Библиотека | Поэзия

Шицзин (Печатается в сокращении)

XI-VII вв. до н. э. Перевод Л.Эйдлина

ИЗ ПЕСЕН ЦАРСТВА ТАН

Осенний сверчок

живет уже в доме.

Видимо, год

кончается скоро...

Нам если сегодня

не веселиться,

С лунами дни

уйдут безвозвратно.

Но надо не гнаться

за наслажденьем,

А думать всегда

о собственномдолге,

Любить же веселье

не до разгула:

Достойному мужу

в нем бытьосторожным.

Осенний сверчок

живет уже в доме.

Видимо, год

покинет насскоро...

Нам если сегодня

не веселиться,

С лунами дни

уйдутпонапрасну.

Но надо не гнаться

за наслажденьем,

А думать еще

и онезавершенном,

Любить же веселье

не до разгула:

Достойному мужу

в трудах бытьусердным.

Осенний сверчок

живет уже вдоме.

Время повозкам

с поля наотдых...

Нам если сегодня

не веселиться,

С лунами дни

уйдут незаметно.

Но надо не гнаться

за наслажденьем,

А думать еще

о многихпечалях,

Любить же веселье

не до разгула:

Достойному мужу

быть невозмутимым.

ИЗ ПЕСЕН ЦАРСТВА ЦИНЬ

Быстро летит

сокол утренний ветер .

Густо разросся

северный лес...

Давно не видала

я господина,

И скорбное сердце

так безутешно.

Что же мне делать,

что же мне делать?

Забыл он меня

и, наверно, невспомнит!

Растет на горе

раскидистый дуб,

В глубокой низине -

гибкие вязы...

Давно не видала

я господина,

И скорбное сердце

неизлечимо.

Что же мне делать,

что же мне делать?

Забыл он меня

и, наверно, невспомнит!

Растет на горе

ветвистая слива,

В глубокой низине -

дикие груши...

Давно не видала

я господина,

  И скорбное сердце

как опьянело.

Что же мне делать,

что же мне делать?

Забыл он меня

и, наверно, невспомнит!

340-278 гг. до н. э.

ЦЮЙ ЮАНЬ

Перевод Л.Эйдлина

ЛИ САО

Покойный мой отец Бо-юном звался,

Чжуань, Сын Неба, - славный предок мой.

В седьмой день года я на свет явился,

Сей день всех дней счастливее в году.

Отец, на сына поглядев впервые,

Его счастливым именем назвал -

Чжэн-цзэ, как верная дорога, имя,

А прозвище - Высокий строй души .

Я, удостоясь счастия такого,

Его удвоил внешнею красой:

В цветущий шпажник, словно в плащ, облекся,

Сплел пояс из осенних орхидей.

И я спешил, боясь, что не успею,

Что мне отпущено немного лет.

Магнолию срывал я на рассвете,

Сбирал у вод по вечерам суман.

Стремительно текут светила в небе,

И осенью сменяется весна,

Цветы, деревья, травы увядают,

И дни красавца князя сочтены.

Ты возмужал, в пороках утопая,

О, почему не хочешь стать иным?

Мне оседлайте скакуна лихого!

Глядите! Путь забытый покажу.

Вот Юй, Чэн Тан, Вэнь-ван, - их окружили

Умов разнообразных цветники:

Там и душистый перец, и корица,

А не одни нежнейшие цветы.

В том слава Шуня и величье Яо,

Что смысл явлений ведали они,

А Цзе и Чжоу шли путем неверным

И потому от бедствий не спаслись.

Сановники веселью предаются,

Их путь во мраке к пропасти ведет.

Но разве о себе самом горюю?

Меня страшит династии конец.

Уж я ли не радел о благе общем,

Я шел дорогой праведных князей,

Но ты, всесильный, чувств моих не понял,

Внял клевете и гневом воспылал.

Я твердо знаю: прямота - несчастье,

Но с ней не в силах разлучиться я.

В свидетели я призываю небо, -

Все это ради князя я терплю.

Я говорю: сперва со мной согласный,

Потом сошел ты с этого пути.

С тобой, властитель, я могу расстаться,

Но мне твоя изменчивость горька.

Мои дела - цветущие поляны,

Я орхидеями покрыл сто му,

 Взрастил благоухающие травы,

А среди них - и шпажник и духэн.

Как я хотел увидеть их в расцвете

И в должный час их срезать и собрать.

Пусть я увяну - горевать не стоит,

Жаль, если луг бурьяном зарастет.

В стяжательстве друг с другом состязаясь,

Все ненасытны в помыслах своих,

Себя прощают, прочих судят строго,

И вечно зависть гложет ихсердца.

Все, как безумные, стремятся к власти,

Но не она меня прельщает, нет, -

Ведь старость незаметно подступает,

А чем себя прославить я могу?

Пусть на рассвете пью росу с магнолий,

А ночью ем опавший лепесток...

Пока я чую в сердце твердость веры,

Мне этот долгий голод нипочем.

Сбираю я тончайшие коренья,

Чтоб ими плющ упавший подвязать,

Коричные деревья выпрямляю,

Вяжу в пучки душистую траву.

За мудрецами шел я неотступно,

Но никакой хвалы не услыхал.

Пусть в наше время так не поступают,

Я, как Пэн Сянь, себя готов сгубить.

