадлежит Д. Люнену, построившему на основании анализа временных задержек радиоэха изображение созвездия Волопаса, в котором положение Арктура соответствует его положению 13 тысяч лет назад35.

Подробно вопрос о природе задержанного радиоэха рассмотрел Л. В. Ксанфомалити36. По его мнению, это реальное явление, природа которого неясна, но связь с внеземным зондом остается проблематичной. ЗРЭ особенно четко фиксировалось в начальной стадии освоения того или иного радиодиапазона, а затем частота его появления падала, чтобы вновь возрасти при переходе к новому диапазону. Отмечается сильная корреляция ЗРЭ с положением запаздывающей либрационной точки Луны: эхо часто наблюдается, когда она пересекает небесный меридиан.

Можно согласиться с мнением Л. В. Ксанфомалити о бесперспективности поиска смыслового содержания непосредственно в ЗРЭ. Даже если это явление и имеет какую-то связь с внеземным зондом, оно, скорее всего, не рассчитано на установление контакта с земной цивилизацией и может представлять собой всего лишь «отзвук» функционирования зонда. Не исключено и естественное происхождение ЗРЭ. Тем не менее эксперименты по проверке гипотезы Брейсуэлла (в частности, путем посылки радиосигналов в районы предполагаемого нахождения зонда) заслуживают, на наш взгляд, серьезного внимания.

Теоретически вопрос о возможности и средствах обнаружения движущихся через Солнечную систему чужих межзвездных зондов проанализировали Д. Вьюинг, С. Хорсвелл и Э. Палмер37. Они отмечают, что в настоящее время зонды, подобные «Дедалу», могут ежечасно прибывать в Солнечную систему — и при этом оставаться незамеченными. Для надежного обнаружения таких аппаратов была бы необходима сеть из 1000 автоматических устройств, снабженных соответствующей радиолокационной, инфракрасной и телевизионной аппаратурой и находящихся на гелиоцентрической орбите радиусом 2 астрономические единицы. Однако трудно представить себе возможность создания такой сети в достаточно близком будущем. Кроме того, трудность заключается не только в обнаружении движущегося объекта, но и в его опо знании как искусственного и чужого. Д. Вьюинг с соавторами предлагают ряд критериев для такого опознания; непостоянство скорости объекта; нетепловой спектр его излучения; переменность этого излучения, связанная с работой двигателей; «значащая» траектория (начало и конец которой находятся вблизи определенных звезд) и др.38, но применение таких критериев вряд ли может быть «автоматическим». В главе V, § 2 мы касались вопроса об обнаружении зондов и о важности анализа их поведения. Проблема состоит не столько в технических средствах, позволяющих зафиксировать «физический» факт появления зонда, сколько в трудностях перехода от физических данных к астросоцио-логическому эмпирическому факту.

Известно, в частности, несколько аномальных комет, обнаруженных за последние 100 лет и отличавшихся теми или иными особенностями, которые в принципе позволяют поставить вопрос о возможности их искусственного происхождения39. Но здесь встает все та же задача выбора между «искусственным» и «естественным» объяснениями, рассмотренная в главе V. Ориентация на «опережение в предсказании» мало что может дать в случае, когда от изучаемого объекта — кометы — материальных следов, по понятным причинам, не осталось. Траектория «медленного» (в частности, многоцелевого) межзвездного зонда может и не отличаться заметно от орбиты кометы с большим (в миллионы и десятки миллионов лет) периодом обращения. Если при этом зонд не пытается инициировать двусторонний контакт и ограничивается пассивным наблюдением, он имеет все шансы остаться неопознанным.

Не исключено, однако, что признаки искусственности значительно четче проявятся в поведении и внешнем виде субзондов (типа предложенных для «Дедала» либо более сложных, вплоть до атмосферных и посадочных). А. В. Багров и С. В. Миронов разработали вариант программы «перехвата» радиосигналов, посылаемых орбитальным зондом к его «периферийным устройствам» или «исследовательским мобильным автоматам», предназначенным для изучения планет40. Подобные автоматы в принципе могут быть зафиксированы существующими радиолокационными системами обнаружения либо даже визуально. Но здесь своя сложность. Как отмечают Т. Койпер и М. Моррис, появление таких аппаратов и взятие ими каких-либо образцов на нашей планете «привлекло бы не больше внимания, чем любое сообщение о неопознанном летающем объекте»41. Действительно, подобное наблюдение (даже достоверное, хорошо документированное, подтвержденное показаниями приборов) немедленно попало бы в один ряд с сотнями и тысячами крайне расплывчатых, неубедительных и малоинформативных сообщений, которыми столь богата западная уфологическая42 литература. Д. Шварцман призвал более внимательно отнестись к уже собранному массиву наблюдений НЛО — допустив, что среди них могут быть и сообщения о наблюдениях «настоящих» инопланетных зондов43,— но он оставил открытым вопрос о методике фильтрации этого массива. Между тем проблема НЛО возникла и долгое время развивалась отнюдь не в рационально-научном ключе, а скорее в ключе социально-психологическом. Любое сообщение о НЛО (неважно — новое или старое, качественное или малоинформативное) воспринимается сквозь эту социально-психологическую призму, и рассчитывать на логическое выделение «хороших», заслуживающих дальнейшего анализа наблюдений среди массы «плохих» явно не приходится. Поляризация мнений (от квазирелигиозной веры в спасительное пришествие инопланетян, которые должны решить за человечество все его проблемы, до квазинаучного отрицания, a priori самой возможности перевода гипотезы об атмосферных инопланетных зондах на фактическую основу) не стала бы меньше после такого выделения. Скорее даже напротив — она бы возросла, ибо фактологическая сторона вопроса в подобного рода дискуссиях всегда вторична и используется лишь в той мере, в какой она подтверждает уже «найденное» решение.

Иллюзорен и расчет на «чистые», «качественные», «рациональные» сообщения о появлениях чужих зондов. И дело не только в том, что «радий» таких сообщений неизбежно будет скрыт «рудой» существующего массива информации об НЛО. Даже если бы не было феномена НЛО как социально-психологического явления, наблюдения реальных «чужих зондов» вызвали бы совершенно аналогичную реакцию, далекую от рациональной. Определяющей стороной здесь являются социально-психологические условия существования земной цивилизации, и в этом смысле особой разницы между реальным и воображаемым контактом ожидать не следует. Именно поэтому феномен НЛО — независимо от его действительной природы — представляет интерес для исследователей проблемы ВЦ. Реакция земной социокультурной системы на этот феномен может рассматриваться как своеобразная модель контакта с ВЦ во всей его сложности и социальной опосредованности.

Если даже изучение странных явлений в атмосфере и не увеличит наших знаний о ВЦ, оно позволит существенно продвинуться в понимании отношения земной цивилизации к возможности контактов с ВЦ, а также в анализе тех познавательных процессов, которые формируются под влиянием такой возможности. Под этим углом зрения мы и попытаемся рассмотреть в следующем параграфе проблему НЛО.

§ 2. Неопознанные летающие объекты: эволюция подхода

Что представляет собой феномен НЛО? «Непосредственной эмпирической реальностью» этого феномена является совокупность сообщений очевидцев (дополняемых в некоторых случаях показаниями приборов и вещественными следами) о наблюдениях неопознанных летающих объектов. Под последними обычно понимаются— в зависимости от подхода исследователя — либо объекты, не опознанные очевидцем (но которые, возможно, не представляют собой загадки для более информированных лиц44), либо объекты, которые «не только удивляют наблюдателей, но и остаются неопознанными после тщательного изучения всех доступных данных компетентными специалистами»45.

Существование феномена НЛО как массива сообщений не вызывает каких-либо сомнений. Столь же бесспорно существование НЛО в широком смысле — т. е. объектов, оставшихся непонятными по крайней мере для некоторых из наблюдавших лиц. Что касается вопроса о существовании феномена НЛО в узком смысле— эмпирических фактов (или хотя бы данных), не укладывающихся в рамки известных научных теорий,— то здесь ситуация значительно сложнее. Одни исследователи отрицают наличие в массиве сообщений о НЛО убедительной и «необъяснимой» информации46, другие признают, что такие факты имеются, и либо ограничиваются этим, либо предлагают те или иные объясняющие теории47.

Важный этап изучения новых эмпирических данных — их первичная классификация. Дж. А. Хайнек, в течение двадцати лет являвшийся консультантом американских ВВС по проблеме НЛО, а затем возглавлявший Центр по изучению НЛО в Эванстоне, штат Иллинойс, предложил следующую двухступенчатую систему классификации. Прежде всего каждому сообщению ставятся в соответствие два индекса — уровень его достоверности и уровень его странности48. Уровень достоверности сообщения о наблюдении НЛО представляет собой суммарную оценку логичности, связности, внутренней непротиворечивости сообщения, репутации свидетеля, степени подтвержденности его сообщения другими очевидцами, а также инструментально зафиксированными данными и вещественными следами. Девятибалльная система оценки, принятая Дж. А. Хайнеком, по существу предполагает три уровня достоверности (низкий, средний и высокий), каждый из которых разделен еще на три подуровня. Теоретически возможная оценка достоверности в 10 баллов («абсолютно достоверное сообщение») на практике не используется — уже по той причине, что в любом сообщении присутствуют искажения информации, связанные как с возможностями человеческих органов чувств, так и с условиями наблюдения. Под уровнем странности понимается мера «странной», не объяснимой с точки зрения известных теорий и моделей информации, содержащейся в сообщении. В простейшем случае это может быть количество характеристик наблюдав-щегося объекта или явления, которые не соответствуют даже наиболее приемлемой (с точки зрения других характеристик) его модели. Очевидно, что наиболее интересны для исследователя сообщения с высокими уровнями и достоверности, и странности.

Реальность, стоящая за сообщением,— наблюдение. Дж. А. Хайнек эмпирически (и с определенной долей условности) разделил все наблюдения НЛО на две группы — «дальние» и «ближние». Формальной границей между ними является расстояние около 150 м до объекта наблюдения, а границей содержательной — существенная разница в количестве замеченных наблюдателем деталей внешнего вида и «поведения» объекта.

«Дальние» наблюдения в свою очередь подразделяются на три группы — визуальные наблюдения НЛО в дневное время («дневные диски»), визуальные наблюдения в ночное время («ночные огни») и радарно-визуальные наблюдения независимо от времени суток.

Наименование «дневные диски», относящееся к визуальным наблюдениям НЛО в дневное время, довольно условно — отнюдь не каждый наблюдающийся днем аномальный объект имеет форму диска. В целом, однако, НЛО этого типа можно описать как блестящий объект округлой формы желтого, белого или металлического цвета. НЛО обладает способностью неподвижно парить в воздухе и бесшумно двигаться со значительными скоростями и ускорениями49. Классическими примерами наблюдений «дневных дисков» служат описания, сделанные свыше пятидесяти лет назад Н. К. Рерихом и Ф. Чичестером50.

«Ночной огонь» обычно представляет собой светящееся образование заметных угловых размеров (линейные размеры остаются, как правило, неизвестными), в большинстве случаев желтовато-оранжевого цвета, движущееся по траектории, не характерной для самолета, шара-зонда и других «обычных» объектов51. Достаточно типичным (хотя и выделяющимся по своим масштабам) примером «ночного огня» является так называемый «Петрозаводский феномен», наблюдавшийся 20 сентября 1977 г.52

В ряде случаев визуальные наблюдения НЛО бывают подтверждены показаниями радиолокаторов. Это обстоятельство существенно увеличивает надежность сообщения и точность описания параметров объекта, хотя, разумеется, само по себе оно не позволяет прийти к определенному заключению о природе объекта. Одно из наиболее информативных и «странных» наблюдений подобного рода было сделано в августе 1956 г. на военно-воздушной базе близ Лейкенхита (Англия)53.

«Ближние» наблюдения Дж. А. Хайнек также разбил на три категории — «близкие встречи» I, II и III типа. «Близкая встреча» I типа — это наблюдение странного объекта на относительно небольшом (менее 150 м) расстоянии, но без заметных физических воздействий со стороны объекта на очевидцев и окружающую среду; тип II предполагает наличие таких воздействий; в сообщениях о «близких встречах» типа III упоминается присутствие «пилотов», «гуманоидов», «энлонавтов». Обширный материал по «встречам» III типа обобщен В. И. Санаровым54. Хорошим примером «близкой встречи» II типа может служить наблюдение НЛО жителями финского поселка Саапунки в начале 1971 г.55

В целом, однако, несмотря на большой объем собранной информации о «близких встречах» и их физических следах56, интерпретация ее остается делом будущего. В значительной мере это утверждение верно и по отношению к феномену НЛО в целом. Показательно, в частности, что в последнее время исследователи предпочитают именовать изучаемый феномен не «неопознанными летающими объектами», а «аномальными атмосферными явлениями» (ААЯ)57. Суть дела заключается не в терминологических разногласиях, а в попытке найти общую концептуальную систему, которая допускала бы «нейтральную» интерпретацию имеющихся данных — не предопределяющую заранее объяснение эмпирических фактов. Мы, однако, будем пользоваться старым термином, во-первых, потому, что рассматриваем историю изучения этой проблемы, а термин НЛО «исторически первичен», и, во-вторых, потому, что ограничимся зарубежными материалами, в которых понятие «аномальные атмосферные явления» употребляется скорее как исключение.

Современный этап истории проблемы НЛО начался в 1947 г. известным наблюдением американского бизнесмена К. Арнольда58. Это не значит, конечно, что в 1947 г. появились первые сообщения о таких объектах,— проблема НЛО имеет значительную предысторию59,— но послевоенный период отмечен, с одной стороны, резким возрастанием числа подобных сообщений, а с другой — формированием феномена НЛО как определенного социокультурного явления. Вспышка сенсации, последовавшая за наблюдением К. Арнольда, «сдвинула» проблему, не успевшую еще стать научной, в область социально-психологическую.

Не в плане определения или объяснения, но скорее в плане констатации факта можно сказать: сущностно научно то, что соответствует «идеалам научности», общим принципам научного исследования60. Как же преломляются эти принципы в реальной действительности науки, подчиненной, помимо эпистемологических, также и социокультурным нормативам? Результатом научной деятельности является научное знание — теоретическое или прикладное,— выраженное в форме научной публикации. Вся система передачи информации от исследователя к научному сообществу и — шире — к обществу в целом направлена в идеале на то, чтобы обеспечить соответствие «выходного продукта» исходным «идеалам научности». Ясно, что на практике степень этого соответствия не достигает 100%; тем не менее вопрос об «операциональном» разделении «научного» и «ненаучного» получает здесь определенное решение: научно то, что печатается в научных изданиях. Упрощение касается скорее формы, чем сущности, поскольку выделить «эпистемологический идеал» науки из ее «социокультурной реальности» можно лишь в абстракции («логизируя» историю науки).

Наиболее ранние альтернативные «гипотезы» о природе НЛО возникли не как логические концепции, а как «групповые убеждения», которые поддерживались и пропагандировались органами массовой информации: а) НЛО — чушь, миф, вымысел; б) НЛО — продукт деятельности ВЦ. Термин «гипотезы» здесь не совсем уместен — это скорее некоторые формы социопсихологической ориентации социума в условиях получения нестандартной информации; указать на их авторов так же трудно, как определить «автора» того или иного циркулирующего в обществе слуха. Тем не менее именно на основе этих «групповых убеждений» возникли первые программы исследования феномена НЛО — научная «субъективистская» (С) и донаучная «искусственная» (И)61. Отрицательное мнение первой группы разделяло значительное число ученых; во второй группе ученых практически не было. Это привело к тому, что первоначально лишь «субъективистская» точка зрения смогла получить статус научной гипотезы — не столько, впрочем, на основе полного отрицания реальности феномена, сколько в попытке объяснить его посредством тех или иных сенсорных и психологических аномалий62. Наиболее же активные представители второй группы, не имея доступа к системе научных публикаций, принялись создавать любительские объединения, нацеленные на изучение проблемы НЛО в рамках предположения о его внеземной искусственной природе ( APRO и NICAP в США, GEPA во Франции, CODOVNI в Аргентине и т. д.), а также начали выпускать специализированные журналы по этой проблеме («UFO Investigator », « Phenomenes Spatiaux », « Flying Saucer Re view », etc ). Донаучный (а не просто вненаучный) характер этой исследовательской программы, разумеется, может быть определен лишь ретроспективно: в конце 40-х — начале 50-х гг. мало кто мог предполагать, что И-гипотеза происхождения НЛО будет когда-либо обсуждаться в научной литературе как принципиально допустимая.

Третья исследовательская программа — «естественная» (Е) — зародилась несколько иным путем: уже не как «групповое убеждение», но как непосредственная реакция науки на ненаучность И-гипотезы и неубедительность С-гипотезы. В основе Е-програм-мы лежит книга Д. Мензела63, положившая начало «медиумной» (от англ. medium — среда) форме ее существования: НЛО рассматриваются преимущественно как обычные объекты, наблюдаемые в необычных условиях, и как результаты аномального распространения световых лучей в атмосфере. (Впоследствии была выдвинута гипотеза о том, что НЛО представляют собой специфические естественные образования, описываемые и объясняемые некоторой комбинацией известных физических законов, и возникновение этой «объектной» точки зрения низвело «медиумный» подход до положения одной из двух подпрограмм в рамках Е-про-граммы.)

Кроме того, существовал и определенный «социальный заказ» на убедительное (причем не только для науки, но и для общества в целом) опровержение «мифа об инопланетных кораблях». Комиссия ученых, созванная в 1953 г. по инициативе ВВС США и Центрального разведывательного управления для изучения материалов по проблеме НЛО (так называемая «комиссия Робертсо-на»), заключила, что, хотя феномен НЛО и не представляет собой непосредственной угрозы для национальной безопасности, повышенное внимание к сообщениям о НЛО мешает нормальной работе военных служб и, кроме того, оказывает вредное воздействие на социально-психологический климат в стране. Комиссия рекомендовала службам национальной безопасности «предпринять срочные меры по развенчанию атмосферы таинственности, которая, к сожалению, возникла вокруг НЛО»64. Книга Д. Мен-зела в какой-то мере и явилась ответом науки на этот призыв.

Наконец, «земная» И-гипотеза (НЛО — «разведывательные аппараты русских»), возникшая одновременно с «внеземной» (но в отличие от последней скорее созданная, чем просто «популяризируемая» прессой), не дала — и не могла дать — какой-либо жизнеспособной исследовательской программы. Сыграв свою роль в усилении военного психоза, она довольно быстро (в течение двух-трех лет) сошла на нет. Единственный оставленный этой «гипотезой» след заключался в том, что именно военно-воздушным силам США был поручен сбор информации о НЛО — и это входило в их обязанности до конца 60-х гг. Появился ряд проектов (наиболее длительный из них — проект «Синяя книга»: 1952—1969 гг.), в рамках которых осуществлялся сбор и анализ наблюдений НЛО, причем в целом эти проекты ориентировались на научную Е-программу.

Разумеется, «Синяя книга», как и предшествовавшие ей группы, не могла претендовать на изучение проблемы НЛО уже в силу своего состава — обычно в нее входили трое военных и астроном-консультант65. Речь шла преимущественно о сборе первичной информации и отсеве явно «понятных», «объяснимых» явлений. «Остаток» (описания явлений, которые на этом уровне анализа опознать не удавалось) был уже вне компетенции «Синей книги», кто должен был ею изучать — оставалось неясным. Научное сообщество не проявляло особого интереса к проблеме НЛО — следуя в этом рекомендациям «комиссии Робертсона»,— и рассматривало И-гипотезу лишь как выражение явного непонимания сущности наблюдаемых явлений. «Классическая» («медиумная») Е-программа в 50-е гг. переживала период расцвета.

Параллельно с ней существовала, однако, донаучная И-прог-рамма, которую активно разрабатывали «любители». Они собирали наблюдения НЛО (в основном как иллюстрацию к уже имевшейся у них «внеземной» гипотезе), критиковали «односторонний» подход к проблеме со стороны ВВС и «университетской науки», выпускали соответствующую литературу. Ряд опубликованных в те годы работ представляет определенный интерес (книги Э. Мишеля, М. К. Джессепа, Д. Кихоу; некоторые статьи в специализированных журналах), но в целом уровень исследований был весьма невысок и полемики с наукой у «любителей» не получалось — наука их просто не замечала. Не было и научной конкуренции программ, была скорее «борьба за веру» (как проявление «социально-групповых» корней исходных гипотез).

«Субъективистская» программа, лидировавшая в науке в конце 40-х гг., постепенно была вытеснена на периферию исследований «естественной», программой; ситуация мало изменилась даже после выхода книги К. Юнга «Современный миф»66. Хотя эта работа и оказалась наиболее значительным достижением С-програм-мы, к концу 50-х гг. существование некоторого «объективного коррелята» сообщений было уже достаточно очевидным и не позволяло свести всю проблему исключительно к реакции общественного сознания на «кризисные времена». Вместе с тем значение книги К. Юнга не ограничивается рамками С-программы — важно то, что он рассматривал феномен НЛО как единое в своей основе явление (а не как конгломерат несвязанных между собой сообщений) и пытался объяснить его с единой же точки зрения. Е-программе было далеко до подобной цельности: в этот период она строилась исключительно на ad hoc гипотезах, создаваемых применительно к каждому случаю наблюдения НЛО (это легко видеть, в частности, по книге Д. Мензела «О „летающих тарелках"»).

К середине 60-х гг. количество и качество собранных «Синей книгой» и любительскими организациями сообщений о НЛО67 значительно выросло. По существу имел место качественный скачок в состоянии эмпирической базы данной области исследований. Способность «классической» («медиумной») Е-программы «освоить» этот материал оказалась неудовлетворительной, в связи с чем был выработан новый, «объектный» подход к проблеме НЛО. «Первой ласточкой» новой подпрограммы явилась статья Ф. Класса68, в которой предлагалась «плазменная» модель «типичного НЛО». Ряд характеристик этой модели находился в хорошем согласии с наблюдениями, но сама модель была скорее феноменологической, чем теоретической,— и это значительно снижало ценность такого рода соответствий.

Трудности, которые испытывали С- и Е-программы в объяснении собранного эмпирического материала, заставили исследователей обратить более пристальное внимание на «внеземную» гипотезу о природе НЛО. Небольшая статья Дж. Мак-Дональда69 положила начало формированию научной И-программы изучения проблемы НЛО. При этом сама «внеземная» гипотеза не приобрела каких-либо новых черт — изменилось (или начало меняться) лишь отношение к ней со стороны некоторых членов научного сообщества. Большую роль в этом процессе сыграли и вышедшие несколько ранее две книги Ж. Балле70.

Ж. Валле в целом не противопоставлял «естественную» и «искусственную» программы исследований; он пытался обеспечить возможность для первичной группировки эмпирического материала и его статистического анализа. Интерпретация, а тем более объяснение результатов такого анализа откладывались на будущее, но именно подход Балле (теперь, с расстояния более двух десятилетий, это можно утверждать обоснованно) позволял включить феномен НЛО в науку, отбросив скопившиеся вокруг него псевдонаучные нагромождения.

Ж. Валле первым выразил в явном виде то, казалось бы, очевидное (но далеко не всегда учитываемое) обстоятельство, что исследователь проблемы НЛО непосредственно изучает не сами явления и даже не наблюдения явлений, но лишь сообщения об этих наблюдениях. Чтобы в подобных условиях «пробиться» сквозь «помехи передачи» к «твердому ядру» сообщаемой информации, необходимо работать не с отдельными сообщениями, а с классами их. Действительно, каждое отдельно взятое сообщение о наблюдении НЛО эквивалентно не эмпирическому факту, но скорее лишь единичному данному. Наличие инструментальных (в частности — радиолокационных) наблюдений мало что в этом отношении меняет — такое наблюдение также фиксирует единичное состояние (или проявление активности) феномена.

Уделив определенное внимание анализу отдельных случаев (с точки зрения их достоверности, информативности и нетривиальности), Ж. Валле поставил в центр своего исследования именно статистическую обработку массива сообщений о НЛО. На основе машинного каталога из 2700 случаев наблюдений НЛО (для середины 60-х гг. это количество было достаточно репрезентативным) ему удалось установить ряд закономерностей в распределении числа сообщений в зависимости от времени суток, плотности населения в данной местности, социально-демографических характеристик очевидцев и т. п.71 Именно «статистические инварианты» и являются «твердым ядром» эмпирического базиса проблемы НЛО; любая теория, которая пытаемся объяснить это явление, не учитывая их, должна рассматриваться как спекулятивная.

Исследования Ж. Балле легли в основу четвертой — «объективистской» (О) — программы изучения феномена НЛО72. Своей целью эта программа ставила прежде всего получение возможно более точных сведений о характеристиках, свойствах, особенностях данного явления — с тем, чтобы впоследствии можно было перейти к построению его обоснованной теоретической модели. В О-программе выделились два основных направления работы: с одной стороны, тщательное и глубокое изучение отдельных наиболее достоверных, информативных и «странных» случаев наблюдений НЛО (особенно из числа «радарно-визуальных» и «близких встреч — II»), а с другой — сбор максимального числа сообщений, качество которых превышает определенный минимум, «фильтрация» и статистическая обработка этого массива на ЭВМ. В рамках обоих направлений был в дальнейшем получен целый ряд интересных результатов73. «Исходной гипотезы» «объективистская» программа по существу не имела — лишь несколько позднее Дж. А. Хайнек предположил, что феномен НЛО может представлять собой некоторое принципиально новое явление природы74. Вместе с тем «внеземной» вариант происхождения НЛО также не исключался.

Описанные преобразования в программах изучения проблемы НЛО базировались на оценке соответствующей эмпирической информации как содержательной, заслуживающей доверия и представляющий интерес в плане получения нового научного знания. Диаметрально противоположный подход к собранным за 20 лет сведениям о наблюдениях НЛО нашел отражение в работе так называемого «Колорадского проекта» (или «комиссии Кондона»). Эта комиссия была создана в конце 1966 г. по контракту между ВВС США и Колорадским университетом. В течение двух лет ее сотрудники изучили около ста сообщений о НЛО, и в 1969 г. был опубликован соответствующий отчет75. Основной вывод этого отчета заключался в следующем: «...В течение 21 года изучения НЛО не получено ничего, что могло бы обогатить науку. Внимательное изучение доступной нам информации заставляет нас заключить, что дальнейшие широкие исследования НЛО, вероятно, не могут быть оправданы надеждой на развитие науки»76

Оценка деятельности «комиссии Кондона» не входит в наши задачи77. Нельзя, однако, не заметить, что в методологическом плане этот проект представлял собой (сравнительно с исследованиями Ж. Балле, Дж. А. Хайнека, Ф. Класса) шаг назад, к «любителям», к рассмотрению отдельных случаев в отрыве от явления как определенной целостности. Парадоксально, однако, другое: участники «Колорадского проекта» работали в рамках (негативной, но) И—Е-конкуренции. Предполагалось, что наличие нового эмпирического материала в массиве сообщений автоматически говорило бы в пользу «внеземной» гипотезы; последняя же рассматривалась как «наименее вероятная». В результате, несмотря на то, что около четверти изученных случаев были признаны непонятными78, общее заключение оказалось сугубо отрицательным. Трудно даже сказать, какая гипотеза предлагалась для объяснения наличия НЛО в широком смысле (наличие, разумеется, не отрицалось) — скорее всего «медиумная»,— но на первый план выступало совсем другое утверждение: НЛО не являются космическими кораблями ВЦ79.

Последствия публикации отчета «комиссии Кондона» были весьма неоднозначны. Руководство американских ВВС получило рекомендации ученых, в соответствии с которыми распорядилось закрыть проект «Синяя книга» и прекратить сбор информации о наблюдениях НЛО. Была также сбита волна общественного интереса к проблеме, вызванная повышенным количеством сообщений о НЛО в 1965—1967 гг. Но реакция определенной части научного сообщества — той, которая занималась изучением проблемы НЛО,— на заключение о бессмысленности подобной работы оказалась (и это закономерно) иной. К этому времени четыре научные программы исследования проблемы НЛО («естественная», «субъективистская», «объективистская», и «искусственная») приобрели достаточно определенные очертания и известную самостоятельность. Их связь с вненаучными «групповыми мнениями» заметно ослабла — хотя, разумеется, далеко не исчезла. В силу этого негативная позиция «комиссии Кондона» (по существу очень близкая позиции «комиссии Робертсона») встретила противодействие всех четырех программ.

В конце 1969 г. состоялся специализированный симпозиум Американской ассоциации содействия развитию науки, посвященный проблеме НЛО80. На этом симпозиуме были с достаточной полнотой представлены основные конкурирующие точки зрения на природу НЛО. Показательно, что, хотя многие докладчики уделили внимание обсуждению и критике «внеземной» гипотезы, в целом; рассматривалась именно проблема НЛО, а не те или иные взгля ды на проблему. При всем различии предлагавшихся гипотез господствовало (хотя и не было единственным) мнение о том, что. в феномене НЛО действительно присутствует «эмпирический остаток», не сводимый к известным явлениям и требующий поиска новых теоретических объяснений (естественнонаучного и/или социально-психологического характера).

В дальнейшем развитие «естественной» программы пошло почти исключительно в «объектном» направлении. Наряду с «плазменной» были предложены «хемолюминесцентная»81 и «турбулентная»82 гипотезы, разработаны модели явлений, позволяющие, осуществлять сравнение с наблюдениями уже не только на качественном, но и на количественном уровне. Напротив, «субъективистская» программа постепенно теряла самостоятельное значение — при одновременном возрастании ее роли в изучении социально-психологических «обертонов» феномена НЛО83.

Наиболее значительное место в 70-е гг. заняла новая, «объективистская» программа, заложенная работами Ж. Балле и развитая в книге Дж. А. Хайнека, а также в ряде статей, опубликованных в журнале „ Astronautics and Aeronautics "84. Поддержка со стороны научного сообщества позволила Дж. А. Хайнеку организовать в 1974 г. Центр по изучению НЛО ( CUFOS ), ставящий своей основной задачей получение максимального количества информации об исследуемом явлении. В том же направлении работает французская Группа по изучению неопознанных аэрокосмических явлений ( GEPAN ), созданная спустя три года при Национальном центре космических исследований85.

Являясь в целом обоснованным и перспективным, «объективистский» подход испытывает, тем не менее, значительные трудности в интерпретации собранного эмпирического материала. Отсутствие исходной гипотезы (а следовательно — и достаточно детализированной понятийной сетки, «накладываемой» на этот материал), бывшее первоначально преимуществом О-программы, постепенно превращается в ее недостаток. Предположение о «качественно новом физическом явлении», которым руководствовался Дж. А. Хайнек в своей первой книге, не может, разумеется, дать-такую сетку, а без нее эмпирическая информация остается «вещью в себе». Не случайно многие ученые, работающие в Центре по изучению НЛО, проявляют определенный интерес к И-программе и ищут возможности для диалога с исследователями проблемы SETI . Одной из попыток такого диалога являлся семинар по проблеме ВЦ, организованный П. Старроком в августе 1974 г. в Стэнфорд-ском университете. В нем со стороны специалистов по SETI приняли участие Р. Брейсуэлл, Б. Оливер, П. Палмер и др.; со стороны Центра — Дж. А. Хайнек, Ж. Валле, Дж. Хардер и др. Первые остались в целом скептически настроены по отношению к гипотезе о возможной связи между феноменом НЛО и ВЦ, но тем не менее семинар прошел в атмосфере доброжелательности и взаимного уважения86.

Серьезный толчок интересу к НЛО с точки зрения проблемы ВЦ дала — сколь это ни парадоксально — статья М. Харта87. Как отметил Д. Шварцман, аргументы М. Харта в пользу технической возможности полного освоения Галактики посредством космических аппаратов за относительно небольшой промежуток времени существенно повысили вероятность того, что хотя бы некоторые НЛО могут представлять собой внеземные зонды88. Независимо от Д. Шварцмана — и одновременно с ним — утверждение М. Харта об отсутствии всяких следов посещения Земли инопланетянами подверг критике австралийский физик Д. Хербисон-Эванс89. По его мнению, массив сообщений о НЛО как минимум заслуживает анализа с позиций ВЦ-гипотезы. Эта точка зрения была поддержана П. Старроком и Т. Койпером и в какой-то мере Д. Сте-фенсоном90, хотя последний и высказал сомнения в возможности отделить «сигнал» от «шума» в имеющейся информации о наблюдениях НЛО.

Можно, таким образом, заключить, что вопрос о внеземной искусственной природе феномена НЛО серьезно обсуждается ныне на страницах научной периодики и, следовательно, соответствующая гипотеза является научной. Однако генерируемая ею «искусственная» программа исследований оказалась на сегодняшний день в тупике. Сама по себе ВЦ-гипотеза не в состоянии ни предсказать, ни даже строго объяснить наблюдаемые характеристики этих объектов и всего явления в целом. По существу все сводится к «неисповедимости путей» (и целей) ВЦ и к «непостижимости» их технологии для земной науки. До тех пор, пока не будет разработана оптимально детализированная теория контактов между КЦ (и в частности — теория непосредственных контактов), позволяющая делать какие-то прогнозы ожидаемого «поведения» внеземных зондов, И-программа изучения феномена НЛО не сможет на равных конкурировать с другими программами.

Впрочем, «прогностическая слабость» характерна, пожалуй, для всех без исключения гипотез о природе НЛО. Не было еще случая, чтобы какая-либо из этих гипотез предсказала новое, до этого момента неизвестное (и впоследствии установленное на основе наблюдений) свойство изучаемого явления. Более того: даже если гипотеза объясняет какие-то из характеристик отдельного наблюдавшегося «неопознанного объекта», то обычно оказывается, что этот объект имеет и другие свойства, к объяснению (не говоря о предсказании) которых гипотеза не готова. Наконец, закономерности изменения активности феномена в пространстве и во времени (отражающиеся в вариациях количества сообщений о наблюдениях НЛО в тот или иной период в том или ином районе) вообще не находят удовлетворительного объяснения в рамках имеющихся гипотез.

Побеждающая в конкуренции (прогрессирующая) программа, как указывалось, отличается от регрессирующей прежде всего тем, что первая способна предсказывать явления, а вторая лишь ретроспективно объясняет их. С этой точки зрения ни одна из существующих в проблеме НЛО программ не является прогрессирующей; даже чисто эмпирические предсказания (типа корреляции пиков активности НЛО с противостояниями Марса91) впоследствии обычно не оправдываются. Но для объяснений post factum нет строгого критерия отбора, а нестрогие критерии (количество ad hoc модификаций гипотезы и т. п.) сами по себе могут лишь подтвердить правильность выбора той или иной гипотезы как ведущей, но не могут обосновать этот выбор. Поэтому, кстати, столь значительную роль в проблеме НЛО играют метанаучные представления — принятые сообществом ученых «стандарты научности», «идеал научной теории» и пр.

Итак, каковы же те основные уроки, которые исследователь проблемы ВЦ может извлечь из 40-летней истории научных и ненаучных дискуссий вокруг проблемы НЛО? Прежде всего, мы теперь можем ответить на вопрос, почему И-программа исследования феномена на протяжении 20 лет функционировала вне науки и, даже будучи ею в определенной мере ассимилирована, продолжает занимать явно второстепенное положение92. В конце 40-х гг., когда возникла проблема НЛО, наука еще не была готова рассматривать ее с «искусственной» точки зрения. Сама проблема ВЦ (а не только гипотеза, о внеземной природе НЛО) была в тот период ненаучна. Научный статус она приобрела лишь в начале 60-х гг., когда сформировалась первая постановка этой проблемы. Это, в свою очередь, обусловило соответствующее расширение спектра допустимых гипотез о природе НЛО.

Однако, выйдя из преднаучного состояния «институционально», И-программа сохранила все его особенности идейно. В отличие от аналогичной программы в проблеме Тунгусского взрыва она не смогла пока предсказать ни одного наблюдаемого следствия, которое другие программы должны были бы объяснять ценой собственной модификации. Это обстоятельство в совокупности с характерным для науки отрицанием «универсальных эффектов» и ориентацией естествознания на идеал «бессубъектной» картины мира и определило второстепенное положение «искусственной» программы сравнительно с программами «объективистской» и «естественной».

Хотя, как подчеркивалось выше, мы рассматриваем историю изучения проблемы НЛО лишь как модель поиска ВЦ, главная особенность этой модели — доминирование естественнонаучных объяснений непонятного явления — сохранится, видимо, в любом «реальном» поиске. Известная «самоочевидность» И-объяснения может иметь место лишь в случае полного тождества ожидаемых с точки зрения И-гипотезы и реально наблюдаемых характеристик явления (впрочем, это также не гарантирует от появления альтернативных Е-объяснений). На такое тождество рассчитывать трудно. И-программа, претендующая на серьезную конкуренцию с другими исследовательскими программами, должна сочетать в себе устойчивость и эвристичность теоретической схемы (позволяющую дедуцировать проверяемые в эксперименте и наблюдении следствия) с определенной изменчивостью и способностью к самокорректировке в процессе наполнения этой схемы конкретным эмпирическим содержанием.

Глава VII ПРОБЛЕМА ПАЛЕОВИЗИТА

§ 1. Основания проблемы

Описывая в главе III теоретически возможные типы контактов КЦ, мы ввели понятие «контакт через время», при котором непосредственные субъекты контакта (социокультурные системы Ао и Во) разделены не пространством, но только временем. Другими словами, каждый из этих социальных субъектов хотя бы некоторый срок находится в пределах определенной «локальной» области космоса γ, причем между завершением существования в этой области (гибелью или перемещением в иную область) одного из них (Ао) и началом существования в этой области (возникновением или прибытием туда) другого (Во) проходит некоторое время. Как следствие, вся цель посредствующих систем C 1 ... CNDP ... D 1 лежит в пределах области γ, и движение «контактного воздействия» от Ао к Во через данную цепь происходит преимущественно во времени, а не в пространстве (пространственная составляющая этого движения пренебрежимо мала).

В зависимости от того, совпадает ли область γ с ареалами существования α и β космических цивилизаций А и В, мы можем представить себе следующие варианты «контакта через время»:

1. Во — это космическая экспедиция, посетившая ареал а, который некогда занимала космическая цивилизация А, впоследствии погибшая или мигрировавшая из него. Такая ситуация не раз использовалась в научной фантастике; рассматривалась она и в литературе по проблеме ВЦ — в рамках гипотезы о возможной «короткой» шкале жизни космических цивилизаций1. Для современного уровня развития человечества и его космических транспортных средств подобная возможность является чисто теоретической.

2. Ао — космическая экспедиция цивилизации А, посещающая ареал γ (планету, спутник, астероид), который впоследствии — по истечении значительного периода времени — посещает космическая экспедиция Во цивилизации В. Этот вариант подробно рассмотрел Дж. Фостер2, предположивший, что следы возможных посещений инопланетянами Солнечной системы разумнее искать на безатмосферных планетах и спутниках, чем на Земле или на других планетах с атмосферой, где они были бы сглажены эрозией. Помимо их лучшей сохранности здесь существенно также отсутствие «помех» для определения природы таких артефактов со стороны «фона» из созданной человеком материальной культуры. Можно ли уже сейчас указать на «подозрительные» объекты такого рода в пределах Солнечной системы — вопрос достаточно сложный, но то, что их присутствие не исключено, вряд ли оспоримо.

3. Ао — космическая экспедиция цивилизации А, посещающая ареал существования β цивилизации В до ее возникновения либо по крайней мере до возникновения социального субъекта Во. Эта возможность рассматривалась в литературе по проблеме ВЦ как предположение о палеовизите3, т. е. о посещении нашей планеты в прошлом представителями некоторой ВЦ. (Иногда в том же значении употребляется понятие палеоконтакта. Но палеоконтакт — это не само посещение, а взаимодействие экспедиции с человеческим обществом в период посещения. Такого взаимодействия могло не быть, даже если бы человечество к моменту палео-визита уже существовало; тем более не приходится говорить о палеоконтакте до возникновения человека.). «Контакт через па-леовизит» представляет собой одну из теоретически возможных разновидностей «контакта через время», вызвавшую множество споров при попытках конкретизировать ее, но в принципе не исключенную. Сравнительно с вариантом 2 здесь мы имеем существенно больший объем исходной информации о прошлом Земли и земной цивилизации, что увеличивает шансы на успех поиска даже с учетом менее благоприятных условий сохранности следов посещений.

Итак, поиск возможных следов посещения внеземными экспедициями нашей планеты или Солнечной системы в целом может рассматриваться как еще одно поисковое направление в проблеме ВЦ. Неоспоримое его преимущество сравнительно с поисками сигналов ВЦ, а также «современных» чужих зондов и кораблей состоит в большом времени «накопления сигнала». При этом поиск следов палеовизита выделяется как по количеству доступной для изучения информации, так и по своей относительной (в сравнении с поиском космическим) технической простоте и «дешевизне».

Проблема палеовизита возникает перед наукой как осознание противоречия между теоретической возможностью посещения Земли инопланетянами4 и отсутствием явных следов такого посещения. В той мере, в какой теоретическая модель палеовизита может быть построена на основе более общих теоретических соображений (астросоциологического и контактологического плана), проблема палеовизита «экзистенциальна» (или, точнее, «ретро-экзистенциальна»). Но в той мере, в какой пока сохраняется произвольность этих теоретических предпосылок, она также и «эссен-циальна». Ядро проблемы палеовизита — вопрос о реальности посещения; и независимо от того, рассматривается ли это понятие в его «интуитивном» значении или же как «свернутый» результат некоторого теоретического анализа принципов космической деятельности цивилизации, мы можем вкратце сформулировать проблему палеовизита следующим образом: посещалась ли Земля в прошлом представителями ВЦ, и если да, то что собой представляло это посещение? Другими словами: является ли па-леовизит историческим фактом действительности?5 В случае положительного ответа на этот основной вопрос проблемы палеовизита мы должны построить по возможности точную картину посещения — эмпирический факт истории.

Очевидно, что эта картина может быть построена лишь на основе сохранившихся следов палеовизита, которые для нас явятся источниками информации о нем. По аналогии с распространенным делением всех исторических источников на прямые (непосредственные) и косвенные6 можно выделить два типа возможных следов. В одних случаях до настоящего времени могут сохраниться материальные остатки самой экспедиции (например, части технических устройств или останки инопланетян) — это прямые следы. В других случаях до нас дойдут только косвенные следы — результаты взаимодействия экспедиции с земными объектами, различающиеся по уровню сопровождающего это взаимодействие отражения: физико-химические изменения в материальных телах (скажем, следы повышенной радиоактивности в местах деятельности инопланетян на Земле), биологические изменения в живых организмах (результаты генной инженерии и т. п.), наконец — идеальное отражение в сознании жителей Земли, явившееся результатом палеоконтакта (образы экспедиции, зафиксированные в текстах и изображениях; знания, полученные от ВЦ и воплощенные затем в предметах земной культуры).

Из приведенных примеров видно, что каждый отдельный след может непосредственно репрезентировать лишь какой-то фрагмент или одну из сторон внеземной экспедиции. Поэтому исследователь заинтересован в выявлении всей системы следов, в которой па-леовизит мог отразиться с определенной полнотой. Нельзя, конечно, утверждать, что полнота этого отражения в любом случае будет достаточна для установления факта палеовизита и тем более — для детального описания всех связанных с ним обстоятельств; на это можно лишь надеяться. Вместе с тем наличие устойчивых системных связей между отдельными следами может позволить реконструировать стоявшую за ними реальность даже в том случае, когда информативность этих следов, взятых в отдельности, сравнительно невелика.

После того как «экспедиция» отразилась в следе, вступают в действие процессы трансляции7. За время, прошедшее с момента образования следа до момента его эмпирического изучения современным исследователем, след претерпит определенные изменения, которые неизбежно исказят первоначально содержавшуюся в нем информацию об экспедиции. В каждом случае степень изменения будет неодинакова, что зависит и от промежутка времени, и в первую очередь от природы следа. Материальный остаток, письменное свидетельство или рисунок очевидца способны сохраниться с минимальными изменениями, вызванными только естественным старением объекта. Другие следы, самому «материалу» которых свойственно постоянное развитие (явления духовной культуры, биологические объекты), со временем могут трансформироваться гораздо сильнее.

Любой реликт в процессе его «информативного» использования исследователем становится собственно историческим источником. Таким образом, следы палеовизита могут быть охарактеризованы и с позиций источниковедения. В частности, подобно другим источникам они могут различаться по способу кодирования заключенной в них информации8 (как следы-источники вещественные, словесные или изобразительные), и эта специфика формы воплощения следа предопределяет в каждом случае особые методы извлечения из него исторической информации.

Общий ход анализа источника будет прямо противоположен обрисованному ходу образования и последующей «жизни» следа палеовизита. Проблема палеовизита, сформулированная выше как вопрос о его реальности и как задача его реконструкции, должна, следовательно, решаться путем отбора комплекса перспективных исторических источников, восстановления на основе знания законов трансляции первичного состояния содержащейся в них информации, а на основе знания законов отражения — того исторического события, которое в них зафиксировано, и сопоставления последнего с нашими исходными теоретическими представлениями о палеовизите.

Интересно сравнить эту общую «логическую» схему решения проблемы палеовизита с тем историческим путем, который она прошла к настоящему времени. Как известно, наличие этой проблемы осознано уже давно: отдельные высказывания на сей счет мы находим, например, у К. Э. Циолковского9. Как заметил И. С. Шкловский, заслуга постановки этой проблемы на научную основу принадлежит М. М. Агресту10, который обосновал возможность посещения Земли инопланетянами и наметил некоторые пути изучения этого вопроса, подчеркнув, что решить его можно «лишь совместными усилиями специалистов многих областей знаний», «лишь экспериментальными исследованиями по хорошо продуманной программе с применением всех современных методов анализа»11. Характерно, что статья М. М. Агреста появилась почти одновременно со статьей Коккони и Моррисона, в период формирования планомерных научных поисков ВЦ. В своей области работа Агреста вполне могла сыграть роль, сравнимую с ролью статьи Дж. Коккони и Ф. Моррисона в становлении CETI -экспе- риментов, т. е. могла положить начало еще одному поисковому направлению — тем более, что задача поиска следов посещения Земли рассматривалась как актуальная и в ряде других научных работ того же «начального» периода12.

