Библиотека | Дневники

Путешествие Горный Алтай в октябре 1996 года

стр 1 2 3

21 октября, понедельник

Неожиданно позвонил знакомый, бывший студент физического факультета нашего Новосибирского университета, Серёжа Ильин, и сказал, что от Сибирского Рериховского общества в Верх-Уймон пойдёт машина. Будет забирать художника, оформлявшего там музей Рерихов. Если будет место в машине, он тоже поедет. Я, конечно, пожелала поехать тоже. Горный Алтай очень люблю и стараюсь воспользоваться каждой возможностью там побывать. Серёжа пообещал поговорить о разрешении для меня присоединиться к их компании. Для летних поездок я всегда готова. В моей комнате в шкафу постоянно лежа т наготове палатка и спальник, банки тушёнки и сгущёнки, на антресолях спрятаны рюкзак, котелки и прочие походные вещи, в кухонном столе крупы, изюм и курага. Могу собраться за пятнадцать минут. Но сейчас всё это мне не понадобится. Путешествие, если оно состоится, пройдёт в цивилизованном месте, походные вещи в такую поездку не нужны. В этом году лёг ранний снег, и для осени в Новосибирске стоит весьма ранняя морозная погода. В горах всё может быть, надо одеться теплее.

22 октября, вторник

Во вторник Серёжа звонит в 10.00 и говорит, что если я хочу поехать, то в 15.00 должна быть в Линёво, так как машина пойдёт оттуда. Я мигом собралась, сложила подарки - фотоальбом с кармашками из полиэтилена для фотографий, французские духи, шкатулочку из бересты, тапки –собачки, купила хурмы, груш и еле успела на электричку. Мы заранее договорились встретиться в первом вагоне. Там Серёжу я и увидела. Успели вовремя.

В машине нас было трое: я, Серёжа и водитель Анатолий Семёнович. Водитель – интересная личность. Рассказал, как долго и трудно шёл к агни-йоге, как объединил людей и организовал клуб. Рассказывал о своём опыте целительства.

Мы собирались ночевать в Горно-Алтайске, но, когда подъехали к Майме, я предложила проехать в Усть-Сему, где у меня есть знакомые, у которых можно переночевать. Водитель был рад. Он, оказывается, любит ездить по ночам, когда никто не мешает на дороге, дорога прихвачена морозом и меньше аварийная опасность. Решили ехать ночью.

Погода была изумительная. Было полнолуние. Ах, какая огромная Луна висела в небе и освещала горы! Какая-то нереальная фантастическая звёздная ночь из сказки. Чуть курились полыньи над Катунью. Звёзды мерцали и блистали. Все горы были видны. Их величие меня всегда поражает. А этот фантастический ночной пейзаж просто потряс. Поехали через Едиганский перевал. Перед ним ущелья уже забиты снегом. Ехали через тёмные сёла: Манжерок, Усть-Сема, Черга – ни одного освещённого окошка, ни одного фонаря. Решили, что здесь рано ложатся спать. Проехали, поставленную после распада СССР и установления границ с Казахстаном, таможню с дежурным вопросом: «Наркотики, оружие везёте? Откройте багажник!». За таможней уже нет русских сёл, да и алтайские редко встречаются. Абсолютно пустынная ночная дорога без единой встречной или попутной машины.

На перевале за Усть-Каном увидели в свете фар низкорослых мохнатых лошадок, копытами выбивающих корм из под снега. А снега здесь глубокие, знаменитый сибирский циклон уже успел забить снегом все ущелья. И очень морозно, так как на смену циклону пришёл не менее знаменитый сибирский антициклон. Небо чёрное, с такими яркими звёздами, что больно смотреть. Где-то уже под Усть-Коксой выскочил на дорогу заяц и долго бежал в свете фар впереди машины, пока крутой склон не выположился настолько, что зверёк мог на него взобраться. Ночь, горы, снега и светильник Луны – потрясающая волшебная картина!

23 октября, среда

На исходе ночи, протиснувшись сквозь щели перевала Громотуха, въехали в Уймонскую долину, зажатую между Теректинским и Катунским хребтами. К пяти часам, на рассвете, подъехали к дому Молотковых. Оказывается, усадьбу обнесли таким заплотом, что и мышь не проскочит. Долго пытаемся проникнуть во двор. Лает собака, но никто не откликается. Решаем дожидаться утра в машине. Но очень холодно, металл остывает мгновенно, долго в машине не продержаться. Наконец, Серёжа решился забраться на забор и подбежать к окну. Николай Романович, знакомый по Новосибирску, заезжал сюда летом и рассказал по приезде мрачную историю о том, что Капитолина Ивановна лишилась одного глаза, перенесла несколько операций. Было сильное землетрясение. Белуха на треть сбросила свои снега. Душа у меня в городе болела за этих стариков.