Дышать мне тяжко, я скрываю слезы,

О горестях народа я скорблю,

Хотя я к добродетели стремился,

Губила ночь достигнутое днем.

Пусть мой венок из шпажника разорван -

Из орхидей сплету другой венок.

За то, что сердцу моему любезно,

Хоть девять раз я умереть готов.

Твой дикий нрав, властитель, порицаю,

Души народа ты не постигал.

Придворные, завидуя по-женски

Моей красе, клевещут на меня.

Бездарные всегда к коварству склонны,

Они скрывают черные дела,

Всегда идут окольными путями,

Увертливость - единый их закон!

В душе моей - печаль, досада, горечь;

Несу один невзгоды этих дней,

Но лучше смерть, чтоб навсегда исчезнуть,

Чем примириться с участью такой!

Известно: сокол не летает в стае,

Так исстари на свете повелось.

И как квадрат и круг несовместимы,

Так два пути враждуют меж собой.

Я подавляю чувства и стремленья,

И оскорблениям не внемлю я,

Чтить чистоту и умереть за правду -

Так в старину учили мудрецы.

Я путь свой, каюсь, прежде не продумал,

Остановлюсь, не возвратиться ль мне?!

Я поверну обратно колесницу,

Покуда в заблужденьях не погряз.

Средь орхидей пусть конь мой погуляет,

Пусть отдохнет на Перечном холме.

Здесь буду я вдали от порицаний

И в прежние одежды облекусь.

Чилилл и лотос мне нарядом будут.

Надену плащ из лилий водяных.

Так скроюсь я, все кончатся несчастья,

О, только б верою цвела душа.

Себя высокой шапкой увенчаю

И удлиню нарядный пояс свой.

Благоухание и блеск сольются,

И совесть я нетленной сохраню.

Четыре стороны окинув взором,

Хотел бы я увидеть страны все.

Наряден свежий мой венок, и всюду

Струится благовоние его.

У каждого есть радость в этом мире,

Я с детства украшать себя привык,

И после смерти я таким же буду, -

Кто может душу изменить мою?

Прелестная Нюй-сюй, моя сестрица,

С упреками твердила часто мне:

Был Гунь чрезмерно прям,и вот несчастье

Его постигло под Юйшань, в степи.

Зачем ты прям и украшаться любишь?

Нет никого изысканней тебя.

Весь двор зарос колючками, бурьяном, -

Лишь ты один всегда обходишь их.

Скажи, как людям о себе поведать,

И чувства наши кто поймет, скажи?

Живя друг с другом, люди ценят дружбу,

И только ты внимать не хочешь мне .

Шел по стопам я мудрецов старинных,

Но участи печальной не избег...

Чрез реку Сян я направляюсь к югу,

Чтоб обратиться с речью к Чун-хуа:

Правленье Ци достойно песнопений,

Ся Кан в разврате гнусном утопал,

О будущих невзгодах он не думал

И братьями близ дома был убит.

Беспутный Хоу И, любя охоту,

Всегда стрелял усадебных лисиц.

Злодей за это должен поплатиться, -

Хань Чжо похитил у него жену.

Го Цзяо был насильником жестоким,

Его распутству не было границ,

Пороком предавался исступленно,

Пока не обезглавили его.

Ся Цзе всегда был с нравственностью в ссоре,

Но час настал, и вот пришла беда.

Всех честных Хоу Синь казнил придворных,

Тиранов иньских был недолог век.

Сурово правил Юй, но справедливо.

При Чжоу шли по верному пути,

Ценили мудрых, верили разумным

И соблюдали правила добра.

В могуществе ты бескорыстно, небо,

И только честным помогаешь ты,

Лишь дух свой просветившие наукой

Достойны нашу землю населять.

Я прошлое и будущее вижу,

Все чаянья людские предо мной.

О, можно ль родине служить без чести

И этим уваженье заслужить?

И если смерть сама грозить мне станет,

Я не раскаюсь в помыслах моих.

За прямоту свою и справедливость

Платили жизнью древле мудрецы .

Теснят мне грудь уныние и горесть,

Скорблю, что в век постыдный я живу,

Цветами нежными скрываю слезы,

Но слезы скорби льются без конца.

Склонив колени, чувства изливаю,

Моей душе я вновь обрел покой.

На феникса сажусь, дракон в упряжке,

Над бренным миром я взмываю ввысь.

Цанъу покинув при восходе солнца,

Я в час вечерний прилетел в Сяньпу.

Я погостить хотел в краю священном,

Но солнце уходило на покой.

Бег солнца я велел Си-хэ замедлить

И не спешить в пещеру - на ночлег.

Путь предо мной просторный идалекий.

Взлечу и вновь спущусь к своей судьбе.

В Сяньчи я напоил коня-дракона,

К стволу фусана вожжи привязал

И, солнце веткою прикрыв волшебной,

Отправился средь облаков бродить.

Мой проводник - Ван-шу, луны возница,

Фэй-ляню я велел скакать за мной,

Луаньхуан как вестовой мне служит,

Но бог Лэй-ши грохочет: Не готов!

И приказал я фениксу: в полете

Ни днем ни ночью отдыха не знать.

Поднялся ветер, зашумела буря,

И облака приветствовали нас.

Сходясь и расходясь, летели в вихре

И в яркий блеск ныряли облака.

Открыть врата велел я стражу неба,

Но он сурово на меня взглянул...