Однако дальнейшее обсуждение вопроса о палеовизите не пошло по должному пути. Среди причин этого были и объективные. Дело в том, что науки об истории Земли и человеческого общества, в русле которых должны были бы развернуться поиски конкретного решения проблемы палеовизита, изначально находились в ином отношении к самой теме ВЦ, чем науки космические. Вопрос о ВЦ далек от традиционной тематики наук о земном прошлом, и едва ли задача поисков ВЦ могла встать перед ними в ходе их самостоятельного развития (с той естественностью, с какой она возникла, к примеру, перед радиоастрономией), ее можно лишь привнести в них. А подобный процесс всегда сложен, и даже сегодня мы не можем сказать, что проблема палеовизита уже стала предметом профессионального интереса со стороны историков, археологов, фольклористов и т. п. Но поскольку потребность в ее решении была очевидной, разысканиями в этой сфере занялись энтузиасты-любители.

Результатом явилась известная «гипотеза о космических пришельцах» (или «теория древних астронавтов»), которая на основании соответствующего «прочтения» многочисленных исторических источников утверждает, что Земля действительно посещалась представителями ВЦ. Если суммировать конкретные варианты этой гипотезы, предложенные различными авторами13, то окажется, что инопланетяне не только присутствовали на Земле едва ли не во все исторические эпохи, но и активно влияли на развитие человеческого общества; более того, некоторые сторонники данной гипотезы считают, что пришельцы насадили на Земле жизнь и направляли затем ход биоэволюции, в частности создали человека разумного14. Естественно, что столь радикальный пересмотр истории вызвал резкие возражения; в противовес гипотезе о пришельцах появилась обширная критическая литература. Собственно, деятельность сторонников гипотезы (по ее защите и развитию) и критические выступления ее противников — вот та форма, которой исчерпывается на сегодня рассмотрение проблемы палеовизита.

Так как подробный анализ этой ситуации нами уже давался15, ограничимся лишь основными его моментами.

Главный недостаток гипотезы о пришельцах можно сформулировать так: это поспешная попытка решить проблему палеовизита без необходимых для этого средств. Далее мы увидим, что задача поиска следов палеовизита требует развития, дополнения уже имеющихся методов исторического исследования ввиду принципиальной новизны самого предмета поисков. Сторонники же гипотезы о космических пришельцах не только не разрабатывают таких специальных методик, но и чрезвычайно слабо опираются на существующие методы (исторические и общенаучные). Хотя эти авторы уверены, что результаты их разысканий могут конкурировать с принятыми в науке взглядами и имеют, таким образом, объективную научную значимость, применяемые ими методы с точки зрения глубины, системности и строгости анализа значительно ближе к «обыденному», чем к научному уровню мышления. В основе этих методов лежит убеждение, что правильно интерпретировать памятники прошлого можно и «не будучи обремененным специальными знаниями»16. Поэтому источниковедческий анализ в подобных работах отсутствует, представления об информационных свойствах привлекаемых источников — самые примитивные17; «космический» характер памятников доказывается либо поверхностными аналогиями («посмотрите, как похож этот наскальный рисунок на современного космонавта!»), либо интуитивными оценками («трудно поверить, что древним было под силу сделать это»); критика существующих «земных» толкований тех же объектов не поднимается выше критики с позиций «здравого смысла».

Естественно, что на такой почве возникли построения, в лучшем случае недостаточно доказательные, а в худшем (и наиболее типичном) — явственно ошибочные. Если отдельные факты, привлеченные сторонниками гипотезы о пришельцах, и представляют определенный интерес в плане вопроса о палеовизите (как материал, подлежащий дальнейшему научному анализу с этой точки зрения), то гипотеза в целом, к тому же все чаще подаваемая не как предположение, а как убедительная «теория»18 и даже новая дисциплина («астроархеология», «преастронавтика»), безусловно несостоятельна. Добавим, что в западном варианте она все больше превращается в явление «массовой культуры», с одной стороны, стремящееся стать чем-то вроде общедоступной науки, а с другой— приобретающее черты своеобразной поп-религии (по выражению К. Сагана), о чем с тревогой пишут даже наиболее осторожные приверженцы «астроархеологии»19. Короче говоря, гипотеза о пришельцах в ее нынешнем виде скорее дискредитирует тему палео-визита, чем разрабатывает ее.

Научная критика этих построений необходима. Однако существующую критику нужно признать недостаточной в том смысле, что ведется она не с точки зрения проблемы палеовизита, не в интересах ее разработки. Гипотеза о пришельцах критикуется просто как комплекс утверждений, противоречащих установившимся в науке взглядам на земное прошлое и не отвечающих требованиям научной методологии, но не как неверная попытка решения реально существующей проблемы палеовизита (что, очевидно, предполагало бы указание верных путей решения и соответствующие разработки). Поскольку же тема палеовизита иначе как в форме гипотезы о пришельцах пока не развивалась, критика, ограничиваясь отрицанием этой гипотезы, вольно или невольно зачеркивает и саму тему, а тенденция видеть в этой гипотезе явление, имеющее в целом ненаучные корни («современный миф», «новая религия») и лишь «паразитирующее» на научных идеях о ВЦ20, автоматически выводит проблему палеовизита за пределы науки. Другими словами, такого рода критика, справедливая во многих конкретных случаях, для развития проблемы оказывается непродуктивной.

На наш взгляд, корректная постановка и удовлетворительное решение этой проблемы возможны лишь при условии формирования специального исследовательского направления — палеовизи тологии. Задачами палеовизитологии являются: а) создание необходимой для эмпирических исследований теории предмета (разработка понятий палеовизита, палеоконтакта, следов палеовизита, их ожидаемых типов и характеристик и т. п.); б) выработка методологии и методики поиска следов; в) практические поиски и исследования в этом направлении (включая критический анализ фактов, уже отобранных сторонниками гипотезы о пришельцах). Палеовизитология создаст единую научную основу для обсуждения любых вопросов, связанных с палеовизитом, в том числе для дискуссий по поводу конкретных истолкований памятников прошлого.

Очевидно, что палеовизитология будет иметь ярко выраженный междисциплинарный характер. С одной стороны, научным базисом для нее станут астросоциология и контактология, ибо в перспективе палеовизитология — это частная область SETI , «параллельная» поискам следов астроинженерной деятельности ВЦ, космических сигналов, межзвездных зондов и т. п. С другой стороны, задача поиска проявлений деятельности ВЦ в земном прошлом, среди земных объектов и явлений делает совершенно необходимой опору палеовизитологии на весь комплекс наук исторического профиля. Общие принципы исторического исследования лягут в основу методики палеовизитологии, источниковедение продиктует ей приемы обращения с эмпирическим материалом, а при анализе конкретных фактов потребуется все знание о них, добытое специальными историческими дисциплинами (археологией, этнографией и т. д.). От того, насколько органично в палеовизитологии будут синтезированы внеземной (астросоциологический) и земной (исторический) аспекты ее содержания, во многом зависит и успех исследований.

Итак, нужно решительно преодолеть современный уровень подхода к проблеме, — но речь идет о диалектическом отрицании, сохраняющем то ценное, что уже накоплено в этой области. При первых попытках доказать космическую природу отдельных фактов земного прошлого — равно как и при критике этих аргументов — подспудно сформировались некоторые принципы рассмотрения фактов с точки зрения проблемы палеовизита, сами по себе представляющие определенный интерес. Даже негативный опыт гипотезы о пришельцах заслуживает в этом плане анализа. Кроме того, уже имеется ряд работ научного характера, посвященных как общей оценке проблемы палеовизита и путям ее решения21, так и конкретному анализу некоторых источников в свете этой проблемы22. Таким образом, складывается научная традиция позитивного исследования вопроса о палеовизите (разумеется, «позитивного» — не в смысле априорно положительного ответа на вопрос, был ли палеовизит, а в смысле признания научной перспективности самой проблемы и стремления к ее продуктивной разработке). Объективно это является шагом вперед на пути становления палеовизитологии.

Однако для формирования палеовизитологии как научного направления требуется не только привлечение ученых, не только повышение научного уровня исследований и перенос обсуждения этой темы на страницы научных изданий. Прежде всего необходима переориентация самих исследований на цели и задачи палео- визитологии. Выводы об успехе (или доказательной безуспешности) поиска следов ВЦ на Земле останутся некорректными до тех пор, пока у нас не будет четкого представления об объектах поиска и методах их обнаружения и пока не будут проведены обширные целенаправленные поиски, основанные на этих принципах. Вопрос о том, «что и как искать», представляется в современной ситуации важнейшим.

§ 2. Структура палеовизитологического исследования

Палеовизитологическое исследование начинается с поиска следов палеовизита в массиве сохранившихся исторических источников. Изучая этот массив, мы пытаемся ответить на вопрос, несут ли какие-либо из источников информацию о палеовизите, и на основе этой информации построить модель палеовизита как исторического факта действительности.

В той мере, в какой изучаемые источники являются земными и относятся к земной истории, методика их изучения должна базироваться на принципах «обычной» исторической науки, но, поскольку мы допускаем наличие в этих источниках внеземного содержания, ее необходимо дополнить специфически палеовизито-логическими методами. Иными словами, палеовизитологическое исследование двойственно — оно одновременно выступает и историческим исследованием, и поиском ВЦ, причем это не два этапа, а два аспекта, две стороны единого процесса. Если не бояться некоторого противоречия, можно сказать, что палеовизитологическое исследование — это историческое исследование, направленное в конечном счете на поиск ВЦ.

Процесс исторического исследования можно с известной долей абстрактности представить в виде последовательности этапов, аналогичных этапам научного исследования «вообще»23:

1. Направляемый исходной постановкой проблемы отбор исторических источников и получение из них исходных данных.

2. Обработка этих данных, очистка их от искажений, связанных с помехами трансляции и отражения; восстановление первичной информации.

3. Реконструкция исходного события и построение эмпирического факта истории.

4. Подведение полученного факта под соответствующее теоретическое объяснение.

5. Конкуренция с альтернативными реконструкциями и объяснениями.

Разумеется, конкретное содержание каждого этапа исторического исследования весьма специфично по сравнению с исследованием естественнонаучным. А. И. Ракитов относит историю к дисциплинам, отвечающим «слабому», или «широкому», эпистемологическому идеалу науки, в то время как наиболее развитые естественнонаучные дисциплины соответствуют «сильному», или «узкому», эпистемологическому идеалу24. Мы не можем дедуцировать из исторической теории конкретные исторические факты, можем лишь — в лучшем случае — предсказать некоторые общие тенденции развития той или иной социокультурной системы. (Предсказание здесь относится к тем аспектам прошлого, которые на текущем этапе исследования от нас скрыты, но в принципе могут быть восстановлены по сохранившимся источникам25.) По этой причине представление научного исследования с точки зрения взаимодействия дедуктивной и квазииндуктивной моделей изучаемого явления в исторической науке «работает» значительно хуже, чем в естествознании. Понятийным каркасом, в котором интерпретируются извлеченные из источников данные, здесь редко служит онтологическая схема собственно теории, значительно чаще — научная картина прошлого26. Эта картина (вернее — ее устойчивое «ядро») является той «системой отсчета», с которой сопоставляются полученные эмпирические факты истории и предлагающиеся объяснения. Слишком значительное расхождение «автоматически» вызывает противодействие со стороны научного сообщества историков27.

Палеовизитологическое исследование в целом должно проходить через те же этапы, которые имеют место при «обычном» изучении прошлого нашей цивилизации, но методы отбора источников, обработки данных и — особенно — реконструкции эмпирических фактов в палеовизитологии, разумеется, не могут совпадать с чисто историческими. Отсюда — неполная сравнимость результатов этих построений, усугубляемая известным противоречием между самой идеей палеовизита и важным элементом «ядра» научной картины прошлого — представлением об имманентности движущих сил исторического развития земной цивилизации. Историку психологически трудно допустить возможность «вмешательства извне» даже в том случае, если речь идет лишь о единичных визитах из космоса, не говоря уже об «экстремистском» — по нашему мнению, ненаучном — варианте идеи палеовизита как управлении всем историческим развитием нашей цивилизации. Другими словами, конкуренция между «обычным» историческим подходом к фактам земного прошлого и подходом палеовизитоло-гическим — это в значительной мере конкуренция «межкартин ная»28.

Рассматривая палеовизитологическое исследование как вариант поиска ВЦ, мы можем выделить три главных элемента такого поиска: его субъект (сообщество палеовизитологов или же часть этого сообщества, вплоть до отдельного индивида, если речь идет о конкретном поиске); корпус исторических источников как множество реальных объектов поиска; следы палеовизита как непосредственные гипотетические объекты поиска.

Хотя в принципе субъекту такого поиска доступен весь корпус исторических источников, реально он знаком и может работать лишь с некоторым его подмножеством. Иначе говоря, в конкретном палеовизитологическом исследовании массив реальных объектов поиска сильно редуцирован по сравнению с потенциально возможным массивом РОП. К этому редуцированному массиву субъект поиска и прилагает некоторые предварительные критерии, позволяющие выделить из него (на основе исходных представлений о палеовизите, палеоконтакте, следах палеовизита) перспективные источники («возможные следы палеовизита»), которые подлежат углубленному палеовизитологическому изучению. Полученный массив исторических источников будет множеством непосредственных реальных объектов поиска.

Этап отбора возможных следов палеовизита приблизительно соответствует этапу предварительного опознания в поиске внеземных искусственных объектов. Он важен и труден: важен потому, что от правильности отбора НРОП решающим образом зависит успех всего будущего исследования: труден потому, что проводится на основе «сокращенного» познания, сравнения необработанных данных с некоторыми эталонами. Это «не вполне логический» этап исследования; в нем сильна доля интуитивности.

В процессе предварительного отбора перспективных источников мы получаем, с одной стороны, некоторое множество таковых, а с другой — определенный фрагмент фактологического слоя научной картины прошлого, который соответствует информации этого множества источников. Если эти источники уже введены в научный оборот, а содержащаяся в них информация получила определенное место в фактологической составляющей научной картины прошлого, то пространственные и временные границы соответствующего фрагмента выделяются «сразу»; в противном случае необходимо дополнительное исследование чисто исторического, в основе — источниковедческого, характера. По существу это исследование станет первым этапом критического анализа отобранных источников — этапом «внешней критики», цель которого «состоит в выяснении происхождения источника, его подлинности, автора, времени, места и условий его возникновения...»29. Разумеется, определенность подобного перехода в значительной мере зависит от уровня исторических знаний о данном регионе и периоде. Локализовать в пространстве и времени информацию таких источников, как фольклор, многие памятники изобразительного искусства и материальной культуры на практике нелегко; тем не менее это одна из центральных задач исторического исследования.

В случае, если выделенный фрагмент научной картины прошлого достаточно «компактен», мы можем допустить, что отобранные источники отражают отдельный случай палеовизита. Ориентируясь на эту локализацию, мы должны теперь обратиться к другим источникам, которые, не являясь перспективными с точки зрения поиска следов палеовизита, тем не менее содержат дополнительную информацию об интересующем нас регионе и периоде. Отбор и дальнейшее изучение только перспективных источников может привести к созданию ложного «эмпирического факта истории», отражающего лишь наши представления о палеовизите.

Результатом предварительного отбора (или этапа 1 в нашей схеме исторического исследования) будет, таким образом, некоторое множество исторических источников, часть которых рассматривается как возможные следы палеовизита, а другая — дополняет их в информационном отношении. Этому множеству источников соответствует некоторый фрагмент научной картины прошлого, который — по понятным причинам — не включает в себя предположения о палеовизите, т. е., с точки зрения нашего исходного допущения, он как минимум не полон.

Для серьезной проверки гипотезы о палеовизите в принципе необходимо было бы подвергнуть хотя бы предварительному изучению весь универсум исторических источников30. Однако, как мы отмечали выше, ни один исследователь не знает его целиком или в значительной мере. Только совместное знание историков, археологов, этнографов, филологов, лингвистов (а также геологов и палеонтологов, если брать в расчет историю в широком смысле) охватывает этот массив. (Показательно, что астрономические знания африканского народа догонов, о которых пойдет речь в следующем параграфе, представленные на рассмотрение научного сообщества еще в 1950 г., 25 лет дожидались интерпретации с точки зрения гипотезы о палеовизите.)

Если предварительное опознание возможных следов палеовизита исследователь зачастую должен осуществлять на основе необработанных данных, т. е. на основе «сырой» информации исторических источников, сохраняющей искажения трансляции и отражения, то построение картины палеовизита в форме эмпирического факта истории предполагает непременную очистку этой информации от помех, восстановление ее первоначального содержания. В противном случае очень легко переинтерпретировать, к примеру, образы богов как неузнанные образы космических пришельцев и в соответствии с этим квазиматериалистически переписать «священную историю». Многие западные сторонники теории древних астронавтов именно так и поступают; но, конечно, не приходится говорить о какой-либо доказательности подобных построений.

Итак, мы должны перейти к этапу «внутренней критики» отобранных источников, цель которого — восстановление их первичного содержания, оценка их полноты, достоверности и точности31, а также сопоставление информации различных источников. Восстановленная информация может либо лучше соответствовать нашему исходному теоретическому представлению о палеовизите, чем информация «сырая», — и тогда мы с большей уверенностью сможем использовать ее для построения эмпирического факта истории, воспроизводящего картину палеовизита, либо хуже соответствовать этому представлению (а в пределе и совсем не соответствовать ему —• вопреки «первому впечатлению», на основании которого мы сочли данный источник перспективным) — и тогда, в зависимости от принятого исследователем допустимого уровня расхождения, источник этот будет или исключен из дальнейшего анализа, или оставлен как более или менее сомнительный. Неопределенный результат (при котором степень соответствия между информацией источника и исходной теоретической моделью палеовизита остается той же, что была на этапе предварительного отбора) говорит скорее против палеовизитной природы источника, но в принципе может быть связан и с тем, что основные искажения были внесены на этапе первоначального отражения, а не на этапе трансляции. Исследователь, разумеется, свободен корректировать также исходную модель — но на данном этапе это будет скорее ad hoc процедура, чем независимое расширение теории.

Если отождествить информацию, которую несет исторический источник, с его содержанием, а способ кодирования этой информации — с формой источника (что, вообще говоря, не вполне точно, но для целей нашего анализа допустимо), то можно представить следующие основные варианты изменений следа палеовизита в процессе его существования: а) прямой след подвергся частичному разрушению, но в целом сохранился; б) прямой след стал косвенным; в) след палеовизита возник как косвенный и в процессе трансляции сохранил свойственный ему способ кодирования информации; г) косвенный след изменил свою форму. Возможны, разумеется, и различные сочетания этих вариантов, вплоть до столь «развитых», сложных ситуаций, как превращение прямого следа в косвенный — с неоднократными изменениями формы последнего. Например, от внеземной экспедиции могла сохраниться какая-то — постепенно разрушавшаяся — аппаратура. Через определенное время она, допустим, была зарисована, по зарисовке же спустя еще какое-то время было составлено описание, которое только и сохранилось к настоящему моменту. В подобном случае снятие помех трансляции предполагает также очистку информации от искажений, возникших в процессе промежуточных отражений.

Конкретная методика фильтрации информации исторического источника зависит от его типа и от характера промежуточных отражений («промежуточных источников»). Так, на основе анализа различных вариантов письменного источника мы можем выявить ошибки переписчиков, восстановить недостающие в тексте элементы (разумеется, с той или иной степенью гипотетичности) и т. п. Вообще на этапе очистки, или фильтрации, информации исследователя подстерегает немало ловушек, ибо сама очистка происходит на основе разделяемого им представления о том историческом периоде и регионе, к которому относится источник. При этом «нетипичная», «новая» информация может быть сочтена помехой и отфильтрована в силу своего несоответствия существующей научной картине прошлого. Разумеется, это обстоятельство лишь подчеркивает сложность процесса фильтрации, отнюдь не ставя под сомнение его необходимость.

Заметим также, что существующие методы фильтрации исторической информации недостаточно разработаны с теоретической стороны: это скорее некоторые эмпирические обобщения опыта работы историков, чем методологические построения. Тем более слабы подобные — специализированные — методы в палеовизито-логии, которая как наука только зарождается. Создание обоснованной методики очистки предполагаемых следов палеовизита должно стать одним из главных направлений в теоретической разработке этой проблемы.

На этапе «внутренней критики» отобранных источников могут быть отфильтрованы — путем сравнения — и те из помех отражения, которые по-разному проявились в различных источниках. Результатом этого этапа явится система обработанных (т. е. в той или иной мере очищенных от искажений трансляции и отражения) исторических данных, основываясь на которой мы имеем возможность реконструировать в форме эмпирического факта истории соответствующий исторический факт действительности.

Подобная реконструкция достигается путем интерпретации обработанных данных в теоретической онтологии объясняющей теории (в нашем случае — предположения о палеовизите) либо в интертеории (вплоть до научной картины прошлого). При этом в той мере, в какой наша теоретическая онтология отражает сущностную сторону реконструируемого события, мы можем в процессе реконструкции повышать степень точности и достоверности наших знаний об этом событии (сравнительно с информацией, непосредственно заключенной в используемых источниках), отсеивать те систематические помехи отражения, которые невозможно было-бы обнаружить просто путем сравнения данных. И напротив, если-понятийно-языковой каркас, в котором мы строим эмпирический факт истории, неверно отражает сущность данного исторического-факта действительности, результат этой операции будет заведомо ложен.

Реконструкция исторического факта действительности даже на основе обработанных данных остается, таким образом, во многом гипотетической. История и не принадлежит к числу точных наук. Как отмечал еще Ф. Энгельс, относительность исторического знания особенно велика32. Принципиальные расхождения в интерпретациях одного и того же комплекса исторических источников могут быть связаны как с применением различных теоретических онтологии, так и с различными путями перехода от информации источников к эмпирическому факту истории.

Что касается объяснения исторических фактов, то при всей его-специфике сравнительно с естественнонаучным объяснением оно в конечном счете также сводится к раскрытию сущности объясняемого явления с помощью научной теории или отдельного закона33. Альтернативные реконструкции одного и того же исторического факта действительности могут дополняться наличием конкурирующих теорий, претендующих на его объяснение. При этом фактологическая сравнимость подобных теорий достигается обычно с помощью квазинейтрального эмпирического факта истории, выраженного в понятийном каркасе научной картины прошлого. Такой эмпирический факт нельзя непосредственно подвести под теорию (необходимо сначала реинтерпретировать его в соответствующей теоретической онтологии); однако в его отсутствие трудно быть уверенным в совпадении предметных областей конкурирующих теорий.

Эмпирический факт, воспроизводящий обстоятельства палеовизита, не может быть построен в каркасе научной картины прошлого просто по причине отсутствия в последней необходимых для этого понятийных средств. Интерпретация обработанных данных проводится здесь преимущественно в теоретической онтологии исходной гипотезы о палеовизите и, таким образом, пересекается с объяснением реконструированного факта. «Идейная» несравнимость палеовизитологических и чисто исторических интерпретаций и объяснений усугубляется их предметным несовпадением. По существу единственная общая область между ними — сами источники (от исходной постановки проблемы зависит в первую очередь выделение главных источников; но массив в целом должен максимально полно отражать выделенный период и регион). Уже обработка данных должна будет проводиться с использованием не только исторических (в частности источниковедческих), но и собственно палеовизитологических методов анализа; интерпретация этих данных и объяснение построенного эмпирического факта в еще большей мере выйдут за рамки стандартов и правил исторической интерпретации и объяснения.

Такое положение вещей есть следствие реального различия предметов изучения палеовизитологии (как «становящейся» междисциплинарной области исследования) и истории (с ее сложившимся комплексом понятий, методов и проблем). Даже доказанный факт палеовизита не станет объектом изучения для истории (хотя историю и может заинтересовать влияние этого факта на развитие тех или иных земных социокультурных систем); тем более не является таковым палеовизит как гипотетический объект поиска.

Объяснение некоторого эмпирического факта истории с точки зрения гипотезы о палеовизите представляет собой завершающий этап опознания соответствующих исторических источников в качестве следов палеовизита34. Вопрос о том, как именно должно производиться такое опознание, мы обсудим ниже; пока же остановимся на самых общих его характеристиках и трудностях.

Одно из обстоятельств, затрудняющих опознание следов палеовизита даже после фильтрации информации источников и реконструкции исходного факта действительности, как это ни парадоксально, заключается в «приближенности» опознаваемых предметов к исследователю. С одной стороны, это позволяет изучать следы палеовизита значительно подробнее и глубже, чем, скажем, предполагаемые проявления космической деятельности ВЦ, но с другой — требует и существенно более детальных теоретических представлений о ВЦ, осуществившей данный палеовизит. Однако на современном этапе астросоциологических исследований мы можем уверенно выделить в качестве инвариантных лишь наиболее «масштабные» характеристики КЦ. Еще труднее предусмотреть особенные и единичные черты ВЦ, которые могли отразиться в результатах ее деятельности на нашей планете.

Из определения палеовизита следует, что в конечном счете мы пытаемся найти в исторических источниках информацию о разумных существах (1) внеземного происхождения (2), причем в пользу последнего признака могут говорить сведения о том, что эти существа: а) прибыли из космоса, или/и б) биологически отличались от земных людей, или/и в) располагали знаниями и практическими возможностями, которые существенно превосходили показатели земной культуры того времени. Это — наиболее абстрактная модель внеземной экспедиции. Думается, она достаточно универсальна и неантропоморфна (например, в последнем пункте, говоря о практических возможностях, мы не обращаем внимания на средства их осуществления, чтобы не связывать модель с единственной известной нам разновидностью КЦ).

Опознание некоторого исторического источника как следа палеовизита предполагает, что репрезентированный этим следом исторический объект обладал двумя необходимыми и достаточными признаками: субъективированностью и экзогенностью35. Так, внеземной артефакт — это искусственный объект, не являющийся порождением земной культуры36. Древнее изображение внеземного космического корабля — это изображение технического устройства, способного к полетам в космическом пространстве и сконструированного не на Земле. Останки инопланетянина представляют собой останки разумного существа, которое, судя по его биологическим особенностям, не принадлежало к роду homo и вообще не было порождением земной биосферы.

Если наличие признаков субъективированности и экзогеннос-ти твердо установлено, палеовизитная природа следа может считаться в принципе доказанной. Однако на деле подобное заключение всегда можно поставить под сомнение, предложив некоторое альтернативное объяснение данному эмпирическому факту истории (если реконструкция соответствующего исторического факта действительности осуществлена в нейтральном понятийно-языковом каркасе и достаточно убедительна) либо построив на отобранном подмножестве источников другой эмпирический факт. Различные предложенные реконструкции и объяснения положат начало альтернативным исследовательским программам, развитие и взаимодействие которых должно будет привести к отбору «наилучшего» варианта.

Как мы отмечали в § 2 главы V, в «межкартинной» конкуренции программ существенную роль играют принятые исследовательским сообществом стандарты научности, а также общекультурные идеалы познания. Именно на их фоне проявляется большая или меньшая предпочтительность того или иного объяснения (реконструкции) — нередко даже без обращения к непосредственному сравнению его с альтернативными объяснениями или реконструкциями. Показательный пример: К. Саган в одной из своих работ сформулировал ряд требований, которым, по его мнению, должно удовлетворять древнее сообщение о появлении внеземных существ, чтобы оно могло рассматриваться как убедительное свидетельство посещения Земли инопланетянами (текст записан вскоре после события и не успел подвергнуться искажениям, «естественно-внеземная» природа персонажей выступает в нем ясно и не затемнена чисто мифологическими мотивами, и т. п.)37. Однако, проанализировав описание, казалось бы, отвечающее этим требованиям (рассказ древневавилонской письменной традиции о зарождении цивилизации шумеров благодаря небесным существам «апкаллу»)38, К. Саган вынужден был заключить, что и оно не вполне доказательно39. Логично было в таком случае попытаться уточнить принятую систему критериев; но К. Саган пошел иным путем. По его мнению, убедить в реальности посещения может лишь обнаружение артефакта «явно внеземного происхождения». Логика исследования здесь отступает на задний план перед психологией отношения к исследованию: убедительным считается то доказательство, которое соответствует стандартам, принятым в сообществе ученых-естественников.

Общий вывод К. Сагана с еще большей категоричностью повторил Ф. Дрейк. «Трудность состоит в том,— писал он,— что в обширной истории и мифологии Земли, несомненно, есть сообщения, которые по чистой случайности полностью совпадают с нашими предварительными представлениями о межзвездном визите. Следовательно, сообщение, совпадающее с такими представлениями, нельзя всерьез принимать за свидетельство межзвездного контакта». Поэтому, считает Ф. Дрейк, «необходимым и достаточным условием доказательства прямого контакта является неопровержимый артефакт»40.

Но какой артефакт можно считать «неопровержимым»? По-видимому, это должен быть материальный остаток внеземной экспедиции (прямой след палеовизита), который не требует ни реконструкции, ни длительного изучения, и уже на этапе предварительного опознания наглядно демонстрирует свою искусственную — и внеземную — природу. Однако весьма вероятно, что сохранившиеся от посещения детали механизмов (либо даже целые приборы и устройства) будут к моменту их обнаружения заметно разрушены и этап реконструкции обойти не удастся. Результат же этого этапа (эмпирический факт истории, представляющий в данном случае модель исходного исторического объекта) по необходимости во многом гипотетичен. Кроме того, «узнать» даже хорошо сохранившееся искусственное устройство мы сможем лишь в том случае, если оно соответствует нашим представлениям о «конструкции вообще». «Неестественность» объекта сама по себе означает только то, что он не относится к известным естественным объектам. Устройство, для функций которого нет никаких аналогий в современной земной культуре, может явиться предметом дискуссии, но рассчитывать на его самодостаточность (в качестве однозначного свидетельства палеовизита) вряд ли приходится. Это видно даже по тем отдельным находкам в геологических пластах странных предметов, которые все же не рассматриваются пока серьезными исследователями как доказанные артефакты41.

Разумеется, возможность обнаружения подлинно однозначного артефакта исключить нельзя. Таковым может стать, к примеру, «вымпел» с информацией о ВЦ, специально оставленный на Земле. Но подобная возможность остается именно возможностью, которая может в действительности и не реализоваться. Как заметил Ф. Дрейк, специально искать артефакт было бы бесполезно, остается надеяться лишь на его случайное обнаружение42.

Итак, в общем случае исследователь проблемы палеовизита располагает набором прямых и косвенных (но равным образом неоднозначных) следов некоторого исторического факта действительности (предположительно — палеовизита), реконструкцией его и гипотетическим объяснением с точки зрения исходной теоретической модели палеовизита. Для того, чтобы эта реконструкция и объяснение победили в процессе конкуренции альтернативные построения, исследователь должен на их основе предсказать нечто, что в данный момент неизвестно земной цивилизации и реальность чего может быть проверена путем эксперимента или наблюдения. Одним из возможных объектов предсказания может быть и однозначный артефакт43, но более вероятно, что предсказание будет иметь в виду некоторые «нормальные» знания об окружающем нас мире. Разумеется, здесь также важно, чтобы предсказываемые явления или законы не выходили слишком далеко за рамки представлений и возможностей современной науки, но это ограничение, скорее всего, будет выполнено уже потому, что предсказывает современный земной исследователь, только основывающийся на палеовизитологической информации.

Обсуждая вопрос «межкартинной» конкуренции теорий, мы подчеркивали, что именно устойчивое опережение в предсказании способно в подобной ситуации обеспечить выбор правильной теории. В более же отдаленной перспективе конечным критерием правильности этого выбора явится возможность осуществления актуального (к примеру, радио-) контакта с ВЦ, организовавшей данный палеовизит.

Мы рассмотрели, таким образом, весь процесс палеовизитоло-гического исследования — начиная с этапа предварительного отбора перспективных исторических источников и кончая этапом теоретического объяснения реконструированного на их основе исторического факта действительности. Именно объяснение этого факта с точки зрения теоретической модели палеовизита и является центральным моментом подобного исследования. Идентификация реконструированного факта истории как посещения Земли чужой экспедицией затрудняется невозможностью строгого перехода от исходных допущений, образующих базис гипотезы о па-леовизите, к эталонной модели отдельного случая палеовизита. Предположив, что ВЦ существуют и что межзвездные перелеты технически осуществимы, мы вправе заключить, что посещение нашей планеты также возможно, однако конкретные варианты таких посещений могут быть весьма разнообразны. Кроме того, признаки субъективности и экзогенности исходного исторического объекта при всей их универсальности все же слишком абстрактные ориентиры для поисковой работы. Каковы возможные пути их конкретизации?

Сегодня наши знания о земной цивилизации неизмеримо богаче и точнее наших гипотетических представлений о ВЦ. Несомненно, такая диспропорция сохранится и в обозримом будущем (даже после получения первых эмпирических данных о ВЦ). Нужно, видимо, не просто смириться с этим обстоятельством как с «неизбежным злом», но всемерно использовать его, применяя в опознании следов палеовизита принцип опоры, на земное. Этот принцип позволяет либо прогнозировать искомые объекты «позитивно» — по аналогии с соответствующими земными формами, экстраполируя по возможности их дальнейшее развитие, либо определять эти объекты «негативно» — методом «исключения из земного», выявляя аномалии на фоне известных форм земной культуры.

Есть две сферы, в которых мы имеем (хотя и ограниченную) возможность предугадывать некоторые конкретные черты ВЦ — это знания и техника инопланетян. В какой мере знания ВЦ могут совпадать с нашими? Очевидно, это зависит от общности или различия объектов познания, от уровня развития данной ВЦ, а также от того, насколько характер знаний в данной области обусловлен индивидуальными особенностями путей развития КЦ. В § 2 главы IV мы отмечали, что информация, известная менее развитой КЦ, скорее всего, не нова и для более развитой. Сами знания ВЦ станут для нас объектами идентификации в том случае, если они были заимствованы землянами при палеоконтакте и теперь выделены нами из памятников человеческой культуры прошлого. Для рассмотрения такой ситуации целесообразно сопоставить три тезауруса; а) круг знаний ВЦ, пославшей экспедицию; б) круг знаний земного общества, вступившего в палеоконтакт; в) круг знаний современного земного общества. Ясно, что тезаурус ВЦ (точнее, представлявшей ее экспедиции) включал бы в себя: 1) то, что (земные) люди не знали «тогда» (в момент палеоконтакта) и не знают сейчас; 2) то, что люди не знали «тогда», но знают сейчас; 3) то, что люди знали «тогда» и знают сейчас.

В ситуации палеоконтакта есть, однако, обстоятельство, сильно облегчающее задачу. Нас интересуют не вообще знания ВЦ, а те знания, которые могли быть переданы землянам и, более того, могли быть в той или иной форме усвоены земной культурой. Таким образом, на неизвестный фактор (тезаурус ВЦ) накладывается, существенно его ограничивая, фактор известный (тезаурус «тогдашнего» земного общества). Понятно, что сведения, дублирующие знания землян, не вызвали бы изменений в земном тезаурусе (не говоря уже о нецелесообразности передачи таких знаний); и наоборот, слишком «новые», слишком необычные сведения были бы отвергнуты тезаурусом воспринимающей стороны44. Наиболее пригодны для заимствования знания «средней степени новизны». Таковы — в приведенном выше членении тезауруса ВЦ — знания второй области (возможность их усвоения земной культурой прошлого обусловлена уже тем, что они являются естественным развитием знаний этой культуры), а также, видимо, те знания из первой области, которые можно передать в простой, наглядной форме.

Отсюда следуют практические выводы. Одну часть искомых знаний ВЦ (вторая область) мы в состоянии представить совершенно конкретно, потому что сами располагаем ими. Поэтому, обнаружив в прошлом человеческого общества знания, совпадающие с новейшими научными данными, но слишком «высокие» для того времени, мы вправе предполагать их заимствованное, внеземное происхождение. (Иное дело, что доказательным будет лишь действительное тождество «подозрительных» знаний прошлого с современными, а не их случайное и приблизительное сходство. Например, нет оснований, по примеру Э. Томаса, приравнивать апории Зенона к положениям теории относительности Эйнштейна, а в пифагорейском учении о «музыке сфер» видеть предвосхищение радиоастрономии45.) Другую часть знаний ВЦ (первая область) мы вряд ли способны предсказать, но знания из этой области мы вполне можем распознать, встретив их в памятниках земной культуры. То, что восприняли как осмысленную информацию наши предки, в принципе способны воспринять и мы; если же проверка этой информации средствами современной науки покажет ее истинность и тезаурус нашей цивилизации обогатится новым знанием, тем самым будет доказан и сверхвысокий уровень информации, дошедшей к нам из прошлого, а следовательно, и вероятность ее внеземного источника.

Поскольку техника ВЦ, посетившей Землю, должна была подчиняться известным нам законам физики, механики и т. д., а кроме того, быть приспособленной к земным условиям, есть основания считать, что и внеземная техника в каких-то существенных чертах могла быть подобна земной. Однако полного (или очень близкого) сходства ожидать трудно — по той простой причине, что совершить межзвездный перелет и посетить Землю способна лишь КЦ, в техническом отношении значительно опередившая современную земную цивилизацию. Отсюда вытекает критерий, четко сформулированный еще в 1965 г. авторами интересной статьи «Заметки неспециалистов о специальном предмете»: находка старинных изображений или описаний объектов, внешне совпадающих с сегодняшней космической или иной техникой (ракетами, скафандрами и т. п.), «говорит... как это ни парадоксально, против идеи пришельцев и требует иного объяснения»46. Скажем, если на картине итальянского художника Вентуры Салимбени «Диспут» (1600 г.) мы видим предмет, в точности напоминающий первый советский спутник47, то именно это поразительное сходство прежде всего и заставляет усомниться в справедливости такой интерпретации48.

Правда, этому критерию недостает, так сказать, количественной определенности. Все серьезные исследователи согласны с тем, что нельзя ожидать излишнего сходства между искомой внеземной и современной земной техникой; но какой мерой здесь руководствоваться и где граница, за которой начинается область «допустимого» сходства? Все это пока неясно. К примеру, К. Саган полагает, что пришельцы не могли использовать ракеты, аэродромы и ядерное оружие49. Вероятно, с этим утверждением можно поспорить, однако аргументы в таком споре носили бы скорее интуитивный характер. Весь этот вопрос нуждается в конкретной разработке.

За последнее время в поисках следов палеовизита получил распространение так называемый инженерный подход к памятникам прошлого. Предпринят уже целый ряд попыток восстановить образцы инопланетной техники, основываясь на древних текстах и изображениях. Так, английские исследователи Дж. Сэссун и Р. Дейл интерпретировали каббалистический текст книги «Зохар» (XIII в.) как описание машины по изготовлению «манны небесной» из хлореллы, австрийцы Ф. Эггер и К. Кеплингер по рисунку в рукописях майя построили модель мотора новой конструкции, а американский инженер, бывший сотрудник НАСА И. Блумрих не только реконструировал летательный аппарат пришельцев, якобы описанный в книге пророка Иезекииля, но и запатентовал один из его конструктивных элементов. Сам по себе инженерный подход содержит рациональное зерно. Среди инопланетной техники вполне может оказаться такая, которую мы уже в состоянии понять, проанализировать и оценить, но которой мы еще не обладаем50. Следовательно, если такие устройства отражены в текстах или изображениях, они в принципе могут быть опознаны как технические объекты и затем реконструированы. Существенно, что при этом становится возможным применение методов инженерно-технической экспертизы (физическое моделирование, расчеты эффективности конструкции и т. п.)51. Строгость этих методов повышает надежность идентификации. Эти же методы позволяют давать и общую оценку научно-технического уровня устройства. Явно «опережающий» характер устройства по сравнению с нынешней техникой будет свидетельством его внеземного происхождения.

Другими словами, результат инженерной реконструкции в значительной мере говорит сам за себя, и переход к объяснению здесь заметно упрощается. Однако убедительность такой реконструкции сильно зависит от того, насколько «чиста» исходная информация, в какой мере отсеяны помехи трансляции и особенно помехи отражения. Хотя при инженерном подходе исторический источник функционально уподобляется чертежу или техническому описанию, содержательно он не может быть приравнен к ним: и отражение внеземной техники людьми прошлого явно не было бы адекватным, и язык библейского текста или наскального рисунка— это не формализованный язык технической документации, дающий инженеру полную и однозначно читаемую информацию. По удачному замечанию Й. Блумриха, идентификация в таких случаях «следует алгебраической логике, которая говорит: если А = В, а В = С, то А = С»52 (в данной ситуации А — это описание объекта в оригинальном тексте, В — «перевод» описания на современный технический язык, а С — реконструкция описанного технического устройства). Особую трудность вызывает установление «равенства» А = В, требующее глубокого знания языка источника и попросту немыслимое без тщательного историко-филологического или искусствоведческого анализа. Впрочем, есть свои сложности и в выведении «равенства» В = С, поскольку информация источника, даже переданная в технических терминах, заведомо не может быть достаточной для реконструкции: многое здесь неминуемо придется домысливать.

Таким образом, инженерный подход, претендующий на точность методов, в силу специфики исходного материала не может гарантировать полной точности и не закрыт для субъективных толкований. Лучшее тому свидетельство — наличие альтернативных реконструкций. Так, работе И. Блумриха предшествовал добрый десяток других технических интерпретаций «видения Иезеки-иля», причем все «реконструированные» аппараты существенно отличались друг от друга, одни и те же детали текста получали разное прочтение (например, «существа с четырьмя лицами и четырьмя крыльями» в одной интерпретации — инопланетяне, в другой — вертолеты, и т. д.). Пока мы не будем уверены, что реконструкция полностью соответствует данным источника и исключает другие толкования, любой «реконструированный» объект, пусть даже сам по себе отмеченный техническим совершенством и новизной конструктивных решений, может считаться лишь удачным изобретением автора, для которого древний источник сыграл ту же роль, что и приснившиеся Августу Кекуле вертящиеся змеи — в открытии циклической формулы бензола53.

Мы рассмотрели два случая, когда обобщенные признаки субъективированности и экзогенности можно трансформировать в конкретные представления о ВЦ, приписав внеземной экспедиции некоторые научно-технические знания земного общества. При этих условиях в идентификации исторического объекта упор будет делаться на сходстве объекта с достаточно конкретным внеземным эталоном.

Однако в исторических источниках могли отразиться и те (либо даже — только те) черты ВЦ, которые отсутствуют у современной земной цивилизации. В этом случае нам придется исходить из «негативного» представления об искомых объектах, полагая, что следы палеовизита обнаружат себя как разного рода культурные аномалии в истории. Упор будет делаться на доказательство несходства объекта с конкретным земным эталоном, под которым мы понимаем всю совокупность сведений о бесспорно земных объектах, привлекаемых для сравнения.

Ориентация на поиски всего, что выпадает из культурно-исторического контекста, стихийно сложилась в работах сторонников гипотезы о пришельцах. Обобщая этот опыт, В. И. Авинский сформулировал так называемый технологический критерий: необходимо искать в прошлом «„странные" элементы техники и технологии... явно не свойственные данной конкретной исторической эпохе, опередившие по своему уровню, так сказать, на несколько порядков потенции производственной базы того времени...»54. Другой критерий упоминался на Бюраканской конференции по проблеме CETI : чтобы старинный текст или изображение стали свидетельствами посещения Земли инопланетянами, они должны содержать «нечто, чему подошло бы название „космический кенгуру"», т. е. такую «невероятную для нашей планеты деталь, прототип которой следует искать лишь в космосе» и которую наши предки не могли выдумать, опираясь на известные им земные реалии55.

Однако в сущности и тот, и другой критерий являются частными по отношению к общему критерию чуждости исторического объекта земной социокультурной системе.

Разумеется, задача не ограничивается простым установлением несоответствия данного исторического объекта земному эталону. Сами наши знания о земном прошлом — система развивающаяся. Нередко новые данные (например, открытие «счетной машины» из Антикитеры, результаты исследований А. Маршака по доисторической астрономии, «расшифровка» Дж. Хокинсом Стоунхенджа и т. д.) существенно расширяют наши представления о знаниях и возможностях людей прошлого, и то, что поначалу кажется аномальным, исторически неправомерным, находит затем свое место в уточненной картине истории человеческого общества. Вообще, было бы рискованным оценивать аномальность на основе априорных представлений о том, что могли и чего не могли люди той эпохи. Приведем лишь один красноречивый пример. Свое название критерий «космического кенгуру» получил благодаря умозрительному рассуждению: не зная ничего о кенгуру, выдумать существо, которое носит детенышей в специальном мешке на брюхе, в принципе невозможно56. Но у греческого писателя II в. н. э. Лу-киана в фантастическом повествовании о жителях Луны читаем: «Живот служит селенитам вместо кармана... Он у них открывается и закрывается... так что их младенцы в холодные дни прячутся в него»57. Творческие возможности фантазии в этом случае, как и во многих других, были недооценены. Однако и противоположные (и столь же голословные) ссылки на «богатырский размах человеческого воображения» или аргументация ad hominem , вроде утверждений о том, что объяснение высоких достижений древних культур влиянием извне означает «полное неверие в силу человеческого разума», «лишает человечество его собственной истории» и т. п., также бездоказательны. Определить земной или внеземной характер конкретного исторического объекта может лишь конкретное исследование, предполагающее, во-первых, контекстуальное рассмотрение объекта (в его взаимосвязях с естественным окружением) и, во-вторых, его сравнительный анализ на фоне типологически сходных форм. По-видимому, аномальность объекта будет доказана, если не удастся выстроить непрерывную эволюционную цепочку от бесспорно земных объектов к анализируемому или найти для него органичное место в типологическом ряду также бесспорно земных объектов.

Таким образом, в процессе палеовизитологического исследования мы дважды применяем критерии сходства (с внеземным эталоном) и несходства (с земным эталоном — предварительно и «окончательно». В первом случае выделяются возможные следы палеовизита на основе необработанной информации источников (вероятность ошибки при таком отборе достаточно высока); во втором — критерии применяются к реконструированному историческому объекту (событию), построенному на основе очищенной информации источников. Даже для предварительного выделения возможных следов палеовизита необходима конкретная разработка исходных теоретических моделей палеовизита и палеоконтакта (с позиции теорий космической деятельности цивилизации и контактов между КЦ); набора моделей следов и характера их изменений во времени («теория трансляции»); наконец, необходимо приложить эти модели, руководствуясь соответствующими критериями, к достаточно большой части универсума исторических источников. Отдельные заслуживающие внимания и углубленного изучения источники найдены, однако, и на «полуинтуитивном» уровне в работах сторонников теории древних астронавтов и тех ученых, которые обратили внимание на проблему палеовизита в процессе своей «повседневной» научной деятельности. Наиболее перспективными из подобных источников нам представляются, в частности, странные металлические объекты, обнаруживаемые в геологических пластах58; ряд сведений из исторической традиции древнего Китая59; средневековые легенды о воздушной стране Ма-гонии, посылающей свои корабли на Землю60; и наконец, неожиданно высокие астрономические знания африканского народа до-гонов, к рассмотрению которых мы и перейдем.