Наконец, нам открывают дверь. Старики дома. Усаживают чаевать, а потом меня и Серёжу укладывают спать. Водитель отдыхать отказался, и машина его уходит в Верх-Уймон. Засыпаю сразу, но выспаться не пришлось. Дом маленький и тесный. Сквозь сон слышу голоса детей, хозяев, как Серёжа рассказывает о своей работе над проектом НАТО об уничтожении ядерного устаревшего оружия. Серёжа важен, рассказывает, будто выступает на институтском семинаре, обильно уснащая свою речь техническими специальными терминами. И хотя всё действительно так, мне смешна эта его важность и уже надоевшая черта «казаться» кем-то великим и значимым, а не быть естественным. Заметила, что это своеобразная черта поведения выходцев из глухих деревень, попавших в город и получивших там образование, по возвращению в прежнюю среду обитания. Надо подниматься, если вся семья в сборе и на ногах.

Встаю, и сразу внимание переключается на меня. Идут расспросы и рассказы о жизни знакомых, о политике, о бедственной жизни. Раздаю подарки. Наибольший интерес вызывает у Сергея Михайловича настенный календарь с фото белых орловских рысаков.

- Мы, Алексеевна, слышали по радио, что конезавод бесхозный стоит, порода пропадает. С Капой посоветовались, да решили, что можем взять себе коней. Как-нибудь прокормим. Денег только нет, чтобы поехать. Вот сдадим мясо, деньги выручим и поедем за ними. Как ты думаешь, дадут нам? На сохранение?

- Боюсь, что нет, Сергей Михайлович. Они столько стоят, что Вам и не снилась такая сумма. Дело не в сиюминутном содержании конкретных коней, а в том, что погибла работа многолетняя, дело жизни многих. Я знаю историю этой породы, их разводили недалеко от моего отчего дома. Там у стены конюшни стоит даже памятник двум родоначальникам породы, коням Прибою и Отбою, от которых произошли триста два породистых рысака. Вот так.

- Дык, посмотреть охота, что там к чему. Коней жалко, красивые кони, любо смотреть. Съезжу, взгляну. Капа, ты картинку на стену приладь, пущай любуются люди.

По сердцу старику пришлись и привезённые мною меховые мужские домашние тапочки, оформленные трудолюбивыми китайцами в виде собачек, с глазами и ушами.

- Гляди-ка, додумались! У меня обрезков столько, что могу сам пошить себе такие же. Вот освобожусь от работы и сяду, да ещё лучше сошью. Молодец, Алексеевна, уважила стариков.

Горный Алтай – так называется область – уже республика Алтай. Скоро предстоят выборы президента республики c населением в двести тысяч человек. Республику за неуплату отключили от электроэнергии. Нет электричества, и не работают электродойки, электропоилки, мясокомбинаты и автозаправки. В этом году пустели поля – не было посевного зерна. Развалились совхозы. Не платят зарплаты и пенсии. Прогрессирует натуральное хозяйство: сами пекут хлеб, вырубают окрестные леса на топливо, отапливаются экономно, освещаются жировиками.

У Капитолины Ивановны шестеро детей и у Сергея Михайловича шестеро. Узнаю страшную историю ухода старика от первой семьи. Шла уборка урожая, на которую приехали солдаты В самом конце рабочего дня все деревенские уехали в село, но не хватило мест для двух женщин, замешкавшихся со сбором инструментов. Одна из них была его жена, мать шестерых детей. Их обещали подвезти солдаты. К ночи женщины не приехали. К утру мужчины из села на конях разыскали их. Женщин изнасиловали солдаты, насиловали всю ночь и ещё продолжали это делать, когда подъехали односельчане. Бедные женщины! Никто не пожалел их, не помог. Обозвали шлюхами и выдворили из села вместе с детьми. Такие вещи в староверческих семьях не прощают.

Вечером сидим при свете жировиков. Говорим и говорим о своей жизни на рубеже тысячелетий Пока Аня с дедом управляются с хозяйством, мы сумерничаем с Капитолиной Ивановной. Жировик, сделанный из консервной банки, слабо светит, а чаще мы его не зажигаем. Я слушаю историю жизни Варфоломея Атаманова, его хозяйства, разорённого коммунистами. У него останавливались Рерихи во время своей Транс-Гималайской экспедиции. Сыну Ивану, отцу Капитолины, достался по наследству маральник. Капа рассказывает, как несколько лет назад она поднялась к нему, вошла в старый разрушенный отцовский дом. Дом был двухэтажный, с балконом, украшен деревянной резьбой. В доме выбиты варварски окна и двери, но балкон уцелел. Капа говорит, что такой красивый вид был оттуда, что ей захотелось там остаться жить и больше никогда уже никуда не хотелось так, как в этот дом. Но дети, дела, а «в колхозе робить бросить невозможно», не позволили ей осуществить мечту о восстановлении отчего дома...