Вдруг тьма спустилась, будто при затменье,

Я замер с орхидеями в руке...

Как грязен мир, как слеп и неразборчив!

Там губят все и завистью живут.

Я утром реку Белую миную

И на Ланфыне привяжу коня.

Вдруг вспомнил старое и пролил слезы,

Увы! И в небе честных не найти.

Приблизился внезапно я к Чуньгуну,

Бессмертья ветвь сорвал я для венка.

Сойду на землю, чтоб цветокпрекрасный,

Пока он свеж, любимой подарить.

На облако воссевшему Фын-луну

Я приказал найти дворец Ми-фэй.

Я снял венок для подкрепленья просьбы,

Послал Цзянь Сю просить ее руки.

Ми-фэй сперва как будто сомневалась,

Потом с лукавством отказала мне.

По вечерам она в Цюныии уходит,

А утром моет волосы в Вэйпань.

Ми-фэй красу лелеет горделиво,

Усладам и забавам предана.

Она хоть и красива, но порочна, -

Так прочь ее! Опять пойду искать.

Смотрю вокруг, весь свет передо мною,

С небес на землю опустился я.

Там, на горе с террасою дворцовой,

Увидел я юсунскую Цзянь Ди.

Я повелел, чтоб выпь была мне сватом,

Но выпь сказала: Это не к добру .

Воркует горлица об уходящем,

Я ненавижу болтовню ее.

Сомнения в моем таятся сердце,

Пойти хотел бы сам, но не могу,

Свой дар принес юсунской деве феникс,

Увы! Ди-ку меня опередил.

Ушел бы я, но где найду обитель?

Я странствовать навеки обречен...

У Шао Кана не было супруги,

Когда две девы юйские цвели.

Но, видно, сват мой слаб, а сваха - дура,

И снова неудача ждет меня.

Мир грязен, завистью живя одною,

Там губят правду, почитают зло.

Длинна дорога к царскому порогу,

И не проснулся мудрый властелин.

Мне некому свои поведать чувства.

Но с этим никогда не примирюсь.

Собрал цзюмао и листву бамбука,

Велел по ним вещунье погадать.

Лин-фэнь сказала: Вы должны быть вместе,

Ведь где прекрасное, там и любовь.

Как девять царств огромны - всем известно.

Не только здесь красавицы живут.

Ступай вперед и прочь гони сомненья,

Кто ищет красоту, тебя найдет.

Где в Поднебесной нет травы душистой?

Зачем же думать о родныхместах?

Увы! Печаль все омрачает в мире,

Кто может чувства наши объяснить?

Презренье и любовь людей различны,

Лишь низкий хочет вознести себя;

На полке у него - пучки бурьяна,

Но орхидеей не владеет он.

И как таким понять всю прелесть яшмы,

Когда от них и мир растений скрыт?

Постели их наполнены пометом,

А говорят, что перец не душист!..

Хотел я следовать словам вещуньи,

Но нерешительность меня томит.

По вечерам У-сянь на землю сходит, -

Вот рис и перец, вызову ее.

Незримым духом, в бренный мир летящим,

Навстречу девы горные идут.

Волшебно яркий свет от них струится.

У-сянь мне радость возвестила вновь:

Бывать старайся на земле и в небе,

Своих единоверцев отыщи.

Тан, Юй, суровые, друзей искали,

И с мудрыми не ссорились они.

Будь только верен чистоте душевной,

К чему тогда посредники тебе?

Был мудрый Фу на каторгу отправлен,

А после первым у престола стал.

Люй-ван в придворных зрелищах сражался,

Его оставил при себе Вэнь-ван.

Был пастухом Нин Ци, создатель песен,

Но сделал князь сановником его.

Спеши, пока не миновали годы,

Пока твой век на свете не прошел,

Боюсь, что крик осенний пеликана

Все травы сразу запаха лишит.

Прелестен ты в нефритовом убранстве,

Но этого невеждам не понять.

Завидуя, они глаза отводят

И, я боюсь, испортят твой наряд .

Изменчиво в безумном беге время,

Удастся ль мне еще остаться здесь?

Завяла и не пахнет орхидея ,

А шпажник не душистей, чем пырей.

Дней прошлых ароматнейшие травы

Все превратились в горькую полынь,

И нет тому иной причины, кроме

Постыдного презренья к красоте.

Я орхидею называл опорой,

Не прозревая пустоты ее.

Она, утратив прелесть, опростилась,

Цветов душистых стоит ли она?

Был всех наглей, всех льстивей этот перец .

Он тоже пожелал благоухать.

Но разве могут быть благоуханны

Предательство и грязные дела?

Обычаи подобны вод теченью,

Кто может вечно неизменным быть?

Я предан перцем был и орхидеей ,

Что о цзечэ и о цзянли сказать?

О, как мне дорог мой венок прекрасный,

Пусть отвергают красоту его!

Но кто убьет его благоуханье?

Оно и до сих пор еще живет.

Мной движет чувство радости и мира,

Подругу, странствуя, везде ищу;

Пока мое убранство ароматно,

Я вышел в путь, чтоб видеть земли все.

Лин-фэнь мне предсказала счастье в жизни,

Назначила отбытья добрый день,

Бессмертья ветвь вручила вместо риса,

Дала нефрит толченый вместо яств.

Крылатого дракона обуздала

И колесницу яшмой убрала.