§ 3. Астрономия догонов и гипотеза о палеовизите

Культура догонов, обитающих преимущественно на территории республики Мали, не первое десятилетие является предметом пристального внимания этнографов61. Живя в труднодоступном районе и активно сопротивляясь как исламизации со стороны мусульманских правителей древнего Мали, так и обращению в христианство со стороны французских колонизаторов, догоны до самого последнего времени сохраняли в относительно нетронутом виде многие свои верования и обычаи. С одной стороны, это позволяло вести полевые исследования в редких условиях гомогенности изучаемой культуры, с другой — создавало определенные трудности при контактах исследователей с догонами. В подобной ситуации спорадические экспедиции вообще вряд ли что-либо могли дать, и основной массив информации о духовной культуре догонов был получен и введен в научный оборот в результате многолетней систематической работы так называемых «миссий Гриоля», возглавлявшихся известным французским этнологом Марселем Гри-олем62.

Эта работа была начата в 1931 г. и продолжалась в течение 25 лет (с перерывом, вызванным второй мировой войной) —до кончины М. Гриоля в 1956 г. Одним из наиболее важных следствий длительного общения французских исследователей с догонами стало посвящение М. Гриоля в «ясное слово» — эзотерическую, скрытую от посторонних часть мировоззрения догонов. Содержание «ясного слова», включая и его астрономический аспект, отражено в ряде работ М. Гриоля и Ж. Дитерлен, прежде всего в статье «Суданская система Сириуса» и книге «Бледный лис»63.

В представлении догонов Вселенная является «бесконечной, но измеримой»64, заполненной «спиральными звездными мирами» (Йалу уло), в одном из которых находится Солнце. Этот мир можно наблюдать на небе в виде Млечного Пути. Большинство видимых на небосводе светил представляет «внешнюю» систему звезд, влияние которых на земную жизнь, по мнению догонов, относительно невелико. «Внутренняя» же система, «непосредственно участвующая в жизни и развитии людей на Земле», включает в себя созвездие Орион, Сириус, гамму Малого Пса («звезду Козьего Пастуха» — Энегерин толо), Процион (Тара толо), Плеяды и еще ряд звезд. Совокупность этих светил составляет «опору основы мира». Главную роль в ней играет Сириус, именуемый «пупом мира».

Еще в 1950 г. М. Гриоль и Ж. Дитерлен в «Журнале Общества африканистов» обратили внимание на необычные представления догонов о Сириусе: эта звезда считается тройной, главный компонент именуется Сиги толо, а спутники его — По толо и Эмме йа толо, причем вокруг Эмме йа толо якобы вращаются еще два спутника — Ара толо и Иу толо65.

Весьма загадочен тот факт, что характеристики звезды По ни в чем существенном не отличаются от известных в настоящее время характеристик Сириуса В. Прежде всего, звезда По — белая, как зерно по (фонио). В святилищах догонов она символизируется очень белым камнем. Период обращения По толо вокруг Сиги толо составляет 50 лет (современные данные: 49,9 года). Эта звезда имеет небольшие размеры при огромном весе и плотности: «она — самая маленькая и самая тяжелая из всех звезд». Состоит она в основном из металла «сагала», «более блестящего, чем железо, и такого тяжелого, что все земные существа, объединившись, не смогли бы поднять и частицы»66.

Именно По толо рассматривается догонами как «самая важная звезда», «символ происхождения Вселенной» и «центр звездного мира». С этой звездой непосредственно связаны космогонические представления догонов, на которых мы не имеем возможности остановиться67.

Но если тождество По толо и Сириуса В вряд ли можно подвергать сомнению, то с Эмме йа толо положение не столь просто. Современной астрономии второй спутник Сириуса неизвестен, хотя в течение последних десятилетий астрономы разных стран неоднократно высказывали предположение о существовании в этой системе еще одной звезды. Некоторые особенности системы Сириуса, действительно, говорят в пользу такой гипотезы68, но наблюдениями она пока не подтверждена. Тем более интересно представление догонов о том, что Эмме йа толо вращается вокруг Сиги толо по более длинной траектории, чем звезда По, а период ее обращения составляет те же 50 лет. Звезда Эмме йа несколько больше, чем По толо, и в 4 раза легче69. Указанный период обращения представляется сомнительным (так как более длинная траектория предполагает, вообще говоря, и больший период). Но интересна уже сама возможность всерьез спорить с цифрами мифологических представлений, не сомневаясь в принципиальной возможности описанного в них.

Примечательно, что астрономические знания догонов представляют собой достаточно стройную систему, содержащую помимо конкретных знаний о космосе и соответствующие теоретические понятия. Хотя в повседневной речи все небесные светила, помимо Солнца и Луны, именуются «толо», но, строго говоря, «толо» — это только звезды, планеты же называются «толо таназе» («звезды, которые движутся»). Первые входят в «семью звезд, которые не обращаются (вокруг другой звезды)» — «толо дигилеле тогу»; вторые — в «семью звезд, которые обращаются» — «толо гону тогу». Спутники называются «толо гонозе» — «звезды, которые описывают круги»70.

Проблема происхождения астрономических знаний догонов весьма сложна, прежде всего потому, что она носит междисциплинарный характер — находится на стыке столь далеких областей знания, как этнография и астрономия. В процессе изучения этой проблемы нам пришлось столкнуться с любопытным обстоятельством: этнографы нередко склонны полагать, что ее решение известно астрономам, астрономы же — что оно известно этнографам. Специалистам в одной из этих дисциплин представляются порой достаточно очевидными гипотезы, которые должны выдвинуть специалисты другой дисциплины, чтобы все стало ясным71.

Нет сомнения, что речь идет о заимствовании, ибо уровень научно-технического развития догонов просто не позволил бы им узнать что-либо подобное без «помощи со стороны». Поскольку же трудно допустить возможность наличия таких знаний в древности72, остается считать их источником современную европейскую цивилизацию.

Однако и это предположение сталкивается со значительными трудностями. Прежде всего — Сириус В был открыт в 1862 г., его необычно высокая плотность определена в 1915 г. Но знания о системе Сириуса лежат в основании вычисления периода, с которым отмечается Сиги —главный праздник догонов; ритуалы же последнего уходят в прошлое на 700 лет, а по некоторым данным— и на 140073. Кроме того, отнюдь не во всем знания догонов совпадают с современной астрономической картиной мира. В частности, наличие у Сириуса второго спутника — пока только гипотеза. Что же касается спутников Сириуса С (по существу — планет), то о них наша астрономия тем более речи не ведет.

Но и совпадающие компоненты этих двух систем знания (Сириус В, его цвет, плотность, период обращения; спиральная форма Галактики и ее вращение, и др.) имеют в европейской науке относительно небольшой возраст (не более 120 лет). Между тем знания о космосе вполне органично входят в догонскую мифологию. Даже в своем эзотерическом варианте она вовсе не является систематическим курсом изложения научных взглядов на строение и эволюцию Вселенной. Это именно мифология, для которой характерен «архаизм, можно даже сказать — рудиментар-ность, сохранившиеся до наших дней»74. Сомнительно, чтобы знания, настолько далекие от повседневной жизни догонов, могли быть ими освоены и введены в существовавшую у этого народа картину мира за несколько десятилетий.

Эти и некоторые другие моменты позволяют считать, что гипотеза о космическом, инопланетном источнике астрономических знаний догонов заслуживает серьезного внимания. Не случайно французский этнолог Ж. Сервье, одним из первых осознавший эту возможность — и отвергнувший ее, исходя из «общих соображений», — не смог предложить никакого альтернативного объяснения75. Английский исследователь и писатель У. Р. Дрейк был более последователен, но и он недооценил всей значимости астрономии догонов и ограничился кратким упоминанием о ней в одной из своих книг76. В полном объеме проблема была сформулирована (преждевременно, по-видимому, говорить — поставлена) в работах Э. Герье и Р. Темпля77, относящихся к середине 70-х гг. и вызвавших широкий резонанс. Впервые гипотеза о палеовизите была выдвинута на основе столь обширного и систематизированного материала; однако отсутствие единой — палеовизитологической — платформы для обсуждения поднятых Э. Герье и Р. Темплем вопросов не позволило сделать это обсуждение продуктивным. Сохранилось «изначальное» разделение на сторонников и противников гипотезы, причем первые рассматривали информацию «Бледного лиса» (по существу — «сырой», исходный материал для серьезного палеовизитологического исследования) как нечто близкое к результату такого исследования, вторые же пытались любой ценой построить «непалеовизитное» истолкование этой информации. В «любую» цену входила иногда и внутренняя логика выдвигавшихся объяснений.

Предположение о тривиальном заимствовании, которое могло бы стать альтернативой гипотезе о палеовизите, сталкивается, как было показано выше, с серьезными возражениями. Столь же сомнительной представляется гипотеза В. Васильева78 о естественном телескопе с жидким зеркалом, посредством которого догоны могли бы наблюдать спутник Сириуса. Научные теории не строятся посредством простого обобщения опытных фактов79, они возникают более сложным дедуктивно-индуктивным путем, в котором существенную роль играет замена более поздней теоретической схемой схемы более ранней. Возможность укоренения новой теории непосредственно связана с наличием ее предыдущего аналога, который она могла бы включить в себя как некоторый частный случай (пример — физические картины мира по Эйнштейну и по Ньютону) или от которого она могла бы в крайнем случае непосредственно оттолкнуться (системы Коперника и Птолемея). Но вряд ли эйнштейновская физика может включить в себя физику Аристотеля (или даже оттолкнуться от нее). Равным образом астрономии Галилея и Кеплера нечего делать с тотемизмом.

Не забудем также, что человеческое познание движется вперед, направляемое преобразовательной деятельностью, общественной практикой. Это не значит, что наука только следует за практикой, но значит, что характер научной картины мира на некотором этапе развития общества определяется в конечном счете уровнем развития его производительных сил. Человек смотрит на естественный мир сквозь призму своего «искусственного» мира; уже поэтому крайне трудно перенести теорию, возникшую на почве развитого общества, в общество менее развитое. Однако, по-видимому, возможно добиться ассимиляции иной, значительно более сложной картины мира в виде тайных знаний, существующих параллельно с примитивным (но также выполняющим определенные общекультурные функции) экзотерическим мировоззрением. Между обыденным мировоззрением догонов («гири со» — «слово лица») и «ясным словом» лежат две промежуточные ступени посвящения — «бенне со» и «боло со», — что в какой-то мере смягчает, но отнюдь не ликвидирует разрыв между ними. Тайное знание остается тайным знанием — скорее «откровением», чем результатом поступательного развития познания; претендуя на истинность, оно одновременно как бы сторонится повседневности и не нуждается в экспериментальном подтверждении. И несмотря на свой «догматический» характер (а возможно — и благодаря ему) «ясное слово» сохраняет глубокий уровень понимания природной реальности. В частности, догоны вполне определенно различают положение звезд на небе и положение их в пространстве: «...Звезды ... [на алтаре] лебе дала помещены так, как они располагаются в небе, а [на алтаре] ка донноло — как их видят люди с Земли»80. Изображения Юпитера (Дана толо) со спутниками и Сатурна (Йалу уло толо) с его кольцом выполняются в таком ракурсе, в каком эти системы никогда не бывают видимы с Земли81.

Итак, суть проблемы — не в том лишь, что догоны знают о Сириусе столько, сколько мы, и больше, чем мы. Суть ее скорее в том, что «ясное слово» представляет собой картину мира, в рамках которой находят себе место такие понятия, как «символ», «пространство», «время», «Вселенная», «звезда», «планета», «спутник». Закономерны сомнения — насколько адекватно передана категориальная система «ясного слова» в работах французских этнологов? В пользу адекватности говорит прежде всего высокая репутация Марселя Гриоля и его сотрудников как полевых исследователей. Теоретические взгляды «школы Гриоля» были подвергнуты серьезной критике советскими исследователями82. Вместе с тем, как отмечает С. Я. Козлов, «конкретные работы Гриоля... дают нам примеры скрупулезнейшего описания наблюдаемых фактов и явлений, описания, безусловно, очень интересного, полезного, ценного как материал для анализа, сравнений, обобщений...»83.

В 1950 г., когда появилось первое развернутое сообщение об астрономических знаниях догонов, проблема палеовизита ни в научной, ни даже в популярной прессе еще не обсуждалась, что исключает возможность непроизвольного (либо намеренного) оформления получаемого фактологического материала под влиянием этой концепции. Современная астрономия и космология для французских этнологов также были незнакомыми областями: в беседе с Э. Герье Ж. Дитерлен «подтвердила, что ни она, ни Марсель Гриоль ни в малейшей степени не верили астрономическим построениям догонов... пока один астроном не указал им на примечательность этой части догонской космогонии»84.

Разумеется, все эти доводы носят косвенный характер. Не следует, однако, забывать, что ошибки в переводе «ясного слова» на язык современной научной картины мира могут быть связаны не только с возможностью его непроизвольной модернизации, но и с возможностью его примитивизации. Наша интерпретация «ясного слова» — это интерпретация с точки зрения современной науки; но если в его истоках действительно лежал палеовизит — «ясное слово» должно содержать и что-то большее.

В какой мере выбор эзотерической мифологии догонов в качестве непосредственного реального объекта поиска соответствует тем принципам палеовизитологического исследования, которые мы выдвинули в предыдущем параграфе? На наш взгляд, в значительной. Мы располагаем здесь комплексом знаний, включающим в себя наряду со сведениями, уже известными современной науке (спиральные галактики, кольцо Сатурна, спутники Юпитера, особенно— параметры Сириуса В), сведения, соответствующие науч ным гипотезам (существование Сириуса С; произошедший некогда взрыв Сириуса В85), а также выходящие за рамки как твердо установленного, так и предполагаемого наукой (наличие спутников у Сириуса С; продолжительность повышенной яркости Сириуса В). Кроме того, примечательно существование в догонской мифологии «контактных» мотивов, на которых мы не будем останавливаться, но которые в сочетании с перечисленными знаниями приобретают особое значение86.

С другой стороны, в некоторых своих аспектах астрономия до-гонов не достигает уровня современной астрономии (догоны не знают планет за Сатурном; спутников Юпитера, помимо галиле-евых; звезд, более плотных, чем белые карлики), и это не позволяет исключить из рассмотрения гипотезу о современном заимствовании.

Исследовательские программы, базирующиеся на альтернативных гипотезах, хотя и различаются по своим методам и конечным целям, в то же время должны иметь и общую область — достаточно полный массив эмпирических данных. Полнота имеющегося массива в ряде моментов вызывает определенные сомнения. Есть также сведения о наличии сходной эзотерики и у других народов, родственных догонам — бамбара, бозо, малинке и др., — однако-они исследованы значительно хуже, нежели догоны.

«Общая область» серьезного исследования происхождения астрономических знаний догонов должна, на наш взгляд, включать в себя:

1) уточнение содержания «ясного слова» и структуры соответствующей мифологической картины Вселенной;

2) поиск аналогичных сведений в мифологиях других народов группы манде;

3) сравнительный анализ этих мифологических систем, поиск инвариантов и основного (исходного) ядра информации.

Полученные в результате такого исследования данные можно-было бы интерпретировать и объяснять с большей уверенностью в их устойчивости и надежности. С этого момента исследование пошло бы по разным путям, в зависимости от программы. В принципе, однако, этап чисто этнографического уточнения исходной информации, хотя и весьма желательный, может быть обойден, поскольку на основе имеющихся данных уже возможен переход к предсказаниям. Открытие Сириуса С, к примеру, будет явным прогрессивным сдвигом палеовизитологической программы (но неконечным выходом из конкуренции, поскольку гипотеза о Сириусе С возникла до контакта французских этнологов с догонами и в принципе не исключено, что она могла быть заимствована). «Конечным» доводом было бы обнаружение спутников Сириуса С либо установление сооответствия между реальными характеристиками взрыва Сириуса В и сведениями о нем из догонской мифологии (240 лет повышенной яркости — цифра, которую не предлагает ни одна из существующих гипотез об этом взрыве).

Другое возможное направление исследований — построение-астросоциологических гипотез, учитывающих информацию «ясного слова» и в то же время экспериментально проверяемых. Мы знаем, в частности, что для осуществления межзвездных перелетов цивилизация должна освоить сверхмощные (по современным понятиям) источники энергии87. Но овладение такими источниками сделает доступной также преобразовательную деятельность в «астроинженерных» масштабах — управление физическими процессами на звездном и даже галактическом уровнях. На этом допущении базируется предложенная Н. С. Кардашевым «эволюционная» концепция поиска ВЦ, согласно которой его следует вести среди «наиболее мощных... известных источников излучения во Вселенной»88. В том же русле лежит предположение, сделанное недавно Вяч. Вс. Ивановым, о связи между возникновением вида гомо сапиенс и вспышкой Сверхновой звезды около 50 000 лет назад на расстоянии 30 парсек от Солнца. Как полагает Вяч. Вс. Иванов, можно ставить вопрос об искусственной природе этой Сверхновой89.

Обратимся теперь к истории системы Сириуса. В ней много неясного. Известно, что белый карлик возникает из красного гиганта в процессе потери массы последним. Этот процесс сопровождается образованием планетарной туманности, которая постепенно рассеивается в пространстве. В кратных системах ход со-бытий усложняется за счет возможного обмена массой между компонентами. Сириус В, таким образом, был некогда красным гигантом с массой, заметно превышавшей массу Сириуса А (за счет чего он и эволюционировал быстрее). Когда же он стал белым карликом?

Астрофизические данные говорят о том, что возраст Сириуса В как белого карлика — 30—100 миллионов лет, но эта оценка может оказаться и завышенной. Первоначальная орбита спутника Сириуса была, скорее всего, круговой, современная — сильно вытянутый эллипс. Это свидетельствует о каких-то значительных пертурбациях, сопровождавших процесс потери массы красным гигантом. Рассеялось ли «потерянное» вещество в пространстве или оказалось захваченным Сириусом А, также зависит от первоначальных параметров орбиты. Ситуация усложняется еще больше, если допустить существование в этой системе второго спутника.

Столь же неопределенны свидетельства исторического характера. Правда, есть основания предполагать, что на рубеже нашей эры Сириус выглядел не бело-голубоватым, как сейчас, а красным90. Но это само по себе не значит, что две тысячи лет назад Сириус В еще не вышел из стадии красного гиганта. Не исключено, как это предположили итальянские астрономы Ф. Д'Анто-на и И. Мазителли, что речь идет лишь о временном изменении цвета системы, связанном с нестабильностью внешних слоев Сириуса В (так называемая «фаза красного псевдогиганта»)91.

Кроме того, материалы, собранные Р. Темплем в его книге «Тайна Сириуса», наводят на мысль о том, что астрономические знания догонов заимствованы из традиции, которая была общей для культурного мира Средиземноморья 5—6 тысяч лет назад92. Хотя доводы Р. Темпля во многом уязвимы для критики, мы хотели бы привести здесь один факт, наводящий на размышления. Авестийское (древнеиранское) название Сириуса — Тиштрйа восходит к санскритскому и еще более древнему общеиндоевропейскому наименованию «три звезды»93. Б. Г. Тилак, впервые предложивший эту интерпретацию (ныне разделяемую большинством специалистов по сравнительному языкознанию), полагал, что первоначально речь шла о поясе Ориона. Но, возможно, было бы правильнее видеть здесь отражение знаний о тройственности Сириуса — тем более, что последний назывался также Триштрие-ни — «много звезд» или «группа звезд»94.

Другое широко распространенное древнее название Сириуса — Пес, Собака. Культ пса (волка) также имел общеиндоевропейское распространение. К примеру, мотив змееборства в славянской мифологии вырос из более древнего мотива поединка героя-кузнеца с чудовищным Псом. Вяч. Вс. Иванов, подробно проанализировавший этот миф, обращает внимание на его «небесный» аспект. «...На всей территории Евразии,— пишет он, — указанный мифологический комплекс связан одновременно с Большой Медведицей как колесницей и звездой около нее как собакой, опасной для мироздания, а также и с кузнецами...»95

Важная роль кузнеца в мифологии догонов хорошо известна; и хотя Сириус находится — на небосводе — далеко от Большой Медведицы, он, однако, принадлежит к тому же звездному скоплению.

Не исключено, таким образом, что в основе мифа о небесном Псе, опасном для Большой Медведицы и для мироздания в целом, лежит некоторое событие из истории системы Сириуса. Этим событием могло стать искусственное, астроинженерное вмешательство в эволюцию этой системы, предпринятое, по-видимому, с целью предотвратить взрыв Сириуса В как Сверхновой звезды. В процессе сброса красным гигантом «излишков» вещества оставшееся ядро вполне могло сохранить массу, превышающую критическое значение в 1,2—1,4 массы Солнца. Превышение же этого значения ведет к катастрофическому сжатию ядра и вспышке Сверхновой. В результате образуется нейтронная звезда, а в окружающее пространство выбрасываются мощные потоки вещества и излучения.

Вспышка Сверхновой на столь незначительном по космическим масштабам расстоянии от Солнечной системы вполне могла оказать губительное воздействие на земную биосферу. И если можно допустить возможность стимулирующего воздействия на эволюцию с помощью искусственной Сверхновой, то не исключено и вмешательство сверхцивилизации с целью предотвращения взрыва естественной Сверхновой посредством удаления «излишков» массы Сириуса В. Во всяком случае 240 лет повышенной яркости По толо очень напоминают «медленную разрядку» этой «космической мины».

Чтобы проверить гипотезу о вмешательстве ВЦ в эволюцию звезд ради спасения земной жизни, следовало бы детально изучить систему Сириуса в поисках астроинженерных конструкций. Это можно сделать, к примеру, с помощью радиоинтерферометров со сверхдлинной базой96. Поиск «разумных» радиосигналов из района этой звезды вряд ли был бы оправдан: маловероятно, что там существует или когда-либо существовала автохтонная разумная жизнь. Столь же маловероятно, что сверхцивилизация, возможно, осуществляющая в этом районе свою астроинженерную деятельность, одновременно старается удовлетворить интеллектуальное любопытство человечества.

Мы, разумеется, не настаиваем на априорной справедливости нашей «астроинженерной гипотезы» и приводим ее скорее как вариант внутренне непротиворечивых построений, базирующихся на астрономических знаниях догонов и поддающихся проверке современными методами. Проблема «догонской астрономии» отнюдь не является решенной, здесь много «белых пятен», и уровень наших знаний не позволяет дать положительный или отрицательный ответ на вопрос о палеовизите. Методологически правильный путь анализа проблемы палеовизита включает в себя, как отмечает Л. В. Лесков, требование тщательно и критически анализировать любую новую гипотезу97.

Очевидно, таким образом, что проблема SETI (в ее «каноническом» — радиоастрономическом аспекте) не столь далека от проблемы палеовизита, как иногда может показаться. По существу это два различных способа движения к одной и той же цели— обнаружению ВЦ, причем они могут дополнять и корректировать друг друга. Важно, чтобы они имели единую методологическую платформу, которой должна стать астросоциологи-ческая теория. И не исключено, что ответ на ряд частных вопросов, к которым относится и вопрос о палеовизите, может быть найден, исходя из более общих астросоциологических соображений (скажем, будут твердо установлены неэффективность или нецелесообразность посещения представителями высокоразвитых цивилизаций космоса планет с зарождающимися либо слаборазвитыми цивилизациями). Изложенное в данной главе еще раз подтверждает актуальность сосредоточения усилий исследователей прежде всего на развитии социально-философских, методологических аспектов проблемы ВЦ.

Глава VIII ПРОБЛЕМА ВЦ И МИРАЖИ БУРЖУАЗНОГО СОЗНАНИЯ

§ 1. Фетиши и табу сциентистской методологии

В предыдущих главах мы неоднократно критиковали ошибочные, с точки зрения марксистского мировоззрения, подходы к проблеме ВЦ западных ученых и философов1. Теперь нам предстоит рассмотреть вопрос о влиянии буржуазной идеологии на развитие этой области исследований более детально. Подобный критический анализ необходим как для правильной постановки проблемы ВЦ, так и в более широком — социальном и социально-психологическом контексте. Интерес, проявляемый широкой (отнюдь не только научной) общественностью к этой проблеме, непосредственно связан с ее мировоззренческими аспектами, с происходящей в настоящее время космизацией общественного сознания. В каком направлении пойдет этот процесс, будут его результаты благоприятны для человечества или породят многочисленные псевдокосмические суеверия и «ложные образы действительности» — во многом зависит от ответственности, с которой философы, социологи, ученые других специальностей подойдут к его изучению.

Космос является как бы гигантским экраном, на который проецируется земная проблематика. В свою очередь он сам служит средством постановок и решений земных проблем. Широкий круг воззрений и интересов, включенный в сферу космизации сознания, имеет и свою четко выраженную «земную» сторону. Исторически процесс влияния космоса на формирование сознания человека восходит некоторыми своими гранями к античности, к древним грекам, о которых К. Маркс говорил, что они навсегда останутся нашими учителями вследствие «грандиозной объективной наивности, выставляющей каждый предмет, так сказать без покровов, в чистом свете его природы, хотя бы это был и тусклый свет»2. В картинах античного космоса господствовало представление о человеке как о частице космоса, здесь смысл человеческого существования воспринимался лишь в рамках «космических» отношений как момент общего космического процесса. У древних философов человек был космизирован в той же степени, в какой космос очеловечен. Но столь же бесспорно, что дегуманизация человека в системе общественных отношений современного нам капитализма имеет одним из своих следствий дегуманизацию космоса, рассмотрение его как арены «звездных войн» и как источника наживы для имущего меньшинства. Особенно опасно то, что этот процесс сочетается с быстрым, поистине революционным ростом научных знаний и технического могущества человечества.

Итак, критика апологетических, субъективно-идеалистических и других ненаучных концепций, с помощью которых буржуазное общественное сознание пытается освоить современные и перспективные космические реалии, важна и необходима. Но каковы должны быть ее характер и основные принципы? Нам представляется, что существо этих принципов в полной мере отражено в произведениях классиков марксизма-ленинизма и в партийных документах последнего времени. Это прежде всего — партийность, конкретность, повышенное внимание к наиболее острым, общественно значимым вопросам, поиск и анализ гносеологических и социальных корней тех или иных псевдокосмических заблуждений, умение и желание отделять подчас весьма глубокие и нетривиальные научные идеи от их поверхностной или философски ложной интерпретации.

Сказанное тем более существенно, что в 70-е гг. в нашей философской и публицистической литературе получили распространение упрощенный тип критического подхода к буржуазной идеологии. Если критикуемый автор говорил А, достаточно было сказать не-А, чтобы создать впечатление борьбы за прогрессивное мировоззрение. При этом как-то забывалось, что плоское отрицание без проникновения в существо вопроса ставит критику в прямую зависимость именно от неправильного его решения. Помимо принципиальной вторичности подобного отношения, оно опасно еще и тем, что критик легко становится объектом социальной манипуляции со стороны критикуемого.

Ошибочность тех или иных решений научной и (или) философской проблемы может быть видна только на фоне правильного, теоретически и методологически обоснованного, ее решения. Поскольку же оценка обоснованности приводимых доказательств во многом зависит от исходной философской позиции исследователя, гносеологический анализ должен сочетаться с социально-философским анализом, вскрывающим социальные корни мировоззренческих позиций. В этом и состоит одна из причин того, что главу, посвященную критике буржуазных воззрений на проблему ВЦ, мы поместили в конце данной книги. Содержание предыдущих глав поможет нам, не ограничиваясь отрицанием как самоцелью, рассмотреть критикуемые взгляды с точки зрения развитых в книге концепций.

Идея множественности обитаемых миров, лежащая в основе проблемы ВЦ, не «изобретена» наукой Нового времени; она транслирована в культуре из античной философии, как исторически первой формы рационального мировоззрения. Пройдя целый ряд этапов развития (в том числе и этап «латентного» существования — в рамках средневекового мировоззрения), эта идея оказалась в целом совместимой с современной научной картиной мира (НКМ). При этом, однако, нельзя сказать, что гипотеза о существовании ВЦ строго последовательно выводится из теорий и фактов науки. Основания для введения ВЦ как гипотетических элементов в НКМ являются прежде всего философскими — относящимися к «метанаучному каркасу» философской онтологии, который пронизывает и поддерживает здание НКМ, и лишь во вторую очередь они связаны с элементами собственно научного содержания НКМ. Не случайно конкретные оценки количества обитаемых планет в Галактике могут в зависимости от «симпатий» исследователей разниться на много порядков.

Очевидна, таким образом, необходимость привлечения философских наук для формирования эксплицитной (и коррективной) постановки проблемы ВЦ. ВЦ «по определению» это «иные социумы». Следовательно, говоря о них, мы не можем игнорировать выводы философско-социальных и гуманитарных наук. Естественные науки изучают мир, в котором существуют эти цивилизации, а также и предпосылки их возникновения. Достижения технических наук позволяют осуществлять поиск ВЦ и пытаться установить контакт с ними. Таким образом, проблема ВЦ не просто междисциплинарна, но скорее общенаучна, т. е. она включает в себя не только разные дисциплины, но разные группы дисциплин3.

Существенно, что философские и социально-философские аспекты проблемы ВЦ выступают основой теоретической системы, связывающей воедино «дисциплинарные проекции» этой проблемы. Можно сделать безукоризненный в профессиональном отношении расчет того или иного процесса, важного для проблемы ВЦ (к примеру — процесса освоения Галактики с помощью космических зондов и кораблей), но в отсутствие понимания социальных основ этого процесса результаты расчета будут представлять в лучшем случае формальный интерес. Именно поэтому критика взглядов, не учитывающих социальную сущность космических цивилизаций (или учитывающих ее в искаженном виде) необходима для успешного развития проблемы.

В предыдущих главах мы старались показать, что логически центральное место в постановке проблемы ВЦ занимают фило-софско-социальные и гуманитарные науки, тогда как науки естественные и технические находятся в «подчиненном» положении. Разумеется, не следует понимать эту «иерархию» буквально. Взаимное влияние различных наук в постановке междисциплинарной проблемы может носить весьма сложный характер. Кроме того, исторический ход событий был в последние десятилетия все же противоположен этой логической схеме: достижения естественных наук в познании мира и достижения технических наук в создании новых средств и методов познания (радиоастрономия, ракетно-космическая техника) дали возможность по-новому поставить проблему множественности обитаемых миров и в соответствии с этой постановкой смоделировать искомые объекты. (Другое дело, что «неявные» философско-методологические и фило-софско-социальные предпосылки этой постановки никуда не исчезли и продолжали — пусть опосредованно — влиять на ход исследований). Произошла сциентизация проблемы ВЦ, сведение ее к естественнонаучным и техническим аспектам. С одной стороны, это позволило осуществлять эксперименты по поиску ВЦ на уровне, определяемом самыми последними достижениями естествознания и техники, но с другой — привело к широкому распространению мнения о том, что проблема ВЦ может быть поставлена и решена просто как очередная техническая головоломка.

Сциентизация проблемы ВЦ — частное проявление характерного для буржуазного общественного сознания процесса «гиперрационализации» картины мира, который (процесс) представляет собой одну из познавательных проекций «овещнения» — превращения межличностных отношений в отношения вещные4. (Другая проекция этого явления — дерационализация общественного сознания, связанная с «овещнением» самого человека, ставшего беспомощной игрушкой в руках чуждых и непонятных ему — на уровне обыденного здравого смысла — «внешних» сил). Иными словами, речь должна идти не только о сциентизации проблемы ВЦ, но прежде всего — о сциентизации (а следовательно, обеднении) науки как целого.

В гносеологическом отношении сциентизация, как известно, представляет собой попытку распространить частные естественнонаучные (или даже только физические) критерии научности на науку в целом. Хотя результаты подобной прокрустовой методологии редко оказываются жизнеспособными, догмат «абсолютной», «вневременной» строгости научных построений остается в глазах большинства западных ученых непоколебимым5. Сциентистский суррогат научности привлекает своей внешней «естественностью» и «простотой», понимание же неоднозначности и исторической изменчивости даже таких центральных критериев как воспроизводимость результатов эксперимента и соответствие теории фактам6, только начинает проникать в широкие массы научного сообщества.

Существенно также, что проблема ВЦ — это не только одна из самых сложных проблем современной науки, но и область, где сталкиваются противоположные идеологии и где социально-философские воззрения во многом определяют постановку и решение конкретных вопросов.

Обычно идеологические аспекты проблемы ВЦ в соответствующих исследованиях не выделяются, либо о них упоминается лишь вскользь. Нужно, однако, помнить, что в средние века (и еще раньше, в античные времена) идеологический «заряд» проблемы множественности обитаемых миров просматривался достаточно четко. В дальнейшем, уже в нашем веке, когда проблема ВЦ стала разрабатываться в основном естествоиспытателями, ее идеологические аспекты оказались на периферии научного поиска, и их лишь изредка касались некоторые философы. Неадекватность подобного положения ныне очевидна, и дело не только в забвении уроков истории. Необходимость учета идеологических аспектов проблемы ВЦ вытекает из того, что гипотетический объект исследования представляет собой общества, имеющие иное, внеземное происхождение. И хотя о них высказываются различные гипотезы (что они могут представлять собой «плесень, распластанную на камнях», «мыслящий океан» и т. д.), тем не менее более вероятной выглядит «антропоморфная» или скорее «социоморфная» гипотеза, согласно которой ВЦ должна напоминать по своим сущностным закономерностям и чертам развития земную цивилизацию. Следовательно, несмотря на возможное различие путей и форм развития, удаленность от нас ВЦ во времени и пространстве — это все же не только природные и не только технические, а прежде всего социальные феномены. Отсюда ясно, что наши представления о них должны быть гораздо более насыщены идеологическими факторами, чем это мыслят себе естествоиспытатели, выбирающие лишь натуралистический аспект анализа либо сводящие проблему к техническим вопросам поиска. Нельзя не видеть того, что естественнонаучный и технический ракурсы рассмотрения находятся в тесной связи и, надо прямо сказать, в причинной зависимости от сущностного, социального аспекта проблемы ВЦ. А представления, гипотезы, предположения о сущности и проявлениях ВЦ зависят от мировоззренческих, идеологических взглядов, которых придерживается ученый, рассуждающий о проблеме ВЦ. Если бы проблема ВЦ была чисто естественнонаучной и (или) технической, заметных различий в ее постановке в условиях противоположных общественных систем не было бы (и в вариантах постановки, редуцированных к естественнонаучным и техническим аспектам проблемы, эти различия действительно минимальны). Однако философские и социальные концепции, господствующие в общественном сознании в условиях капитализма и социализма, противоположны по своей сущности и принципиально несовместимы. Наличие общей НКМ не должно вводить в заблуждение: во-первых, современная НКМ — это прежде всего естественнонаучная картина мира; во-вторых, взаимопонимание достигается здесь скорее на уровне содержания НКМ, чем на уровне ее «каркаса». Между тем, как отмечалось выше, именно философско-ме-тодологический каркас НКМ играет решающую роль в формировании проблемы ВЦ.

Идеологическое «сопровождение» этой проблемы имеет двоякую природу: оно вытекает как из содержания современной идеологической борьбы, которое «проецируется» на космос, так и из самого существа проблемы ВЦ. В данной главе мы остановимся в основном на последнем, но в том или ином плане будем затрагивать и первый упомянутый аспект — ведь они тесно связаны и невозможно обсуждать один из них, не касаясь другого.

Значение философско-методологических и идеологических оснований проблемы ВЦ стало особенно заметным в процессе обсуждения АС-парадокса7. Суть его вкратце заключается в серьезном противоречии между допущениями, на основе которых начались поиски ВЦ с помощью модифицированных методов радиоастрономии, и реальными — нулевыми — результатами этих поисков. Ситуация еще более обострилась после того, как некоторые исследователи показали, что уже первая возникшая в Галактике цивилизация, вообще говоря, была бы технически способна за относительно короткое время (порядка десятков миллионов лет) изучить и освоить с помощью космических летательных аппаратов всю Галактику. Иными словами, если бы ВЦ существовали «где-то», то проявления их деятельности фиксировались бы и «здесь», в Солнечной системе. Кроме того, высокоразвитые цивилизации, располагающие соответствующими энергетическими и прочими возможностями, проявляли бы себя и на космических расстояниях— астроинженерным вмешательством в естественные процессы на уровне звезд и звездных скоплений. Однако ни один из этих возможных вариантов подтвердить пока не удалось.

Разумеется, полученный (или, вернее, не полученный) результат можно поставить под сомнение как в плане чувствительности аппаратуры, времени ее работы, так и в плане обоснованности конкретных моделей «непосредственных объектов поиска», которыми руководствуются исследователи. Показательно, однако, то резкое размежевание точек зрения, к которому привело осознание АС-па-радокса, несмотря даже на его явную эмпирическую неполноту. «Решений» (а вернее интерпретаций) этого парадокса было предложено немало, но все они в конечном счете сводятся к двум альтернативным вариантам: I) ВЦ существуют, мы же слишком мало знаем, чтобы утверждать отсутствие проявлений их деятельности не только «далеко» от нас (около других звезд), но и «близко» (в пределах Солнечной системы)8; 2) ВЦ нет9.

Промежуточный вариант (ВЦ существуют, но «далеко») в свете результатов математического моделирования процесса освоения Галактики уже не пользуется особой популярностью. Как отмечает М. Папажианнис, единственное, что осталось сделать в эмпирическом поиске ВЦ—это тщательно исследовать Солнечную систему (в частности, пояс астероидов). Если «их» там нет, «мы» в Галактике одиноки10.

Можно, однако, предсказать, что даже отрицательный результат подобного исследования не станет решающим в многовековой дискуссии между сторонниками и противниками идеи существования ВЦ. Понятно, что альтернативные выводы, полученные на основе одного и того же фактического материала, могут быть обязаны лишь различию в концептуальных сетках, накладываемых на этот материал. Характер интерпретации эмпирических данных предопределяется в конечном счете «онтологической схемой» НКМ — и ее модификациями в сознании отдельного ученого (или группы ученых). Справедливо и обратное: по содержанию сделанных выводов и по аргументации в их пользу можно установить те особенности философского мировоззрения исследователя, которые остаются «за кадром» собственно научного исследования, а порой и намеренно затушевываются.

Нет сомнения в том, что любой ученый-естественник в процессе своей научной деятельности вынужден быть по крайней мере стихийным материалистом. Его явные и неявные философские воззрения сказываются преимущественно при мировоззренческой интерпретации полученных фактических данных, теорий и т. д.; но такая интерпретация не всегда имеет место. Философские (в частности — гносеологические) основания научного исследования «объективно материалистичны» независимо от того, является ли ученый — субъективно — сторонником буржуазного или коммунистического мировоззрения. Попытка внести в исследование принципы, чуждые его природе, неизбежно привела бы к нарушению его объективности и, следовательно, к утрате научного характера.

Вместе с тем известно, что «естественнонаучный материализм» ученого, выросшего в духовной атмосфере буржуазного общества, непоследователен, метафизичен и зачастую недалек от позитивизма. Более того, стоит такому ученому попытаться сознательно «оформить» свои представления о мире и познании мира, как он почти неизбежно приходит к одной из разновидностей позитивизма. Причин этому много; главные из них — влияние общей идеологической атмосферы капитализма и объективное положение ученого в этом обществе, делающее его в значительной мере «частичным человеком» (разделяющим «частичную» же философию)11. Как только перед «средним» ученым западного мира появляется не просто задача из области «нормальной науки», а междисциплинарная проблема с сильной (порой—решающей) мировоззренческой составляющей (это не только рассматриваемая нами проблема ВЦ, но и, в частности, проблемы глобалистики) — разорванность, внутренняя дихотомичность его картины мира сразу проявляется в постановке и в предлагаемых решениях проблемы.

Современная западная наука представляет собой гигантское капиталистическое предприятие по производству не столько новых научных фактов и теорий как таковых, сколько (хотя зачастую и опосредованно) новых способов получения прибавочной стоимости. Именно это обстоятельство оправдывает существование науки в глазах класса капиталистов и заставляет их вкладывать в ее развитие значительные средства. И хотя отдельно взятый капиталист предпочел бы, чтобы эти средства оборачивались как можно быстрее, перспективные классовые интересы вынуждают уделять внимание наряду с прикладными также и фундаментальным отраслям науки. Значительную роль в обеспечении функционирования научного производства берет на себя буржуазно-монополистическое государство, «амортизирующее» возможные неудачи в исследованиях и разработках и стимулирующее развитие исследований в наиболее важных направлениях. При этом «важность» направления определяется прежде всего его потенциальным вкладом в развитие военной техники и технологии. Милитаризация западной науки — процесс поступательный (уже в середине 60-х гг. 80% американских исследовательских фондов имели непосредственное отношение к различным военным ведомствам12) и оказывающий большое влияние не только на формы организации научных исследований, но и на мировоззрение ученых.

Следует, разумеется, учитывать и определенную степень самостоятельности («квазинезависимости») социального института науки в буржуазном обществе. Наука уже доказала свою необходимость и в силу этого может претендовать на заметную долю социальных благ, которыми располагает общество. В свою очередь общество вынуждено считаться с социально-экономическими запросами науки в целом и научного сообщества в частности и материально стимулировать последнее. Распределение этих благ в значительной мере зависит от научного истеблишмента — «верхнего слоя» научного сообщества, тесно связанного с большим бизнесом и государственной бюрократией. Дело не только в том, то социальная структура научного сообщества далека от меритократии23 . В современной «массовой» науке отдельный исследователь зачастую мало чем отличается от рабочего у конвейера. Он решает свою часть общей исследовательской задачи, лишь в самых общих чертах представляя себе задачу в целом. Однако при этом он все же занят научной деятельностью (пусть даже в «усеченном» виде). Поднимаясь по социальной лестнице науки, ученый отделяется от конкретных (лабораторных) исследований, но начинает лучше понимать проблему как целое. Избежать этого противоречия может лишь большой ученый, чье влияние на науку и общество определяется не местом в социальной структуре науки, а прежде всего его собственным интеллектуальным и духовным потенциалом. Но о массовости таких ученых говорить не приходится; да и большинство «текущих» научных проблем характеризует именно «количественная» сложность, которую можно преодолеть, расчленив проблему на отдельные задачи и распределив эти задачи между отдельными исследователями.

Привыкнув в процессе специальной подготовки видеть мир сквозь призму «своей» дисциплины, научный работник в процессе «частичной» практики еще более сужает поле своего зрения. Методы, эффективные при решении некоторых научных задач, представляются ему универсальными и почти независимыми от предметной области их приложения — достаточно лишь несколько переформулировать проблему в «удобном» направлении. Тот факт, что «переформулировка» междисциплинарной проблемы создает по существу другой предмет исследования, в подобном случае просто игнорируется.

Рассмотрим с этой точки зрения основные моменты, характеризующие мировоззренческую позицию западных ученых, изучающих проблему ВЦ, — вначале тех, кто в результате исследований пришел к выводу об отсутствии ВЦ в нашей Галактике. Впервые14 эта точка зрения была сформулирована М. Хартом15 в 1975 г. и в последующие 10 лет получила заметное распространение16. Наиболее активным и последовательным сторонником этого мнения является Ф. Типлер, в работах которого философско-мето-дологические основания «неоантропоцентристской» концепции выступают с похвальной определенностью. Какие же это основания?

Прежде всего — Мировоззренческий нигилизм в стандартно-позитивистском обрамлении. Ф. Типлер не устает повторять, что концепция множественности обитаемых миров во Вселенной — не научная, а в первую очередь философская17. Это само по себе должно, видимо, заставить усомниться в ее ценности и содержательности. Сальвационистскую трактовку идеи существования ВЦ он выдает за одно из ее оснований18, а принятие и отрицание теологами этой идеи в равной мере использует как довод против ее научности19. Вклад Джордано Бруно в историю культуры сводится для Ф. Типлера к «вреду», который Дж. Бруно якобы нанес науке20 (и за который, по всей видимости, был достойно наказан?). Выступление же епископа Э. Барнеса на собрании Британской ассоциации содействия развитию науки, в котором тот усомнился в гипотезе Джинса о происхождении Солнечной планетной системы и предложил использовать радиосвязь для установления контакта между различными обитаемыми системами21, на взгляд Ф. Типлера, — пример несправедливых нападок на науку со стороны религии22.

В той или иной степени нигилистический подход к мировоззренческим аспектам проблемы ВЦ характерен и для других сторонников «неоантропоцентризма». Пожалуй, в наиболее парадоксальной форме суть этого подхода выразил лорд Дуглас Барлох-ский23. По его мнению, гипотезу о существовании ВЦ (и внеземной жизни вообще) следует отвергнуть на основе... принципа (бритвы Оккама». ВЦ — это те самые «излишние сущности», число которых «не следует умножать сверх необходимого». Здесь уже попытка уйти от постановки мировоззренческих проблем дает поистине неожиданные плоды, заставляющие вспомнить — только в еще более широком контексте — известные слова П. А. Флоренского о «зазнавшейся интерпретации»24.

Менее прямолинейное (но не менее определенное) отвлечение от мировоззренческой проблематики прослеживается в работе К. Сингера25. Он четко формулирует исходные предположения (рабочие гипотезы), лежащие в основе радиопоисков ВЦ. Это 1) большое количество цивилизаций в Галактике; 2) появление значительной части этих цивилизаций 108—1010 лет назад на планетах с твердой оболочкой и гидросферой; 3) отсутствие в Солнечной системе колоний внеземлян в течение относительно недавнего геологического прошлого. Далее К. Сингер рассматривает процесс колонизации Галактики представителями какой-либо цивилизации по аналогии с колонизацией Полинезии (колонисты отправляются только к ближайшим планетным системам; освоив систему, они, точнее их потомки, высылают новые «ковчеги» к следующим мирам; процесс колонизации необратим; постепенно он охватывает все «подходящие» планеты) и показывает, что даже несколько КЦ способны полностью заселить Галактику за время, значительно меньшее, чем 109 лет (напомним, что возраст Галактики оценивается в настоящее время в пределах 1,5*1010 лет). Этот вывод явно противоречит третьей рабочей гипотезе (об отсутствии внеземлян в Солнечной системе). Следовательно, одна из гипотез неверна. Какая именно?