24 октября, четверг

Рано утром уезжает в Новосибирск с художником на машине Анатолия Семёновича Серёжа. Я остаюсь погостить и поснимать зимнюю Уймонскую долину. Великолепные ощущения неспешности жизни. Делается привычная работа по хозяйству. Я присутствую при Сергее Михайловиче и Капитолине Ивановне. Дед что-то мастерит под навесом, а я снимаю его. Он посмеивается. Ухаживает за овечками. У него их сейчас пятьдесят, небольшая отара ходит по усадьбе. Снимаю его и овечек. Они у него красивые, с тонкой вьющейся длинной и шоколадного цвета шерстью, в белых «чулочках» на ногах. Говорит, что отбирает на развод лучших овечек из романовской породы. Она сохраняется здесь со времён заселения долины русскими. Сохраняются и сорта картошки, лука, моркови, огурцов, репы, редьки – всего, что когда-то принесли с собой первые поселенцы. Признаюсь сразу, что вкуснее картошки, чем в Уймонской долине, я не едала.

Хозяева ругаются на правительство. По весне призывали всех сохранять поголовье скота, пообещав по осени закупить у населения скот на мясо. Но денег на закупку нет. Для крестьян это обернулось большой бедой. Скот нужно кормить. Если бы люди знали, что труд их напрасен, они оставили бы себе столько скота, сколько нужно для прокорма семьи.

Нашлись в наше непростое время люди, воспользовавшиеся бедой и доверчивостью населения в провинции к власти. С первыми морозами приехали в деревню «представители из армии» в чине генерала со свитой. Сказали, что закупают в счёт госзаказа для армии у населения скот на мясо. Пригнали КамАЗы. Деревня поторопилась отдать скот. Деньги им пообещали привезти после сдачи мяса на склады. Никто не проверил документов и не усомнился в том, что сам генерал! ездит и лично закупает мясо. Машины мошенников со скотом растворились в холодных просторах Сибири. Денег за свой труд в долине не увидели. А теперь введён запрет на вывоз мяса из республики, потому что предприимчивые москвичи умудрились скупить всё мясо на Алтае и в Новосибирской области. У москвичей есть деньги, а в провинции их нет совсем. Зарплаты не выплачиваются годами.

Днём солнце. Белизна и голубизна снегов слепили глаза.

Был очень красивый закат. Они все в горах красивы, но этот – особенный. В течении шести минут все горы Теректинского хребта были розовые от подножия до вершин. А подножие опускалось в синюю дымку. Эту сторону долины освещали закатные лучи солнца. А за Катунью горы Катунского хребта стояли синие, а меж отрогов небо было ярко лимонного цвета. Безумно хотелось сфотографировать всё это, но, увы, выскочила на улицу без фотоаппарата. Пока забежала за ним в дом, краски пропали. Буду караулить завтра.

В ночь началась метель. Её предварил шум Катуни. Если Катунь слышно с порога дома, то это первая примета непогоды.

Весь день и предыдущую ночь слышала ржание и всхрапы коней. По соседству находится конюховка – помещение для коней, конюшня. Три дня назад с гор пригнали табуны колхозных коней и заперли под замок. Но электричества нет, поилки не работают. Нет и корма. Животные умирали от жажды и голода, пытались выбраться на свободу и бились в стойлах. Сергей Михайлович чернел лицом и, стесняясь меня, ругался. С вечера меня начали рано укладывать спать. Сергей Михайлович с Аней тихо о чём-то разговаривали, и спать не собирались. Я пыталась присоединиться к их компании, но мне было твёрдо отказано:

- Алексеевна, ложись и спи. Ты спишь и ничего не слышишь и не видишь! Поняла?! Ты спишь! Ты ничего не знаешь, рассказать ничего не можешь. Не встревай.

Ничего себе заявка? Но обидеться не успела. Дед с дочерью вышли, а Капа сказала:

- Ты, Алексеевна, не проговорись. Они коней пошли спасать. Сторож напился сегодня, да и к коням не подойдёт. Ключей-то у деда моего нет, придётся замок сшибать, как бы ни увидел кто. Замучили животин, пусть хоть из Катуни напьются. А, может, успеют и травы себе из-под снега выбить. Душа кровью обливается, загубят скот. Они доброе дело делают, божеское. Народ поймёт, а начальство по судам затаскает, если узнают, кто коней на свободу выпустил. Их по горам-то тяжело будет собрать, да хоть живые будут. Жалко коней.

Сидим с ней в темноте и прислушиваемся. Вдруг послышался гул и топот, конское ржание, дом задрожал. Кони проскакали мимо усадьбы к реке. Вскоре, крадучась, незаметно зашли в избу дед и дочь. Молча, разделись в темноте и улеглись в постели. Очень хотелось расспросить о событии, но не было повода обратиться с вопросом. Только из темноты голос Капы, и я поняла, что она беспокоится о следах:

- Снежок должен хорошо посыпать к утру, Катунь говорит, что лёгкий снежок, к утру распогодится, но обязательно посыплет сначала.

Продолжение