Несхожим душам должно расставаться, -

Уйду далеко и развею скорбь.

На Куэньлунь лежит моя дорога,

Я вдаль иду, чтоб весь увидеть свет.

Я стягом-облаком скрываю солнце.

И песня птицы сказочной звенит.

Тяньцзинь покинув рано на рассвете,

Я на закате прилетел в Сицзи.

Покорно феникс держит наше знамя,

И величаво стелется оно.

Мы вдруг приблизились к пескам сыпучим,

И вот пред нами - Красная река.

Быть мне мостом я приказал дракону.

Владыка Запада меня впустил.

Трудна и далека моя дорога,

Я свите ожидать меня велел.

Вела дорога влево от Бучжоу,

И Западное море - наша цель.

Мои в нефрит одеты колесницы,

Их тысяча, они летят легко,

И восемь скакунов в упряжке каждой.

Как облака, над ними шелкзнамен.

Себя сдержав, я замедляю скачку,

Но дух мой ввысь уносится один.

Священных Девять песен запеваю,

Пусть радостью мне будет этот миг.

И вот приблизился я к свету неба

И под собою родину узрел.

Растрогался возница... Конь уныло

На месте замер, дальше не идет.

ЭПИЛОГ

Все кончено! - в смятенье восклицаю.

Не понят я в отечестве моем, -

Зачем же я о нем скорблю безмерно?

Моих высоких дум не признают, -

В обители Пэн Сяня скроюсь...

 Перевод Л. Эйдлина

ПЛАЧУ ПОСТОЛИЦЕ ИНУ

Справедливое небо,

Ты законпреступило!

Почему весь народмой

Ты повергло всмятенье?

Люди с кровом расстались,

Растеряли другдруга,

В мирный месяцвесенний

На востокустремились -

Из родимого края

В чужедальние страны

Вдоль рекипотянулись,

Чтобы вечноскитаться.

Мы покинули город -

Как сжимаетсясердце!

  Этим утром я с ними

В путь отправилсятоже.

Мы ушли за столицу,

Миновали селенья;

Даль покрытатуманом, -

Где предел наших странствий?

Разом вскинутывесла,

И нет сил опуститьих:

Мы скорбим -государя

Нам в живых неувидеть.

О деревья отчизны!

Долгим вздохомпрощаюсь.

Льются, падаютслезы

Частым градомосенним.

Мы выходим из устья

И поплыли рекою.

Где Ворота Дракона?

Их уже я не вижу.

Только сердцемтянусь к ним,

Только думойтревожусь.

Путь далек, и незнаю,

Где ступлю я наземлю.

Гонит странникаветер

За бегущей волною.

На безбрежныхпросторах

Бесприютныйскиталец!

И несет меня лодка

На разливах Ян-хоу.

Вдруг взлетает, какптица.

Где желаннаяпристань?

Эту боль в моемсердце

Мне ничем неутишить

И клубок моихмыслей

Мне никак нераспутать.

Повернул свою лодку

И иду по теченью -

Поднялся по Дунтину

И спустился поЦзяну.

Вот уже и покинул

Колыбель моихпредков,

И сегодня волною

На восток язаброшен.

Но душа, как ипрежде,

Рвется к домуобратно,

Ни на миг я не всилах

Позабыть о столице.

И Сяпу за спиною,

А о западе думы,

И я плачу по Ину -

Он все дальше идальше.

Поднимаюсь наостров,

Взглядом дали пронзаю:

Я хочу успокоить

Неутешное сердце.

Но я плачу - земляздесь

Дышит счастьем имиром,

Но скорблю я - здесь влюдях

Живы предковзаветы.

Предо мною стихия

Без конца и безкраю,

Юг подернут туманом-

Мне и там нет приюта.

Кто бы знал, чтодворец твой

Ляжет грудойразвалин,

Что Ворота Востока

Обратятся в руины!

Нет веселья на сердце

Так давно и такдолго,

И печаль за печалью

Вереницей приходят.

Ах, дорога до Ина

Далека и опасна:

Цзян и Сяпротянулись

Между домом и мною.

Нет, не хочетсяверить,

Что ушел я из дома,

Девять летминовало,

Как томлюсь начужбине.

Я печалюсь и знаю,

Что печальбезысходна.

Так, теряя надежду,

Я ношу мое горе.

Государевой ласки

Ждут умильные лица.

Должен честный вбессилье

Отступить передними.

Я без лести былпредан,

Я стремился к вамближе,

Встала чернаязависть

И дороги закрыла.

Слава Яо и Шуня,

Их высоких деяний,

Из глубин поколений

Поднимается к небу.

Своры жалкихлюдишек

Беспокойная зависть

Даже праведных этих

Клеветойзагрязнила.

Вам противнораздумье

Тех, кто искреннеслужит.

Вам милеепоспешность

Угождающих лестью.

К вам бегут этилюди -

Что ни день, то ихбольше.

Только честный не свами -

Он уходит вседальше.

Я свой взор обращаю

  На восток и на запад.

Ну когда же смогу я

Снова в дом мойвернуться!

Прилетают и птицы

В свои гнездаобратно,

И лиса умирает

Головою к кургану.

Без виныосужденный,

Я скитаюсь визгнанье,

И ни днем и ниночью

Не забыть мне обэтом!