К. Сингер детально анализирует мыслимые «запреты» на межзвездную колонизацию: 1) физический (межзвездные полеты технически невозможны); 2) временной («волна колонизации» еще не успела дойти до Солнечной системы); 3) «социологический» (ВЦ предпочли не колонизовать Галактику). Технические трудности дальних космических путешествий, как ему кажется, вполне преодолимы. Уже сейчас существуют предпосылки для создания замкнутых искусственных экосистем и ионных двигателей, которые могли бы перенести эти «ковчеги» со скоростью около 1000 км/с к иным планетным системам. (Полет с возвращением в этом смысле значительно труднее.) «Временное объяснение «работает» лишь в том случае, если наша цивилизация — одна из первых в Галактике, что сразу противоречит первой и второй рабочим гипотезам. Любое же «социологическое» объяснение (отсутствие интереса к колонизации или ее ограничение, самоуничтожение цивилизаций и т. п.) должно быть унверсаль-ным, т. е. применимым практически ко всем КД на всем протяжении их истории, чтобы «исключить» возможность колонизации с достаточной надежностью. На взгляд К. Сингера, оснований для допущения такой универсальности нет.

Можно, конечно, отвергнуть третью рабочую гипотезу. Но К. Сингер «не верит», что наука располагает какими-либо доказательствами противного26. Во всяком случае, подчеркивает он, для проверки такого варианта следовало бы четко сформулировать альтернативное предположение и направить на его разработку часть усилий в области CETI . Самым слабым звеном рассуждений, по его мнению, является первая рабочая гипотеза, допускающая существование в Галактике большого числа ВЦ. На самом деле, как он считает, их либо нет совсем, либо очень мало.

В целом работа К. Сингера отличается хорошим математическим аппаратом и четкой постановкой вопроса. Тем более интересно, что его выводы практически совпадают с выводами М. Хар-та (которые были получены на основе значительно более простых выкладок и рассуждений). Добавляет ли это что-нибудь к последним? Вряд ли, так как содержательные предпосылки расчета остаются прежними и помимо мировоззренческой слабости включают в себя то, что можно назвать социально-философским нигилиз мом. Сложные социальные процессы в модели Сингера (как и в других подобных моделях) «упрощаются» до степени, лишающей их реального значения. Средства деятельности (с помощью которых, в частности, возможна колонизация Галактики) отрываются от ее смысла и абсолютизируются28. Но никакой экстенсивный, в том числе и экспоненциальный рост (населения, осваиваемых объемов космического пространства и т. д.) не может быть бесконечным. Он упирается в границы меры, за которыми должен перейти в иное качество, в свою противоположность, в интенсивное развитие, предполагающее экономное использование всех ресурсов, в том числе и пространственных, разумное самоограничение ряда параметров развития во имя самого главного — обеспечения дальнейшего непрерывного прогресса. На этапе перехода от экстенсивного к интенсивному развитию цивилизации возникает задача рациональной экономии, ограничений и определенной «канализированности» прогресса по кардинальным его показателям и направлениям. Тем самым получается, что наиболее существенные параметры и закономерности развития должны выявиться именно на этапе интенсивного развития. Экстенсивный путь, по которому шло развитие человечества до сих пор, не следует продолжать на любые астрономические масштабы времени и пространства. Будущее любой цивилизации нужно понимать не как изобилие всего, в том числе и нерациональное изобилие, а скорее как неограниченный простор в главном, что присуще обществу и человеку, — развитии гуманистического начала.

Безусловно, прогноз развития цивилизации на сроки, выходящие за рамки известной истории человечества, — задача крайне сложная и вряд ли допускающая в настоящее время однозначное решение. Тем больше внимания должно при этом уделяться сущностным закономерностям развития цивилизации и содержательному обоснованию тех или иных аналогий. Взять исторически конкретную ситуацию (заселение островов Тихого океана) и чисто механически «увеличить» ее до космических размеров (заселение Галактики)29 — значит заранее примириться с искажениями и несообразностями подобной экстраполяции. Почему же, при том, что эти несообразности видны уже из результатов расчетов, сами расчеты сохраняют для западных ученых определенную степень убедительности? Причина, видимо, заключена в исторических основаниях социокультурного базиса современной научной метапарадигмы. Наука Нового времени родилась вместе с капитализмом как наиболее эффективное средство «ускоренного и все увеличивающегося производства прибавочной стоимости»30. Будучи подсистемой (поначалу — только) капиталистической цивилизации, она впитала в себя опыт исторического развития последней, в частности — опыт ее экспансии по земному шару, и неявно (а порой и явно) рассматривает его как внеисторический «образец» деятельностного взаимодействия человека и мира. Отсюда, кстати, и бесспорная близость между моделями «космической экспансии», уже полстолетия процветающими в западной фантастике и предложенными учеными в последнее десятилетие. Модели эти не выходят за рамки «колонизаторских» принципов: переселение на «подходящие» планеты, эксплуатация «неподходящих» и т. п. Соответствуя подсознательным стереотипам, которые впитываются практически каждым западным ученым в процессе общей и внутринаучной социализации, они носят скорее социально-психологический, чем рационально-научный характер. И тем труднее ученому поставить их под сомнение.

Оборотная сторона этих стереотипов — постоянная редукция проблемы ВЦ до уровня «технической головоломки». Бесспорно, что возможность «быстрого» освоения Галактики решающим образом влияет на выбор моделей, которыми следует руководствоваться при поиске ВЦ. Модель «стабильной» популяции ВЦ, состоящей из цивилизаций, не выходящих за пределы своей планеты (или в крайнем случае — планетной системы) и лишь переговаривающихся между собой посредством тех или иных каналов связи, в значительной мере несовместима с «неустойчивой» моделью, в которой определенная часть цивилизаций осуществляет постоянную космическую экспансию. Но сделать выбор между этими моделями, оставаясь на уровне «технической головоломки», невозможно. Необходимо выйти на уровень социальных закономерностей, инвариантных для различных цивилизаций космоса. Однако средний западный естествоиспытатель привык относиться к социальным наукам (в той мере, в какой они рискуют выходить за рамки констатации эмпирических фактов и наиболее очевидных статистических зависимостей) с определенной степенью подозрения — а действительно ли это науки? Еще более трудно для него воспринять свой объект исследования с точки зрения социального и философско-социального подхода. Узкодисциплинарный принцип подготовки специалистов входит в конфликт с общенаучным характером проблемы ВЦ и заметно снижает продуктивность ее научного изучения.

Более того, даже выходя на социальную плоскость анализа этой проблемы, буржуазные авторы не в состоянии создать сколько-нибудь последовательную и убедительную концепцию. Причина проста и в какой-то мере совпадает со следствием: увидеть и выразить в теоретических понятиях социальную суть рассматриваемого объекта исследования (ВЦ) с позиций современной буржуазной философии и развиваемых на ее основе общественных наук невозможно, она от них ускользает. И вместо глубинного и сущностного анализа мы встречаемся либо с весьма абстрактными надуманными идеями, уже отвергнутыми марксистской философией, либо с абсолютизацией случайных черт и тенденций развития цивилизации.

Показательна в этом отношении дискуссия об АС-парадоксе («парадоксе Ферми» по терминологии, привычной для западных ученых), организованная на одной из конференций Британского межпланетного общества31. Ее участники, разделявшие мнение об одиночестве земной цивилизации во Вселенной, с равным успехом исходили из представлений как о ее типичности, так и о ее исключительности. А. Р. Мартин, к примеру, высказал мнение о том, что к концу текущего столетия в результате войн и экологических катастроф наш мир станет пустыней, населенной незначительным числом кочевников, забывших обо всех технических достижениях прошлого. Подобным образом «должны развиваться» и другие цивилизации32. Напротив, А. Бонд принял одиночество земной цивилизации в Галактике как постулат (а вернее как «очевидный» выход из всех имеющихся фактов) и заключил на этом основании, что вероятность возникновения разума на биологически активной планете не превышает 10-7.При этом он рассматривал разум с сугубо функциональной точки зрения — как хотя и эффективное, но редкое «средство выживания» вида — и «забывал» о развитии биологической формы движения материи (словно крокодилу просто легче развить хорошие зубы, чем «хороший» интеллект)33. Дж. Уэбб не был столь категоричен в отношении общего числа цивилизаций в Галактике, но полагал вместе с тем, что на одну «живую» КЦ должны приходиться не менее десяти погибших. Цивилизация для него отождествляется с бюрократией и как таковая не пользуется особой симпатией. А поскольку не исключено существование в Галактике «нескольких молчаливых, незаметных, высокоразумных, очень опасных и агрессивных... цивилизаций», то, чтобы выжить, мы должны стать «еще более таковыми»34.

Наличие в проблеме ВЦ существенной идеологической стороны естественным образом ведет к поляризации точек зрения в плане их прогрессивности и реакционности. Было бы, однако, опрометчиво однозначно отождествлять прогрессивную точку зрения с признанием возможности существования ВЦ, а реакционную — с отрицанием такой возможности35. Важнее — на какой основе (идеологически прогрессивной или реакционной) базируется эта признание или отрицание. В § 1 главы I мы подчеркивали, что-идея множественности обитаемых миров равным образом может основываться на представлении о неисчерпаемости материи и на представлении о всемогуществе и неисчерпаемости бога36. Что касается отрицания существования ВЦ, то здесь ситуация несколько иная. Мы не можем привести никаких прогрессивных, т. е. ди-алектико-материалистических положений, из которых с определенностью следовала бы единственность земной цивилизации во Вселенной, но можем привести целый ряд положений, реакционных по своей сути и предполагающих именно такую единственность. Это и стандартный религиозный геоцентризм, еще не утративший; своего влияния в буржуазном обществе, и отрицание наличия социальных законов, по которым живет и развивается общество, и утверждение о неизбежной гибели любой технически развитой цивилизации. Вместе с тем допустима и «идеологически нейтральная» платформа для данного тезиса — например, гипотеза о чрезвычайно низкой вероятности возникновения жизни на планете, что могло бы привести к практическому (если не принципиальному) одиночеству нашей цивилизации в Галактике или даже в местной системе галактик.

Понятно, однако, что приняв подобный тезис (на реакционной или нейтральной основе — неважно), ученый оказывается в тупике. Он, конечно, может продолжать пропагандировать свои взгляды в научной и научно-популярной печати, либо даже, в силу простой человеческой непоследовательности, участвовать в специальных конференциях, но исследование проблемы идет уже помимо него. В лучшем случае такой ученый выступает «адвокатом дьявола», удерживающим других исследователей от слишком. оптимистических оценок состояния и перспектив работы. В худшем — он старается помешать этим исследованиям не только на идейном, но и на социальном уровне. Известна, например, многолетняя полемика в конгрессе США вокруг запрошенной на эксперименты по проблеме CETI суммы в несколько миллионов дол-даров (ничтожной сравнительно с расходуемыми на военные программы, но вызвавшей негодование целого ряда конгрессменов). Как один из доводов против выделения этих денег приводился именно переход некоторых сторонников гипотезы о существовании ВЦ в ряды противников этой гипотезы.

Более существенную роль идеологические аспекты проблемы ВЦ начинают играть в процессе реального исследования, когда •общая платформа (признание возможности существования ВЦ) уже определена и необходимо выбрать обоснованную стратегию поиска. В отличие от «стандартной» естественнонаучной проблемы, идеологические обертоны которой редко оказывают прямое влияние на ход и результаты исследования, общенаучная проблема с самого начала требует выбора правильной идеологической позиции. В противном случае даже строгие и внешне убедительные логические построения оказываются висящими в воздухе. Вопрос не в том, чтобы удовлетворить идеологическим требованиям, внешним для науки, и оправдать таким образом саму разработку проблемы; вопрос прежде всего в том, чтобы саму проблему поставить в соответствии с ее «объективной» структурой. Марксистско-ленинская идеология является идеологией научной, именно в этом ее основное отличие от всех разновидностей буржуазной идеологии, представляющих собой лишь ложные формы •общественного сознания. Вот почему идеологический подход к проблеме ВЦ, если он осуществляется не только с правильных позиций, но и правильным образом, неотъемлем от собственно научного развития проблемы. Правильная идеологическая позиция сама по себе не гарантирует успешного решения междисциплинарной проблемы; но отсутствие правильной идеологической позиции неизбежно приведет к долгим и бесплодным блужданиям среди формально непротиворечивых, но и несовместимых между собой логических конструкций.

Подводя итоги нашего анализа, следует отметить, что западные ученые, прежде всего астрофизики и радиоастрономы, внесли значительный вклад в развитие проблемы ВЦ. Сведение ее к задаче установления канала межзвездной связи (в работах начала 60-х гг.) позволило современной науке ассимилировать эту проблему и начать практические поиски ВЦ. Однако дальнейшее развитие событий (и прежде всего формирование и необходимость преодоления АС-парадокса) потребовало глубокой разработки философских и социально-философских оснований проблемы. В силу причин, о которых говорилось выше, западная наука не смогла далеко продвинуться в этом направлении. «Привычный» же путь формального моделирования тех или иных процессов, важных для постановки проблемы, привел лишь к резкой поляризации мнений в среде специалистов. Техницистский, несущностный подход к проблеме ВЦ оказался, таким образом, в тупике, что яснее всего проявилось в попытках вернуться к идее единственности земной цивилизации во Вселенной.

Далее мы покажем, что «антисциентистский» подход к проблеме ВЦ также не может способствовать ее решению, вырождаясь зачастую в подход антинаучный. Достижения и методы естественных наук необходимы, но сами по себе недостаточны для правильной постановки и решения проблемы, которая по своей сути не является чисто (или даже преимущественно) естественнонаучной. Непонимание этого обстоятельства, попытки игнорировать философский, социальный и гуманитарный аспекты проблемы либо использовать при рассмотрении этих аспектов явно неадекватные методы, типичны для значительной части западных исследователей проблемы ВЦ. Фетиш сциентизма порождает своеобразные «научные суеверия», порой трудноотличимые от серьезных научных концепций по своему оформлению, но далекие от подлинной научности по содержанию.

§ 2. По ту сторону науки

Обратимся теперь к особенностям мировоззренческой и методологической позиции тех западных ученых, которые в результате анализа АС-парадокса пришли к выводу о возможности реального присутствия внеземлян в Солнечной системе и — в прошлые геологические и исторические эпохи — на нашей планете.

Ученый, сделавший подобное допущение, оказывается в довольно сложном положении. Во-первых, обычно он не является специалистом-историком или геологом и в силу этого лишь поверхностно знаком с представлениями этих наук о прошлом Земли и человечества. Во-вторых, ему известно, что предположение о палеовизите лежит в основе ненаучной «теории древних астронавтов», а следовательно, и само по себе имеет оттенок ненаучности. В-третьих, он знает, что факты, предложенные сторонниками «теории древних астронавтов» в качестве возможных следов инопланетян, были отвергнуты специалистами, да и на взгляд исследователей проблемы ВЦ они не имеют отношения к палеовизи-там37. В итоге у такого ученого нет иного выхода, чем спроецировать систему понятий и логику, в которой он моделировал «современную» колонизацию Галактики, в прошлое и в той или иной форме повторить уже сделанные выводы. К примеру, Дж. Брин предположил, что «Меловая катастрофа», радикально изменившая структуру земной биосферы около 65 миллионов лет назад (погибли многие виды животных, начиная с динозавров и кончая целым рядом морских микроорганизмов), могла быть связана с «концом эпохи колонизации, возможно — с последней войной, которую поселенцы вели посредством астероидов, очистивших поверхность Земли от высших форм жизни и вернувших нашу планету к предшествовавшему колонизации состоянию»38.

Поскольку «остатки городов поселенцев» должны теперь находиться под астроблемами, доказать эту гипотезу трудно; по существу же она ничем не отличается от стандартных «сценариев» межзвездной колонизации. Примечательно, однако, что Дж. Брин избегает говорить о возможных конкретных следах предыдущих «заселений» Земли (помимо «Меловой катастрофы», он упоминает в том же контексте еще четыре случая массовой гибели живого на нашей планете — в конце девонского периода, на границе между пермским и триасовым периодами, и др.). Рассуждая отвлеченно, указанный автор остается в рамках науки; попытавшись сказать что-либо более определенное, он оказался бы в опасной близости от «теории древних астронавтов». Аналогичной тактики придерживаются Дж. Фостер39, считающий, что следы возможных посещений инопланетянами Солнечной системы разумнее искать на безатмосферных спутниках и планетах, чем на Земле или на других планетах с атмосферами (где они были бы сглажены эрозией), М. Папажианнис40 и ряд других ученых. Их легко понять. Научные принципы поиска следов палеовизита находятся пока на стадии становления41; практические же поиски таких следов по существу «монополизированы» сторонниками «теории древних астронавтов» и ведутся на уровне, весьма далеком от научной строгости.

Выше мы уже касались вопроса о содержании и основных недостатках «теории древних астронавтов»42. Эта «теория» получила свое организационное оформление в 1973 г., когда по инициативе американского юриста Дж. М. Филлипса было создано международное Древнеастронавтическое общество (ААС)43. По положению оно представляет собой «бездоходную корпорацию, организованную исключительно в научных, литературных и просветительских целях». Основные задачи ААС — «установить, посещалась ли Земля в древности внеземными существами и существовала ли на нашей планете развитая працивилизация»44. К настоящему времени членами общества являются практически все авторы «популярных» книг по «теории древних астронавтов» и несколько тысяч человек из 70 стран мира, посвящающих часть своего времени изучению этой проблемы. В частности, организуются экскурсионные поездки и экспедиции членов общества в места, представляющие для них исследовательский интерес (в Тиа-гуанако, на остров Пасхи, в Паленке и т. п.). ААС проводит ежегодные всемирные конференции и выпускает специальный бюллетень «Ancient Skies».

Характерно, что постоянно призывая к научному обоснованию «теории древних астронавтов», Дж. М. Филлипс в то же время подчеркивает открытость общества для «неспециалистов». «...Участие в работе ААС не требует никакой специальной подготовки или звания — нужен только непредвзятый и пытливый ум»45. Научное сообщество в лице своих наиболее догматических представителей пытается якобы дискредитировать «теорию древних астронавтов», рассматривая «свои» теории как истину в последней инстанции и отвергая любые противоречащие им взгляды. В число последних попадают и теории, пользующиеся «большим успехом у широкой публики». Поэтому главная задача Древнеастронавтического общества — предоставить трибуну сторонникам этих «популярных» концепций о происхождении человечества и человеческой цивилизации46.

«Конфликт» ААС с научным сообществом (а равно и с прессой, долгое время весьма скептически относившейся к деятельности энтузиастов «теории древних астронавтов», а в последние годы и просто теряющей к ней интерес) отнюдь не случаен. Заметим, что вопреки распространенному мнению разработка этой «теории» ведется не только дилетантами, но и специалистами в той или иной области науки и техники. Из примерно 70 докладчиков, выступивших на уже состоявшихся всемирных конференциях Древнеастронавтического общества, более половины составили ученые и инженеры. Это, однако, не меняет того бесспорного обстоятельства, что «теория древних астронавтов» относится к сфере не науки, а паранауки.

Многие авторы используют данный термин без особого уточнения его содержания, просто как обозначение тех концепций, которые представляются им ненаучными по сути и наукообразными по форме. Между тем, пара- (она же псевдо-, она же девиантная) наука — достаточно сложное и неоднозначное явление культуры, требующее правильного понимания и серьезного изучения47. Во всяком случае, говоря об этом явлении, следует четко представлять, что же имеется в виду.

Сам термин «паранаука» предполагает, что его носитель вторичен по отношению к науке, светит, так сказать, отраженным (и искаженным) светом. Впрочем, «отраженный свет науки» заметен и на других явлениях культуры — просто в силу центрального положения научной системы познания в современной земной цивилизации. Хотя общая познавательная система, выработанная человечеством на протяжении его истории, не сводится к науке, допустимо дихотомически разделить ее на две «части»: науку и не-науку. В последней выделяются такие составляющие, как «вне-наука» (иным образом отражающая объективную реальность и поэтому в принципе совместимая с наукой, в частности искусство) и " анти-наука» (несовместимая с ней, продуцирующая ложные образы действительности и являющаяся «познавательной системой» лишь в представлении ее приверженцев, к примеру, оккультизм).

В предыдущих главах мы неоднократно затрагивали вопрос о сущности и структуре научно-познавательной деятельности. Центральной составляющей науки как социокультурной системы выступает научное сообщество (непосредственный субъект научного познания), состоящее из специалистов. В идейном отношении это сообщество конституируется метапарадигмой, основанной на научном методе познания. Отдельная область исследования имеет свою собственную парадигму, управляющую процессами постановки и решения специальных научных проблем.

В социальном отношении научное сообщество скрепляют преимущественно извне — система финансирования науки и преимущественно изнутри — система специальной подготовки. Сообщество располагает средствами научно-познавательной деятельности, включая столь существенную их часть, как система научных публикаций. Если статья с изложением хода и результатов исследования опубликована в научном журнале или сборнике, это означает, что она прошла через фильтры, подтвердившие ее соответствие идеалам и стандартам науки48. Хотя «фильтрация» осуществляется редакторами и рецензентами не столько на основе «идеалов», сколько на основе «других научных текстов» (рассматриваемых как эталонные), а иногда — и на основе собственных предубеждений, статья может рассматриваться как научная лишь в том случае, если она опубликована в одном из научных изданий. (Мы не касаемся здесь вопроса о принципах выделения таковых.).

Помимо науки и не-науки существует, однако, своеобразная «промежуточная» подсистема — паранаука, которая, с одной стороны, по утверждению ее адептов, базируется на методах исследования, близких к научным, но с другой — сильно засорена элементами ненаучных (обыденных, мифологических и пр.) представлений о мире и строго отделена от науки в социокультурном отношении. Вместе с тем ее нельзя безоговорочно отнести и к антинауке (если исключить эмоциональные оценки): субъективно паранаука все же тяготеет к науке. К этой подсистеме относятся парапсихология, уфология, атлантология, «теория древних астронавтов» (или «преастронавтика») и ряд других «околонаучных» областей исследования.

Структура паранауки в известной мере воспроизводит структуру науки, но ее методологические критерии решающим образом ослаблены сравнительно с научными. Паранаука не имеет никакой метапарадигмы в своей основе; кроме того, парадигма отдельной паранаучной области строится иначе, чем научная парадигма. Паранаучное сообщество не столько исследует проблему, сколько пытается доказать определенное ее решение, уже «найденное» в форме некоторой гипотезы (которая не признается наукой и зачастую не является научной в принципе). Таким образом, научная парадигма видна в постановке проблемы, а пара-научная — в ее заранее данном решении.

Другие компоненты паранауки также несут содержание, не тождественное содержанию соответствующих компонентов науки. Так, система подготовки «параспециалистов» есть система «рекрутирования» их из иных областей человеческой деятельности и познания. При этом специалистом становится каждый, кто разделяет «парадигмальное решение» и на осмысленном уровне выражает свое мнение в печати. Тем не менее весьма желательно для «параспециалиста» иметь весомый статус (подкрепленный любым дипломом, званием, степенью) и вне паранауки, в науке. Паранаука как бы заимствует иерархию науки, дополняя ее своей собственной иерархией (которая базируется на количестве пара-научных публикаций, их тираже и цитируемости).

Член паранаучного сообщества не «настоящий» специалист не только по причине неподходящего образования (обычно и в научных областях «переднего края» система подготовки специалистов не налажена в соответствии с общенаучными нормами), но и в финансовом отношении. Он не получает за свою работу денег из общественной системы финансирования науки. Собственно же «па-ранаучные» средства в основном дает массовая продажа пара-научных изданий.

Не будучи ограничена метапарадигмой, паранаука, вообще говоря, легче позволяет генерировать нестандартные идеи, чем наука. (Естественная расплата за это — большое количество идей не только нестандартных, но и просто абсурдных.) Поэтому даже если какая-то проблема воспринята и разрабатывается наукой; «серьезная паранаука» может быть в определенной мере полезна. Но «серьезность» ее не следует переоценивать. Генерируя идеи, паранаучное сообщество не в состоянии организовать их отбор и всестороннюю проверку. Паранаука может поставить вопрос, который обходит своим вниманием наука, предложить ответ на него и предварительные доводы в пользу этого ответа; но она не может доказать справедливость предложенного решения строго, то есть научно. Для науки бывает нелегко поставить вопрос, противоречащий принятой парадигме, но будучи поставлен, он решается с помощью серьезных, проверенных, продуктивных методов исследования.

Что касается обстоятельств возникновения отдельной пара-научной области исследования, то здесь возможны различные ситуации, однако наибольший интерес представляет, на наш взгляд, вариант «вытеснения» парадигмальной постановкой научной проблемы своих конкурентов за рамки науки. Именно так возникла «теория древних астронавтов»49. Паранаука, таким образом, может являться естественным резервуаром вытолкнутых из науки или еще не вошедших в науку, но не потерянных для нее идей. Вместе с тем, иногда паранаучная разработка проблемы мешает ее научной разработке, способствуя формированию внутри науки некоторой «зеркальной» структуры — «внутринаучной паранауки», объединяющейся вокруг отрицания решения, которое защищает паранаука.

Подобная ситуация и сложилась вокруг проблемы палеовизи-та. Наука проявила интерес к ней не под влиянием паранауки, а только в результате рассмотрения АС-парадокса. Палеовизит оказался теоретически вполне допустимым явлением; но многие исторические источники, представляющие интерес с этой точки зрения, уже фигурируют в паранаучной «теории древних астронавтов». Логично было бы попытаться разработать научные методы

поиска и анализа подобных источников и применить эти методы в реальном исследовании. Но опасения методологического плана (мало кто из исследователей проблемы ВЦ профессионально знаком с методологией социальных и гуманитарных наук) подкрепляются в данном случае опасениями «статусного» характера. Как специалист современный западный ученый весьма зависим от мнения коллег и — особенно — научного истеблишмента. Серьезный конфликт в отношении принципиальных вопросов — что и как должна изучать наука? — легко может отразиться на всей его дальнейшей профессиональной карьере50. В итоге самая «безопасная» политика здесь — оставаться в рамках задач и методов, уже прошедших определенную апробацию в науке, даже если эти рамки для новых проблем явно неадекватны.

С другой стороны, ученые, выступающие сторонниками «теории древних астронавтов», зачастую в своих рассуждениях не поднимаются выше уровня паранаучного подхода к проблеме. Так, американский философ Л. Навиа, анализируя эту «теорию», отметил, что она принципиально проверяема, логична и «проста» (в оккамовском смысле), а следовательно — ее нельзя отбросить без рассмотрения51. В отношении «базисного» предположения о палеовизите это, безусловно, верно, но «теория древних астронавтов» к гипотезе о палеовизите не сводится. Специфика ее заключается скорее в попытке доказать это предположение методами вненаучного «здравого смысла», в отвлечении не только от необходимых новых методов анализа, но и от научной методологии как таковой. Поэтому утверждать, что в «теории древних астронавтов» «нет ничего, что противоречило бы строжайшим нормам научного мышления»52 — просто неверно. Конкретные разработки сторонников этой «теории» зачастую противоречат даже минимальным нормам науки.

Столь же спорно утверждение Л. Навиа о том, что ученые отвергают «теорию древних астронавтов», исходя из «общего духа консерватизма», свойственного науке53. Хотя научный консерватизм — явление вполне реальное (положительное или отрицательное — зависит от сложившейся ситуации), его роль в оценке «пре-астронавтики» зачастую преувеличивается сторонниками последней. Отрицательное отношение ученых к паранауке в целом — скорее проявление «инстинкта самосохранения» науки (как социокультурной системы, обладающей известной организационной самостоятельностью и эпистемологической определенностью), чем результат «сознательного» анализа предложенных на рассмотрение фактов и гипотез. Если паранаука, критикуя науку за «догматизм», в то же время постоянно стремится сблизиться с ней и высоко ценит поддержку отдельных ученых, то научное сообщество, напротив, тщательно избегает любых идейных контактов с «пара-специалистами», отвергая попытки ввести в науку «ослабленные» критерии рационального подхода к действительности54.

«Доброжелательное» отношение Л. Навиа к «теории древних астронавтов», таким образом — скорее исключение; вместе с тем прямолинейность его подхода довольно показательна. В своем анализе он руководствуется нормами логического позитивизма55 и видит в «теории древних астронавтов» прежде всего осмысленное и принципиально проверяемое высказывание. Это центральное и по существу единственное значимое утверждение всех публикаций Л. Навиа на данную тему. Обладая опытом научной деятельности, он достаточно осторожен в отношении «преастронавтического» объяснения конкретных фактов и предпочитает общеметодологические оценки: «теория древних астронавтов» в настоящее время не является доказанной»56; она нуждается в очищении от «религиозных обертонов»57; чтобы доказать эту теорию, необходимо проделать большую исследовательскую работу58. Все это справедливо, если не сказать — тривиально; в итоге же столь верных рассуждений Л. Навиа возносит Э. фон Деникена (автора наиболее популярных книг по «преастронавтике») до уровня «нового Коперника»59.

Основной методологический недостаток всех построений этого американского философа (проистекающий из упрощенно-позитивистского подхода к проблеме и лежащий в основе всех прочих недостатков) — неразличение: 1) базового предположения о па-леовизите; 2) области исследования, конституируемой (мета-) постановкой проблемы палеовизита60; 3) «теории древних астронавтов» как специфически паранаучной «проекции» этой проблемы. Вот почему, несмотря на профессиональную принадлежность к научному сообществу, Л. Навиа в своих «преастронавтических» рассуждениях остается в рамках паранауки и формально, и по существу. «Теория древних астронавтов» сужает область исследований до «гипотезы», и любые попытки объективного подхода к проблеме палеовизита блокируются исходной установкой на доказательство уже «найденного» (априорно положительного) решения проблемы.

Еще более заметен отход от принципов научной методологии в серии статей американского инженера С. Гринвуда, опубликованной в бюллетене Древнеастронавтического общества и напоминающей скорее научную фантастику, чем собственно науку. По его мнению, человек «не вписывается» в эволюцию земной биосферы, а значит он либо прибыл с иной планеты, либо был искусственно создан высокоразвитой цивилизацией. Первоначальным местом обитания этой ВЦ могла быть Венера61. Ранее атмосфера Венеры напоминала земную, но геологическая катастрофа (резкое возрастание интенсивности вулканических извержений) изменила условия на планете и заставила ее жителей искать спасения на Земле62. Венерианские ученые сконструировали межпланетные корабли для полета без возвращения и обосновали возможность выживания в новом мире и адаптации к его условиям.

С. Гринвуд детально описывает посадочные аппараты венери-анских кораблей — подобные, с одной стороны, «шаттлам», а с другой — золотым «птичкам» из Колумбии, которые А. Т. Сэндер-сон интерпретировал как модели-копии самолетов63. «Основной недостаток в интерпретации Сэндерсона — отсутствие у этих моделей двигателей. Однако затупленные носы у нескольких подобных артефактов, так же, как и отсутствие двигателей, по-видимому, говорят о том, что они представляли собой грузовые корабли, предназначенные исключительно для посадки на Землю»64.

Технические интерпретации колумбийских «птичек» могут быть предметом дискуссии (хотя, разумеется, предварительно следовало бы поинтересоваться мнением специалистов-историков об их происхождении и функциональном назначении). Но трудно всерьез отнестись к утверждениям С. Гринвуда о том, что египетские пирамиды представляют собой изображения вулканов Венеры65, сфинкс указывает направление старта космического корабля66, а в архитектурных комплексах Теотихуакана «зашифрована» схема Солнечной системы и «спрямленная» траектория полета с Венеры на Землю67. Предположение о том, что современная атмосфера Венеры возникла геологически недавно, также не подкреплено фактами.

Известно, что в междисциплинарных исследованиях право сомневаться в положениях той или иной науки принадлежит исключительно представителям этой науки68. Возможно, этот тезис нуждается в определенном «смягчении»: чтобы сомнения в положениях некоторой науки могли рассматриваться серьезно, они должны быть поддержаны специалистами в этой области. (В данном случае важно социальное подтверждение «гносеологического статуса» специалиста. Высказывать же сомнения не возбраняется никому: со стороны иногда виднее). Но именно этот принцип отвергается паранаукой. Генерирование идей происходит на основе весьма поверхностного знакомства с предметной областью исследования, и в результате отдельные разумные предположения теряются на фоне «шума». Более того, сам подход к историческим источникам с позиций гипотезы о палеовизите дискредитируется в глазах историков и археологов, делая серьезное рассмотрение представленных аргументов практически невозможным.

При этом даже хорошее качество приводимых фактов зачастую не спасает положения. Уровень «паранаучного анализа» этих фактов остается настолько низким, что сводит на нет достоинства исходного материала. Например, Г. Ш. Беллами, прочитав книгу Р. Темпля «Тайна Сириуса», понял важность информации, содержащейся в мифологии догонов, и опубликовал соответствующую статью69. Но подошел он к этой информации весьма легковесно. Для Г. Ш. Беллами астрономические аспекты и контактные мотивы догонской мифологии — только лишний довод в пользу «идей фон Деникена»», а последние более чем достаточны, чтобы объяснить любые загадки истории.

«Догонские мудрецы... утверждают, — пишет Г. Ш. Беллами,— что в то время, когда впервые были замечены странные объекты, в небе появилась звезда, называвшаяся Амма (очевидно — межзвездный корабль...), с которой на Землю спустился Номмо (очевидно — ракетный спускаемый аппарат). В этих «челноках» на холились «существа-амфибии» (явно носившие космические скафандры). <...> [Они] пришли «с одной из планет системы Сириуса»70. На самом деле Амма — не название звезды, а имя до-гонского бога — творца Вселенной. Равным образом, Номмо — не «ракетный корабль», а культурный герой догонской мифологии, который доставил на Землю предков людей и все необходимое для их жизни. Наконец, догоны вовсе не утверждают, что Номмо явился из системы Сириуса. Только о «бледном лисе», Йуругу — трикстере догонской мифологии — говорится, что он «прибыл со звезды По»71.

Но более всего удивляет призыв Г. Ш. Беллами, адресованный «группе хорошо подготовленных и заинтересованных ученых, желательно— убежденных в идее древних астронавтов или как минимум свободных от предвзятостей старых научных школ», «немедленно» отправиться в страну догонов. Цель «экспедиции» — подтвердить сообщения М. Гриоля и Ж. Дитерлен и собрать дополнительный материал, который мог пройти мимо внимания этих исследователей, якобы рассматривавших догонские мифы как «фантастические измышления жрецов примитивного племени»72. Не говоря уже о том, что М. Гриоль и Ж. Дитерлен никогда не подходили к мифологии догонов как к «примитивным измышлениям», а напротив, видели в ней проявление высокой духовной культуры африканских народов, реализация этого замысла парадоксальным образом привела бы лишь к его крушению. Материал, собранный «свободными от предвзятостей» «сторонниками идеи древних астронавтов», был бы в глазах других ученых малодостоверен сам по себе и скорее уменьшил бы, а не увеличил, ценность уже имеющейся информации.

В работах Г. Ш. Беллами мы имеем дело с интересным — хотя и не столь уж редким — случаем «миграции» исследователя из одной паранауки в другую. Г. Ш. Беллами в свое время выпустил несколько книг по атлантологии73. С появлением «преастронавти-ческих» публикаций, зачастую базирующихся на тех же фактах, с помощью которых атлантологи доказывали существование неизвестной высокоразвитой цивилизации в истории Земли, он обратился к новой для себя тематике с привычным багажом идей и методов. И этот багаж оказался вполне соответствующим «теории древних астронавтов»74. Причина — не только пересечение «эмпирических базисов», но прежде всего — совпадение познавательных норм различных паранаук. Те члены паранаучного сообщества, которые в профессиональном отношении являются учеными, стараются избегать в своих построениях слишком резкого конфликта с научной методологией. Но «параисследователь», не получивший никакой специальной подготовки, обычно не чувствует этих границ и в лучшем случае руководствуется «обыденными» стандартами последовательного и доказательного рассуждения. Отсюда и основные черты «главного потока» публикаций по «теории древних астронавтов»:

1) Поверхностное знакомство с фактами истории и методами исторического познания. В результате из книги в книгу кочуют «следы палеовизита», которые либо недостоверны, либо легко объяснимы без помощи пришельцев из космоса. К. недостоверным «следам» можно отнести, в частности, сведения о «металлической библиотеке», хранящейся в пещерах Эквадора и содержащей информацию о «космическом прошлом» человечества75; историю с «дисками Байян Кара Ула», якобы найденными в Китае и повествующими о визите инопланетян76; многочисленные утверждения о существовании в джунглях Амазонки «затерянного города» Акахим, в подземельях которого находятся внеземные артефакты77, и многое другое.

Что касается реально существующих «следов», то крайне маловероятно, что египетские пирамиды, Баальбекская терраса, мегалитические постройки в различных точках земного шара, статуи острова Пасхи или рисунки на плато Наска имеют какое-либо отношение к визиту из космоса. Сторонники «теории древних астронавтов» трактуют в свою пользу любые сомнения по поводу техники постройки или же функционального назначения того или иного исторического памятника. Если же это не помогает, они просто спрашивают: «А могут ли ученые показать, что данное сооружение не воздвигнуто пришельцами?» Ученые это доказать могут78; но доказательства повисают в воздухе, ибо никак не воздействуют на задающих вопрос. Защитный пояс вспомогательных предположений в «теории древних астронавтов» рационально преодолеть невозможно: он убедительно (с точки зрения сторонников этой «теории») преобразует любые контрдоводы в нейтральные или даже в подтверждающие примеры79. Конечно, зачастую критика «преастронавтических» построений бывает даже излишня — они, как говорят англичане, «рушатся под грузом собственных достоинств»80. Но в целом «теория древних астронавтов» — не просто фикция, а скорее один из вариантов неверного подхода к глубокой и серьезной проблеме. Именно это заставляет уделять ей внимание с методологической точки зрения. И в этом отношении существенна еще одна особенность работ в области «преастро-навтики»;

2) Отсутствие каких-либо специальных (палеовизитологических) методов анализа, ориентация на внешнее сходство «следов» с объектами и ситуациями, заимствованными из сегодняшней деятельности человечества или из научно-фантастической литературы. Более того, практически никто из представителей «преастронавтики» не осознает необходимости разработки таких методов. Это не случайно. На словах выступая за развитие научных исследований по проблеме палеовизита, сторонники «теории древних астронавтов» на деле весьма осторожно относятся к таким попыткам и пытаются включить их в сферу своего влияния. Этому, разумеется, способствует и «непримиримая» позиция некоторых ученых по отношению к самой проблеме палеовизита, объективно толкающая ее исследователя навстречу паранауке81, но в данном случае существенно другое. Расширение научных исследований проблемы палеовизита сделало бы «преастронавтику» в значительной мере ненужной; низвело бы ее до положения «генератора вненаучных альтернатив», играющего по отношению к науке роль сугубо вспомогательную.

Пока же «теория древних астронавтов» претендует скорее на центральное положение в изучении проблемы. Традиционные интерпретации подменяются «очевидными» (с точки зрения сторонников этой «теории» легко) подстановками: мифы — «зашифрованная история»82; разумный «царь обезьян» Хануман в «Рамаяне»— результат генетического эксперимента внеземлян83; дольмены— подражания противоатомным убежищам (которые опять-таки строили внеземляне)84; надписи на дощечках «кохау ронго-ронго» сделаны внеземлянами85 и т. д. Понятно, что на фоне столь «простого» решения любых исторических проблем сложные и неоднозначные построения ученых-историков, археологов, лингвистов выглядят для «среднего» читателя преастронавтической литературы попыткой запутать его и увести в какие-то дебри. Рецензент бюллетеня «Ancient Skies» на немецком языке искренне похвалил одну из недавних книг по «теории древних астронавтов»: отметив, что эта книга «читается с интересом», ибо «в ней нет балласта излишней научности»86.

Не следует, впрочем, думать, что возражения, которыми западная наука встретила появление «преастронавтики», носят исключительно рациональный характер и направлены на выяснение истины. Здесь также господствует преимущественно паранаучный (в смысле «зеркальной» внутринаучной паранауки) подход к обсуждаемой проблеме. «Символ веры» в данном случае — отрицание палеовизита как возможной исторической реальности (оговорки типа «принципиально нельзя исключить» играют скорее «косметическую» роль; в последнее время они встречаются все реже, а невозможность палеовизита все чаще выводится прямо из утверждения об единственности земной цивилизации в Галактике или даже Метагалактике). Этот априорно отрицательный ответ на «основной вопрос палеовизитологии» и образует «твердое ядро» генерируемой программы исследований (если слово «исследования» вообще приложимо к действиям с предопределенным результатом). Трудно упрекать науку в целом за стремление оградить свойственные ей идеалы и нормы познавательной деятельности от влияния паранаучных концепций; но можно и должно упрекнуть отдельных ученых, вставших на позицию априорного отрицания, за их собственный отход от принципов научной рациональности.

Показательна в этом отношении дискуссия вокруг проблемы астрономических знаний догонов, развернувшаяся после выхода из печати работ Р. Темпля87. Предметом дискуссии оказались не знания догонов и даже не то, какая именно гипотеза лучше всего объясняет наличие этих знаний, а скорее — какую из одинаково недоказанных гипотез легче принять на веру. Таковой оказалась «гипотеза миссионера», выдвинутая И. Роксбургом и И. Уиль-ямсом88. Согласно этой гипотезе, можно допустить, что поклонение Сириусу перешло к догонам от древних египтян. «...Вскоре же после открытия Сириуса В некий миссионер, исследователь или представитель французских властей случайно или намеренно встречается с этим поклоняющимся Сириусу племенем и решает снабдить их дополнительной информацией об их боге. Он мог даже иметь с собой телескоп..., который использовал для демонстрации спутников Юпитера и колец Сатурна. Догоны быстро включили бы эту информацию в свою религию, так что к тридцатым годам, когда их начали исследовать антропологи, знание о Сириусе В уже стало бы неотъемлемой частью их традиционных верований»89.

В § 3 главы VII мы уже обсуждали те фактические несоответствия, с которыми сталкивается эта гипотеза90. Здесь нас интересуют, однако, не доводы против нее, а скорее причины, по которым она принимается как вполне вероятная, несмотря на эти доводы. Хотя эти причины не носят рационально-научного характера, они по-своему логичны. Образно говоря, характер обсуждения проблемы палеовизита определяется в настоящее время силовым полем между двумя полюсами одного и того же «магнита»—паранаучной «теории древних астронавтов» и не менее па-ранаучного по сути (хотя и значительно более наукообразного по форме) «рефлекторного» отрицания проблемы. Практически любое высказывание, имеющее отношение к этой теме, сразу движется (и «сдвигает» его автора) к тому или иному «полюсу». Но если паранаучность отрицания сугубо гносеологична и не связана ни с какими возможными последствиями социального плана, то пара-научность утверждения проявляется также и на социальном уровне. Ученый, имеющий очень высокий (или, наоборот, очень низкий) статус в научном сообществе, может не обратить на это внимания: первому не повредит, второму все равно; но «промежуточный»— весьма обширный слой научных работников предпочтет, безусловно, отрицание.

Это еще раз подтверждает наш вывод о том, что обсуждение проблемы палеовизита в рамках полемики между сторонниками и противниками «теории древних астронавтов» не может быть продуктивным91. Только выход за эти рамки и переход к изучению проблемы на серьезной теоретико-методологической основе создадут возможности для реального прогресса в ее решении. Однако в западной научной и философской литературе трудно найти признаки освобождения от паранаучных стандартов подхода к проблеме палеовизита. Порой кажется, что сложившаяся ситуация устраивает обе стороны: защитников «теории древних астронавтов»— потому, что они «монополизируют» изучение вопроса о древних визитах из космоса, а их противников — потому, что они могут отвергать любые доводы, не особенно углубляясь в существо вопроса. К примеру, американский физик К. Брехер высказал сомнения в научной добросовестности М. Гриоля и предположил, что астрономические знания догонов были розыгрышем92. Однако авторитетный для К. Брехера ученый заверил его в серьезности М. Гри-оля и Ж. Дитерлен. Тогда он обратился к «гипотезе миссионера» как наиболее вероятному объяснению знаний догонов. Но и здесь антропологи заявили К. Брехеру, что «культурные заимствования такого рода... пожалуй, не могли иметь места: по их словам, исключено, чтобы миссионеры, этнографы и т. п. были в состоянии внедрить современные представления в ядро священной традиции...»93

Мнение специалистов заставило К. Брехера предложить на смену «гипотезе миссионера» «вероятностную» гипотезу: чисто случайное совпадение между цифрами догонской астрономии и реальными характеристиками системы Сириуса94. Предвидя возражения, К. Брехер готов допустить, что 2000 лет назад Сириус В еще был красным гигантом, и визуальные изменения в цвете и яркости Сириуса могли навести догонских жрецов на мысль о строении этой звездной системы и ее динамике95. В данном случае «груз достоинств» последовательно предложенных объяснений явно слишком велик, и комментарии излишни. Заметим только, что корни подобных построений — не столько в определенных недостатках «реальной науки» (которых она, как и любая другая «живая» система, не лишена, в отличие от идеализированных абстрактных моделей, все еще бытующих в работах по методологии научного исследования), сколько в самом существовании «преас-тронавтики» и активных попытках ее сторонников доказать преимущества паранаучных норм познавательной деятельности перед нормами научными. Наука выработала свои нормы в процессе долгого и трудного развития и не может приносить результаты этого развития в жертву методологически беспомощным концепциям.

Еще заметнее паранаучный характер «теории древних астронавтов» проявляется в процессе ее освоения массовым буржуазным сознанием. На место внеземных космонавтов приходят «технизированные боги» космического века. Хотя и можно согласиться с мнением Дж. Дженнингса о неизбежности идейного конфликта между традиционными религиями и квазирелигиозным пониманием утверждений «преастронавтики»96, в этом конфликте ни одна из сторон не является «правой».

Определяющим фактором в процессе формирования «поп-религий» выступают, конечно, социальные и социокультурные условия жизни в капиталистических странах. Но свою лепту внес сюда и научный истеблишмент, отказавшийся рассмотреть проблему палеовизита в ее научно значимых аспектах с необходимой серьезностью и ответственностью. Ученые, сетующие сейчас на склонность западного обывателя к мистике и иррационализму, по существу способствуют этой тенденции, избегая «скомпрометированных» паранаукой тем и сосредоточиваясь исключительно на «эзотерических» (в куновском смысле) проблемах и задачах. В большинстве своем они, разумеется, понимают, что не всегда «эксплуатация» определенной проблемы паранаукой есть результат принципиальной ненаучности самой проблемы, но следовать этому пониманию в своей практике решаются лишь немногие.