Перевод А.Гитовича

С КАМНЕМ ВОБЪЯТИЯХ

Прекрасен тихий день в начале лета,

Зазеленели травы и деревья.

Лишь я один тоскую и печалюсь

И ухожу все дальше-дальше к югу.

Все беспредельно-пусто предо мною,

Все тишиной глубокою укрыто.

Тоскливые меня терзают мысли,

И скорбь изгнанья угнетает душу.

Я чувства сдерживаю и скрываю,

Но разве должен я скрывать обиду?

Ты можешь обтесать бревно, как хочешь,

Но свойства дерева в нем сохранятся.

Кто благороден, тот от злой обиды

Своим не изменяет убежденьям.

Нам надо помнить о заветах предков

И следовать их мудрости старинной.

Богатство духа, прямоту и честность -

Вот что великие ценили люди.

И если б Чуй искусный не работал,

То кто бы знал, как мудр он и способен.

Когда мудрец живет в уединенье,

Его глупцом слепые называют.

Когда прищуривал глаза Ли Лоу,

Незрячие слепым его считали.

И те, кто белое считает черным

И смешивает низкое с высоким,

Кто думает, что феникс заперт в клетке,

А куры - высоко летают в небе;

Кто с яшмой спутает простые камни,

Не отличает преданность от лести, -

Те, знаю я, завистливы и грубы,

И помыслы мои им непонятны.

Суровый груз ответственности тяжкой

Меня в болотную трясину тянет.

Владею драгоценными камнями,

Но некому на свете показать их.

Обычно деревенские собаки

 Встречают злобным лаем незнакомца.

Чернить людей, талантом одаренных, -

Вот свойство подлое людей ничтожных.

Во мне глубоко скрыто дарованье,

Никто не знает о его значенье.

Способен я к искусству и наукам,

Но никому об этом не известно.

Я утверждать стараюсь справедливость,

Я знаю, честность у меня в почете.

Но Чун-хуа не встретится со мною,

И не оценит он моих поступков.

О, почему на свете так ведется,

Что мудрецы рождаются столь редко?

Чэн Тан и Юй из старины глубокой

Не подают ни голоса, ни вести.

Стараюсь избегать воспоминаний

И сдерживать нахлынувшие чувства.

Терплю обиды я, но верен долгу,

Чтобы служить примером для потомков.

Я ухожу, гостиницу покинув,

В последний путь под заходящим солнцем.

И, скорбь свою и горе изливая,

К границе смерти быстро приближаюсь.

Юань и Сян раскинулись широко

И катят бурные, седые волны.

Ночною мглой окутана дорога,

И даль закрыта мутной пеленою.

Я неизменно искренен и честен,

Но никому об этом не известно.

Бо Лэ давно уже лежит вмогиле,

И кто коней оценит быстроногих?

Жизнь каждого судьбе своей подвластна,

Никто не может избежать ошибок.

И, неуклонно укрепляя душу,

Я не пугаюсь приближенья смерти,

Все время я страдаю и печалюсь

И поневоле тяжело вздыхаю.

Как грязен мир! Никто меня не знает,

И некому свою открыть мне душу.

Я знаю, что умру, но перед смертью

Не отступлю назад, себя жалея.

Пусть мудрецы из глубины столетий

Мне образцом величественным служат.

Перевод А.Гитовича

ОДАМАНДАРИНОВОМУ ДЕРЕВУ

Я любуюсь тобой -

мандариновым деревомгордым.

О, как пышен убор твой -

блестящие листья иветви.

Высоко поднимаешься ты,

никогда не сгибаясь,

На прекрасной земле,

где раскинуты южныецарства.

Корни в землю вросли,

  и никто тебя с места не сдвинет,

Никому не сломить

вековое твоепостоянство.

Благовонные листья

цветов белизнуоттеняют,

Густотою и пышностью

радуя глаз человека.

Сотни острых шипов

покрывают тяжелыеветви,

Сотни крупных плодов

среди зелени свежейповисли,

  Изумрудный их цвет

постепенно становитсяжелтым,

Ярким цветом горят они

и пламенеют насолнце.

А разрежешь плоды -

так чиста и прозрачна ихмякоть,

Что сравню я ее

с чистотою душиблагородной.

Но для нежности дивной

тончайшего ихаромата,

Для нее, признаюсь,

не могу отыскать ясравненья.

Я любуюсь тобою,

о юноша смелый истройный,

Ты стоишь - одинок -

среди тех, кто тебяокружает.

Высоко ты возвысился

и, никогда несгибаясь,

Восхищаешь людей,

с мандариновымдеревом схожий.

Глубоко твои корни

уходят в родимуюземлю,

И стремлений твоих

охватить нам почтиневозможно.

Среди мира живого

стоишь независим икрепок

И, преград не страшась,

никогда не плывешь потеченью.

Непреклонна душа твоя,

но осторожны поступки-

Ты себя ограждаешь

  от промахов или ошибок.

Добродетель твою

я сравню лишь с твоимбескорыстьем.

И, живя на земле,

как луна и каксолнце, ты светел.

Все года моей жизни,

отпущенные судьбою,

Я хочу быть твоим

неизменным ипреданным другом!

Ты пленяешь невольно

своим целомудриемстрогим,

Но за правду святую

сражаешься стойко итвердо.

Пусть ты молод годами

и опытом не умудренты, -

У тебя поучиться

не стыдно и старцуседому.

С поведеньем Бо И

я сравнил бы твоеповеленье,

Да послужит оно

для другихблагородным примером.

Перевод Л.Эйдлина

ДЕВЯТНАДЦАТЬДРЕВНИХ СТИХОТВОРЕНИЙ

ПЕРВОЕСТИХОТВОРЕНИЕ

  В пути и в пути,

и снова в пути и впути...

  Так мы, господин,

расстались, когда мыв живых.

  Меж нами лежат

бессчетные тысячили,

  И каждый из нас

у самого края небес.

  Дорога твоя

опасна, да и далека.

  Увидеться вновь,

кто знает, придетсяли нам?

  Конь хуских степей

за северным ветромбежит,

  И птицы Юэ

гнездятся на южныхветвях.

  А вот от меня

все далее ты, что нидень.

  Одежда висит

свободней на мне, что ни день.

  Плывут облака,

все белое солнцезакрыв,

  И странник вдали

забыл, как вернутьсядомой.

Тоска по тебе

состарила сразуменя.

  Вслед месяцам год

приходит внезапно кконцу.

  Но хватит уже,

не буду о томговорить...

  Себя береги,

ешь вовремя в долгомпути!

ВТОРОЕСТИХОТВОРЕНИЕ

Зелена, зелена

на речном берегутрава.

Густо, густо листвой

ветви ив покрыты всаду.

Хороша, хороша

в доме женщинанаверху -

Так мила и светла -

у распахнутогоокна.

Нежен, нежен и чист

легкий слой белил ирумян.

И тонки и длинны

пальцы белыхпрелестных рук.

Та, что в юные дни

для веселых пела домов,

Обратилась теперь

в ту, что мужа изстранствий ждет.

Из чужой стороны

он никак невернется к ней,

И пустую постель

очень труднохранить одной.

ТРЕТЬЕСТИХОТВОРЕНИЕ

Вечно зелен, растет

кипарис на вершинегоры.

Недвижимы, лежат

камни в горном ущельев реке.

А живет человек

между небом и этойземлей

Так непрочно, какбудто

он странник и вдальнем пути.

Только доу вина -

и веселье и радостьу нас:

Важно вкусвосхвалить,

малой мерою непренебречь.

Я повозку погнал, -

свою клячу кнутомподстегнул

И поехал гулять

там, где Вань, напросторах, где Ло.

Стольный город Лоян,-

до чего он роскошен игорд.

Шапки ипояса

в нем несмешиваются с толпой.

И сквозь улицы в нем

переулки с обеихсторон,

 Там у ванов и хоу

пожалованные дома.

Два огромных дворца

издалека друг вдруга глядят

Парой башен,взнесенных

  на сто или более чи.

И повсюду пиры,

и в веселых утехахсердца!

А печаль, а печаль

как же такподступает сюда?

ЧЕТВЕРТОЕСТИХОТВОРЕНИЕ

Такой уж сегодня

хороший праздничныйпир,

Что радость-веселье

словами не передать.

Играют на чжэне, -

и чудный напеввозник,

И новые песни

полны красотнеземных.

Искусники эти

поют о высоких делах.

Кто музыку знает,

их подлинный слышитсмысл.

У каждого в сердце

желанье только одно:

Ту тайную думу

никто не выскажетвслух,

Что жизнь человека -

 постоя единый век

И сгинет внезапно,

как ветром взметеннаяпыль,

Так лучше, мол, сразу

хлестнуть посильнейскакуна,

Чтоб первым пробиться

на главный чиновныйпуть,

А не оставаться

в незнатности да внищете,

Терпеть неудачи,

быть вечно в мукахтруда!

ПЯТОЕСТИХОТВОРЕНИЕ

На северо-западе

высится дом большой.

 Он кровлей своей

с проплывающим облаком вровень.

Цветами узоров

в нем окна оплетены,

 Он башней увенчан

в три яруса вышиною.

Из башни доносится

пенье и звуки струн.

 И голос и музыка,

ах, до чего печальны!

Кто мог бы еще

этот грустный напев сочинить?

 Наверное, та,

что зовется женой Ци Ляна...

Осенняя шан

вслед за ветром уходит вдаль,

 И вот уже песня

в каком-то раздумье кружит...

Сыграет напев,

трижды вторит ему затем.

В напевах волненье

ее безысходной скорби.

От песен не жалость

к певице за горечь мук,

 А боль за нее -

так друзья и ценители редки, -

И хочется стать

лебедей неразлучной четой

 И, крылья расправив,

взлететь и подняться в небо!

ШЕСТОЕСТИХОТВОРЕНИЕ

Вброд идя через реку,

лотосов я нарвал.

В орхидеевой топи

много душистыхтрав.

Все, что здесьсобираю,

в дар я пошлюкому?

К той, о ком мои думы,

слишком далекийпуть.

Я назад обернулся

глянуть на домродной.

Бесконечно дорога

 тянется в пустоте.

Тем, кто сердцемедины,

тяжко в разлукежить!

Видно, сгорем-печалью

к старости мыпридем.

СЕДЬМОЕСТИХОТВОРЕНИЕ

  Сияньем луны

все ночью озарено.

  Сверчок на стене

ткать теплое платьезовет.

  Ручка Ковша

повернулась к началузимы.

  Множество звезд

так отчетливо-ясновидны!

  От белой росы

намокла трава налугах:

  Времени года

 смениться пришла пора.