Очень показательна в этом отношении и ситуация, сложившаяся вокруг проблемы НЛО. В § 2 главы VI мы отмечали, что ее исследователи непосредственно имеют дело с совокупностью сообщений очевидцев (дополняемых в некоторых случаях показаниями приборов и вещественными следами) о наблюдениях объектов, оставшихся непонятными для наблюдавших их лиц. В более узком и строгом смысле НЛО — это объекты, остающиеся неопознанными даже после тщательного изучения всех доступных данных компетентными специалистами97.

Разумеется, «отрицательные» определения всегда односторон-ни и уязвимы для критики (нет гарантий, что были изучены все данные и привлечены все необходимые специалисты). Однако имеющиеся сведения о наблюдениях НЛО позволяют допустить существование некоторого класса явлений, природа которых для современной науки не вполне ясна. С помощью статистической обработки этих сообщений установлено, что в них зафиксированы реальные объекты, характеристики которых заметно отличаются от характеристик известных атмосферных явлений и существующих технических устройств98. Но из этого отнюдь не следует, что «подлинный» НЛО (т. е. «НЛО в узком смысле») — это непременно внеземной космический аппарат.

Выступая в ноябре 1978 г. на заседании Специального Политического комитета ООН, посвященном обсуждению проблемы НЛО, американский ученый Ж. Балле отметил, что в процессе своих исследований он не смог найти доказательств внеземной природы феномена НЛО. Однако он нашел немало доказательств того, что из трех аспектов этого феномена — физического, психологического и социального — последний аспект чрезвычайно важен и в известной мере независим от вопроса о природе и даже существовании «физических» НЛО99.

Действительно, феномен НЛО представляет собой совокупность материальных объектов неизвестной пока природы, появляющихся время от времени в пределах земной атмосферы. Его же социально-психологическая проекция включает в себя, помимо наблюдений таких объектов, также наблюдения обычных объектов и явлений, принимаемых очевидцами за неопознанные; слухи и мнения о НЛО, циркулирующие в обществе; социальные тенденции, которые возникают под влиянием различных интерпретаций этого феномена. Как показывают опросы общественного мнения, 95% взрослого населения США что-либо слышали или читали о НЛО, 51% верит, что НЛО реальны, а 11% (15 млн человек) полагают, что сами наблюдали НЛО100. При этом большинство «верящих» в реальность феномена НЛО относит его к проявлениям деятельности ВЦ, а некоторые из наблюдавших подобные объекты утверждают, что вступали в контакты с их «пилотами». «Вера в неизбежность контакта с НЛО, — подчеркивает Ж. Валле, — это знак ширящегося разрыва между широкими массами и наукой. Мы начинаем расплачиваться за негативную и предвзятую позицию, занятую нашими научными учреждениями по отношению к искренним очевидцам проявлений феномена НЛО. Отсутствие серьезных, объективных исследований в этой области приводит таких свидетелей к мысли, что наука не в состоянии постичь суть данного феномена. Это заставило многих людей искать ответы за пределами рационально-научной формы знания»101.

Ж. Балле в определенной мере сужает проблему, рассматривая процесс «дерационализации» западного общества преимущественно как следствие конфликта между сложившимися формами науки и проблемой НЛО. Но при этом он глубоко изучает социальную сторону этого конфликта в книге «Посланцы лжи». Уфологические, или, вернее, «контакторские» секты уже представляют собой существенную часть мира современной «контркультуры». Рожденная из недовольства существующим порядком вещей «контркультура», как известно, парадоксальным образом лишь укрепляет этот порядок, а если и ведет к изменениям, то к изменениям тоталитарного, правоэкстремистского характера. При этом заинтересованные политические силы весьма успешно манипулируют подобными верованиями102.

Разумеется, «контакторская секта» — это предельный вариант ложного понимания феномена НЛО. Не случайно, однако, среди западных «любителей», его изучающих, «традиционно-внеземная» гипотеза о его природе стала в последнее десятилетие непопулярной. В конце концов эта гипотеза в своей основе не противоречит общим принципам современной науки и может быть научно доказана или опровергнута. Методологические трудности не являются здесь решающими; они лишь способствуют выработке более адекватной методологии изучения проблемы НЛО, синтезирующей методы и достижения естественных, общественных и гуманитарных наук (как и в проблеме ВЦ в целом). На смену этой «тривиальной» точке зрения приходит концепция «ультрасуществ», «парафизических хозяев Земли», контролирующих развитие нашей цивилизации103 и «давно известных» в оккультизме и в религиозной демонологии104. Говорить о научном подходе к действительности здесь уже не приходится, но Ж. Балле в этом отношении прав — такова цена, которую буржуазное общество платит за многие свои пороки, в том числе и за постоянно увеличивающийся разрыв между наукой и массами.

В той мере, в какой «паранаучное сообщество» отходит с позиций «внеземной гипотезы», они становятся более доступными для отдельных представителей сообщества научного105. Примечательно, однако, что марксисту Д. Шварцману идея наличия в массиве наблюдений НЛО сообщений о наблюдениях «настоящих» инопланетных аппаратов представляется оправданной и заслуживающей проверки106, в то время как позитивист Ф. Типлер,

обосновав необходимость присутствия внеземных зондов в Солнечной системе (в случае, если ВЦ вообще существует), патетически замечает: «...Вера в существование внеземных разумных существ где-то в Галактике не отличается сколько-нибудь заметно от распространенной веры в то, что НЛО — внеземные космические корабли»107 — и на этом основании отказывает в научности проблеме ВЦ в целом. Опасения научного, околонаучного и чисто социального характера оказываются достаточно сильными, чтобы долгое время успешно мешать серьезному научному изучению проблемы НЛО с точки зрения ВЦ-гипотезы. (А судьба профессора Аризонского университета Дж. Мак-Дональда, пропагандировавшего эту гипотезу в конце 60-х гг. и покончившего с собой в результате организованной против него травли108, служит печальным доказательством справедливости этих опасений.) Псевдонаучные вымыслы и откровенные суеверия, связанные с НЛО в буржуазном общественном сознании, обязаны своим существованием не в последнюю очередь подобной самоцензуре западной науки.

Но и паранаука, при всей конфликтности ее отношений с другими компонентами все того же общественного сознания, вовсе не является чем-то для него принципиально чуждым. Напротив, возникновение паранаучных структур непосредственно связано •с процессами переоценки роли науки под влиянием антигуманного использования целого ряда продуктов ее развития. Недоверие к науке распространилось с ее практических результатов на результаты теоретические, а отсюда — и на методы научного познания. Здравый смысл бизнесмена, опыт инженера, воображение писателя кажутся более эффективными средствами для решения новых задач, встающих перед человечеством, чем «закоснелые» методы науки. По существу, это одно из проявлений антисциентизма— мировоззренческой позиции, отвергающей центральную роль науки в системе человеческого познания и возлагающей на нее ответственность за многие бедствия человечества.

Выше мы показали безосновательность претензий паранауки на методологическое лидерство, а также ее вторичность в социокультурном отношении. Даже «положительный» вариант решения АС-парадокса, предполагающий, что следует сосредоточить усилия на поиске проявлений деятельности ВЦ в «ближнем космосе», остается в данном случае все в том же круге привычных для •буржуазного общественного сознания моделей реальности. Конфликтный, внутренне противоречивый характер этого сознания приводит к тому, что, с одной стороны, содержательная и плодотворная научная идея перехватывается вненаучными формами мышления, а с другой — наука оказывается не в состоянии вернуть в свое ведение «захваченную» идею, даже если необходимость этого становится очевидной.

Марксистски мыслящие исследователи в разных странах видят выход из создавшегося кризиса прежде всего в формировании на основе исторического материализма гипотетической теории космических цивилизаций, теории контактов между ними, в расширении радиопоисков высокоразвитых цивилизаций в нашей и соседних галактиках, а также в организации серьезного, научно обоснованного поиска проявлений ВЦ в Солнечной системе и следов палеовизитов на нашей планете109. Д. Шварцман подчеркивает при этом тесную связь между возможностью установления контакта с высокоразвитыми ВЦ и необходимостью коренного изменения социальной структуры земной цивилизации, ликвидации отживших социально-экономических формаций. Нельзя не согласиться с этим прогрессивным американским ученым, когда он завершает одну из своих работ словами: «В идеологической борьбе все стороны культуры становятся полем битвы за гегемонию»110.

ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ

Поиск внеземных цивилизаций и земные проблемы человечества

Исследованию проблемы ВЦ присуще одно важное противоречие. С одной стороны, эта проблема далека, казалось бы, от повседневных задач, насущных дел, которые человечество должно-решать немедленно. Продвижение в этой проблеме не сулит пока ничего решению продовольственной, энергетической и ряда других глобальных проблем. Иначе говоря, современная практика не требует немедленного решения проблемы ВЦ, и все насущные задачи человечество в состоянии решить, не прибегая к помощи других. цивилизаций космоса. С другой же стороны, несмотря на это, проблема ВЦ вызывает немалый интерес. Еще предстоит выяснить социально-психологические и гносеологические причины такого интереса, нередко делающие едва ли не любое выступление по проблеме ВЦ почти сенсационным. Это, несомненно, интерес мировоззренческий, теоретический, и его необходимо удовлетворить. Так, буржуазные авторы создают свои сценарии решения пробле-вы ВЦ и подхода к ней, с которыми, как мы показали, марксистско-ленинская философия согласиться не может. Не исследовать эти вопросы, обходить стороной, поскольку они не имеют прямого выхода в практику, — значит не только руководствоваться мировоззренческим нигилизмом, утилитаризмом, но и отдавать их на откуп буржуазным и околонаучным, а нередко и антинаучным интерпретациям и спекуляциям. В этой связи важно было в плане не только мировоззренческом, но и философско-методологическом противопоставить плюрализму буржуазных концепций монистический диалектико-материалистический подход к проблеме ВЦ, основанный не на каких-то модных суевериях эры космоса и натурфилософских поучениях специалистам, занимающимся разработкой проблемы, а на методологическом анализе их исследовательских программ и действий, обобщении их гипотез и предположений, первых опытов поиска ВЦ.

Наблюдающийся отрыв разработки проблемы ВЦ от развития человечества, от проблем его науки и техники некоторые буржуазные авторы пытаются даже обосновать теоретико-методологическими «аргументами». Так, на VIII Международном конгрессе по логике, методологии и философии науки (Зальцбург, 1983 г.) был представлен доклад известного логика и методолога из США Н. Решера под названием «Внеземная наука»1. В нем проводится идея о том, что познание — это эволюционный продукт, возникающий в результате настроенности его субъекта на локальные особенности его экологической ниши. Вот почему, по мнению автора, интеллектуальное движение ВЦ должно идти в ином направлении, наука в других мирах будет качественно иной, ее нельзя сравнивать с нашей наукой, считая ее более «отсталой» или более «передовой» (как мы показали в главе II, аналогичные точки зрения имеются и в нашей литературе). В таком случае вряд ли будет возможно общение цивилизаций и тем самым обогащение друг друга накопленным научно-техническим и социокультурным потенциалом.

Мы не можем согласиться с позицией Н. Решера, абсолютизирующей отличие КЦ, своеобразие развития их науки. Наука не отображает лишь локальные особенности экологической ниши. История развития земной науки свидетельствует о том, что наряду с этими особенностями выявляются и общие закономерности космоса, которые оказываются едиными для всех КЦ, ибо в этом глобальном смысле Вселенная представляет собой «экологическую нишу» всех цивилизаций, совокупной социальной формы движения материи. Необходимо исходить из рассмотренной нами выше диалектической взаимосвязи единичного, особенного и общего в развитии КЦ, их науки, а не абсолютизировать возможные особенности и отличия. Такая логика рассуждения ведет к тому, что актуальность и эффективность исследований в области поиска разумной жизни во Вселенной зачастую ставятся под сомнение. Этот скептицизм получил определенную теоретическую аргументацию в виде гипотезы об уникальности нашей цивилизации. Представляется, что, несмотря на обывательский и научный скептицизм и пессимизм в отношении проблемы ВЦ, сама эта проблема при правильной ее методологической интерпретации и ориентации оказывается не столь уж отдаленной от насущных задач, решаемых современным человечеством, а усилия и средства (пока еще незначительные), затрачиваемые на поиск наших собратьев по разуму, обещают принести «дивиденды» задолго до обнаружения ВЦ (и даже независимо от возможности их существования).

Необходимость исследования ВЦ, связь поиска их с земными проблемами человечества не очевидны не только для людей, далеких от этой проблемы, но и для ученых различных специальностей, разрабатывающих проблему SETI . Во всяком случае, на первых совещаниях и конференциях актуальность и эффективность поиска почти не обсуждались, этот вопрос был поставлен лишь в ходе работы Всесоюзного симпозиума «Поиск разумной жизни во Вселенной», состоявшегося в декабре 1981 г. в Таллине. Обнаружилось, что в ходе разработок проблемы ВЦ решаются две основные задачи. Первая и, как мы постарались показать в книге, немаловажная задача — содействовать развитию тех наук и тех земных проблем развития человечества (прежде всего глобальных), которые требуют подхода к нашей цивилизации как к системно-целостному прогрессивно развивающемуся объекту. Вторая задача — это продвижение в области поиска ВЦ, возможное приближение к их обнаружению и установлению контакта с ними. Последняя задача оказывается более отдаленной и фундаментальной, тогда как первая является прикладной в отношении второй и актуальной.

Существует связь исследований проблемы ВЦ с глобальными и общенаучными проблемами современности, что придает особый аспект актуальности проблеме ВЦ, на который обычно не обращали внимания. На первый взгляд, они не связаны; глобальные проблемы характеризуют деятельность людей на нашей планете, а проблема ВЦ акцентирует свое внимание на цивилизациях, обитающих вне Земли. Связь, однако, есть, и концептуальный ее характер вытекает из выдвинутой ранее идеи антропо(социо) геокосмизма2, которая затем была распространена и на проблематику ВЦ3 и получила развитие в данной работе.

Суть заключается в том, что изучение проблемы ВЦ имеет смысл не только для обнаружения ВЦ, но и для более углубленного исследования прогресса земного человечества, дальнейшего выявления закономерностей и перспектив его развития как на планете, так и вне ее. Именно этот человеческий, глобально земной аспект проблематики ВЦ превалирует в современных работах, если они, конечно, касаются общих характеристик и социальных закономерностей развития ВЦ. Исследуя общие характеристики и закономерности развития ВЦ, ученые исходят в той или иной степени из идеи социогеокосмизма. Например, один из ведущих исследователей в этой области В. С. Троицкий отмечает, что при определении понятия «внеземная цивилизация» и закономерностей развития ВЦ (он изучает лишь физико-технические закономерности) «мы будем исходить из антропоморфных представлений, т. е. считать, что на других планетах жизнь образуется на белковой основе и разум возник путем эволюции, а цивилизации, подобные нашей, носят технологический характер и состоят из сообщества людей, обладающих разумом»4.

В работах, посвященных закономерностям развития ВЦ, действие антропоморфных представлений оказывается доминирующим; все серьезные исследования по проблеме ВЦ, касающиеся собственно социального аспекта, представляют ВЦ как некую космическую и одновременно прогностическую модель человечества, его современного (а в основном будущего) развития, «очищенную» от случайностей и «специфики» сугубо земного варианта социальной формы движения материи. Это и понятно: единственным известным социальным объектом познания в космосе до сих пор остается наше земное общество и вполне естественным познавательным приемом является его исследование, абстрагирование от некоторых особенностей, выделение наиболее существенного, анализ перспектив и условий развития на Земле и в космосе. Современное и будущее человечество дает основу для гипотез и расчетов возможного развития гипотетических ВЦ; наше общество — пока единственно приемлемая модель для наиболее правдоподобных суждений об иных представителях социальной ступени развития материи. И до тех пор, пока не использованы все информационные возможности этой антропоморфной модели, мы вряд ли приблизимся существенно к обнаружению ВЦ. А такие возможности еще не исчерпаны, и даже сама методологическая установка на необходимость более глубокого исследования инвариантно-космических характеристик человечества для позитивного сдвига в социальных аспектах проблемы ВЦ еще не является достаточно осознанной как единственно адекватная на сегодня общая стратегия поиска ВЦ.

Можно присоединиться к мнению Г. М. Идлиса, что «решение проблемы CETI позволило бы нам воспользоваться помощью, опытом или примером других, более развитых цивилизаций»5. Однако, коль скоро этого не произошло, дело обстоит по-другому: наша цивилизация является информационной моделью, из которой мы черпаем гипотетическое знание о ВЦ. И пока этот опыт и пример не будет как следует изучен и не получит соответствующую «космическую интерпретацию», надеяться на помощь иных цивилизаций было бы упованием на чистую случайность. Этот поиск носил бы весьма неопределенный характер, как и посылка всенаправленного сигнала с целью дать информацию иным цивилизациям о своем существовании (к нецелесообразности реализации этого плана постепенно, исходя из разных соображений, приходят исследователи проблемы ВЦ).

Вот почему исследование общих законов и перспектив развития человечества не только необходимо для решения глобальных проблем современности, но и является центром притяжения социальной проблематики ВЦ. Фактически все ученые, говоря о закономерностях развития ВЦ, исследуют возможные характеристики эволюции земной цивилизации, пытаются их космизировать, представить как некие общие черты всех КЦ. Здесь наблюдается явный стык проблематики ВЦ с глобальной проблематикой, хотя исследователи глобальных проблем, говоря о возможных путях развития человечества, как правило, не делают попыток их косми-зации, «вращаясь» в мире геоцентрических представлений. Сама проблема ВЦ в принципе не только общенаучна, но и в известном смысле глобальна.

Какие бы вопросы о проблеме ВЦ ни взяли, мы обязательно будем исходить — явно или же имплицитно — из того, что рассматриваем иную жизнь и цивилизацию в космосе, сущностно «похожие» на земную жизнь и человечество. Такое предположение выступает как основной теоретико-познавательный принцип всех исследований по проблеме ВЦ, и его сознательная ликвидация означала бы либо закрытие проблемы, либо перевод ее в область лишенной почвы (земной) фантастики (ненаучной). Поэтому данный принцип выступает как вполне правомерный методологический принцип, который должен быть четко выделен и осознан как пока единственно эффективный принцип теоретического приращения знаний о ВЦ.

В ходе исследования проблемы ВЦ реально решаются различные задачи, соответствующие упомянутым двум целям. Например, при исследовании и построении языка для межзвездных передач, решении логических и семиотических проблем происходит дальнейшее обогащение и обобщение теории знаковых систем, что положительно влияет на соответствующие области знания. В про- | цессе этих разработок выясняется, что первоначально предназначенные для связи с ВЦ информационные средства либо полностью, либо в значительной степени носят антропоморфный характер (например, линкос Фройденталя рассчитан на наличие у коммуниканта понятий, которые уже известны людям). Необходимо освободить эти средства от антропоморфного содержания. По-видимому, это возможно, как предлагал на Таллинском симпозиуме Б. Н. Пановкин, при использовании автонимных структур, когда знаковые структуры совпадают со своим содержанием и тем самым оказываются простыми и удобными для информационных передач, во всяком случае для первоначальных информационных контактов (а затем появится возможность по взаимному соглашению переходить к «невырожденным», подлинно знаковым сообщениям). Автонимные сообщения также имеют значение, ибо несут информацию о наличии другой цивилизации. Тем самым исследование логических и логико-семиотических аспектов проблемы ВЦ оказывает позитивное влияние на разработку ряда разделов соответствующих наук, содействует их космизации. Реализация задачи поиска цивилизации в иных мирах требует более пристального и обобщенного взгляда на достижения человеческой цивилизации, на ее культурный потенциал. В межзвездный зонд «Вояджер» попытались вложить (насколько удачно — это другой вопрос) обобщенную информацию об истории и деятельности нашей цивилизации, дающую представление о человеке и человечестве. Посылки такого рода информации — чрезвычайно ответственное мероприятие, оно требует анализа уровня развития человеческой культуры к моменту запуска межзвездного зонда. Чтобы успешно выполнить эту задачу, необходимы большая предварительная работа по определению главных достижений социокультурного развития, взгляд на культуру с космических позиций, с возможной точки зрения иных представителей социальной формы движения материи во Вселенной.

Новый подход к изучению некоторых памятников культуры проявляется и в развертывании гипотезы палеовизитов. Это, на наш взгляд, будет содействовать более адекватной интерпретации результатов развития ранее существовавших земных цивилизаций и исключит имеющие место околонаучные спекуляции.

Ряд вопросов, возникающих при анализе проблемы CETI , выявляет аналогию с глобальными проблемами человечества. Например, как подчеркнул В. С. Троицкий, передача информационных сигналов большой мощности связана с существенными энергетическими трудностями6. Как показал К. К. Ребане, посылка специального мощного сигнала в космос (для заявления о своем существовании) сопряжена с сильной термодинамической нагрузкой на сферу обитания цивилизации, что в принципе может исключить использование таких сигналов7. Это означает, что КЦ могут предпочитать обеспечивать себя сырьем и энергией, чем другие цивилизации космоса — информацией. Учитывая, что на определенном этапе развития цивилизации (а это показывает история человечества) возникает экологическая проблема, которая требует непрерывного разрешения (если цивилизация и далее прогрессивно развивается), ясно, что посылка мощных радиосигналов в космос и охрана окружающей среды находятся в состоянии противоречия.

Вообще, если взять работы, где обсуждаются закономерности развития ВЦ (физические, технические, социально-экономические и другие — см. упомянутые статьи В. С. Троицкого и Г. М. Идли-са), то мы увидим, что развиваемые в них идеи очень напоминают то, чем занимаются ученые, исследующие глобальные проблемы НТР8, и особенно глобальное моделирование. Так, обсуждая проблему развития цивилизаций космоса, В. С. Троицкий анализирует такие количественные характеристики, как пространство заселения, общая численность населения, поверхностная и объемная плотность населения, общая потребляемая энергия, энергия на одного потребителя, объем накопленной информации, ее количество на одного потребителя и т. д. Подобного же рода исследования, но более заземленного характера, проводят и специалисты в области глобальных проблем, в частности авторы отчетов Римскому клубу и советские ученые, занимающиеся глобальным моделированием. Разумеется, они не переносят эти знания на гипотетические ВЦ, их мысли, как правило, движутся в рамках земных представлений об ограниченности жизнедеятельности нашей цивилизации масштабами планеты. Ряд результатов, полученных при разработке глобальных проблем НТР, «очищенных» от специфических земных черт и конъюнктурных нюансов, может быть использован и в развитии социального аспекта проблемы ВЦ, так же как последние дают новые стимулы, точки роста для новых подходов в рамках глобалистики. Основным из этих стимулов, на наш взгляд, является принципиальный разрыв «цепей» геоцентризма, показ того, что будущее нашей цивилизации и позитивное решение глобальных проблем отныне уже не могут обойтись без освоения космоса. Учет этой космической реальности и перспективы существенно «космизирует» разработки экологической и других глобальных проблем современности. Если бы удалось не только теоретически, но и эмпирически установить существование ВЦ, то, вне всякого сомнения, в нашем миропонимании, в науке произошла бы новая революция. Пока это лишь предвидение революции, и разработки проблемы ВЦ как раз и представляют собой те «строительные леса», которые могут окружить будущее «здание». Но в том-то и особенность проблемы ВЦ в ее нынешней доэмпирической стадии, что к эмпирии мы не сможем перейти случайно, скажем, устремив антенну радиотелескопа в наугад выбранное звездное скопление. Сейчас для нас важнее хорошая «гипотетическая теория», из которой следовала бы эффективная исследовательская программа, нежели сверхмощный телескоп, улавливающий «все шорохи» космоса. Видимо, для получения даже простейшей эмпирической информации о наличии в космосе иных цивилизаций потребуется создание весьма сложной гипотетической теории ВЦ, в которой в космическом ракурсе было бы обобщено наше понимание генезиса, развития и сущности человеческой цивилизации. Лишь тогда возникнет обоснованная надежда, что теория «сработает», предсказав надежный путь поиска ВЦ на основе описания и объяснения сущностных, глубинных характеристик и тенденций развития земного представителя социальной ступени развития во Вселенной.

Предположим, что это нам удалось. Возникает, однако, вопрос: что же, это наша конечная цель — узнать, что мы не одиноки в космосе? Или, может быть, за этим кроется нечто более важное для нас, чем простое любопытство в отношении космоса и наших собратьев по разуму? И ответ здесь есть. Его лишь мимоходом касаются исследователи проблемы ВЦ, ибо для них сейчас главное — поиск гипотетических обитателей Вселенной. Они пока не думают о последствиях, зато для фантастов это излюбленная тема. Фантасты легко (в духе своего жанра) перескакивают через малоинтересный для них этап поиска и даже установления контакта и рисуют картины развития межцивилизационных контактов, в основном беря за образцы не лучшие времена и формы взаимодействия людей на Земле.

Результаты или последствия получения фундаментальной эмпирической информации о том, что ВЦ существуют, конечно же, выходят за рамки приращения нового знания, как и простого ценностно-мировоззренческого их осмысления. Мы ждем большего, а именно: применения этих знаний и особенно той научной информации, которую мы сможем получить о ВЦ и от них. Решение проблемы ВЦ будет иметь не только «фундаментальную эффективность», но и «эффективность прикладную» в том смысле, что может принести пользу нашей цивилизации, развить ее науку, технику, производство, культуру, содействовать качественному скачку в развитии НТР.

Но пока цивилизаций вне Земли не обнаружено, мы можем извлекать эту информацию из чисто теоретического «контакта» с ВЦ как с гипотетическим объектом, «космической копией» нашей цивилизации. Как контакт с реальными ВЦ, так и «контакт» через познание гипотетических ВЦ может принести пользу, играя роль стимулятора познания глобально-космических характеристик человечества, познания его как единого целого, взаимодействующего с космосом, прогнозирования и моделирования развития земной цивилизации, особенно в случае нашего практического одиночества во Вселенной9. Разработки проблемы ВЦ в социально-философском и методологическом ракурсе помогут шире использовать творческий потенциал, накопленный марксистско-ленинской теорией, получить ценные обобщающие знания, которые можно будет использовать не только для поиска ВЦ, но прежде всего для более глубокого познания человечества, его сущностных космических характеристик и тенденций развития и в особенности для развертывания процесса освоения космоса. Нужно иметь в виду, что проблема ВЦ для нашей цивилизации тесно связана с проблемами космонавтики и дальнейшее продвижение в глубины Вселенной — это освоение не только объектов неживой природы, но и предполагаемых наукой более высоких форм движения материи, в том числе «социального космоса». Однако освоение «социального космоса», как следует из изложенного в книге, представляет собой проблему принципиально совершенно иную по сравнению с исследованием неживой природы космоса. Оно требует акцента не на технических или естественнонаучных вопросах, а на социальных аспектах, углубленной разработки последних, концентрации внимания на кардинальных проблемах социального прогресса. В этом, на наш взгляд, особенность новой методологической ориентации разработки проблемы ВЦ на современном этапе, обеспечивающая ей не только вклад в развитие проблем мировоззрения и НКМ, но и определенную социальную эффективность и актуальность, подлинно гуманистическую направленность на всестороннее и обстоятельное изучение человека и общества в его земной реальности и космической перспективе.

ПРИМЕЧАНИЯ

Введение

1 То же можно сказать и о понятиях «внеземная цивилизация», «космическая цивилизация», «контакт цивилизаций» и т. п. Причиной этого служит в первую очередь отсутствие в рассматриваемой области исследований единой теоретической системы. Одной из задач нашей работы и является формирование некоторых компонентов такой системы.

2 См.: Школенко Ю. А. Философские аспекты проблемы внеземных цивилизаций//Философские науки. 1979, № 4. С. 137.

3 Логика научного исследования. М., 1965. С. 15.

4 Предпосылки проблемы сущности эмпиричны преимущественно, но не исключительно, так как «чисто эмпирического» познания, абсолютно свободного от теории, как известно, не существует.

5 Кузнецова Н. И., Шрейдер Ю. А. Методологические установки и пути научного поиска//Комплексный подход к научному поиску: проблемы и перспективы. Ч. I. Свердловск, 1979. С. 78.

6 Фаддеев Е. Т. К. Э. Циолковский как предтеча астросоциологии//Труды V и VI Чтений К. Э. Циолковского. Секция «Исследование научного творчества К. Э. Циолковского». М., 1972. С. 13.

7 Фесенкова Л. В. Методологические аспекты исследований жизни в космосе. М., 1976. С. 52.

8 Старостин А. М. Некоторые методологические проблемы астросоциологии//Труды XIII Чтений К. Э. Циолковского. Секция «К. Э. Циолковский и философские проблемы освоения космоса». М., 1980. С. 25.

9 См.: Школенко Ю. А. Указ. соч. С. 137.

10 Нельзя сказать, что философию «интересует» только «мир в целом» (См.: Кедров Б. М. По поводу трактовки предмета марксистской философии как «мира в целом»//Вопросы философии. 1979. № 10).

11 Фесенкова Л. В. Указ. соч. С. 72.

12 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 548.

13 Юдин Э. Г. Системный подход и принцип деятельности. М., 1978. С. 62.

14 Этот термин пока не общепринят. Предлагаются и другие наименования с польск. М., 1968. С. 15), «экзосоциология» (Каплан С. А. Экзосоциология — поиск сигналов внеземных цивилизаций//Внеземные цивилизации. М., 1969. С. 9) и т. д. Какое из названий закрепится в науке — покажет время, но важно отличать «внеземную социологию» от теории и техники контактов с ВЦ. В этом плане название работы С. А. Каплана не вполне точно.

15 См.: Шварцман В. Ф. Поиск внеземных цивилизаций — проблема наукиили культуры в целом?//Труды XVII Чтений К. Э. Циолковского. Секция «К. Э. Циолковский и философские проблемы освоения космоса». М., 1983.

16 Фесенкова Л. В. Указ. соч. С. 11.

17 Кузнецов Б. Г. Наука в 2000 году. М., 1969. С. 15—16.

18 Юдин Э. Г. Указ. соч. С. 356.

19 См.: Школенко Ю. А. Указ. соч. С. 135.

20 См.: Труды Чтений К. Э. Циолковского. Секция «К. Э. Циолковский и философские проблемы освоения космоса».

21 Фесенкова Л. В. Указ. соч. С. 5.

22 См.: Мирский Э. М. Междисциплинарные исследования и дисциплинарная организация науки. М., 1980. С. 249—251.

Глава I

1 См.: Кудрин В. Б. Гравитационные волны — средство связи с высокоразвитыми цивилизациями//Природа. 1973. № 6; Шварцман В. Ф. Эксперимент МАНИЯ и возможности поиска внеземных цивилизаций в оптическом диапазоне//Проблема поиска внеземных цивилизаций. М., 1981- Jones D. М . A New Possibility for CETI//Spaceflight. 1977. Vol. 19. N 3; Fabian A. C. Signalling over Interstellar Distances with X-Rays//JBIS. 1977. Vol. 30. N| 3; Pasachoff /., Kutner M. L. Neutrinos for Interstellar Communications//Cosmic Search. 1979. Vol. 1. N 3; Yokoo H., Oshima T. Is Bacteriophage РhiХ174 DNA a Message from Extraterrestrial Intelligence?//Icarus. 1979. Vol. 38. N 1; Freitas R. A., Jr. Interstellar Probes: a New Approach to SETI//JBIS. 1980. Vol. 33, N 3; etc.

2 См.: Троицкий В. С, Бондарь Л. Н., Стародубцев А. М. Поиск спорадического радиоизлучения из космоса//Успехи физических наук. 1974. Т. 113, № 4; Кардашев Н. С. Стратегия и будущие проекты С£Т///Проблема поиска внеземных цивилизаций; Black D . et al. Searching for Extraterrestrial Intelligence//Mercury. 1977. Vol. 6. N 4; Edelson R. An Observational Program to Search for Radio Signals from Extraterrestrial Intelligence through the Use of Existing Facilities//Acta Astronautica, 1979, Vol. 6. N 1—2; Tarter J. et al. A High-sensivity Search for Extraterrestrial Intelligence at Л, 18 cm.//Icarus. 1980. Vol 42. N 1; Horowitz P., Foster J. Project Sentinel: Ultra-NarrowbandSETI at Harvard/Smithsonian//Search for Extraterrestrial Life- Recent Developments. Dordrecht, 1985; Dixon R. S. The Ohio SETI Program' — the First Decade//Ibidem; Werthitner D., Tarter J., Bower S. The Serendip II Design//Ibidem.

3 См., например: Шкловский И . С . О возможной уникальности разумнойжизни во Вселенной//Вопросы философии. 1976. № 9.

4 См.: Кардашев Н. С. О стратегии поиска внеземных цивилизаций//Астрономия, методология, мировоззрение. М., 1979.

5 Строго говоря, предметом рассмотрения в этом параграфе явится не столько реальная история проблемы ВЦ, сколько то, что И. Лакатос называл «внутренней», реконструированной историей (См.: Лакатос И. История науки и ее рациональные реконструкции//Структура и развитие науки/Пер, с англ. М., 1978). Мы не можем указать всеобъемлющей работы по собственно историческому аспекту этой проблемы, но ряд существенных моментов ее истории был затронут в книгах: Фламмарион К. Жители небесных миров с точки зрения строго научной, философской и фантастической/Пер, с франц. Спб. 1876* Салливан У. Мы не одни/Пер, с англ. М., 1967; Christian J . (Ed.). Extrater restrial Intelligence: the First Encounter. Buffalo, 1976; Dick S. J. Plurality of Worlds: The Origins of the Extraterrestrial Life Debate from Democritus to Kant. Cambridge, 1982; в статьях: Berman L. What it Was Like Before Ozma//Cosmic Search, 1979. Vol. 1. N 4; Bell T. The Grand Analogy: History of the Idea of Extraterrestrial Life//Cosmic Search. 1980. Vol. 2. N 1; Tipler F. J. A Brief History of Extraterrestrial Intelligence Concept//QJRAS. 1981. Vol. 22. N 2.

6 См.: Раджабов У. А. Становление идеи симметричной Вселенной в кос-мологии//Астрономия, методология, мировоззрение. С. 193—194.

7 Фесенкова Л. В. Методологические аспекты исследований жизни в космосе. М., 1976. С. 20.

8 Цит. по: Фламмарион К. Указ. соч. С. 190—191.

9 См.,- Лукреций. О природе вещей. М., 1958. С. 88—89.

10 См.: Раджабов У. А. Указ. соч. С. 193.

11 См., например: Чаша Востока. Нью-Йорк, 1925.

12 См.: Марков М. А. О природе материи. М., 1976. С. 131—171.

13 См.: Мицкевич Н. В. Парадоксы пространства—времени в современной космологии//Астрономия, методология, мировоззрение. С. 179.

14 Казютинский В. В. Космология, картина мира и мировоззрение//тамже. С. 244.

15 См., например: Лосева И. Н. Проблемы генезиса науки. Ростов н/Д., 1979; Старостин Б. А. Параметры развития науки. М., 1980; Лазарев Ф. В., Трифонова М. К. Структура познания и научная революция. М., 1980; Наука. Закономерности ее развития. Томск, 1980; Раджабов У. А. Динамика естественнонаучного знания. М., 1982; Toulmin S. The Philosophy of Science. L, 1953; Kuhn T. S. The Structure of Scientific Revolutions. Chicago, 1962; Laka tos I. Falsification and the Methodology of Scientific Research "Programme//Criticism and the Growth of Knowledge. Cambridge, 1970; Feyerabend P. Against Method: Outline of Anarchistic Theory of Knowledge//Minnesota Studies in the Philosophy of Science. Vol. 4. 1970.

16 Кун Т. Структура научных революций/Пер, с англ. М., 1975.

17 Там же. С. 11.

18 Лакатос И. История науки и ее рациональные реконструкции//Структура и развитие науки. С. 217.

19 См.: Кун Т. Замечания на статью И. Лакатоса//Там же. С. 270.

20 См.: Лакатос И. Ответ на критику//Там же. С. 324, 327, 329.

21 См.: Косарева Л. М. Предмет науки. М., 1977. С. 94—97.

22 См.: Там же. С. 39—40, 138—139.

23 См.: Огурцов А. П. Дисциплинарное знание и научные коммуникации// Системные исследования. 1979. Ежегодник. М., 1980. С. 324; Рузавин Г. И. Развитие теоретических форм познания в процессе научного исследования// Вопросы философии. 1980, № 3. С. 73.

24 См.: Жученко А. А., Урсул А. Д. Стратегия адаптивной интенсификации сельскохозяйственного производства. Кишинев, 1983. С. 7—8.

25 См.: Грязное Б. С. О соотношении проблем и теорий//Природа. 1977. № 4.

26 Лакатос И. Ответ на критику. С. 327.

27 См.: Бруно Дж. О бесконечности, вселенной и мирах//£р</мо Дж. Диалоги. М., 1949.

28 Строго говоря, термин «внеземные цивилизации» здесь не совсем уместен — он стал употребляться лишь в середине XX в. Еще и сейчас с ним конкурирует понятие «внеземной разум»; до этого широкое распространение имел термин «обитаемые миры». Мы, однако, будем пользоваться термином «внеземные цивилизации» в применении ко всему научному этапу развития этой проблемы.

29 Фонтенель Б. Рассуждения о множественности миров//Фонтенель Б. Рассуждения о религии, природе и разуме. М., 1979. С. 107.

30 См.: Berman L . Op. cit. P. 18.

31 См.: Фесенкова Л. В. Указ. соч. С. 34—36.

32 Фламмарион К- Указ. соч. С. 276.

33 Фламмарион К. Многочисленность обитаемых миров/Пер, с франц. М., 1908. С. 144.

34 См.: Кант И . Сочинения. Т. 1. М., 1963. С. 252.

35 Flammarion С . La Pluralite des Mondes habites. Paris, 1864; Flamma rion C. Les Mondes imaginaires et les Mondes reels. Paris, 1872. Эти работы были переведены на русский язык. См.: Фламмарион К- Множественность на селенных миров и условия обитаемости небесных земель с точки зрения астрономии, физиологии и естественной истории. Спб., 1898; Он же. Жители небесных миров с точки зрения строго научной, философской и фантастической.

36 См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 248.

37 Фламмарион К. Многочисленность обитаемых миров. С. 181, 198. Сходные взгляды можно найти также в книге: Brewster D. More Worlds Than One: The Creed of the Philosopher and the Hope of the Christian. L., 1870.

294

38 Вернее — с целью доказать, что она на Марсе существует. Накал эмоций вокруг проблемы ВЦ, резкое размежевание сторонников и противников идеи жизни и разума вне Земли существенно превыщали (и нередко превышают сейчас) принятые в науке нормы. Это, впрочем, характерно для исследований, затрагивающих мировоззренческую проблематику.

39 Collier's Weekly. 1901. Vol. 26. N 19. P. 4. (Cited ace. to: Anderson L. Extra-Terrestrial Radio Transmissions//Nature. 1961. Vol. 190. N 4773. P. 374).

40 См.: Bertnan L . Op. cit. P. 18.

41 См.: Фаддеев Е. Т. К. Э. Циолковский как предтеча астросоциологии// Труды V и VI Чтений К. Э. Циолковского. Секция «Исследование научного творчества К. Э. Циолковского». М., 1972.

42 См.: Циолковский К. Э. Научная этика. Калуга, 1930. С. 2.

43 Nature. 1931. Vol. 128. N 3234. P. 722.

44 Cocconi G., Morrison Ph. Searching for Interstellar Communications// Nature. 1959. Vol. 184. N 4690.

45 CETI — от англ. „Communication with Extra-Terrestrial Intelligence" — «связь с внеземным разумом». Более поздний термин «проблема SETI » (от англ. „Search for Extra-Terrestrial Intelligence" — «поиск внеземного разума») также употребляется преимущественно для обозначения радиопоиска, хотя в самом названии такое ограничение не заложено.

46 Маковецкий П. В. Новая Лебедя — синхросигнал для внеземных цивилизаций//Астрономический журнал. 1977. Т. 54. № 2; Он же. Эффективность привязки позывных внеземных цивилизаций к естественным явлениям // Известия вузов. Радиофизика. 1978. Т. 21. № 1.

47 В § 3 мы рассмотрим результаты некоторых предварительных исследований такого рода.

48 См.: Кун Т. Структура научных революций. С. 39.

49 Bracewell R. N. Communications from Superior Galactic Communities //Nature. 1960. Vol. 186. N 4726. Статья переведена на русский язык: Брей суэлл Р. Сигналы высокоразвитых галактических цивилизаций // Межзвездная связь/Пер. с англ. М., 1965. С. 271—277.

50 Dyson F. J. Search for Artificial Stellar Sources of Infrared Radiation //Science. 1960. Vol. 131. N 3414. Статья переведена на русский язык: Дайсон Ф. Поиски искусственных звездных источников инфракрасного излучения//Межзвездная связь. С. 121—124.

51 Hoerner S. von. The Search for Signals from Other Civilizations // Science. 1961. Vol. 134. N 3493. Статья переведена на русский язык: Хорнер С. Поиски сигналов от других цивилизаций // Межзвездная связь. С. 278—295.

52 Брейсуэлл Р. Указ. соч. С. 274.

53 Загадка, случайност или шега?//Космос (София). 1973. № 2; Шпилев ский А. В. Новая интерпретация таинственного радиоэха // Земля и Вселенная. 1976. № 2; Lunan D. Space Probe from Epsilon Bootis//Spaceflight. 1973. Vol. 15. N 4; Geisler W. Lacznosc z cywilizacjami pozaziemskimi// Astronautyka (Warszawa). 1977. T. 20. N 2.

54 См., например: Гиндилис Л . М. Модель контакта, а не доказательство зонда //Земля и Вселенная. 1976. № 2; Lunan's theory junked//Astronomy. 1975. Vol. 3. N 3; Bracewell R. The Opening Message from an ExtraterrestrialProbe//Astronautics and Aeronautics. 1973. Vol. 11. N 5.

55 См.: Программа исследований по проблеме связи с внеземными цивилизациями. М., 1974. С. 19.

56 Ф. Дайсон сомневался, возможна ли такая сфера даже теоретически, и иногда предпочитал говорить не о сплошной поверхности, а об «облаке несвязанных объектов» (См.: Artificial Biosphere // Science. 1960. Vol. 132. N 3421. P. 252—253).

57 Кардашев Н. С. Астрофизический аспект проблемы поиска сигналов внеземных цивилизаций//Внеземные цивилизации. М., 1969. С. 71—74.

58 Проблема CETI (Связь с внеземными цивилизациями) / Пер. с англ. М., 1975. С. 167—172.

59 O'Neill G. К . The Colonization of Space//Physics Today. 1974. Vol. 27. N 9; O'Neill G. K- The High Frontier: Human Colonies in Space. N. Y., 1977.

60 См., например: Каплан С. А., Кардашев Н. С. Астроинженерная деятельность и возможности ее обнаружения // Проблема поиска внеземных цивилизаций.

61 v=vo<2 , где v — доля звезд, имеющих в настоящее время технически развитые цивилизации; Vo — доля звезд, имеющих планеты, пригодные для развития жизни; Q — «фактор повторяемости», т. е. коэффициент, учитывающий возможность того, что на планетах могут поочередно возникнуть несколько цивилизаций; Т —возраст самых старых звезд; / — средний срок существования цивилизации.

62 См.: Хорнер С. Указ. соч. С. 282.

63 Урсул А. Д. Освоение космоса. М., 1967; Он же. Человечество. Земля, Вселенная. М., 1977; Фаддеев Е. Т. Космонавтика и общество. Ч. 2. М., 1970; Он же. Идея бессмертия человечества у К. Э. Циолковского // Философские науки. 1975. № 2; Руткевич М. Н. Диалектический материализм. М., 1973. С. 486.

64 Проблема CETI . С. 218. См. также: Гиндилис Л. М., Пановкин Б. Н. Методология оценки числа внеземных цивилизаций // Астрономия, методология, мировоззрение. С. 336—337.

65 Хорнер С. Осуществимы ли космические полеты? // Межзвездная связь. С. 176. Противоположное мнение было высказано, в частности, К. Саганом (См.: Sagan С . Direct Contact Among Galactic Civilizations by Relativistic Interstellar Spaceflight//Planetary and Space Science. 1963. Vol. 11. N 5), но большинство исследователей проблемы CETI склонялись все же к точке зрения С. фон. Хорнера.

66 Проблема CETI . С. 12.

67 Показательна в этом смысле тематика докладов на конференциях по проблеме CETI . Вероятно, первой конференцией, на которой представители гуманитарных наук присутствовали не только в качестве слушателей, была Всесоюзная школа-семинар по проблеме CETI , состоявшаяся в октябре 1975 г. на Специальной астрофизической обсерватории АН СССР. Труды школы-семинара опубликованы в сборнике «Проблема поиска внеземных цивилизаций».

68 Файн Т. Природа вероятностных утверждений в дискуссиях о распространенности внеземного разума // Проблема CETI ; Гиндилис Л. М., Панов кин Б. Н. Указ. соч.; Гиндилис Л. М. К методике оценки числа коммуникативных цивилизаций в Галактике // Проблема поиска внеземных цивилизаций.

69 Линейная в смысле сохранения существующей формы функциональной зависимости тех или иных параметров от времени и в рассматриваемом будущем, но не в смысле линейного закона изменения этих параметров.

70 Кардашев Н. С. Передача информации внеземными цивилизациями// Астрономический журнал. 1964. Т. 41. Вып. 2.

71 Кардашев Н. С. О стратегии поиска внеземных цивилизаций. С. 318.

72 См.: Шоломицкий Г. Б. Флуктуации потока СТА-102 на волне 32,5 см// Астрономический журнал. 1965. Т. 42. Вып. 3.

73 См.: Sagan С . On the Detectivity of Advanced Civilizations // Icarus. 1973. Vol. 19. N 3; См. также: Проблема CETI . С. 184—185.

74 Кардашез Н. С. О стратегии поиска внеземных цивилизаций. С. 318.

75 См. таблицу в работе: Тартер Дж. Обзор экспериментальных исследований по поиску сигналов ВЦ//Проблема поиска жизни во Вселенной. М., 1986. С. 170—181.