  Осенних цикад

в деревьяхразносится крик.

  Черная ласточка

умчалась от наскуда?

  Те, что когда-то

росли и учились сомной,

  В выси взлетели

и крыльями машуттам.

  Они и не вспомнят

о дружбе руки вруке,

Кинув меня,

как оставленный следшагов.

  На юге Корзина,

на севере Ковш - длянебес.

  Небесной Корове

ярма не наденешьвовек.

  И друг, если нет

нерушимости камня внем, -

  Пустое названье:

что он доброгопринесет!

ВОСЬМОЕСТИХОТВОРЕНИЕ

  Гнется, гнется подветром

тот бамбук, чторастет сиротою,

  Укрепившись корнями

на уступе горывеликой...

  Мы с моим господином

 поженились только недавно.

  Повилики стеблинка

в этот раз к плющуприклонилась.

  Как траве повилике

вырастать указановремя,

  Так обоим супругам

повстречаться часпредназначен.

  Я уже и от дома

далеко выходилазамуж.

  Но за далями дали,

и опять между намигоры.

  Думы о господине

очень скоро могутсостарить:

  Он в высокой коляске

что же так сприбытием медлит!

  Я горюю о том, что

распускаетсяорхидея,

  От цветенья которой

все вокруг осветитсяярко,

  И что вовремя если

орхидею сорватьзабудут,

Лепестки ее следом

за осенней травойувянут.

  Господин непременно

сохранит на чужбиневерность,

  И, рабе его низкой,

мне тревожиться разве надо!

ДЕВЯТОЕСТИХОТВОРЕНИЕ

У нас во дворе

чудесное деревоесть.

В зеленой листве

раскрылись на немцветы.

Я ветку тяну,

срываю ее красу,

Чтоб эти цветы

любимому поднести.

Их запах уже

наполнил мои рукава.

А он далеко -

цветы не дойдуттуда.

Простые цветы,

казалось бы, чтодарить?

Они говорят,

 как давно мы в разлуке сним!

ДЕСЯТОЕСТИХОТВОРЕНИЕ

  Далеко, далеко

в выси неба звездаПастух,

  И светла, и светла

ночью Дева, гдеМлечный Путь.

  И легки, и легки

взмахи белыхпрелестных рук.

  И снует, и снует

там на ткацкомстанке челнок.

  День пройдет, а она

не успеет соткать ничего,

  И от плача ее

слезы падают, точнодождь.

  Млечный Путь -Хань-река

с неглубокойпрозрачной водой

 Так ли непроходим

меж Ткачихою иПастухом?

  Но ровна и ровна

полоса этой чистойводы...

  Друг на друга глядят,

и ни слова не слышноот них!

ОДИННАДЦАТОЕСТИХОТВОРЕНИЕ

Я назад повернул

и погнал лошадей моихпрямо,

Далеко, далеко

их пустил по великойдороге.

Я куда ни взгляну -

беспредельныпросторы, бескрайни!

Всюду ветер восточный

колышет деревья итравы.

Я нигде не встречаю

 того, что здесь ранее было, -

Как же можно хотеть,

чтоб движеньезамедлила старость!

И цветенью и тлену

свое предназначеновремя.

Потому-то успех

огорчает нераннимприходом.

Ни один человек

не подобен металлу икамню,

И не в силах никто

больше срока продлитьсебе годы.

Так нежданно, так вдруг

превращенье и наспостигает,

Только добрую славу

оставляя сокровищемвечным.

ДВЕНАДЦАТОЕСТИХОТВОРЕНИЕ

Та стена на востоке

высока и тянетсядолго,

Извивается в далях

не разрывным нигдезаслоном.

И когда буйный ветер,

землю вверх взметая,поднялся,

Там осенние травы

разрослись и всезеленеют.

Времена - все четыре-

за одним другое насмену,

И уже вечер года

с быстротой какойнабегает!

В Песнях ,в Соколе быстром ,

есть избыток тяжкойпечали,

А Сверчок в этих Песнях

удручает робостьюдуха.

Так не смыть лизаботы,

волю дав велениямсердца:

Для чего людям нужно

на себя накладыватьпуты...

В Янь-стране, да и вЧжао

очень многопрекрасных женщин,

Среди них всехкрасивей -

светлолицая, словнояшма,

И она надевает

из тончайшего шелкаплатье,

И выходит к воротам,

чтоб разучивать чистые песни .

Звуки струн и напевы

до чего ж у нее печальны!

Когда звуки тревожны,

знаю, сдвинутыструн подставки;

И в возвышенныхчувствах

поправляю одеждучинно,

И, растроганный думой,

подхожу к певиценесмело,

Про себя же мечтаю

быть в летящихласточек паре,

Той, что глинуприносит

для гнезда к госпожепод крышу!

ТРИНАДЦАТОЕСТИХОТВОРЕНИЕ

Я погнал колесницу

из Восточных Верхнихворот,

Вижу, много вдали

от предместья насевер могил.

А над ними осины

как шумят, шелестятлиствой.

Сосны и кипарисы

обступают широкийпуть.

Под землею тела

в старину умершихлюдей,

Что сокрылись, сокрылись

в бесконечно длиннуюночь

И почили во мгле

там, где желтые бьютключи,

Где за тысячу лет

не восстал от сна ниодин.

Как поток, как поток,

вечно движутся инь иян,

Срок, отпущенный нам,

словно утренняя роса.

Человеческий век

промелькнет, каккраткий приезд:

Долголетием плоть

не как камень илиметалл.

Десять тысяч годов

проводили одиндругой.

Ни мудрец, ни святой

не смогли тот векпреступить.

Что ж до тех, кто вкушал ,

в ряд стремясь с бессмертнымивстать,

Им, скорее всего,

приносили снадобьясмерти.

Так не лучше ли нам

наслаждаться славнымвином,

Для одежды своей

никаких не жалетьшелков!

ЧЕТЫРНАДЦАТОЕСТИХОТВОРЕНИЕ

  Все то, что ушло,

отчуждается с каждымднем,

  И то, что приходит,

роднее нам с каждымднем...

  Шагнув за ворота

предместья, гляжувперед

  И только и вижу

холмы и надгробья вряд.

  А древних могилы

распаханы под поля,

  Сосны и кипарисы

порублены на дрова.

  И листья осин

здесь печальнымветром полны.

Шумит он, шумит,

убивая меня тоской.

  Мне снова прийти бы

ко входу в родимыйдом.

  Я хочу возвратиться,

и нет предо мнойдорог!

ПЯТНАДЦАТОЕСТИХОТВОРЕНИЕ

Человеческий век

не вмещает и стагодов,

Но содержит всегда

он на тысячу летзабот.

Когда краток твой день

и досадно, что ночьдлинна,

Почему бы тебе

со свечою непобродить?

Если радость пришла,

не теряй ее ни на миг;

Разве можешь тызнать,

что наступитбудущий год!

Безрассудный глупец -

кто дрожит надсвоим добром.

 Ожидает его

непочтительныхвнуков смех.

Как преданье гласит,

вечной жизни Цяодостиг.

Очень мало притом

на бессмертьенадежд у нас.

ШЕСТНАДЦАТОЕСТИХОТВОРЕНИЕ

  Холодный, холодный

уже вечереет год.

  Осенней цикады

печальней в сумеркахкрик.

И ветер прохладный

стремителен стал ижесток,

  У того же, ктостранствует,

зимней одежды нет.

  Одеяло в узорах

отдал Деве с берегаЛо,

  С кем я ложе делила,

он давно рассталсясо мной.

  Я сплю одиноко

все множество долгихночей,

  И мне в сновиденьях

привиделся образего.

  В них добрый супруг,

помня прежнихрадостей дни,

  Соизволил приехать,

мне в коляску взойтипомог.

  Хочу, говорил он,

я слушать чудесныйсмех,

  Держа твою руку,

вернуться с тобойвдвоем...

  Хотя он явился,

но это продлилось миг,

  Да и не успел он

в покоях моихпобыть...

  Но ведь у меня

быстрых крыльевсокола нет.

  Могу ль я за ним

вместе с ветромвослед лететь?

  Ищу его взглядом,

чтоб сердце как-тоунять.

  С надеждою все же

так всматриваюсь я вдаль,

  И стою, вспоминаю,

терплю я разлукиболь.

  Текут мои слезы,

заливая створкиворот.

СЕМНАДЦАТОЕСТИХОТВОРЕНИЕ

  С приходом зимы

наступила порахолодов,

А северный ветер -

он пронизываетнасквозь.

От многих печалей

узнала длину ночей,

Без устали глядя

на толпы небесныхсветил:

Три раза пять дней -

и сияет луны полныйкруг,

Четырежды пять -

жаба с зайцем идут на ущерб...

Однажды к нам гость

из далеких прибылкраев

И передал мне

привезенное имписьмо.

В начале письма -

как тоскует по мнедавно,

И далее все -

как мы долго вразлуке с ним.

Письмо положила

в рукав и ношу ссобой.

Три года прошло,

а не стерлись этислова...

Что сердце одно

любит преданно навсю жизнь,

Боюсь, господин,

неизвестно тебе отом.

ВОСЕМНАДЦАТОЕСТИХОТВОРЕНИЕ

Однажды к нам гость

из далеких прибылкраев,

И передал мне

  он узорчатой ткани кусок:

Меж нами легло

десять тысяч ибольше ли,

Но давний мой друг

все же сердцемсвоим со мной.

В узоре чета

юань-ян,неразлучных птиц.

Из ткани скрою

одеяло нарадость двоим .

Его подобью

ватой - нитямивечной любви.

Его окаймлю

бахромой -неразрывностью уз.

Как взяли бы клей

и смешали с лаком водно, -

Возможно ли их

после этого разделить!

ДЕВЯТНАДЦАТОЕСТИХОТВОРЕНИЕ

  Ясный месяц на небе -

белый и яркий, яркий-

  Осветил в моей спальне

шелковый пологкровати.

  И в тоске и печали

глаз я уже несмыкаю,

  И, накинув одежду,

не нахожу себеместа...

  У тебя на чужбине

хоть и бываетрадость,

  Ты бы все-таки лучше

в дом наш скорейвернулся.

  Выхожу из покоев,

долго одна блуждаю:

О тоске моей мысли

разве комуперескажешь?..

  И, вглядевшись вдорогу,

снова к себевозвращаюсь.

  Тихо падая, слезы

 платье мое орошают.

ДИНАСТИЯХАНЬ

III в. до н. э.-III в. н. э.

ЦЗЯ И