76 Исключениями являются исследование группой Г. Б. Шоломицкого квазаров СТА-21 и СТА-102 в 1964—65 гг.; поиск сигналов от галактики 1934—63,

296

организованный К. Келлерманном в 1966 г. на радиоастрономической обсерватории в Парксе, Австралия; эксперимент К. Сагана и Ф. Дрейка на обсерватории Аресибо по поиску цивилизаций II типа в Местной группе галактик (1975—76 гг.); анализ с позиций CETI результатов наблюдений линий воды и гидроксила в 25 шаровых скоплениях, выполненный на обсерваториях Аресибо, Хейстак и Парке (1978 г.); поиск импульсных сигналов из центра Галактики, осуществленный в 1981 г. в рамках проекта «Сигнал» на Вестерборкском радиотелескопе, Нидерланды (См.: Тартер Дж. Указ. соч.). Что касается «активных» экспериментов (посылка радиосигнала к шаровому скоплению М 13; установка «информационных пластин» на космических зондах «Пионер» и «Вояджер»), то они носили скорее символический характер и поэтому вряд ли могут рассматриваться как заметный этап в эволюции проблемы.

77 Проблема CETI . С. 220.

78 См.: Кардашев И. С. Последние исследования CETI в СССР. Пре- принт-279. Институт космических исследований АН СССР. М., 1976.

79 См.: Рудницкий Г. М. Сигнал внеземной цивилизации? // Земля и Вселенная. 1980. (№ 5; Tarter /., Israel F. P. Symbiotic Approach to SETI Observations//Acta Astronautica. 1982. Vol. 9. N 6—7; Tarter I. et al. Recent SETI Observations at Arecibo//Acta Astronautica. 1983. Vol. 10. N 5—6; Biraud F. SETI at the Nancay Radiotelescope//Acta Astronautica, 1983. Vol. 10. N 11; Vallee J. P., Simatd — Normandin M. Observational Search for Polarized Emission from Space Vehicles (Communication Relays near the Galactic Centre) // Astronomy and Astrophysics. 1985. Vol. 243. N 2; Heidmann I. Emission radio anormal provenant de la direction d'une etoile//Comptes rendus hebdomadaires de seances de 1'Academie des sciences. Paris, 1986. T. 303. Serie II. N 1.

80 См.: Архипов А. В. О вероятных местах расположения внеземных цивилизаций. Препринт № 303. ИРЭ АН УССР. Харьков, 1986.

81 См.: Кардашев Н. С. Астрофизический аспект поиска сигналов внеземных цивилизаций. С. 69—71; Покровский Г. И. Два возможных объекта поисков высокоразвитых цивилизаций//Природа. 1973. № 6.

82 См., например: Страйжис В. Некоторые астрономические явления как возможный результат деятельности высокоразвитых цивилизаций // Проблема поиска жизни во Вселенной; Slysh V . I . A Search in the Infrared to Microwave for Astroengineering Activity // The Search for Extraterrestrial Life: Recent Developments. Dordrecht, 1985.

83 См.: Цуриков В. М. Имитация маловероятных событий с целью привлечения внимания других цивилизаций//XXXIII Всесоюзная научная сессия, посвященная Дню радио. Аннотации и тезисы докладов. М., 1978.

84 Липунов В. М., Сурдин В. Г. Загадка SS 433//Земля и Вселенная. 1980. № 4; Колыханов П. И., Любарский Ю. Э. Уникальный объект SS 433 // Природа. 1981. № 12.

85 См., например: Сучкин Г. Л. Лагранжевы точки в проблеме поиска ВЦ// Поиск разумной жизни во Вселенной. С. 44; Freitas R. A., Ir., Values F. A Search for Natural or Artificial Objects Located at the Earth-Moon Libration Points // Icarus. 1980. Vol. 42. N 3.

86 См.: Lawton А . Т ., Newton S. I. Long Delayed Echoes — the Search for a Solution//Spaceflight. 1974. Vol. 16. N 5; Lawton А . Т ., Newton S. I. Long Delayed Echoes-, the Trojan Ionosphere//JBIS. 1974. Vol. 27. N 12.

87 Кардашев Н. С. Астрофизический аспект проблемы поиска сигналов внеземных цивилизаций. С. 29.

88 В разных вариантах: „Where is Everybody?", „Where are They?", etc. Э. Ферми высказал свою мысль в неформальной беседе с коллегами по Лос- Аламосской ядерной лаборатории. Его слова были сохранены не привычным — печатным — способом, а в «устной традиции» науки. Все же можно полагать, что это не просто апокриф (См., например: Sagan С. Direct Contact Among Galactic Civilizations by Relativistic Interstellar Spaceflight. P. 495; The Fermi Paradox: a Forum for Discussion//JBIS. 1979. Vol. 32. N 11. P. 424—425).

297

89 Шкловский И . С . Указ. соч. С. 89.

90 См.: Hart M. H. An Explanation for the Absence of Extraterrestrials on Earth//QJRAS. 1975. Vol. 16. N 2.

91 Кардашев Н. С. О стратегии поиска внеземных цивилизаций. С. 306.

92 Тартер Дж. «Космический стог сена» и современные программы SETI в США//Проблема поиска жизни во Вселенной. С. 223.

93 Кардашев Н. С. Астрофизический аспект проблемы поиска сигналов внеземных цивилизаций. С. 42. См. также: Бирюков Б. В., Широков Ф. В. О «Сумме технологии», о человеке и роботах, о науке... (Послесловие) // Лем С. Сумма технологии / Пер. с польск. М., 1968. С. 560.

94 См., например: Viewing D. Directly Interacting Extra-Terrestrial Technological Communities //JBIS. 1975. Vol. 28. N 11. P. 742; The Fermi Paradox: a Forum for Discussion.

95 См.: Hart M . H . Op. cit.; Шкловский И. С. Указ. соч.

96 См.: Лем С. Указ. соч.; Шкловский И. С. Проблема внеземных цивилизаций и ее философские аспекты//Вопросы философии. 1973. № 2; Троиц кий В. С. К вопросу о населенности Галактики//Астрономический журнал. 1981. Т. 58. № 5.

97 Шкловский И. С. О возможной уникальности разумной жизни во Вселенной. С. 83.

98 См.: The Fermi Paradox: a Forum for Discussion. P. 425.

99 См.: Троицкий В. С. Развитие внеземных цивилизаций и физические закономерности // Проблема поиска внеземных цивилизаций.

100 Результатом этого является так называемый «круг в объяснении» (См.: Никитин Е. П. Объяснение—функция науки. М., 1970. С. 36—38); Он же. Научные основания проблемы существования и поиска внеземных цивилизаций//Проблема поиска жизни во Вселенной. С. 14.

101 Принятие соответствующей парадигмы автоматически переводит в разряд «неосмысленных» все вопросы, связанные с возможной космической деятельностью цивилизаций, проявлениями контакта и т. п.

102 См.: Barloch D. The Absence of Extraterrestrials on Earth//QJRAS. 1977. Vol. 18. N 1; Barloch D. Correspondence // QJRAS. 1978. Vol. 19. N 2; The Fermi Paradox: a Forum for Discussion. P. 425—427; Tipler F. J. Extraterrestrial Intelligent Beings do not Exist // QJRAS. 1980. Vol. 21. N 3; Tipler F. J. Additional Remarks on Extraterrestrial Intelligence // QJRAS. 1981. Vol. 22. N 3. Singer С E. Galactic Extraterrestrial Intelligence I//JBIS. 1982. Vol. 35. N 3.

103 См.: Schwartzman D. W. The Absence of Extraterrestrials on Earth and the Prospects for CETI // Icarus. 1977. Vol. 32. N 4; Kuiper Т . В . Н ., Morris M. Searching for Extraterrestrials Civilizations//Science. 1977. Vol. 196. N 4290; Herbison-Evans D. Extraterrestrials on Earth // QJRAS. 1977. Vol. 18. N 4; Step- henson D. G. Extraterrestrial Cultures within the Solar System? // QJRAS. 1979. Vol. 20. N 4; Freitas R. A., Jr. Extraterrestrial Intelligence in the Solar System: Resolving the Fermi Paradox//JBIS. 1983. Vol. 36. N 11.

104 Stephenson D. G. Correspondence//QJRAS. 1976. Vol. 17. N 1. P. 95.

105 См.: Кун Т. Структура научных революций. С. 103, 122. 106 См.: Урсул А. Д. Освоение космоса. С. 172.

107 Пановкин Б. Н. Некоторые общие вопросы проблемы внеземных цивилизаций // Внеземные цивилизации. Дальнейшее развитие этого подхода см. в брошюре Л. В. Лескова «Космические цивилизации: проблемы эволюции» (М., 1985).

108 Пановкин Б. Н. Указ. соч. С. 424—425.

109 Подробнее см. гл. II, § 1.

110 См.: Крейн И. М. «Разумные» системы в стационарных случайных средах разных типов. Препринт-14, Институт кибернетики АН УССР. Киев, 1981; Она же. Принципиальные моменты проблемы контакта человека с внеземными

298

цивилизациями // Проблема поиска внеземных цивилизаций; Некоторые аспекты проблемы понимания. Препринт-73, Институт кибернетики АН УССР. Киев, 1978.

111 Крейн И. М. Принципиальные моменты проблемы контакта человека с внеземными цивилизациями. С. 175.

112 См.: Крейн И. М. Опыт построения модели развития систем одного типа до уровня «разумности». Препринт-64, Институт кибернетики АН УССР. Киев, 1977. С. 11—12.

113 Маркарян Э. С. Вопросы системного исследования общества. М., 1972; Он же. О генезисе человеческой деятельности и культуры. Ереван, 1973; Он же. Инварианты самоорганизации и проблема внеземных цивилизаций // Труды XV Чтений К. Э. Циолковского. Секция «К. Э. Циолковский и философские проблемы освоения космоса». М., 1981.

114 Маркарян Э. С. О генезисе человеческой деятельности и культуры. С. 30.

115 Там же. С. 31.

116 Там же. С. 33.

117 См.: Урсул А. Д. Освоение космоса, гл. IV. Некоторые методологические аспекты проблемы жизни и разума во Вселенной.

118 См.: Труды V—XVII Чтений К. Э. Циолковского.

119 Фаддеев Е. Т. Космонавтика и общество. Ч. 2; Он же. К. Э. Циолковский как предтеча астросоциологии.

120 Фаддеев Е. Т. Космонавтика и общество. Ч. 2. С. 25.

121 Эта идея была высказана Е. Т. Фаддеевым в частной беседе с авторами.

122 См.: Фесенкова Л. В. Указ. соч.

123 Степан В. С. К проблеме структуры и генезиса научной теории // Философия. Методология. Наука. М., 1972. С. 178.

124 См.: Фесенкова Л. В. Указ. соч. С. 73—81.

125 Там же. С. 105.

126 Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 1. С. 140.

127 Проблема CETI . С. 78—85, 143—146.

128 См.: Maruyama M., Harkins A. (Eds.). Cultures beyond the Earth. N. Y., 1975. P. 3.

129 Ibidem. P. 8—9.

130 См. гл. IV. С. 135—136.

131 См.: Хорнер С. Указ. соч. С. 282.

132 См.: Проблема CETI . Т. 130—138.

133 Программа исследований по проблеме связи с внеземными цивилизациями. С. 7—8.

134 Внеземные цивилизации. Ереван, 1965. С. 147—149.

135 См.: Лем С. Указ. соч. С. 15—16.

136 Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. 25. Ч. II. С. 384.

137 См.: Асимов М. С, Турсунов Акбар. Современные тенденции интеграции наук//Вопросы философии. 1981. № 3. С. 68.

138 См.: Мирский Э. М. Междисциплинарные исследования и дисциплинарная организация науки. М., 1980. С. 23—24.

139 См.: Там же. С. 250—251.

140 См.: Там же. С. 253—268.

141 Гиндилис Л. М. Некоторые философские и методологические аспекты проблемы CETI // Астрономия, методология, мировоззрение. С. 285.

142 См.: Мирский Э. М. Указ. соч. С. 250.

143 См.: Школенко Ю. А. Философские аспекты проблемы внеземных цивилизаций // Философские науки. 1979. № 4. С. 137.

299

144 Проблема CETI. С. 280.

145 См.: Edelson R. E. Op. cit; Bowyer S. et al. Analysis of SETI Data Collected in the Parasitic Mode//XXXI Congress IAF. Abstr. Pap. Tokyo, 1980.

146 См.: Алексеев В. А. и др. Проект «Полигам» // Сообщения Специальной астрофизической обсерватории. 1980. № 28.

147 Гиндилис Л. М. Некоторые философские и методологические аспекты проблемы CETI . С. 304.

148 Здесь, конечно, есть свои трудности. В частности, «общепроблемность» журнала означает, что в нем должны быть представлены разные (в том числе конкурирующие) постановки проблемы; а это не всегда достижимо по причинам «околонаучного» характера.

Глава II

1 См.: Фесенкова Л. В. Методологические аспекты исследований жизни в. космосе. М.. 1976. С. 73—81.

2 См.: Маркс К, Энгельс Ф. Соч. Т. 21. С. 28, 32—33.

3 См.: Философская энциклопедия. Т. 5. М., 1970. С. 465.

4 В данном случае не существенно, что общество в принципе может выйти за пределы планеты, на которой оно возникло; важно, что как некоторое единство оно противопоставлено «окружающей природе» (космосу) и другим обществам. Сходная ситуация возникает при рассмотрении общеземных экологических проблем.

5 Библер В. С. Понятие как процесс//Вопросы философии. 1965. № 9. С. 48.

6 Там же. С. 53.

7 Маркс К, Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 634—635.

8 Мы не претендуем на полный обзор таких определений; для нас важнее- установить общее направление последних. Кроме того, как упоминалось выше, почти все эти определения «внесистемны» и интересны скорее как иллюстрации — что же подразумевается в проблеме ВЦ под космической цивилизацией. См. обзор определений КЦ также в работе: Берзина Т. А. О понятии цивилизации в проблематике ВЦ // Труды XVI Чтений К. Э. Циолковского. Секция- «К. Э. Циолковский и философские проблемы освоения космоса». М., 1982.

9 Кардашев Н. С. Астрофизический аспект проблемы поиска сигналов внеземных цивилизаций//Внеземные цивилизации. М., 1969. С. 45.

10 Кардашев Н. С. О стратегии поиска внеземных цивилизаций // Вопросы философии. 1977. № 12. С. 48.

11 Пановкин Б. Н. Некоторые общие вопросы проблемы внеземных цивилизаций // Внеземные цивилизации. С. 424—425.

12 Пановкин Б. Н. Внеземные цивилизации и кибернетика//Земля и Вселенная. 1969. № 6. С. 4.

13 Гиндилис Л. М. Анкета CETI Ц Земля и Вселенная. 1972. '№ 4. С. 57.

14 См.: Там же. С. 57, определение И. Д. Новикова.

15 Там же, определение В. Г. Курта.

16 Там же, определение Ф. А. Цицина.

17 Там же, определение С. А. Каплана.

18 См.: Проблема CETI (Связь с внеземными цивилизациями) / Пер. с англ.. М., 1975. С. 99, определение Э. С. Маркаряна.

19 Кузнецов Ю. П., Кухаренко Ю. А. К постановке проблемы космических: цивилизаций//Астрономия, методология, мировоззрение. М., 1979. С. 326.

20 Троицкий В. С. Развитие внеземных цивилизаций и физические закономерности//Проблема поиска внеземных цивилизаций. М., 1981. С. 11.

21 См.: Гиндилис Л. М. Некоторые философские и методологические аспекты проблемы CETI // Астрономия, методология, мировоззрение. С. 290.

300

22 Нельзя сказать, что эти обстоятельства проходили мимо внимания исследователей: так, Н. С. Кардашев, приводя в недавней публикации определение понятия КЦ, характеризует его уже не как определение, а как «ряд функциональных признаков космической цивилизации, существенных для проблемы CETI » (См.: Кардашев Н. С. О стратегии поиска внеземных цивилизаций//Астрономия, методология, мировоззрение. С. 313).

23 Лем С. Сумма технологии / Пер. с польск. М., 1968. С. 102.

24 Гиндилис Л. М. Некоторые философские и методологические аспекты проблемы CETI . С. 290.

25 Маркарян Э. С. О генезисе человеческой деятельности и культуры. Ереван, 1973. С. 60—61.

26 См.: Turing A. M. Computing Machinery and Intelligence//Mind. 1950. Vol. 59. P. 433—460.

27 Маркарян Э. С. Указ. соч. С. 27.

28 См.: Каган М. С. Человеческая деятельность. М., 1974. С. 5.

29 См.: Маркс К-, Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 486—499; Т. 3. С. 1—4.

30 См.: Батищев Г. С. Деятельностная сущность человека как философский принцип // Проблема человека в современной философии. М., 1969; Маргу- лис А. В. Диалектика деятельности и потребностей общества. Белгород, 1972; Маркарян Э. С. Указ. соч.; Каган М. С. Указ. соч.: Афанасьев В. Г. Человек в управлении обществом. М., 1977; Иванов В. П. Человеческая деятельность— познание—искусство. Киев, 1977; Понятие деятельности в философской науке. Томск, 1978; Юдин Э. Г. Системный подход и принцип деятельности. М., 1978; Фофанов В. П. Социальная деятельность как система. Новосибирск, 1981; и др.

31 Bertalanffy L. von. General Theory of Systems: Application to Psychology//Social Science. Information sur les Sciences Sociales. 1967. Vol. VI. N 6.

32 Проблема CETI. С 98.

33 См.: Маркарян Э. С. Указ. соч. С. 23.

34 Маргулис А. В. Указ. соч. С. 24.

35 Маркарян Э. С. Указ. соч. С. 14.

36 Сагатовский В. Н. Деятельность как философская категория // Философские науки. 1978. № 2.

37 См.: Каган М. С. Указ. соч. С. 43.

38 Там же. С. 48.

39 Там же. С. 53.

40 Там же. С. 88.

41 Парыгин Б. Д. Основы социально-психологической теории. М., 1971. С. 178.

42 В форме текстов — см. гл. IV — одним субъектом («автором») другому («реципиенту»).

43 Системный подход, как известно, является «конкретным проявлением диалектического метода в тех гносеологических ситуациях, когда предметом познания оказываются системные объекты» (См.: Каган М. С. Указ. соч. С. 13).

44 См.: Маркарян Э. С. Методологические проблемы системного исследования общественной жизни. Автореф. дис. ... д-ра филос. наук. М., 1967. С. 18.

45 Маркарян Э. С. О генезисе человеческой деятельности и культуры, С. 57—58.

46 Выше мы несколько раз употребили его как «само собой разумеющийся»; в таком же виде он нередко используется в литературе.

47 Краснов В. М. К понятию общества как социальной системы // Философские науки. 1977. № 2. С. 29.

48 Там же. С. 30.

49 См.: Семенов Ю. И. Категория «социальный организм» и ее значение для исторической науки//Вопросы истории. 1966. № 8. С. 88.

301

50 См.: Коблов А. Н. Единство человечества и природы в свете новейшей революции в астрономии // Проблема человека в диалектическом материализме. Пермь, 1979. С. 72; Орлов В. В. Концепция человека в диалектическом материализме//Там же. С. 8.

51 Штофф В. А. Человек как субъект познания//Методологические проблемы изучения человека в марксистской философии. Л., 1979. С. 70. 52 Маркс К., Энгельс Ф. Из ранних произведений. М., 1956. С. 589.

53 Батищев Г. С. Указ. соч. С. 92—93.

54 Плетников Ю. К. О природе социальной формы движения. М., 1971. С. 45.

55 См.: Маркарян Э. С. О генезисе человеческой деятельности и культуры. С. 132.

56 См.: Бромлей Ю. В. О соотношении культурно-ареальных общностей и цивилизаций//Социология и проблемы социального развития. М., 1978. С. 280.

57 Здесь под этникосом понимается «исторически сложившаяся совокупность людей, обладающих общими, относительно стабильными особенностями культуры (включая язык) и психики, сознанием своего единства и отличия от других таких же совокупностей, а также самоназванием» (См.: Там же. С. 270—271).

58 См.: Давидович В., Аболина Р. Кто ты, человечество? (Теоретический портрет). М., 1975. С. 54—55.

59 Вторая ступень будет рассмотрена в § 3 гл. III.

60 См.: Проблема CETI . С. 43—47, 176; Firsoff V. A. Possible Alternative Chemistres of Life // Spaceflight. 1965. Vol. 7. N 4; Drake F. D. Life on a Neutron Star//Astronomy. 1973. Vol. 1. N 5; Wootf N. Mira Variables as Black Clouds//Molecules in the Galactic Environment. N. Y., 1973.

61 Давидович В., Аболина Р. Указ. соч. С. 56.

62 Каган М. С. Указ. соч. С. 28.

63 См. подробнее: Урсул А. Д. Освоение космоса. М., 1967. С. 159.

64 См.: Рубцов В. В., Урсул А. Д. Развитие идей К. Э. Циолковского о характере деятельности цивилизаций космоса // Труды X—XI Чтений К. Э. Циолковского. Секция «К. Э. Циолковский и философские проблемы освоения космоса». М., 1978. С. 136; Троицкий В. С. Указ. соч. С. 17.

65 Троицкий В. С. Указ. соч. С. 17.

66 Разин В. А. К вопросу о локализации и масштабах внеземных цивилизаций // Проблема поиска внеземных цивилизаций. С. 226.

67 См.: Рубцов В. В., Урсул А. Д. Указ. соч. С. 136—137.

68 См.: Урсул А. Д. Указ. соч. С. 55.

69 См.: Троицкий В. С. Указ. соч. С. 18—19.

70 «Предмет многокачественен, т. е. на множестве возможных отношений он проявляет себя многими способами, однако природа его бытия определена конечным числом существенных отношений. <...> Существенность конечного числа отношений для бытия вещи можно принять за обобщенный факт» (Зу- дов В. А. К определению меры // Количество и качество, их связь. Тюмень, 1972. С. 23).

71 См.: Рубцов В. В. О характеристиках уровня развития цивилизации// Труды XIII Чтений К. Э. Циолковского. Секция «К. Э. Циолковский и философские проблемы освоения космоса». М., 1980. С. 37. В. С. Троицкий относит к подмножеству «представительных» параметров также объемную и поверх- нпстную плотность потребляемой энергии, плотность населения, объем транспорта масс и энергий и др. (См.: Троицкий В. С. Указ. соч. С. 12).

72 На этом обстоятельстве основана предложенная Д. Стефенсоном «пространственно-энергетическая» классификация космических цивилизаций, в которой каждому уровню развития соответствует определенный размер области

302

обитания и определенный тип энергетического источника (См.: Stephenson D . F . A Classification of Extraterrestrial Cultures//JBIS. 1981. Vol. 34. N 11).

73 См.: Мелюхин С. Т. Принцип развития в науках о неживой природе// Диалектика в науках о неживой природе. М., 1964. С. 272; Молевич Е. Ф. Движение, развитие, прогресс. Свердловск, 1967. С. 5, 8; Солопов Е. Ф. Движение и развитие. Л., 1974. С. 7; и др.

74 Философская энциклопедия. Т. 4. М., 1967. С. 453.

75 См.: Малевич. Е. Ф. Указ. соч. С. 8; Философский словарь. М., 1975. С. 343; Миклин А. М. Категория развития: трудности объяснения // Вопросы философии. 1978. № 3. С. 87.

76 См.: Орлов В. В. К понятию развития//Философские науки. 1980. № 1. С. 65.

77 См.: Гегель Г. В. Ф. Наука логики. Т. 3. М., 1972. С. 306—307; Маркс К-, Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 581.

78 См. подробнее: Урсул А. Д. Информация. Методологические аспекты. М.( 1971. С. 177.

79 Конечно, можно сказать, что утеря качества А есть приобретение качества не-А, а приобретение А — утеря не-А. Но в каждом конкретном случае мы обычно можем выделить «первичное» отношение.

80 Северцов А. Н. Морфологические закономерности эволюции. М., 1931. С. 205.

81 См.: Завадский К- М. К пониманию прогресса в органической природе// Проблемы развития в природе и обществе. М.—Л., 1958. С. 109—112.

82 Солопов Е. Ф. Указ. соч. С. 85.

83 См.: Хакен Г. Синергетика. М., 1980; Коварский В. А. Диалектика самодвижения и процессы самоорганизации в физических, химических и биологических системах//Диалектика в науках о природе и человеке. Т. III. Эволюция материи и ее структурные уровни. М., 1983.

84 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 621.

85 См.: Балашов Л. Е. Измерение качества // Философские исследования. М., 1975. Вып. 1; Он же. Качество как объект измерения // Философские науки. 1976. № 4.

86 Пановкин Б. Н. Объективность знания и проблема обмена смысловой информацией с внеземными цивилизациями // Философские проблемы астрономии XX века. М., 1976. С. 251.

87 См.: Цицин Ф. А. Понятие вероятности и термодинамика Вселенной // Там же. С. 477—478; Наан Г. И. Понятие бесконечности в математике и космологии//Бесконечность и Вселенная. М., 1969. С. 55.

88 Пановкин Б. Н. Объективность знания и проблема обмена смысловой информацией с внеземными цивилизациями. С. 252.

89 Заметим, что понятие антропоморфности употребляется в литературе по проблеме ВЦ в самых разных значениях — от простого внешнего сходства гипотетических обитателей иных планет с земными людьми до сходства способов существования различных КЦ. В последнем смысле все объекты, подпадающие под определение КЦ, антропоморфны. Мы, однако, понимаем под антропоморфностью более «слабое» сходство — сходство в «подробностях», в явлении, а не в сущности.

90 «Более развитая» не значит «более прогрессивная». «Уровень развития» есть уровень достигнутого прогресса, тогда как прогрессивность есть способность к дальнейшему прогрессу.

91 См.: Каган М. С. Указ. соч. С. 5—6.

92 Батищев Г. С. Указ. соч. С. 93. Ср. также: «Богатство и сложность социального содержания личности определяется тем, что последняя аккумулирует и преломляет в своей деятельности характеристики различных сфер жизнедеятельности общества, целого ряда общественных форм. Поэтому степень и ха-

303

рактер развития человеческой личности как общественного фактора рассматривается в качестве показателя уровня общественного развития в целом» (Философская энциклопедия. Т. 4. С. 123).

93 См.: Каган М. С. Указ. соч. С. 48.

94 Баженов Л. Б., Лебедев В. П. Второе начало термодинамики и проблема развития Вселенной // Философские проблемы астрономии XX века. С. 453.

95 Сетров М. И. Основы функциональной теории организации. Л., 1972. С. 86.

96 «...Функцию в системном ее понимании можно определить как такое отношение части к целому, при котором само существование или какой-либо вид проявления части обеспечивает существование или какую-либо форму проявления целого» (Там же. С. 31).

97 См.: Там же. С. 90.

98 О соотношении философского и общенаучного аспектов в проблеме развития см. подробнее: Урсул А. Д. Проблема развития и информация // Материалистическая диалектика как общая теория развития. Т. 3. Проблема развития в современных науках. М., 1983. С. 235—238.

99 Это не обязательно должно быть тождественно ее «глобально-антиэнтропийной направленности», предполагающей конфликт со вторым началом термодинамики. «...Бытующее представление о хаосе (вернее, о равномерном распределении вещества в пространстве) как о состоянии с максимальной энтропией заведомо неверно. Неравномерное распределение, неизбежно возникающее из него, имеет еще большую энтропию» {Генкин И. Л. Энтропия и эволюция Вселенной//Астрономия, методология, мировоззрение. С. 186).

100 См.: Баженов Л. Б., Лебедев В. П. Указ. соч. С. 453.

101 По «принципу посредственности» наше положение во Вселенной ни в каком смысле не является выделенным (См., например: Tipler F . I . Additional Remarks on Extraterrestrial Intelligence//QJRAS. 1981. Vol. 22. N 3. P. 280).

102 См.: Берзина Т. А. Указ. соч. С. 62.

103 См. с. 35—36.

104 См.: Проблема CETI (Связь с внеземными цивилизациями). М., 1975. С. 12, 140—141.

105 См., например: Meadows D. H. et al. The Limits to Growth. N. Y., 1972; Mesarovic M., Pestel E. Mankind at the Turning Point. N. Y., 1974; Laszlo E. et al. Goals for Mankind. N. Y., 1977.

106 См.: Фаддеев Е. Т. Некоторые философские проблемы освоения космоса//Диалектический материализм и вопросы естествознания. М., 1964; Он же. Космонавтика и общество. Ч. 2. М., 1970; Он же. Идея бессмертия человечества у К. Э. Циолковского//Философские науки. 1975. № 2; Урсул А. Д. Освоение космоса (Философско-методологические и социологические проблемы). М., 1967; Руткевич М. Н. Диалектический материализм. М., 1973. С. 486; Коб лов А. Н. Диалектическая концепция развития в физике//Философия пограничных проблем науки. Вып. 8; Жизнь: физико-химические основания и социальные проявления. Пермь, 1975; Ласточкин А. В. Общество как высшая форма (ступень развития) материи // Там же.

107 Свидерский В. И., Кармин А. С. Конечное и бесконечное: Философский аспект проблемы. М., 1966. С. 245—246.

108 См.: Гущин Д. А. Рецензия // Вопросы философии. 1969. № 11. Рец. на кн.: А. Д. Урсул «Природа информации». Философский очерк. М., 1969; Ер шов Г. Г. Атеистический смысл понятия бессмертия // Ученые записки кафедр общественных наук вузов Ленинграда. Философия. Вып. X. Л., 1969; Казаков А. П. Бесконечен ли общественный прогресс? // Проблемы исторического материализма. Вып. 1. Л., 1971.

109 Об антирелигиозной направленности материалистической концепции бессмертия см.: Урсул А. Д., Школенко Ю. А. Обитаемая Вселенная. М., 1976.

110 См.: Фаддеев Е. Т. Идея бессмертия человечества у К. Э. Циолковского.

304

111 Сомнительно, впрочем, что подобные «осцилляции» могут охватывать «весь» материальный мир. Получающая все большее признание в современной науке концепция множественности метагалактик (См., например: Мостепанен- ко А. М. Проблема многообразия миров в современной космологии//Астрономия, методология, мировоззрение. М., 1979; Мицкевич Н. В. Парадоксы пространства — времени в современной космологии // Там же) открывает принципиальную возможность сохранения социальной формы движения материи даже при возвращении отдельной метагалактики к стадии «первоатома».

112 Отмечая возрастание роли социального фактора в развитии Вселенной, мы тем не менее не можем согласиться с утверждением о том, что социальная форма движения в ходе своей истории «постепенно превращается в космический и космологический фактор, определяющий судьбы Вселенной» (Коб лов А. Н. Диалектическая концепция развития в физике. С. 34). Оснований для столь фундаментального заключения в современной науке все же нет и, признавая важную роль становления социального фактора в эволюции Вселенной, нельзя впадать в иную крайность, абсолютизировать его.

113 См.: Papagiannis M. D. Natural Selection of Stellar Civilizations by the Limits to Growth//QJRAS. 1984. Vol. 25. N 3.

114 Ibidem. P. 317.

115 См.: Hoerner S. von. FORUM: von Hoerner on SETI// Cosmic Search, 1979. Vol. 1. N 1. P. 41; Sullivan W. What if We Succeed?//Ibidem. P. 39; Sa- gan C. The Quest for Extraterrestrial Intelligence//Cosmic Search, 1979. Vol. 1. N 2. P. 8.

116 В этой связи можно согласиться с мнением о том, что потенциальное бессмертие человечества не обеспечено «свыше», не гарантировано фатально. В наш век нужны огромные усилия социального прогресса, для того чтобы отвести от человечества реальную угрозу его бытию, связанную с возможностью ядерного побоища (см.: Давидович В., Аболина Р. Кто ты, человечество? Теоретический портрет. М., 1975. С. 139—140).

117 См.: Материалы XXVII съезда Коммунистической партии Советского Союза. М., 1986.

118 См.: Там же.

119 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 362—363.

120 См.: Ласточкин А. В. Указ. соч.; Орлов В. В. Материя, развитие, человек. Пермь, 1974.

121 См.: Ласточкин А. В. Указ. соч. С. 102.

122 Подробнее об этом см.: Урсул А. Д. Освоение космоса. С. 179—209.

123 Ершов Г. Г. Атеистический смысл понятия бессмертия. С. 227.

124 См.: Марков М. А. Природа материи. М., 1976; Омельяновский М. Э. Диалектика в современной физике. М., 1973. С. 195—200.

125 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 548.

126 См.: Фаддеев Е. Т. Некоторые философские проблемы освоения космоса; Он же. Космонавтика и общество. Ч. 2. См. также: Урсул А. Д. Социализм и коммунизм — стартовая площадка советских космических кораблей. Кишинев, 1964; Он же. Освоение космоса.

127 Орлов В. В. Указ. соч. С. 243.

128 А наблюдаемое ускорение темпов развития с повышением его уровня заставляет допустить такую возможность и предположить, что эти сроки не превышают по порядку величины времени, необходимого для формирования социальных (социокультурных) систем «на основе» систем биологических.

129 См.: Школенко Ю. А. Идея множественности проявлений разума во вселенной и опыт цивилизации Земли //Труды X—XI Чтений К. Э. Циолковского. Секция «К. Э. Циолковский и философские проблемы освоения космоса». М., 1978. С. 155.

130 Орлов В. В. Указ. соч. С. 152.

20 Заказ № 759 305

131 «Прогноз как идеальная мысленная модель, модель будущего оказывает огромное влияние на мысли, дела и поступки настоящего,— отмечает

B. Г. Афанасьев,— он имеет большое пропагандистское значение, поскольку рассчитан на то, чтобы люди, классы действовали в определенном, заданном направлении» (Афанасьев В. Г. Социальная информация и управление обществом. М., 1975. С. 167). Социальное предвидение существенно отличается от прогноза в области естественных наук наличием влияния (положительного или отрицательного) самого прогноза на поведение общества (или его части) в отношении прогнозируемого события (в прогностической литературе это влияние получило название «эффект Эдипа»). В результате прогноз может осуществиться, если это совпадает с интересами субъекта, и может не оправдаться, если субъект активно препятствует его реализации.

132 Саймак К. Заповедник гоблинов. М., 1972. С. 76.

133 Шкловский И. С. Вселенная, жизнь, разум. М., 1976. С. 213.

Глава III

1 См., например: Колчигин С. Ю. Критика экзистенциалистской трактовки категории существования // Известия Академии наук Казахской ССР. Серия обществ, наук. 1980. № 6; Брагин Г. М. Сущность и существование в трактовке неосхоластов//Философские науки. 1982. № 1.

2 См.: Гегель Г. В. Ф. Энциклопедия философских наук. Т. 1. М., 1974.

C. 220—229.

3 Здесь качественная ограниченность этой проекции связана непосредственно с ограничением многообразия форм деятельности, а количественная ограниченность— с конечностью многообразия внутри каждой из этих форм.

4 Ср.: Косарева Л. М. Предмет науки. М., 1977. С. 121.

5 Амнуэль П. Р., Баженов JI . Б., Бух JI . А. Проблема внеземных цивилизаций в работе С. Лема «Сумма технологии» // Астрономия, методология, мировоззрение. М., 1979. С. 382.

6 См., например: Фаддеев Е. Т. Космонавтика и общество. Ч. 2. М., 1970; Орлов В. В. Концепция человека в диалектическом материализме // Проблема человека в диалектическом материализме. Пермь, 1979. С. 15—25; Коблов А. Н. Единство человечества и природы в свете новейшей революции в астрономии // Там же. С. 72; Зудов JI . А. О возможности «выведения» закономерностей антропогенеза из системы характерных особенностей эволюции живого мира// Там же. С. 113—118.

7 «Выяснилась... глубокая справедливость мысли Энгельса о широком распространении в космосе физических форм движения при очень ограниченном присутствии химических и отсутствии каких-либо аналогов биологических и социальных явлений» (Малевич Е. Ф. Тождественны ли понятия «развитие» и «прогресс»?//Философские науки. 1978. № 6. С. 42).

8 Чудинов Э. М. Общая теория относительности и пространственно-временная структура Вселенной//Вопросы философии. 1967. № 9; Он же. Логические аспекты проблемы бесконечности Вселенной в релятивистской космологии // Бесконечность и Вселенная. М., 1969.

9 Наан Г. И. Понятие бесконечности в математике и космологии // Бесконечность и Вселенная.

10 Различие понятий Вселенной и Метагалактики («нашей Вселенной»), как нам кажется, серьезно обосновано достижениями и философии, и космологии. Встречающееся иногда в литературе отождествление этих понятий можно расценить как упрощение реальной ситуации.

11 Молевич Е. Ф. Указ. соч. С. 42—43.

12 См.: Фаддеев Е. Т. Указ. соч. Ч. 2. С. 27—33.

13 Шкловский И. С. Вселенная, жизнь, разум. 3-е изд. М., 1973. С. 100.

14 См.: Амбарцумян В. А. Ядра галактик // Вестник Академии наук СССР, 1969. № 2. С. 35; Новик И. Б., Турсунов А. Методологические аспекты взаи-

306

модействия астрономии и физики // Философские проблемы астрономии XX века. М., 1976. С. 149; Мостепаненко А. М. Человек и Вселенная//Методологические проблемы изучения человека в марксистской философии. Л., 1979. С. 127.

15 См.: Казютинский В. В. Общие законы эволюции и проблема множественности космических цивилизаций // Труды XV Чтений К. Э. Циолковского. Секция «К. Э. Циолковский и философские проблемы освоения космоса». М., 1981. С. 84—86.

16 См.: Картер Б. Совпадения больших чисел и антропологический принцип в космологии//Космология. Теория и наблюдения. М., 1978; Новиков И., Пол- нарев А., Розенталь И. Численные значения фундаментальных постоянных и антропный принцип//Известия Академии наук Эстонской ССР. Т. 31. Физика. Математика. 1982, № 3; Казютинский В. В. Мировоззренческие и методологические аспекты антропологического (антропного) принципа в космологии // Труды XVI Чтений К. Э. Циолковского. Секция «К. Э. Циолковский и философские проблемы освоения космоса». М., 1982.

17 См.: Иванов В. П. Мировоззренческие проблемы эволюции природы и становление человеческого мира //Человек и мир человека. Киев, 1977. С. 39; Казютинский В. В. Общие законы эволюции и проблема множественности космических цивилизаций. С. 85.

18 Н. С. Кардашев в конце 60-х гг. высказал предположение о том, что расширение Метагалактики может являться «результатом сознательной деятельности суперцивилизации» (См.: Кардашев Н. С. Астрофизический аспект проблемы поиска сигналов внеземных цивилизаций // Внеземные цивилизации. М., 1969. С. 48). Разумеется, такой «креационизм» принципиально отличен от теологического.

19 «Ряд развития» включает в себя также планетную, биологическую и социальную ступени (См.: Фаддеев Е. Т. Некоторые философские проблемы освоения космоса // Диалектический материализм и вопросы естествознания. М., 1964).

20 См.: Проблема CETI (Связь с внеземными цивилизациями) / Пер. с англ. М., 1975. С. 15—42; Кардашев Н. С. О стратегии поиска внеземных цивилизаций//Астрономия, методология, мировоззрение. С. 307—309.

21 См.: Казютинский В. В. Общие законы эволюции и проблема множественности космических цивилизаций. С. 83—84. Среди других предположений см. Урсул А. Д., Урсул Т. А. Эволюция, космос, человек (Общие законы развития и концепция антропокосмизма). Кишинев, 1986.

22 Шрейдер Ю. А. Сложные системы и космологические принципы // Системные исследования. 1975. Ежегодник. М., 1976. С. 152.

23 Там же. С. 150—151.

24 Например, для попытки приема радиосигналов через космическое пространство таким непосредственным субъектом поиска будет группа радиоастрономов и других специалистов, занятых в эксперименте.

25 Последнее уточнение весьма существенно. Реальные объекты поиска — это не «все» объекты, находящиеся в выбранном районе, но лишь те из них, которые на некотором уровне своей сущности «идентичны» непосредственному гипотетическому объекту поиска.

26 Мы берем в качестве основы описание процесса деятельности, предложенное М. С. Каганом (См.: Каган М. С. Человеческая деятельность. М., 1974. С. 174—176).

27 Хотя последний момент является, по-видимому, наиболее устойчивым в процессе поиска, так как базируется на «внеастросоциологических», общекультурных основаниях.

28 См., например: Философия. Методология. Наука. М., 1972; Степин В. С, Елсуков А. Н. Методы научного познания. Минск, 1974; Рузавин Г. И. Методы научного исследования. М., 1974; Баженов Л. Б. Строение и функции естественнонаучной теории. М., 1978; Природа научного познания. Минск, 1979.

20* 307

29 Швырев В. С. Теоретическое и эмпирическое в научном познании. М., 1978. С. 247—283.

30 Там же. С. 275.

31 Высший уровень таких регулярностей — «эмпирические законы»; впрочем, этот термин, при всей его привычности, внутренне противоречив, ибо предполагает некоторое «отношение наблюдаемостей», а не «отношение сущностей».

32 Швырев В. С. Указ. соч. С. 294.

33 Это, кстати, дало возможность А. И. Ракитову рассматривать эмпирический факт как «статистическое резюме» данных опыта (См.: Ракитов А. И. Курс лекций по логике науки. М., 1971. С. 139). Но статистическое резюме само по себе, вне концептуального осмысления, не может быть элементом научного знания — как не может быть «данным» положение стрелки измерительного прибора, не интерпретированное с точки зрения того, что же и как измеряется.

34 Никитин Е. П. Объяснение — функция науки. М., 1970. С. 199—201.

35 А именно к этому в конечном итоге сводится научное объяснение (См.: Там же. С. 14).

36 См.: Баженов Л. Б. Указ. соч. С. 169.

37 Швырев В. С. Указ. соч. С. 314.

38 Точнее, квазииндуктивной, ибо речь здесь идет о направлении детерминации «данные—модель», а не о выведении модели из данных. Ср. определение «гипотетико-индуктивного метода», предложенное В. Н. Костюком: это «ги- потетико-дедуктивный метод, пополненный индуктивными правилами принятия и отвергания эмпирических гипотез» (Костюк В. Н. Методология научного исследования. Киев—Одесса, 1976. С. 177).

39 Построить «чистый» эмпирический факт существования, в котором «эс- сенциальная» составляющая отсутствовала бы, невозможно. Даже если мы строим эмпирический факт в наиболее общей категориальной сетке «тройственного» деления реальности, мы тем самым присоединяемся к одной из трех возможных точек зрения на его сущность. Кроме того, решая проблему существования, мы ищем не «объект вообще», а конкретный объект. Что касается проблемы сущности, то исходное «знание о существовании» объекта X, природа которого неясна, обычно включает в себя и некоторую информацию о его свойствах, выходящих за рамки «чистой объективности».

40 См. с. 40.

41 Порой даже вся проблема ВЦ отождествляется с этим парадоксом (См.: Амнуэль П. Р., Баженов Л. Б., Бух Л. А. Указ. соч. С. 382).

42 Фаддеев Е. Т. Указ. соч. Ч. 2. С. 25.

43 См.: Рубцов В. В., Урсул А. Д. Методологические аспекты проблемы внеземных цивилизаций: современное состояние и некоторые перспективы// Астрономия, методология, мировоззрение. С. 371.

44 Украинцев Б. С. Отображение в неживой природе. М., 1969. С. 52—58.

45 Там же. С. 26.

46 Теоретически количество таких вариантов должно составить 81, но практически их будет значительно меньше — в силу внутренней противоречивости многих вариантов. Например, невозможна ситуация, когда r АоВо , r АоА и r B 0 B одновременно принимают «малые» или «квазинулевые» значения.

47 «Интуитивность» этих оценок не должна закрывать от нас тот факт, что «временное» разделение систем имеет значительно более «жесткий» характер, чем разделение пространственное. Мы можем направить воздействие только по течению времени, и никогда — против него. Пространство в этом смысле «легче» преодолимо. (Другое дело, что на космических расстояниях из-за невозможности передачи сигнала со скоростью, превышающей скорость света, отчетливо проявляется связь пространства и времени.)

308

48 В случае «полного» канала. В иных ситуациях — систем Ао и Во, СN и Во, Ао и Dp .

49 Строго говоря, мы должны различать реальную систему Dp и то пред ставление о ней, которым руководствуется субъект Ао, пытаясь установить контакт. Хотя для простоты рассуждений мы и отвлекаемся от этого обстоятельства, забывать о нем все же не следует. Одно дело, когда исследователь моделирует процесс контакта «сверху», с позиции «всеведения», и совсем другое — когда он непосредственно участвует в поиске.

50 См.: Каган М. С. Указ. соч. С. 82. 51 См. главу III, § 4.

52 Конрад И. И. Запад и Восток. М., 1972. С. 485.

53 См.: Gold Т . Cosmic Garbage //Air Force and Space Digest. 1960. May; Crick F., Orgel L. Directed Panspermia//Icarus. 1973. Vol. 19. N 3.

54 См., например: Flindt M., Binder O. Mankind—Child of the Stars. Greenwich, 1974.

55 См.: Давидович В. E ., Жданов Ю. А. Сущность культуры. Ростов н/Д„ 1979. С. 81—82.

56 См.: Садовский В. Н. Основания общей теории систем. М., 1974. С. 104.

57 Bertalanffy L. von. An Outline of General System Theory//The British J. for the Philosophy of Science. 1950. Vol. 1. N 2.

58 Логика и методология системных исследований. Киев—Одесса, 1977. С. 12.

59 Садовский В. Н. Указ. соч. С. 206. 60 См.: Там же. С. 87.

61 Очевидно, что ситуация с созданием обитаемых космических поселений на большом расстоянии от «исходной» планеты принципиально от данной ситуации не отличается.

62 Здесь под общим генезисом понимается происхождение из одной и той же планетной КЦ.

63 Возможно, лучше было бы говорить о социокультурных нормах, что предполагает учет культурных отличий между обществами, в социальном отношении достаточно близкими.

64 См. с. 124.

65 См.: Леонтьев П. И. Некоторые вопросы нравственного воспитания в трудах К. Э. Циолковского//Труды V и VI Чтений К. Э. Циолковского. Секция «Исследование научного творчества К. Э. Циолковского». М., 1972; Губо- вич И. А. О связи разработок К. Э. Циолковского в области космонавтики с его философско-этическими воззрениями//Труды VII Чтений К. Э. Циолковского. Секция «Исследование научного творчества К Э. Циолковского». М., 1973: Он же. Этические взгляды К. Э. Циолковского//Труды VIII Чтений К. Э. Циолковского. Секция «Исследование научного творчества К. Э. Циолковского». М., 1974; Тукмачева А. И. Некоторые философско-методологические аспекты космизации гуманизма//Труды X—XI Чтений К. Э. Циолковского. Секция «К. Э. Циолковский и философские проблемы освоения космоса». М., 1978: Раскин В. Г., Аронов А. Б. Гуманизм и космические цивилизации в свете идей К. Э. Циолковского//Труды XII Чтений К. Э. Циолковского. Секция «К. Э. Циолковский и философские проблемы освоения космоса». М., 1979; Зарубицкий К- Е. Особенности моральной регуляции деятельности по освоению космоса (к постановке проблемы) // Труды XVI Чтений К. Э. Циолковского. Секция «К. Э. Циолковский и философские проблемы освоения космоса». М., 1982.

66 См.: Урсул А. Д., Школенко Ю. А. К. Э. Циолковский и «космическая философия»//Труды VIII Чтений К. Э. Циолковского. Секция «Исследование научного творчества К. Э. Циолковского». М., 1974.

309

67 См.: Charon J . Du temps, de l'espace et des hommes. Paris, 1962; Fa san E. Relations with Alien Intelligences. The Scientific Basis of Metalaw. Berlin, 1970; Shapley H. The View from a Distant Star. Man's Future in the Universe. N. Y.—L., 1963; Stever H. E. Impact of Space on World Development// Astronautics and Aeronautics. 1973. Vol. 11. N 1.

68 Shapley H. Op. cit. P. 125.

69 Ibidem. P. 70—77.

70 Ibidem. P. 92—93.

71 Ibidem. P. 167.

72 Ibidem, p. 88.

73 Charon J. Op. cit. P. 16.

74 Ibidem. P. 163—164.

75 Ibidem. P. 167—169.

76 Stever H. R. Op. cit. P. 63.

77 Ibidem.

78 Письмо А. Швейцера В. Петрицкому // Альберт Швейцер — великий гуманист XX века. Воспоминания и статьи. М., 1970. С. 230.

79 Ducrocq A . Demain l'espace. Paris, 1967.

80 См.: Slater A. E. Technical Sessions at the Rome Congress //JBIS. 1957. Vol. 16. N 1. P. 41.

81 Ibidem.

82 Ibidem.

83 Haley A. G. Space Law and Government. N. Y., 1963. Изложение этих идей см. в работе: Иойрыш А. И. Проблема внеземных цивилизаций и «метаправо» // Советское государство и право. 1978. № 9.

84 Fasan E . Op. cit.

85 Ibidem. P. 42.

86 Кант И. Основоположения к метафизике нравов. М., 1912. С. 45.

87 Fasan E. Op. cit. P. 43.

88 Ibidem. P. 51.

89 Ibidem. P. 62—69.

90 См. главу II, § 2.

91 См.: Александров Г. Н. и др. Теория государства и права. М., 1974. С. 99.

92 См.: Левин Д. Б. Актуальные проблемы международного права. М., 1974. С. 10, 25—26.

93 Каменецкая Е. П. Взаимосвязь развития техники и международного права в процессе освоения космоса // Труды XIV Чтений К. Э. Циолковского. Секция «К. Э. Циолковский и философские проблемы освоения космоса». М., 1980. С. 67, 69.

94 См.: Fasan E . Op. cit. P. 41.

95 См. главу И, § 2.

96 В научно-фантастической литературе подобная ситуация удачно, на наш взгляд, смоделирована в повести А. и Б. Стругацких «Волны гасят ветер» (Знание—сила. 1985. № 6—12; 1986. № 1, 3).

97 Ср. соответствующее понимание субъектов и объектов международного права: Левин Д. Б. Указ. соч. С. 57—62.

98 См.: Ney F. Extraterrestrial Intelligence Contact Treaty?//JBIS. 1985. Vol. 38. N 11.

99 Brin G. D. The 'Groat Silence': the Controversy Concerning Extraterrestrial Intelligent Life//QJRAS. 1983. Vol. 24. N 3.

100 См.: Freitas R. A. Interstellar Probes: a New Approach to S£T///JBIS. 1980. Vol. 33. N 3. P. 98.

310

101 Newman W. I., Sagan C. Galactic Civilizations — Population Dynamics and Interstellar Diffusion//Icarus. 1981. Vol. 46. N 3.

102 См.: Школенко Ю. А. Контакт с ВЦ и проблема безопасности (философский и социологический аспект) // Труды XVI Чтений К. Э. Циолковского. Секция «К. Э. Циолковский и философские проблемы освоения космоса». М., 1982. С. 77.

103 Там же. С. 75.

104 Там же. С. 76, 78.

105 См.: Deardoff I. W. Possible Extraterrestrial Strategy for Earth//QJRAS. 1986. Vol. 27. N 1.

106 Ibidem. P. 97—99.

107 См.: Циолковский К- Э. Воля Вселенной. Неизвестные разумные силы. Калуга, 1928. С. 7—9; Он же. Причина космоса. Калуга, 1925. С. 14.

Глава IV

1 Брудный А. А., Шукуров Э. Док., Токоев М. Знание и общение//Философские проблемы психологии общения. Фрунзе, 1976. С. 145.

2 См.: Каган М. С. Человеческая деятельность. М., 1974. С. 80.

3 См.: Гарпушкин В. Е. Прагматический аспект знаков и человеческое взаимопонимание//Философские науки. 1977. № 1. С. 136.

4 См., в частности: Леонтьев А. А. Психология общения. Тарту, 1974; Он же. Деятельность и общение//Вопросы философии. 1979. № 1; Соковнин А. М. О природе человеческого общения. Фрунзе, 1974; Дридзе Т. М. Лингвосоциоло- гические аспекты массовой информации//Социологические исследования. 1975. № 4; Смысловое восприятие речевого сообщения. М., 1976; Буева Л. П. Человек: деятельность и общение. М., 1978.

5 См.: Урсул А. Д. Отражение и информация. М., 1973. С. 92.

6 Назаретян А. П. Объединяющая и разобщающая функции коммуникации: «семантический холм»//Научно-техническая информация, серия 2, 1978. № 3. С. 1.

7 Брудный А. А. Коммуникация и семантика//Вопросы философии. 1972. № 4. С. 40.

8 См.: Афанасьев В. Г., Урсул А. Д. Социальная информация // Вопросы философии, 1974. № 10.

9 См.: Назаретян А. П. Два подхода к построению общей теории коммуникации//Научно-техническая информация. Серия 2. 1975. № 12. С. 4.

10 См.: Брудный А. А. Указ. соч. С. 44; Назаретян А. П. Два подхода к построению общей теории коммуникации. С. 4.

11 Назаретян А. П. Два подхода к построению общей теории коммуникации. С. 4.

12 Назаретян А. П. К информационному анализу понимания текста//Научно-техническая информация. Серия 2. 1977. № 2. С. 7.

13 Брудный А. А., Шум/ров Э. Дж.. Токоев М. Указ. соч. С. 147.

14 Лотман Ю. М. Текст в тексте//Труды по знаковым системам. Вып. 14. Тарту, 1981. С. 3.

15 Разумеется, не обязательно линейная.

16 Benveniste Е . Semiologie de la langue (2)//Semiotica, I, 1969. N 2. P. 133.

17 См.: Иванов В. В. Значение идей М. М. Бахтина о знаке, высказывании и диалоге для современной семиотики // Труды по знаковым системам, вып. 6. Тарту, 1973. С. 11—17.

18 См.: Арапов М. В.. Ефимова Е. Н.. Шрейдер Ю. А. О смысле ранговых распределений//Научно-техническая информация. Серия 2. 1975. № 1.

311

19 См.: Фреге Г. Смысл и денотат//Семиотика и информатика. Вып. 8. М., 1977. Термин «концепт» принадлежит, собственно. А. Черчу.

20 Возможен, разумеется, и просто выбор «подходящего» коммуникатора из множества «вещающих вообще» (либо поиск такового).

21 «Сущность фасцинации состоит в создания у адресата некоего настроя, установки на взаимопонимание» (Шрейдер Ю. А. Логика знаковых систем. М., 1974. С. 61).

22 Причем характер поиска сам по себе не предопределяет характера контакта — активная сигнализация может быть лишь средством привлечь внимание «других» и «спровоцировать» их на передачу определенной информации.

23 См.: Иванов В. В. Указ. соч. С. 21—22.

24 См. с. 107, 121.

25 См.: Дрейк Ф. Д. Проект «Озма» // Межзвездная связь / Пер. с англ. М„ 1965.

26 См.: Sheaffer R. Project Ozma-II // Spaceflight. 1975. Vol. 17. N 12.

27 См.: The Arecibo Message of November 1974. // Icarus, 1975. Vol. 26. N 4.

28 Пановкин Б. Н. Объективность знания и проблема обмена смысловой информацией с внеземными цивилизациями // Философские проблемы астрономии XX века. М., 1976. С. 261.

29 Там же. С. 242.

30 «...A priori мир инопланетных цивилизаций должен совершенно отличаться от земного...» (Брудный А. А., Шукуров Э. Дж., Токоев М. Указ. соч. С. 146—147).

31 См.: Лазарев Ф. В., Сагатовский В. И. О формировании интервального стиля мышления//Философские науки, 1979. № 1.

32 См.: Проблема CETI (Связь с внеземными цивилизациями) / Пер. с англ. М., 1975. С. 176.

33 Шрейдер Ю. А. О количественных характеристиках семантической информации//Научно-техническая информация, 1963. № 10; Он же. Об одной модели семантической теории информации//Проблемы кибернетики, вып. 13. М„ 1965.

34 Кремянский В. И. Методологические проблемы системного подхода к информации. М., 1977.

35 См.: Проблема СЕТ]. С. 7.

36 Кремянский В. И. Указ. соч. С. 87—88.

37 Пановкин Б. И. Указ. соч. С. 258.

38 Урсул А. Д., Хмелева А. П. К определению понятия «знак»//Научно- техническая информация. Серия 2, 1973. № 1. С. 13.

39 Юдин Э. Г. Системный подход и принцип деятельности. М., 1978. С. 268.

40 Заметим, что вся преобразовательная деятельность человека есть по сути внесение в природу чуждых ей законов (можно сказать — использование законов природы в направлении, определяемом законами социума, но это и практически, и теоретически то же самое). Таким образом, проблема выделения текста в известной мерс близка к проблеме отличения искусственных явлений от естественных, которую мы будем рассматривать в следующей главе.

41 Очевидно, что явлением Р может быть и сама социальняя система, являющаяся активным коммуникатором.

42 См.: Тюхтин В. С. Отражение, системы, кибернетика. М.. 1972. С. 183—184.

43 Назаретян А. П. К информационному анализу понимания текста. С. 4.

44 Брудный А. А. Понимание как философско-психологическая проблема // Вопросы философии. 1975, № 10. С. 111.

45 Там же. С. 115.

46 Назаретян А. П. К информационному анализу понимания текста. С. 3.

312

47 См.: Там же. С. 4—5.

48 См.: Шапиро Э. Л. Некоторые вопросы понимания текста. // Научно- техническая информация. Серия 2. 1979. № 3. С. 1—2.

49 См.: Гарпушкин В. Е. Указ. соч. С. 138.

50 См.: Акофф Р., Эмери Ф. О целеустремленных системах. М., 1974. С. 55.

51 См.: Гарпушкин В. Е. Указ. соч. С. 138.

52 См.: Там же. С. 140.

53 С соответствующим «изменением масштаба» к данной ситуации вполне приложима очень четко сформулированная Г. С. Скомаровским мысль о том, что «если бы люди были абсолютно тождественны по своим психологическим качествам, общение было бы ненужным, если бы они были абсолютно различны, оно было бы невозможным» (См.: Скомаровский Г. С. Общение как деятельность//Понятие деятельности в философской науке. Томск, 1978. С. 139).

54 См.: Пановкин Б. Н. Указ. соч. С. 257.

55 Рассматривая вопрос о «деятельности понимания», мы вместе с тем должны обратить внимание, особенно в плане нашей темы, на то, что речь идет и о «понимании деятельности» ВЦ, которая проявляется в той или иной форме (См.: Никифоров А. Л. О понимании человеческой деятельности//Объяснение и понимание в научном познании. М., 1983).

56 Это не одно и то же, конечно, но ведь и дешифровка как таковая не является независимой ни от прагматического, ни от гносеологического понимания («последующих» этапов в абстрактной схеме, но одновременно и предпосылок— в реальном процессе восприятия текста).

57 См., например: Сухотин Б. В. Методы дешифровки сообщений//Внеземные цивилизации. М., 1969.

58 Так как не воспринятая реципиентом из текста семантическая информация связана «слева» с недостаточной подготовкой тезауруса, а «справа» — с избыточной подготовкой.

59 В принципе возможны и «антитексты», рассчитанные на отвергание, но это отдельная — и сложная — проблема.

60 Под общим запасом информации мы понимаем совокупность тезауруса, хомы, а также информации, в данный момент находящейся в «промежуточном» состоянии.

61 См.: Маркс К., Энгельс Ф. Из ранних произведений. М., 1956. С. 564—566.

62 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 227.

63 Тюхтин В. С. Указ. соч. С. 180.

64 Или хотя бы субтезаурусов, охватывающих некоторые существенные стороны деятельности этих культур. В современных условиях, когда земная цивилизация является не просто гетерогенной по своему социальному устройству, но и глубоко противоречивой, не приходится ожидать полного совпадения тезаурусов ее подсистем.

65 Теоретически мыслимое существование двух или более КЦ в пределах одной планеты может лежать в основе форм контактов, переходных от этнокультурных к чисто космическим (т. с. предполагающим космическое расстояние между КЦ). С другой стороны, космическая экспансия той или иной цивилизации может привести к реализации контакта в форме «соприкосновения» ареалов существования разных КЦ-

Глава V

1 См.: Смирнов С. Н. Диалектика отражения и взаимодействия в эволюции материи. М., 1974. С. 9—48.

2 См.: Клейн Л. С. Структура археологической теории // Вопросы философии. 1980. № 3. С. 101.

3 См., например: Фридман А. А. Мир как пространство и время. М., 1965. С. 58.

313

4 Достаточно сложный кибернетический зонд («интеллектуальный робот») будет, строго говоря, квазисубъектом, а не просто искусственным объектом. Но мы пока отвлекаемся от этого обстоятельства.

5 См.: Шкловский И. С. Вселенная, жизнь, разум. 5-е изд. М., 1980. С. 343—350.

6 См., например: Гердер И.-Г. Избранные сочинения. М.—Л., 1959. С. 244; Мелье Ж. Завещание. Т. 3. М., 1954. С. 174—175; Робина Ж- О природе. М., 1935. С. 430; Каган М. С. Человеческая деятельность. М., 1974. С. 180—246; Давидович В. Е., Жданов Ю. А. Сущность культуры. Ростов н/Д., 1979. С. 29—69.

7 См.: Давидович В. Е., Жданов Ю. А. Указ. соч. С. 96—97.

8 Строго говоря, лсеедодихотомическим; дихотомическими были бы деления Е—не-Е либо И—не-И. Религиозное мышление, к примеру, соотносит с понятием естественного не понятие искусственного, а понятие сверхъестественного. Кроме того, возможны, как мы увидим ниже, и «промежуточные» формы явлений, не подпадающие строго ни под понятие естественного, ни под понятие искусственного. Но с целью упрощения терминологии мы будем пользоваться термином «дихотомия» — не забывая, впрочем, о его известной условности.

9 См., например: Кедров Б. М. «Естественное» и «искусственное» в познании и деятельности человека // Вопросы философии. 1958. № 11; Саймон Г. Науки об искусственном/Пер. с англ. М., 1972; Матзин А. С. Научно-технический прогресс и охрана природы. Л., 1977; Абдылдаев Т. А., Бакаев А. К. Соотношение естественного и искусственного в условиях научно-технической революции. Фрунзе, 1983.

10 Мамзин А. С. Указ. соч. С. 17.

11 О. Г. Дробницкий пользуется в подобном случае термином «общественный предмет» (См.: Дробницкий О. Г. Природа и границы сферы общественного бытия человека//Проблема человека в современной философии. М., 1969. С. 205). Нам представляется, что термин «искусственный» более определенно указывает на измененность объекта, его «конструктивность», «сотворенность».

12 См.: Назаретян А. П. К информационному анализу понимания текста // Научно-техническая информация. Серия 2, 1977. № 2. С. 3.

13 Ильенков Э. В. Проблема идеального//Вопросы философии. 1979. № 7. С. 148.

14 Батищев Г. С. Деятельностная сущность человека как философский принцип // Проблема человека в современной философии. С. 92—93.

15 Полнота эта, конечно, относительна, ибо человек имеет перед собой готовую природную субстанцию, которую он преобразует сообразно своим целям и с учетом ее законов. Такое преобразование затрагивает лишь некоторые — не все — уровни субстанции.

16 См.: Батищев Г. С. Указ. соч. С. 89.

17 См.: Лем С. Сумма технологии / Пер. с польск. М., 1968. С. 398—407.

18 См., например: Meadows D . M . et al. The Limits to Growth. N. Y., 1972.

19 См.: O'Neill G. The High Frontier. N. Y., 1977.

20 Такой упрощенный вариант допустим, однако, как некоторый этап развития системы жизнеобеспечения по направлению к «настоящей» биогеосфере, сравнимой по богатству своего содержания и возможностям саморегулирования с естественными планетными биогеосистемами либо даже превосходящей последние.

21 Фаддеев Е. Т. Проблема экологического производства. Пущино, 1980. С. 12.

22 См.: Зимина Л. А. Об исследовании социальной формы материи в рамках диалектического материализма // Проблема человека в диалектическом материализме. Пермь, 1979. С. 67—68; Урсцл А. Д.. Дронов А. И. Космонавтика и социальная деятельность. Кишинев, 1985. С. 132—166; Интенсификация науки и производства: проблемы методологии. Кишинев, 1987.

314

23 См.: Лем С. Указ. соч. С. 336—339.

24 См.: Там же. С. 123—124.

25 См.: Лотман Ю. М. Статьи по типологии культуры. Тарту, 1970.

26 См.: Ракитов А. И. Философские проблемы науки. М., 1977. С. 105.

27 См.: Ляпунов А. А. О некоторых особенностях строения современного теоретического знания//Вопросы философии. 1966. № 5. С. 45—48.

28 См. гл. III, § 2.

29 «Объектный» поиск, однако, заметно проще в «психологическом» плане, так как альтернативные «естественные» модели найденного объекта будут вторичны по отношению к модели «искусственной».

30 См. гл. VII, § 3.

31 См., например: Westrum R. Social Intelligence about Anomalies: the Case of Meteorites//Social Studies of Science. 1978. Vol. 8. P. 461.

32 «Обычно» — не значит «всегда». Задача опознания простейших каменных орудий эпохи палеолита как раз и заключается в отделении искусственного от естественного, но решается она скорее на основании известных эмпирических закономерностей, чем на основании достаточно общей теории (См.: Борисков- ский П. И. Древнейшее прошлое человечества. Л., 1979. С. 26—29).

33 См.: Тюхтин В. С. Теория автоматического опознавания и гносеология. М., 1976. С. 4.

34 См. гл. IV, § 2.

35 См. гл. III, § 2.

36 См.: Маковецкий П. В., Петрович И. Т., Троицкий В. С. Проблема внеземных цивилизаций — проблема поиска//Вопросы философии. 1979. № 4. С. 54.

37 См.: Пановкин Б. Н. Научное объяснение и доказательство в проблеме внеземных цивилизаций // Труды XIV Чтений К. Э. Циолковского. Секция «К. Э. Циолковский и философские проблемы освоения космоса». М., 1980. С. 21.

38 См.: Страйжис В. Л. Некоторые астрономические явления как возможный результат деятельности высокоразвитых цивилизаций // Поиск разумной жизни во Вселенной. Тезисы докладов Всесоюзного симпозиума. Таллин, 1981. С. 19.

39 См.: Гиндилис Л. М. Некоторые философские и методологические аспекты проблемы CETIII Астрономия, методология, мировоззрение. М., 1979. С. 302; Пановкин Б. Н. Проблема внеземных цивилизаций. М., 1979. С. 23.

40 См.: Маковецкий П. В. Радиосвязная стратегия поиска позывных внеземных цивилизаций//Проблема поиска внеземных цивилизаций. М., 1981. С. 113—118.

41 Цуриков В. М. Имитация маловероятных событий с целью привлечения внимания других цивилизаций//XXXIII Всесоюзная научная сессия, посвященная Дню радио. Аннотации и тезисы докладов. М., 1978.

42 См.: Проблема CETI (Связь с внеземными цивилизациями) /Пер. с англ. М., 1975. С. 133.

43 См.: Кардашев Н. С. О стратегии поиска внеземных цивилизаций // Астрономия, методология, мировоззрение. С. 320—321.

44 Рубцов В. В., Урсул А. Д. Методологические аспекты проблемы внеземных цивилизаций: современное состояние и некоторые перспективы // Там же. С. 368—369.

45 См.: Бескин Г. М. Об одной стратегии поиска передач внеземных цивилизаций // Поиск разумной жизни во Вселенной.

46 См. с. 112—113.

47 Под функцией мы подразумеваем «внешнее» функционирование И-объек- та, его движение в соответствии с законами социокультурной системы. «Внутреннее» же функционирование такого объекта — взаимодействие его подсистем — относится к динамике конструкции.

315

48 См.: Пивоваров Д. В. Метод альтернатив в современной «философии науки» и его границы//Философские науки. 1979. № 6.

49 См.: Мамчур Е. А. Проблема выбора теории. М., 1975. С. 194—197.

50 См.: Там же. С. 108—116; Баженов Л. Б. Строение и функции естественнонаучной теории. М., 1978. С. 77—154; Разумовский О. С. От конкурирования к альтернативам. Новосибирск, 1983.

51 Мамчур Е. А. Указ. соч. С. 205—220. См. также: Идеалы и нормы научного исследования. Минск, 1981.

52 Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 18. С. 176.

53 Простоту нередко смешивают с «очевидностью» и «привычностью».

54 См.: Баженов Л. Б. Указ. соч. С. 128—138.

55 См.: Ракитов А. И. Курс лекций по логике науки. М., 1971. С. 137.

56 См.: Bell S. I. Little Green Men, White Dwarfs or Pulsars?//Cosmic Search, 1979. Vol. 1. N 1.

57 См.: Hewish A., Belt S. I. et al. Observation of a Rapidly Pulsating Radio Source // Nature. 1968. Vol. 217. N 5130.

58 См.: Gold T. Rotating Neutron Stars as the Origin of the Pulsating Radio Sources//Nature. 1968. Vol. 218. N 5143.

59 См.: Никольский Г. Сделано марсианами? Гипотеза советского ученого// Советский Союз. 1959. № 10.

60 См.: Sharpless В . P. Secular Accelerations in the Longitudes of the Satellites of Mars //Astronomical Journal, 1945. Vol. 51. P. 185—186.

61 Шкловский И. С. Вселенная, жизнь, разум. М., 1965. С. 187.

62 См.: Бронштэн В. А. Загадка спутников Марса//Наука и жизнь, 1959. № 12.

63 См.: Берне Дж. А. Динамическая эволюция и происхождение марсианских лун//Спутники Марса / Пер. с англ. М., 1981. С. 82—90.

64 См.: Heard G. The Riddle of the Flying Saucers. L., 1950. P. 123—126.

65 Объяснения «предсказания» Дж. Свифта, предложенные И. С. Шкловским, а также О. Джинжеричем (См.: Джинжерич О. Открытие спутников Марса//Спутники Марса. С. 11—13) оставляют все же впечатление некоторой произвольности.

66 Георгобиани Г. Г. Из истории открытия спутников Марса // Историко- астрономические исследования. Вып. XV. М., 1980. С. 203.

67 См.: Shklovskii Г. S ., Sagan С. Intelligent Life in the Universe. N. Y., 1966. P. 373.

68 Обзор таких попыток см. в работе: Burns I. A. Dynamical Characteristics of Phobos and Deimos//Rev. Geophys. Space Phys. 1972. Vol. 10. P. 463—483.

69 См., например: Wilkins G. A. A New Determination of the Elements of the Orbits of the Satellites of Mars//Proc. IAU Symp. 25. Dordrecht, 1964; Wil kins G. A. Motion of Phobos //Nature, 1969. Vol. 224. P. 789.

70 См.: Спутники Марса.

71 См.: Берне Дж. А. Указ. соч. С. 74—77.

72 См., например: Кринов Е. Л. Тунгусский метеорит. М., 1949; Золо тое А. В. Проблема Тунгусской катастрофы 1908 г. Минск, 1969.

73 См.: Кулик Л. А. Данные по Тунгусскому метеориту к 1939 г.//ДАН СССР. Новая серия, 1939. Т. XXII. № 8. С. 522.

74 См.: Whipple F. On Phenomena Related to the Great Siberian Meteor// Quart. J. of the Royal Meteorological Society. 1934. Vol 60. N 257; Вернад ский В . И . Об изучении космической пыли//Мироведение, 1932. Т. 21. № 5.

75 См.: Астапович И. С. Новые материалы по полету большого метеорита 30 июня 1908 г. в Центральной Сибири//Астрономический журнал. 1933. Т. 10, № 4. С. 482—483. Спустя 30 лет эта гипотеза вновь стала предметом рассмот-

316

рения (См.: Астапович И. С. Несостоятельность гипотезы падения на Землю Тунгусского метеорита 1908 г.//Астрономический циркуляр. 1963. № 238), однако существенного влияния на развитие исследований уже (или пока) не оказала.

76 См.: Кринов Е. Л. Указ. соч. С. 182—183, 188—191.

77 См.: Казанцев А. Взрыв//Вокруг света. 1946. № 1.

78 Фесенков В. Г. и др. О Тунгусском метеорите//Наука и жизнь. 1951. № 9. С. 20.

79 См.: Флоренский К- П. и др. Предварительные результаты работ Тунгусской метеоритной экспедиции 1958 г.//Метеоритика. Вып. XIX. М., I960. С. 131.

80 См.: Там же.

81 См.: Флоренский К- П. Поиски продолжаются//Знание—сила. 1959. № 4.

82 См.: Фесенков В. Г., Кринов Е. Л. Новое о Тунгусском метеорите// Вестник Академии наук СССР. 1960. № 12.

83 См.: Золотое А. В. Новые данные о Тунгусской катастрофе 1908 г.// ДАН СССР, 1961. Т. 136. № 1; Он же. Некоторые данные по исследованию образцов почвы и растений в районе Тунгусской катастрофы 1908 г. //ДАН СССР. 1961. Т. 140. № 1.

84 Это отметил в свое время Ф. Ю. Зигель (См.: Зигель Ф. Ю. Неразгаданная тайна //Знание—сила, 1959. № 6).

85 Ср. гипотезу Л. Ла Паза об «антивещественном» характере Тунгусского метеорита ( La Pas L , The Energy of the Podkamenaya Tunguska, Siberia, Me- teoritic Fall //Popular Astronomy, 1948. Vol. 56. P. 330—331).

86 См.: Кириченко Л. В. О проверке гипотезы «ядерного взрыва» Тунгусского метеорита по радиоактивности почв на следе выпадения продуктов взрыва //Проблемы метеоритики. Новосибирск, 1975; Колесников Е. М., Лавру хи- на А. К-, Фисенко А. В. Новый метод проверки гипотез аннигиляционного и термоядерного характера Тунгусского взрыва 1908 г.//Там же.

87 См.: Васильев Н. В. и др. О некоторых аномальных явлениях, связанных с падением Тунгусского метеорита // Космическое вещество на Земле (Проблема Тунгусского метеорита). Новосибирск, 1976.

88 См.: Зигель Ф. Ю. Жизнь в космосе. Минск, 1966. С. 160—163.

89 См.: Фаст В. Г., Баранник А. П., Разин С. А. О поле направлений повала деревьев в районе падения Тунгусского метеорита // Вопросы метеоритики (Проблема Тунгусского метеорита). Томск, 1976; Эпиктетова Л. Е. Новые показания очевидцев падения Тунгусского метеорита // Там же.

90 См.: Сытинская Н. Н. К вопросу о траектории Тунгусского метеорита // Метеоритика. Вып. 13. М., 1955.

91 Это предположение, впервые опубликованное в 1981 г. (см. Рубцов В. А. Дихотомия «естественное — искусственное» и ее роль в проблеме внеземных цивилизаций // Труды XV чтений К. Э. Циолковского. Секция «К. Э. Циолковский и философская проблема освоения космоса». М., 1981. С. 67), получило подтверждение в работе Дмитриев А. Н., Журавлев В. К- Тунгусский феномен 1908 года — вид солнечно-земных связей. Новосибирск, 1984.

92 См. ряд статей в сборнике «Метеоритные и метеорные исследования» (Новосибирск, 1983). Отметим, что предположение о кометной природе ТКТ уже не является ключевым в Е-программе: его заметно теснит гипотеза углистого хондрита.

93 То, что сторонники метеоритной гипотезы «не увидели» надземного характера взрыва, хорошо иллюстрирует направляющее влияние понятийного каркаса, в котором происходит интерпретация эмпирических данных. Хотя в принципе исследователь и имеет возможность работать в альтернативных теоретических онтологиях, психологически это достаточно трудно.

94 См.: Шрейдер Ю. А. Сложные системы и космологические принципы // Системные исследования. 1975. Ежегодник. М., 1976. С. 164.

317

Глава VI

1 В случае, когда оба НСК покидают свои ареалы существования, прямок контакт между ними также возможен — но лишь при отсутствии посредствующих систем.

2 См., например: Зенгер Е. К механике фотонных ракет. М., 1958; Федю- шин Б. К. Основы релятивистской ракетодинамики. Рукопись деп. в ВИНИТИ 4.07.75, № 2022-75 Деп.; Федюшин Б. К-, Караваев Э. Ф. О некоторых проблемах межзвездных перелетов // Труды XV Чтений К- Э. Циолковского. Секция «К. Э. Циолковский и философские проблемы освоения космоса». М., 1981; Bond A. Problems of Interstellar Propulsion//Spaceflight, 1971. Vol. 13. N 7; Matlo}f G., Mallove E. Solar Sail Starships: the Clipper Ships of the Galaxy// JBIS. 1981. Vol. 34. N 9; Froning H. D., Jr. Investigation of a Quantum Ramjet for Interstellar Flight //AIAA Papers, 1981. N 1533; Cassenti B. A. Comparison of Interstellar Propulsion Methods//JBIS, 1982. Vol. 35. N 3.

3 Зонды «Пионер» и «Вояджер» не являются в строгом смысле слова межзвездными аппаратами: проблема заключается не в том, чтобы покинуть Солнечную систему, а в том, чтобы достичь звезд за приемлемое время.

4 Шкловский И. С. Вселенная, жизнь, разум. 5-е изд. М., 1980. С. 311—313.

5 См.: Project Daedalus. JBIS Supplement. L., 1978.

6 Космонавтика. Маленькая энциклопедия. М., 1970. С. 161.

7 Строго говоря, речь здесь идет не о том, чтобы найти ВЦ, а о том, чтобы «быть найденными» ими. Но в данном случае это обстоятельство малосущественно.

8 См.: Freitas R . A ., Jr . A Self-Reproducing Interstellar Probe//JBIS, 1980. Vol. 33. N 7. P. 262.

9 См.: Clarke A. C. An Optimum Strategy for Interstellar Robot Probes// JBIS. 1978. Vol. 31. N 11.

10 См.: Дайсон Ф. Гравитационные машины // Межзвездная связь / Пер. с англ. М., 1965. С. 126—127.

11 См.: Freitas R . A ., Jr . Op. cit.: Tipler F. J. Extraterrestrial Intelligent Beings do not Exist//QJRAS, 1980. Vol. 21. N 3; Valdes F., Freitas R. A., Jr. Comparison of Reproducing and Nonreproducing Starprobe Strategies for Galactic Exploration //JBIS. 1980. Vol. 33. N 8; etc.

12 Neuman J. von. Theory of Self-Reproducing Automata. Urbana, 1966.

13 См.: Tipler F. J. Op. cit.

14 См.: Freitas R. A., Jr. Op. cit.

15 См.: Проблема эффективности в современной науке (методологические аспекты). Кишинев, 1985. С. 27, 245—246.

16 Урсул А. Д. Эффективность как характеристика деятельности цивилизаций космоса // Труды XV Чтений К- Э. Циолковского. Секция «К. Э. Циолковский и философские проблемы освоения космоса».

17 Хорнер С. фон. Осуществимы ли космические полеты? // Межзвездная связь. С. 159.

18 Поскольку речь идет лишь о модельной оценке, мы не выделяем здесь массу конструкции, полезной нагрузки, самого горючего и т. п. Для нас интересно прежде всего соотношение энергетических возможностей цивилизаций различных уровней.

19 Разумеется, стоимость космического зонда не ограничивается стоимостью энергии и может существенно превышать последнюю. Однако для межзвездных зондов процент энергетических затрат, по-видимому, не должен быть очень мал (ср. соотношение общей стоимости «Дедала» со стоимостью его горючего).

20 См.: Freitas R. A., Jr. Interstellar Probes: a New Approach to SETI // JBIS, 1980. Vol. 33. N 3.

318

21 Это значит, что КЦ А, скорее всего, не знает, какую стратегию поиска выбрала КЦ В, и наоборот; а также что выигрыш одной стороны не обязательно является проигрышем другой.

22 См.: Sagan С . On the Detectivity of Advanced Civilizations//Icarus, 1973. Vol. 19. N 3.

23 См.: Троицкий В. С. К вопросу о населенности Галактики//Астрономический журнал. 1981. Т. 58. Вып. 5.

24 Parkinson В . Alien Interstellar Probes//JBIS, 1978. Vol. 31. N 11. P. 439.

25 См.: Betinis E. On ETI Alien Probe Flux Density//JBIS. 1978. Vol. 31. N 6; Newman W. Т ., Sagan С Galactic Civillizations: Population Dynamics and Interstellar Diffusion//Icarus. 1981. Vol. 46. N 3; Jones E. M. Discrete Calculation on Interstellar Migration and Settlement//Ibidem.

26 Это не исключает спорадических (и, возможно, временных) «колонизации» как одного из методов межзвездных исследований.

27 См., например: Луомала К- Голос ветра. М., 1976. С. 33.

28 См.: Сох L. J. An Explanation for the Absence of Extraterrestrials on Earth//QJRAS. 1976. Vol. 17. N 2. P. 204; Stephenson D. G. Extraterrestrial Cultures Within the Solar System?//QJRAS. 1979. Vol. 20. N 4. P. 423.

29 См.: Tipler F. J. Op. cit. P. 276.

30 См. помимо приведенного выше расчета также работу Э. Бетиниса, в которой рассматривалась случайная диффузия зондов как «наихудший» — а следовательно, удобный для оценки — случай ( Betinis E . Op. cit.).

31 См.: Федюшин Б. К-, Караваев Э. Ф. Указ. соч.

32 Визуальные фотометрические поиски искусственных объектов в либра- ционных точках системы Земля—Луна с помощью небольших инструментов; поиск «теплых» артефактов (Т>50°/С) посредством инфракрасной аппаратуры в точках либрации и на околосолнечных полярных орбитах; радиолокационные поиски небольших артефактов в этих же районах, и т. д. (См.: Freitas R . A ., Jr . Interstellar Probes: a New Approach to SETI. P. 99).

33 См.: Freitas R. A., Jr., Valdes F. A. Search for Natural or Artificial Objects Located at the Earth-Moon Libration Points//Icarus. 1980. Vol. 42. N 3.

34 См.: Загадка, случайност или шега?//Космос (София), 1973. № 2; Шпи- левский А. В. Новая интерпретация таинственного радиоэха//Земля и Вселенная. 1976. № 2; Гиндилис Л. М. Модель контакта, а не доказательство зонда // Там же; Lunan D . Space Probe from Epsilon Bootis // Spaceflight. 1973. Vol. 15. N 4; Geisler W. Lacznosc z cywilizacjami pozaziemskimi//Astronautyka (Warszawa), 1977. T. 20. N 2; Lunan's theory junked//Astronomy. 1975. Vol. 3. N 3; Bracewell R. The Opening Message from an Extraterrestrial Probe//Astronautics and Aeronautics. 1973. Vol. 11. N 5.

36 Lunan D . Op. cit.

36 Ксанфомалити Л. В. Проблема зондов внешней цивилизации, радиоэхо и гипотеза Брейсуэлла // Проблема поиска внеземных цивилизаций. М., 1981.

37 См.: Viewing D. R. G., Horswell С . J., Palmer E. W. Detection of Starships//JBIS, 1977. Vol. 30. N 3.

38 Ibidem. P. 100—101.

39 См.: Бурдаков В . П., Данилов Ю. И. Ракеты будущего. М., 1980. С. 99—104.

40 См.: Багров А. В., Миронов С. В. Поиск инопланетного зонда в Солнечной системе//Всесоюзная научно-техническая конференция «Проблемы космической радиосвязи». Тезисы докладов. М., 1979.

41 Kuiper Т . В . Н ., Morris M. Searching for Extraterrestrial Civilizations // Science. 1977. Vol. 196. N 4290. P. 620.

42 От английского сокращения UFO — Unidentified Flying Object — «неопознанный летающий объект».

319

43 См.: Schwartzman D. W. The Absence of Extraterrestrials on Earth and the Prospects for CETI // Icarus, 1977. Vol. 32. N 4. P. 474.

44 См.: Condon E. U., Gilmor D. S. (Eds.). Scientific Study of Unidentified Flying Objects. Final Report. N. Y.—Toronto—L., 1969. P. 9—10.

45 Hynek J. A. The UFO Experience: a Scientific Inquiry. Chicago, 1972. P. 10.

46 См.: Мензел Д. О «летающих тарелках» / Пер. с англ. М., 1962; Марты нов Д. Я. Летающие тарелки — тест на интеллект // Земля и Вселенная, 1977. № 4; Condon E . U ., Gilmor D . S . (Eds.). Op. cit. P. 1.

47 См., например: Баренблатт Г. И., Монин А. С. О возможном механизме явления дискоидных образований в атмосфере//ДАН СССР, 1979. Т. 246. № 4; Гиндилис Л. М., Меньков Д. А., Петровская И. Г. Наблюдения аномальных атмосферных явлений в СССР. Статистический анализ. М., 1979; Троицкий В. С. НЛО: миф или реальность?//Наука и религия, 1982. № 10; Klass P . J . UFOs Explained. N. Y., 1968; UFO: an Appraisal of the Problem. A Statement by the UFO Subcommittee of the AIAA//Astronautics and Aeronautics, 1970. Vol. 8. N 11; Hynek J. A. The UFO Phenomenon: Laugh, Laugh, Study, Study//Technology Review. 1981. Vol. 83. N 7.

48 См.: Hynek J. A. The UFO Experience: a Scientific Inquiry. P. 24.

49 Ibidem. P. 67.

50 См.: Рерих Н. К. Избранное. М., 1979. С. 184; Chichester F. The Lonely Sea and Sky. L., 1967. P. 185.

51 См.: Hynek J. A. The UFO Experience: a Scientific Inquiry. P. 49.

52 См.: Правда. 1977. 23 сентября.

53 См.: Condon E . U., Gilmor D. S. (Eds.). Op. cit. P. 249—251. Наиболее полное описание Лейкенхитского случая можно найти в работе: Thayer G. D. UFO Encounter II —The Lakenheath, England, Radar-Visual UFO Case//Astronautics and Aeronautics, 1971. Vol. 9. N 9.

54 См.: Санаров В. И. НЛО и энлонавты в свете фольклористики // Советская этнография. 1979. № 2.

55 См.: Karavieri A. The Saapunki UFO. Results of Investigations//Flying Saucer Review, 1971. Vol. 17. N 5.

56 См., например: Phillips Т . Physical Traces Associated with UFO Sightings. A Preliminary Catalog. Northfield, 1975.

57 См.: Троицкий В . НЛО: миф или реальность?

58 См.: Мензел Д. Указ. соч. С. 16.

59 См.: Там же, с. 75—150; Vallee J. Anatomy of a Phenomenon. Chicago, 1965. P. 1—28.

60 См.: Идеалы и нормы научного исследования. Минск, 1981.

61 Под исследовательской программой, как отмечалось в гл. 1, § 1, мы понимаем «динамическую» проекцию постановки проблемы. Хотя любая постановка базируется на исходной гипотезе о природе изучаемого явления, она не сводится к этой гипотезе, а включает в себя также комплекс методологических регулятивов, явно и неявно управляющих процессом решения проблемы.

62 См., например: Mauer E . F . Of Spots before the Eyes//Science, 1952. Vol. 116.

63 Menzel D . H . Flying Saucers. Cambridge, 1953. Переведена на русский язык: Мензел Д. О «летающих тарелках».

64 Цит. по: Condon E. U., Gilmor D. S. (Eds.). Op. cit. P. 918. 65 Ibidem, p. V; Hynek J. A. The UFO Experience: a Scientific Inquiry. P. 182.

66 Jung С Ein moderner Mythos. Zurich, 1958.

67 См., например: Hall R. (Ed.). The UFO Evidence. Washington, 1964.

320

68 Klass Ph. J. Prasma Theory may Explain Many UFOs// Aviation Week and Space Technology. 1966. Vol. 85.

69 McDonald J. E. UFOs— Extraterrestrial Probes?//Astronautics and Aeronautics, 1967. Vol. 5. N 8.

70 Vallee J. Anatomy of a Phenomenon. Chicago, 1965; Vatlee J., Vallee J. Challenge to Science: the UFO Enigma. Chicago, 1966.

71 См.: Vallee J., Vallee J. Op. cit. P. 150—172.

72 He путать «объективистскую» программу изучения феномена НЛО с «объектной» подпрограммой Е-программы!

73 См.: Phillips Т . Op. cit.; Saunders D. R. A Spatio-Temporal Invariant for Major UFO Waves//Proceedings of the 1976 CUFOS Conference. Evanston, 1976; Poher C, Vallee J. Basic Patterns in UFO Observations//Flying Saucer Review. 1975. Vol. 21. N 3—4.

74 См.: Hynek J. A. Are Flying Saucers Real?//The Saturday Evening Post, 1966. Vol. 237.

75 Condon E. U., Gilmor D. S. (Eds.). Op. cit.,

76 Ibidem. P. 1.

77 Ср. диаметральна противоположные мнения о научной значимости «Колорадского проекта», высказанные рецензентами журнала „Icarus" (1969. Vol. 11. N 3. P. 443—450).

78 См.: Condon E. U., Gilmor D. S. (Eds.). Op. cit. P. 143, 163, 260—266, etc.

79 Ibidem. P. VI, 25.

80 См.: Sagan C, Page T. (Eds.). UFOs —a Scientific Debate. Ithaka; L., 1972.

81 См.: Дмитриев М. «Вспышки» в атмосфере//Авиация и космонавтика, 1978. № 8.

82 См.: Баренблатт Г. И., Монин А. С. Указ. соч.

83 См. материалы обсуждения проблемы НЛО в Специальном Политическом Комитете ООН в ноябре—декабре 1978 г. (Bowen Ch. UFOs Debated at the United Nations//Flying Saucer Review. 1979. Vol. 24. N 6).

84 См.: Hynek J. A. The UFO Experience: a Scientific Inquiry; UFO: an Appraisal of the Problem. A Statement by the UFO Subcommittee of the AIAA// Astronautics and Aeronautics. 1970. Vol. 8. N 11.

85 См.: Le GEPAN et l'etude du phenomene OVNI. Toulouse, 1979.

86 См.: Carlson J. В ., Sturrock P. A. Stanford Workshop on Extraterrestrial Civilization: Opening a New Scientific Dialog//Origins of Life, 1975. Vol. 6. N 3.

87 Hart M. H. An Explanation for the Absence of Extraterrestrials on Earth //QJRAS. 1975. Vol. 16. N 2.

88 См.: Schwartzman D. W. Op. cit. P. 474.

89 См.: Herbison-Evans D. Extraterrestrials on Earth//QJRAS, 1977. Vol. 18. N 4.

90 См.: Sturrock P. A. Extraterrestrial Intelligent Life//QJRAS, 1978. Vol. 19, N 4; Kuiper Т . В . Н . On Scientific Reasoning//QJRAS, 1979. Vol. 20. N 4; Stephenson D. G. Extraterrestrial Intelligence//Ibidem.

91 См.: Vallee J., Vallee J. Op. cit. P. 138—149.

92 Подчеркнем: речь идет именно о программе, а не просто о лежащей в «е основе гипотезе. Нельзя априорно утверждать, что именно эта гипотеза наилучшим образом объясняет феномен. Но и опровержение ее также может быть лишь результатом развития альтернативной исследовательской программы.

21 Заказ № 759 321

Глава VII

1 В этом случае планет в Галактике, на которых разумная жизнь сущест вовала некогда, может быть значительно больше, чем тех, на которых она существует (См.: Freeman J ., Lampton М. Interstellar Archaeology and the Prevalence of Intelligence//Icarus. 1975. Vol. 25. N 2).

2 См.: Foster G. V. Non-Human Artifacts in the Solar System // Spaceflight. 1972. Vol. 14. N 12. См. также: Anderson С . W. A Relic Interstellar Corner Reflector in the Solar System?//Mercury, 1974. Vol. 3. N 5.

3 См.: Морозов Ю. Н., Рубцов В. В. К оценке современного состояния проблемы палеовизита // Труды XIV Чтений К. Э. Циолковского. Секция «К. Э. Циолковский и философские проблемы освоения космоса». М., 1980.

4 Ср.: Федюшин Б. К- К вопросу о посещении Земли инопланетянами // Проблемы наблюдательной и теоретической астрономии. М.; Л., 1977; Hart M. H. An Explanation for the Absence of Extraterrestrials on Earth // QJRAS. 1975. Vol. 16. N 2; Tipler F. J. Extraterrestrial Intelligent Beings do not Exist//QJRAS. 1980. Vol. 21. N 3; Singer С . E. Galactic Intelligence I// JBIS. 1982. Vol. 35. N 3.

5 Под историей в проблеме палеовизита следует, вообще говоря, понимать историю Земли в целом, которая включает геологическую, биологическую (естественную) и социальную «истории». Но с целью большей конкретности рассмотрения мы будем в нашем анализе ориентироваться преимущественно на методы «обычной» исторической науки, имеющей дело с историей человеческого общества.

6 См., например: Громыко М. М. О «непосредственных» и «косвенных» исторических источниках // Известия Сибирского отделения АН СССР. Серия общественных наук, 1968. № 6. Вып. 2.

7 См.: Коршунов А. М., Шаповалов В. Ф. Методологические проблемы исторического познания и принцип отражения//Вопросы философии, 1982. № 3. С. 78.

8 См. обоснование этого принципа деления, а также обстоятельный обзор существующих классификаций: Пушкарев Л. Н. Классификация русских письменных источников по отечественной истории. М., 1975. С. 135—268.

9 См.: Циолковский К. Э. Растение будущего. Животное космоса. Самозарождение. Калуга, 1929. С. 30; Возможны ли межпланетные сообщения?//Вестник знания. 1930. № 4. С. 152—153.

10 См.: Шкловский И. С. Вселенная, жизнь, разум. 5-е изд. М., 1980. С. 314.

11 Агрест М. М. Космонавты древности // На суше и на море. М., 1961. С. 541.

12 См.: Воронин М. А. О поисках следов цивилизации в иных мирах // Природа, 1962. №11; Sagan С . Direct Contact Among Galactic Civilizations by Relativistic Interstellar Spaceflight // Planetary and Space Science, 1963. Vol. 11. N 5; Current Aspects of Exobiology. Oxford; L., 1965. P. 343—344, 357; MacGowan R. A., Ordway F. J. Intelligence in the Universe. Englewood Cliffs, N. Y., 1966. P. 289—303.

13 Довольно полная сводка материалов на эту тему дана в книге: Dopat- ka U. Lexikon der Pra-Astronautik. Diisseldorf; Wien, 1979.

14 Показательны в этом плане книги: Thomas P. Les Extraterrestres. Paris, 1962; Bergier J. Les Extra-terrestres dans 1'histoire. Paris, 1970; Flindt M. H., Binder O. Mankind — Child of the Stars. Greenwich, 1974; Drake W. R. Gods and Spacemen Throughout History. L., 1975; Daniken E. von. Prophet der Ver- gangenheit. Diisseldorf; Wien, 1979.

15 См.: Морозов Ю . Н ., Рубцов В . В . Указ. соч.

16 Daniken E. von. Zuriick zu den Sternen. Diisseldorf; Wien, 1969. S. 60.

17 Скажем, для «астронавтического» прочтения такого сложнейшего феномена культуры, как мифы, оказывается достаточным знать, во-первых, что мифы — это фантастические рассказы, и, во-вторых, что за фольклорной фан-

322

тастикой может крыться что-то реальное, неверно понятое нашими предками (См., например: Drake W . R . Gods or Spacemen? Amherst. 1964. P. 12—14).

18 По словам одного из ее сторонников, посещение Земли инопланетянами — «уже не вопрос, а факт!» (Neue Beweise der Pra-Astronautik. Rastatt, 1979. S. 168).

19 См.: Navia L. E. Astroarcheology and Science//Ancient Skies. 1974. Vol. 1. N 5.

20 Такая точка зрения отчетливо выражена, например, в публикациях: Пановкин Б. Н. Пришельцы из космоса — научная гипотеза? // Земля и Вселенная. 1973. № 6; Брудный А. А., Шукуров Э. Док., Токоев М. Знание и общение//Философские проблемы психологии общения. Фрунзе, 1976. С. 141—145, 150—151; Вапорджиев В. Нова религия или богове-астронавти//Пламък (София). 1972. № 17; Story R. The Space-Gods Revealed. N. Y., 1976.

21 См.: Авинский В . И. Проблема космических палеоконтактов в свете идей К. Э. Циолковского // Труды IX Чтений К. Э. Циолковского. Секция «К. Э. Циолковский и философские проблемы освоения космоса». М., 1975; Он же. Методология поиска проявлений деятельности космических цивилизаций на Земле. Рукопись деп. в ВИНИТИ 28.02.79, № 746-79 Деп; Лисе- вич И. С. Мифы и гипотеза о космическом палеоконтакте // Труды XVI Чтений К. Э. Циолковского. Секция «К. Э. Циолковский и философские проблемы освоения космоса». М., 1982; Sagan С. Op. cit; Sanger-Bredt I. Spuren der Vorzeit. Dflsseldorf—Wien, 1972; Lunan D. Past Contact and the Moving Caravan.— Boyce С Extraterrestrial Encounter: a Personal Perspective. L., 1979.

22 См.: Лисевич И . С . Древнекитайские мифы о Хуан-ди и гипотеза о космических пришельцах // Теоретические проблемы изучения литератур Дальнего Востока. Тезисы докладов шестой научной конференции. Ленинград, 1974 год. М., 1974; Он же. Древние мифы глазами человека космической эры//Проблема поиска внеземных цивилизаций. М., 1981; Shklovski I. S., Sagan С . Intelligent Life in the Universe. N. Y., 1966. P. 456—462.

23 См. гл. Ill, § 2.

24 См.: Ракитов А. И. Историческое познание. М., 1982, с. 112—130.

25 См.: Там же. С. 289.

26 Научная картина прошлого — это некоторый синтетический результат исторического познания, объединяющий в себе основные принципы исторического процесса и его отражения в сознании познающего субъекта с фактологической информацией о прошлом земной цивилизации. Будучи функциональным эквивалентом частнонаучной картины мира, научная картина прошлого, однако, более «диффузна», чем теоретические онтологии естественнонаучных теорий, и — на «принципиальном» уровне — сохраняет значительные внутренние противоречия.

27 Ср. дискуссию вокруг попыток ревизовать историческую хронологию: Фоменко А. Т. Методика распознавания дубликатов и некоторые приложения // ДАН СССР, 1981. Т. 258, № 6; Голубцова Е. С, Кошеленко Г. А. История древнего мира и «новые методики»//Вопросы истории. 1982, № 8.

28 См. гл. V, § 2.

29 Пронштейн А. П. Методика исторического источниковедения. Ростов н/Д., 1976. С. 14.

30 Речь не идет, разумеется, о строго последовательном изучении всех источников. Человеческая память обладает свойством ассоциативности, и субъект исторического познания способен выделить перспективные источники, не прибегая к их сплошному перебору.

31 См.: Пронштейн А. П. Указ. соч. С. 15.

32 См.: Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. 2. С. 90.

33 См.: Иванов Г. М., Коршунов А. М., Петров Ю. В. Методологические проблемы исторического познания. М., 1981. С. 253—270.

21* 323

34 Разумеется, «завершающий» — не в смысле его безошибочности, но лишь как обозначение перехода к следующей (в абстрактной схеме) стадии исследования — конкуренции с альтернативными интерпретациями и объяснениями.

35 См. гл. III, § 2; гл. V, § 2.

36 Понятие искусственности, как мы знаем, уже понятия субъективирован- ности. Искусственный объект представляет собой единство функции и конструкции. Чтобы познать сущность И-объекта, мы должны изучить обе эти стороны, но для опознания его как искусственного достаточно иметь сведения о какой-либо одной из них.

37 См.: Sagan С . Op. cit. P. 496.

38 См.: Shklovskii I. S., Sagan С . Op. cit. P. 456—463.

39 См.: Sagan С . The Cosmic Connection. Garden City, 1973. P. 205.

40 Drake F. D. The Radio Search for Intelligent Extraterrestrial Life// Current Aspects of Exobiology. Oxford; L., 1965. P. 343—344.

41 См.: Corliss W. R. (Сотр.). Ancient Man: a Handbook af Puzzling Artifacts. Glen Arm. 1978. P. 651—657. Ср. также Мосин И. Загадочная находка// Социалистическая индустрия. 1988. № 23.

42 См.: Drake F. D. Op. cit. P. 344.

43 См.: Lunan D. Op. cit. P. 108.

44 См. гл. IV, § 2. I

45 См.: Tomas A. We Are Not the First. L., 1976. P. 73, 94.

46 Андр1енко В. и др. Замггки неспещалн^пв про спещальний предмет// Знания та праця (КиТв), 1965, № 6. С. 6.

47 См.: Matsumura Y. I. Significance of Mural Painting of Artificial Satellite-Shaped Object at San Pietro Church//UFO News (Yokohama), Winter 1973, English Supplement.

48 Разумеется, это является лишь настораживающим моментом, но отнюдь не исчерпывающим контраргументом. Окончательно отбросить «палеовизитное» истолкование можно только тогда, когда найдено более убедительное земное объяснение.

49 См.: Sagan С . The Cosmic Connection. P. 206.

50 См.: Generalov A. I., Rubcov V. V. Nije li to ipak prijenosni leteci apa- rat//Poruke kroz vrijeme. Zagreb, 1981.

51 См.: Авинский В. И. Проблема космических палеоконтактов в свете идей К. Э. Циолковского. С. 36.

52 Blumrich J. F. The Spaceships of Ezekiel. N. Y., 1974. P. 145.

53 См.: Лук А. Н. Психология творчества. М., 1978. С. 104—105.

54 Авинский В. И. Проблема космических палеоконтактов в свете идей К. Э. Циолковского. С. 36.

55 Проблема CETI (Связь с внеземными цивилизациями) / Пер. с англ. М., 1975. С. 161—162.

56 См.: Там же. С. 162.

57 Лукиан. Собрание сочинений. Т. II. М.; Л., 1935. С. 177.

58 См.: Rubcov V. V., Morozov Yu. N. Otkrice doktora Gurlta // Poruke kroz vrijeme. Хотя такие объекты и не имеют отношения к истории человеческого общества, в этом есть и своя положительная сторона. Доказанная искусственность в сочетании с доказанным геологическим возрастом хотя бы одного из них явится весомым доводом в пользу предположения о палеовизите; альтернативой здесь может служить только весьма сомнительная гипотеза о существовании «працивилизации» в отдаленном прошлом нашей планеты.

59 См.: Лисевич И. С. Древние мифы глазами человека космической эры.

60 См.: Villars N. de. Le Comte de Gabalis ou Entretiens sur les Sciences Secrete. Paris, 1670; Agobardus. Liber contra insulsam vulgi opinionem de gran- dine et tonitruis // Migne J.-P. Patrologiae Latina. T. CIV. [Paris], 1851.

324

61 См.: Griaule M. Jeux dogons. Paris, 1938; Griaule M. Masques dogons. Paris, 1938; Griaule M. Dieu d'eau. Paris, 1948; Dieterlen G. Les ames des Dogon. Paris, 1941; Ganay S. de. Les devises des Dogon. Paris, 1941; Leiris M. La langue secrete des Dogon de Sanga. Paris, 1948; Palau-Marti M. Les Dogon. Paris, 1957; etc.

62 См.: Dieterlen G. Les resultats des Missions Griaule au Soudan francais (1931—1956)//Archives de Sociologie des Religions. 1957. T. 3, Janvier—juin.

63 Griaule M., Dieterlen G. Un system soudanais de Sirius//Journal de la Societe des Africanistes. 1950. T. XX; Griaule M., Dieterlen G. Le Renard pale. T. I, facs. 1. Paris, 1965.

64 Griaule M., Dieterlen G. Le Renard pale. P. 104.

65 Ibidem. P. 289.

66 Ibidem. P. 473.

67 Подробнее см.: Рубцов В., Морозов Ю. Пришедшие на плато Бандиага- ра//На суше и на море. Вып. 18. М., 1978.

68 См., например: Donnison J. P., Williams I. P. Possible Orbits for a Third Star in the Sirius System//Astrophysics and Space Science. 1978. Vol. 56, N 2; Walbaum M., Duvent J.-L. A la recherche des compagnons invisibles des etoiles doubles//Astronomie, 1983. T. 97, juin.

69 Griaule M., Dieterlen G. Le Renard pale. P. 475.

70 Ibidem. P. 323, 481.

71 Вот один из примеров. Я- Голованов в статье «А были ли пришельцы?» (Комсомольская правда. 1980. 11 сентября) приводит мнение кандидата исторических наук, африканиста С. Я. Берзиной о том, что в принципе догони могли как-то узнать о Сириусе В и не располагая никакими оптическими инструментами. «Ведь те же древние египтяне знали об Уране, который по свечению своему уступает Сириусу В». Но это неверно. Визуальная звездная величина Урана — около 6,0, Сириуса В — 8,0, т. е. последний более чем в 6 раз слабее (не говоря уже о том, что наблюдениям его сильно мешает присутствие яркого Сириуса А).

72 Допустив это, мы просто отодвинули бы проблему в глубь времен, не решая ее.

73 См.: Griaule M., Dieterlen G. Un system soudanais de Sirius.

74 Шаревская Б. И. Мифы догонов // Фольклор и литература народов Африки. М., 1970. С. 206.

75 См.: Servier I. Je ne crois pas au progres//Planete. 1964. N 18.

76 См.: Drake W. R. Spacemen in the Ancient East. L., [1968]. P. 112.

77 Guerrier E. Essai sur la cosmogonie des Dogon: L'Arche du Nommo. Paris, 1975; Temple R. K- G. The Sirius Mystery., L., 1976.

78 См.: Васильев В . Космическое око догонов//Вокруг света, 1978. № 5.

79 См.: Природа научного познания. Минск, 1979. С. 46.

80 Griaule M ., Dieterlen G . Le Renard pale. P. 470.

81 Показателен в этом плане «контрпример» с Сатурном, который в древности иногда изображался в виде человеческого глаза (См.: Андреев Д. Потери и приобретения Сатурна//Химия и жизнь. 1980. № 4). Не исключено, что таким образом действительно фиксировалось наличие кольца у этой планеты — но именно в плане визуального впечатления, «наблюдения без понимания». Каким образом удавалось наблюдать кольцо — вопрос, конечно, интересный, но он допускает и чисто инструментальные решения.

82 См., в частности: Шаревская Б. И. Этнографический метод Марселя Гриоля и вопросы методологии в современной французской этнографии // Советская этнография. 1962. № 6.

83 Козлов С. Я. Западная этнология и Африка // Концепция зарубежной этнологии. М., 1976. С. 208.

84 Guerrier E . Op. cit. P. 130.

85 Звезда По взорвалась на «первом году жизни людей на Земле... В этот момент яркость ее была велика, но... в течение 240 лет... постепенно уменьшалась до полного ослабления» ( Griaule М., Dieterlen G . Le Renard pale. P. 476).

86 Подробнее см.: Рубцов В., Морозов Ю. Указ. соч.

87 См. с. 202.

325

88 Кардашев Н. С. О стратегии поиска внеземных цивилизаций//Астрономия, методология, мировоззрение. М., 1979. С. 318.

89 См.: Иванов Вяч. Вс. История славянских и балканских названий металлов. М., 1983. С. 161.

90 См.: Мартынов Д. #. Красный Сириус // Земля и Вселенная. 1976. №1; See Т . J. J. Historical Researches Indicating a Change in the Color of Sirius between the Epochs of Ptolemy, 138, and of Al Sufi, 980 A. D.//Astronomische Nachrichten, 1926. Bd. 229. Sondernummer; Schlosser W., Bergmann W. An Early-Mediaeval Account on the Red Color of Sirius and Its Astrophysical Implications//Nature. 1985. Vol. 318. N 6041.

91 См.: D'Antona F., Mazzitelll I. Constraints on the Corona Model for Sirius В II Nature, 1978. Vol. 275. N 5682. P. 727.

92 См.: Temple R. K- G. Op. cit. P. 190.

93 См.: Tilak B. G. The Orion or Researches into the Antiquity of the Vedas. Bombay, 1893. P. 127; Мифы народов мира. Т. 2. М., 1982. С. 515. '

94 Tilak В . G. Op. cit. P. 127.

95 Иванов Вяч. Вс. Древнебалканский и общеиндоевропейский текст мифа о герое—убийце Пса и евразийские параллели // Славянское и балканское языкознание. Карпато-восточнославянские параллели. Структура балканского текста. М., 1977. С. 210.

96 Ср.: Кардашев Н. С. Указ. соч. С. 318, 323—324.

97 См.: Лесков Л. В. Космические исследования и паранаука//Земля и Вселенная, 1984. № 1. С. 96.

Глава VIII

1 См. гл. I; гл. II, § 3; гл. III, § 4; гл. VI, § 2.

2 Маркс К-, Энгельс Ф. Из ранних произведений. М., 1956. С. 205.

3 См.: Урсул А. Д. Философия и интегративно-общенаучные процессы. М., 1981. С. 184—188.

4 См.: Батищев Г. С. Проблема овещнения и ее гносеологическое значение (в свете марксовой концепции овещнения)// Гносеология в системе философского мировоззрения. М., 1983.

5 См., например: Laudan L. The Demise of the Demarcation Problem // The Demarcation Between Science And Pseudo-Science. Working Papers in Science & Technology, 1983. Vol. 2. N 1. P. 32.

6 См.: Малкей М . Наука и социология знания / Пер. с англ. М., 1983. С. 89—94.

7 См. с. 39—41.

8 См.: Herbison-Evans D. Extraterrestrials on Earth // QJRAS, 1977. Vol. 18. N 4; Kuiper Т . В . Н ., Morris M. Searching for Extraterrestrial Civilisations// Science, 1977. Vol. 196. N 4290; Schwartzman D. W. The Absence of Extraterrestrials on Earth and the Prospects for CETI//Icarus, 1977. Vol. 32. N 4.

9 См.: Barloch D. of. The Absence of Extraterrestrials on Earth//QJRAS, 1977. Vol. 18. N 1; The Fermi Paradox: a Forum for Discussions//JBIS. 1979. Vol. 32. N 11. P. 425—427; Tipler F. J. Extraterrestrial Intelligent Beings do not Exist //QJRAS. 1980. Vol. 21. N 3.

10 См.: Papagiannis M. D. The Colonisation of the Galaxy — a Key Concept in the Search for Extraterrestrial Intelligence // Compendium in Astronomy, Dordrecht, 1982. P. 381, 388.

11 См.: Принципы материалистической диалектики как теории познания. М., 1984. С. 227—236.

12 См.: Coser L. Men of Ideas. N. Y., 1965. P. 308.

13 См.: Малкей М. Указ. соч. С. 46—49, 209.

14 Разумеется, «впервые» лишь на последнем этапе существования проблемы ВЦ, но отнюдь не впервые в истории культуры.

15 См.: Hart M. H. An Explanation for the Absence of Extraterrestrials on Earth//QJRAS. 1975. Vol. 16. N 2.

16 См.: Barloch D. of. Op. cit.; Tipler F. J. Op. cit.; Martin A. R., Bond A. Is Mankind Unique?//JBIS, 1983. Vol. 36. N 5.

326

17 См.: Tipler F. J. A Brief History of the Extraterrestrial Intelligence Concept//QJRAS, 1981. Voh 22. N 2. P. 138, 143.

18 См.: Tipler F. J. Extraterrestrial Intelligent Beings do not Exist. P. 278; Tipler F. J. Additional Remarks on Extraterrestrial Intelligence//QJRAS, 1981. Vol. 22. N 3. P. 288—290.

19 См.: Tipler F. J. A Brief History of the Extraterrestrial Intelligence Concept. P. 134, 138—139, 142.

20 Ibidem. P. 135—136.

21 См.: Barnes E. W. Contribution to a British Association Discussion on the Evolution of the Universe//Nature, 1931. Vol. 128. N 3234. P. 719—722.

22 См.: Tipler F. J. A Brief History of the Extraterrestrial Intelligence Concept. P. 145.

23 Barloch D. of. The Absence of Extraterrestrials on Earth//QJRAS. 1978. Vol. 18. N 1.

24 «...Как несколько переводов поэтического произведения на другой язык... восполняют друг друга, хотя ни один не заменяет всецело подлинника, так и научные картины одной и той же реальности могут и должны быть умножаемы. <...> Но коль скоро наблюдается гипертрофия того или иного перевода, пытающегося отождествить себя с подлинником и заменить его собою... тогда ничего не остается, как напомнить зазнавшейся интерпретации о приличном ей месте и объеме ея применимости». ( Флоренский П . А . Мнимости в геометрии. М., 1922. С. 7).

25 Singer С . Е . Galactic Extraterrestrial Intelligence I//JBIS. 1982. Vol. 35. N 3.

26 См.: Ibidem. P. 112.

27 Ibidem. P. 113.

28 К примеру, теоретическая возможность создания репликаторов для Ф. Типлера уже предопределяет стратегию освоения Галактики любой космической цивилизацией (see: Tipler F . J . Extraterrestrial Intelligent Beings do not Exist). См. также выше. С. 204—205.

29 См.: Singer С. Е. Op. cit. P. 101—102; Tipler F. J. Extraterrestrial Intelligent Beings do not Exist. P. 272; Brin G. D. The 'Great Silence': the Controversy Concerning Extraterrestrial Intelligent Life//QJRAS. 1983. Vol. 24. N 3. P. 301—302.

30 Принципы материалистической диалектики как теории познания. С. 231.

31 См.: The Fermi Paradox: a Forum for Discussion.

32 Ibidem. P. 425.

33 См.: Ibidem. P. 426—427.

34 Ibidem. P. 429.

35 См.: Фесенкова Л. В. Методологические аспекты исследований жизни в космосе. М., 1976. С. 12—27.

36 См. с. 15—16.

37 См.: Singer С . Е . Op. cit. Р. 112; Tang Т . В . Fermi Papadox and CETI// JBIS. 1982. Vol. 35. N 5. P. 237.

38 Brin G. D. Op. cit. P. 304.

39 См.: Foster G. V. Non-Human Artifacts in the Solar System // Spaceflight. 1972. Vol. 14. N 12.

40 См.: Papagiannis M. D. Are We All Alone, or Could They Be in the Asteroid Belt?//QJRAS. 1978. Vol. 19. N 3; Papagiannis M. D. The Colonization of the Galaxy — a Key Concept in the Search for Extraterrestrial Intelligence.

41 См. гл. VII, § 1, 2.

42 См. гл. VII, § 1.

43 Ancient Astronaut Society (Highland Park, 111., USA).

44 Phillips G. M. History of the Ancient Astronaut Society//Ancient Skies. 1977. Vol. 3. N 6.

45 Phillips G. M. History of the Ancient Astronaut Society//10th World Conference of the Ancient Astronaut Society. Program. S. 1., 1985. P. 5.

46 См.: Phillips G. M. The Ancient Astronaut Society //Le Livre des anciens astronautes. Paris, 1977. P. 263.

327

47 См., например: Wallis R. (Ed.) On the Margins of Science: The Social Construction of Rejected Knowledge. Keele, 1979; Mauskopf S. H. (Ed.) The Reception of Unconventional Science. Washington, 1979; Laudan R. (Ed.) The Demarcation Between Science and Pseudo-Science // Working Papers in Science & Technology, 1983. Vol. 2. N 1.

48 См. с 211.

49 См. с. 224—225.

50 Д. Люнен в беседе с автором одной из книг о проблемах межзвездной связи выразил недоумение по поводу отсутствия в этой книге всяких — даже отрицательных — упоминаний о возможности палеконтактов. И автор ответил: «Фон Деникен создал этой теме такую дурную славу, что я не рискнул затронуть ее, опасаясь лишиться жизненно необходимых мне связей». (See: Lunan D. Past Contact and the Moving Caravan // Boyce C. Extraterrestrial Encounter: a Personal Perspective. L., 1979. P. 103).

51 Navia L. E. A Philosophical Evaluation of the Ancient Astronaut Theory. Park Ridge, 1975. P. 3—6, 9—10.

52 Navia L. E. The Value of the Ancient Astronaut Hypothesis//10th World Conference of the Ancient Astronaut Society. Program. P. 13.

53 См.: Navia L. E. A Philosophical Evaluation of the Ancient Astronaut Theory. P. 4.

54 См., например: Сачков Ю. В. Научный метод: вопросы его структуры// Методы научного познания и физика. М., 1985. С. 9; Никифоров А. Л. Основа рациональности научных методов // Там же. С. 32.

55 См.: Navia L. E. A Philosophical Evaluation of the Ancient Astronaut Theory. P. 5.

56 Navia L. E. Unsere Wiege steht im Kosmos. Wien — Dflsseldorf, 1976. S. 120.

57 Navia L. E. Astroarcheology and Science//Ancient Skies. 1974. Vol. 1. N 5. 58 Navia L. E. A Philosophical Evaluation of the Ancient Astronaut Theory.

P. 13.

59 Navia L. E. Das Abenteuer Universum. Wien — Dflsseldorf, 1977. S. 199. 60 См. с. 23

61 См.: Greenwood S. W, Venus —our Home Planet?//Ancient Skies, 1983. Vol. 10. N 5.

62 См.: Greenwood S. W. Venus — Earth's Precious Twin?//Ancient Skies. 1984. Vol. 11. N 3.

63 См.: Sanderson I. T. Investigating the Unexplained. Englewood Cliffs, 1972.

64 Greenwood S. W. Venus — Earth's Precious Twin?

65 Ibidem.

66 Greenwood S. W. Ciza: Extraterrestrial Focal Point?//Ancient Skies. 1975. Vol. 2. N 1.

67 Greenwood S. W., Bhussry R. M. Teotihuacan — an Interpretation // Ancient Skies, 1985. Vol. 11. N 6.

68 См.: Мирский Э. М. Междисциплинарные исследования и дисциплинарная организация науки. М., 1980. С. 216.

69 См.: Bellamy H. S. The Rockets of the Dogons//Ancient Skies. 1977. Vol. 4. N 5.

70 Ibidem.

71 См.: Рубцов В., Морозов Ю. Пришедшие на плато Бандиагара//На суше и на море. М., 1978. С. 417.

72 См.: Bellamy H. S. The Rockets of the Dogons.

73 См.: Bellamy H. S. The Atlantis Myth. L., 1948; Bellamy H. S. Moon, Myths and Man. L. S. a.; Bellamy H. S. The Book of Revelations is History. L. S. а. Во избежание недоразумений еще раз подчеркнем, что паранаучность — не столько свойство проблемы, сколько характеристика подхода к ней. Иными словами, поиск Атлантиды, если он ведется с использованием научных методов, отнюдь не является предосудительным занятием. Из серьезных работ на эту тему можно назвать, в частности, монографию Н. Ф. Жирова «Атлантида. Основные проблемы атлантологии» (М., 1964).

328

74 См.: Bellamy H. S. Astro-Archaeology and Legendry// Ancient Skies. 1975. Vol. 2. N 4; Bellamy H. S. An Appeal to Authors//Ibidem, N 5; Bellamy H. S. Tiahuanacology and the Gate of the Sun//Ancient Skies. 1981. Vol. 8. N 4.

75 См.: Daniken E. von. Aussaat und Kosmos. Dflsseldorf — Wien, 1972.

76 См.: Dopatka U. Lexikon der Pra—Astronautik. Dflsseldorf — Wien, 1979. S. 45—46.

77 См.: Phillips G. M. In Search of the Ultimate Proof//Ancient Skies. 1977. Vol. 4. N 1; The Curse of Akahim // Ancient Skies 1978. Vol. 5. N 4; The Murder of Karl Brugger//Ancient Skies. 1984. Vol. 10. N'6.

78 См., например: обширный критический материал в сборнике статей: Khuon Е. von (Hrsg.) Waren die Gotter Astronauten? Wissenschaftler diskutieren die Thesen Erich von Danikens. Dflsseldorf — Wien, 1970.

79 В данном случае хорошо «работает» предложенная И. Лакатосом модель развития области исследования (См. с. 19)—что, кстати говоря, убеждает сразу в ее продуктивности и ограниченности. Не определив научность содержательно, преждевременно переходить к динамике науки. «Жесткое ядро», позитивная и негативная эвристики, «защитный пояс» характерны и для пара- научных структур.

80 См., например, «космический» вариант дешифровки «Фестского диска» ( Bruns F . The Phaistos Disc//Ancient Skies. 1980. Vol. 7. N 5) или доведенный до абсурда в работах Ф. Мельхед era ярда «инженерный» подход к памятникам древности ( Melhebegaard F . La Puissance du passe // Le Livre des anciens astronauts).

81 Есть, впрочем, и еще одна причина участия специалистов в деятельности паранаучных организаций. В своей социальной структуре паранаука сохранила многое из того, что было характерно для науки предшествующих столетий и что уже нехарактерно для науки современной, ставшей непосредственной производительной силой. Нет ничего странного в том, что ученый, профессиональная деятельность которого обычно втиснута в рамки стандартных тем и прикладных запросов монополий, пытается глотнуть «воздуха свободы» там, где единственный пропуск — его собственное интеллектуальное любопытство. Существенный противовес таким попыткам — опасения за свой научный статус, понижение которого быстро скажется на предоставлении благ, служебном продвижении и пр. Чаще всего, однако, паранаука успешно «ассимилирует» такого ученого, и не он влияет на ее познавательные стандарты, а она — на его (преимущественно, правда, лишь в том, что касается непосредственно пара- научной области исследования).

« См.: Tomas A. Vaults of Time//Ancient Skies. 1984. Vol. 10. N 6.

83 См.: Tomas A. Cosmic Civilizers//Ancient Skies. 1985. Vol. 12. N 1.

84 См.: Fiebag I. Megalithgraber — Bunker der Vorzeit?//Ancient Skies. Deutsche Ausgabe, 1978. N III.

85 См.: Gary T. The Easter Islands Boards//Ancient Skies, 1982. Vol. 8. N 6.

86 Walter Hain. „Wir, vom Mars". Ellenberg—Verlag, Koln, 1979//Ancient Skies. Deutsche Ausgabe. 1980. Jg. 4. N 111.

87 См.: Temple R. K- G. Response to Appeal from W. H. McCrea Concerning Sirius//Observatory. 1975. Vol. 95. N 1005; Temple R. K. G. The Sirius Mystery. L., 1976.

88 См.: Roxburg I. W., Williams I. P. The Dogon Tribe and Sirius//Observatory. 1975. Vol. 95. N 1008.

89 Ibidem. P. 215.

90 См. с 245—246.

91 См.: Морозов Ю. Н., Рубцов В. В. К оценке современного состояния проблемы палеовизита // Труды XIV Чтений К. Э. Циолковского, секция «К. Э. Циолковский и философские проблемы освоения космоса». М., 1980. С. 30.

92 См.: Brecher К . Sirius Enigmas // Technology Review. 1977. Vol. 80. N 2. P 59

93 Ibidem. P. 59—60.

94 Ibidem. P. 61.

95 Ibidem. P. 62.

329

96 См.: Jennings I. A. Ancient Astronauts — Religion's Third Great Challenge//Ancient Skies. 1978. Vol. 5. N 4.

97 См. с 208—209.

98 См.: Poher С , Vallee J. Basic Patterns in UFO Observations//AIAA Papers. AIAA 13th Aerospace Scientific Meeting. Pasadena, 1975.

99 См.: Bowen Ch. UFOs Debated at the United Nations//Flying Saucer Review. 1979. Vol. 24. N 6. P. 8—9.

100 См.: Jacobs D. M. The UFO Controversy in America. Bloomington; L., 1975. P. 296.

101 Цит. по: Bowen Ch. Op. cit. P. 9.

102 См.: Vallee J. Messengers of Deception. N. Y., 1980. P. 174, 230.

103 См.: Keel J. A. Operation „Trojan Horse". L., 1971.

104 См.: Mackay E. A. I. UFO Entities: Occult and Physical // Flying Saucer Review. 1973. Vol. 19. N 2; Creighton G. A Brief Account of the True Nature of the UFO Entities//Flying Saucer Review. 1983. Vol. 29. N 1.

105 См.: Viewing D. Directly Interacting Extra—Terrestrial Technological Communities//JBIS. 1975. Vol. 28. N 11. P. 742; Herbison—Evans D. Extraterrestrials on Earth//QJRAS. 1977. Vol. 18. N 4; Papagiannis M. D. Are We all Alone, or could They be in the Asteroid Belt?//QJRAS. 1978. Vol. 19. N 3. P. 279; The Fermi Paradox: a Forum for Discussion//JBIS, 1979. Vol. 32. N 11. P. 426; Kuiper T. B. H. On Scientific Reasoning // QJRAS. 1979. Vol. 20. N 4.

106 Schwartzman D. №. The Absence of Extraterrestrials on Earth and the Prospects for CETI//Icarus. 1977. Vol. 32. N 4. P. 474.

107 Tipler F. J. Extraterrestrial Intelligent Beings do not Exist//QJRAS, 1980. Vol. 21. N 3. P. 278.

108 См.: Jacobs D. M. Op. cit. P. 260—262.

109 См.: Проблема CETI (Связь с внеземными цивилизациями). М., 1975. С. 78—85, 143—146; Schwartzman D. W. The Absence of Extraterrestrials on Earth and the Prospects for CETI//Icarus. 1977. Vol. 32. N 4. P. 475; Schwartz man. D. W. The Dialectics of the Problem of CETI//Science and Nature, 1979. N 2. P. 33.

110 Schwartzman D. W. The Dialectics of the Problem of CETI. P. 36.

Вместо заключения

1 См.: Садовский В. Н., Степан В. С, Сухотин А. К. Теоретические и исторические проблемы логики и методологии науки//Вопросы философии, 1984. № 1. С. 66.

2 Урсул А. Д. Человечество, Земля, Вселенная. М., 1977.

3 Урсул А. Д. Закономерности развития и взаимодействия внеземных цивилизаций (социально-философские гипотезы) // Проблема поиска жизни во Вселенной. М., 1986.

4 Троицкий В. С. Развитие внеземных цивилизаций и физические закономерности//Проблема поиска внеземных цивилизаций. М., 1981. С. 6.

5 Идлис Г. М. Закономерности развития космических цивилизаций // Там же. С. 224.

6 См.: Троицкий В. С. Научные основания проблемы существования и поиска внеземных цивилизаций // Проблема поиска жизни во Вселенной. С. 12—14.

7 См.: Ребане К. К. Сигнализация между цивилизациями и охрана среды обитания // Проблема поиска жизни в Вселенной. С. 33.

8 См.: Загладин В. В., Фролов И. Т. Глобальные проблемы современности: научный и социальный аспект. М., 1981; Федоров Е. К. Экологический кризис и социальный прогресс. Л., 1977; Общество и природная среда. М., 1980; Хо- зин Г. С. Глобальные проблемы современности. Критика буржуазных концепций. М., 1982; Марксистско-ленинская концепция глобальных проблем современности. М., 1985; Социализм и прогресс человечества. Глобальные проблемы цивилизации. М., 1987.

9 См.: Лесков Л. В. Модели эволюции космических цивилизаций // Земля и Вселенная. 1983. № 5. С. 63.

330

SUMMARY

V. V. Rubtsov, A. D. Ursul. THE PROBLEM OF EXTRATERRESTRIAL CIVILIZATIONS. Philosophical and methodological aspects

The problem of extraterrestrial civilizations (ETC's or also ETI) is multi-disciplinary and complex in structure. It includes subproblems of ETC essence, ETC existence, ETC search, ETC study and contacts with ETC's. The problem was posed scientifically in the early 60-ies and was associated with development of the theoretical grounds and practical commencement of the search for extraterrestrial radio signals; as a result it was reduced to the problem of the communication with ETC's. Experimental developments did not however yield much success. Although this negative result could be doubted in terms of both the instrumental sensitivity and the total duration of the experiments, most researchers took it as a realistic „astrosociological paradox" to be explained. The efforts to find an explanation led on the one hand to attempts of revision of the initial hypothesis of more than one inhabited world, and on the other hand —• to foundation of a new, second approach to the ETC problem, in conformity with the proper structure of the problem, without the former reduction. Each of the above mentioned five subproblems may be posed both theoretically (by development of the theory and method) and practically (application of the theory and method to research). Central to the new approach to the problem is the development of a detailed hypothetic cosmic civilization theory („astrosociology") based on the available knowledge of the most general and invariant characteristics of the terrestrial civilization. The authors of the book hold this basis to be first of all the achievements of the social sciences and the Humanities.

Regarding the cosmic civilization as a sociocultural system, the authors come to the conclusion on the essential unity of all civilizations and their comparability in the degrees of development. A more advanced cosmic civilization is thus the one which exhibits more complete potentialities of the social stage of the material universe development in general, a „richer" in its intrinsic properties and its interrelations with the world.

The objects to be searched in the problem of extraterrestrial civilizations may be extraterrestrial social subjects proper and manifestations of their activities as well. In the general case the terrestrial civilization searches for a certain result of the ETC activity, so as to acquire information on an extraterrestrial civilization by studying it. However the activity of an ETC and its nature as a subject materially alter the search by making it both „simpler" (in that we may rely on the assistance of the „sought party") and more complicated than the search of the object (the character of the activity may not be „guessed", but must be predicted based on a certain theory). The negative experimental results were unreasonably treated as the proof (or one of proofs) of solitude of the terrestrial civilization primarily because to the empirical basis provided by the experiments an astrosociological meaning is ascribed, whereas it is rather a „contactologic" basis (and very incomplete, poor).

The book considers one of possible ways to construct the theoretical „con-tactology" based on the activity approach. The contact of civilizations is a variety of their cosmic activities and may include, in addition to communication, also transformation, cognition and value orientation. Communication is of particular interest, because it has been the subject of most efforts to date on the search for the ETC's. Proceeding from the semiotic and cybernetic model of communication, the authors analyse the exchange of information between cosmic civilizations and prove the possibility of mutual understanding.

331

In experiments on ETC search equally important are attempts to find manifestations of ETC astroengineering activities. They are however impeded by the absence of any developed theoretical concept of the essence and typology of artificial phenomena. The book proposes a concept of the artificial based on the philosophical theory of culture. In contrast to the common „presumption of naturality", the authors propose the principle of equal status of the „artificial" and „natural" hypotheses of the nature of a phenomenon: the choice of the right explanation depends on the completition of the alternative scientific research programmes generated by the hypotheses.

The search principles on which the second approach to the ETC problem is based are also different from those developed by the first one. In addition to the methods of the contact accessible now to the terrestrial civilization, the „principally nonprohibited" methods are proposed to be considered, including possible sophisticated cybernetic ETC probes or starships. These methods are fairly effective, and their relative cost to a highly developed cosmic civilization is comparable to that of more simple contact's methods to less advanced civilizations. In this context, of particular importance is the well-founded search for such probes within the Solar system, and also the search for possible evidence of paleovisits.

The book may in general be regarded as a first possible attempt of the correct (and thus productive) approach to the ETC problem, with due allowance: for its real structure and complexity.

RESUME

V. V. Roubtsov, A. D. Oursoul. LE PROBLEME DES CIVILISATIONS EXTRATERRESTRES. Les aspects philosophique et methodologique

Le probleme des civilisations extraterrestres (CET) constitue un complexe de cinq problemes: l'essence des CET, l'existance des CET, la recherche des CET, l'etude des CET, le contact avec les CET. Les sciences naturelles qui ont aborde ce probleme pour la premiere fois au debut des annees 60 ont oriente les recherches vers la decouverte des radiosignaux extraterrestres et l'argumen-tation theorique de leur existence tout en reduisant ce probleme au contact avec les CET. Les investigations experimentales entreprises n'orit pas confirme les hypotheses. Mais les resultats negatifs peuvent etre expliques par la sensibilite insuffisante de l'appareillage et le terme relativement court des observations. Toutefois la magorite des savants ont interprets cet echec comme une contradiction entierement reelle (soi-disant le paradoxe astrosociologique). Essayant l'expliquer ils ont du, d'une part, reviser l'hypothese initiale sur la pluralite des mondes habites, et, de l'autre, creer une nouvelle base des recherches ulterieures qui aurait correspondu a son complexite. Chacun des cinq problemes mentionrms a deux aspects: theorique (1'elaboration de la theorie et des methodes) et pratique (l'application de cette theorie et des methodes respectives). Les auteurs de la presente monographie estiment que le principal est l'elaboration d'une theorie hypothetique detaillee (l'astrosociologie) sur la base des caracteristiques les plus generates et invariantes de la civilisation terrestre. Par consequent les realisations des sciences sociales et humaines doivent servir de base pour les recherches.

En envisagant la civilisation cosmique comme une variete du systeme so-cioculturel, les auteurs arrivent a la conclusion que toutes les civilisations ont la meme essence, mais different en ce qui concerne la niveau du developpement. La plus evoluee civilisation est consideree celle dont toutes les possibilites du developpement de la matiere au degre social sont realisees, celle-ci ayant des proprietes interieures variees et des correlations compliquees avec le monde.

Les objets de la recherche peuvent etre les sujets sociaux extraterrestres, ainsi que les manifestations de leur activite. On espere que l'etude d'un certain resultat decouvert de l'activite des CET donnera quelque information sur la civilisation extraterrestre respective. Cependant l'activite des CET, leur nature subjective changent le schema des recherches dans ce domaine: d'une part elles les facilitent (parce que nous pouvons compter sur le concours de la „partie cherchee"), de l'autre part — les compliquent (parce que le caractere de cette activite ne peut pas etre simplement devine, mais devrait etre pronostique theo-riquement). Les resultats negatifs des experiences effectuees ont ete interpretes comme une preuve (ou une des preuves) que la civilisation terrestre est unique en son genre. La cause en est l'attribution du contenu astrosociologique a la base contactologique par excellence (et avec cela bien incomplete, pauvre, ordinaire) des ces experiences.

Dans la monographie on decrit une des variantes possibles de la construction de la contactologie theorique sur la base du principe d'activite. Le contact entre les civilisations est une variete de leur activite cosmique, pouvant inclure, outre l'aspect communicatif, les aspects de transformation, de connaissance et d'estimation des valeurs. Jusqu'a present c'est surtout l'aspect communicatif du contact qui preoccupe les savants. En appliquant le modele semiotique-cyber-netique de la communication, les auteurs analysent le processus d'echange de l'information semantique entre les diverses civilisations cosmiques et argu-mentent la possibilite de leur comprehension mutuelle.

333

Les experiences sont orientees egalement vers la decouverte des manifestations de l'activite de genie cosmique des CET malgre que 1'essence et la typo-logie des faits artificiels ne soient pas encore theoriquement determiners. Les auteurs de cet ouvrage enonce leur conception d'artificiel, ayant a la base la theorie philosophique de la culture. Au principe connu de „la presomption du naturel" ils opposent le principe d'egalite des hypoteses „artificielle" et „natu-relle" sur la nature d'un fait quelconque; le resultat de la concurrence des programmes altematifs d'investigations, qui sont generes par ces hypotheses, sera considere une explication juste.

Les principes de la recherche des CET changent. On est d'avis que les methodes d'etablir le contact avec les CET accessibles a la civilisation terrestre ne sont pas uniquement possibles. On admet l'envoi par les CET des sondes cybernetiques compliquees et des vaisseaux cosmiques pilotes. Pour les CET hautement devoloppees ces methodes ne sont pas plus coflteuses que les methodes simples des CET moins evoluees. Voila pourquoi on s'oriente vers la recherche de telles sondes dans le systeme solaire, ainsi que des empreintes possibles des paleovisites.

Dans l'ensemble la monographie est une premiere tentative d'etude adequate et efficace du probleme des CET, prenant en consideration sa structure reelle et son degre de complexite.

ОГЛАВЛЕНИЕ

Введение

Глава 1. ИСТОРИЯ РАЗВИТИЯ И СОВРЕМЕННОЕ СОСТОЯНИЕ

ПРОБЛЕМЫ ВНЕЗЕМНЫХ ЦИВИЛИЗАЦИИ

§ 1. Истоки проблемы14

§ 2. Теоретические и экспериментальные исследования второй половины XX в

§ 3. Перспективы астросоциологической теории

Глава II . НЕКОТОРЫЕ АСТРОСОЦИОЛОГИЧЕСКИЕ ПОНЯТИЯ И ГИПОТЕЗЫ

§ 1. Понятие «космическая цивилизация»

§ 2. Уровни развития космических цивилизаций и их возможные

классификации

§ 3. Финализм и антифинализм: критика крайностей

Глава III . СУЩЕСТВОВАНИЕ, ПОИСК, КОНТАКТ

§ 1. Проблема существования внеземных цивилизаций

§ 2. Поиск как вид познавательной деятельности

§ 3. Структура контакта

§ 4. На пути к теории метаправа

Глава IV . КОММУНИКАТИВНЫЙ АСПЕКТ КОНТАКТА ЦИВИЛИЗАЦИИ

§ 1. Космическая коммуникация: общие вопросы

§ 2. Космическая коммуникация: динамика понимания

Глава V . КОНТАКТ КАК ПОЗНАНИЕ

§ 1. Дихотомия «естественное—искусственное» и ее роль в проблеме

внеземных цивилизаций

§ 2. Особенности познавательных процессов, направленных на обнаружение искусственных явлений

Глава VI . ПРЯМЫЕ КОНТАКТЫ МЕЖДУ КОСМИЧЕСКИМИ ЦИВИЛИЗАЦИЯМИ

§ 1. Преимущества кибернетических зондов

§ 2. Неопознанные летающие объекты: эволюция подхода

Глава VII . ПРОБЛЕМА ПАЛЕОВИЗИТА

§ 1. Основания проблем

§ 2. Структура палеовизитологического исследования

§ 3. Астрономия догонов и гипотеза о палеовизите

Глава VIII . ПРОБЛЕМА ВЦ И МИРАЖИ БУРЖУАЗНОГО СОЗНАНИ

§ 1. Фетиши и табу сциентистской методологии

§ 2. По ту сторону науки

Вместо заключения. Поиск внеземных цивилизаций и земные проблемы человечества

Примечания

Summary

Resume

Монография

Рубцов Владимир Васильевич Урсул Аркадий Дмитриевич

Проблема Внеземных Цивилизаций

Философско-методологические аспекты

Утверждено к изданию Редакционно-издательским советом АН МССР

Редактор Т. И. Лысяк

Художник С. А. Беляев

Художественный редактор И. А. Ростова

Технический редактор В. К. Папук Корректоры Е. В. Жмурова, О. А. Жеру

ИБ 3574

Сдано в набор 14.10.87. Подписано к печати 06.07.88. АБ 01456. Формат 60X90 1/16. Бумага тип. № 1. Литературная гарнитура. Печать высокая. Усл. -кр. -отт. 21,0. Усл.печ.л. 21,22. Уч.-изд. л. 25,58. Доп. тираж 2500. Заказ 759. Цена 4 руб.

Издательство «Штиинца».

277028. Кишинев, ул. Академика Я. С. Гросула, 3.

Типография издательства «Штиинца».

277004. Кишинев, ул. Берзарина, 8.

Материалы предоставены автором